Среди чудовищ

Пролог

- Вон она! Живей, живей!..

Хлещут по лицу и рукам еловые ветки, обдирают бока и бедра голые пики кустов. Быстрей, быстрей, еще быстрей - напролом сквозь заросли, не стараясь скрыться, они уже заметили, нет смысла прятаться, нет смысла...

-Справа заходи! Давай, живо!

Голоса за спиной все ближе, голоса все множатся, когда земля под ногами внезапно ухает вниз, и сразу круговорот, сразу очень больно, больно везде. Вскочить на ноги и снова - прыжками, вперед-вперед-вперед, в чащу, как можно быстрее, как можно дальше...

Ба-бах! - в спину вонзается жгучая боль, расплываясь сразу по всему телу. Перед глазами снова земля; она под пальцами, она во рту - много, много земли. Сквозь шум в ушах неизвестно как пробивается всплеск, и взгляд жадно ищет его источник.

Река.

Почти... еще немного... голоса над головой высоко, но все ближе... животом в воду, руками по мокрым камням… Пенясь, взрывается волна рядом с головой, обдавая ледяными брызгами.

-А ну стой, сука!

Плещет черная вода, все дальше и дальше в неё, ползком и падая - разбить лицо о выступающий камень. Глупая мысль - вид теперь не товарный - последней ясной вспышкой проносится в темнеющем сознании. Воды все больше, она поглощает локти, плечи, холодней и холодней становится, а потом внезапно - только тяжестью своей давит и тянет вниз. Тону… кажется, сейчас утону…

-Твою ж мать!..

Берег далеко, очень далеко и словно отдаляется... вода во рту, в носу, она жжется, не чувствую дна, не чувствую... не вижу... ничего...

...

Балдог сплевывает, матерится и сгоряча отвешивает оплеуху стоящему рядом служке. Служка едва дышит - его брали таскать ружья охотникам, а не гоняться по лесу за девицами - и от удара падает.

-Хозяйка шкуру с нас спустит! - обращается он к своим подельникам. - За неё деньги были уплачены! А вы, ссссобаки, упустили!..

Настоящих собак пустили по следу слишком поздно - чудо, что мимо вообще проходил отряд - да толку от них так далеко в лесу практически не было. Чертова самоубийца завела их прямо к реке - беззвучная черная вода словно поглощает весь тот немногий свет, что еще хранит зябкий осенний воздух, веет от неё туманом и сыростью. Передернувшись, Балдог разворачивается к отряду и кричит:

-Возвращаемся!

-А тело забрать… не надо? - неуверенно спрашивает один из охотников, с трудом удерживая свою скулящую псину. Псина рвется прочь, подальше отсюда.

-Где ты тут тело видишь, дурень? Унесло уж...

-Может, к берегу прибьет...

Балдог снова плюет в землю и проверяет на поясе нож.

-А если это будет уже оно? Хочешь чудовище в город привести? Упала в реку - все, покойница.

Страшно и внезапно сгущается сумрак, и дикий, нечеловеческий вопль пронзает воздух словно из ниоткуда. Собаки мгновенно поднимают вой, рвутся из рук и бросаются прочь, поднявшийся было служка снова падает в обморок. Балдог с ужасом и стыдом понимает, что ему нужно сменить подштанники. Судя по лицам стоящих рядом охотников, не только ему.

-Все назад! Живо, живо!.. Уходим!

//

Итак, мы начинаем :) надеюсь, мне удастся увлечь вас своей новой историей, я очень старалась, чтобы она получилась интересной. Также надеюсь на вашу поддержку, благодаря ей и только мне удается писать в это темное и холодное время.

1-1

-Пять тысяч за эту доходягу? Да ей красная цена двести! Госпожа Миррон должно быть шутит!

Окутанное сигарным дымом, рыхлое тело растекается по креслу и заходится лающим смехом. От каждого движения щеки его колышутся, словно уши охотничьего пса, а складки кожи над воротником набухают и багровеют. Рядом с таким как он даже стоящая слева Веслана выглядит доходягой - а ведь её специально откармливали засахаренными фруктами и медовыми булочками.

-Наша Лестея прекрасно танцует, а уж как она поет... - отвечает ему хозяйка. С идеально ровной спиной, тонкими, аристократическими даже чертами лица, она выглядит как почтенная мать семейства с хорошим годовым доходом. Так по виду и не скажешь, что перед тобой хозяйка борделя.

-Сосет она тоже прекрасно?

-Обижаете, господин Мукос. Все наши девочки проходят обучение по самому высокому классу, оставаясь при этом нетронутыми. Я дорожу своей репутацией, знаете ли.

Перед глазами - босые ступни, утопающие в красном ворсе. Мягкий, пышный, не то, что в общем зале - там он замыленный до того, что работающих в нем девушек легко узнать по ссадинам на коленях и локтях. Здесь все по-другому - в приемном покое хозяйка выставляет самое дорогое, что у нее есть - картины, вазы, шкатулки... и девственницы, только что закончившие обучение. В эти покои попадают только проверенные лица - проверенные в первую очередь на платежеспособность. Сегодня это господин Мукос, старший советник градоначальника, имеющий так называемую "клубную карту", которая открывает ему двери всех борделей и игорных домов города. Братья-близнецы Ракморон - неземной красоты мужчины, что они вообще здесь делают, если по слухам сами удовлетворяют друг друга перед зеркалом? Но явились же и теперь глаз не сводят с трясущейся Милки.

Третий мужчина выглядит незнакомым. Среднего роста, опрятно одетый, взгляд ясный - отказался от сигар и правильно сделал, в них что-то добавляют, что-то такое, отчего мужчины становятся развязным, жадными до удовольствий. Поймав мой взгляд, он улыбается, тепло и даже ободряюще, и сразу становится дурно - видела я, что делают с девушками такие добряки… Раз ты такой хороший - что забыл в публичном доме?

-Ну не знаю... - тянет советник, взгляд его без особого интереса прокатывается по мне сверху вниз, ни на чем не задерживаясь. Справедливости ради, задерживаться действительно не на чем. - Пусть сперва покажет свои таланты.

-Вы знаете правила, господин. Свои таланты девочки демонстрируют только после оплаты. Но спеть Лестея может и сейчас.

-Да на кой кх-кх хер мне ее песни?!

Чуть слышно всхлипывает Веслана - ох и достанется ей потом за этот всхлип... Хозяйка чуть поджимает нижнюю губу, и улыбка её становится похожей на лисий оскал. Сложенные лодочкой поверх атласного платья ладони поднимаются чуть выше - чтобы в случае чего мгновенно позвонить в колокольчик. Стоит ему зазвенеть, и в приемную ворвется Балдог, начальник ее охраны. Ему все равно, советник ты или сам градоначальник - хозяйка дала команду, и её верный пес смыкает челюсти.

-Старая карга... кх-кх... ладно! Давай ту, попышнее... не хочу биться о скалы...

Советник сделал выбор, и дальнейший исход торгов уже очевиден. Милку выбрали сразу - не представляю, что было бы, положи советник на нее глаз. Близнецы выглядят так, словно убили бы любого, и уже готовы сожрать её прямо при всех. Не успевает хозяйка проверить оплату, как всхлипывающую девушку зажимают с двух сторон, и жадные руки задирают подол длинного платья. Нас всех обрядили в такие, они покрывают тело - но не скрывают ничего. Если что хозяйка и умеет лучше, чем считать прибыль, так это выставлять свой товар в лучшем свете.

-Лестея, да?

Мягкий голос раздается над головой. В поле зрения - явно очень дорогие сапоги, штаны, куртка... Голову поднять не получается, только кивнуть.

-Этого хватит, госпожа?

Хозяйка издает странный звук - не то стон, не то всхлип - а советник плюется руганью сквозь кашель.

-Господин... что ж вы сразу не сказали... для особенных гостей у нас особенный товар...

Чего она так… о боги...

На ладони у хозяйки - рубин размером с ноготь большого пальца. На эти деньги можно не то что девственницу - целый бордель с элитными проститутками купить, а на сдачу построить имение. И их заплатили... за что? Что он захочет взамен?

-Точно не желаете?.. Только скажите, я сразу же...

-Меня все устраивает.

-Как угодно... чего копаешься! - тычок под ребра ощущается словно сквозь одеяло. - Проводи гостя!

-П... прошу вас...

Хозяйка увязывается следом, что-то щебечет, но ни слова в голове не оседает - перед глазами стоит рубин на ее ладони. Чего он захочет? Чего потребует за эти деньги? Мы идем по коридору - мимо дверей, из-за которых доносятся стоны и крики, голоса и смех, похожий на лай. Пахнет потом и акацией, запах этот не вывести, какие благовония не зажигай. Интересно, он тоже будет так пахнуть?..

- Прошу, располагайтесь... здесь фрукты и напитки, в ящиках найдете инвентарь, можете использовать любой по своему вкусу, девушка всему обучена и не разочарует вас, господин. Желаете ли утром завтрак в комнату?

