Мы с вами в Лире, дорогие читатели. Задолго до рождения шута Эдина («Шут и слово короля»). Сильно после того, как королевой стала Азельма («Подарок феи. Королевская невеста»). У власти - король Эрдад Ауруг и королева Валия, хотя вовсе не они у нас главные герои...
Сегодня Имельда Торери должна выйти замуж.
Зимний день за окном был пасмурный и вьюжный. Ветер недовольно стучался в окна гостиницы и швырял в них охапки снега. В такой день не захочется никому и ничего! Тем более замуж. Разве что совсем нет выхода. У Имельды его нет.
Она дочь Инвара Торери, барона из дальней провинции, осужденного за государственную измену. Дочь преступника! И она сегодня обвенчается, причем с неизвестным ей человеком. Без малейшего на то желания. Ей приказано… именем короля. Король имеет право выдать замуж любую девушку в королевстве – это старый закон.
На этот раз король ни при чём. Это всё герцог Вилль. И он спасет её отца от меча палача, если она согласится. Он даже обещал заплатить мачехе, десять тысяч дреров, чтобы та могла уехать из Лира не с пустым кошельком. Но Имельде нет дела до кошелька мачехи.
Пусть отец останется жив, пока хотя бы это…
Герцог даже принес клятву, на Пламени. С ироничной улыбкой, поглядывая на Имельду свысока, но он принёс клятву! Что барону Торери сохранят жизнь. Она поверила – больше ведь некому было верить. А жизнь – это означает, что всё может измениться к лучшему.
Мачеха оделась в новое платье, сшитое к этому Новогодью, и требовала у прислуги кофе со сливками, который всё не несли. У Имельды свадебного платья нет, да и зачем оно? Она надела старое, самое простое, но оно хотя бы ей шло. Это не свадьба, это…
Да какая разница.
– Тошно на тебя смотреть, – сердилась мачеха. – Замужество – для тебя лучший выход. Это всё равно неизбежно, для любой женщины. Кофе будет сегодня? И булочек принесут, я надеюсь?
Имельда не ответила.
– И ты надела не то платье! – продолжала закипать баронесса Торери, глаза её заблестели, а на щеках проступили красноватые пятна. – И это ведь из-за тебя. Подумай о сестре! Какой теперь будет её жизнь?.. Как тебе не совестно? Как, как?.. И где же кофе?..
Всегда считалось бессовестным вступать во внебрачную связь, а Имельду теперь упрекают в том, что она отказалась это сделать. Зато мачеха впервые дала понять, что знает больше, чем казалось.
Имельде не совестно. Ей страшно. И не надо кофе, она и глотка не сможет сделать.
Она не услышала, а, скорее, почувствовала близкий стук копыт по мостовой – к крыльцу подъехали. Где-то внизу хлопали двери, в дом входили – с топаньем и железным бряцаньем. Громкие шаги по коридору – почему стража всегда так топает, и зачем тут вообще стража?
Короткий стук в дверь, она распахнулась, и вошёл молодой человек в темном, всегда хмурый и элегантный. Эсс Бани, секретарь герцога Вилля. Ну конечно, не герцогу же было приезжать? С ним всё обсудили вчера.
– Баронесса, – эсс Бани еле заметно поклонился. – Я за эссиной.
– Да, мы готовы… – пискнула мачеха.
– Мне следует забрать эссину, – ответил он бесстрастно.
– Но как же так, без родственников… – мачеха всплеснула руками. – Что ж, очень жаль. Имельда… Так, наверное, будет лучше… Благословляю тебя! Прошу тебя, и подумай о нас!
Захотелось съязвить, сказать, что она будет думать о них день и ночь. Но её язык застыл и прилип к гортани.
Эсс Бани набросил ей на плечи поданную служанкой тёплую накидку.
– А когда мне заплатят?.. – забеспокоилась мачеха.
– Обратитесь в канцелярию герцога, баронесса.
Снаружи ждала большая, запряжённая парой карета без гербов, и десяток конных вокруг. Дверцу распахнули, кто-то подал руку – Имельда вошла в карету и упала на потертое сиденье, секретарь сел рядом.
Метель поутихла, и Имельда могла видеть, куда её везут. Вообще, она много раз бывала в Лире, при жизни мамы семья иной раз проводила тут по полгода – весь зимний сезон. Потом их дела испортились, а последние годы и вовсе шли плохо. Хватало разве что мачехе на платья…
Они миновали центральную часть города и двигались куда-то к окраине. Наверное, она выйдет замуж в каком-то удаленном Храме, о котором до сих пор и знать не знала? И вообще, что же такое задумал для неё герцог? Назад пути нет, но всё-таки?
Имельда невольно подобралась, села прямее. Секретарь искоса за ней наблюдал, и, видимо, это отметил.
– Эссина, вы хорошо себе чувствуете?
– Да, благодарю. Куда мы едем?
– К замку Шинн. Там есть Храм.
– К тюрьме? Мой отец там? – у неё сердце подпрыгнуло.
– Да. Но это неважно, вы его не увидите, он вас тоже, – кажется, во взгляде секретаря появилось какое-то участие. – Меня попросили вам напомнить…
– Благодарю. Я всё помню.
– Я должен вам это показать…
Он выдернул из кожаного футляра плотный лист гербовой бумаги и протянул Имельде, она пробежала глазами. Формальные строчки о смертном приговоре, начертанные рукой секретаря Королевского Совета, ниже подписи Первого министра и короля.
– Здесь не сказано о помиловании, – Имельда подняла на секретаря встревоженный взгляд.
В случае помилования преступников об этом пишут на приговоре, и король ставит подпись. И ещё раз прикладывают печать.
– Помилование вот, – секретарь подал другой лист.
Да, приказ о помиловании и заключении в крепость Шинн, подпись короля, печать. Всё, как нужно.
Оба листа аккуратно отправились назад в футляр.
– Если вы сегодня откажетесь от венчания, смертный приговор будет исполнен, завтра, на рассвете. Решение о помиловании запоздает. Мне приказано напомнить об этом. И… о ребёнке.
– Я помню. Не было нужды напоминать, эсс.
