Страна чудесного безумия

Книга 1. Глава 1: Меня зовут Сэм

      Я стоял один посреди огромной пустой комнаты, стены которой уносились все выше и выше, пока не терялись в темноте. «Пойдём, Сэм,» - вторил до боли знакомый голос, тихий, но твёрдый, эхом отражаясь от стен. Я закрыл уши руками, пытаясь заглушить его, но безуспешно: голос словно бы раздавался прямо в моей голове.

      Перед зажмуренными глазами мелькали призрачные образы незнакомых людей, которые почему-то мне улыбались. «Подойди,» - шептал голос, и от этого было очень неуютно и, почему-то, даже страшно.

      Девочка… Она крепко прижимала к себе мягкую игрушку, как самое большое сокровище. Я сделал было шаг ей навстречу, но она попятилась, испуганно глядя на меня большими голубыми глазами.

       «Ты нестабилен, Сэм».

      Всё вокруг вдруг окрасилось в красный. Я в ужасе бросился к девочке, лежащей в алой луже, с каждой секундой расплывающейся всё шире и шире.

      - Нет, нет, нет, - повторял я, сжимая девочку в своих объятиях. Моя одежда насквозь пропиталась кровью, и тело забила мелкая дрожь – то ли от холода, то ли от страха.

       «Посмотри, Сэм. Посмотри, что ты сделал…»

      Оказалось, что я обнимаю плюшевую игрушку - но спустя мгновение она бесследно исчезла, как и девочка. Я взглянул на свою ладонь, сжимавшую рукоять кухонного ножа. Он весь был в красных пятнах, неестественно ярко светившихся.

      - Нет, я не виноват, - пробормотал я. Руки вдруг ослабели, и я выронил нож.

Кто-то сзади положил ладони мне на плечи и сжал их, не позволяя вырваться из хватки.

       «Кто же тогда виноват? Пойдём, Сэм. Идём со мной. Я всё тебе расскажу».

      Держащий меня человек нагнулся к моему уху и прошептал:

       «Расскажу о том, как ты убил их всех».

      Я открыл глаза, проснувшись от собственного крика.

      Снова кошмары. Они снятся мне каждую ночь вот уже который год. Когда же это началось? Уже и не вспомнить. Но кажется, что это никогда не закончится.

      Я сел на кровати и протёр вспотевшее лицо руками, провёл пальцами по непослушным мокрым волосам, пытаясь - впрочем, безуспешно - хоть немного расчесать их. За окном было ещё темно, до рассвета оставалось несколько часов, но я чувствовал, что больше не смогу уснуть. Я встал и открыл окно, полной грудью вдыхая холодный ночной воздух, пропахший смогом и сыростью. Призрачный свет убывающей луны вырисовывал силуэты двух- и трёхэтажных домов, как один, серых и мрачных; фонари тускло освещали запыленные улицы Лондона, и в их неясном свете едва ли можно было различить очертания вывески у входа в мой дом, гласящей: "Приют для душевно травмированных сирот". Проще говоря, убежище для психов.

      Приют стал домом для меня лишь год назад, когда в психиатрической лечебнице врачи постановили, что я способен себя контролировать и не представляю опасности ни для себя, ни для окружающих, пока нахожусь под присмотром доктора Ангуса Бамби в «условиях, приближенных к домашним». На деле же здесь, в центре города, где и днём и ночью шумно ездят машины и строится подземка, где горожане недружелюбны и подозрительны, где сама атмосфера Лондона давит на психику, условия спокойными и домашними отнюдь не представлялись. Выбирать, впрочем, не приходилось. В отличие от других сирот, я не покину это место даже с наступлением совершеннолетия.

      Я, Сэм Риверз, разумеется, не был единственным подопечным этого приюта. У каждого ребёнка здесь была своя история, свои воспоминания и кошмары, которыми никто друг с другом не делится. Свои секреты открывают только доктору Бамби во время сеансов психотерапии, и Ангус по крупицам выуживает воспоминания, а затем с помощью гипноза заставляет забыть их. В этом, по большей части, и состояла реабилитация. Но я не хотел забывать о том, что было, наоборот, хотел вспомнить детали произошедшего, какими бы ужасными они ни были и какую бы боль не причинили. Потому что жить в неведении, как я считаю, гораздо более мучительно. Всё, что у меня есть, - это обрывки, образы, фразы и еженощные кошмары, из которых никак не удаётся собрать целую картинку. Словно кто-то вскрыл мне мозг, отобрал и отрезал отдельные частички прошлого, оставив лишь разрозненные воспоминания.

