Пролог
В обеденный перерыв выхожу на улицу - мне нужно на воздух. Нужно оказаться подальше от всех и подумать еще раз.
Подумать, правильно ли я делаю, соглашаясь на его предложение.
Правильно ли я делаю, возобновляя отношения с ним?
Не совершаю ли ошибку, вообще согласившись продолжить наше общение?
Эти вопросы я задавала себе уже не раз. Но на часть из них ответить было просто. Стоило лишь вспомнить, что до того, как он вернулся в мою жизнь и почти сразу сделал предложение, я хотела, чтобы он был в ней, хотя бы в роли друга. Мне его не хватало. Мне хотелось хоть иногда общаться с ним, и знать, что у него все хорошо. Но о том, что я так легко соглашусь снова быть вместе с ним, я и не подозревала. Не думала об этом.
Гонимая мыслями, я иду все дальше и дальше от универа, даже не замечая холода, хоть и не одета достаточно тепло - шарфом и шапкой я пренебрегла.
Телефон начинает жужжать в кармане, оповещая о входящем звонке - на лекциях я всегда перевожу его на беззвучный режим. Достаю смарт замерзшими руками и открываю крышку уже изрядно заношенного и требующего замены чехла. Сердце замирает в предвкушении увидеть на экране его имя, но нет, это не он.
Боже, как я могла о нем забыть?!
- Привет, - говорит он с такими знакомыми интонациями в голосе.
- Привет, - повторяю за ним как эхо, почему-то чувствуя себя преступницей.
Хотя понять почему нетрудно. Но куда сложнее так сразу определить, перед кем я чувствую большую вину?
Я знаю ответ или мне только кажется, что знаю?..
- Я приду сегодня?
Он как будто спрашивает. Странно. Ведь мы же, вроде, договаривались? Точно договаривались. Он передумал или чувствует что-то?..
- Не надо, - отвечаю, остановившись и отворачиваясь от сильного порыва ветра. - Не приходи. Ни сегодня, ни вообще.
- В смысле? - мне слышится злость в его голосе.
Это нормально. Я бы тоже злилась.
- Тебе больше не надо ко мне приходить. И звонить.
Пауза.
Очень долгая, напряженная, даже драматическая, пауза.
Не слышно даже дыхания.
Я точно не дышу. А он?
- Что-то случилось?
- Да, - теперь уже долго молчу я. - Я замуж выхожу.
И снова эта продолжительная, мучительная тишина, и, наконец, легкое насмешливое:
- Поздравляю.
Глава 1 Категоричность
- Кира, - приоткрыв дверь в спальню, негромко зовет папа, и я тут же открываю глаза.
Сразу отбрасываю в сторону одеяло и спускаю ноги с кровати. Киваю папе, но ничего не отвечаю, не желая разбудить Алису. Времена, когда она спала, как убитая, прошли и теперь о них можно только сожалеть.
История с Костей надолго лишила сестру сна, и хоть сейчас, вроде, все позади - лечение ее парень прошел и вернулся к нормальной жизни, свой богатырский сон младшая Шереметева себе не вернула. Просыпалась от малейшего шороха и скрипа, у меня появилась привычка на ночь ставить на телефон режим "Не беспокоить". Потому что и Никита достаточно поздно мог позвонить или написать что-нибудь мимимишное, и некоторое время назад вновь объявился Дэн. И его пробивало на поболтать, как правило, глубокой ночью. Мои просьбы и запреты он попросту игнорировал.
Осторожно ступая по мягкому ковру, выхожу из спальни и плотно закрываю за собой дверь. Вещи, которые я сегодня надену, я приготовила с вечера и оставила их в гостиной. А собранный для занятий рюкзак ждет меня на комоде в коридоре. Эти правила я для себя ввела примерно год назад и по-прежнему следовала им. Это оказалось нетрудно, да и экономило утром время на сборы, поэтому я могла себе позволить спать чуть подольше.
И регулярные утренние пробежки я тоже забросила, совершая их только по выходным и в дни, когда у меня не было первой пары. Совсем отказываться от бега не хотелось, но и прежний интенсив был уже не нужен.
Сегодня как раз такой день, с первым прочерком в расписании, поэтому выхожу я из дома позже обычного. Даже Алиса в свою школу практически за углом уже ушла.
Спускаюсь не на лифте, а, по старинке, по лестнице, и внизу, перед входной дверью неожиданно встречаю Альку, которую не видела с зимы.
- Ты откуда здесь? Привет.
- Кирюха, приве-е-ет! - она довольно смеется, кидается меня обнимать, и только потом отвечает: - Заезжала за летними вещами.
- Не рано ты к лету готовишься? Еще только апрель, снег недавно сошел.
Она делает жеманное лицо и соответствующую ему интонацию.
- Мы с Гуччиком едем на Бали.
- Как ты его называешь?! Гуччик? Он же Игорь, если я правильно помню.
Еще в начале прошлого года у Альки закрутился роман с новым директором ее ночного клуба, и она закончила карьеру танцовщицы досрочно. Несколько месяцев назад, незадолго до Нового года она к нему переехала, но все вещи сразу с собой не повезла - говорила, что так скорее обзаведется новыми. И судя по ее модному прикиду, эта тактика работала безотказно.
- Да ладно ты, не парься, - отмахивается от моих неловких извинений Степанкова. - Я сама прекрасно доеду. Это же аэропорт, а не пиратский корабль.
- Но мне самой хотелось…
- Не ной. Хотелось - расхочется. Чего долго думать над тем, что ты не можешь изменить? Забей.
- Забила, - я пытаюсь улыбнуться, но фейлю и вздыхаю. - Да просто обидно, что ты оказалась дальновиднее меня.
- Я знаю парней.
- Ты кто? Они сами себя не знают, - смеясь, я возвращаю ей желтый текстовый маркер, которым выделяла важный параграф в конспекте.
Забрав сумки, мы последними покидаем лекционный зал.
- До свидания, - говорю щеголеватому профессору, с которым у нас взаимная симпатия.
- До свидания, Кира.
На следующей паре у нас второй иностранный, и мы расходимся по разным этажам - Аглая посещает немецкий, а я в школе выбрала испанский. Или, скорее, он меня выбрал.
В самом начале диалогового практикума я слышу, как в рюкзаке вибрирует телефон, но игнорирую его до выполнения задания в паре с соседом по парте Виком. Видимо, его рождение стало для родителей неприятным сюрпризом, иначе чем объяснить тот пофигизм, с которым они выбирали ему имя? Нужно очень не любить собственного сына или даже мстить ему за что-то, чтобы назвать его Викентием. Серьезно?! Из всех мужских имен в мире выбрать вот это?!
При этом чисто внешне Смирновский на Викентия ну никак не тянет. Поэтому неудивительно, что полным именем он никогда не представляется, сократив его до удобного и вполне трендового Вика. Я, кстати, только на второй год учебы в одной группе и еженедельных спаррингов на испанском узнала, что он не Виктор.
Мы заканчиваем первыми, поэтому пока остальные еще доделывают свои диалоги, Вик тихо спрашивает:
- Ты в субботу чё делаешь?
- Не знаю пока, никаких планов нет.
- Если планы так и не появятся, приходи на соревы? - он заглядывает в глаза.
- У тебя соревнования?
- Да, общероссийские. Ничего особенного, - морщится, - разряд подтверждаю, но поддержка не помешает, - в конце фразы он зазывно улыбается.
- Ты клеишь меня, что ли, Смирновский? - тычу я его кулаком в плечо.
- Уай бы и нот? А, не, мы на испанском - порке бы и не но? - скалится кудрявый блондин.
- Не но, потому что ничего тебе не обломится. И на соревы твои если и приду, то с Никитой. Ну как, приглашение все еще в силе?
- Шереметева, ты безнадежна. Ну кто в Тулу со своим самоваром ездит, а? - он чуть выше дозволительного повышает голос, и на это сразу реагирует Реброва, призывая нас к порядку.
Стальным учительским тоном она предлагает нам нехитрый выбор: или мы немедленно затыкаемся, или покидаем аудиторию, что сразу напоминает мне точно такой же случай в моей школе, и повторять тот опыт я больше не хочу.
Мы выбираем замолчать, и я вспоминаю про телефон.
Открываю светящийся уведомлениями мессенджер и первым в списке - последним пришедшим - вижу сообщение от Вика со временем и адресом бассейна, где пройдут соревнования по плаванию. Отправляю ему "Ок" и открываю чат с Дэном.
Конечно же, то оповещение было от него. Последнее время он зачастил с виртуальными визитами.
Первые несколько раз я его проигнорировала, даже не просмотрев сообщения. Не видела смысла возобновлять наше странное общение, тем более после того урока от Никиты. Я была уверена, что хорошо его усвоила, поэтому тотальное молчание казалось мне логичным. Но он не унимался, начал даже звонить, и в один из дней я ответила, только чтобы еще раз сказать, что по-прежнему не свободна и в общении с ним не заинтересована. Он по обыкновению надо мной постебался и пропал с горизонта, точнее, с экрана, на некоторое время.
Но через пару недель объявился снова и сценарий повторился - я то молчу, то отвечаю. И сейчас решаю открыть сообщение.
После дежурных "Привет" и "Как жизнь?" с такими же банальными моими ответами на них, третьим сообщением он вдруг спрашивает:
"Все еще встречаешься с тем парнем? Как там его?"
Вопрос меня удивляет, но ответа я не стесняюсь, поэтому пишу честно, хоть и не отказываю себе в небольшой иронии.
"Ты не знаешь, как его зовут. Но да, встречаюсь. Спасибо, что спросил".
"Проявляю заботу" - парирует он.
"Я оценила".
"Замуж еще не вышла?"
"Пока нет".
Занятие уже идет по своему обычному графику, и я отвечаю с длительными перерывами.
"А ты?"
"И я пока не замужем", - отвечает он и следом посылает смайл с хищным оскалом.
Я посылаю в ответ его же. Потом он долго молчит - быть может, тоже занят. Хотя может уже больше ничего и не написать. Это в его манере - и появляться, и исчезать, когда ему вздумается, зачастую не прощаясь.
Испанский успевает закончиться, и мы вместе с Виком, спустившись на два пролета вниз по лестнице главного корпуса и пройдя пол-этажа по длинному коридору, друг за другом входим в следующую аудиторию. Я иду позади.
