Стальное сердце

1

Мои дорогие, приглашаю вас в новое путешествие.
На этот раз мы поедем в Колумбию и Америку, наблюдать, как развивается жесткий мезальянс между военным и дочкой важной правительственной шишки. Будет страшно, больно и горячо. Пристегнулись?

Аннотация
Пуэнте Аранда, Богота, Колумбия. 2015 год.
Диана Пирс, дочь председателя Совета безопасности, служит в посольстве, которое со дня на день захватят повстанцы. Сержант Джеффри Рейнолдс спасает её, не представляя как сильно это изменит жизнь обоих. Страсть захватит их, заставит потерять голову, но Диану ждёт карьера дипломата, а Джеффри — пески Ближнего Востока...

Отрывок
"Сержант Джеффри Рейнолдс запомнил её ещё с Вашингтона, когда впервые увидел её мельком выходящей из папочкного кабинета. Такая высокомерная, самодовольная, холодная, руку протяни — оттяпает по локоть. Бойцы тихонько присвистывали, мол, какая птица высокого полёта. Зато сейчас — смотрит пьяными глазами и умоляет. Кто ж знал, что так оно всё обернётся..."

"Совершая позорный побег из конференц-зала, она едва смогла разойтись в коридоре с высоким, поджарым мужчиной в камуфляжных штанах и простой чёрной майке, обнимающей плотным воротом мощную шею с сетью вздутых вен. Он бросил в неё ледяной, острый взгляд, в худом, смуглом, злом лице, поросшем угольно-чёрной с проседью щетиной, угадывались черты не то кавказца, не то латиноса. Мужчина казался раза в два больше, чем был на самом деле, занимая пространство вокруг себя какой-то дурной, тёмной, почти осязаемой энергетикой, словно невидимым силовым полем. Позади него шёл второй, выше на голову и шире в плечах, но даже он казался мельче и незначительнее, вызвав у Ди стойкое ощущение какой-то стайной иерархии, где первый был альфа-вожаком..."

Пуэнте Аранда. Богота. Колумбия.

Диана резко открыла глаза. Электронные часы показывали четыре нуля. Сегодня начинались сорок седьмые сутки командировки, в которую её засунул отец.

На прикроватном столике золотился недопитый коньяк, за окнами мелькали предрассветные огни уличных фонарей, огни окон соседнего дома и ближний свет фар. Рыжая полоса восхода простиралась вдоль дымчато-сизых громад Восточных Кордильер, высившихся над малоэтажной застройкой района. Оглушительно заливались цикады. Редкие патрули проходили мимо, заглядывали в раскрытые настежь окна нижних этажей и переговаривались в полголоса. На улице круглые сутки кипела жизнь, но Диана успела приноровиться. Беруши и коньяк неплохо способствовали обрывистому, короткому, но всё же сну. Но не сегодня.

Диана водила пальцами по экрану планшета, в терапевтических целях выбивая в него строчки собственных воспоминаний, хотя больше всего ей хотелось запустить его с третьего этажа и с дурным наслаждением увидеть, как кусочки матового стекла и пластмассы разлетаются по асфальту.

Рассвет она встречала не впервые, отметавшись бессонной ночью по комнатам, запивая успокоительное алкоголем и отвыв в подушку положенные по уставу на отдых часы. Отец небрежно бросил ей напутствие не принимать всё близко к сердцу, отсылая от себя подальше, словно лишнюю головную боль, но у неё так и не получилось укрепить свой дух. Александр Пирс — удачливый политик, ныне председатель Совета безопасности всегда хотел сына, но получил всего лишь её. Мозгоправ велел ей писать дневник, записывать всё, что с ней происходит и всё, что она чувствует, но это ни черта не помогало. Диана привыкла писать отчёты сухим канцелярским языком и ничего кроме "встала, выпила кофе, посмотрела в окно" не могла из себя выдавить.

Работа на чужбине давалась ей тяжело: климат, жаркий и влажный, заставлял ползать сонной мухой из посольства до снятой на казённые средства квартиры, спасаясь под кондиционерами. Местные, полудикарские порядки пугали её, поэтому Диана не вылезала из дома дальше супермаркета и, если вылезала, то только в сопровождении. С сопровождением было туго: из местных она сдружилась только с Анхело Торресом — младшим секретарём дипломатического представительства в Колумбии, больше ни с кем она отношений, ближе "здравствуйте-до свидания" завести не смогла. Её побаивались из-за громкой фамилии и за глаза считали высокомерной стервой, хотя на самом деле, Диане просто было чертовски трудно заводить знакомства. Её фамилия всегда шла впереди неё, и это отложило свой отпечаток — она больше не старалась кому-то понравиться, предпочитая соответствовать сложившемуся мнению о ней. Со временем так даже стало проще.

