
Этого дня я ждала с нетерпением. Выскочила из-под одеяла ещё до звонка будильника, быстренько приняла душ и даже успела позавтракать до той поры, когда заспанная соседка по квартире, пошатываясь, выползла из своей комнаты. Сама квартира была довольно маленькой. Ремонт в ней делался ещё в те благословенные времена, когда люди, не развращенные западным капитализмом, верили в светлое социалистическое будущее. И всё же это было лучше, чем общага с необходимостью делить комнату ещё с тремя девушками и отстаивать по утрам очередь в туалет.
Впрочем, если всё сложится хорошо, со временем я смогу найти жильё попросторнее. Стажировка в ООО «Эверест», одной из крупнейших инвестиционных компаний Москвы, виделась мне счастливым билетом к осуществлению мечты об обеспеченной жизни в столице, а не в родном, богом забытом городке на Урале.
Когда однокурсники узнали, где мне предстоит набираться опыта летом, каждый, начиная от стабильных троечников и заканчивая такими же очкастыми ботаниками, как я, едва слюной не изошел от зависти. Конечно, большинство студентов финашки* ждёт скучная и не слишком перспективная работа в бухгалтерии. Мне же посчастливилось попасть в самое сердце финансового мира – отдел торговли ценными бумагами.
– Уже идешь? – поинтересовалась окончательно проснувшаяся соседка.
– Угу, пожелай мне удачи.
Я мазнула блеском по губам и игриво улыбнулась собственному отражению. Пусть едва заметный макияж и не сделает из угловатой блондинки при росте метр семьдесят расписную красавицу, для финансиста главное – мозги, а не смазливая внешность.
– Ни пуха, ни пера, – прозвучало напутствие соседки.
– К черту, – ответила я, выскакивая за дверь.
Трястись в метро, а затем и в переполненном трамвае было не привыкать. Как обычно, мне отдавили ногу, и пришлось, выпрыгнув из «рогатого», хромать ещё с пол остановки, пока, наконец, не показалась она! Пятнадцатиэтажная высотка.
Я на мгновение замешкалась, остановившись у здания ровно в половине девятого, и завороженно наблюдала, как автоматические стеклянные двери открывали передо мной вход в мир, который раньше я видела только на экране телевизора.
«Не дрейфь, Таисия Почуева. Это твой счастливый день!» – сказала сама себе, решительно шагнув внутрь, и… чуть не распласталась на белом керамограните. Узкая юбка-карандаш подозрительно затрещала. Шов, который, казалось, был зашит намертво, не выдержал неравной битвы со скользким после уборки полом, и теперь скромный в нормальном виде разрез тянулся почти до середины бедра.
– Предупреждать же надо, что мокро, – буркнула еле слышно, поправляя съехавшие набок очки.
– А нечего тут ходить, – возмутилась выскочившая из ниоткуда уборщица, не обладавшая ни каплей сочувствия, зато имеющая, как оказалось, феноменальный слух. – Рабочий день ещё не начался, а уже натоптали!
– П-простите, – смущенно пролепетала я, извиняясь по сути за два едва заметных следа от каблуков.
– Чего уж! – сменила гнев на милость женщина и махнула рукой. – «Эверест» – там.
– А как вы догадались про «Эверест»? – недоумевала я.
– А как не догадаться-то? Пять лет подряд одно и то же. Все люди как люди, на работу приходят к десяти, и только стажёры к девяти, как на пожар, бегут. А мне потом полы второй раз мыть!
– П-простите, – извинилась за всех стажеров разом и поспешила в указанном направлении подальше от бдительных глаз ворчливой уборщицы.
Собственно, в её указаниях не было особой необходимости. У лифта обнаружилась пластиковая табличка, где в самом верху, напротив цифры пятнадцать, крупными буквами стояло гордое «Эверест». С трепетом нажав нужную кнопку, я понеслась навстречу к вершине.