– Хорошо, – кажется, он вздохнул с облегчением. – Мы скоро приедем. Немного осталось.
При последней встрече герцог также сказал, что барон Торери будет свободен, когда у Имельды родится сын. В том браке, который будет заключён сегодня. Родится сын – и её отец покинет тюрьму Шинн. Останется преступником и не получит назад владения, отобранные королём, но будет жив и свободен. Всего лишь нужен ребенок, но затем ведь и выходят замуж, чтобы появлялись дети!
Очнувшись, Имельда не сразу поняла, где находится. Чужая комната. Она лежала на кровати поверх пёстрого лоскутного одеяла, прикрытая сверху её же накидкой. Что случилось?..
В комнате горел камин. Маленький, аккуратный камин, выложенный диким камнем, от него тянуло теплом, но вообще, было прохладно и хотелось больше закутаться. Имельда села на кровати, огляделась. И… вспомнила.
Она вышла замуж. За какого-то уродца. И это было настолько нелепо, что она сомневалась – на самом ли деле это случилось? Точно?..
Она дочь барона Торери. С ней не могло приключиться ничего подобного. Король не позволил бы! Если она действительно вышла замуж за то непонятное существо…
Сначала Имельда бездумно оглядывалась по сторонам, потом увидела своё левое запястье, и некоторое время рассматривала новенький, блестящий браслет. По серебру вился узор, похожий на ветку с листьями и змейку.
Это брачный браслет. Осталось принять это – она вышла замуж! И довести дело конца, а потом – да всё равно что! Но, Пламя, как же невыносимо…
Захотелось укусить себя за руку – по-настоящему, чтобы пошла кровь, чтобы было больно, чтобы новая боль заглушила ту, другую, что рвала душу. Её, Имельду Торери, бросили какому-то… непонятно кому. Как старую тряпку. Унизить ещё больше – невозможно! Герцог так и задумывал, должно быть.
Этого уродливого горбуна она когда-то видела на улице, и ей даже в голову не могло прийти, что за него можно выйти замуж…
Было тихо. На улице стемнело, ведь зимние дни короткие. И пусть пока будет тихо, и никто не приходит! Пламя, пожалуйста…
Но почти тут же она услышала звук хлопнувшей двери, и громкий, взволнованный женский голос:
– Вы дома, эсс Каро! Какое счастье!
Хриплый мужской голос что-то ответил. Тот голос, который она слышала в Храме.
– Да вы не захворали? Ах, не нравится мне ваш вид! Я принесла свежего мясного супа, он горячий. Как знала, что вам надо поесть и отогреться. Поешьте непременно, сейчас же! – похоже, неизвестная женщина была деятельной и властной, и не умела разговаривать тихо.
Имельда скинула с себя накидку и слезла с кровати. Её сапожки стояли тут же. Она обулась, старательно прислушиваясь к голосам за дверью.
– Что вы такое говорите? Вы женились?! – громко поразилась громогласная незнакомка. – Зайду, если хотите, мне не трудно. Так ваша супруга, считаете, не сможет сама перестелить постель? Ладно-ладно, я уже иду!
Несколько громких шагов в соседней комнате, и дверь распахнулась, как будто её от души толкнули. Имельда ожидала, что сейчас в комнату ввалится некто ростом и сложением с королевского гвардейца, но нет, вошедшая женщина была с неё ростом и не сильно шире, а громко топала она, вероятно, из-за подковок на башмаках.
Имельда застыла, и незнакомка тоже.
– Добрый вечер, – поздоровалась Имельда, потому что больше сказать ей было попросту нечего.
– Так вы супруга эсса Каро? – всплеснула руками женщина, но при этом она заговорила заметно тише. – Как же так?
– Это получилось неожиданно, – пояснила Имельда.
Почему-то явление этой особы её немного успокоило. Женщина напоминала тётушку Диасу, их кухарку, которая осталась в Торери – в их родовом замке, который больше им не принадлежал.
– Меня зовут Имельда Торери, – сказала Имельда, больше затем, чтобы самой услышать свой голос и лишний раз убедиться, что не сошла с ума.
– А я Ульва, – представилась женщина. – Живу поблизости. Прихожу помогать эссу Каро. И у его папаши работала, у палача Дьюта.
– У палача? – повторила Имельда, решив, что с ума она всё-таки сошла.
Ей захотелось очень быстро оказаться отсюда как можно дальше. Она не знала человека, который захотел бы без большой нужды приближаться к палачу.
– Ну да. Эсс Вин Дьют, королевский палач. И его отец был палачом, и дед. Хороший был человек, и очень меня ценил, мир его памяти… – Ульва болтала, продолжая во все глаза рассматривать Имельду. – Так давайте, я помогу вам перестелить белье. Оно вот здесь, в этом сундуке!
Она обошла Имельду и подняла крышку сундука, стоящего сбоку от кровати.
– Я сама осенью выбивала и сушила все тюфяки, так что не сомневайтесь, всё в порядке, всё чисто, – умело и быстро Ульва сгребла с кровати белье. – Эсс Каро, бывает, и спит одетый, и постель не стелет, но теперь-то вы присмотрите, чтобы он так не делал! Эти мужчины как дети, разве в приличных домах спят, не раздеваясь? Я простыни отдам прачке, или вы сами будете стирать? – она вопросительно уставилась на Имельду, и, не получив ответа, махнула рукой.
– Отдам прачке, а дальше уж как захотите. Ивона берёт не дорого. К чему вам, только из-под венца, со стиркой возиться? А потом я покажу вам лучшую прачечную, за два медяка дают сколько угодно воды… – она дождалась кивка от Имельды и принялась застилать постель свежими простынями.
Кивок не означал согласие – напротив, Имельда ужаснулась мысли, что ей придётся где-то собственноручно стирать за два медяка. Ещё одно потрясение!
– Ну вот и всё, дорогая эсса. Если что, то зовите, буду рада, – сказала Ульва – Я сейчас пришлю молока, сын принесёт. Вы его вскипятите, и пусть эсс Каро выпьет с мёдом. Он же в замке Шинн был, а там холод, говорят, собачий повсюду. Как бы он не заболел! Мёд в кладовой. Жаровни для углей под кроватью – если захотите согреть постель.
