Стану твоим монстром

1. Паника

— Точно не хочешь остановиться?

— Нет… Не останавливайся… Мне хорошо с тобой.

— Тебе лучше помолчать.

Распахиваю глаза и делаю судорожный вздох.

Где я?

Паника прорывается в сознание быстрее, чем я сбрасываю тяжесть глубоко сна.

Я смотрю в темноту, лежа совершенно неподвижно, пока в памяти не всплывает видео, на котором я бездумно отдаю свое тело человеку, не стоящему даже моего мизинца.

Моргаю и с трудом поворачиваю тяжелую голову из стороны в сторону в надежде понять, что это за место, но в сумраке различаю только очертания мебели и тонкую струйку света, льющуюся через щель в плотно задернутых шторах.

И этого достаточно, чтобы осознать до дрожи пугающий факт: я в незнакомом месте.

Дезориентированная, сажусь в кровати и на этот раз с облегчением вижу, что не обнажена, на мне шорты и футболка. Женские.

На этом облегчение заканчивается.

Сердце начинает биться быстрее, когда я пытаюсь предположить: новые они или принадлежат предыдущей девушке, которая так же, как и я, купилась на лживое благородство Руслана.

Нервно сглатываю и морщусь от боли в пересохшем горле.

Взгляд цепляется за бутылку воды и стакан на прикроватной тумбе, но я больше не поведусь на это.

— Я не собираюсь вредить тебе, — вдруг раздается глубокий мужской голос, и я застываю в полнейшей растерянности. — Вода чистая. Можешь проверить. Крышка не вскрыта.

Сжимаю покрывало в дрожащих кулаках. Да он издевается…

Стискиваю зубы.

Ненавижу.

Не успеваю подумать, просто хватаю бутылку и швыряю ее на голос, надеясь, что попаду в голову подонка, а когда вижу движущуюся тень, хватаю стакан и с криком, раздирающим горло, швыряю следом, но он бесполезно разбивается о стену.

И прежде, чем нахожу что-то еще, грубая рука толкает меня на кровать.

Я с визгом падаю, но не успеваю подняться, оказавшись под тяжестью крепкого тела… И я отказываюсь верить, что это Руслан.

Потому что не хочу разочаровываться в человеке, которому доверила самое дорогое.

Когда он нависает надо мной, я отворачиваюсь.

Сердце колотится в горле, дыхание частит.

— Просто к сведению, — низкий голос жаром врезается в щеку. — Еще раз попробуешь меня прикончить — сдохнешь здесь от голода и обезвоживания.

Все тело трясет, но я пытаюсь бороться… вот только сильные руки с легкостью обездвиживают и прижимают меня к твердой груди.

Нежность, с которой он погружает меня в кокон тепла своего тела, ощущается как самая горькая ложь.

Тяжело дыша, я поворачиваю голову и встречаюсь со жгучим взглядом карих глаз.

Надеюсь, в моих достаточно ненависти, чтобы он отравился.

— Не смей ко мне прикасаться! — шиплю и дергаюсь в попытке освободиться, но у меня недостаточно сил, чтобы противостоять ему.

Я прикрываю глаза и чувствую, как во мне закипает беспомощная злость.

А потом горячие губы Руслана прижимаются к моему уху, и его слова звучат слишком четко:

— По-моему, тебе нравились мои прикосновения. Можем посмотреть видеозапись, чтобы освежить твою память, как ты кричала и умоляла меня не останавливаться…

— Замолчи! — рычу сквозь слезы и из последних сил брыкаюсь. — Я ни слышать, ни видеть тебя не хочу! Ненавижу! Ненавижу! Нена…

Я внезапно оказываюсь на спине, дыхание застревает в горле, руки зафиксированы над головой, а тяжесть мощного тела выдавливает из меня весь воздух.

Пыхчу, хочу отвернуться, но Усманов ловит мой подбородок жесткими пальцами и заставляет посмотреть ему в глаза:

— Слышать и видеть меня тебе придется. И я постараюсь дать как можно больше поводов ненавидеть меня.