Лифт выпустил меня в светлую, просторную приемную. С одной стороны, у стены, разместились пока ещё пустующие диванчики, всю другую – заняло большое панорамное окно, с которого открывался умопомрачительный вид на Кремль. За стойку ресепшена, цокая каблуками, уже спешили две симпатичные девушки. Завидев меня, они натянули на лица профессионально-приветливые улыбки.
– Доброе утро! Чем я могу помочь? – поприветствовала одна, едва я успела приблизиться.
– Доброе утро, – задушив в душе волнение, твердо ответила я. – Мне нужно в отдел кадров. Я на стажировку.
Девицы немедленно поскучнели.
– Новенькая что ли? И к кому? – поинтересовалась, если верить бейджику, Катерина.
– Новенькая, – подтвердила я, – Таисия Почуева. К Ищенко Михаилу Петровичу.
Катя прыснула со смеха, но тут же взяла себя в руки и сочувственно посмотрела на меня:
– Ну, удачи. Тебе туда, – и указала рукой в коридор. – Вторая дверь направо – отдел кадров. Леночка вот-вот подойдёт.
– Михаил Петрович! – на мой радостный крик обернулись все трейдеры. Я же нетерпеливо вскочила навстречу изрядно припозднившемуся начальству. – Вам неправильно мою фамилию сказали. Я – Почуева.
Про жвачку и булки намеренно пропустила мимо ушей: я слышала, что у трейдеров принято панибратское обращение друг с другом, и, вероятно, начиналось оно с первой же секунды.
– Ты – Почучуй, – нараспев и явно наслаждаясь тем, что говорит, выдал шеф. – С этой минуты и до конца своей стажировки.
Хорошенькое начало, что и говорить. От обиды слова застряли в горле, и с губ, вместо них, грозило сорваться нечленораздельное бульканье. Со всех сторон доносились смешки. Даже Афанасий, выглядывавший из-за спины Михаила Петровича, не стесняясь, прыснул в кулак.
– Сидеть будешь там, – не обращал внимания на моё возмущение начальник.
Его указующий перст прочертил направление куда-то в самый дальний, никем не занятый угол. Подслеповато щурясь, я едва разглядела в нём пыльную композицию из стола и стула. Уютное местечко. Ещё бы в кладовку меня запихнул. Но ничего не поделаешь. С начальством не спорят. Во всяком случае, не в первый день.
– Хорошо, – смиренно ответила я, собирая разложенные листы с инструкциями.
– Твоя задача – молчать и не отсвечивать, – продолжал меж тем Ищенко. – Я работу дал – ты выполнила; я дал – ты...
– Выполнила, – подхватила я эхом, окончательно растерявшись.
Этот холёного вида, одетый с иголочки человек раньше представлялся мне совсем другим. Да ведь он и был другим! Помню, на отборе в стажёры все однокурсники от него рыдали! Одного он обозвал «кочерыжкой», другому норовил щелкнуть по лбу за незнание каких-то двух простеньких формул. Мне же все десять минут улыбался, взгляда не отводил – только сопел довольно и всё время поглаживал небрежную трехдневную щетину. В общем, демонстрировал верные признаки того, что беседа производит на него самое приятное впечатление.
Видимо, на него так повлиял понедельник. Я где-то читала, что в первый день недели все финансисты на работе ходят злые, как собаки. А всему виной хорошо проведенные выходные и последствия вечерних алкогольных возлияний в теплой дружеской компании. С этой стороны Михаилу Петровичу Ищенко – гуру финансового мира – положено быть вдвое злее, чем остальным.
– Чего стоишь, Почучуй? Булками шевели, – бросил шеф, и под насмешливые взгляды новоиспеченных коллег я посеменила к новому рабочему месту.
– Стоять! – Последовала от шефа противоположная предыдущей команда.
Я немедленно подчинилась и радостно замерла напротив целого арсенала из мониторов. Наверняка, раскаявшийся в собственной грубости начальник хочет исправить нелицеприятное впечатление. Сердце заколотилось в ожидании первого настоящего и, несомненно, полезного для будущего диплома задания.