Имельда опять кивнула. Она бы хотела что-то ещё сказать Ульве, и говорить подольше, чтобы та не уходила, и подумала, что в Шинне, где всегда холодно, томится отец, а она… здесь, и ей придётся… она ведь вышла замуж…
Ульва посмотрела на неё долгим взглядом, пробормотала что-то и ушла, унося снятое с постели бельё.
Постель, бельё чистое, топится камин, и эта вполне уютная комната! Она-то подумала сначала, что уродец, с которым её обвенчали, живёт под мостом или где-нибудь в квартале нищих.
Оказалось, что нет, но он сын палача, или сам палач…
Имельда не сразу поняла, что она дрожит, вся дрожит мелкой дрожью, и хорошо бы закричать или заплакать, но это вряд ли. Умереть? И всё закончится. Было бы неплохо!
Много роз, красных, розовых и золотистых. Они заполняли всё вокруг, сияли, разливая волшебный аромат. Нежные бутоны и пышные, полностью раскрытые цветы, которые трепетали на ветру, оплетали беседку из жердей, выглядывали из пышной зелени. А она бродила по саду и искала красные. Те самые, красные, как капли только что пролитой крови. Которые никогда не были мамины – отец привез их для неё, своей дочери Имельды Торери. Все были любимые, но эти – почему особенные?..
Имельда открыла глаза. Это был сон.
Темно, за окном воет ветер – метель разыгралась. Хочется плотнее закутаться в одеяло. Розы…
Это мыло с розовым маслом разбудило воспоминания? Нежный розовый аромат до сих пор остался на её коже, так что неудивительно. Сад роз, воспоминание о счастье.
Держать в замке сад роз – дело затратное, однако отец приказал разбить его для матери, вскоре после их свадьбы. Множество цветов, некоторые дорогие и редкие, занимали плодородный участок и не приносили ничего к столу – всего лишь удовольствие для леди, а хорошая земля для огорода – это ценность!
За розами ухаживал отдельный садовник. И не только садовник! Мама и сама копалась в этом саду – пересаживала, поливала, срезала цветы, собирала лепестки, чтобы приготовить душистое розовое масло. Это масло было ценностью! Оно лечило воспалённую кожу, и мелкие ранки, им смазанные, заживали быстрее. Розами пахла одежда и постельное бельё. И оно сохраняло красоту и молодость – мама была в этом уверена. Аккуратно, по капле, она наносила его на лицо и руки по вечерам. Многие считали – блажь, просто блажь! Но леди, хозяйка Торери, может себе позволить всё, что позволяет ей муж!
Наверное, не было ничего, в чем барон Торери отказал бы своей жене.
Когда была возможность добыть новые саженцы, в саду появлялись новые розы, и он расцветал новыми красками. Сад роз в Торери – это воспоминание о детстве, нечто невообразимо прекрасное. Место, принадлежащее только баронессе Торери и её дочери.
Мамы не стало, а розовый сад остался, он стал садом Имельды. Там по-прежнему работал садовник, и по-прежнему делали масло. Часть масла забирал торговец из Лира, всего лишь несколько флаконов, за которые неплохо платили – это были деньги, которыми Имельда могла распоряжаться по своему усмотрению. Правда, новых роз не появлялось, но им удавалось сберегать старые кусты и даже размножать их. Только один раз отец привёз из поездки новый розовый куст, и даже не мог ответить на расспросы Имельды – какие цветы, крупные или мелкие, одиночные или гроздья, какой цвет? Барон этого не знал. Куст прижился, цветы появились на будущий год, и они были небольшими, красивой формы и ярко-красными, самыми яркими и красными в саду, полыхали среди зелени, как огоньки…
Как кровь.
В это же лето в Торери появилась мачеха. Брак, устроенный добрыми родственниками. Леди Сильвина не понравилась Имельде – хотя, конечно, на месте мамы ей никто не понравился бы. Девочка замкнулась и пряталась, избегала видеть новую хозяйку Торери и не сказала ей ни слова за целый месяц.
Отец сердился. Потом он отвёл Имельду в розовый сад, чтобы поговорить, и попросил жену ненадолго оставить их в покое – та, помнится, дулась на него за это. Мачеха сразу повела себя так, словно Торери был когда-то создан исключительно для неё, а отец Имельды все предшествующие свои годы только и делал, что с нетерпением её дожидался. А дочь барона – что дочь? Девчонка скоро выйдет замуж!
Они с отцом сидели в саду, как раз под тем самым, ярко-красным кустом, который рос прямо за скамейкой, и на нём недавно раскрылся единственный бутон. Барон Инвар был задумчив и вертел в пальцах какой-то стебелёк. Наконец заговорил:
– Девочка моя, я никого не любил так, как твою маму, но жизнь продолжается. Мы – Торери, и должны исполнить долг перед своей кровью. Мне необходим сын, а тебе – брат, и хорошо бы не один. Мне нужно передать Торери своему наследнику. Ты выйдешь замуж и навсегда уедешь отсюда. Мой сын – это будущее Торери. А для женщины брат – это поддержка и уверенность…
– Я не хочу никуда уезжать! – не удержалась Имельда, хотя понимала, что именно сейчас не следует перебивать.
Ей только что сказали, что она здесь ненадолго. Чужая.
– Девочка моя. Я всегда буду любить тебя и заботиться. Ты будешь моей любимой дочкой. Можешь не любить Сильвину. Но вам придется жить здесь вместе, так что не ссорьтесь, уважай её как мою жену, и всё будет хорошо.
– Она желает уничтожить мои розы! Отец, это правда. Она говорила это садовнику.
Это и была правда – Имельда слышала от садовника про подобные планы мачехи.
– Никогда, – твёрдо сказал отец. – Я никому этого не позволю, поверь мне. А когда родится твой брат…. Не омрачай мою радость ожидания наследника своими ссорами с Сильвиной. Я прошу тебя.
– А если я не смогу его полюбить?
Почему-то она решила тогда, что полюбить того неизвестного пока брата – важно.