В семь утра у парадной её уже ждала служебная машина с водителем и охраной — нестабильная политическая обстановка в стране заставляла руководство посольства всегда быть начеку и беречь своих сотрудников. Простой серый брючный костюм, простая укладка и два взмаха тушью для ресниц, ничего более — скрывать вечный недосып, опухшие глаза и газетно-серый цвет лица Диана давно посчитала лишней тратой времени.

— Сеньорита Пирс, — на свой манер поприветствовал её водитель.

— Buenos días, — отозвалась она. Водитель, оценив её безупречный акцент, улыбнулся и двинулся в сторону посольства по диковинно пустым, по сравнению с Вашингтонскими, улочкам района Пуэнте-Аранда.

Кеннеди. Богота. Колумбия.

— Дерьмово начался день. — Анхело Торрес, добрый друг и коллега, героически пронёс в кабинет Дианы знаменитый местный кофе из соседней лавчонки, не чета дряни из кофемашины, которую завозили мешками из Вашингтона. Местную пищу и питье запрещено было проносить в посольство - наверняка опасались диверсий местных повстанцев — частые пробежки старшего советника Паулер до дамской комнаты во время вчерашнего совещания объяснялись именно этим.

2

Кеннеди. Богота. Колумбия

Диану мчал вихрь двух десятков человеческих ног, за которыми она торопливо передвигала свои, стараясь не отстать и не быть случайно затоптанной. К груди Диана прижимала, как родных, две толстые папки с документами, насованными туда второпях. Торчащие листы трепетали на скорости, с которой толпа дипломатов, советников и атташе неслась в конференц-зал на внеочередное, сверхсрочное, заранее опостылевшее совещание. По части бумажной работы Ди знала своё дело — документы завизированы и разложены, план переговоров составлен в десятке различных вариантах на все случаи жизни и переведён на три языка, встречи назначены и внесены в общий распорядок дня.

— Вчера в семь тридцать был убит губернатор Куэльяр. Не высовываться из посольства на улицу без крайней необходимости! Нужно подготовить соответствующий приказ.

Злющая, как сто чертей, старший советник Эмилия Паулер, мчалась сквозь толпу, как ледокол, за ней всю дорогу семенил Торрес. Он мужественно принял на себя весь удар, надеясь на свою врождённую харизму, и кивал, как болванчик, на каждую высказанную ею мысль. Харизма не помогала, Паулер срывалась на визг, тыча морщинистым пальцем, украшенным внушительным бриллиантом, в видеозапись, бегущую на экране громадного монитора, на котором боевики убивали очередных несчастных.

— Если мы не сможем прекратить этот беспредел в ближайшее время, то полетят уже ваши головы, господа! Они не хотят договариваться, нам остается только давить и выдавливать их из своих нор! — угрожающий тон доносился с дальнего конца стола, Диана пряталась за спинами коллег, не поднимая глаз от наручных часиков, золотых, тоненьких, подаренных женихом.— Сейчас у них двое американских граждан, за них требуют полтора миллиона в долларах, на которые, как сообщает наш агент, они собираются закупить партию ракет для «Стингера»! А откуда у них наши машины, это тоже о-о-очень большой вопрос!

Голоса пошли наперебой:

— Деньги они всё равно найдут, а ребят нужно спасать…

— Чем заняты наши колумбийские коллеги, мать их?

— «Чёрными орлами», чем ещё?! У них на носу выборы, а эти ребята привлекли слишком много внимания, Сантос обещал электорату прижучить все повстанческие движения, но распылять свои силы они не могут…

Коллеги развели бурную дискуссию, перекрикивая один другого, Диана простерла очи к небу и мысленно воспела «Аве Мария», когда с совещания, всё более напоминающее порку и избиение младенцев одновременно, её попросил военный атташе Нортон, заглянув за стеклянно-хромированные створки и поманив её пальцем.

— Председатель Пирс обеспокоен сложившимся положением. — Курить снова хотелось безмерно, сложившимся положением он, несомненно, был обеспокоен больше, чем состоянием собственной дочери, которое неумолимо приближалось к нервному срыву. — Ребята из «Удара» уже прилетели.

— Да, сэр, мне сообщили…

— Двое из них здесь. Командир и его зам. Председатель попросил вас передать им все необходимые сведения по первому требованию, ­— заключил Нортон, тем самым навесив на неё еще один нехилый пласт обязанностей.

Устало протерев глаза, Диана упала на мягкие диваны в приёмной, застыв в позе роденовского мыслителя. Быть на побегушках у силовиков — бесконечно заманчивое занятие, вероятно, Пирс считает, что дочечку мало загружают в посольстве, опасаясь её громкой фамилии. Депрессивные настроения, экзистенциальный кризис вкупе с посттравматическим стрессом вызывали стойкое желание нажраться и нанюхаться коки в ближайшем неприличном клубе, следуя вчерашнему совету Торреса. Нет, вести это дело сегодня она была не в состоянии.