-Нет, спасибо, ничего не нужно.

1-2

В тишине комнаты все наученное вылетает из головы и рассеивается в душном воздухе. Что мне делать, с чего начать: подать ему вина? предложить массаж? раздеться и стать на колени? что?..

-Ты здесь живешь? - бегло осмотревшись, оборачивается ко мне мужчина.

-А?.. - дура, дура, какая же дура, нас же учили не переспрашивать...

-Это твоя комната? - ни намека на раздражение не звучит в его голосе, и почему-то от этого только страшнее.

-Нет, господин. У меня нет своей комнаты.

Он слегка хмурится.

-Где же ты тогда спишь?

-Внизу, с другими девушками. У нас общая спальня.

-Понятно...

Он подходит к окну - холодным глазом луны смотрит в него весенняя ночь, и в смешанном свете мужское лицо выглядит нарисованным. Наконец-то мне удается разглядеть его как следует - чуть растрепанные русые кудри, круглое лицо со светлыми глазами. Про такие лица говорят - "располагает к себе". Его легко представить улыбающимся и практически невозможно - в гневе. Такие, как правило, очень страшны в своей ярости... и с него начнется моя работа?..

-Может, хочешь перекусить? Тут столько всего...

От паники собственное горло кажется уже деревянным. Чего он тянет? Чего ждет?

-Я не голодна, господин.

Мужчина скептически оглядывает меня с ног до головы, переводит взгляд на фрукты в вазе - сколько же они стоили хозяйке, ума не приложу - а затем начинает раздеваться. Скинув куртку и сапоги, он с едва слышным вздохом вытягивается на кровати, а у меня голову ведёт уже так, что кажется - сейчас упаду.

-Мне... мне приступать, господин?

Мужчина приоткрывает глаза и смотрит чуть насмешливо.

-А ты хочешь? Ответь, только честно.

Он что, издевается? Купил девственницу за баснословные деньги, а теперь требует от нее честного ответа?

-Это… это моя работа, господин. Вы за нее заплатили, - выдавливаю из себя чуть слышно. - Если не вы, то кто-то другой это сделает.

-То есть, если мы просто поспим вместе...

-То завтра меня снова выставят на торги. И ваш прекрасный рубин будет потрачен впустую.

А еще меня накажут - что не справилась с первым клиентом.

Он садится на постели, взгляд его неуловимо меняется, а черты лица становятся словно острее.

-Ну что ж... Тогда иди ко мне.

Вязнут ноги в полу, протянутая рука кажется звериной пастью. Когда наши пальцы соприкасаются, тело сотрясает крупной дрожью, сразу все полностью, с ног до головы. Он тянет меня к себе на колени, обхватывают тело со всех сторон теплые руки - и запах, свежий, словно утро после дождя, от него чудовищный узел в груди чуть ослабевает, замороженные внутренности начинают оттаивать... хорошо... как же хорошо от него пахнет... и кожа у него сухая, теплая...

-Будет неприятно.

-Знаю.

Он трётся носом о мои волосы и глубоко вдыхает, руки сжимая крепче.

-Меня зовут Аран.

-Очень приятно, господин Аран.

Он фыркает мне в макушку, ладони легко скользят по спине. Ткань хорошо пропускает тепло, тело поглощает его как сухая губка - воду.

-Ты вся словно камушек со дна озера...

-Прошу прощения.

-Не извиняйся. Я понимаю.

Он все гладит и гладит меня по спине, пока другая рука перебирает волосы, пропуская их между пальцев. Их не касались ножницы с того дня, как я очутилась здесь, но уже завтра утром меня постригут покороче. Когда мужчина едва ощутимо заправляет их за ухо, его теплая ладонь не опускается - она накрывает скулу, прижимается к ней, оглаживает кончиками пальцев. Скользящим и плавным, но неумолимым движением он опускается к шее и большим пальцем накрывает ямку под горлом.

-О чем думаешь? - тихий шепот, как шелест бумаги. Ему отчего-то невозможно солгать.

-...О смерти.

-О смерти? Тебе не кажется, что это несколько... не соответствует ситуации?

-Почему же, - в полумраке и тесноте объятий поднять на него глаза намного легче. - Вы купили мою жизнь, она ваша - вы можете оборвать ее в любую минуту.

-Ты ведь понимаешь, что я этого не сделаю?

-Я не знаю вас, господин Аран. Вы покупатель. Покупатель может сделать все, что угодно, если заплатил достаточно.

Что-то в нем меняется - стремительно, едва уловимо, но очень сильно меняется, потому что спустя мгновение под лопатками постель, а надо мной - гора, готовая раздавить в любую секунду.

-Что угодно?

-Да, господин, что угодно. Никто вам и слова не скажет.

-И ты в это веришь?

-Отчего же не верить?

-Если я начну делать что-то плохое...

-Я не буду сопротивляться.

Он молчит, его лицо теряет всякое выражение, становится словно безжизненным. Потом он садится на постели и жестко растирает ладонями лицо.

1-3

Аран уходит утром - тихо и не прощаясь. Рассвет заливает серостью голые стены, кровать и комод с инвентарем, до которого никто не добрался. Хозяйка смотрит испытующе, но ничего не говорит - раз клиент не пожаловался и не потребовал деньги обратно, то все в порядке. Она меняет жетон на моей цепочке с белого на красный и сухо произносит:

-Сегодня отдыхаешь. Вечером пойдешь к цирюльнику, а завтра с восьми - в общую.

-Слушаюсь, госпожа.

Ну вот и все.

В груди еще колет сухое тепло, тело еще помнит, что с ним обошлись ласково, с заботой. Тело быстро это забудет.

... Чтобы попасть в общую комнату на первом этаже, нужно заплатить только за вход - и можно пользовать девушек в ней сколько угодно и как угодно. Второй этаж уже подороже, там платят за часы с конкретной проституткой. Перейти на второй этаж - значит получить отдельную комнату, не спать и не работать со всеми вместе в одном помещении. Мечтать о таком... не с моей внешностью и талантами. Что бы там госпожа ни говорила на торгах, а потенциал у меня ниже среднего - худая, невысокая, маленькая грудь, не особо выразительное лицо... Разве что пою действительно неплохо, но как справедливо заметил господин Мукос, в нашем деле это вторично. Так что работать мне в общей комнате, пока какой-нибудь проходимец не одарит меня сифилисом или чем покруче... а уж о третьем этаже, на котором живут самые дорогие проститутки, даже мечтать не стоит. Их даже учат отдельно от других, и представить страшно, сколько стоит такая девственница.

Я спускаюсь по лестнице вниз, когда слышу сдавленный всхлип - пролетом ниже на ступеньках сидит Веслана.

-Эй... - окликаю неуверенно. - Ты как?

Она отмахивается, и взгляд обжигают багровые пятна на белой мякоти плеч. Ворот платья ее весь в затяжках, всегда идеально лежащие волосы словно перекручены жерновами. Кажется, ей повезло куда меньше моего… Я присаживаюсь рядом и легонько обнимаю ее за талию.

-Все так плохо?

-У... угу...

-Бил?

-И бил, и... все перепробовал, - Веслана поднимает на меня заплаканное лицо, и у меня внутренности слипаются в комок - все левая половина посинела и отекла.

Вот тварь. Чтоб тебя черти в аду так же имели.

-Да это все ерунда, - продолжает она тем временем. - Милка... Милку...

Милана? Глупая мечтательница, которая надеялась в борделе встретить свою любовь? Надеялась упорхнуть отсюда в прекрасное светлое будущее? От ее наивности сводило зубы, но жажда жизни, другой, счастливой жизни - штука опаснее чем сифилис. И бесконечное раздражение шло рука об руку с завистью, ведь у меня даже этой её надежды - пустой, глупой и бессмысленной надежды на будущее - даже её не было.

-Что... что с Милкой?..

-Забрали... вещи ее утром... забрали из общей... я пришла пораньше... а там уже Жильер ее вещи собирает... говорит, не будет она тут работать...

-Погоди... ее что... ее выкупили или?..

-Она в соседней комнате была, - продолжает Веслана, словно не слыша, опухшие от слез глаза ее как щелочки. - Лест, она так кричала... так кричала... а потом перестала... просто замолчала и все... ни звука больше...

Твою мать.

-Так она… её…

-Не знаю, ничего не знаю, просто сказали - не будет работать… и все…

-Может, просто забрали? - не хочу, не могу думать о том, как легко, почти нелепо может оборваться чья-то жизнь… и моя жизнь тоже.

-Не знаю… кто ж нам расскажет? Ты сама как?

Уж точно лучше, чем Милка. Мне стыдно - перед ней, перед Весланой, стыдно за свое везение, в котором нет ни их вины, ни моей заслуги. Мысли эти как ржавчина разъедают голову изнутри - хочется сунуть в нее руку и протереть как следует.

