Stimmeform

Эпиграф

Шел осенний дождь, смывая всю мою боль.

У меня на душе стало как-то светлее,

И я смог снова вздохнуть.

Шел осенний дождь, смывая все мои печали.

И, оставив закат позади, я как-то понял, что мечты останутся.

Шел осенний дождь…

Lake of Tears

Глава 1

Капучино.

Ну же, давай,

Проснись, проснись, проснись, проснись!

Замолчи, замолчи, замолчи, замолчи!

Время пришло, вдохни запах кофе, кофе...

Проснись, проснись, проснись, проснись!

Замолчи, замолчи, замолчи, замолчи!

Теперь вдохни запах кофе, кофе...

Cranberries
 

Около половины пятого вечера небо на западе потемнело и погода начала стремительно портиться. Первые недели сентября в этом году - в противовес необычайно удушливой второй половине августа - выдались на редкость капризными. Метеосводки обещали умеренное тепло и лишь слабые осадки, но на деле за последние три или четыре дня Берлин почти не видел солнца. Сплошные влага и наэлектризованность, скользкие тротуары и низко нависшее серое небо.

Я приземлилась на подоконник и провела по запотевшему стеклу кончиком пальца.

Уровень насыщенности - так я и говорю про себя - девяносто один процент.

Несколько лет назад у меня была небольшая, но довольно серьёзная травма головы, поэтому я очень чувствительна к любым атмосферным изменениям, я ощущаю их приближение, как акула чует в просторах океана одну-единственную каплю крови.

Я поморщилась. Опять эта пульсирующая тяжесть в правом виске… Впрочем это и неудивительно - ведь снаружи творится что-то совершенно невообразимое: поднявшийся ветер беспорядочно хватает бедолаг-прохожих за одежду и треплет, треплет, треплет, как пёс, поймавший за шкирку крысу. Двое или трое из них оказались слишком близко к краю тротуара и фонтану брызг, полетевших из-под колёс. Ещё меньше повезло вон тому парню, что юркнул под козырёк остановки общественного транспорта – его зонт вывернуло наизнанку. Вода из луж – меньшее из зол. Попробуй верни теперь на место! Сердясь, он попытался сложить чёрный купол, но безуспешно. Попытка номер два - и снова поражение. Я было хихикнула, но тут же прикусила язык и снова поморщилась.

Голова болит…

Звякнул колокольчик, и в дверь влетел промокший до нитки Бастиан. Он складывал зонты на летней веранде - ведь если не закрепить всё, как следует, то потом хлопот не оберёшься.

- Ты смотри, как разбушевался, а? - сказал он, встряхнувшись, как большая лохматая собака, так что брызги полетели во все стороны.

- Небо- и водотрясение, - заметила я, уставившись на угольно-чёрные завитки его волос.

Неплотно прикрытая дверь под очередным порывом ветра распахнулась, чуть не ударив зазевавшегося Бастиана, на светлого дерева пол хлынули потоки воды, струящиеся с полотняного навеса над входом. Каште в сердцах её захлопнул и, быстро проведя ладонями по волосам, стрельнул на меня своими чёрными, как у цыгана, глазами. Он всё делает стремительно: двигается, смешивает напитки... соблазняет меня… Второго мая ему исполнится тридцать.

- Вряд ли у нас в ближайший час будут посетители.

- Думаешь?

- Ага…

Длинные язычески красивые пальцы протянулись и мягко легли мне на затылок, поворачивая лицо к тусклому свету пасмурного вечера.

- Ты какая-то не такая… Голова?

Я обречённо кивнула. Бастиан знает обо мне всё, ну или почти. Начиная с того, что меня часто мучают жестокие мигрени, и заканчивая тем, в какой позе я достигаю с ним оргазма.

- Пойдём, - узкая ладонь, скользнув по моим волосам, задержалась у меня на щеке.

Я повернула голову и потянулась к этой руке, пока мои губы не коснулись слишком белой для брюнета кожи, маленькой точки на тыльной стороне между большим и указательным пальцами.

- Не здесь, Цок-Цок…

Первый раз у нас случился самым непредсказуемым и сумбурным образом на узком и жутко неудобном диванчике, когда мы случайно остались наедине в кофейне сразу после закрытия. Вплоть до семнадцатого декабря прошлого года, когда это случилось, я была уверена, что мне ещё долго не грозит интимная составляющая человеческих отношений и что я не способна безрассудно отдать свою девственность взрослому мужчине на десять лет старше себя меньше чем через две недели после знакомства.

- Аспирин и крепкий кофе - вот то, что тебе сейчас нужно, - он настойчиво подтолкнул меня к высокому деревянному табурету. - Садись уже, не стой, как задумавшийся аист!

Бастиан прибавил звук у телевизора и, со стуком положив на столешницу маленькую пластиковую коробочку, шагнул за барную стойку.

… О детка, о детка,

Скажи мне,

Ведь ты же любишь меня, ты любишь меня?

Позволь мне уйти,

И ты - моя любовь, ты платишь мне

В двойном размере,

И ты лежишь на коленях

На моих бедрах…

- пропел карикатурно искажённый голос Сержа Танкяна под аккомпанемент расстроенных клавиш и зашипевшей в высоком стакане таблетки.
Бастиан снова стрельнул на меня своими цыганскими глазами и почти до упора вывернул тумблер вправо. "Сначала тебе нужно выпустить горячий воздух, чтобы снизить температуру и давление и очистить форсунку от возможных остатков молока, и только потом ты начинаешь непосредственно взбивать", - этот урок он преподал мне одним из первых. Из всех штатных барменов только он может делать такой кофе «что умрёшь». Он лучший - и дело тут даже не в моих чувствах к нему. Все напитки Бастиана Каште получаются с характером - даже посетители это отмечают. Однажды я спросила, что заставило его выбрать такую профессию, неужели же у него нет никакого образования, кроме законченного среднего, мол, я в это никогда не поверю, и он ответил, что когда-то, как и все нормальные люди, он после школы поступил в университет.