- Ну что, дочь, как расплачиваться будешь? - с довольным видом покручивая рыжеватые усы левой рукой, спрашивает папа за завтраком.
- За что? - искренне удивляюсь я, поедая вареное яйцо и запивая его капучино.
- Как за что? За ходовку. Я машину на сервис отвез, и ходовка на ней, как авторитетно заявил автослесарь, в хлам. Я это, конечно, и без него знал. Так что с тебя три тысячи, и натурой я не беру.
Я подскакиваю на табурете от возмущения.
- Какой натурой? И почему это с меня? Я одна, что ли, на ней езжу?!
- Ездишь не одна, но только ты недавно получила права, остальные, то есть я, профессиональные водители с многолетним стажем…
- И чемпионы областных соревнований по картингу. Но всё это было давно, и я уже много раз слышала ту историю. Как это теперь делает тебя априори непричастным к совместному ушатыванию подвески, а?
- Презумпция невиновности.
- Она работает в обе стороны, обоюдно.
- Как трудно разговаривать с дочерью, подкованной в юриспруденции, - преувеличенно тяжело вздыхает папа Вова. - Но давай по фактам.
- Давай, - киваю.
- Ты ямки на дороге ловила?
Снова киваю, уже не так решительно.
- Глубокие ямки? - Снова киваю, уже едва заметно. - Чем глубже, тем чаще?..
- Ладно, хватит, - вздыхаю обреченно.
- Я же только начал.
- Да знаю я, что вы с Никитой сговорились. Это он после твоих жалоб насоветовал тебе разок-другой отремонтировать эту вашу ходовку за мой счет.
"Чтобы навсегда отвадить Киру ловить за рулем ворон и обязать тщательнее объезжать ямки" - вот что он сказал почти дословно.
Никита в тот вечер проводил меня до квартиры, чтобы набрать воды для бачка омывайки. И папа, поддерживая разговор, рассказал, как проходят наши занятия по езде в условиях, приближенных к реальным. По дорогам общего пользования, короче. И особенно напирал, как переживает за подвеску и что там еще приводит колеса в движения. Никита был безжалостен в своем вердикте, а папе его идея крайне понравилась. И вот теперь пытается-таки меня раскошелить. Не с целью наживиться на мне, конечно, но с целью проучить. Хм…
- Хорошо, - поднимаюсь я, оставляя кофе недопитым, - пусть будет по-вашему. Но так как я еще студент на полном вашем содержании и обеспечении, то либо тебе придется дать мне сумму побольше на карманные расходы, либо я раскулачу Белова. Вы же не захотите, чтобы я, в самом деле, зарабатывала на вашу ходовку натурой.
- Понял, не дурак, - разводит руками папа.
- Дурак бы не понял? - улыбаюсь я и, послав ему воздушный поцелуй, иду одеваться.
Вопрос с финансированием ремонта ходовки совершенно явно закрыт и больше не поднимется. Что меня полностью устраивает, ведь папа, переезжая на север к маме, оставляет эту машину мне. То есть она будет моей, а зачем мне машина с расшатанной подвеской?! Я, правда, не уверена, нужна ли она мне вообще, и без папы рядом пока еще никуда ни разу не ездила, но могу ведь и научиться. Папа по-любому не станет перегонять ее в Тюмень, он уже заказал там себе новую. Ждет-не дождется, когда ее опробует. Поэтому пусть пока будет, потом решу, что с ней делать: ездить - не ездить.
Папин отъезд уже скоро. Не выдержал он разлуки с мамой и утомился ежемесячными, а то и чаще, перелетами - полтора года почти жить на два города заставят сдаться даже такого стойкого человека, как мой папа. Мы с сестрой всячески поддерживали это его решение с того момента, как оно только зародилось. Упирали, что взрослые и что не пропадем без опекуна. Действительно ведь уже не маленькие мы - у меня второй курс, Алиска вот-вот окончит школу и в июле отметит свое совершеннолетие. Мы вполне можем отпустить папу и справляться самостоятельно.
И папа то ли повелся на наши уговоры, то ли желание быть с мамой перевесило, но в итоге он подал рапорт о переводе. Уедет сразу после Алискиного выпускного вместе с мамой, которая, конечно же, не пропустит столь знаменательного события в жизни младшей дочери и взяла под это дело маленький отпуск.
*
В универ сегодня стараюсь приехать пораньше, надеясь успеть выслушать рассказ Аглаи о поездке в Кёльн и про сам концерт.
- Шереметева, это было годно!
- Всего лишь годно?! - фыркаю разочарованно - я ожидала большего восторга.
- Ну ладно - бомбически, офигенно, очешуенно, улётно, кайфово! Так норм эпитеты?
- Так норм, - киваю одобрительно. - А что Джаред?
- А что Джаред? - повторяет она, но с вопросительным ударением не на Джареде, а на местоимении.
- Ну… как он тебе вживую? Ждала ли ты его у выхода, получила ли автограф?
- Шереметева, ты в себе ли? - Аглая смотрит с сомнением и опаской, будто я буйная помешанная. - Мне сколько лет? Времена, когда я мечтала об автографе любимого певца, давно прошли.
- А они были? - удивляюсь я, потому что про автограф спросила чисто постебаться - не могла себе представить Степанкову гоняющейся за чьей-то каракулей на фотке.
В воскресенье после пробежки - и душа, разумеется, - иду в соседнюю квартиру на утренний кофе.
Меня встречает Катрина - Лелька еще не вышла из душа, точнее, из ванны. Младшая Фриш не признавала душ и мылась исключительно в ванне - набирая воду и отмокая часами, если, конечно, позволяло время. В выходной оно позволяло.
- Привет, - улыбается Катрина.
- Привет. Ты куда-то собираешься? - реагирую я вопросом на ее парадный вид.
- Аха, в кино иду.
- В такую рань?! В воскресенье?! Как его зовут? - отыгрываю я недетское удивление.
- Киану Ривз, - широко улыбается дочь друзей Лелькиных родителей. - В "Киномаксе" сейчас прокатывают старую добрую "Матрицу". Захотелось посмотреть на любимчика Нео на большом экране.
- Но зачем же так рано? - всё еще не понимаю я. - Помню, мама рассказывала, что в начале двухтысячных они часто ходили в кино очень ранним утром, потому что билеты дешевле, но ты же не экономишь?
- Точно нет, - смеётся. - Но выбора нет - ностальгические сеансы только по утрам.
- Ясно. Но ты должна очень почитать Киану, чтобы идти ради него на такие жертвы.
- А ты ради кого по утрам километры на свои адидасы наматываешь? - отвечает она, прищурившись.
Я понимаю, что ее утомил мой настойчивый допрос, и отстаю, проходя в кухню.
- Не обращай внимания, - говорит мне мудрая не по годам Анна Сергеевна, загружая зерна в кофемашину. - Мы с Лелькой просто тоже вчера долго удивлялись, вот она и накрученная немного.
- Не обращаю. Мне с молоком, пожалуйста.
Она кивает и достает из холодильника коробку с однопроцентным молоком. Здесь тоже все сидят на диете, даже те, кому, как Катрине или Альбине, не помешало бы отъесться. Но Алька здесь больше не живет, как и Алена. Последняя около года назад вышла замуж, переехала в пригород и уже даже успела родить девочку, поэтому, сдав на бакалавра, ушла в академ. Так что Анечка с Алькой заканчивают этот год без нее.
В прошлом году достроилась и Лелькина квартира, и она даже активно занималась ее ремонтом и обстановкой, но в итоге переезжать не захотела - сказала, что вместе веселее. И прибираться, и готовить реже, а там все придется делать самой. Тем более их ряды существенно поредели, и квартира перестала быть коммуналкой. Ну почти.
- Ты все еще встречаешься с Никитой? - ставя передо мной прозрачную кружку, сквозь стенки которой отчетливо видны слои капучино, неожиданно спрашивает Анна.
Резко так спрашивает, будто долго думала, спрашивать или нет, и решилась.
- Д-да, - отвечаю осторожно.
- У вас все хорошо?
Садится рядом и смотрит в глаза.
- Конечно. Почему ты спрашиваешь? - я испытываю что-то похожее на испуг.
Несильный, не панический, но противный и липкий.
Ничего крамольного соседка, вроде бы, не спросила, но мне уже не нравится это направление беседы, и не нравится выражение ее лица - как у врача, сообщающего плохие новости смертельно больному человеку.
- Давно хотела тебе сказать, но как-то не хотелось тебе идиллию портить.
Она выдерживает паузу, поэтому я подталкиваю ее, хотя не уверена, что хочу знать.
- Сказать что?
- Это не мое дело, конечно, и я долго молчала, но лучше сделать и пожалеть, - она улыбается, но быстро прячет улыбку. - В общем, в отношениях с Никитой ты как-то потеряла сама себя, как будто утонула, растворилась в нем. Вы тогда зашли к нам, давно, и я тебя не узнала. Вошел он и его тень, тебя не стало. Сначала я отмахнулась от этой мысли. Но и потом, встречая вас вместе во дворе, видела то же самое. Ты держишься с ним словно не на равных. Всегда чуть позади, всегда в тени, как декорация в его жизни. Фоновая заставка.
- Что за глупости, Ань?! - вскидываюсь я и даже приподнимаюсь со стула.
Кофе мне уже не хочется. Скорей бы вышла Лелька!
- Сядь, - одним словом останавливает меня она. - Я говорю не со зла и не собираюсь тебе советовать его бросить. Если тебя все устраивает, встречайся с кем хочешь.
- Вот спасибо! - не удерживаюсь я от иронии, но уйти больше не порываюсь.
- Не за что. Для того и существуют подруги, - словно не замечая иронии, отвечает Анна Сергеевна, и мне становится стыдно.
Ведь ей действительно нет никакой выгоды в том, чтобы рассорить меня с Никитой. А от меня не убудет, если я ее просто послушаю, и, засунув свою независимость в место, на котором сижу, я примирительно улыбаюсь. Алькина сокурсница отвечает мне тем же и про Никиту больше не заговаривает.
Она спрашивает, как мама в Тюмени, я интересуюсь, как дела у Алёны и как идет диплом, а потом она снова меня удивляет.
- А тот парень, с которым вы безумную Лаки к нам притащили?..