-Сносно. Пошли, сделаем тебе компресс.

Я подхватываю Веслану под локоть и тащу вниз, на кухню. Там вечно хмурая Жильер - черты лица ее словно слиплись от жира и копоти - дает нам примочки и кашу. Ужин вчера нам не полагался, чтобы животы остались плоскими на торгах, да и так кусок в горло никому не лез.

Мы как раз доедаем, когда на кухню заглядывает Майрин - счастливая обитательница третьего этажа. Ходили слухи, что её отдали сюда за долги и сама она из какого-то обнищавшего рода. Это вполне объясняло яркую внешность - высокая, черноволосая, голубоглазая - и на редкость сучий характер.

-О, примите мои поздравления, - произносит она, легонько опираясь на дверной косяк. Платье на ней стоит дороже чем любая из нас - после потери девственности, разумеется. - Надеюсь, вы будете также старательно трудиться, не покладая рук.

Выдра. Её приводили нам в пример как мастерицу возбудить мужчину без прикосновения руками к причинному месту, и она страшно этим гордилась. Нам же, гусятам без рода и племени, скорее всего действительно придется очень много работать руками.

Веслана зло косится на Майрин, но молча жует, и та воспринимает это как приглашение.

-О, а что это? - указывает она на синяк. - Бедняжка, первый раз не удался? Одолжить тебе мою пудру?

-...

1-4

Ритмичный хлопающий звук - словно маятник часов. Подчиненное ему, дергается тело - вперед и назад, вперед и назад. До ссадины впивается в спину жесткая складка ковра, страшно замерзли руки, а еще - стопы; чуть покачиваясь над головой, запыленная лампа выжигает глаза. Увести их в сторону - на искривленное женское лицо, щекой вжатое в пол. Мы встречаемся взглядом и, не сговариваясь, тянемся мизинцами, цепляясь друг за друга в попытке удержаться над бездной.

-Эй, ты там уснула, что ли? Давай, шевелись!.. переворачивайся!..

И все равно в неё падаем.

...Под утро тяжелее всего. Под утро приходят те, кто сам работает ночью - а добрую работу ночью не делают. Такие никогда не идут на второй этаж, у них просто нет на это денег, и они довольствуются теми, кто ждет в общей комнате...

Холодная вода из таза пахнет чем-то едва уловимо - надеюсь, никто не подмывался из него до меня? Стягивает кожу бедра сукровица, она сочится всякий раз после соития, и девушки в шутку называют меня вечной девственницей. Нет, все-таки чем-то от воды пахнет… ааа, плевать… Я опрокидываю таз над головой и вся мгновенно костенею, но хотя бы снова чувствую тело своим.

Хлопок двери, торопливый шаг - в мойню заходит Веслана. Быстро отводит взгляд, набирает воду и скрывается за ширмой. Три месяца назад её перевели на второй этаж - советник градоначальника оказался хоть и поганым, но очень щедрым клиентом. Он предпочитал пользовать девушку в уединении, а регулярные доплаты "на бусики и трусики" только ускорили ее повышение. Теперь, встречая ее на кухне или еще где, я не знала, что сказать - и она, судя по всему, тоже. Милана словно забрала с собой все, что нас связывало: какое-то время, особенно пока работали бок о бок, мы еще ощущали остатки этой связи, но стоило Веслане перейти на второй этаж, как пролегающая между нами пропасть расползлась куда шире, чем эти несчастные десять ступеней.

Льняное полотно неохотно впитывает воду, текущую с волос, в тусклом зеркале напротив - мешок с костями, нелепо обтянутый кожей. Неудивительно, что на него зарятся только сукины дети... Не то чтобы я не знала, что будет тяжело и больно, мы все это знали; но одно дело - видеть и слышать, как пользуют других, одно дело в адрес других слышать оскорбления с улицы… А, ладно. Идти мне все равно некуда. Продавшие меня сюда родственники так торопились отделаться от свалившейся на них сиротки, что я даже имен их узнать не успела.

В общей спальне пахнет тоской и усталостью, чуть слышны тихие посапывания и сдавленные всхлипы. Сквозь закрытые ставни сочится туман и звуки утреннего города, стелется по полу его смог и сырость. Сквозь матрас ощущается каждая трещина в полу, ноет и болит вообще все, что может болеть, голова гудящая, тяжелая, но сон не идет. Сколько уже прошло времени?.. Неумолимое, оно тянет меня волоком по земле, лицом вниз. Сколько все это будет продолжаться? Где там мой сифилитик?.. Говорят, если заболеть, можно лишиться рассудка, а в нашем деле это даже подспорье. Некоторые уже это поняли, я видела девушек, что баловались порошками и травами, становились потом такие неземные, прямо волшебные... С ними невозможно было говорить, но некоторым клиентам это даже нравилось. Не нравилось хозяйке - она вышвыривала их в передние покои, куда доступ был вообще бесплатный, и зорко следила, чтобы они не употребляли. Ломка и бесконечное сношение со всяким сбродом быстро добивала то, что еще оставалось целым после наркотика, и после передней у шлюхи было два пути: окно, если повезет - или дом душевной скорби, если не повезет.

...

-Слышала? Говорят, в город пробралось чудовище...

-Да враки это.

-Честно тебе говорю! Я слышала, как об этом говорил егерь со стражником.

-Кому из них ты сосала в этот момент?

-Егерю... а при чем тут это?

-Твои навыки явно улучшились, раз он стал болтать всякую чепуху.

-Да ну тебя!..

Шири хмурится и утыкается носом в тарелку, ковыряет содержимое и отпихивает его раздраженно. Да, перловая каша пополам с шелухой, та же самая, что и вчера, и позавчера... Пришли холода, и хозяйка начала экономить на питании самых третьесортных своих шлюх - не заставишь же Майрин отказаться от гусиной печени и медовых лепешек, а Веслану - от засахаренных ягод.

... С Шири мы не то чтобы дружили, дружить у меня вообще получалось плохо. Но её врожденное дружелюбие и открытость, каким-то чудом сохранившиеся за работой, с лихвой компенсировали отсутствие этих качеств у меня. После повышения Весланы ни с кем у меня больше не сложилось - другие девушки давно посбивались в кучки, устало и без особого интереса обсуждая в них одно и тоже по кругу.

-Мне опять попался тот, поганый…. ага, с наростом в паху, гадость...

-Фу, когда они начнут нормально мыться?

-Видела новое платье у Майрин? Сколько за него отдали, догадайся.

-Смазка в этот раз совсем абы что, верно?..

Потолок над головой покрыт хлопьями копоти. Чудовище, да?

Я не очень верила в эти сказки - дескать, в лесу живут чудовища, которые пожирают людей и принимают потом их облик. Но в лесу точно было что-то нечеловеческое, что-то иное... Я была там всего однажды, и то рядом с опушкой - когда меня маленькую везли в город - но присутствие чего-то живого, как будто тысячи крохотных иголок вонзаются в тело, запомнила очень хорошо. В лесу точно что-то есть... чудовище ли? не знаю.

1-5

-Это все?

-Да, господин. Специально отобраны, чтобы удовлетворить вашему вкусу.

В обычно теплой гостиной сыро и зябко, словно в склепе. Хозяйка держит на лице дежурную улыбку, но я замечаю легкое подергивание у нее в виске. Она и сама боится канцлера - может, ее в детстве тоже им пугали? Какой бы зрелой ни была хозяйка, канцлер выглядит древнее самого леса, окружающего город.

-Ну что ж...

От ужаса у меня самой пульсирует в висках, сводит горло и живот. Дышать как можно реже, не двигаться, ни единого движения, даже самого малого... Канцлер медленно скользит вдоль нашего рядочка, то одной поднимет подбородок, то другой... Девушки мелко дрожат и едва слышно всхлипывают, но хозяйка не делает им замечаний.

Остановившись передо мной, канцлер не торопится протягивать руку. Перед глазами уже плывет от напряжения, когда старик разворачивается ко мне спиной и сухо бросает хозяйке:

-Эта подойдет. Отправите завтра. Как обычно.

-Слушаюсь, господин.

Эта? В смысле - эта? Он обо мне? Он выбрал... меня? Рядом раздаются вздохи облегчения, а в ушах рокочет и гудит, все сильнее и сильнее заглушая все прочие звуки. Поднимая глаза, я встречаю свою смерть - беспощадную в своем неумолимом равнодушии. Торопливо хлопает дверь за другими девушками, пока внутри разгорается что-то страшное, что-то чудовищное. Сквозь беззвучный вой из груди тяжело вырывается:

-Госпожа... госпожа, прошу вас...

-Замолчи, - выцеживает она сквозь ледяной оскал прилипшей улыбки.

-Умоляю...

-Заткнись сейчас же!..

Свистит и обжигает лицо, на миг темнеет в глазах. Судорожным жестом вытирая о юбку ладонь, хозяйка косится на канцлера с ужасом, и лицо её почему-то страшно искажается, становясь отражением в мутной воде. Она отдаст меня... точно отдаст...