Сославшись на срочное дело, она передала Торресу все пожелания военного атташе, в свою очередь, пожелав ему успешно и без потерь с обеих сторон найти общий язык с командиром "Удара", по слухам, не отличавшегося особым тактом и обаянием. Совершая позорный побег из конференц-зала, она едва смогла разойтись в коридоре с высоким, поджарым мужчиной в камуфляжных штанах и простой чёрной майке, обнимающей плотным воротом мощную шею с сетью вздутых вен. Он бросил в неё ледяной, острый взгляд, в худом, смуглом, злом лице, поросшем угольно-чёрной с проседью щетиной, угадывались черты не то кавказца, не то латиноса. Мужчина казался раза в два больше, чем был на самом деле, занимая пространство вокруг себя какой-то дурной, тёмной, почти осязаемой энергетикой, словно невидимым силовым полем. Позади него шёл второй, выше на голову и шире в плечах, но даже он казался мельче и незначительнее, вызвав у Ди стойкое ощущение какой-то стайной иерархии, где первый был альфа-вожаком.

Они двинулись дальше по коридору, как раз в сторону кабинета, где по счастливому стечению обстоятельств на её кожаном кресле, сделанном на заказ, вместо неё сидел и наверняка вертелся Торрес, а перед внутренним взором Дианы вспыхнуло имя, словно красное табло «Внимание, опасность». Офицер Джеффри Рейнолдс, командир спецподразделения «Удар», которого Александр Пирс держал ближе к себе, чем родную дочь, доверял больше и больше надежд возлагал. Она его узнала. Диана видела его пару раз в здании Совета, где Александр Пирс устраивал ему личную аудиенцию без предварительной записи. Это злое лицо и наглый взгляд надолго врезался в её память, но после забылся, как забылось убийство колумбийского мальчишки. И теперь всплыло снова.

Настроение из скверного упало по шкале до паскудного. Диана вырвалась из плена вращающихся стеклянных створок, в которых путалась, сколько себя помнила, намереваясь запереться в номере с пузатой бутылкой, наверняка уже запотевшей для неё в отельном баре. Она плевать хотела на предупреждение старшего советника не выходить из здания без необходимости, и на то, что в посольстве вполне удобные комнаты, предпочитая маленькую, но всё-таки отдельную квартиру, пусть и расположенную в соседнем районе. Ей ничего за это не будет, хоть на что-то сгодится эта чёртова фамилия!

Резкий звонок телефона в её сумочке показался ей взрывом гранаты. Диана не знала, зачем поставила на Марка такую пронзительную трель, наверное, чтобы сразу же собраться, подобраться и быть начеку. Для жениха Ди надевала маску примерной будущей жёнушки, как для собственного отца — примерной дочки, и с этим вечным притворством ей приходилось жить. Диана уже не знала, где она настоящая. Живя на две жизни тяжело преодолеть пагубную тягу, Диане чудовищно захотелось курить.

3

Пуэнте Аранда. Богота. Колумбия.

Диана сидела на балконе, раскинув голые ноги на кофейном столике. В спальне глубоким, здоровым сном младенца спал её жених, чуть полноватый, рыжий, с рассыпанными по бледной спине веснушками и оспинами. Вполне годный секс не помог снять накопившегося за два месяца в новой должности напряжения. Ди виртуозно симулировала оргазм, не желая затягивать процесс, позволив Марку лениво сползти с себя и остаться весьма довольным собой.

Прилетев, он пригласил её в неплохой, в меру пафосный местный ресторан, и, как заправский фокусник, выудил откуда-то из-под полы пиджака бархатную коробочку. Диана едва заметно скривилась ― футляр был в форме сердца, кольцо огромное, вычурное, из мещанского красного золота, а камень был в форме груши. Отсутствие вкуса у возлюбленного было налицо, она решила промолчать, а утром ненавязчиво намекнуть, что она его по приезду в Штаты поменяет, мол, размер не подошёл.

Марка Диана знала ещё с колледжа, они встречались уйму лет. Отец его был серьёзной фигурой в Конгрессе, а сам он ― управляющим банка, посему Александр считал его неплохой партией для дочери. Диана особенно ничего против не имела. Низкий уровень культурного и духовного развития ещё не самый страшный порок. Свадьбу наметили на следующее лето, загодя заключили договор с распорядителем, а дизайнер и в спешном порядке разрабатывала макет приглашений для первых лиц страны... И всё это задолго до ее официального "да".

Всё это шло будто бы мимо неё. Диана плыла по течению, не в силах остановиться, выгрести на берег и подумать, нужно ли ей это всё на самом деле. Она ощущала себя персонажем чьей-то новеллы, у которой не было права отступить от загодя прописанного сценария. Любила ли она человека, с которым собиралась провести остаток жизни? Она взглянула на него, на его рыхловатое тело, не знавшее физической нагрузки, на ноги с покрытыми рыжей порослью большими пальцами, на лицо, придавленное подушкой и с отвращением отвернулась. Ночь, опускаясь теменью на город, приоткрывала правду. Алкоголь помогал с этой правдой мириться. Марк был омерзителен ей. Но она ничего не могла — или не хотела — с этим делать. Хотелось только выпить.