- А что тот парень? - настораживаюсь я.
Лаки, кстати, тоже уже "съехала" от девчонок. Не сама, конечно, ей помогли Катрина с матерью, приехавшей проведать дочь и пробежаться с ней по магазинам для обновления гардероба. Пока они примеряли купленные вещи и устраивали дефиле для остальных, подкидыш справила большую нужду на гору обновок, лежавшую на Лелькиной кровати. Это переполнило чащу терпения моей подружки, и она порывалась выкинуть преступницу прямо в окно. Но мама Катрины предложила отвезти ее подальше и выпустить в каком-нибудь селе. Против была одна Анна, поэтому большинством голосов Лаки выписалась из квартиры.
- Эй, не спи! Когда ты клюёшь носом, я не могу вычесать нормальный локон. Не говоря уже о том, чтобы успеть сделать это за отведенное время, - ворчит Полина каждый раз, когда я от усталости и острого недосыпа проваливаюсь в сон, и моя голова, естественно, падает, мешая ей практиковаться.
- Это пятая ночь без сна, - вяло протестую я заплетающимся языком. - Я не вампир и не зомби, мне жизненно необходимо спать, хоть иногда. И если бы не ваша дезинформация…
- Я тебя не дезинформировала, не вменяй мне грешки директрисы. Не в курсе, почему она решила тебе соврать о сроках.
- Я в курсе - я бы тогда не согласилась. Зная, сколько реально времени занимает подготовка и эти ваши тренировки на подопытных моделях… Мне сразу бы стало понятно, что о сне можно и не мечтать. Ни за что бы в это не вписалась.
- Я, да будет тебе известно, все эти ночи тоже не сплю, и даже когда ты засыпаешь, еще готовлю пряди и украшения.
- Постижи, - хвастаюсь я знанием правильного названия этих прядей.
За время подготовки к прошлому конкурсу, где я была моделью у теперь уже бывшей соседки Алёны, параллельно с учебой в университете окончившей и - для души - школу парикмахерского искусства, я нахваталась немало профессиональных терминов. До сих пор не понимаю, как девчонки уговорили меня согласиться. Хотя чего тут не понимать? Аргументом, перевесившим все "против" и задвинувшим на задний план все мои сомнения и сожаления по поводу волос, стало место проведения конкурса - Питер. Я соблазнилась возможностью скататься в северную столицу. Я влюблена в Питер и не могла упустить шанс побывать там еще раз.
Ну и была не прочь получить бонусом новый опыт. Мысль перекрасить волосы иногда - редко, но все же - меня посещала. А тут такой повод.
- И это-то ты знаешь. Вот зачем тебе вся эта информация? Я бы даже если и слышала, все равно бы забыла. Стану я мозг засорять - вот еще.
Я понимаю, что Полина говорит это лишь затем, чтобы заставить меня что-то отвечать, вывести на болтовню - что угодно, лишь бы я не засыпала. И я рассказываю ей о дурацком свойстве своей памяти запоминать всё подряд - и нужное, и не очень.
- Наверное, оперативки у тебя выше крыши, - высказывает она предположение.
Мы смеёмся и немного развиваем тему. Точнее, развиваю я, Полина - с которой за эти дни мы почти подружились - торопится вычесать прическу от начала до конца до того, как таймер на телефоне отщёлкает заданные двадцать минут. Время на первую прическу. Я увлекаюсь и некоторое время, правда, чувствую себя немного бодрее, по крайней мере, набок не заваливаюсь и мастеру не мешаю.
Но хватает меня ненадолго. И на следующем отсчете таймера я вновь начинаю засыпать.
- Так, не спать, не спать, не спать! Ну-ка, открывай глазки, Аврора, и расскажи мне еще что-нибудь.
- Что рассказать? - спрашиваю я, силясь открыть глаза и сфокусировать взгляд, но веки тяжелые - теперь я понимаю выражение "налитые свинцом", только мои словно забетонированы, или припаяны к сухим глазам. - Про гонки я тебе уже всё, что знала, изложила.
- О да, про гонки и гонщиков я теперь знаю всё!
- Всё даже я не знаю, хоть смотрю гонки лет с восьми, - возражаю я из последних сил, но конец фразы больше похож на выдох.
Я засыпаю даже когда говорю. Цепляюсь за ускользающее сознание, усилием пытаюсь его удержать, но оно все равно удирает. И это неудивительно. Четыре дня и четыре - началась пятая - ночи мы готовимся к конкурсу, который пройдет послезавтра, хотя директор говорила про две недели. Нас даже освободили от занятий - потом еще придется нагонять материал, - чтобы мы полностью посвятили себя подготовке. И сегодня-завтра мы должны упираться до победного, потому что ночью перед конкурсом просто обязаны отдохнуть, чтобы не свалиться на сцене Дворца на радость зрителям. Векшина нам этого не простит, ведь она рассчитывает "минимум, на призовое место".
В прошлый раз с Алёнкой мы - точнее, она, я всего лишь ходячий манекен - заняли третье место и отхватили специальный приз от жюри. Но получили столько внимания от зрителей и фотографов, сколько не досталось даже победительнице. Когда я вышла на финальное дефиле на временно возведенной сцене в центре ледовой арены, в которой проходил тот Открытый чемпионат по парикмахерскому искусству и декоративной косметике, снизу отовсюду ко мне тянулись руки, хватали за ногу и просили остановиться, чтобы сфотографировать. Я чаще позировала, чем шла, в итоге позади меня образовалась пробка из других моделей, но потом они меня обогнали, и получилось, что я завершала дефиле.
И потом в холле Ледового дворца мне тоже не давали прохода. Причем не только репортеры, но и другие участники конкурса наперебой просили меня сфотографироваться с их моделями. Одной из которых, видимо, и была дочь Векшиной. Кстати, даже интересно, как она оказалась на том чемпионате. Конечно, там было много участников из разных городов, и всё же совпадение было забавным.
Мы с Решетовой не понимали, откуда такой ажиотаж вокруг нас, пока основатель ее школы, судившая визажистов, не сообщила Алёне, что из-за неё в судейской разыгралась целая трагикомедия. Баллов от судей мы набрали больше всех, то есть выиграли, но места, как часто бывает на таких конкурсах, были распределены заранее, следовательно, нам доставалось четвертое место и тот самый специальный приз. Но главный судья чемпионата, известный в стране стилист, не помню его имени, кажется, ведет какую-то передачу на ТВ, отказался оставить лучшую работу без призового места и после долгих споров и попыток найти компромисс между обязательствами организаторов перед спонсорами и перед приглашенным экспертом нам всё же присудили бронзу.
И снова сцена.
Снова этот невыносимо яркий, режущий глаза свет софитов.
Снова отсчет времени. Уже не таймером на телефоне, а по команде распорядителя конкурса.
Снова суматоха, мандраж, гул голосов и работающих фенов.
Снова передо мной большое зеркало с номером участника, прикрепленным в правом верхнем углу. Но я стараюсь в него не смотреть. Я не нравлюсь себе в этом броском конкурсном макияже. В нем я выгляжу старше и как-то вульгарно.
- Эффектно, провокационно, - не согласилась с моей формулировкой опытный визажист Настя.
- Проститутошно, - поддержала мою оценку Полина. - Но придется тебе потерпеть - такие тут стандарты.
Длинные и густые накладные ресницы Полина сдула феном еще в начале вычесывания прически к первой номинации. Точнее, сдула она одну, с левого глаза, но когда время заканчивается, мастер не имеет право касаться модели, за это снимают баллы, поэтому исправить ничего уже было нельзя. Она успела лишь рывком оторвать вторую ресницу и упорхнула за кулисы. А мне во время часового хождения судей от модели к модели мало того, что пришлось сидеть в застывшей позе, которую мы тоже репетировали - на кончике стула с разведенными ногами, одна рука на колене, другая на талии, - так еще и смотреть строго вверх, опустив голову. Чтобы скрыть отсутствие у себя ресниц. Иначе видок у меня был жутковатый.
К выходу на вторую номинацию Настя вернула мне ресницы, в этот раз клея не пожалев. И пока они, к счастью, держатся.
- Время? - спрашивает напряженно Полина.
- Три минуты, - отвечаю, опустив взгляд на телефон в свободной от губки руке.
Они пролетают быстро, и над сценой раздается "Время истекло. Всем мастерам отойти от своих моделей".
- Ни пуха, - говорит мне Полина и, растянув губы в фальшивой улыбке, напоминает, что следующие полтора часа я должна улыбаться.
Столько время мне улыбку на лице не удержать, поэтому для себя решаю, что буду улыбаться исключительно когда меня снимают и в поле зрения появляются судьи. В остальное время буду сохранять позу, но не улыбку. Иначе к концу судейства она все равно сползет с лица, и будет только хуже.
Это тяжкое испытание, наконец, подходит к концу. И я знаю, что меня ждет еще одно - демонстрационное дефиле по наспех сооруженному между рядами кресел от сцены до середины зала подиуму. На нем странное покрытие - собранное, как пазл, из небольших мягких квадратов, и проходя по нему после повседневной прически, я цеплялась за стыки каблуками.
Сейчас же ситуацию усугубляет то, что на мне длинное вечернее - типа бального - платье, и туфли с чужой ноги. Своих белых шпилек у меня не нашлось, а черные не подходили под цвет платья, и пришлось взять подходящие Алискины. Но ее нога на размер больше, и мы натолкали в носок ваты. Я была резко против, упрашивала Полину оставить черные, ведь под платьем их будет не видно, зато я смогу нормально ходить. Но она осталась непреклонной, и мне пришлось согласиться. Не отказываться же от участия на финишной прямой. Я не могла так подвести директрису. Да и Полину тоже, с которой за почти неделю мы почти подружились.
Но теперь, после двухчасового сидения в чужих туфлях я просто не чувствую ног и запоздало осознаю, что мне следовало быть настойчивее. Все тело затекло, и я чувствую себя Пиноккио. Деревянной, нескладной, на полусогнутых ногах. Такой я в ужасе выхожу на подиум.
По сторонам не смотрю, и вперед тоже, только под ноги, чтобы не споткнуться и не растянуться или не упасть на зрителей на ближайших к подиуму местах. Зрителей, кстати, очень много. Дворец молодежи буквально полон. Где-то тут должна быть сестра, как единственная группа поддержки от семьи. Мама в Тюмени, а папа на службе - Чемпионат проводится в разгар рабочего дня. С ней пришли Костик и Лелька - они присылали мне селфи на троих из зала. Но ослепленная освещением на сцене, я ничего не вижу внизу и далеко впереди - только темнота.