– Принеси мне кофе, – выдохнул Ищенко, с размаху плюхаясь на стул, прямо на неосторожно оставленный на нём галстук.
– Кофе? – рассеяно проблеяла я, переводя взгляд от печально выглядывающей из-под начальственного седалища полоски шёлка на недовольную небритую физиономию.
Упомянутый кофе не укладывался ни в один пункт моего диплома. Может, шеф имеет в виду...
– А! – Собственная гениальная догадка заставила с облегчением расправить плечи. – Отчёт финансовой группы «Питчай» и данные о продажах чая и кофе?
Михаил Петрович грубо выругался.
– Кофе – это кофе. Запомни, Почучуй: темный, горький, бодрящий напиток родом из Бразилии. Иногда встречается с белой пенкой и в картонном стаканчике.
– Знаю-знаю, – подхватила я и зачем-то ляпнула: – Я каждое утро пью кофе с молоком и ем бутерброд с колбасой.
«Ой, дура! – одернула тут же саму себя. – Какое дело легенде финансового мира до твоих вкусовых предпочтений? Молчи, лучше, Тая!»
– Колбаса! – заорал Ищенко, прерывая мое мысленное самобичевание, и схватился за телефон. – Ну что встала? – продолжил надрываться начальник... и тут же деловито промурлыкал в трубку: – Тимофея Аркадича, пожалуйста. Это Михаил Ищенко. Он знает.
– Так вам кофе? – прилипнув каблуками к полу, я продолжала возвышаться над боссом.
– Кофе-кофе, – прошипел он, прикрывая рукой трубку. – И пожрать что-нибудь.
– Колбасу? – догадалась я, вспоминая недавний вопль. Может, у Михаила Петровича диабет, и есть приходится строго по часам? Тогда понятны странные смены настроения. При падении сахара диабетикам приходится ой как несладко – по родной тетке знаю.
– Какая, к черту, колбаса? – В карих глазах открыто читалось мнение об умственных способностях отдельно взятых стажёров. – Дуй в МакДак. Возьми каждому по картошке фри и по два бигмака.
Следующим утром я решила никуда не спешить. Устроила себе почти получасовое валяние в кровати и не вылезала из неё, пока соседка не хлопнула входной дверью. Как ни пугал предстоящий рабочий день в компании начальника, моё мнение о котором падало со скоростью падения акций «Колбасного дома», одно было в том дне хорошо: спешить к девяти необходимости не было.
Спокойно позавтракав, я приползла в офис к десяти, как делали все сотрудники «Эвереста». В этот раз в моих руках был не только старый потрёпанный портфель, доставшийся мне от мамы и бывший для меня чуть ли не талисманом, но и просторный бумажный пакет, устойчивый и довольно широкий. В пакете стояло то, что я никак не могла оставить дома. Моя золотая рыбка.
Вчера ночью она встретила меня с энтузиазмом потомственной пираньи, готовой за считанные секунды сожрать не только насыпанный корм, но и неосторожно опущенную в воду руку. Конечно, глупо было надеяться, что ветреная соседка – та ещё творческая натура – вспомнит о необходимости покормить вверенного её заботам питомца. Голова подруги, вечно забитая сплошь гениальными идеями, оказалась неспособна удержать приземленную мысль о том, что животные тоже хотят есть. Поэтому, решив не рисковать здоровьем своего чешуйчатого любимца, я и поволокла его на деск.
А что? В бухгалтерии и у юристов сотрудники со спокойной душой заставляли рабочие столы горшочками с фиалками и фотографиями любимых детишек: то с леденцами, то в забавных карнавальных костюмах.
Вот и я, не будучи тварью дрожащей, решила, что имею право обустроить свой негостеприимный угол, добавив в него капельку уюта. Тем более, что вчера в шкафу, куда трейдеры скидывали пиджаки, нелюбимые галстуки и куртки-ветровки (кому они понадобились в такую жару?), я нашла два спиннинга и целый ящик, забитый леской, поплавками и прочей рыболовной дребеденью. И если неизвестным горе-рыбакам не повезет с уловом – пускай любуются моим роскошным золотистым вуалехвостом.