– Скорее всего сможешь! – отец засмеялся. – А не сможешь – не страшно. Нельзя полюбить против воли. Но ты станешь сестрой, а это долг и приятные обязанности. Ему понадобятся твои доброта и внимание, он со временем ответит тебе тем же. Меня не станет, а твой сад будет цвести, потому что он об этом позаботится. Если захочет сделать это для тебя. Дружи с ним. Понимаешь меня?
– Да. Я понимаю, отец…
Тогда отец говорил о сыне, потому что мечтал о нём, а не потому что Сильвина уже ждала ребенка. Она родила дочь Камиллу только черед три года, сейчас сестре идет пятый. Имельда ладила с сестрёнкой и не ссорилась с мачехой. О каких-то тёплых чувствах речи нет, но жить можно.
Было можно, до некоторых пор. У отца так и не появился сын, но надежда на это оставалась. Тоже до некоторых пор…
Отец говорил: «Нельзя полюбить против воли. Никто не может этого требовать. Но…»
Но она должна найти эту красную-красную розу. Хотя бы одну. Сон, как дар свыше, опять закутывал её своим пушистым одеялом, и снова хотелось идти искать ту розу, красную…
Скоро в дверь постучали, Имельда поспешила открыть. Ожидала, что вернулся горбун, но за дверью стояла припорошенная снегом Ульва с корзиной в руках. Имельду это обрадовало – с Ульвой было проще, нежели с Каро.
– Вот так погода! И за что нас так! – женщина поставила корзину и сбросила плащ, повесила его на крючок.
– Эсс Каро попросил меня немного у вас похозяйничать, эсса Дьют. Сказал, что вы наверняка стесняетесь. Чтобы я вам всё тут показала, да? Вы не против?
– Буду признательна, эсса Ульва, – согласилась Имельда. – Я действительно… немного стесняюсь.
– Ох, Пламя Ясное! – она всплеснула руками. – Вы в доме у мужа, чего стесняться? Вы ведь обвенчаны?
– Да, конечно!
– Так и всё! Сомненья прочь! Знаете вы, что в первый день надо что-то из посуды разбить? На счастье!
Утверждение это выглядело как-то сомнительно.
– Впервые такое слышу. Точно надо?
– Обязательно! Даже не сомневайтесь! – воскликнула Ульва с энтузиазмом. – Давайте прямо сейчас!
– Нет, я потом, – Имельда невольно улыбнулась. – Уверена, что мне и стараться не надо будет, само получится.
– Ну хорошо, – Ульва строго на неё взглянула. – Не забудьте только. Вот продукты, – она показала на корзину. – Эсс Каро посылал за ними в лавку моего мужа. Хоть какая-то от него польза! Сказал, что у вас в кладовой пусто. Но это понятно. Он не следит за этим, теперь хоть ради вас побеспокоился. А сам может неделю жить на черством хлебе и чае! И ещё на сидре папаши Пипа. Это же никуда не годится? – она принялась распаковывать корзину, но остановилась и выразительно посмотрела на Имельду, ожидая поддержки.
– Конечно, это неправильно, – сразу согласилась та.
– Вот. А здоровье как же? Теперь вы за ним присмотрите. Он же не нищий, чтобы жить на одном хлебе! Ему просто всё равно. Беспокоиться об этом не хочет, понимаете? Я так рада, что он женился! Ему давно пора, не мальчик уже! – снова выразительный взгляд на Имельду.
– Я тоже рада, – согласилась та. – Я постараюсь...
– Кажется, он сказал, что вы за него вышли… – тут женщина малость смешалась. – Не хотели, а пришлось, да? Заставили вас родственники? Ох, как же жаль. Бывает, но… Вы не горюйте! Я бы за эсса Каро и сама вышла бы, не будь я старше и замужем! – и она посмеялась, потому что это, по её мнению, была весёлая шутка.
– Тогда я очень рада, что мне повезло! – ответила Имельда ей в тон. – Заставили? Нет, что вы, ни в коем случае. Пожалуйста, никому больше не говорите, что меня заставили. Прошу вас, эсса Ульва.
Она попросила совершенно искренне, и так же искренне испытала досаду. Горбун уже рассказывает кому ни попадя, что у их принудили к браку. Зачем?! Для него это унижение, для неё же… Тоже унижение, и то ли она должна чувствовать себя глупо, то ли ожидать сочувствия – и то, и другое лишнее. Она согласилась на брак. И он согласился, ведь верно?
– Что вы, я только рада за вас! – замахала руками Ульва. – Никому не скажу, не сомневайтесь! А продукты отличные, точно говорю. Из лавки, что в начале улицы, но для эсса Каро несвежее не подсунут. И вам не подсунут. Вот тут масло, ветчина, яйца и сыр! И половинка хлеба. И немного сушеных яблок. И головка капусты. А вот немного моркови и брюквы. На первое время должно хватить. Не хотите ли приготовить капустный пирог? Его всегда готовят в этом месяце. Ах, какой вкусный он получался у прежней эссы Дьют! Матушка эсса Каро и меня многому научила. Если бы вы попробовали её тыквенные булочки…
Имельда пожала плечами – она не была против капустного пирога, как и тыквенных булочек, но готовить всё это не умела. Ульве такого ответа хватило, он сошёл за утвердительный.
– Надо добавить больше жареного лука и немного шкварок, – авторитетно заявила она. – Я уже сказала вчера мамаше Фиоре, это матушка лавочника Фрита, что эсс Каро женился. И ещё сказала, какая же вы красотка. Я таких, как вы, даже не видела ещё. Как взглянула на вас, так и глаза протереть захотелось! Мамаша Фиора мне не поверила, теперь желает сама на вас посмотреть!
– Ах, оставьте, что вы, – смущённо отмахнулась Имельда. – Я ведь не спросила о главном, как себя чувствует ваш сын? Ему лучше?
– Да, ему сразу полегчало! – закивала Ульва. – Как только эсс Каро за него берётся, так ему и лучше! Он его то растягивает, то сжимает, пальцами давит, даже синяки остаются, зато трясучка проходит. Он говорил, что это наука от папаши Дьюта. Тот своих гостей так приводил в чувство. Он много чего умел, и подручных учил, и сына конечно. В его деле, сами понимаете…
Она сказала об этом так же легко, как о продуктах из лавки, а Имельду покоробило, когда до неё дошёл смысл.