Дойдя до конца подиума, замираю на первой точке у правого края и вдруг ощущаю, как кто-то тянет меня за подол платья.
Опускаю взгляд - это Дэн.
Я не видела его много месяцев, но знаю этот прищуренный змеиный взгляд, эту циничную улыбку, от которого у меня и сейчас по спине легкой поземкой струится холодок.
Несколько лишних секунд я не могу сдвинуться с места, но потом все же отмираю и заставляю себя перейти на другую точку. Там вновь застываю мраморным изваянием, а в голове, как протоны в адронном коллайдере, беспорядочно мечутся мысли и вопросы.
Зачем он пришел?
Как он узнал?!
Что ему нужно?
И почему меня это так волнует?..
Со второй точки я, наоборот, снимаюсь быстрее, чем должна, стремясь увеличить расстояние между собой и Дэном. Прибавляю шаг и к концу подиума почти наступаю на пятки впереди идущей девушке в неоново-фиолетовом-вырви-глаз платье с идиотским шлейфом. А как только понимаю, что из зала меня уже не видно, обгоняю ее и ухожу со сцены почти бегом, не обращая внимания на подкашивающиеся от усталости ноги.
- Ты умница! - ловит меня за плотной портьерой неприлично счастливая Полина и кидается на шею. - Прошла божественно! И на точке задержалась как звезда. Все позади тебя с шага сбились, но зато всё внимание тебе.
- Я не специально, - бурчу, скидывая туфли прямо в коридоре и шлепая босиком по холодному плиточному полу. - Так получилось.
- Да? - косится она на мои босые ноги, но от комментария воздерживается. - Ну всё равно круто.
- Вот снимут с тебя баллы, - зачем-то вредничаю я, - не так запоешь.
- С нас, - поправляет машинально и отмахивается: - За это не снимут.
В этот раз призового места мы не заняли, стали четвертыми, следовательно, остались без медали, даже деревянной. Но в церемонии награждения поучаствовали - здесь как в биатлоне, поощряют дипломами и памятными подарками не только первую тройку. Так что цветы и корзинка с разными парикмахерскими расходными материалами достались и нам.
И вышла я на сцену в кедах, как и собиралась. Но это маленькая победа радости мне не доставила. В том состоянии я бы согласилась даже на еще более неудобные туфли. Мне было всё равно.
Меня интересовало только одно - видел Никита, как Дэн поцеловал меня или нет. По Никите я этого не поняла. Алиса определенно все видела, но она появилась раньше, а Никита в это время еще спускался и кто знает, не смотрел ли вниз…
В сестре я была уверена, она меня не сдаст. И будет отрицать до последнего, даже если Никите что-то показалось, и он будет ее расспрашивать. Мы с младшенькой часто ссоримся, в детстве могли даже подраться, но друг за друга всегда горой. И перед родителями, и перед всем миром. Подруги лучше у меня, наверное, и нет. После отъезда Юльки точно нет.
Директриса хоть и мечтала о подиуме, все же была счастлива.
- Мы - первые среди остальных! - гордо вещала она перед группой активистов, пришедших нас поддержать, среди которых моих знакомых, к счастью, не было.
Мне же было не до нее и ее речей. Я мечтала, чтобы эта пытка красотой, наконец, закончилась, и я бы пошла взглянуть в глаза своему парню, чтобы перестать мучиться неизвестностью. По большому счету, я перед ним ни в чем не виновата. Хотя он, конечно, вряд ли так думает, если видел Дэна и узнал его.
Однако в его памяти на лица я по-прежнему сомневалась.
И разубедиться в своей правоте мне не пришлось - Никита ни словом, ни взглядом не намекнул, что у него есть ко мне какие-то вопросы или претензии, и в его поведении ничто не указывало на утрату доверия ко мне. Притворяться он не умеет, да и не станет, а значит, можно выдохнуть.
В следующую пятницу, мой последний учебный день перед летней сессией он забирает меня из универа и везет в "наше" кафе. У них есть столики и на веранде, и эти дни в конце мая вполне могут соперничать по жаре с июлем, но мы всегда выбираем сидеть внутри - не люблю есть у всех на виду. И Никита тоже. В этом, как и многом другом, наши мнения совпадают.
Мы делаем заказ, и как только официант удаляется, Никита кладет руку поверх моей.
- Кира, мне… я должен тебе что-то сказать.
Он так серьезен, даже как будто грустен, что я сразу напрягаюсь. Автоматически ожидаю худшего из возможных вариантов, заранее боюсь, что он собирается сообщить мне что-то неприятное, даже страшное.
Он не продолжает, будто ждет от меня ответной реплики, и я спрашиваю напряженным голосом:
- Что сказать?
- Мне нужно уехать.
- Куда? - Так вот какое ощущение называют "гора с плеч".
Я на самом деле чувствую, будто сбросила с себя огромную тяжесть, избавилась от бетонной плиты, прогибающей меня, придавливавшей к полу. Он всего лишь собирается уехать, а не бросить меня, и не смертельно болен - даже не знаю, откуда у меня появился такой страх. Наверное, надо меньше слушать новости и жуткие рассказы однокурсников.
- В Вашингтон.
- Куда?! - у меня против воли вырывается нервный смешок.
Для меня что Вашингтон, что Сатурн - звучат примерно одинаково нереально. Не могу расценивать его заявление иначе, как шутку.
- В столицу Штатов, - терпеливо поясняет он, а в его взгляде мне мерещится сочувствие или даже жалость. - Сразу после защиты диплома, не дожидаясь его получения, я уеду в Америку. На год или около того.
Я пытаюсь осмыслить услышанное, но не могу зацепиться ни за одну мысль. Их попросту нет. В голове пустота, вакуумная и монотонно гудящая.
Подходит официант, ставит перед нами заказанные напитки. Когда он уходит, я выдавливаю из себя:
- Когда?
Похоже, меня зациклило на вопросительных местоимениях. Но сейчас это не кажется мне забавным.
- Защита через неделю. Самолет на следующее утро, - он говорит сухо, чисто излагает факты, а у меня в горле застрял комок, мешающий и говорить, и дышать.
Я не понимаю, как он может быть таким спокойным, когда мой мир рушится. Рушится у него на глазах.
Как может он так спокойно говорить о расставании? На целый год! Я и дня без него не могу, как я буду жить этот год?! Что я буду делать? Я разучилась существовать без него. За последние тридцать месяцев дней, когда мы не виделись, наверное, едва ли наберется больше недели, и при этом мы всегда были на связи. За время вместе Никита проник во все аспекты моей жизни. Уехать сейчас - это как оставить меня без воздуха.
Но ничего из этого я ему не говорю. Как всегда, не смею обнажить свои чувства даже перед ним. Или особенно перед ним.
Собираюсь внутренне, чтобы спросить максимально деловито:
- У тебя и виза готова, и… всё? - последнее слово предательски срывается на шепот.
- Виза у меня давно есть. Она трехлетняя, и в ней еще больше половины срока.
Никита защищает диплом - разумеется, на отлично, - и мы отмечаем это нерядовое событие у него на квартире романтическим ужином. Который для нас одновременно и прощальный. Рано утром он улетает в Нью-Йорк, и я не поеду его провожать.
Он летит вместе с мамой, которая, разумеется, не может отпустить младшего, хоть уже и не маленького, сына одного в неизвестность, а желает убедиться, что он нормально устроится на новом месте. Мне такая опека кажется чрезмерной, но кто меня спрашивает?..
Его мама дама строгая, я ее немного - на самом деле, много и сильно - побаиваюсь, поэтому, узнав, что Никита летит не один, я сама предложила проститься заранее, потому что прощание у нее на глазах получилось бы слишком сухим и официальным. Никаких вольностей в ее присутствии я бы себе не позволила. Ни поцелуев, ни объятий, ни слезу пустить, ни платочком помахать.
Никита настаивать и переубеждать меня не стал, хотя, я видела, это его расстроило.
Готовит он сам - притащил от родителей электрогриль и жарит стейки, а меня - чтоб не отвлекала и не сбивала с настроя - пристроил смотреть кино по телеку, но в записи. Обожаю эту функцию, у нашего домашнего провайдера она тоже есть, но архив доступен только три дня, в Никитиной же однушке отмотать назад можно на неделю. И я нахожу себе старые добрые, с детства любимые "Грязные танцы". Большинство реплик и даже целых диалогов я знаю наизусть, как в переводе, так и в оригинале - когда-то в школе готовила по нему эссе на английском, - но все равно хочу смотреть снова и снова.
Каждые несколько минут он заходит в комнату, чтобы поснимать меня на свой профессиональный фотик. Он просто фанат фотографирования, незадолго до знакомства со мной посещал студию, где обучался фотоискусству. Осваивал основы композиции, свет, ракурс, экспозицию, а еще постановочные съемки, предметные, портретные - вот это вот всё. И с тех пор на мне оттачивает навыки. Даже стена над письменным столом в его комнате украшена моими снимками. Самыми разными, в основном случайными, но очень классными кадрами. И висят они не пошленько, в рамочках, строго под одним углом, а пришпилены прямо к обоям разноцветными канцелярскими кнопками-гвоздиками в некоем художественном беспорядке, но с особенным смыслом. По крайней мере, Никита утверждает, что он там есть.
- У тебя карта памяти еще не закончилась? - бурчу я, когда он в очередной раз щелкает кнопкой открытия затвора.
Звук этот - шуршащий, приятный - мне нравится, но фотографироваться я все же не люблю.
- Я новую поставил. Если что, знай, это не фото, а видео. Одинокими ночами на чужбине буду смотреть, какая ты у меня ворчунья.
- Ну Никита, ну зачем еще и видео?
Мне автоматически хочется сесть ровнее, выпрямить спину и склонить голову так, чтобы лицо было повернуто к камере моим наилучшим ракурсом.
- То есть я тебе на целый час чего-нибудь наговори на диктофон, а мне видео записать нельзя? - спрашивает с шутливой претензией в голосе.
- Можно, - сдаюсь и машу приглашающе рукой. - Давай уж тогда вместе запишемся.