Но перед тем, как представить рыбку двадцати восьми обитающим на деске акулам финансового мира, надо было зайти на кухню. Предвидя ещё не один вечер в компании уже ставшего родным шредера, я подготовилась и захватила с собой еду. В конце концов, работа у меня нервная, а своевременно принятая порция белков и углеводов, глядишь и убережет хрупкую нервную систему от срыва.
Достав пузатый круглый аквариум, я осторожно поставила его на стол, уставленный разномастными трейдерскими кружками, и принялась разбирать пакет дальше. В холодильник отправились два глазированных творожка – верный способ поднять себе настроение в любой ситуации, бутылка кефира, шоколадка и пачка сока. Пускай остальные лопают свой фастфуд – я же предпочитаю не гробить желудок раньше времени. Последним из пакета на свет появился рыбий корм. Замороженный мотыль, любимое лакомство моего питомца, спрятался в самом углу морозильной камеры. Только парочка спрессованных кубиков осталась в холодильнике для разморозки.
Захлопали двери. Прибывающие к открытию рынка сотрудники «Эвереста» спешили выпить вожделенную чашечку кофе, чая или стакан минералки, прежде чем приняться за работу. Скоро все займут свои места, надышат, и к обеду станет уже душновато. Но моего угла это не касается. Вчера там было холоднее, чем в любом другом месте офиса. И темнее. И неуютнее.
Но ничего. Любую конуру можно превратить в милое местечко, если постараться. Надеюсь, что успею облагородить свой уголок до прихода шефа.
Убедившись, что творожки уложены так, что не выпадут при открывании дверцы холодильника, а мотыль надежно скрыт от посторонних глаз чужими лотками, я подхватила на руки аквариум и, уловив момент, когда очередной, жаждущий бодрящего чайку, коллега откроет дверь, нырнула в освободившийся проём.
На деске уже вовсю кипела жизнь.
– ПОЧУЧУЙ!!!
Узнаваемый вопль начальника звучал не хуже воспетого поэтом майского грома.
Остановившись и выдохнув, я развернулась. Прижала обеими руками аквариум к груди, но те всё равно дрожали.
– Ты опоздала, Почучуй! – рычал Ищенко. Его костюм ощутимо пах сигаретами – так, что хотелось чихнуть. – Рабочий день начинается в девять часов!
– Так, Михаил Петрович, – я сделала робкую попытку объясниться, но шеф меня перебил.
– Я уже десять минут жду своего стажера, а стажера-то, тю-тю, нету!
Десять минут? Кажется, я нашла выход из ситуации.
– Так и вы, получается, не к девяти пришли, Михаил Петрович, – не мигая, выдала я. – Тоже опоздали...
За моей спиной раздались смешки. Обернуться я не решилась, но по злобно прищуренным глазам босса поняла: веселье коллег не на шутку его разозлило.
– Запомни, Почучуй, – принялся медленно цедить сквозь зубы шеф, – плохо не то, что ты опоздала, а то, что я пришёл на десять минут раньше тебя.
Я готова была вжать голову в плечи, но вместо этого только сильнее сжала аквариум. Стекло опасно выскальзывало из разом взмокших ладоней.
– Это что за таранька? – внезапно перевёл тему Ищенко. Тут бы мне радостно выдохнуть, что гроза улеглась, но сердце упорно ныло, намекая, что это всего лишь передышка.
– Это Г-г-г...
– Галапагосский гомункул? – гоготнул шеф.
– Гектор, – произнесла я, наконец.
Чем дольше я пялилась в пустой монитор, тем скорее робкая надежда на безболезненное разрешение проблемы сменялась глухим отчаянием.
Как же так? Только второй день на работе, а уже получила выговор, уничтожила важный для компании документ и попала под риск увольнения... Если и были в финансовой сфере большие неудачники, то их рекорды я точно побила.