– Гостей… – она поёжилась.
– Ну да, – теперь Ульва тоже поняла и неловко улыбнулась. – Как-то же надо называть? Всё-таки это служба королевская, важная, и должен кто-то её нести. Но эсс Каро сам не захотел. Он подручным мог бы быть. Палачом – нет. По уставу, палач должен быть определенных статей, сильный, высокий. Об этом в законе всё подробно расписано.
– Понятно, – прервала её Имельда, решив об этом поговорить потом. – Хорошо, что с Керсом обошлось. Каро с ним?..
– Сказал, что посидит с ним. А я чтобы помогла вам здесь.
Когда не спится, можно о чем-то думать. Вспоминать…
То лето, когда она познакомилась с герцогом Виллем. Оно прекрасно начиналось! Их пригласили на праздник в графский замок. Имельде той весной исполнилось шестнадцать лет. Уже ровно год как мачеха принялась намекать отцу, что ему следует подумать о замужестве дочери. Какое упущение, что девушка всё еще не просватана! Ведь были предложения, и очень интересные! Не принца же, в самом деле, дожидаться Имельде Торери!
Принца, конечно, никто не ждал, но и торопиться отец не собирался. О тех предложениях, что поступили, он Имельде сообщал, объясняя, почему они отвергнуты. Бедность жениха – в таком положении, дескать, и жениться не стоило. Ещё преклонный возраст при титуле и богатстве – это несерьёзно. И характер жениха – ему, взрослому мужчине, это было виднее. Имельда лишь принимала к сведению, ей всё равно не нравился ни один. Точнее, тот, с плохим характером, был самым приятным внешне, но ничем не тронул сердце. Ей пока никто не нравился – настолько, чтобы она выделила этого человека среди других мужчин.
– Но как можно было отказать барону Вильде? – негодовала мачеха. – Он так богат! Ваша дочь будет с ним жить, как принцесса! Он не молод – ну и что?! Представьте, какие выгоды этот брак принес бы всем нам!
– У него уже было две жены и есть наследники, – отвечал отец. – Нам всем не дано знать, сколько лет придётся жить, но не хочется рисковать. Имельда может остаться вдовой с детьми и получит крайне мало, да еще и не познает супружеского счастья. Вашу дочь тоже прикажете отдать за титулованного старца?
– Ах, причем тут наша дочь! – воскликнула леди Сильвина, и на этом разговор был закончен.
Имельда подслушала его случайно, и была, конечно, согласна с тем, что за старца ей выходить не надо. Ну а то, что леди Сильвина охотно выпихнула бы её за кого угодно – это бесспорно…
И вот они в графском замке. Мачеха так радовалась и сетовала, что не успела сшить новое платье. У Имельды платье было, приготовленное для представления королю в Лире – всякой девушке её положения в определённый срок полагалось приглашение на королевский бал, осенний или зимний, его присылали из Лирского замка.
Прием у графа Диаре был приурочен к визиту короля с королевой, их сопровождала огромная свита – так что тоже получался почти королевский бал. Барон Торери с женой и дочерью поселился в шатре позади замка, потому что гостей было столько, что гостевых покоев всем не досталось. Впрочем, Имельда даже радовалась жизни в шатре. Весь замок был украшен флагами, пахло дымом, жареным мясом и выпечкой. Но самое интересное, конечно, было вечером. Большой зал в замке сверкал огнями, король и королева стояли на возвышении, гости подходили по очереди и кланялись, а толстый герольд громко называл их имена и титулы. Король и королева в ответ наклоняли головы и улыбались, иногда король что-то говорил. Барону Торери с семьей он лишь благожелательно кивнул. Имельда, конечно, с интересом взглянула на короля и королеву, и тут же заметила позади них его… красивого мужчину, на котором её взгляд задержался.
И он, этот мужчина, тоже посмотрел на неё. Пристально. Да-да. Она оба увидели друг друга. Имельда не знала тогда, кто это такой, и, когда они отошли, она тихонько спросила о нём у отца.
– Это герцог Вилль, дочка, – тут же объяснил тот. – Очень важная особа.
Потом начался бал, который открыли король и королева, протанцевав первый танец. Имельда танцевала все танцы. И на эту, третью по счету павану, более быструю, она тоже была уже приглашена, но…
К ним подошел герцог Вилль и попросил разрешения у отца танцевать с Имельдой. И какой-то молодой гвардеец, приглашение которого она уже приняла, поспешно отступил в сторону…
Просто танец. Единственный. Имельда была польщена и волновалась, ей понравилось танцевать с герцогом Виллем. И потом, выходя на середину зала с другими, она наблюдала за ним весь вечер. Дважды он танцевал с женой – она потом узнала, что эта красивая дама его герцогиня, а поначалу её даже не заметила. Остальные танцы – он приглашал дам из окружения короля. Получается, юная дочь барона Торери была единственной из не самой высшей знати, удостоенной внимания герцога Вилля.
На неё смотрели. Благодаря вниманию герцога она тоже привлекла внимание. А сама она даже короля толком не рассмотрела, он показался невзрачным.
– Тебе понравился герцог, – потом заметил отец.
Имельда не решилась признаться, что да, действительно понравился, просто пожала плечами.
– Это ничего. Пробуждение женской природы, как я понимаю, – отец снисходительно усмехнулся. – Однако постарайся выбросить его из головы поскорее. Отнесись к нему, как к одной из картин в галерее, ничего большего он для тебя значить не может.
– Отец, я понимаю. И вовсе он мне не понравился, с чего бы?.. – она почувствовала себя немного виноватой.
Именно немного.
– Значит, мне показалось. Не переживай, никто кроме меня ничего не заметил, – и отец улыбнулся. – Но перестань замечать его. Это будет разумно.