Ставлю "Танцы" на паузу, и мы снимаем пару мимимишных видюх на фронтальную камеру его айфона. От кривляния и приделывания друг другу рожек и ушек до французского поцелуя на максимальном приближении.
А после ужина, к которому мне великодушно было позволено накрошить салат, точнее, уже после особенного десерта, которым были друг другу мы сами, Никита начал снимать меня обнаженной. Я, конечно, резко воспротивилась перспективе иметь такой компромат на себя, пусть и в руках любимого человека, но ему - не знаю как - удалось меня уговорить и убедить. Одно из двух - или он владеет техникой гипноза, или я не умею ему отказывать. Хотя, не исключено, что я просто повелась на его лесть - он обещал суперские фотки и наговорил тонны три комплиментов: и мне, и моему телу (которому, я убеждена, всё ещё ничуть не помешает небольшой апгрейд и тюнинг), и тому, как любит меня камера. Или же виной всему были пары легкого игристого, вскружившего голову и лишившего всех чувств разом - от самосохранения до стеснительности. Но я согласилась позировать и даже вскоре увлеклась процессом, стала принимать соблазнительные и даже провокационные позы. Не зря же моя подруга - признанная в мире модель, да и совместные просмотры всех сезонов шоу Тайры Бэнкс и детского подражания участницам, когда мы с Юлькой воображали себя одними из них и извивались друг перед другом, перенимая позы и выражения лиц. С годами мы совершенствовались, и теперь эти навыки, казавшиеся совершенно бесполезными, мне посчастливилось применить. И походку на подиуме конкурсов, и сейчас позирование. Я вспомнила всё, что мы с Юлькой вытворяли, и у Никиты просто отпала челюсть, он только и успевал щелкать кнопкой, восторгаясь моими скрытыми талантами.
Фотографии, и правда, получились классными, но это наверняка больше заслуга фотографа, чем моя.
- Мелкая, ты у меня просто нереальная красотка. Не будь я твоим парнем, сам отвел бы тебя в модельное агентство и стриг бабки.
- Пфф, кому я там нужна? Ни роста, ни модельных параметров.
- Модельные - это те, что больше подойдут костюмным вешалкам? Этакие плечики на ножках, да? Радуйся, что у тебя их нет. Это я тебе как мужик говорю.
Закатываю глаза, но его слова мне, конечно же, дико приятны.
- Пусть так. Но все равно меня не возьмет ни одно агентство - я слишком стара, чтобы становиться моделью.
К счастью, консультации перед экзаменами не каждый день и не с утра. Поэтому я могу, наконец, отоспаться. Но все равно через день прошу папу разбудить меня пораньше, чтобы пробежаться до наступления жары. Лето в этом года аномально тропическое, но сегодня мне везет - за окном темно и пасмурно.
- Кофе готов, - сообщает папа, когда я, одетая в спортивный костюм, прохожу мимо кухни в ванную.
Кивнув, я быстро умываюсь и иду выпить залпом уже негорячий крепкий - no sugar, no milk - напиток перед тренировкой. Вик утверждает, что черный кофе на голодный желудок активирует какие-то фигни в организме, убыстряющие процесс жиросжигания при физических нагрузках. Типа это фишка всех спортиков, и я решаю использовать чужой опыт, хотя есть у меня сомнения насчет безвредности сего процесса, но кто в моем возрасте оглядывается на здоровье? Поэтому с некоторых пор я бегаю на кофейном допинге.
У Лельки летом отпуск от всего, и первым делом - от ненавистного утреннего развлечения, так что уже почти месяц я совершенствуюсь в гордом одиночестве.
Темп набираю еще во время спуска по лестнице и подъезд покидаю уже на скорости. Дождя нет, и я наслаждаюсь бегом в комфортных условиях. Планирую даже удвоить обычную норму, но в конце моей обязательной дистанции звучащий в ушах трек "Tokio Hotel" заглушает космический бип, что стоит у меня на звонке в мессенджере. Я смотрю на экран, собираясь проигнорировать звонок, если кто-то неважный, но сразу останавливаюсь - это Никита. У нас десятичасовая разница во времени, и сейчас у него поздний вечер вчерашнего дня.
- Привет, мелкая, - улыбается он в камеру, пока я иду быстрым шагом, который постепенно сбавляю, как и положено после бега.
- Привет, - отвечаю, заметно запыхавшись.
- Бегаешь? Ты - героиня, - не скупится он на похвалу.
- Да нет, просто не даю себе расслабиться, чтобы потом заново не входить в ритм.
- Это правильно, но у меня твоей силы воли нет.
- Ты бросил курить - это лучший индикатор уровня твоей силы воли, - возражаю я.
- Иногда я об этом жалею, - преувеличенно вздыхает мой любимый.
Такой красивый на дисплее, что мне хочется его потрогать. Что я, собственно, и делаю, осторожно и, надеюсь, незаметно, проводя пальцем по контуру его лица на экране. Но сенсор реагирует на мое касание как на команду смены изображения, и получается, что я тычу в нос себе. Недовольно морщусь и, снова кликнув по экрану, чтобы вернуть на него Никиту, убираю руку.
- Чего хмуришься? - не оставляет он мою гримасу без внимания.
- Скучаю по тебе, - признаюсь честно.
- И я по тебе, чуччи. Иногда так хочется все здесь бросить и рвануть к тебе, что мне даже пришлось заблокировать себе доступ на сайты покупки авиабилетов. Зависаю на них каждый вечер, - улыбка становится грустной.
А во мне от его слов разливается приятное тепло. И становится совсем не трудно его подбадривать.
- Брось. Я никуда не денусь. Заканчивай свою стажировку и тогда возвращайся. Чем занимаешься, кроме того как скучаешь? - пытаюсь я пошутить, чтобы сменить тему, от которой рискую совершенно некстати разреветься.
- Днем бегаю по делам, вечерами сижу дома и названиваю тебе.
- Ты названиваешь мне не каждый день, - не удерживаюсь я от легкого упрека, хоть и сопровожденного улыбкой.
- Боюсь надоесть, - отвечает он мне тем же.
- Что за дела? Стажировка же еще не началась?
- Нет, она с августа. А дела - квартиру новую ищу. Это, я тебе скажу, непросто.
- Почему? Чем плоха та, в которой ты сейчас живешь?
- Мы с мамой торопились до её отъезда, и арендовали чуть ли не первое попавшееся предложение. Не зная толком цены и вообще. Сейчас я понимаю, что это очень дорогой вариант, да еще и неудобно расположен - очень далеко от места стажировки. Вот теперь ищу что-нибудь поближе и не с таким конским ценником. Иначе деньги у меня очень быстро закончатся.
- Если совсем закончатся, пиши - пришлю тебе пару баксов из своей копилки, - я подмигиваю.
- Я всегда знал, что могу на тебя рассчитывать, чуччи. Но чтобы не сидеть на твоей шее, я собираюсь найти себе подработку.
- А разве за стажировку тебе не полагается зарплата, ну или стипендия?
- Нет, конечно, - смеется он надо моей наивностью. - Вообще-то это мы заплатили за возможность сюда попасть.
Мы разговариваем еще минут десять, за это время я дохожу до дома, и возле моего подъезда мы прощаемся. Когда поднимаюсь на свой этаж, вижу открытую дверь в квартиру соседок и маячащую в кухне Лельку.
- Кир, привет. Я тебя жду. Заходи. Завтракать будешь?
- Мне бы в душ, - пытаюсь я уклониться от приглашения в гости.
- Потом сходишь. Я тебя надолго не задержу. Видела вчера твоего папу. Счастливый такой. Че, Татьяна Марковна приезжает?
- Да, сегодня поедем её встречать. Послезавтра уже у Алиски вручение аттестатов и выпускной. А у меня последний экзамен и свободна.
Лелька ставит передо мной чашку с офигенно пахнущим капучино, и я не нахожу в себе сил отказаться.
Я сижу над конспектами за столом, по привычке забравшись на стул с ногами, когда в дверь комнаты входит мама и включает верхний свет.
- Глаза испортишь, Кирюш.
- Лампа яркая ж, мам, - не соглашаюсь я и сразу меняю тему: - Как прошло? Как Алиска - звезда?
- Конечно, - отвечает она с гордой улыбкой сразу на последний вопрос. - Стандартный выпускной. Как мой, как твой. Мальчишки сразу ушли в отрыв, ваши, помнится, вели себя посдержаннее.
- У Ромки не забалуешь. Он всем внушил не портить последнее школьное торжество, превратив его в обычную пьянку. Для этого полно других поводов и дней.
- Рома всегда был разумным мальчиком. И мы с его мамой, если честно, надеялись, что вы будете встречаться. Ему ты точно нравилась еще с младших классов.
- Давай вспомним еще и мою любовь в садике, - закатываю я глаза. - Чего это ты вдруг роль свахи примеряешь? Я же уже пристроенная, в сватовстве не нуждаюсь.
- Просто… выпускной, речи, воспоминания… - улыбается она с грустью. - Уже и вторая моя девочка школу закончила. Трудно удержаться от сентиментальных мыслей.
- Не сдерживайся, - милостиво разрешаю я. - Можешь даже меня обнять.
Мама от предложения, конечно же, не отказывается, подойдя сзади ко мне и обвивая руками за шею и плечи. И пару минут мы молчим.
- Кира, - говорит мама резко, будто долго думала и, наконец, решилась. - А ты не хочешь перевестись в Тюмень? Никита уехал, его можно ждать и в Тюмени.
- Он через год вернется, - оборачиваюсь я на нее, и она разжимает обнимавшие меня руки. - Мне обратно переводиться?
- Можешь и обратно. Может, к тому времени уже и я закончу свои дела на Севере, и мы вернемся всей семьей.
- А Алиса? - спрашиваю я.
- Алиса же еще не подала документы. Если ты согласишься, возможно, и она тоже.
- И бросит Костика? Да ни за что, - обоснованно сомневаюсь я.
Даже не сомневаюсь, а знаю точно.
- Да, ты права. Костю она не бросит. Тем более теперь. Ему стрессы противопоказаны. Ну, я хотя бы попыталась, - улыбается мама. - Пойду спать. Ты долго еще будешь учить?
- Не знаю. Может, час…
- Не засиживайся. Помни - ясная голова на экзамене важнее одного зазубренного билета.