Диана отклеила с плеча никотиновый пластырь и плеснула в рюмку коньяку. Марк ничего не заметит. Он вообще ничего не замечает. Диана давно перестала обижаться, ей было даже выгодно ― он не расскажет отцу, что у неё рецидив подросткового алкоголизма, с которым Пирсы так отчаянно боролись, пока мать её была жива.

Воспоминания нахлынули, стоило только пригубить горько-сладкой, обжигающей губы жидкости. После смерти матери всё стало хуже. Раньше Диана только баловалась, но теперь опустошала родительский бар с завидным постоянством, заглушая боль утраты. Отец никак не поддерживал её — всё время был занят, а позже, когда она выпила и едва не угнала из гаража машину, оплатил внушительной суммой клинику в Северной Ирландии, потребовал лучших врачей, лучшие условия и полную конфиденциальность, и почти на полгода выслал Ди из дому. Клиника была курортом, виды ― потрясающими, лечение ― эффективным, причудливо сочетаясь с полной изоляция от старых связей, обидой и одиночеством. Отец ни разу её не навестил, звонил раз в неделю, вырывая свободную минутку между совещаниями, холодно задавал три-четыре дежурных вопроса и клал трубку. «Доброй ночи, Диана» ― самое ласковое, что она от него слышала, долго-долго, до сердечного трепета прижимала к груди трубку, где равнодушно звенели короткие гудки. Вырёвывая по ночам свою ненужность, Диана надеялась, что когда-нибудь отец будет любить её и гордиться ею. Пирс заботился о своей дочери, искренне считая сухой отцовский долг любовью, но они никогда не были близки. У него просто не хватало на неё времени.

Тогда Диане было пятнадцать, а с годами детские обиды обросли досадой и злостью, отцовская строгость и холодность оборачивалась страхом и безразличием, разочарование в её способностях ― цинизмом и наказывалось корыстным использованием отцовского положения, тягой к выпивке, лёгким наркотикам и мелким хулиганствам. Потерявший надежду на взаимность подросток раз за разом неосознанно стремился доказать отцу, что он прав ― она его стыд и позор.

В окне телефона мигала переписка с Торресом, куда он изливал душу и фонтанировал эмоциями.

«Я не понимаю, это просто какой-то кошмар! Я такого говнюка впервые в жизни вижу! Знаешь, что он мне сказал?! Эй, ты, птенец, притащи мне кофе и не выпендривайся. Ты представляешь? Я что, мать его, мальчик на побегушках?!»

Анхело, которого Рейнолдс нещадно эксплуатировал, всё ещё сидел в посольстве и раз двадцать упомянул, что она его должница. «Жуткий мужик», ― подытожил он свой эмоциональный монолог. Диана хмыкнула, втайне радуясь тому, что там, с ним сейчас не она. С такой оценкой Диана не могла не согласиться ― мимолётного столкновения в коридоре с мрачной фигурой командира «Удара» ей вполне хватило, чтобы сделать выводы. А выводы были неутешительны ― Джеффри Рейнолдса ей отчего-то хотелось увидеть ещё раз…

Пуэнте Аранда. Богота. Колумбия

Диана отмерила семьдесят вторые сутки своей командировки. Кажется, самые длинные за всё прошедшее время.

Прошлой ночью Анхело Торрес подорвался на мине. Прочитав сообщение по внутренней сети, она первые ощутила настоящий, леденящий душу страх, отчаяние, безнадёжный мрак, и до острой боли где-то под рёбрами поняла, что занимает не своё место. Зампредседателя Ферлонг и Нортон вместе с ним хотели отправить её назад в Штаты, но председатель — её отец — настаивал на обратном: год работы в зоне военных конфликтов добавит очков ему и ещё одну строчку в резюме ей. Осталось продержаться ещё двести шестьдесят три дня. Всего-то…

Это был срочный выезд, сопровождение. Машина, стоявшая рядом с машиной посольства, рванула. Тротила, заложенного в ней, было достаточно, чтобы покалечить двенадцать гражданских и разворотить четыре единицы автотранспорта. Диана по счастливой случайности была в тот день выходная. Ситуация накалялась, разбираться с происшествием зампредседатель Ферлонг намеревался лично и прилетел в Боготу ещё до рассвета. «Удар» вычислил и разбил лагерь повстанцев в джунглях, в южной части страны, захватил пятнадцать боевиков, оружие и информацию об их дальнейших планах. Но это была лишь капля в море.

4

Внимание! Присутсвует нецензурная лексика! В данной ситуации без неё никак.

Они ворвались в здание рано утром, в пересменок охраны. Ещё не все сотрудники были на местах, не повезло самым ответственным, прошедшим на работу пораньше и таким, как Диана, которым не сиделось дома.

— Всем лечь на пол! На пол, скоты! Руки над головой!