— За что? — надломлено спрашиваю, глаза застилает пелена отчаяния. И когда слезы срываются с ресниц, Усманов с нежностью ловит одну и размазывает влагу по моей щеке:

— На этот вопрос ответит твой брат, когда ты сообщишь ему, чьей стала женой.

__________

Мои дорогие, всех рада видеть в новой очень непростой и горячей истории, сразу скажу, все не так как может показаться на первый взгляд) Будем разбираться, погнали?) От вас очень жду лайков и поддержки в комах, вы же знаете, как это важно для меня и как ваше внимание, моих любимых читателей, вдохновляет на подвиги частых прод: вы радуете меня, а я вас)))))) Лю*)

1.1 Знакомство

Девчули, знакомимся с героями!

Руслан Усманов. 21 год, студент 4 курса юрфака, загадошный бэд бой, с горячей кровью и стальными мышцами.

Сатаней Юсупова. 18 лет и непростая судьба для столь юной особы, останется она такой же дерзкой веснушкой или, пройдя через боль, ей придется повзрослеть не по годам?

Давайте отсыпим этим красавчикам лайков на книгу, кнопочка мне нравится))) Поддержим героев и автора?)))))

2. Абстракция

Есть вещи, которые мы не должны хотеть. Которые должны презирать, и ни в коем случае не марать себя о них.

Но всегда есть исключение.

Одно маленькое. Дикое и невинное. Вызвавшее во мне интерес до того, как я смог бы предотвратить такой ход событий.

Черт возьми.

Я не должен был идти этим путем.

Но я совру, если скажу, что вопреки всем доводам рассудка не хотел этого.

Хотел.

Хотел ее.

И не только потому, что во мне тлеет жажда мести.

Не только потому, что я отсчитывал минуты, чтобы всадить нож в сердце своего врага.

Не только потому, что я хочу видеть его безумие.

Увы, я хотел эту девушку по совершенно очевидной причине, которую теперь уже никогда не озвучу.

Уперев локти в колени и сжав челюсти, смотрю запись на своем телефоне.

Звук выключен, но мне достаточно того, что я вижу.

Я не хочу отвечать на вопрос: нравится мне это или нет.

Но пока на видео мое тело вколачивается в податливую нежную плоть, в голове сами по себе воспроизводятся звуки, которые разогревают кровь.

Я слышу их тихое эхо.

Прерывистое дыхание, стоны, крики…

Я вижу непроизвольные реакции ее тела, которые она не могла контролировать, извиваясь подо мной, комкая в руках простыню и выгибаясь дугой.

Мои бедра раскачиваются так, что ее широко разведенные ноги каждый раз сжимают меня.

Девственница… ну конечно же, она была девственница.

И я прекрасно знал, что причиняю ей боль, но так и должно было быть, да?

Конечно же, блядь, да.

Я не должен был доставлять ей удовольствие, вот только нерациональная потребность подарить его была во мне с самого начала.

Жгучие противоречия даже сейчас от одного воспоминания змеями кишат в груди.

Я не должен был пробовать ее на вкус, не должен был подготавливать к боли…

Я должен был сделать все быстро и жестко: никакого удовольствия, чистая физиология.

Она всего лишь рычаг давления…

Но когда услышал, что ей больно, когда почувствовал это… потребность защитить, обезболить вспыхнула слишком ярко, помутила рассудок и затмила все.

Я заставил ее раствориться в этом моменте и не заметил, что растворился сам, наблюдая, как неумело она трогала себя, как маленькая упругая грудь подпрыгивала под футболкой в такт моим толчкам и как она, ярко кончив, запрокинула голову и потеряла сознание…

Я пересматриваю видео уже в десятый раз, будто пытаюсь разжечь презрение к своему поступку, но не я его должен испытывать.

А человек, которому я отправлю эту запись. Хватит оттягивать неизбежное.

Тапаю по экрану, чтобы отправить, блокирую и убираю телефон в карман джинсов.

Возможно, даже хорошо, что все сложилось именно так.