Она целует меня в щеку и уходит.
За час я не успеваю все повторить, точнее, отвлекаюсь на обмен сообщениями с Никитой, который написал с уверенностью, что я увижу его послание только утром, но я не удержалась и ответила. И зависла минимум на полчаса. Он, узнав, что я, как и положено студенту, провожу ночь в штудировании конспектов, вынуждает меня пообещать лечь спать. И даже звонит - чтобы наверняка.
- Ты и так все знаешь. Дай мозгам отдых. Лучше утром еще раз прочитай, в метро или пока будешь ждать своей очереди. Время еще будет. Сейчас спи.
И я иду спать.
А просыпаюсь от того, как скрипит открывающаяся дверь. В комнате достаточно светло, значит, уже утро, хоть и раннее.
Тру воспаленные глаза и смотрю на вошедшего. Это Алиска. В выпускном платье, босиком, в руках босоножки. Ничего не говоря, забирается наверняка грязными - если она не сейчас сняла босоножки, а что-то подсказывает мне, что не сейчас - ногами на кровать.
- Эй, систер, - хриплю я возмущенно, - ты б помылась для начала.
Она сидит, смотрит в пустоту, ничего не отвечает и никак не реагирует.
- Хей, ты чего? Алис! - я подскакиваю и сажусь рядом с ней.
- Я решила поступать в Тюменский ВУЗ.
- Какой? - не понимаю я спросонья. - З-зачем? Что случилось?
Я встревожена, но не сильно, ведь сестра сидит передо мной и выглядит нормально. Ну почти нормально. Что бы ни произошло, это не может быть очень страшно. Ночной разговор с мамой, конечно же, первым приходит в голову - может, они уже тоже поговорили и Алиса все же согласилась, несмотря на мою уверенность в обратном?
Она долго молчит, а когда, наконец, нарушает сгустившееся вокруг нас молчание, голос ее дрожит.
- Костя… - глубоко вздыхает, сдерживая слезы, и продолжает: - Костя… у… уехал.
- Куда? - снова не понимаю я.
- В Германию.
- Зачем? Что ему делать в Германии? - Алиса мысль не развивает, и мне приходится задавать наводящие вопросы.
- Жить. Родители увезли его туда навсегда. Тетя Валя оформила документы. Ты же знаешь, что она немка.
- Это из-за…? - посещает меня догадка.
- Да, - она не дает мне закончить. - Они надеются так оградить его от компании и от… - вздыхает и сама тоже не договаривает. - Будто это возможно оградить его от него самого.
Горько усмехнувшись, сестренка пытается улыбнуться.
- А… когда? Как ты узнала? - снова, как и полтора года назад, я не могу поверить в то, что слышу.
Тогда это был разговор с мамой, теперь с сестрой.
С Виткой и Викой мы встречаемся в кафе недалеко от школы - девчонкам так ближе к дому, а мне все равно, так как живу я одинаково далеко отовсюду.
Когда я подхожу, Обухова - фиолетовый цвет волос давно сменился на темно-красный - уже сидит за столиком в уютном углу летней веранды, а Свяжина, как всегда, опаздывает. Мы с Виолеттой успеваем сделать заказ и выпить каждая по клюквенному - очень освежающему, официант не обманул - лимонаду из запотевших стаканов, когда, наконец, как ясно солнышко, появляется наша Вика.
Она входит не обычной своей быстрой и внушительной, как продвижение вперед ледокола "Ленин", походкой, а медленно и как-то излишне осторожно. Словно у нее болят ноги или спина. Или вообще вся она болит. Мы с Виолой недоуменно переглядываемся - Вичка, конечно, мастер по болячкам, но обычно она о них только говорит, не скатываясь в театральные представления.
Но Вика делает еще буквально несколько шагов по отношению к нам и причина ее странной походки и фигуры становится очевидной - вперед выступает уже достаточно большой округлый живот.
- Ты знала? - спрашиваю я подругу, но, еще не задав вопрос, по ее крайне удивленному выражению лица, вижу, что для нее Викино положение - такой же сюрприз, как и для меня.
И, возможно, такой же неприятный.
- Привет, девчонки, - плюхается на стул возмутительница спокойствия.
- Привет, - тянем мы нестройно, не скрывая состояния шока, превратившего наши лица в безэмоциональные маски.
Я не могу отвести взгляда от того места, где раньше у Вики была очень тонкая талия, а теперь под ее платьем будто надет спасательный круг.
- Че застыли-то? Ну пузатая, и че? Не урод и не смертельно больная, не вижу повода для скорби на физиономиях.
- Так-то да, - соглашается Обухова, - но ты бы хоть предупредила.
- Чтобы вы встречаться со мной не захотели? Аха! Я и так чувствую себя изгоем. Брат от меня шарахается, Владик появляется только когда позвоню и скажу, что мне что-то капец как надо, и папаша, прямо скажем, тоже не в восторге. Но хоть не бегает от меня, как от чумной.
- А ты… как вообще…
- Как-как? Как все, Обухова. Альтернативного способа не изобрела, почкованием размножаться не научилась.
- Я не про способ зачатия спрашиваю, - огрызается на Викин наезд Виолетта. - Как ты залетела, я немного представляю. Поосторожнее нужно себя на автобусных остановках вести и использовать их по назначению, а не…
- Фу! - кривится Свяжина, недовольная тем, что Витка напомнила ей о "грешках молодости", правда, рассказывая нам о своих "необычных местах", она их грешками не считала, скорее, хвасталась.
- Как ты рожать решилась? Автор всего этого пузатого безобразия - Владик, тут ничего не поменялось, ты не поумнела?
- Не поумнела, - вздыхает с досадой.
- И как же карьера дизайнера? - робко спрашиваю я, стараясь не нарываться на грубость, но и не спросить не могу - будущее школьной подруги меня волнует почти как своё.
- Возьму академ, - отмахивается она, подзывая официанта. - Или не возьму. К сентябрю я уже должна родить, так что, может, получится всё совместить, так сказать, без отрыва…
- Что совместить? Вик, ты не рыбок заводишь. Ты хоть понимаешь…? - начинает Виолетта, но Вика ее резко обрывает.
- А ты понимаешь? Сама скольких родила? Ладно, девочки, хватит нравоучений и нотаций. Да, сюрприз, вижу, не удался, вы не в восторге, но ничем другим мне вас порадовать нечем. Поэтому давайте закроем тему - я догадываюсь обо всем, что вы можете сказать насчет моих мозгов и места, где они у меня сосредоточились, слышала это уже не раз и хорошо запомнила. И феи-крестной у меня нет, поэтому взмахом волшебной палочки мой ребенок - кстати, это будет девочка - не рассосется. Давайте вы это переварите без меня, и как-нибудь потом выскажетесь, а пока поговорим о вас.
- Ну тебя нам не переплюнуть, - смеюсь я, надеясь сгладить напряженную атмосферу за столиком. - На фоне твоих новостей наша жизнь скучна и безынтересна.
- Проводила папу?
- И не только папу. Это был какой-то жуткий месяц. Одни проводы и слезы.
- А еще кто уехал?
- И папа, и Алиска, и Костик, и Никита улетел в Америку.
- Ни фига себе списочек! - присвистывает Вичка, всегда гордившаяся своим умением свистеть и не упускающая возможности продемонстрировать свое мастерство. - А Никита надолго? Я ему звонила пару месяцев назад, он ничего не сказал.
Информацию о звонке я старательно советую себе игнорировать - ревновать к бывшей девушке глупо, тем более сейчас, когда она глубоко и безнадежно беременна от другого. Но и не могу отделаться от неприятного ощущения, которое вызывает у меня это странное нежелание Вики оставить Никиту и их общение в прошлом - я этой ее тяги не понимаю и не могу принять. Но мысли свои держу при себе. Говорить об этом с Никитой тоже зареклась - когда пыталась, он уверял меня, что сам никогда ей не звонит и отвечает далеко не с первого раза, а только когда Вика его достанет. И, отвечая, первым делом просит ему не звонить, но она постоянно находит какие-то веские причины для звонка - в это я легко могу поверить. Отделаться от Свяжиной очень и очень трудно. В итоге я отстала и даже не стала брать с Белова обещания не общаться с бывшей - если совсем честно, то у меня и не было на это морального права. Сама же я продолжаю иногда общаться с Дэном, хоть это и не одно и то же - он мне не бывший.
Ну вот, все вещи по хаотично составленному списку собраны и в чемодан уложены. Можно, наконец, застегнуть его молнию, хотя у меня есть некоторые сомнения, что мне удастся это сделать - и вещей упихала слишком много и, кроме того, боюсь, что за две недели лежания в открытом виде чемодан забыл, как это делается.
Так как путешествия в моей жизни бывают нечасто, и кроме поездки в Лондон с Никитой два года назад, я больше нигде не бывала, своего чемодана или даже дорожной сумки у меня не было, а семейные отбыли в Тюмень. В прошлый раз Никита давал мне один из своих чемоданов, теперь же мне пришлось озаботиться покупкой собственного. Выбрав небольшой пластиковый чемодан с печатью Эйфелевой башни на крышках - я же не куда-нибудь лечу, а в Париж, - я сразу же разложила его на полу под окном в своей комнате, решив, что буду скидывать в него вещи, которые мне могут понадобиться с собой.
И первым, что я в него закинула, был мой уже не новый, но лишь единожды пригодившийся загранпаспорт. Потом туда же, прямо в паспорт, я вложила купленные евро, распечатки своих билетов и брони в отеле. Хоть я уже знала по первому опыту, что копии электронных билетов не нужны, посадочный талон выдадут по паспорту, мне было спокойнее, когда в руках у меня была бумажка.
И так, день за днем, по ходу попадания мне на глаза или приобретения нужных в поездке вещей, мой новый чемодан постепенно наполнялся. Точнее, беспорядочно накидывался. А сегодня, сразу после завтрака, съеденного в обед, я потратила пару часов, чтобы все накиданное еще раз разобрать и, уже по-человечески упаковав и вычеркнув из списка, снова уложить.
Занимаясь сборами, я жалела, что рядом нет мамы - она просто гений в этом деле, и способна в маленькую сумку вместить полшкафа, а вынужденная обходиться без ее талантов, я смогла взять далеко не все. Но и во время прошлых моих сборов мама тоже отсутствовала, зато тогда рядом все время вертелась Алиска, вставляя свои замечания и ценные советы.