Раздалось по-испански, и Диана, касаясь коленями пола в неуклюжей попытке лечь без помощи рук, поняла, что это конец. Это всё, чего она так боялась. Это произошло — она в числе заложников, захваченных боевиками, и из этого кошмара её сам Иисус не вытащит, не то, что отец, сидящий где-то там в Вашингтоне.

Диана назвала их про себя «Чёрными», потому они были одеты в тёмные тряпки, на головах у них были балаклавы, открывающие только полные ярости глаза.

— Кто вы и какова ваша цель? — спросил кто-то из смелых и тут же получил в ответ зуботычину.

— Не дорос ещё ты до вопросов, уёбок — донеслось вдогонку на ломаном английском.

— Куэльяр ваших рук дело? — не унимался смельчак, припомнив недавнее убийство губернатора Боготы.

Ему ответили сильным ударом кулака в живот. А после его пинали ногами до тех пор, пока тот не перестал кричать. Боевики были злыми, как черти, и Диана, лёжа лицом в пол, боялась дышать. Заложникам на этой земле везёт редко, и она судорожно пыталась принять то, что ей тоже может не повезти. Она злилась на того, кто пытался вякать, трусливо, до стыдного мечтая, чтобы он, наконец, заткнулся и перестал подставлять других.

— В подвал их! Быстро!

Бегло проговорил кто-то по-испански, и Диана, приоткрыв глаза, увидела, как её коллег поднимают с пола, грубо дёргая за одежду, за волосы.

— У них был план помещения, — затравленно шепнул кто-то слева, и тут Диану пнули, как собаку, под бок.

— Вставай, сучка! Двигай жопой.

У неё страшно дрожали ноги. Диана едва смогла совладать с непослушно подгибающимися коленями. Их повели мимо окон, гуськом, под нервно дрожащими дулами российских «калашей», Диана украдкой бросила тоскующий взгляд на свободу, закрытую от неё толстым бронированным стеклом. Над Боготой разразился тропический ливень.

На ступеньках она дважды подвернула ногу, за что дважды получила толчок в спину и хриплое «дёрнешься — пристрелю» над ухом. Кто-то плакал навзрыд, щёлкали предохранители и раздавались звуки ударов, а Ди всё глубже и глубже уходила в себя, в анабиоз, спасаясь от помешательства. Страх выкручивал ей живот, когда их рассадили на мокрый бетон в рядом и велели сидеть тихо и не рыпаться. Где-то сверху капало и сочилось, в воздухе висела удушливая влага, оставаясь на лице россыпью мельчайших водных взвесей. Почти как в сауне. Чёртов ливень всегда заливал подвал, скоро то здесь, то там нальются лужи...

— Так, у нас тут переговоры. Кто пойдёт? А, смельчаки?

Кэтрин не помнила, сколько прошло времени, она словно провалилась в забытье. Боевики ходили между рядами и нагоняли страх на и без того до икоты напуганных офисных работников. Диана огляделась: им попались парнишка-курьер, престарелая уборщица из местных — даже её они не пожалели, девочка из архива, которая через месяц должна была выйти замуж... Переговоры. Значит, кто-то из своих, из внешнего теперь мира добился пробился к ним, или «чёрные» огласили требования и их услышали. Интересно, чего они хотят?

— Я возьму одну и пристрелю у них на глазах, если начнут ебать мозги, — боевики переговаривались между собой. — Всё равно половина здесь сдохнет, потому что они жопы порвут, но не сделают то, чего мы хотим.

— Ну, кто самый смелый? — повторили вопрос, и головы заложников почти одновременно вжались в плечи. Никто не хотел умирать. — Американские трусы. Только языком чесать умеете.

— Я пойду.

Диана услышала свой голос будто бы со стороны. Будто бы кто-то другой шевелил её языком. Услышала и замерла от страха. Живот скрутило в спазме, захотелось блевать. Она была единственной здесь, кому терять было нечего. Она, борясь со страхом смерти, решила взглянуть ей в лицо. Может там, на той стороне, оно как-то полегче? Может, там нет бессмысленных чужих ожиданий, отчуждения, одиночества, потерь?

— Вставай!

Чужие ноги в грубых ботинках оказались прямо возле её лица, Диана сжалась в комок, ожидая, что её вот-вот ударят. Её схватили за плечо и дёрнули вверх. Молча повели вдоль рядов напуганных людей. Вывели в коридор, тёмный, мигающий красными лампочками ночного видения. И тут же вывернули ей руку и с силой припечатали лицом в стену.

— Вот так. Чтобы покрасивее, сучка американская. Чтобы твои блядские коллеги из Белого дома поняли, им тут не место, — прошипели ей в ухо, и сквозь боль и собственный скулёж Диана почти не слышал ничего.

— Пошёл ты! Дикая, тупая обезьяна из ёбаных джунглей! — говорила не она. Её язык — не она. Её рот выплёвывал кровь от разбитой десны и губы. От страха от безысходности в ней взыграла тупая, безбашенная смелость.