-Я же... принесла вам целый рубин... госпожа, помните?..

-И ни гроша сверх после него! Ты что, надеешься еще, что он вернется? Идиотка! Да кому ты нужна, без своей девственности?!

Ждала?.. Я?

Эхом катится ее истеричный вопль, пелена перед глазами смазывает женское лицо. А ведь и правда... ведь и правда ждала. Каждую секунду, что была в сознании... чертовых полгода в этом аду ждала, что он вернется. Что снова придет, улыбнется мне, возьмет за руку... погладит по голове, прижмет к себе, укроет и спрячет от всего мира... ждала и надеялась, что исчерпала ещё не всю свою удачу.

И дождалась канцлера.

-Я так понимаю, - звучит глухой, словно застегнутый на все пуговицы голос, - что имеет место быть некая драматическая история?

-Прошу прощения за эту сцену, господин... - голос хозяйки трескается от напряжения. - Эта шлюха невесть что о себе возомнила лишь потому, что ее девственность дорого купил какой-то чудак... Не переживайте, она хорошо воспитана и не доставит вам хлопот. Мы пришлем ее вам в установленный срок.

-Надеюсь на это. Ваши часы отстают на полторы минуты. Извольте это исправить.

-Конечно, сейчас же позову мастера... прошу прощения...

Канцлер еще раз обводит меня взглядом, кивает и уходит, не прощаясь. Едва за ним закрывается дверь, как ноги подламываются, но боли в коленях нет - нет вообще ничего.

-Что расселась?! А ну живо вставай! Что ты тут устроила?! Не приведи боги он пожалуется... или потребует замену... я сама с тебя шкуру спущу и оставлю в передней!..

Внутри пустота и гул - он то нарастает, то стихает снова. Я плохо соображаю и почти не запоминаю, что происходит дальше. Кажется, меня куда-то волокут, долго и тщательно моют, выщипывают волосы на теле и оставляют в серой каморке под лестницей. Из пепельного полумрака перед глазами медленно проступают ладони, ярко-розовые после мытья, поднос со сладким хлебом и молоком на полу, а на постели - новое платье и туфли. Бордельной шлюхе не положена обувь, куда ей ходить? Туфли давали только в двух случаях - если находился милосердный и достаточно богатый клиент, чтобы выкупить ее... или положить в ящик вместе с телом, чтобы душа ее "ушла" из публичного дома, где она работала всю свою жизнь. Принесли обувь - значит, обратно ждать уже не будут.

Скользит ладонь по парчовой ткани - в жизни не носила ничего дороже - и натыкается на выпуклость в кармане. Это еще что такое? Сверток?.. С хрустом разворачивается бумага, на колени падает пузырек с прозрачной жидкостью - и записка.

"Пять капель - заснешь крепко. Десять - парализует. Весь пузырек - не проснешься".

Я принюхиваюсь - вербена и жимолость. Только одна проститутка в этом доме носит такие духи и может достать эти капли. Зачем ей это? Подставить меня хочет? Или же... Перед глазами всплывает холеное лицо с голубыми глазами - полное безумия и свирепости.

... Кажется, это было три года назад. Майрин привела с улицы девочку, такую же чернявую как и она сама. Долго выслушивала отповеди хозяйки, чтобы потом заявить - или девочку оставляют, или она первому же клиенту оторвет его причиндалы. Девочку оставили, Майрин возилась с ней словно с родной сестрой... может, не словно. Девочка выросла и начала работать, плохо у нее получалось, и когда к нам в очередной раз наведался канцлер, ее отдали - хозяйка не простила такого непослушания даже самой дорогой своей проститутке. То, что осталось от несчастной, вернули через две недели в закрытом гробу. На похороны я тогда не ходила - лежала с лихорадкой - но поговаривали, будто с Майрин что-то сделалось после них, она стала... другая. Но тень прежней её все еще ходила следом, то и дело выглядывая из глубины опустевших, кукольных глаз.

1-6

-Канцлеру не перечь, не переспрашивай, все исполняй сразу же и без разговоров.

-Слушаюсь, госпожа.

Провожать очередную жертву - считай, покойницу - выходит пол нашего дома. Случайные прохожие глазеют на толпу проституток недоуменно, но завидев экипаж с известной эмблемой, тут же ускоряют шаг и отворачиваются. Черный, лакированный, спицы позолочены, внутри обивка из темно-зеленого бархата... многие бы дорого отдали за такой экипаж - и еще дороже бы заплатили, чтобы никогда не садиться именно в этот.

-Голову не поднимай, молчи, пока не позволит говорить... все ясно?

-Все ясно, госпожа.

Практически все в толпе прячут глаза, кто в земле под ногами, кто - на другой стороне улицы. Каждая прячет что-то своё - жалость, страх, отчаяние... и облегчение. Хвала богам, что это не я. Хвала богам, что он выбрал тебя. Никто в толпе не плачет - только добрая Шири шмыгает носом. Я поднимаю глаза выше - дергается занавеска на втором этаже. Приди она меня провожать, что бы я ей сказала?.. что обижена, зла на нее? Так ведь это неправда... ни злости, ни обиды нет внутри - только сухо колет в глазах и горле.

Веслана не пришла - зато впереди всех моих уже бывших товарок стоит Майрин, оттягивая на себя половину внимания. С распущенными шелковыми волосами, в небрежно наброшенном на плечи платке из дорогой шерсти, слегка томная после ночи со своим любимым клиентом, она вся пропитана похотью и восторгом от собственной похотливости - но в глазах таится тоскливый зверь, уже отчаявшийся вырваться на свободу. Когда хозяйка жестом подзывает охрану, Майрин внезапно делает шаг навстречу.

-Могу я попрощаться с Лестеей?

-...Только живо.

Она приближается, меня на миг окутывает ароматом жимолости и чуть влажным теплом чистого женского тела. Ее шепот раздается прямо над ухом.

- Пузырек.

-Да.

-Удачи.

Она разжимает руки, отступает и отворачивается - мажет по лицу мягкий локон. Фырчит и трясет головой черная лошадь, хлопает по ее шее возница, весь какой-то невыразительный и безликий. Невысокие дома, мостовая, ограды - все кругом безликое и черно-серое, мое ярко-красное платье на этом фоне - словно воспаленный нарыв. Вонзается в щеку первая капля холодного осеннего дождя, за которой, чуть помедлив, едва слышным шелестом по мостовой покорно следуют другие.

-Давай, пошевеливайся, - сжимаясь на плече, пальцы хозяйки дрожат от тревоги и раздражения. - Канцлер не выносит, когда опаздывают. Балдог, отвечаешь головой.

Толчок в спину - и черно-зеленое чрево экипажа поглощает меня с головой.

... Всего в моем кортеже четверо - Балдог, двое его подчиненных, похожие друг на друга как два мостовых булыжника, и человек канцлера, такой же бесцветный и душный, как его хозяин. Мы быстро покидаем пределы города - уже спустя полчаса в окно экипажа видна обочина дороги и дикий лес, вплотную к ней подходящий, словно дорога эта острым ножом пронзила его темное чрево. Жуткое чувство присутствия чего-то живого и недоброго сковывает все разговоры, обычно громкие и грубые мужчины молчат как рыбы об лед. Темные рыхлые облака почти касаются верхушек столетних елей, опустивших к земле свои тяжелые лапы, ни звука не слышно, кроме лошадиного цоканья да грохота колес по брусчатке. Когда экипаж забирает влево и вдалеке показывается просвет, я набираю в грудь побольше воздуха.

Сейчас.

- Простите, господин Балдог...

- Чего тебе? - отзывается он неохотно.

- Мы можем на минутку остановиться?

Бульдожья морда охранника словно идет трещинами.

-Ты больная? Зачем это?

-Мне неудобно говорить... но мне нужно… ммм… по малой нужде. Я быстренько, до куста и обратно.

-Терпи. Недолго осталось.

Черт-черт-черт…

-Мне очень-очень надо... я не дотерплю... и опозорюсь прямо перед канцлером... что госпожа тогда скажет?..

-Что ты идиотка и сама виновата.

-Прошу вас, - отчаяние в голосе уже не надо подделывать. - Пожалуйста, всего на минутку... можете постоять рядом... ну куда я денусь, лес же кругом?

Словно в подтверждение моих слов ветер доносит далекий гул, от которого мороз по коже идет. Тело содрогается само собой, и это убеждает охранника в моей искренности.

-Ладно. Но живо, туда и обратно.

-Спасибо вам огромное!