      В моих кошмарах невидимый обладатель голоса обещает открыть мне все тайны, рассказать, кого я… - при этой мысли я невольно вздрогнул, - убил. Произошло ли это на самом деле? Кто эта испуганная девочка? Знал ли я её когда-то?

      Моё прошлое было скрыто туманом. Я не помнил своего детства, дома, семьи. После разговоров с доктором Бамби я узнал некоторые вещи о себе, но этого всё равно было недостаточно.

      Видимо, я всё же слегка задремал, облокотившись о подоконник, и от резкого крика поварихи Эммы "Жрать подано, маленькие стервятники!" очнулся и едва не вывалился из открытого окна, но успел зацепить ногой ножку стула. Стул упал на пол, ножка отвалилась - и без того на честном слове держалась, - зато я остался в комнате, цел и невредим. Я поспешил закрыть окно от греха подальше. Грустно посмотрел на остатки стула и вздохнул: нового ждать не приходилось. Условия в приюте были отнюдь не плохие, но лишней мебели всё же не хватало.

      Грозный крик поварихи снова ударил по ушам, и я поспешил вниз, в столовую, ведь кто не успел, тот опоздал, а опоздавшие остаются без завтрака. Съев свою порцию липкой каши, я собирался уже вернуться к себе в комнату, но Эмма задержала меня и дала в руки тарелку с порцией.

      - Отнеси Лидделл, - повелела она. Я удивлённо посмотрел на неё, ведь никто до сих пор не был удостоен завтрака в постель, и повариха пояснила: - Эта девчонка болеет, или что-то вроде, и уже три дня как не ела. Если она помрёт от голода, меня выставят виноватой, а мне оно надо? Так что просто возьми и отнеси это ей.

      Я пожал плечами и вышел из столовой с тарелкой в руках. Эмма, известная строгим нравом и нежной любовью к дисциплине, внушала страх к своей персоне, но на деле заботилась и беспокоилась о нас, как умела. Каша уже была холодной и склизкой, так что я не представлял, как Лидделл будет это есть. Но это не мои проблемы. Единственная моя проблема сейчас - это то, что я забыл поинтересоваться, в какой комнате живёт эта голодающая.

      Я прошёл по узкому тёмному коридору, который, как и все комнаты в этом доме, был обклеен отваливающимися пожелтевшими от времени обоями с полустёртыми цветочками, и лично у меня уже давно чешутся руки сорвать их. Звук моих шагов гулко отражался от серого деревянного пола; с потолка за мной следили многочисленные пауки, украсившие своими тонкими сетями все углы и ниши. Рядом был выход на второй этаж, и под лестницей были свалены многочисленные сумки и сундуки с чьими-то вещами, но в них никто на моей памяти не заглядывал.

      Коридор стал просторнее и светлее; все двери здесь были одинаковыми - белое потрескавшееся дерево и железная ручка, - что затрудняло поиски комнаты Лидделл, но, впрочем, долго искать не пришлось: первый же попавшийся на пути сиротка указал мне на одну из дверей. Я на всякий случай постучал и, не дождавшись ответа, вошёл.

      Я ожидал увидеть девчонку в постели, накрытую почти с головой одеялом, со слезящимися глазами и красным от простуды носом, но ожидания не были оправданы. Лидделл стояла у открытого окна, глядя на снующих туда-сюда рабочих недалеко ведущейся стройки, но как только я вошёл, обернулась. Она вовсе не выглядела больной: расчёсанные волосы цвета воронова крыла спускались до плеч, аккуратное тёмное платье было подпоясано некогда белым фартуком, выразительные зелёные глаза смотрели решительно и недоверчиво, а на дне их плескалась грусть и сжимающая сердце тоска. На вид она была ненамного старше меня, на год или два, но глаза эти принадлежали не обычному подростку, а девушке, которой пришлось пережить много боли. Впрочем, как и каждому из детей приюта.

      Она изогнула бровь в немом вопросе, и я решил объясниться:

      - Меня послала Эмма. Вот каша. - Корявое вышло объяснение, но ей и его не было нужно.

      - Я не хочу есть, отнеси это обратно.

      - Как знаешь, - пожал я плечами. – Но Эмма очень настаивала. Не уверен, но, кажется, ей не понравится, если ты помрёшь с голоду.

      Лидделл как-то странно и немного раздражённо посмотрела на меня.