Отец Имельды был наблюдательным, это не стало для неё новостью. И конечно, она вовсе не собиралась переживать из-за того, что герцог Вилль ей не ровня и, главное, женат. Это было вроде игры. Проба чувств. Имельда тогда много танцевала, и всё было замечательно. Но отец отправил их с мачехой в шатёр отдыхать вскоре после полуночи – леди Сильвина второй раз ожидала ребенка, и слишком важна была надежда получить сына…
Красное пятно на ключе всё ещё оставалось без последствий. А изучить кладовку горбуна, наверное, и подавно можно?
Они с горбуном в законном браке – значит, она имеет право на всё в его доме, уж на кладовку уж точно. Он ничего не запретил – значит, так и есть. И надо что-то из посуды разбить…
Кладовкой оказалась холодная комната с полками вдоль стен. Скудный запас продуктов, точнее, всё то, что принесла Ульва, не считая мешочков с мукой и крупой. Немного масла и ветчины, треугольный кусок сыра и несколько яиц! Количество как будто не уменьшилось – что же горбун ест? Он хоть и небольшого роста, однако взрослый мужчина, надо думать! Впрочем, её подгоревший пирог ему как будто понравился.
Имельде не хотелось каши, которую она нашла на печке. Тосты с маслом – это совсем просто. И надо отрезать немного ветчины. Кстати, омлет с ветчиной тоже можно попробовать приготовить, но это потом. Тосты – дело верное, если их не сжечь, конечно...
Скоро на столе появилась тонко нарезанная ветчина, а ломтики хлеба были намазаны маслом и отправились в духовку. Дрова прогорели, Имельда решила постоянно заглядывать в печь, чтобы не проморгать свою стряпню. Чуть было этого не случилось. Но…
Когда в дверь постучали и это оказалась Ульва, опять с корзинкой в руках, отлично запеченные тосты уже стояли на столе, а Имельда заканчивала готовить чай.
– Прошу вас, эсса Ульва, позавтракайте со мной! – пригласила Имельда.
Ульва на этот раз не стала отказываться. Она сняла и повесила плащ, и извлекла из корзинки кувшинчик свежего молока и половину большого круглого хлеба.
– Вот, эсса Имельда. Как у вас дела? Ах, вы же новобрачная, это такое счастливое время. Я с мужем была такой счастливой сразу после свадьбы. Как у вас тут вкусно пахнет! – она села к столу.
Имельда налила молочный чай в две чашки, а себе плеснула немного молока отдельно, в другую чашку – попробовать. Да, свежее, вкусное. И хлеб, должно быть, испечён этой же ночью, он свежий и вкусно пахнет.
Это значит, что там, за дверью, на завешенных надоевшей снежной пеленой улицах, текла жизнь – пекли хлеб, продавали молоко, и, должно быть, происходило множество других вещей. А Имельда жила так, словно жизни не было – метель, запертая дверь на незнакомую улицу, чужой дом, муж, который не муж. Да она даже взглядом с ним избегала встречаться! Кажется, её жизнь закончилась с венчанием в Храме, то есть прежняя жизнь эссины Торери закончилась, а другая пока так и не началась…
Тосты получились вкусные. Хоть с чем-то можно было себя поздравить.
– Как себя чувствует Керс, эсса Ульва? Ему лучше?
– Всё хорошо! Сосед, торговец дровами, взял его на работу. Мой мальчик отлично управляется с топором. Дрова ходовой товар, а уж перед Новогодьем и подавно, можно заработать, – закивала Ульва и взяла следующий тост. – Эсс Каро предлагал отправить его учиться, хотел заплатить за учёбу, но мой муж не позволил. Что ж, может, это к лучшему! Страшно отправлять сына далеко! Всё время боюсь, что один из припадков убьёт его, потому что никто не сумеет помочь, и эсса Каро не будет рядом. Я сама иногда не знаю, как унять припадок, а ведь это мой сын! Муж сердится, что я родила больного! – её глаза налились слезами. – А ведь не будь муж таким злым, припадков у мальчика было бы меньше. Эликсир, конечно, помогает. Эсс Каро считает, что со временем Керс перерастёт болезнь. Ах, помоги нам Ясное Пламя!
– Пусть так и будет, эсса Ульва, – пожелала Имельда.
Она с удивлением отметила, что горбун собирался оплатить учёбу соседскому мальчику. Учиться – недешево. Но ведь он сам учился, и его отец мог платить…
– Мой…Каро всегда возвращался домой поздно? – спросила она, в надежде услышать ещё что-нибудь интересное про горбуна.
Услышала.
– Он часто ночует в госпитале. С тех пор, как его построили, – сообщила Ульва. – Это при монастыре Чёрных Журавлей, на западном краю Лира. Раньше там был маленький лекарский дом, где лечили всех. А теперь построили другой, побольше. Эсс Каро ведь лекарь, только в гильдию вступить не может. А лечить бедняков не запрещено. Но теперь-то, раз женился, мог бы с женой подольше быть! Но говорите мне, что он до самой ночи не возвращается, – она сделала большие глаза.
– Нет, что вы, всё хорошо, – с улыбкой заверила Имельда. – Мы приятно проводим вечера.
– Вот и хорошо! Когда бы радоваться, как не в молодости, когда еще детишек не родили! – Ульва тоже заулыбалась. – Наслаждайтесь, это время чудесное! Хотя, эсса Дьют всегда была довольная, всегда радостная. Это потому что папаша Дьют добрый был человек. И ласковый к ней всегда. И подарки дарил. Наверное, и эсс Каро будет такой. Он же своего отца сын!
Имельда с улыбкой кивнула, опять усомнившись, что королевским палачом Лира может быть такой уж добряк. Хотя, он любил жену – почему бы и нет?
– Добрый был человек, – повторила Ульва, словно чувствуя её сомнения. – Собак раненых тоже подбирал и лечил, и не раз. У него были искусные руки, умел и лечить, и выхаживать, и собаки его любили, и лошади. Спасибо за угощение, эсса Имельда. А позволите-ка на ваше рукоделие взглянуть?
Имельда, конечно, позволила. Аккуратная вышивка Ульву впечатлила, она её рассмотрела со всех сторон, покачала головой и поцокала языком. На прощание сказала:
В конце улицы – это оказалось не близко. Пришлось долго идти по узкой тропинке, протоптанной среди снега, его много навалило за прошедшие дни. Теперь – неужели непогоде конец? Будет небо и солнце?