Спину сверлят несколько тяжелых взглядов, но под лесную сень никто за мной не идет. Даже не верится, что получилось так легко... что это ни разу не легко я понимаю почти мгновенно, стоит древесным кронам сомкнуться над моей головой. Темные кустарники щерят голые ветви словно прожорливые пасти, устланная прелой листвой и мхом земля пружинит под ногами, глазеет на меня отовсюду черными рытвинами, изрытые дуплами стволы беззвучно кричат... в них что-то есть?.. что-то живое?.. Темнота кругом темнее, чем должна быть, воздух тяжелее, чем должен быть, дышать с каждой секундой все трудней и трудней. Первозданный и ничем не объяснимый ужас поднимается из глубины тела, все затапливая собой, мне не хотелось в туалет ровно до этого момента, но теперь не помешало бы...

1-7

//Благодаря пяти солнышкам, поддержавшим мою идею, решение принято. Я отправляю свое детище *иначе о своих работах думать отказываюсь* в свободное плаванье, отправляю и вас вместе с ним. Жду всех вас в конце пути, на котором, смею надеяться, будет много обретений (как любит говорить мой любимый литературный блогер). Приятного чтения =3 //

Медленно стекает по лицу что-то горячее, касается скул, носа, рта... горько!.. катится жар по горлу и вниз, расходится по телу, оно ощущается сразу всё полностью, с ног до головы - вместе со всей своей болью. Стон рождается в груди и в ней же гаснет, моих губ снова касается что-то горячее, жаром жизни наполняя тело... чередуясь с холодом, обжигающее касание словно повторяет ритм сердца, ритм дыхания.

Плеч касаются... руки? Нет, не руки... хочу посмотреть, открыть глаза, но они и так уже открыты, я что, ослепла? Отчего так темно?.. Что-то трогает меня, что-то живое... не человек...

-Проснулась...

-Да... Проснулась...

Голоса... голоса звучат словно внутри... боги, что происходит?..

-Боится...

-Пусть спит.

-Да... пусть спит...

... и я засыпаю.

...

Просыпаться тяжело и больно - гудит голова, гудит тяжелое, словно чужое тело. Надо мной - бревенчатый потолок, на балках его висят гирлянды трав и корешков. Я пытаюсь приподняться на постели, когда раздается голос, скрипучий как плохо смазанные петли:

-Тебе нельзя вставать. Лежи смирно.

Старая, очень старая женщина стоит у изголовья. Таких старух я в жизни не видела, она похожа на корягу, шутки ради нацепившую платье. В руках у старухи миска, от миски идёт пар.

-Пей.

Горечь, тронувшая губы, кажется знакомой, во сне она стекала по горлу, а за ней... Я оглядываюсь - незримое присутствие словно тысячи нитей проходит сквозь все мое тело. Здесь есть кто-то ещё... вот только здесь - это где?

-Меня зовут Астейра. Это мой дом. Тебя нашли мои дети.

-Дети? Нашли?..

-Подобрали на берегу реки. Тебя нужно лечить, ты очень больна.

На берегу реки... на каком именно берегу?

Старуха ставит опустевшую миску на стол и снова поворачивается - мне мерещится скрип.

-От кого ты так бежала, девочка?

Ответить правду или солгать? Почему-то мне кажется, что она все равно узнает, а лгать тому, кто спас тебе жизнь...

-От чудовища.

Старуха кивает так, словно именно этого ответа от меня и ждала.

-У тебя получилось. А теперь спи.

Мне хочется возразить, хочется расспросить её, но веки тяжелеют, и меня снова утягивает темнота.

...

Астейра жила в этом лесу дольше, чем все остальные - кто остальные, я не решилась спросить. Но в то, что она действительно давно здесь живет, верилось без особого труда - хижина выглядела так, словно выросла из земли вместе с деревьями вокруг, а потом завела себе хозяйку под стать, чтобы не было так одиноко. О себе старуха почти не говорила, но и сама не расспрашивала. Даже молчаливая, она пугала неуловимым шлейфом своей инаковости: во всем, что она делала, как двигалась и даже просто поворачивала голову, было что-то нечеловеческое. Может, просто чудилось?..

Что пробуду я здесь еще долго, понятно стало на третий день после пробуждения. Все попытки подняться самой заканчивались искрами перед глазами, в груди ломило так, словно в ней не осталось целых костей. И тогда хлипкая на вид старуха неожиданно туго обмотала мои ребра и долго водила над ними ладонями, что-то бормоча себе под нос. Тепло, идущее от них... оно тоже мне чудилось? После она снова дала мне какие-то травы, вкус их был мне незнаком - может, от этих трав мне все время казалось, что рядом есть кто-то еще?..

Присутствие это не покидало даже во сне; я ощущала чей-то взгляд практически постоянно, иногда мерещилось касание к коже. На мои робкие расспросы Астейра лишь поджимала губы, но ничего не говорила. Её дети, которые якобы принесли меня сюда, так и не появились - были ли они на самом деле?

Первые дни я все прислушивалась - не раздадутся ли голоса, лай собак? Ищут ли меня вообще? Если ищут, вдруг с минуты на минуту найдут? Найдут, потащат и бросят в ноги канцлеру... Что он сделает со мной после попытки бегства?

В ночной темноте слышно дыхание леса - живое и мыслящее существо, оно окружает хижину, прижимается к окнам тысячью глаз... слушай, слушай... смотри, смотри... видишь? мы здесь... мы рядом... я лежу и боюсь сделать вдох, лишний раз шевельнуться, тону взглядом во мраке потолка, задыхаюсь в нем... не бойся, не бойся... как же страшно... хочется глаза закрыть, уши закрыть, сжаться в комок... кто здесь? кто-то кружит вокруг меня, мягко касаясь лица и ладоней... не обидим... не сделаем больно... не бойся… Я не выдерживаю - накрываюсь одеялом с головой и лежу так до самого утра.

Уже неясно, что хуже... что меня обнаружат - или что никогда не найдут.

1-8

Спустя примерно неделю ранним утром Астейра снимает бинты и неожиданно велит мне лечь подогнув ноги. Долго и тщательно проминает низ моего живота, и я невольно морщусь от окатывающей его боли. Старческое лицо почти ничего не выражает, когда она отходит и ополаскивает руки в тазу.

-Кто тебя так?

-Что?..

Старуха кивает на мой живот.

-Кровь когда последний раз была?

-Месяца два... или три назад...

-Сильно шла?

-Очень...

Вместо положенных пяти дней я маялась с подкладом две недели, хозяйка уже собиралась лекаря звать - но тогда заболела одна из самых дорогих наших проституток, и ей стало не до меня. Стояла середина лета, в пристройке было ужасно душно, но несмотря на это и почти невыносимую боль, это были самые счастливые две недели в моей жизни - ведь во время этих дней к работе не допускали.

-А до этого?

Регулярностью мои кровотечения не отличались - хоть нам и наказали следить, мне всегда это делать было трудно. Вот и теперь я жевала губу, пытаясь вспомнить. А до этого...

-Тоже где-то так.

Астейра цокает языком и встает.

-Скинула ты, судя по всему.

Что?.. скинула?..

-Непутевые вы, девки, сил моих нет. Кто тебя хоть обрюхатил, знаешь?

Обрюхатил?.. меня? Перед глазами - десятки лиц, сливающиеся в одно чудовищное существо, несущее боль и разрушение. Кто обрюхатил? Слезы подступают к глазам неожиданно стремительно, сдавливая горло до мушек перед глазами. Как будто такая как я... как будто такая как я может это знать...

-Понятно, - вздыхает Астейра чуть сочувственно, и мне становится ещё больнее.

-Не знаю... не знаю, кто это был, хозяйка, - контуры тела ее расплываются. - Я... я продажная девка. Простите, что не сказала сразу... вы так заботились обо мне... жизнь спасли... простите...

Астейра молчит, и я успеваю мысленно умереть в овраге, когда она наконец сухо спрашивает:

-Как ты ею стала?

-М... маленькая была... отдали родственники...

-А в лесу как очутилась?

-Продали... продали канцлеру... а он страшный человек, он обратно в закрытом гробу присылает... очень страшно было... вот так умирать...

Мне больно дышать и больно говорить, голос ломается и рассыпается сиплыми хрипами. В какой-то миг собственные всхлипы начинают звучать словно со стороны, и словно со стороны я вижу, как Астейра поглаживает мою спину скупым и отрывистым жестом.

-Это многое проясняет, - говорит она, когда слезы иссякают, оставляя лишь усталую пустоту внутри. - Дашься осмотреть как положено?

Я киваю, и она неожиданно деликатно осматривает меня, потом долго копается в своей кладовой, что-то бубнит себе под нос... бродит взгляд по потолку и стенам хижины, бесцельный и бессмысленный. Зачем я это рассказала?.. Не могла соврать что-то? Хотя может, я хотела кому-то об этом рассказать... о том, как больно было и как было страшно.

- Натопим сегодня, помоем тебя как следует, - говорит старуха, неожиданно ласково касаясь щеки. - Не плачь, девочка. Наладится все.

Как никому и никогда в жизни мне хочется ей верить.