Сегодня мне бы ее помощь, да и просто мельтешение у меня перед глазами, не помешали бы - я скучаю по сестре. И когда пытаюсь в одиночку закрыть чемодан, ненадолго зависаю над ним, вспомнив, как на этом этапе Алиса навязала мне свою супермодную брендовую куртку из тончайшей кожи - подарок Юльки. Приезжая с показов и неизменно привозя обновы для меня, подруга и про мою сестру никогда не забывала.
- Хоть там сейчас и лето, все равно туманно, дождливо, а значит, холодно. Без куртки такой мерзлячке, как ты, не обойтись. А моя и красивая, и места много не занимает - вон, в ладони, можно сказать, умещается.
- Аха, в чьей? - скривилась я, но доводы ее сочла разумными, и над тем, чтобы взять-таки куртку, задумалась.
У нас тогда тоже был июль, и жара в городе стояла такая, что даже легкие платья казались лишними, но на Туманном Альбионе совершенно иные температурные нормы.
- Бери, говорю! - настаивала назойливая сестрица, повышая голос. - Блин, чего ты ломаешься? Я бы на твоем месте прыгала от радости от такого предложения. Тебе дают поносить бомбического Филиппа Плейна, а ты еще думаешь?!
- Не ломаюсь я. Твой Плейн, безусловно, классный, просто я бы предпочла свою тканевую ветровку. Мне кажется, она практичнее.
- Ну Кира! - она едва не топнула ногой, но, быстро сообразив, что так ничего не добьется, присела на колени рядом со мной и полнющим через край чемоданом, заискивающе добавила: - Ну ладно, скажу честно - я не столько о тебе пекусь, хотя это тоже, конечно, сколько хочу хотя бы так побывать в Лондоне. Не я, так хоть моя куртка. Ну чего тебе стоит?
Ее признание не сразу, но заставило меня улыбнуться.
- Так бы и сказала. Ладно, клади своего Плейна.
- Э, нет, - выразительно замотала головой сестрица, - его в чемодан нельзя, помнешь. На себе перевози.
- В такую жару?! - вскинулась я. - Ну знаешь, спасибо, конечно, за заботу, но я своими шмотками обойдусь. Пусть они и не такие шикар…
- Мы же ночью поедем тебя провожать, - перебивает она нетерпеливо. - Ну какая жара ночью? Блин, до аэропорта я сама его донесу. А в самолете вряд ли будет пекло. Положишь на багажную полку, в конце концов.
И я сдалась. В благодарность Алиска помогла мне застегнуть молнию на распухшем чемодане Никиты. Теперь же мне приходится справляться самой.
Накрываю уложенные несвернутыми на самом верху мнущиеся блузки и юбки - надеюсь, так они доедут с минимальной потерей товарного вида - крышкой и, придавив сверху коленом, тяну за собачку в виде пирамиды перед Лувром. Она поддается с трудом, и после пяти минут попыток я даже подумываю сходить за Лелькой, но стоит мне об этом подумать, как молния волшебным образом застегивается.
Поднимаю чемодан на ножки и, поразившись его тяжелости, вслух - теперь это мое обычное состояние - радуюсь, что он на колесах. Притаскиваю из ванной напольные умные весы и водружаю на них чемодан.
Цифровая панель высвечивает 20,2 килограмма.
- Нормально, - заключаю и облегченно вздыхаю.
Кладу поверх того самого Плейна - в Лондоне я умудрилась потерять несколько страз с вышивки на спине, и сестренка отказалась его забирать. Меня отсутствие пары бусин не смущало, и я спокойно носила куртку. Прошлая поездка удалась, и Плейн мне тогда очень пригодился, поэтому и сейчас я беру его с собой - как защиту от ветра и как талисман.
Регистрацию на мой второй - из дома, но третий, если считать обратный перелет из Лондона - в жизни рейс я прохожу быстро и без проблем. Багаж у меня в пределах нормативного веса, никаких запрещенных предметов в нем тоже не находится, поэтому мне выдают посадочные, на чемодан прикрепляют липкую ленту с моими данными, и он уезжает на транспортере, а я двигаю на паспортный контроль. Сурового таможенника я заранее боюсь, поэтому стою прямо, как на построении, и с максимально серьезным видом смотрю в камеру. Потому что знаю по прошлому опыту, что на фото я получилась максимально непохожей на себя.
Перед фотографированием попала под дождь, тщательно уложенная прическа была безнадежно испорчена, тушь потекла, и ее пришлось стереть, а снимок фотограф сделала в момент, когда я только села на место и подняла голову. В итоге глаза получились испуганно распахнутыми, рот приоткрытым, а волосы прилизанными и, от влаги, стали намного темнее моего оттенка - жуть жуткая, короче. И узнать меня, действительно, на ней очень трудно.
Несколько раз переведя взгляд с фото в паспорте на меня, таможенник, наконец, ставит штамп и открывает мне выход в зону досмотра. Процедура для меня хоть и не новая, но всё равно волнительная, и я едва не забываю паспорт с талоном в ящике для одежды, но вскоре и этот этап остается позади, и, минуя за ненадобностью дьюти-фри, я оказываюсь в огромном зале ожидания вылета.
Ряды кресел вдоль многочисленных выходов, киоски с сувенирами, автоматы со снэками, и кафешки, кафешки, кафешки. Но меня вновь привлекает стеклянная в пол стена, за которой как на ладони, виднеется взлетное поле и прикованные к зданию аэропорта телетрапами стальные большекрылые птицы. Возле них снуют люди в спецодежде и, как и в первый раз, когда я была в аэропорту с Никитой на первом свидании, я увлеченно наблюдаю за их действиями. За проверкой шасси и прочих систем, за погрузкой на борт питания и багажа - вижу свой, как он едва не сваливается с самой вершины горы на тележке, но его подхватывают и возвращают на место, - и за соблюдением прочих предполетных процедур.
Пока глазею на самолеты, вспоминаю расстроенное и даже потемневшее лицо Дэна на мой отказ подняться в его квартиру.
Но я знаю, что поступила правильно. Да, я обижена на Никиту за его молчание, но я же не собиралась всерьез ему таким образом мстить, а значит, не стоило давать Дэну ложных надежд. Наверняка же он звал меня не за тем, чтобы обстановку своей квартиры продемонстрировать, и уж точно не похвастаться ремонтом или предметами мебели, и вряд ли жаждал показать детские фотографии - свои или моей тёзки Киры. Хотя на нее посмотреть было бы любопытно. Но не у него дома.
Не думаю, что он бы набросился на меня с порога, но точно попытался бы обаять, соблазнить, совратить и лишить способности сопротивляться его чарам. А я помню, как неадекватно реагирует на него мое тело и мутнеет разум. Поэтому наедине мне с ним лучше не оставаться. От греха…
Я, конечно, уверена, что не способна изменить Никите ни при каких обстоятельствах и методах обольщения, но проверять это не хочу. И точно знаю, что не отнеслась бы с пониманием к тому, что Никита принял подобное приглашение в гости от Вики, например, или какой-нибудь своей новой американской знакомой. Более того - я бы расценила это как неуважение ко мне, к моим чувства и нашим отношениям, в принципе. И поэтому просто не могла принять иное решение.
Когда объявляют посадку на мой рейс, я одной из первых занимаю своё место у окна у левого бокового выхода в салоне "Боинга". Видимо, еще довольно нового, потому что в воздухе всё еще сохраняется характерный заводской запах кожи, резины и пластика. Обивка кресел еще не вышаркана, подлокотники не исцарапаны, иллюминаторы не заляпаны, а кнопки на панели над головой выглядят исправными.
Вскоре двигатели начинают гудеть, массивная машина трогается с места и движется к точке взлета. Приветливо улыбающиеся стюардессы встают между кресел и приступают к демонстрации действий при экстренных посадках под голосовое сопровождение на двух языках. И, похоже, я оказываюсь единственной, кто смотрит эту пантомиму.
Выписав по идеально ровному асфальту кривую дугу и заняв исходную точку, самолет на некоторое время замирает, двигатели набирают обороты, шум от них становится все сильнее, я чувствую вибрации спиной, прислоненной к спинке кресла, и сердце мое замирает в ожидании. А когда махина, наконец, срывается с места и мчит вперед, меня вжимает в спинку еще сильнее и я, кажется, забываю дышать.
В прошлый раз было не так страшно - рядом был Никита, который говорил мне что-то ободряющее, хоть я и не слышала его из-за гула, держал за руку, и я до боли вцепилась в него ногтями. Больно было даже мне, не представляю, как он терпел мою хватку, но он улыбался. Я хотела улыбнуться в ответ, но не могла.
Сейчас никто меня не поддерживает, и все ощущения будто в новинку.
Боинг мчит по взлетной полосе, разгоняясь все сильнее, пока, наконец, шасси не отрываются от земли и не прячутся под закрылками. Сердце ухает вниз, я поворачиваю голову к окну и смотрю на стремительно исчезающий внизу город.
Если честно, не скажу, что я в восторге, скорее, в панике. При взлете у меня закладывает уши, и это очень неприятное ощущение. Странный звенящий шум я испытываю на протяжении всего трехчасового пребывания в воздухе, и поэтому вздыхаю с облегчением, когда капитан объявляет о том, что самолет приступил к снижению.
Сбрасывая скорость и медленно теряя высоту, Боинг плавно заходит на посадку в аэропорту Шарля де Голля. Шасси со стуком касаются мокрого от моросящего дождя дорожного полотна из высококачественного асфальта и, приятно шурша, катятся к терминалу, везя нас к рукаву. Из динамиков раздается официальный голос старшей стюардессы, оповещающей о совершенное посадке и температуре в городе прибытия. Не успевает она договорить, как самолет замирает на месте, и двигатели резко перестают крутиться и гудеть. В салоне раздаются редкие аплодисменты.
Я - дитя большого города и обожаю мегаполисы, восхищаюсь высотными зданиями - мое любимое место дома Москва-Сити, мой собственный мини Дубай. Настоящий я, конечно, видела только в сети, но обязательно когда-нибудь съезжу. Он есть в моем шорт-листе.