— Вот шлюха! — её приложили ещё раз, ещё раз сильнее вывернули руку. Диане показалось, что она слышала хруст. Её волокли почти без сознания и лишь потом, наверное, на улице, она ощутила прилив свежего воздуха и сумела сконцентрироваться. Они стояли на балконе второго этажа, и внизу были люди: гражданские, главные в костюмчиках, военные с оружием наизготовку. Над ними были натянуты тенты. Ливень хлестал безбожно.

Невозможно было разобрать, о чём они говорят — шум бьющих о землю капель перекрывал любые звуки, и переговорщики перешли на рации. Боль в разбитой губе и в руке пульсировала, заставляя выть сквозь зубы, чужая рука на шее держала так крепко, что почти душила. Диане хотелось осесть на землю и блаженно вырубиться, или пусть уже вырубят её... Над ухом что-то просвистело, что-то пролетело — маленькое, быстрое, словно насекомое — задело ей волосы и... Лицо боевика, державшего её, превратилось в кровавую кашу, и эта каша брызнула во все стороны, легла мокрыми, тёплыми каплями ей на лицо. Диана закричала, а дальше была только темнота.

5

Диану упаковали в самолёт, словно багаж. Она ничего не брала с собой, кроме документов и пары смен одежды — Нортон дал распоряжение секретарю собрать и отослать все её вещи на следующий день, чтобы ни дня больше не задерживать её в Боготе. Салон был маленьким — частный военный самолёт имел тридцать пять мест на борту, из которых заняты были лишь одиннадцать: восемь «ударовцев», один атташе, и она. Диана надеялась проспать эти пять с половиной часов пути.

На Боготу давно опустилась ночь и освещение в самолёте приглушили. Диана не притронулась к ужину, но попросила выпить. Две маленькие склянки она выпила один за другим, но нужного эффекта это не дало: Диана не могла ни прекратить нервничать, ни заснуть. Она завидовала парням из «Удара» — они почти сразу же отрубились, и по салону прокатывались сопение и храп. Прикорнул даже атташе — худой и дрожащий мужчина за сорок, с жидкими волосами и лысиной, походившей на куриное яйцо. Диана вспомнила, он был среди заложников, но не среди пострадавших, зато после он громче всех кричать о необходимости реабилитации его драгоценной психики в Вашингтоне. Диана криво усмехнулась. Ей уже никакая реабилитация не поможет.

В эту ночь не спала не только она: сержант Рейнолдс пилил её взглядом с соседнего ряда, кресла которого, по каким-то гадким инженерным расчётам, были заставлены друг напротив друга. Она отводила взгляд, сколько могла, а после, начхав на приличия, принялась разглядывать его в ответ.

Рейнолдс был в наушниках и с планшетом, наверное, смотрел что-то. Смотрел не так уж внимательно — каждые полминуты он поднимал глаза на неё. На нём были всё те же камуфляжные штаны и простая чёрная майка, сверху которой была накинута лёгкая ветровка. Она скрывала его руки, но не шею — мощную, бычью. У него были огромные, накачанные бёдра, на которых едва не трескались штанины, длинные ноги и здоровенные ступни в армейских ботинках. Диана бездумно водила по нему взглядом, но как только их взгляды сталкивались, она первая отводила глаза. И чувствовала, как вспыхивают у неё щеки, как заходится сердце. Она списывала всё на стресс.

Жизнь никогда не сталкивала её с мужчинами подобного типа, в разные моменты жизни она общалась с умниками из университета или юными доходягами-выпивохами, которых встречала на квартирных попойках. Таких же, как Джеффри Рейнолдс, она считала опасными типами и предпочитал не связываться. Зато сейчас рассматривает его далеко не просто из праздного любопытства. Наверняка, это всё стресс.

Она никогда не чувствовала влечения к толстокожей упаковке мышц, способной убить человека голыми руками. Способной проникнуть в здание незамеченной и уложить с десяток ни о чём не подозревающих противников. Эти люди были для неё словно с другой планеты, она не видела ни единой точки соприкосновения ни с одним из них.

Интересно, а если он присядет на корточки, у него лопнут штаны?

Диана отстегнулась и встала. Прошла по проходу до туалета, закрыла за собой дверь на замок. Хлипкий. Такой Рейнолдс выбьет за две секунды. Почему-то она представила в красках, как он врывается в этот кусочек пространства (а они вообще поместятся здесь вдвоём?), как толкает её к раковине, как косточки таза больно впиваются в металлический полукруг, в который плещет вода…

— Хватит уже, а?! — сказала она своему отражению в маленьком зеркальце кабинки. Отражение пахнуло на неё парами алкоголя.

Тёмные круги и распухшая губа с блямбой пластыря на ней привели в себя. Та ещё красотка. Две пригоршни воды в лицо отрезвили — Рейнолдс всего лишь следит за её состоянием, мало ли что отец ему поручил, не зря же она летит с ними в одном самолёте.