1-9

В бане Астейра меня одну не оставляет - помогает и помыться, и взобраться потом на полоки. В душноватом полумраке тело становится тяжелым и непослушным, и я очень долго лежу, пока из меня вместе с потом выходит "скверна". В воздухе витают запахи трав - острые, терпкие, густые, они пропитывают меня насквозь и кажется, порань руку - из нее не кровь, а зелень теперь потечет.

-Вставай потихоньку, платье я тебе оставлю.

-Спасибо.

В предбаннике небольшое зеркало - я невольно цепляю взглядом свое отражение. Скелет скелетом, пропали даже те немногие округлости, что у меня были. Сама собой ложится рука на низ живота, где оказывается был ребенок - а я даже не знала об этом. Вырастая в борделе, к таким вещам относишься спокойнее, но мне все равно не по себе от этих мыслей.

Извернувшись, я пытаюсь рассмотреть спину, но ничего на ней не вижу. Эхо выстрелов еще звучит в ушах, призрак боли гуляет в теле, но следов от ранения на нем не видно. Что со мной сделала Астейра - и она ли это сделала? Кто все-таки принес меня сюда? Реки поблизости нет, повсюду глушь, а значит мы далеко на той стороне леса, где по слухам обитают чудовища. Сидя в городских стенах легко отмахнуться, назвать это сказками, но среди старых темных деревьев, густых кустарников и живой тишины поверишь во все, что угодно.

Быстрые осенние сумерки стремительно поглощают остатки дневного света, я тороплюсь к хижине, пока еще разбираю узкую тропку среди деревьев, и уже на пороге слышу внутри незнакомый мужской голос. Тело мгновенно покрывается изморозью - ни вдохнуть, ни шагу ступить. Кто-то пришел? Кто это? Это за мной пришли?.. К двери приближаются шаги, и я отшатываюсь, падаю, начинаю отползать, когда она распахивается и на пороге показывается старуха. Удивленно опустив ко мне взгляд, Астейра произносит:

-Ты что это тут расселась?..

-А... а... там...

-Сын мой вернулся. Заходи, не бойся.

Ах, сын… То есть он все-таки существует? Я неловко поднимаюсь, отряхиваю платье - жалко, чистое было - и робко следую за ней внутрь. В единственной комнате непривычно светло, источник света не видно - зато виден сидящий за столом мужчина. Он кажется до невозможного огромным; весь какой-то темный, словно его не женщина родила, а сама земля. Темные глаза по-звериному цепкие, челюсти плотно сжатые, смотрит чуть исподлобья, не моргает... Это вот он принес меня сюда?

-Бьорн, - глухо звучит тяжелый голос.

-Ле... Лестея.

Он кивает, больше ничего не говорит, а я от напряжения уже взмокла сильнее, чем в бане.

-Садись, чего стоишь, - Астейра чуть подталкивает меня в спину. - Ужинать будем.

Я медленно и как можно мягче ступаю к столу. Нужно успокоиться, что я, крупных мужчин не видела?.. Ну, таких действительно не видела. Лесорубы к нам заходили, девушки гроздьями на них вешались. Я же притворялась ветошью и старалась лишний раз не отсвечивать, но они и сами на меня не обращали внимания - “доходяга, что с нее взять?”. А этот вот… обращает. Что он обо мне знает? Что Астейра ему рассказала?.. А вдруг он решит... раз все равно пользованая...

-Ешьте. А то остынет.

Передо мной - тарелка с густой кашей. Потихонько тянусь к ней, украдкой наблюдая за мужчной - он наконец-то взгляд свой опустил. Едим мы молча, удушающую тишину лишь слегка разряжает редкий стук ложек о тарелки. Я стараюсь не делать резких движений, не издавать вообще никаких звуков; давящее присутствие, которое и раньше ощущалось, но было незримым, теперь стало зримо - но от этого легче не сделалось. Тем паче, что рядом все равно есть кто-то еще, кто-то продолжает наблюдать из тени, или у меня уже повредился рассудок от этого леса и его обитателей.

-Спасибо.

Бьорн отодвигает пустую тарелку и поднимается - боги, до потолка макушкой… Где он спать будет? Единственную постель сейчас занимаю я, Астейра спит на печке, а этот громадина?.. Где его можно пристроить?

-Баня еще теплая, сходи помойся, - велит ему мать, а я про себя надеюсь, что там он и останется на ночь.

-Ты его не бойся, он очень добрый, - говорит мне старуха, когда за мужчиной закрывается дверь. - Он тебя не обидит, не так воспитан.

Спорить с ней не хочется. Большинство посетителей второго и третьего этажей были из хороших, обеспеченных семей, получившие образование и надлежащее статусу воспитание. Это не мешало им избивать и пользовать шлюх с извращенной жестокостью, но для своих матерей они всегда оставались самыми добрыми, самыми лучшими... Что в голове у этого молчуна, я не знаю - и ожидать от него можно все, что угодно. Ничто не помешает ему прийти ко мне ночью и потребовать платы за спасение - и у меня не будет права и силы ему отказать.

Но никто ко мне не приходит - во всяком случае, наяву.

1-10

Красный ковер на полу гостиной - замыленный и жесткий. Колени натерты, локти натерты, вжимает мое лицо в пол... кто? Капает слюна сзади на шею, обернуться - и увидеть волчью пасть.

-Давай, подмахни ему! Песик тоже хочет сучку!..

... Бесцветные глаза на высохшем, безжизненном лице. Тонкие пальцы, словно паучьи... паук плетет свою паутину - где его бабочка?.. где же она? Скрылась и прячется в тени... ничего, пауки умеют ждать... они всегда дожидаются... потому что бабочка не может жить без солнца... не может жить без света... и когда она покажется...

...Кровь... всюду кровь... на руках, бедрах... скалит пасть огромное чудище, не человек и не зверь - существо на двух ногах с головой оленя... скалится и тянет лапы...

-Мое... никто не заберет... мое у меня...

Пульсируют перед глазами цветные круги, заходится сердце в груди и кажется - сейчас лопнет. Мелко и судорожно трясется тело, мокрое от холодного пота. За окном предрассветный мрак - самое темное время - и мрак этот жадно поглощает остатки моих кошмаров. Долго еще я лежу в неподвижности, пока гул в груди и голове не стихает, пока усталый разум не впускает в себя звенящее и тихое пространство вокруг.

В комнате прохладно, я с трудом поднимаюсь и опускаю на пол босые ноги - зябкость пробирает до костей. На цыпочках иду к порогу - посидеть на крыльце хотя бы пару минут и холодом вытравить оставшуюся тяжесть. Скрипит дверь, скрипит старый порожек, когда я на него опускаюсь. Понемногу светает, из темноты постепенно проступают контуры леса - он дышит в лицо сладковатой сыростью, и впервые за долгое время действительно меня не пугает. Да разве стоит его бояться?.. За все время здесь случилось ли что-то плохое?.. Никто не тронул меня, никто не обидел, странная хозяйка странного дома лечит меня и кормит, а сын её не пришел ко мне ночью. Так действительно ли стоит бояться этого места?.. Я почти успокаиваюсь и решаю уже вернуться, когда замечаю среди древесных стволов движение, всматриваюсь - и едва сдерживаю крик, когда среди теней узнаю огромного черного зверя.

Первым просыпается тело - опрометью бросается в дом - и только потом разум. Захлопнуть и заложить дверь, к окну - боги, как близко, нужно будить Астейру, нужно что-то придумать, я понятия не имею, как отпугнуть медведя, в борделе такому не учат, но что-то же нужно… В панике оглядываюсь по сторонам, когда снаружи доносится человеческий голос, и я снова кидаюсь к окну - чтобы практически прилипнуть к нему, застыв от парализующего ужаса.

Между домом и зверем стоит Бьорн. Я слышу его голос, но не понимаю ни слова, вижу, как он заносит руку и отвешивает медведю затрещину, как нашкодившему щенку. Медведь рычит, поднимается на задние лапы, машет передними, и сердце у меня стынет. Бьорн даже не дергается, снова раздается его голос, резче и громче. Безумец… что он делает, это же зверь, животное, он же его сейчас…

Поворчав и оскалившись, медведь опускается на передние лапы и, развернувшись, все так же вразвалку уходит обратно в лес. Мужчина медленно оборачивается, и я ловлю его взгляд - спокойный и ясный, без тени страха. Я медленно опускаюсь на лавку, не сводя с него глаз.

Боги милостивые… что ты такое, если дорогу тебе уступают даже медведи?..

...

-А ты как думала, мы же в лесу.

Я никак не думаю - сижу с ногами на лавке и стараюсь не очень громко стучать зубами. Из головы не идет картина: мужчина одной затрещиной прогоняет зверя. С таким действительно можно никого не бояться...

-Тут всякой живности хватает.

...Разве что его самого.