Специально приезжая иногда в Сити, любуюсь тем, как эти "груды из стекла и бетона" днем блестят на солнце и отражают его лучи, а ночью иллюминируют разноцветными огнями.
В городах я люблю яркость красок, бешеный ритм жизни, толпы людей на улице, разнообразие их лиц, смешение рас и культур, водоворот акцентов и диалектов. Мегаполис - это наглядный пример оксюморона во всем: в каждом событии, действии, соседстве…
Но это не просто мегаполис. Не просто столица. Это Париж!
Увидеть и умереть.
Я наслаждаюсь каждой секундой пребывания здесь. Глазею по сторонам, пока мы едем из аэропорта в отель, восторгаюсь архитектурой, историей, которая буквально сквозит из каждого булыжника на мостовой, со школы знакомыми - из текстов по испанскому и английскому - местами и достопримечательностями, и впитываю в себя каждый шорох, каждый звук, всё разнообразие запахов.
- Куда хочешь отправиться в первую очередь - на Эйфелеву башню? - ехидно улыбается Шефер.
- А где наш отель? - не реагирую я на подколку.
- На Монмартре.
- Вот туда и направимся. Не хочу терять драгоценное время.
- Что, даже не отдохнешь после перелета?
- Душ приму резко и пойдем. Кстати, каблы свои смени на нормальную обувь, а, не хочу слушать твоё нытье про трудовые мозоли.
- Нормально! - возмущается подруга. - Я ее в Париж привезла, а она мне нытья простить не может. Во-первых, я на шпильках хожу, как ты в своих кедах, а во-вторых, я уже сникерсы приготовила. Знаю твою маньячность к прогулкам.
Я киваю, не отрываясь от окна.
*
Закинув чемодан в мой номер в отеле - Юлька сняла два номера, потому что сама будет жить с Антуаном, который пока отсутствует, но подъедет через пару дней, а втроем жить нам явно будет неудобно, - и переодевшись, мы отправляемся пешком по району. Проходим по пляс Пигаль и зависаем на час у Стены любви, где я выискиваю главные слова на всех известных мне языках - насчитываю десять. С презрением отказавшись от поездки на фуникулере, поднимаемся по лестнице к базилике Сакре-Кёр, где к нам привязывается парень турецкой - или другой какой арабской - наружности с очень длинным, трудночитаемым именем. Он увязывается с нами до площади Тертр, таскается по сувенирным лавкам, тихим улочкам и скверам. Единственный плюс от его компании в том, что он сфоткал нас вдвоем. Избавиться от прилипчивого парня нам удается, только согласившись дать ему номер телефона. Причем из нас двоих он явно отдает предпочтение мне, хотя Юлька модель и вообще девушка очень яркая, я же не стремлюсь выделяться, но ему приглянулась. Поэтому и телефон он требует именно мой.
Я называю цифры, а когда турок набирает их на телефоне и делает дозвон, мысленно радуюсь, что не поддалась мысли соврать одну из цифр, как делаю обычно дома, динамя особо навязчивых пикаперов. Начитаются теории, и давай на окружающих упражняться. Мы обещаем созвониться вечером, когда закончим прогулку, но, конечно, ни она, ни я делать этого не собираемся.
Расставшись с турком, заходим в кафе "Две мельницы" - оценить аутентичность, хоть я и не люблю "Амели", но мимо пройти не могу. Тем более после подъема на холм по этой "лестнице, ведущей в небо", мы изрядно устали и нам просто жизненно необходим привал. Где еще его делать в Париже, как не за столиком знаменитой кафешки?
Да и есть уже очень хочется. Ни нормального завтрака, ни обеда у нас не было, поэтому будем наверстывать ранним ужином.
- Ну, рассказывай, как у вас с Никитой дела. Как любовь на расстоянии - крепнет?
Я вздыхаю.
- Крепнет. И тестируется на прочность.
- Уже?! Не рановато? - округляет Шефер и без того не маленькие глаза, становясь похожей на анимешного персонажа.
Сейлор-Мун, если бы та была моделью.
- Да пропал больше чем на неделю. Ни звонков, ни сообщений. То несколько раз в день писал и звонил, то полный игнор.
- Так, может, телефон потерял? Или, не знаю, интернет отрубили…
- И мобильный тоже? - фыркаю.
- Ой, в Штатах такие мудрёные тарифы, я за годы так и не разобралась, и постоянно влетаю на роуминге. Так что всё может быть.
- Не может. Мои сто пятьсот сообщений он получил и даже прочитал, так что со связью у него все нормально, однако отвечать не торопился. Пару фоток, правда, прислал. Мемориал Линкольна, и то мне пришлось погуглить, чтобы понять, что это за здание с колоннами, еще вход в музей шпионажа и кучу разных самолетов разных времен в одном месте.
- Музей астронавтики, наверное. Я там была.
- Может, - не спорю я, своего мнения по теме не имея.
Официант, хотя тут правильнее говорить гарсон, приносит наши напитки и салаты, и мы ненадолго замолкаем.
- И что, так и не пишет? Вообще? А ты?
- Ну не вообще. Сегодня объявился. Пожелал хорошо отдохнуть в Париже и не шалить.
Сегодня четвертый день, как я тусуюсь в Париже, и была уже почти везде. Из того, что знала и куда хотела попасть, разумеется. Так-то осталось еще гораздо больше мест, где я не была.
Посетила все известные мне достопримечательности - прогулялась по местному "Сити" с третьей, современной аркой, со всех сторон обошла Триумфальную с её вечным огнём, поднялась пешком на Эйфелеву башню, постояла на мосту Мирабо, под которым катится Сена, и башню Монпарнас, конечно же, не забыла. Ну и Лувр с его спорными, но для меня красивыми пирамидами не обошла вниманием - надо же составить своё собственное мнение.
Приобщилась я и к релаксу на травке на Марсовом поле, и к созерцанию величия Сорбонны, и к наслаждению тишиной на зеленых стульях в Люксембургском саду.
Почувствуй себя парижанкой…
Из символов современности в рамках гастрономического и не только тура мы - то есть я, а у Юльки просто не было выбора - не могли пройти мимо ресторана Максим, отеля Ритц и не поесть лучшее во Франции мороженое в угловом кафе на острове Сен-Луи. И не упустили возможности пробежаться по брендовым бутикам на Елисейских полях и улице Сен-Оноре, и поглазеть на корты Ролан Гаррос, хоть турнир Большого шлема давно прошел.
И все эти дни я честно игнорировала сообщения от Никиты, которых не то чтобы было очень много - не бомбил меня информацией, - но все же он писал регулярно. Ничего особенно важного и требующего немедленного ответа, но, учитывая тотальное молчание последних дней, я радостно реагировала на каждое уведомление. Но, помня о данном обещании, успешно подавляла в себе желание ответить и узнать, в чем была причина недавнего игнора.
Это было нетрудно хотя бы потому, что во мне несильно, но все же тлела обида, подбивающая ответить Никите тем же, да и дни в Париже были очень насыщенными.
Мы уходили из номера сразу после завтрака и до позднего вечера слонялись по улицам и площадям, мостам и скверам, курсируя экспресс-электричками от одного памятника к другому. И вечером вваливались в отель без сил и без ног. В душ я шла уже почти ползком, а потом замертво валилась на кровать.
А на завтра уже был намечен новый маршрут, и времени на втыкание в телефон ни перед сном, ни утром попросту не было.
Сообщения я получала где-нибудь в городе, читала их во время обеда или в Старбаксе за чашкой любимого шоколада и закрывала мессенджер. Поступала так почти со всеми переписками, кроме тех, что от родителей. Этим если не отвечать, они найдут меня через Интерпол. Поэтому маме с папой каждый вечер шлю дежурное "у меня всё хорошо, была там-то" и фото дня.
Дэн тоже не давал мне забыть о себе, то информируя меня, как ему понравилась наша прогулка и что он не прочь ее повторить после моего возвращения, то спрашивая, нравится ли мне в Париже и не жалею ли, что поехала сюда без него. Это, конечно, смелое заявление, даже Юлька впечатлилась, но Дэну наглости не занимать.
Вчера, например, он написал мне свое традиционное:
"Не скучаешь?"
И я даже ответила:
"Конечно же, нет!"
"Сделаю вид, что поверил" было мне ответом.
Я фыркнула и откинула телефон на другую сторону большой кровати - в поединке самомнений я, в любом случае, в проигрыше.
На сегодня у нас в планах вылазка за пределы Парижа - во дворец короля Солнце, и я, как перечитавшая не по одному разу большинство романов Дюма, собираюсь туда в радостном предвкушении.
- Готова? - без стука входит в номер Юлька. - Такси уже ждет.
Я молча киваю, и мы спускаемся вниз по узкой, покрытой ковровой дорожкой, лестнице.
- Бонжур, - говорим улыбчивому и явно влюбленному в Юльку портье за фигурной стойкой и, выйдя в серую дверь, садимся в Ситроен.
- Как Никита - пишет? - спрашивает подруга, пока такси замирает на светофоре.
- Пишет. Ночью пришло от него сообщение.
- Ты и ночью телефон проверяешь?
- Утром увидела, но отправлено оно уже после того, как я в последний раз брала в руки телефон, чтобы поставить будильник.
- Ох уж этот будильник… - стонет она страдальчески. - Я его включаю только когда у меня съемки или неделя моды. И вот с тобой еще… В такую рань вставать, чтобы ножки мои бедные пешедралом мучить. Где мои мозги?
- Только не ной, пожалуйста. Тебе пешие прогулки полезны. Ножки твои бедные в тонусе будут - для подиумной модели сплошная польза. И заметь, тренировки со мной на свежем воздухе и бесплатны, а в фитнесе ты тренерам платишь и дышишь черти чем.
- Даже спорить не буду. Че пишет-то твой благоверный? - возвращает она нас к началу разговора.
- "Чуччи, пришли хотя бы фотку с башней, что ли", - цитирую я по памяти.
- Оригинально, - закатывает глаза Шефер и, подозрительно скосив на меня глаза, спрашивает: - Послала?
- Нет, конечно, - возмущаюсь. - Я держу обещание.
- А давай я ему пошлю, - оживляется подруга так, что подпрыгивает на заднем сиденье такси и упирается головой в потолок. - Ту, с голландцами у Факела Свободы. А что, символичненько: Париж и Нью-Йорк - братья навек.