И как эта чёртова презентация попала в стопку? Я была уверена, что, когда перебирала бумаги, ничего подобного и в помине не видела. Каждый документ рассматривала по три раза, вчитывалась и советовалась с Фаней, прежде чем решить, уничтожать или нет. Сомнений не было: «дорогой» начальник сам по неосторожности сунул презентацию не туда. А расплачиваться за его невнимательность приходилось мне.
И ведь хоть бы намекнул, в какую сторону копать. Так нет же, не дождётесь, Таисия Владимировна. Такое ощущение, что восстановление важной информации его совсем не волнует. Сейчас вот Костю с собой в ресторан наверх захватил. Уже часа два просиживают там баснословные деньги и, уверена, потешаются над невезучей стажёркой. Чтоб он подавился, проклятый!
Но сколько ни считай на калькуляторе и в уме стоимость обедов начальства, восстановлению презентации это никак не помогало. Вздохнув, я потёрла виски и задумалась. Включила интернет, но совершенно не понимала, что запросить в браузере. Решила начать с того, что точно успела уловить в утренней беседе. И холодными пальцами набрала всего шесть букв: Родкин.
И что толку? Успешный бизнесмен предпенсионного возраста. Владеет долями в куче предприятий, производящих как зубочистки, так и сталелитейные станки. Постоянно на виду, постоянно даёт интервью и фотографируется в компании успешных брокеров. Даже с моим сатрапом фото в гугле нашлось. Стоят такие оба – один небритый, другой в кепке – шампанское смакуют.
На других фото Родкин улыбался на фоне золотистых колосьев пшеницы, хмурился, глядя, как падают в цене акции крупнейшего немецкого банка, сопровождал жену в клинику пластической хирургии, попутно комментируя, что прикупил пять процентов участия в капитале фармацевтической компании, и даже вместе с президентом запускал ракету в космос. Чем гений финансового мира Михаил Петрович Ищенко собирался удивить вип-клиента на этот раз, было ни в жизнь не угадать.
Не помог даже Фаня. Он только сочувственно смотрел на меня и клялся помочь всем, чем сможет, если я наскребу хоть какую-то наводку. Вот только к тайнам, на которые начальник наложил гриф особой секретности, у меня допуска не было.
Зеленая стрелка на извлеченном из корзины куске бумаги укоряюще смотрела на меня и даже не подмигивала. Я тоже смотрела на неё и понимала, что единственный способ восстановить документы – достать миллион кусочков из мусорки и попытаться склеить пазл. Да только старенький шредер измельчал бумагу на удивление качественно. И на восстановительные работы мне не то что недели, месяца не хватило бы.
А может плюнуть на всё? Отправиться в ту же секунду в отдел кадров и написать «по собственному желанию» уже сегодня? Зачем надрываться и подвергаться унижению целых семь день, если результат не изменить?
Да-а-а... Хороша будет моя трудовая с записью о двухдневной стажировке. Мама расстроится, отец разочаруется. Хотя отцу говорить не буду и маме накажу молчать. Я уже десять лет с ним не встречаюсь и не разговариваю, и откровенничать о неудачной практике у меня в планах тоже нет.
Отчаяние навалилось с новой силой, а на глаза навернулись слёзы. Не в первый раз за день. Не желая, чтобы кто-то увидел мою слабость, я поспешила скрыться в туалете. На этот раз мне удалось ускользнуть, и я смогла вдоволь нарыдаться над своей загубленной мечтой.
Всё темное и разрушительное, толкавшее немедленно сдаться и поскорее убраться из «Эвереста», вышло из меня вместе со слезами. В голове образовалась звенящая пустота, постепенно заполнявшаяся более-менее здравыми мыслями. Нужно собрать волю в кулак и поискать помощи. Без совета никак. И начинать искать нужно уже сейчас. Время не ждёт.
Руки достали дешёвенький смартфон.