Бьорн заходит в дом чуть согнувшись, кидает на меня нечитаемый взгляд и как ни в чем не бывало подходит к тазу сполоснуть руки. Я увожу взгляд в сторону - привлекать внимание этого человека (человека ли?) мне не хочется. Если он останется тут жить и дальше... что мне делать? Идти-то ведь некуда. Не возвращаться же в город, где в трущобах могут пустить по кругу, а в зажиточных районах - натравить собак или того хуже. Денег у меня нет, одна только одежда и обувь, ничего толком не умею... да и вопрос, выберусь ли вообще из этого леса сама?.. А оставаться тут...

Я успеваю хорошо так приуныть, когда раздается негромкий стук в дверь. Астейра хмыкает себе под нос и довольно улыбается.

-А вот и второй явился.

Второй?

-Умираю с голоду... Астейра, найдется что-нибудь поесть?.. медведя бы сейчас проглотил…

Неловко улыбаясь и почесывая затылок, в комнату заходит еще один мужчина - худощавый, ростом пониже Бьорна, светловолосый и светлоглазый. Он совершенно не похож на брата - может, не родной? В волосах веточки и листья, словно только что вылез из чащи, весь такой расслабленный и спокойный, словно в этой самой чаще не бродят дикие звери. Поймав мой взгляд, он широко улыбается, и я борюсь с желанием залезть на печку и задернуть занавеску.

-Здравствуй, красавица, - он неумолимо приближается и присаживается рядом на корточки. - Как себя чувствуешь? Получше?

-Да... уже лучше, - отвечаю с трудом, не сводя с него глаз.

Мужчина хмыкает удовлетворенно и переводит взгляд на Бьорна.

-Слышал? Она все-таки умеет разговаривать.

-... Я это знаю.

-Меня Кьелл зовут, - поворачивается он обратно ко мне. - Мы с братом нашли тебя, точнее нашел он, я так, помог немного...

Мне хочется узнать подробности, но расспрашивать не решаюсь. Вместо этого быстро поднимаюсь на ноги и кланяюсь - ведь до сих пор не отблагодарила за свое спасение.

2-1

-Прости его, девочка. Он не со зла.

Я смотрю на свои ладони - обескровленные пальцы, синеватые ногти. Меня все еще немного мутит, хотя в доме осталась только старуха. Астейра выглядит... да все так же. Но что-то неуловимо изменилось, ее движения утратили всю человечность, стали очень-очень плавными, текучими. Люди так не ходят. Люди так не сидят.

Она больше не притворяется.

-Что... что со мной теперь будет?

-В каком это смысле - что будет?

-Ну... вы же зачем-то сохранили мне жизнь... что будет дальше?..

Астейра смотрит очень внимательно, склонив голову к плечу. Выдерживать взгляд её - словно пудовую бочку на плечах.

-А чего ты сама хочешь?

Чего хочу… я? У шлюхи не спрашивают, чего она хочет. Это никому не интересно, все и так это знают - денег побольше да работы поменьше. Сама я не знаю, чего хочу, никогда не задумывалась даже, а думать теперь, когда присутствие живых существ вокруг себя чувствуется кожей... оно пугает, страшно пугает меня - но есть в мире вещи и пострашнее. Я не знаю, чего хочу - но зато точно знаю, чего не хочу.

-Ну?..

Сделать глубокий вдох - и шепотом на выдохе:

-А можно мне остаться в лесу?

Старуха щурит совиные глаза и вкрадчиво спрашивает:

-А не боишься чудовищ?

Очень боюсь.

-Я среди них выросла

...

Раннее утро дышит в лицо серой сыростью. Застывший в ней лес молчит, только редкий стук доносится словно с нескольких сторон сразу. Блестят влажные черные стволы, бурая листва на ветвях слиплась от долгого дождя. Сильно похолодало, и ноги у меня мёрзнут - но это беспокоит намного меньше, чем...

-Я поеду... верхом на нем?

-Что-то не так?

Не так... всё. Я даже на лошади ездить не умею, а тут - олень. Огромный и черный, он косит на меня темным глазом, чуть повернув голову. Рога его шире, чем размах моих рук, до холки нужно тянуться на цыпочках. Да и ладно бы это был просто олень...

-Он же... он же все понимает, да? Как человек?

-Конечно, не волнуйся. Он будет очень бережно тебя нести.

Наверное, Кьелл думает этим меня успокоить, но добивается ровно обратного. Я смотрю на оленя, и мне все меньше и меньше хочется на него забираться.

-Нам очень далеко идти, а ты еще не поправилась. Ну хочешь, он лошадью станет? На ком тебе будет удобнее?

На своих ногах мне будет удобнее, но выбора у меня нет - дорогу через лес я и правда вряд ли осилю.

… Я и не думала даже, что мне придется что-то осиливать - до последнего была уверена, что Астейра разрешит остаться у неё. А она взяла и заявила, что уже устала от компании, и если я хочу остаться в лесу, то Бьорн и Кьелл с радостью проводят меня до ближайшего поселения - в двух днях пути отсюда - и помогут устроиться. Судя по тому, какие взгляды они периодически на меня бросают, устраивать будут в собственном доме... От этого в груди и животе становится стыло и как-то тоскливо - но я очень хорошо помню холодные глаза без намека на человечность и отрешенное лицо своей хозяйки... Выбирая из двух зол, не хочется выбирать вовсе - но только когда есть право на этот выбор.

На оленя я все-таки взгромоздилась, когда тот опустил передние ноги. Земля сразу оказалась где-то далеко, и сердце осталось под копытами зверя. Я вцепилась в его шею после первых же шагов - страшно-то как!.. даром что он разумен, что не ускачет в темную даль. С трудом оборачиваюсь, но на лужайке перед хижиной нет никого - только в небе над ней кружит огромная птица.

-Ты ей очень понравилась, - говорит Кьелл с улыбкой, бодро шагая рядом.

-Почему же тогда не позволила остаться с ней?

-Именно поэтому.

Я озираюсь вокруг - темные деревья, поросшие мхом, практически непролазные заросли, которые словно расступаются перед оленем. Тот не идет, а словно плывет, я почти не чувствую покачивания. Подумать только, был человек - а стал оленем...

-Скажите, господин Кьелл...

-Просто Кьелл, хорошо?

-А... ладно. Скажи, Кьелл... вы и правда в кого угодно можете превратиться?

-Достаточно один раз увидеть. И нет, я не съел этого человека, - он снова улыбается, улыбка вообще практически не сходит с его лица, он идет чуть пружиня, как будто земля его немного подбрасывает.

-А что вы тогда едите?

-Зависит от формы. Прыгаю зайцем - буду травку жевать, а если волком...

-А своего сородича не съешь случайно? Который… зайцем прыгает.

-Нет, что ты. Своих мы за милю чувствуем. Не своих тоже.

За милю, да?..

Проплывают мимо лица голые ветки, я склоняюсь к шее зверя, вдыхая резкий запах его шерсти. В городе такой запах не встретишь, в городе пахнет гарью, пахнет металлом и известкой.. звериный запах хоть и не намного приятнее, но есть в нем что-то словно очищающее.

2-2

Границы поселения мы пересекаем к вечеру следующего дня. Границы эти очень условные, я не сразу понимаю, что мы на месте - разбросанные тут и там в хаотичном порядке каменные дома практически сливаются с окружающим их лесом, и трудно заметить их не приглядываясь. Меня клонит в сон - ночью почти не спала - но я озираюсь по сторонам, стараясь запомнить дорогу хотя бы в пределах поселения. Это непросто, ведь улиц в привычном понимании нет, только едва приметные тропки, по которым мягко ступает олень - я попыталась сползти с его спины, как только заметила первые хижины, но мне не дали этого сделать.

-Дай уже ему тебя донести, - упрашивает Кьелл, и в бессилии своем я соглашаюсь.

Вокруг ни души, но это совершенно ничего значит - всюду следы присутствия живых и мыслящих существ: крохотные палисадники, занавески на окнах, дым из печных труб... что они жгут здесь, торф? Вряд ли дерево, с учетом того, что иные дома сложены так, чтобы ничего не вырубить вокруг.

Мы останавливаемся у двухэтажного домика из темного камня, слегка поросшего мхом. Он выглядит пустым, но не заброшенным - тропинка к нему подметена от палой листвы, на окнах ни следа осенних дождей. Кьелл первым заходит внутрь - я немного мнусь на пороге, но ощутив за спиной Бьорна, торопливо ныряю в дверной проем.

-Ну, добро пожаловать, - с немного напряженной улыбкой говорит Кьелл, когда минуя прохладу сеней мы оказываемся в комнате. - У нас тут скромно, конечно, но надеюсь, что тебе понравится...

В доме свежо, пахнет чистой водой и немного - хлебом; в доме очень чисто - выскобленные половицы, чистая печка, стол, на нем кувшин и блюдо, накрытое полотенцем. На окнах - явно вручную расшитые занавески. Слабо себе представляю Кьелла или Бьорна с иголкой в руках, а значит...

-А здесь кто-то еще...

-Ну наконец-то вы вернулись!

Видимо да.