Они столкнулись на выходе из кабинки. Диана упёрлась грудью в его грудь, животом в живот, с удивлением отмечая, насколько сержант Рейнолдс высок ростом. Хорошо, что не налетела лбом, иначе к разбитой губе добавилась бы шишка. В сумраке она не могла рассмотреть цвет его глаз, не могла рассмотреть его лицо — чуть вытянутое, скуластое, с нахально приподнятой верхней губой, зато почувствовала запах — отдушка стирального порошка, оружейная химия, мужчина. Неуловимый запах мужского пота и кожи, и Диана забыла, как говорить.

— Мэм.

— Сэр.

Он уступил ей дорогу, и Ди, прижимаясь спиной к стене, выползла в коридор.

— Всё в порядке?

Ни черта не в порядке.

— Следите за мной?

— Присматриваю, — он хмыкнул и без зазрения совести осмотрел её с ног до головы, особо задержавшись на губах и груди. «Присматриваюсь» — прозвучало его голосом в её голове и, опустив глаза в пол, Диана спешно отправилась к своему креслу. Отодвинувшись к окну, она старалась больше не смотреть на него.

***

Стекло, сталь и бетон, Диана давно не была в Совете безопасности, да и не очень-то хотела. Холодное, бескрайнее неуютное здание-лабиринт с высокими потолками, подсвеченными люминесцентом и свободным солнечным светом, бьющим из окон во всю стену. Одинаковые серые костюмы, за которыми прятались лучшие умы страны, окруженные черными, вооружёнными до зубов, стаями охраны. Огромная тренировочная база, научный центр, производственный корпус и чёртова куча этажей аналитиков, айтишников и агентов. Она всегда напрягалась и подбиралась до самой последней жилки, проходя через три кордона охраны, три сканера личности и ненавистные стеклянные створки карусельных дверей, в которых она панически боялась застрять. С этим загнанным внутрь с детства страхом пока не мог справиться ни один психоаналитик.

Кромешные сутки ада, в которых было слишком много всего, ещё не завершились. Ди проспала в самолёте два часа, час в машине по пути от аэропорта до своей квартиры, в которой Рената уже успела прибраться, чтобы к началу рабочего дня упаковаться в серый костюм, устаканиться на шпильки и явиться в кабинет Александра Пирса, пока у того не начались важные совещания. Круги под глазами пришлось замазывать уже в автомобиле, когда тактичный водитель опустил разделитель.

Вывих ей зафиксировали эластичным бинтом, добавив к увеличенной дозе снотворного и антидепрессанта ещё и обезболивающего. Теперь завтрак Дианы состоял из кофе и горсти разноцветных пилюль. Разбитая губа уже не кровоточила, но распухла синим и бордовым — Диана спрятала её под пластырь. О состоянии внутреннем не стоило и говорить. Ей не дали даже оклематься, приказом сверху выведя её в Совет с самого утра. Видимо, так сильно отец хотел повидаться. Так сильно, что не смог оторваться от государственной важности дел и вызвал едва оправившуюся от плена, точнее не оправившуюся вовсе, дочь.

6

Диана тупо и бесцельно проездила на лифте десятка два этажей вверх и вниз, прижимаясь лбом к прохладному стеклу и совершенно не замечая входящих и выходящих сотрудников. Старший секретарь Картер, вошедшая на одном из этажей, вежливо поздоровалась с ней, перебросилась парой дежурных фраз и задорно рассмеялась, рассказав несколько забавных случаев своих рабочих будней. Юная, миловидная Шерон, внучка бывшей зампредседателя, занимавшей эту должность с семьдесят девятого до восемьдесят восьмого года, работала здесь всего ничего, и ещё не успела доказать свой профессионализм. Она, как и Диана, иногда ловила на себе настороженные взгляды ― многие считали, что обе они попали в Совет безопасности благодаря протекции влиятельных родичей.

Шерон собиралась на обед, и Ди вышла на этаже вместе с нею, в надежде разыскать ближайшую кофемашину и сварить себе крепчайшего ― уснуть сегодня всё равно уже не удастся, а ходить сонной мухой уже до чёртиков надоело. Пирс толкнула ближайшую дверь, на которую указал тонкий пальчик Шерон Картер и распрощалась с ней.

В помещении царил полумрак — кажется, перегорела пара ламп — тишина и душный, плотный кофейный аромат. За Дианой захлопнулась дверь, а из-за перегородки вышел человек, держа в руках дымящуюся кружку с эмблемой департамента госбезопасности США.

Светло-карие. Первое, что прилетело Диане в голову, когда она поняла, что перед нею Джеффри Рейнолдс собственной персоной, ищущий уединения на время перерыва, и в это уединение она так бесцеремонно вторглась. Он не сводил с неё взгляда. В нём была та же заинтересованность, что и тогда в самолёте, но теперь в нём угадывалась усталость. Не ей одной недосып дался нелегко.

― Простите, не помешала?
Джеффри отрицательно покачал головой, не подавая голоса, и Диана бочком двинулась к кофемашине.