Вглядываясь в своё тусклое отражение на чёрном стекле, я судорожно размышляла, кому позвонить. Аспиранту Димке Волкову? Он хвастался, что выдержал в «Эвересте» целый месяц. Галине Борисовне, преподавателю курса по ценным бумагам и инвестициям? Блин, вся эта теория так далека от практики... А может?.. Нет, единственным, кто мог меня понять, поддержать и, возможно, даже помочь, был Слава.
Старый друг взял трубку почти сразу. Его голос, всё ещё обращенный к кому-то стоящему рядом, звучал бодро и радостно.
– Привет, Тайка! Как дела? Хочешь пообедать?
Я в ответ громко всхлипнула.
Ну вот... Не собиралась же снова плакать. Но, услышав близкий сердцу голос, не выдержала, захотела пожаловаться.
– Тайка, – встревожился друг, – что-то случилось? Ты в порядке?
– Слава-а-а, – уже открыто рыдала я.
Попыталась объяснить весь трагизм сложившегося положения, но, видимо, не преуспела. А потому друг, так и не сумевший понять, в чём дело, быстро остановил льющийся на него поток сумбура:
На второй день стажировки в «Эвересте» мне удалось уйти домой сразу по окончании рабочего дня. Точнее, не уйти – сбежать, пока глубокоуважаемый сатрап был занят своим организмом в туалете. Принесенное Костей лекарство почему-то сработало в обратном направлении: вместо остановки неприятного процесса принялось облегчать тот организм с удвоенным рвением. Воспользовавшись случаем, я быстро сменила офисные туфли на удобные балетки и, попрощавшись с Фаней, поспешила к лифтам. В кармашке моего портфеля лежала заветная бумажка, подсунутая мне Костей, в которой было написано всего два слова: «Урал-фудс».
Время шло, и этот вечер мне был несказанно нужен, и провести его я собиралась наедине с самой собой, а точнее, с моим стареньким ноутом, в котором, пока глаза не слипнутся, буду искать всё, что связано с той уральской компанией. И никакие прихоти финансовых гениев не должны были помешать моим планам, поэтому драпала я из бизнес-центра со скоростью студента-прогульщика.
Утро среды далось мне тяжело. Спать я практически не спала: два часа, проведённые в бреду, в перерывах между которыми я просыпалась и, смахивая пот со лба, смотрела на будильник, в счёт не шли. В результате, в офис я приехала чуть ли не раньше тёти Люси, приготовила себе на кухне кофе, распаковала купленный по дороге круассан и уселась за компьютер, намереваясь продолжать с «Урал-фудсом». Что же в нём такого, что Ищенко так за него ухватился и собирался преподнести на блюдечке как инвест-идею? Да не кому-нибудь, а своему самому ценному клиенту. Думай, Таисия Почуева, думай. Ты же сама с Урала, должна знать.
Постепенно офисное пространство заполнялось коллегами – спокойное время приближалось к концу, и я с содроганием сердца ждала той самой секунды, когда входная дверь отворился и на деске появится он...
– Почучуй!
Я уже не удивлялась ни коверканию моей фамилии, ни ядовитым ноткам в его голосе. Огорчилась только, что опять пробегаю полдня за кофе, вместо того чтобы сидеть и основательно думать над тайной уральского пищевого холдинга. Однако стаканчиком крепкого кофе мой шеф, выглядевший довольно бодро, не ограничился.
– Сгоняй в магаз, – бросил он и сунул мне тысячу рублей, – купи грильяж самый дорогой и чай этот... зелёный с жасмином. Только не в пакетиках. И отнеси всё Леночке.
Я кивнула.
– Ты как, Петрович? – за моей спиной нарисовался Костя.
– Леночка вчера с того света меня вытащила, – выдохнул шеф и злобно покосился в мою сторону, – в то время как некоторые мечтают на тот свет спровадить.
– Михаил Петрович, – сверкнула я очками, – я вам мотыля в тарелку не подкладывала. Сами взяли – сами и отдувайтесь.