Пускай ублюдок знает, что ей было хорошо со мной, что она желала меня и отдала мне самое дорогое по собственной воле.

Иду в спальню, толкаю дверь и во мраке комнаты медленно приближаюсь к Дикарке.

Она спит.

Густые темные волосы беспорядочно разметались на подушке вокруг ее головы, словно мрачная корона из обсидиана на фоне бледной кожи.

Ровная линия дневного света, пробивающегося сквозь щель в шторах, падает на изгибы миниатюрного тела.

Тела, на которое я не должен был надевать вещи своей сестры.

Эта мысль ожогом врезается в плоть, но я отмахиваюсь от нее.

Вещи уже не имеют значения. Не должны иметь, но презрение, червем извивающееся в груди, говорит об обратном.

Сжав переносицу пальцами, качаю головой.

Чертов идиот.

Я должен был оставить ее голой, после того как снял с нее футболку, испачканную моей спермой, и не заботиться о комфорте.

Дело сделано, она на крючке.

Мне больше не нужно быть джентльменом.

Она в ловушке. И следует обращаться с ней соответствующе, а не выделять лучшую кровать в доме и тем более не пачкать одежду своей сестры… не осквернять ее память.

Но меня всегда привлекали неприятности. А Дикарка — олицетворение проблем.

Тяжело дыша, поднимаю взгляд на умиротворенное во сне лицо.

Пальцы зудят от глупой потребности стереть слой тональника, под которым она какого-то черта прячет свои веснушки.

Местами они проступают даже сейчас — там, где я держал ее лицо в руках.

Когда целовал.

Когда она упала в мои объятия, сломленная обманом.

Когда я размазывал ее слезы, как гребаный мазохист…

Искра гнева обжигает кожу.

Я должен сохранять самообладание.

3. Плевок

Сата лежит неподвижно, и только судорожный вздох сигнализирует о панике, надвигающейся на нее.

Она осторожно поворачивает голову из стороны в сторону, а я получаю нежданное садистское удовольствие оттого, что тайно наблюдаю за ней.

Как хищник, затаившийся в тени.

Дикарка медленно присаживается на край кровати, рассеянно рассматривает одежду на себе.

Оглядывается по сторонам. Морщится, когда сглатывает, и тут же замечает воду, которую я оставил на тумбочке.

Но пить ее не спешит.

Уголки моих губ слабо дергаются.

Осторожничает. Правда, поздновато для этого.

— Я не собираюсь вредить тебе, — выдаю свое присутствие. Сата замирает в полнейшей растерянности. — Вода чистая. Можешь проверить. Крышка не вскрыта.

Вижу, с какой силой она сжимает покрывало в дрожащих кулаках.

Все ее тело вытягивается по струнке и напрягается.

Секунда.

Две.

Три.

А потом она просто хватает бутылку и швыряет ее на мой голос.

Я с трудом уворачиваюсь от удара в голову, поднимаюсь на ноги, и Сата замечает мое движение.

Ее лицо искажается будто от боли, и она, не раздумывая, хватает стакан и с надрывным криком швыряет следом.

Я дергаюсь в сторону, стакан со свистом пролетает мимо уха и бесполезно разбивается о стену.

Какого, блядь, хера?! Совсем ебнулась?

Раздраженно повожу плечами и в два шага сокращаю расстояние до кровати.

Всего пара минут с ее пробуждения, а у меня уже целая гребаная проблема, которую я должен устранить, прежде чем эта истеричка доберется до очередного предмета и расшибет им мою голову.

Толкаю Сату, она с визгом опрокидывается на кровать и не успевает ничего сделать, потому что я придавливаю ее миниатюрное тело своим.

Она в ловушке. И ей это не нравится. Еще бы. Но плевать я хотел. Если не понимает по-хорошему…

Нависаю над ней, уперев локти по обе стороны от ее головы, вот только зараза отворачивается, стискивает челюсти и часто-часто дышит носом.

Такая реакция злит меня еще больше. Но это именно то, что нужно.