В лавке продавались самые разные продукты, висели вяленые окорока и стояла бочка с маслом. Лавочник папаша Фрит с неподдельным интересом уставился на Имельду, которую Ульва отрекомендовала как эссу Дьют, и даже присвистнул.
– Я говорил, что старина Каро только притворяется недотёпой, а сам-то парень не промах, – заявил он. – Мне привезли отличный ноздреватый сыр, эсса. Отрезать полголовки?
– Зайду за ним на обратном пути, – пообещала Имельда.
Пришлось подождать, пока подадут неказистую низкую карету на полозьях, запряженную невысокой мохнатой коняшкой – что ж, на роскошный выезд Имельда и не рассчитывала. Каретой правил заспанный парень в потрёпанной суконной куртке и подбитом овчиной плаще – кажется, его только что растолкали и он был этим недоволен, но, увидев Имельду, так и застыл, приоткрыв рот.
– Бессовестный, нечего пялиться на жену эсса Дьюта, – сказала со смешком Ульва, шутливо пнув парня кулаком в бок.
– Если будете недовольны, эсса, я этого лентяя выпорю, – мрачно пообещал лавочник. – Гоняйте его куда пожелаете.
– Что вы, не стоит, – испугалась Имельда и отдала лавочнику названную плату вперед.
Кстати, недорого. За карету, которую можно было взять в гостинице, им с мачехой приходилось платить вдвое больше.
– Улица Маргариток, – сказала она кучеру. – Гостиница «Кошка с клубком».
Карета двинулась, опасно скрипя и подрагивая, и Имельда как можно сильнее отодвинула шторку на окне, чтобы смотреть за дорогой и понять, как самой добраться от дома горбуна до знакомых улиц. Оказалось, что это не так уж долго и трудно. Она запомнила нужные повороты.
О том, что мачеха уже могла уехать из гостиницы, она, конечно, подумала, и тут же отмела эту мысль. Сомнительно, что герцог заплатит сразу все десять тысяч – это во-первых, и мачеха непременно потратит часть денег на портних и всякую всячину – во-вторых. Заказывать платья – это примерки и ожидание, так что вряд ли она покинет «Кошку с клубком» ещё пару недель. Не в её положении заказывать платья? Скорее всего. Но новые платья – это то, без чего леди Сильвина обходиться не может.
Так и вышло – баронесса Торери по-прежнему жила в гостинице и занимала те же комнаты. Но она собралась уезжать по делам и попросила карету – сообщила Имельде хозяйка гостиницы.
Хозяйка так и пожирала Имельду глазами и охотно забросала бы вопросами – знала, что они жена и дочь барона Торери, и что Имельду недавно увезли куда-то со стражей. О, ей было очень любопытно! Что поделать. Без чужих секретов вполне можно прожить.
– Я поднимусь, – сказала Имельда. – Пусть нам принесут кофе. Настоящий, с мёдом и сливками, горячий. Две чашки. Только поскорее, прошу вас, – и сразу направилась на второй этаж.
Да, ей захотелось кофе! Она никогда не заказывала себе кофе здесь, в гостинице, и отказывалась, когда это делала мачеха. Она не слишком его любила раньше. В доме Дьютов кофе нет. Дорогое лакомство, но и пусть.
Баронесса действительно куда-то собиралась, а увидев Имельду, застыла в изумлении.
– Ты?
– И вам доброго дня, миледи, – сказала Имельда. – Вы позволите? Нам нужно поговорить.
– Знаешь ли, герцог Вилль упоминал, что нам больше не придётся встречаться, – заявила мачеха, нервно теребя перчатки.
– Но разве это запрещено? Разве вы перестали быть женой моего отца? – Имельда действительно удивилась. – Я прошу вас всего лишь о недолгом разговоре.
– Вот как? Хорошо. Но я ничего не знаю, – она бросила перчатки и присела. – И предупреждаю, что не могу ссудить тебе денег.
– Я и не собираюсь просить денег, – Имельда развязала завязки и сняла накидку. – Кстати. Герцог уже заплатил вам всё или половину? – она спросила наугад.
– Пока половину, – процедила мачеха. – Мы договорились, что это деньги для меня и Камиллы.
– Я вышла замуж. Вы меня пока даже не поздравили… матушка. Однако уже дважды сообщили, что денег не дадите, хотя я не просила ни разу, – Имельда улыбнулась.
Удивительно, но стало смешно. И она почувствовала себя с мачехой как-то привычно, а поэтому гораздо спокойнее, чем последнее время. Даже с Ульвой этого не было, не говоря уж о горбуне.
– Конечно, я тебя поздравляю, – сказала леди Сильвина. – Ты довольна своим браком?
– Вполне. Мой муж добрый и великодушный человек.
– Рада за тебя. И кто же он?..
– Сейчас принесут кофе, – Имельда села на стул напротив леди Сильвины. – Вы ведь не откажетесь? И пожалуйста, пусть этот разговор останется между нами. Мне нужен совет старшей родственницы. Прошу вас.
Она не ответила на вопрос про мужа.
– Что? – забеспокоилась леди Сильвина. – В чём дело?..
– Видите ли… – Имельде пришлось преодолеть неловкость, слова застревали в горле. – В чем заключается супружеский долг? Если бы Камилла, ваша дочь, спросила об этом перед свадьбой, что вы ей ответили бы?
Знахарская лавка находилась в полуподвале, перед дверью раскачивалась вывеска: котёл и роза над ним. В Кандрии это был знак знахарской гильдии: котёл понятно почему, а роза – символ соблюдения тайн. Так объяснила когда-то Имельде её наставница в Торери. Сама она ни в какой гильдии не состояла и была этим довольна.
Так или иначе, роза на вывеске Имельду порадовала. Если прямо на входе тебе обещают хранить секреты – это хорошо. Действительно, знахарки, которые получают плату, никогда не выдают своих посетителей. Да, это важный момент – надо заплатить…
Она открыла тяжелую дверь и зашла в лавку – и тут же где-то внутри забренчал колокольчик. Десяток ступеней вниз – и Имельда оказалась в просторной комнате, где дальнюю стену занимал длинный прилавок, а остальные были заставлены шкафами. Из внутренней двери поспешно вышла молодая женщина в простом тёмном платье.