– Ты, Почучуй, на месте-то не стой, – погнали меня в сторону входной двери. – Давай шуруй, а то у меня для тебя дел ещё много. До заката надо успеть справиться.
А я и не сомневалась, что заняться восстановлением презентации Ищенко мне не даст. Оставалось только гадать, на что способна его больная фантазия на этот раз. Ритуал подношения кофе у меня уже отработан, и скорее всего сегодня шеф перейдёт на новый уровень.
Так и вышло.
– Слушай сюда, Почучуй, – уже поджидал меня в дверях сатрап, когда я, оставив конфеты и чай у Гончаровой, занырнула на деск. – Вот тебе квитанция – отправишься в «Бабочку», заберёшь мои рубашки и галстук. И чтобы до конца обеда вернулась. У меня важная встреча. Приду на неё без галстука и в несвежем – пеняй на себя.
Мне в руки попала смятая бумажка. Такая шуршащая, с плохо пропечатанными буквами и как будто пожёванная. Каким местом вчерашний король уборной ту бумажку жевал, я спрашивать не стала, просто сунула в карман и поняла, что в ближайшие часы поработать точно не удастся. Химчистка, куда мне предстояло направиться, находилась неблизко. Не на другой конце Москвы, конечно, но и не рядом с бизнес-центр. Пилить придётся аж на Кутузовский, а это пять станций на метро да ещё с пересадкой. Вроде ничего, но при такой жаре на улице и духоте в подземке, те пять станций покажутся всеми двадцатью. Такси мне естественно не полагалось, и даже спрашивать о таком нюансе было бесполезно.
А «гений финансов» уже недовольно косился в мою сторону и подгонял меня взглядом к дверям. Тяжело вздохнув и выключив компьютер, я вышла из офиса.
До «Бабочки» я успешно допилила на своих двоих где-то за сорок минут. Расположенная на первом этаже элитного дома химчистка встретила меня звоном старинного колокольчика и вялым кряхтением.
– Вы сдавать или забирать?
За широким столом сидел пожилой дядечка и с умиротворенным видом слушал арию Ленского. По дрогнувшим уголкам его губ я заметила, что наибезобразнейшим образом нарушила ту идиллию, в которой он пребывал. Эх, знать бы ему по чьей воле произошло моё вторжение... Может, он так и не хмурился бы.
– Забирать. – Я протянула квитанцию. – Три рубашки и галстук.
Чтобы прочитать позиции в чеке, дедок сдвинул очки с переносицы почти на кончик носа. Видимо, без очков он видел плохо, но в очках – ещё хуже. Нехотя поднявшись, принялся копошиться в аккуратно развешенных вещах.
– За молодого человека вещи забираете? Или за супруга? – бестактно поинтересовался дедуля.
– Михаил Петрович, – в трубке звучал приятный голос Ирочки Белкиной, ассистентки нашего генерального директора, – Николай Васильевич просил, чтобы вы к нему зашли. Прямо сейчас.
Я погасил монитор, чуть ли ни со стоном вылез из-за стола и на негнущихся ногах поковылял к обнесённому со всех сторон стеклом кабинету в самом конце деска.
Николай Васильевич Аристов – генеральный директор «Эвереста». Человек бизнеса, он предпочитает не отсиживаться в закрытых хоромах в том месте офиса, куда простым смертным без особого пропуска не пройти, а находиться в самом сердце ежедневной торговли, то есть среди трейдеров, аналитиков и инвестиционных банкиров. Мы у него, как на ладони, и все наши торговые операции тоже. И его мы тоже видим боковым зрением, разве только не слышим: стеклянная преграда отлично изолирует звук.
Вчерашнее рыцарство аукнулось мне совсем не сердцем благородной дамы. Ввалившись в квартиру, я не узнал себя в зеркале: костюм порван, лицо в грязи, верхняя губа разбита, а одно веко опухло и наливалось лиловым цветом.