Склоняюсь ближе и тихо рычу ей в ухо:

— Просто к сведению. Еще раз попробуешь меня прикончить — сдохнешь здесь от голода и обезвоживания.

И это не пустая угроза.

Дом стоит в настоящей глуши.

Даже если ей хватит смелости или глупости сбежать, она быстро пожалеет о своем поступке и будет молиться, чтобы я поскорее нашел ее и не позволил сдохнуть от холода и опасностей, скрывающихся в этих лесах.

Сата упрямо молчит, ее тело колотит дрожь, но она не сдается и предпринимает еще одну слабую попытку оказать сопротивление. Неугомонная.

С легкостью перехватываю ее руки, перекатываюсь на бок и сгребаю Сату в охапку, прижимая спиной к груди.

Она дергается, пыхтит, но я лишь крепче притягиваю ее трепещущую фигурку к себе, с трудом напоминая себе не увлекаться.

Я бы вообще не прикасался к ней, но эта зараза не оставила мне другого выбора.

Тяжело дыша, она поворачивает голову, и я встречаюсь со злобно сощуренными глазами.

Ее гребаная дерзость отзывается звоном в моих натянутых нервах, херачит по басовой струне у меня в голове.

Если бы эта девушка могла убить взглядом, я был бы мертв.

— Не смей ко мне прикасаться! — шипит она и дергается изо всех сил в попытке освободиться. Слишком самоуверенно с ее стороны.

Медленно Сата прикрывает глаза, и я чувствую, что ее начинает трясти еще больше.

И что-то мне подсказывает — не от страха, а от невозможности выцарапать мне глаза.

Она бы этого хотела, знаю, и именно четкое осознание ее состояния разжигает желание поиграть с огнем.

Блядь! Никаких, на хуй, игр.

Ты должен помнить, что ненавидишь ее.

Втягиваю носом воздух и прижимаюсь губами к маленькому уху с раздраженным рычанием:

— По-моему, тебе нравились мои прикосновения. Можем посмотреть видеозапись, чтобы освежить твою память, как ты кричала и умоляла меня не останавливаться…

— Замолчи! — цедит она сквозь слезы, встряхивает головой и начинает брыкаться, выдыхая придушенные крики: — Я ни слышать, ни видеть тебя не хочу! Ненавижу! Ненавижу! Нена…

Дикарка бьет меня затылком прямо в нос, и мое терпение вмиг иссякает: переворачиваю заразу на спину, фиксирую запястья над головой и выдавливаю из нее придушенный всхлип тяжестью своего тела.

С-с-с-сука…

Пыхтит и сразу отворачивается, но я, перехватив запястья одной рукой, другой — ловлю ее за подбородок и заставляю посмотреть себе в глаза:

— Слышать и видеть меня тебе придется, — твердо произношу. — И я постараюсь дать как можно больше поводов ненавидеть меня.

4. Псы

Хлопок двери звенит эхом в тишине комнаты.

Я лежу с бешено колотящемся сердцем.

Силы покидают меня так же внезапно, как и тяжелый жар Усманова мое тело.

И я боюсь пошевелиться, только сейчас осознав, что сделала.

Я плюнула ему в лицо. И сделала бы это еще раз, но это не значит, что мне не было страшно. Было.

Усманов мог как минимум ударить меня и как максимум с легкостью перекрыть доступ кислорода.

Но вместо того чтобы ответить на дерзость… он ушел. Только это не умаляет моего страха. Потому что впереди пугающая неизвестность.

Зачем я ему? Для чего он записал видео? Почему хочет опозорить меня перед братом?

Слезы бесшумно текут из глаз.

Грудь вздымается в неровном ритме.

Прижимаю ладонь к солнечному сплетению и делаю медленный глубокий вдох.

Дыши, Сата, дыши.

Я пытаюсь. Но затуманенная голова не позволяет сосредоточиться. Из-за зашкаливающего адреналина все кружится. Зажмуриваюсь. Как в бреду…

Размытые воспоминания о поцелуях, горячих и страстных, близости полуобнаженных тел, о его ладони на моем шраме…

Распахиваю глаза с судорожным всхлипом.