На пороге - рыжеволосая девушка в пышной юбке, с ведром воды в руках. Пушистая, мягкая, солнечная, она радостно улыбается при виде мужчин, словно давным давно их ждет. Кажется, вопрос с моим проживанием снова становится открытым - не будет же эта красавица терпеть чужачку в своем доме. Красавица переводит на меня глаза, молчит целую минуту... ну, сейчас закатит истерику, знаем таких… Я успеваю представить, как буду искать себе ночлег в незнакомом поселении, когда она издает странный звук - не то вскрик, не то смех - роняет ведро и в мгновение ока оказывается рядом.

-Боги, что это за прелестное создание? Вы привели девушку? Настоящую? Ну наконец-то!

Растекается по полу вода, пока теплые женские ладони на моих плечах мелко подрагивают, а устремленные на меня глаза переливаются. Я перевожу взгляд с одного мужчины на другого - ни один не смотрит на меня: Кьелл мученически вздыхает, прикрыв лицо ладонью, а Бьорн всерьез озадачен потолком.

Что-то я ничего понимаю…

… Девушку звали Юллан, и приходилась она мужчинам родной сестрой (внешнее сходство в этой семье явно не считалось чем-то обязательным). Встретив в детстве сборщицу ягод, она влюбилась в её облик и с тех пор его не меняла. Облик этот словно наложил отпечаток на характер, и девушка выросла ласковой и очень, очень общительной. Она болтала практически без умолку, и спустя полчаса я уже знала все и обо всех, хоть и не настаивала на этом знании.

-Тебя не обижали? Только скажи, и они у меня по веточке ходить будут! Вот, это будет твоя спальня, я тут по соседству живу, вон тот домик с краю, видишь? Ага, с корзинкой на оградке...

Из окна действительно видно домик - значит, с братьями она не живёт, а просто приходит помогать по хозяйству. Наверное, у неё и семья своя есть, таких девушек обычно охотно берут замуж… хотя что я знаю о здешних порядках?

Из того, что нащебетала Юллан, запомнилась в лучшем случае треть, но и этого на первых порах достаточно. Жили здесь небольшими и очень разными семьями - братья с женами, отцы с сыновьями, сестры с бабушками и племянниками... далеко не все принимали решение жить в человеческом обличьи, многие становились деревьями или зверями, вот и получались такие семьи. Поодиночке жили редко, старались держаться вместе - таких как Астейра было немного. И ещё одно зацепило слух: когда Юллан говорила о своей подруге, то упомянула, что она недавно "привела в дом второго, ну такой красавец, такой статный". Кого второго? Не мужчину ли? Тут... это нормально?..

Взгляд охватывает спальню - кровать, застеленная одеялом и цветастым покрывалом, комод с зеркалом, какие-то растения в керамических горшках, плетёный коврик на полу, резная скамеечка у входа. Очень уютная, явно женской рукой устроенная комната, от того я жмусь и не решаюсь ничего трогать. Незримый шлейф грязи тянется за мной, готовый замарать и испортить все, до чего дотронусь. Имею ли я право тут находится, брать эти вещи, пользоваться ими?.. Если эта добрая девушка узнает, чем я занималась, будет ли она так же добра ко мне? Астейра не осудила и ничего не сказала - но и жить со мной не захотела.

-Эй, ты в порядке?

Кудряшки щекочут лицо, голубые глаза очень близко. Юллан на корточках передо мной, когда я успела сползти на пол?.. Девушка ласково гладит меня по плечам, в воздухе разлит сладковатый запах, словно медового хлеба.

-Мне бы... помыться... можно?..

-Конечно! Какие разговоры, идём!

2-3

К этому времени уже окончательно стемнело, но Юллан не слушает мои отговорки, берет купальные принадлежности в одну руку, фонарь в другую и бодрым шагом идет по едва заметной тропинке через лес. Я жмусь к ней, практически наступая на пятки, кругом темень такая, что хоть глаза вынимай, ухают и перекатываются звуки ночного леса то справа, то слева...

-Не бойся, - оборачивается ко мне девушка с улыбкой. - Тут все свои, чужаков нет.

Этим она не успокаивает - только нагоняет жути. Все свои? То есть, вот это дерево... или камень... они что, живые?.. Милые боги, я готова ходить немытой хоть до весны...

Мы идем довольного долго - или так только кажется от страха и темноты? Кроме фонаря и очерченной им фигуры Юллан ничего не видно - зато видно меня, и мысли эти доводят до гусиной кожи на немеющих ногах. Наконец слуха касается журчание, с каждым шагом оно все громче, и вот мы выходим к заводи - вокруг неё множество фонарей, в их свете пар, идущий от воды, тоже кажется живым существом.

-Здесь мы и купаемся, правда красота? Не замерзает даже в самую лютую зиму! Давай, скорее раздевайся!

Юллан бодро скидывает платье и шумно заходит в источник. Помявшись, я тоже снимаю свое и осторожно пробую воду кончиком пальца. Горячая... и пахнет немного странно.

-Говорят, вода здесь целебная, от неё кожа мягкая-мягкая... боги, какая же ты худенькая!..

Торчат из воды коленки - собак такими костями кормят. Смотреть на Юллан намного приятнее - крепкая, подтянутая, фигуристая, копна ярко-рыжих волос, милое личико... Я видела много красивых женщин, даже больше, чем мне бы хотелось, и Юллан однозначно одна из самых красивых. С плеском воды, на который мое тело не способно, она придвигается с немного пугающим блеском в глазах.

- Давай я тебе волосы помою?

-Да я и сама могу…

-Ну пожалуйста.

- Ладно...

Она так радуется, что мне даже неловко - но неловкость эта растворяется с первым же прикосновением, словно душистое мыло проникает под кожу головы и вымывает из нее все дурное. Я жмурюсь, позволяя теплу растечься внутри, и на какой-то миг все вокруг пропадает - живой и дышащий лес с его многоликим и вездесущим присутствием, плеск горячей воды о камни… Юллан едва слышно мурлычет себе под нос - это что, колыбельная?.. Мне поэтому так хочется спать?..

-Ты просто устала, и я помогла тебе расслабиться, - смеётся она, словно слыша мой немой вопрос. - Уже поздно, так что давай выбираться, а то мальчики нас заждались.

Мальчики?.. Перед глазами - напряженное, мрачное лицо Бьорна, с которым он нас провожал. Кьелл отчего-то в тот момент держал его за локоть... от чего он его удерживал? Не знаю и, честно говоря, не хочу знать. Он пугает своим молчанием, своим пристальным вниманием, словно все про меня знает, словно видит меня насквозь. Может, и правда видит?.. Расслабленность моя тает с каждым шагом в сторону дома - как бы страшен ни был ночной лес, мне все больше и больше хочется остаться в нем до утра. Но бодро скачущая впереди Юллан то и дело оглядывается, а под конец и вовсе берет меня под руку и практически тянет на себе.

-Я там пирог испекла, чаю сейчас заварим, знаешь, как хорошо спится после купания и пирога с чаем?

Откуда мне знать - почти срывается с языка, но я киваю и вымученно улыбаюсь.

... Но пирог и правда был вкусным - даже в присутствии мужчин мне удалось запихнуть в себя целый кусок и очень этим порадовать девушку. Они с Кьеллом старательно делали расслабленный вид, обсуждая новости и соседей, Бьорн больше молчал, прихлебывая чай из кружки размером с небольшую кастрюлю. Как медведь, честное слово... глаза эти его черные... Я утыкаюсь в тарелку, размазывая по ней крошки.

-Может, добавки?

-Нет, спасибо.

-Не понравилось?

Да тут и врать не приходится…

-Все очень вкусно, но я и так переела...

-Тоже мне, переела... ладно, ладно... Я тогда пойду к себе, девочку не обижать, ясно?

Нестройно откликаются мужчины - как можно, сама подумай, где мы - а где обижать, честное слово, как будто не знаем… С уходом Юллан воздух в комнате тяжелеет стократно, я уныло прикидываю возможные варианты развития событий, один страшнее другого, пока Кьелл, немного нервно улыбаясь, не предлагает отправиться на боковую - меня ждет спальня, никто на нее не посягнет, но если что-то понадобится, они тут же, мигом...

Я прихожу в себя уже на пороге комнаты, мягко освещенной лампой; в ее свете и без того уютная спальня становится практически нереальной, словно из сна. Может, это все и правда сон? Сейчас закрою глаза и проснусь в общей комнате, подмоюсь, переоденусь и спущусь в красный зал... ведь все это не может быть правдой... или проснусь, или вся эта доброта и забота обернется чем-то еще страшнее мною виденного. Уставшая до безумия, я долго не сплю, ворочаюсь так и этак; звуки леса без труда проникают в комнату, словно он невидимыми руками обнимает голову и прижимает к груди - вот, слушай, слушай... я живой... я настоящий...

Я долго не сплю - а когда засыпаю, вижу во сне канцлера.