Глава 2

Без слов.

Но у тебя всё звучит так просто,

У тебя всё звучит так просто.

Просто, как 1-2-3,

Просто, как а-б-в.

Просто, ты и я,

Просто, ты и я.

Roxette

Глупо… невероятно глупо, что я сюда заявилась, потратив всё утро на то, чтобы добраться до этих ворот и высокого металлического забора, огораживающего территорию школы имени Эрнста Адольфа Эшке, районное управление Шарлоттенбург-Виммельсдорф, Берлин. Но я здесь. Я держу в руке зонт Александра Р. Бахоффнера (и всё же какое имя обозначает эта «Р»? Райнер? Руди? может быть, Роберт? или Рафаэль?), и отступать уже поздно.

- Девушка? - над стойкой показалась светловолосая мужская голова.

Дежурный или кто он там привстал со стула и устремил на меня взгляд. Похоже, что у этого мужчины нет никаких дефектов - он чётко выговорил свой вопрос и он точно меня слышит. Впрочем, накануне вечером я прочла в интернете, что тут есть и «нормальные».

- Вам кого?

Я показала зонт и визитку и объяснила своё дело.

- Документы, пожалуйста.

Правилам Штефана Ройтеманна - такое имя значилось на бейдже светловолосого мужчины за стойкой - пришлось подчиниться.

- Ваша сумочка… - пытливые серые глаза заглянули внутрь.

- Верхняя одежда… - привычным движением руки ощупали мою джинсовую куртку. - Оставите в общем гардеробе. Третий этаж. Класс триста четырнадцать.

Один пролёт, второй и вот он, нужный этаж. Я увидела длинный узкий коридор, окно в правом конце и его точное повторение - в левом, живые растения, тихо жужжащие лампы под потолком - одна из них вспыхивает и гаснет с глухим хлопком, похоже, вот-вот перегорит - и два ряда дверей, ближайшая из которых оказалась приоткрыта.

314 - гласит номер на ней. Нужная мне комната.

Я остановилась, прижав руку к груди в попытке унять учащённое после подъёма дыхание, и с любопытством заглянула сквозь щель внутрь. В большие незанавешенные окна класса проникает очень много света, и белая рубашка моего вчерашнего посетителя отражает его, так что он сам кажется сделанным не из плоти и крови – а из сияния. Я увидела стол, раскрытый ноутбук, несколько книг и кипу тетрадей, но не учеников – дверной проём закрыл мне обзор слева, а справа – только исписанная мелом доска. Я увидела, что Алекс Бахоффнер что-то объясняет детям на своём непонятном языке: он не произносит ни слова и только иногда издаёт эти странные нечеловеческие звуки. Он встал. Он задвигался, продолжая эмоционально жестикулировать. Понять большую часть того, что он говорит, мне было бы нетрудно, имей я хотя бы небольшой «словарный запас». Его лицо раскраснелось – так он воодушевлён - своей ли работой в принципе, уроком ли, который объясняет, или у него случилось что-то хорошее? Пожалуй, он даже красив…

Какое странное чувство…

«Аликс, – тот, который в белом балахоне, с нимбом Невинности и и пушистыми крылышками, моя Совесть и моё Благоразумие, по-отечески провёл ладошкой по светлым прядям, обрамляющим моё лицо, - ну… ну… ты забыла, что он инвалид?»

«И он красивый мужчина…» - вкрадчиво перебил облачённый в красное Бесёнок - Дух Авантюризма - и, стукнув одним крошечным копытцем о другое, начал задумчиво выводить какие-то фигуры своими вилами.

Я вздрогнула, поняв, что лицо Алекса вдруг повернулось ко мне и он даже замер «на полуслове», смешно округлив рот, но вслед за удивлением в ореховых глазах тут же появилось узнавание, и чувственный рот расплылся в тёплой улыбке.

«Извините!» - быстро сказал Алекс, сделав руками движение с перебиранием пальцев - я знаю, как это будет на языке жестов, и дверь тут же широко распахнулась, так что я инстинктивно подалась назад.

«Привет», - «сказал» Алекс синхронным движением полураскрытых ладоней от бёдер к поясу и обратно - и это «слово» я тоже уже выучила.

«Здравствуй», - неуклюже повторила я.

Руки сделали приглашающий жест:

«Войдёшь?»

- Кто? Я? Нет, что ты! Ой…

Я опять забыла, что окружающие звуки ему недоступны и энергично помотала головой.

Он закатил глаза, быстро прикоснувшись ко лбу - он-то рассчитывал на быстрое и лёгкое согласие, а я вот почему-то заупрямилась - а потом вдруг его пальцы схватили меня за локоток и рывком втащили внутрь.

- Что ты делаешь?

Взывать бесполезно – он не услышит.

Алекс поставил меня возле своего стола, повернув лицом к классу и что-то быстро сказал детям на своём языке. Их оказалось довольно много - человек двадцать, мальчиков и девочек, и среди них я заметила и Луну.

«Привет!» - помахала я.

Её лицо прояснилось - она меня узнала. Маленькая ручка поднялась и помахала в ответ.

Закончив с объяснениями - как я поняла, кто я и зачем здесь - Алекс шагнул к доске, взял мел и мелко застучал им по чёрной поверхности, выводя слова:

«Я сказал, что ты мой друг и хочешь с нами общаться».

Он перевёл дыхание и, смущённо потеребив кончик носа с горбинкой, спросил:

«Ты не передумала? Ты правда этого хочешь?»