Зрение расфокусировано из-за слез, и я тру ладонями веки. Делаю это с такой злостью, будто хочу стереть вместе с влагой все, что оказалось ложью.

Зачем я вообще думаю об этом? Теперь все пустое. Больше ничего не имеет значения.

Все, что было между нами, — как я думала, искреннее — оказалось обыкновенной грязью. Я и есть грязь. И мне не отмыться. Последствия моей глупости въелись в самые кости.

Повернувшись на бок, подтягиваю колени к груди. Всхлипываю, утираю предплечьем лицо и часто-часто моргаю.

Нужно успокоиться. Плохое уже случилось. Теперь необходимо взять себя в руки и разведать обстановку.

Я не слабая. И буду бороться, пока есть силы.

По крайней мере, я сделаю все от меня зависящее, чтобы моя жизнь не досталась этому подонку так же легко, как и тело.

Это была ошибка, о которую я обожглась достаточно сильно, чтобы моя наивность прогорела до холодных углей. Больше он от меня ничего не получит.

Дыхание все никак не получается выровнять, мне не хватает воздуха в легких, но я стараюсь себя отвлечь, даже не хочу думать о приступе… ведь у меня нет лекарства.

Осторожно сползаю с кровати, но выпрямляться не спешу, голову ведет, уперевшись ладонями в матрас, я какое-то время так и стою, и только когда чувствую уверенность, распрямляюсь в полный рост.

Вдох. Выдох. Вдох. Я справлюсь.

Пошатываясь, подхожу к окну и резким движением распахиваю шторы.

\Свет больно ударяет по заплаканным глазам, и я инстинктивно зажмуриваюсь.

А когда зрение проясняется, сердце подскакивает к горлу.

Судорожно бегая глазами по открывшемуся виду, я с трудом сдерживаю новый порыв отчаяния: все, что я вижу с высоты второго этажа, — это сплошной, бесконечный лес.

Еловое море расстилается до самого горизонта, и среди деревьев нет ни единого намека на цивилизацию.

Надежда на то, что я выберусь отсюда, меркнет.

Куда он меня привез?

Отпустив шторы, медленно пячусь, паника с новой силой накрывает меня, и я, споткнувшись о собственные ноги, падаю.

От удара спирает дыхание в горле.

Тупая боль вспыхивает в руке, и мне требуется время, чтобы найти в себе силы подняться.

Шипение срывается с губ, когда я с трудом поднимаюсь с четверенек, и тут мой взгляд цепляется за кожаный диван у бревенчатой стены. Рюкзак.

Боль забыта.

Срываюсь с места, дрожащими руками хватаю его и начинаю остервенело рыться внутри.

Пальцы нащупывают прохладный металлический баллончик, и внезапное облегчение срывается с губ истеричным смешком.

Вынимаю ингалятор, встряхиваю и, вставив мундштук в рот, нажимаю на клапан и глубоко вдыхаю содержимое. И еще раз.

Умиротворенно прикрываю глаза.

Рука с лекарством безвольно опускается, а я сижу и прислушиваюсь к себе.

Новая искорка надежды вспыхивает внутри. По крайней мере, я смогу предотвратить приступ и контролировать свою уязвимость.

Убрав баллончик в рюкзак, застегиваю его и вешаю себе на спину.

С минуту еще сижу, ожидая, когда воздух будет без дискомфорта проникать в легкие, вытираю вспотевшие ладони о бедра.

У меня нет ни малейшего понятия, что делать. На мне минимум одежды и нет обуви. А за окном глубокая осень и заморозки. Но одно я знаю точно: сидеть в этой комнате я не хочу.

И мне плевать, что при свете дня она выглядит уютной, если это слово вообще вяжется с чучелами голов животных на стенах.

Стильный охотничий домик с большой деревянной кроватью и камином. Но мне неприятно здесь абсолютно все. Потому что я не гость.