По спине бегали мурашки, помещение было слишком тесным для них двоих, но прикусить язык и заткнуться задачей было почти не выполнимой ― от волнения Ди обыкновенно несла всякую чепуху. Да, она, чёрт возьми, снова волновалась. И почему среди тысяч помещений она попала именно в это?!

― Нас так и не представили друг другу официально… ― она едва не промахнулась мимо кнопок, ощущая затылком тяжёлый взгляд командира.

― Сержант Джеффри Рейнолдс, мэм, ― он присел на краешек стола и небрежно преклонил по-модному взлохмаченную голову. Щетина с точками седины на смуглом, загорелом лице, бросалась в глаза, из-под рукава и ворота выглядывали татуировки, в уголках глаз змеились сухие морщинки. Она никак не могла понять сколько ему лет. Рейнолдс выглядел просто отлично, но явно он был гораздо старше. На десять лет? Пятнадцать?

― Можно без мэм, ― отозвалась Ди.

― Можно без сэр, ― в тон ей ответил командир, Диана сцепилась с ним взглядами, впервые так пристально, и разглядела на дне его, под сурово сведёнными, густыми чёрными бровями, дьявольские огоньки. Они манили её как бабочку, летящую на огонь. Она отхлебнула кофе, обожгла язык и пролила полкружки на пол. Чертовски неловко. Хотелось провалиться от стыда, потому что Джеффри Рейнолдс явно понял, что это всё из-за него.

― Осторожнее, ― он ухмыльнулся, переводя взгляд на её открытые коленки. ― Я люблю погорячее.

Двусмысленность фразы выбила из неё дух. Черта с два она понимала, что сейчас происходит. Диана продолжала нервно стирать с воротничка белоснежной блузки кофейные капли, понимая, что это абсолютно бесполезно. Ткань была безнадёжно, безвозвратно испорчена. Какая ирония ― краем сознания она понимала, что этот въедливый взгляд и тон отпечатались несмываемым оттиском на тёмной стороне её души, там, куда она сама опасалась заглядывать. Гадкая девчонка, которая изо всех сил старалась быть хорошей — теперь её «гадкость» лезла наружу, стремясь во всей красе показать, как оно это «погорячее». У неё потели ладони, а от собственных прикосновений — она всё ещё тёрла блузку — соски затвердели и неприятно цеплялись теперь за тонкую ткань бюстгальтера. Диана надеялась, что он этого не заметил.

― Я давно хотела спросить, как долго вы здесь? ― Диана попыталась перевести беседу в нейтральное русло.

― Минут десять, — хмыкнул он в ответ и потянулся к мусорному контейнеру, чтобы выбросить пакетик из-под сахара. Рейнолдс коснулся плечом её плеча — будто бы случайно, но она знала, чувствовала, что нарочно — и Диана в очередной раз изумилась, насколько весь он твёрдый.

― Я имею в виду в Совете.

Он отлично понял её с первого раза, но не отказывал себе в извращённом удовольствии смущать её, попавшуюся как бабочка в паутину. Диана, казалось, отлично поняла его игру и с радостью, почти не осознавая, повелась на её правила. За неё говорили инстинкты, они взяли над ней верх. Она медленно, но верно входила в режим отчаянно флирта.

― Почти двадцать лет.

― Вы отлично выглядите для своего возраста, ― она спрятала ухмылку за кружкой. Разговор превращался в увлекательную игру, в которой они отбивали друг другу подачи, пока ни разу не промахнувшись. Сорок-сорок пять. Она почти угадала. Нет, это было определённо что-то новенькое, Диана Пирс никогда не интересовалась мужчинами настолько старше себя.

― Это подъёб?

― Это комплимент.

― Ещё кофе? ― он преодолел последние, разделяющие их дюймы, нависнув с высоты своего роста прямо над нею, с опасно дымящимся кипятком в руках. Она застыла в попытке отступить назад, уперевшись поясницей в край стола, рассматривая тонкие, резко очерченные губы, по которым командир нетерпеливо провёл кончиком языка, ожидая ответа. Ещё хотя бы два шага назад, и она была бы спасена. Диана пыталась воскресить в памяти образ своего жениха, но он исчезал, словно дымка. И кольца, как назло, не было. Не были ни единого якоря, за который можно было бы зацепиться и не рухнуть в эту тёмную пропасть.

― Пожалуй, ― она выдала невнятный хрип, прокашлялась и спешно отвела глаза. ― Какие требования были у террористов?

— Чтобы мы освободили из тюрьмы их дружков, — ответил Рейнолдс. Даже не глядя на него, Диана чувствовала, как его глухой, с хрипотцой голос резонирует у неё в грудной клетке, поднимается к горлу, обволакивает её. Кофе отвратительно загорчил на языке, и, когда он снова двинулся, сокращая между ними расстояние до ширины шариковой ручки, она опять посмотрела ему в глаза. — Вы ничего не помните? Рядом же стояли. Геройствовали...