Первым делом промыл раны. По совету сестры, которую своим звонком разбудил во втором часу ночи, прошаркал к холодильнику за водочкой. Не употреблять – раны промочить. В холодильнике были виски двадцати пятилетней выдержки; водки за сто рублей в том холодильнике не оказалось.
Снова оделся, вытащил из портмоне пятихатку, спустился в круглосуточный магазин в доме напротив.
Продавщица тётя Зина неодобрительно покачала головой и шепнула охраннику Геннадию: «Совсем скатился Михаил Петрович. Вот что значит, живёт без бабы», – но бутылку продала и даже огурцов маринованных предложила.
Надеясь, что примочки помогут, я на всякий случай закинул внутрь пару стопариков беленькой и рухнул на кровать, подмяв под себя дорогое покрывало. Уснул сразу, а утром проснулся и ещё больше застонал от своего отражения в зеркале.
На работе отмахивался от коллег, как от назойливых мух. Хорошо хоть у тех хватило мозгов сильно не лезть с вопросами. Но генеральный – не муха, рукой не махнёшь. И сердцем чувствуя, что разговор предстоит не из приятных, я пару раз для вежливости стукнул в стеклянную дверь и вошёл в прохладный кабинет, в котором витал легкий запах озёрной кувшинки.
– Как вы себя чувствуете, Михаил Петрович? – спросил Аристов, рассматривая мои «боевые медали».
– Могло быть и хуже, – ответил я, вспомнив дрыща с ножичком.
– Ирочка сказала, вы поскользнулись в подъезде...
– Видите ли, – я взял инициативу в свои руки, – у нас в доме ремонт. Работы идут целый день, а на ночь ничего не убирается. От Оболенского я вчера уехал поздно, зашёл к себе, а на двух пролётах свет вырубили. А там оборона из вёдер со штукатуркой...
Аристов кивал головой, со всем соглашаясь, а когда выслушал до конца, то в лоб спросил:
– Вы переехали, что ли?
Вопрос был с подвохом – я это почувствовал. Хорошо, что хватило ума сразу не отвечать, потому что генеральный тут же пояснил:
– Я утром в вашем доме был. Химчистка у вас там неплохая. Вещи забрал, заодно и отделкой подъезда полюбовался. Красиво у вас там, солидно.
Надо было срочно выкручиваться.
– Так я у сестры сейчас живу. Просила за котом присмотреть. В её доме как раз ремонт.
Аристов поводил носом. Я вслед за ним. Кажется, понял, почему генеральный морщится: водочкой от меня несло прилично. И ведь не спихнёшь всё на Оболенского. Аристов прекрасно знает, что из всего алкоголя тот предпочитает только ложку ванильного ликера в кофе.
Чёрт, и зачем я Ирочке и остальным про подъезд наврал? Побоялся признаться, думал, что засмеют, особенно, когда узнают, что Почучуя выручал. Так надо было и врать про драку за честь не очкастой стажёрки, а длинноногой красавицы. И всё было бы гладко. А сейчас... как это разгрести?
Николай Васильевич продолжал:
– Передайте все сделки Константину, Михаил Петрович, а сами возьмите больничный. У нас тут клиенты ходят, а ваше лицо противоречит лицу нашей компании.
Никогда не видел лица у нашей компании и даже не подозревал, какого она пола, но точно морда у неё в сто раз лучше, чем у меня в этот самый момент.
– Какие-то встречи у вас запланированы?
– Всем клиентам я уже позвонил. Что-то осилит Костя, что-то я перенёс.
– Это хорошо, – задумчиво протянул директор. – Вот только с телевидением некрасиво вышло.
У меня засосало под ложечкой. Звонок Ирочки режиссёру программы «О рынках» на РБК я помнил. Ассистентка Аристова говорила красиво, почти напевно, долго извинялась, а, положив трубку, ударила ниже пояса:
– Всё хорошо, Михаил Петрович. Режиссёр вас заменит на Ольгу Троицкую.
Побитый со всех сторон, я теперь терпел последний удар – от генерального, и прекрасно понимал, что мощь только набирает силу.