– Что угодно достойной эссе? – пропела она с любезной улыбкой.
Имельда колебалась, ей не захотелось задавать свои вопросы этой знахарке, по виду похожей на приказчицу в лавке. И всё-таки она сказала, в любой момент готовая отступить:
– Мне нужно посоветоваться. Кое-что спросить… Видите ли, я только что вышла замуж. Я всё оплачу…
Она была готова к недоумению и даже недовольству, помня, как возмутилась мачеха, хотя Имельда ничего толком и не спросила. Но знахарка сочувственно покивала:
– Понимаю, эсса. Как жаль, что недомогание омрачило счастливое событие. Вам лучше поговорить с хозяйкой, я ей доложу.
Она ненадолго вышла, а вернулась вдвоем с пожилой женщиной. Эта хозяйка была невысокой, её совершенно седые волосы прикрывала белая косынка, вышитая чёрной ниткой. И у неё был удивительный взгляд, спокойный и добрый, под которым сразу становилось легче дышать.
– Дитя мое, я могу вам помочь? – спросила знахарка.
– Эсса, мне нужно посоветоваться. Мы можем поговорить? – выпалила Имельда.
– Конечно. Идите за мной…
В маленькой комнате топилась печь , пахло отваром трав, возле большого стола стояли несколько стульев, широкая лавка у стены была застелена простынёй.
Знахарка предложила Имельде сесть, а сама отошла к печке. Пояснила:
– Я собиралась выпить чаю. Может, составите мне компанию? Пить чай вдвоём веселее, чем в одиночестве.
Это было совсем не то начало беседы, на которое Имельда рассчитывала.
Знахарка поставила на стол две чашки и разлила душистый и тёмный травяной отвар.
– Вы волнуетесь, мой чай вас успокоит, – сказала она. – Поверьте, мало что в жизни стоит волнений. Попробуйте, прошу!
– Благодарю, – Имельда отпила немного из чашки. – Очень вкусно. Эсса, наша беседа останется между нами?
Этот чай был медово-сладкий и немного горьковатый. Пожалуй, вкусный, хотя к нему, как ко всему новому, следовало привыкнуть. Имельда поторопилась отпить ещё.
– Безусловно, – заверила знахарка. – Кто направил вас ко мне, позвольте узнать?
– Моя мачеха. Сама она отказалась объяснить то, что мне нужно, – имя мачехи Имельда не стала называть, знахарка невозмутимо кивнула.
– Так в чем дело, юная эсса? Ваше беспокойство не связано с болезнью, верно?
– Да, я не больна. Я вышла замуж… по приказу, – выдохнула Имельда. – Мы впервые увидели друг друга в Храме. Я и мой муж… Мы не могли отказаться.
Знахарка опять кивнула, в её взгляде появилось, пожалуй, сочувствие без удивления.
– Я хочу знать, эсса, в чём заключается супружеский долг, который приводит к зачатию? Мне посоветовали быть послушной мужу, и это всё.
– Если ваш муж добрый и достойный человек, то этот совет нельзя назвать плохим. Для первого раза этого достаточно, поверьте, – на губах знахарки мелькнула слабая улыбка. – Я правильно поняла, что вы ещё невинны?
– Да, и в этом проблема… Прошу вас, объясните мне, что именно надо делать… вы понимаете меня?
Теперь знахарка помедлила с ответом.
– Как давно вы замужем?
– Несколько дней.
– Это не срок, полагаю. Вы понимаете, в чем причина вашей задержки?
– Потому что… – Имельда проглотила комочек в горле, – видите ли… Боюсь, я дала ему понять, что он не привлекателен. Я для него, возможно, тоже. Он не хочет…
Теперь знахарка молчала дольше, исподлобья рассматривая Имельду. Потом с улыбкой сказала:
– Эсса, привлекательность вещь неоднозначная. Кто-то перец предпочитает мёду, и наоборот. Даже такая красавица, как вы, может не понравиться, но это будет нечасто. Или вы случайно обидели мужа. Или он понимает, что неприятен для вас. Или и то и другое. Правильно?
Имельда в ответ кивнула.
– Так убедите его в обратном, – ласково посоветовала знахарка. – И сами в это поверьте. Если это, конечно, возможно и того стоит. Узнайте мужа лучше. В людях есть разные качества, не видные поначалу. Внешность, поверьте, со временем перестает быть важной. И красота, и некрасивость становится привычными и почти незаметными.
– Я понимаю, эсса. Вы говорите, должно быть, правильные вещи. Но я не об этом спрашиваю, – Имельда уже заподозрила, что её опять ждет разочарование. – Мне надо понять, что именно приводит к рождению ребенка. Что для этого делают? Это, должно быть, великая тайна?
– Совсем не тайна, – пожала плечами знахарка. – Но видите ли, в чем дело…
Она встала и прошлась по комнате, остановилась у окна.
– Дитя мое, я объясню, не волнуйтесь, – заговорила она, глядя на сугробы. – Если это для вас так важно. Но сложно предсказать, как вы отнесётесь. Вам может быть неприятно, страшно, даже смешно, наконец. Однако всё, созданное Творцом и его Пламенем, просто и затейливо одновременно. Действие, о котором вы спрашиваете, нельзя отделять от чувств, и с ними всё становится совершенно иным.
– Я знаю, что любовь для этого вовсе не нужна… – поспешила заметить Имельда.
– Любовь здесь большой подарок. Но да, можно и без неё, – знахарка обернулась к Имельде и улыбнулась. – Это действие по сути одно и для людей, и для зверей, и для птиц. Творец позаботился о том, чтобы мир не опустел, и дал всем существам большое желание совершать это, а также награду – удовольствие. Это всем нравится, всем живущим. Есть такие, для кого это – главное удовольствие в жизни. Но некоторые люди подчас умудряются сделать из этого отвратительную повинность. Увы.