      - Какое мне дело до поварихи?.. Впрочем, ладно, оставь тарелку здесь. И проваливай, - она снова повернулась к окну.

      - Эй, чего так грубо?! - возмутился я, кладя тарелку на кривой прикроватный столик. - Я, вообще-то, тебя от голодной смерти спасаю.

      Не дождавшись с её стороны хоть какой-то реакции, я развернулся к двери и уже было собрался выйти, как вдруг она спросила:

      - Тебя как зовут, "спаситель"? - Девушка очень выразительно выделила голосом кавычки, но я не стал обижаться и ответил:

      - Сэм. Сэм Риверз.

      - А, богатенький мальчик Сэмми... - насмешливо протянула она.

      Я не впервые слышал эти слова, хотя и не совсем понимал, откуда растут ноги у этого странного слуха о моём безмерном богатстве. Ну, да, благодаря Ангусу Бамби моя одежда была, пожалуй, более новой, чистой, и не такой дешёвой, как тряпьё других детей, но в остальном условия нашей жизни были совершенно одинаковыми.

      - Это не так! - возразил я. - Будь я "богатеньким мальчиком", торчал бы я здесь, в захудалом приюте?

      - Как будто у тебя есть выбор. "Сэмми".

      В комнате повисло напряжённое молчание.

      - А ты не скажешь, как зовут тебя, Лидделл? - поинтересовался я.

      - Нет, не скажу.

      Она так и не обернулась, продолжая смотреть в окно. Я решил, что больше ничего из неё не выужу, и ушёл. В задумчивости я поднялся в свою комнату. Лидделл... Амелия? Лиззи? Я ведь где-то слышал, как её зовут, но не могу вспомнить точно. Конечно, я не первый раз вижу её, за год пересекались неоднократно, но я не обращал на неё особого внимания, а потому и именем её не интересовался. Вечно скрытная, мрачная, редко выходит из комнаты, только на завтрак, где почти ни с кем не разговаривает, а теперь даже есть перестала. Странная какая-то. Хотя это и неудивительно, учитывая то, что, по слухам, ей пришлось пережить.

      Пожар, унёсший всю её семью, когда она была маленькой, потом 10 лет в психушке, где её состояние резко менялось с буйного на апатичное, а теперь вот этот приют. Говорили даже, что это она бросила спичку и именно она виновата в смерти своей семьи. Бамби проводит с ней больше времени, чем с остальными детьми, потому что её воспоминания засели глубоко и забыть прошлое ей сложно.

      Иногда я слышал, что она так и не вылечилась в психушке, в периоды "буйности" там нападала на санитаров с ножом, а теперь по ночам убивает людей и прячет их тела в тёмном переулке. Я и впрямь пару раз видел, как она ночью выходила из приюта, и меня посещали разные мысли на её счёт, но я не мог себе представить, как она своими тонкими бледными руками душит свою жертву, или, словно мясник, орудует ножом, разбрызгивая в стороны кровь. Да и платье её всегда аккуратное и чистое, никаких пятен крови, что немного успокаивает доверчивых детей. Ну, и меня, если говорить откровенно. Сложно было понять, кто она на самом деле, что из слухов ложь, а что правда...

      Я, как смог, примотал отломанную ножку обратно к стулу с помощью толстой верёвки, но садиться на него не рискнул. Мебели в моей комнате было немного: кровать, шкаф, да этот стул. Большего, впрочем, и не требовалось.

      Я взглянул на часы, висевшие над шкафом. Вот и пришло время очередного сеанса с доктором Ангусом Бамби. Не то, чтобы мне нравилось посещать их, но этот человек был единственным, что связывало меня с моим прошлым. Судя по всему, мы с ним очень давно знакомы, хоть я и не помню этого.

      - Как твоё настроение, Сэм? – спросил доктор, когда я лег на кушетку. Он сидел на кресле, стоявшем позади меня, поэтому я не мог увидеть его лица. Я уже знал, что такое расположение мебели необходимо, чтобы пациент был полностью откровенным со своим психотерапевтом и его слова не зависели от реакции врача, его мимики и жестов.

      - Ничего особенного. – Я пожал плечами. – Сломал вот стул. В остальном всё хорошо.

      Ангус сокрушенно вздохнул.

      - Ты должен делиться со мной всем, что тебя беспокоит. Я, как-никак, твой опекун и несу за тебя ответственность, как перед законом, так и перед твоим отцом.

      - Вы говорили, что он умер. Так что вы ему уже ничего не должны.

      - Послушай, Сэм, - успокаивающе произнёс он. – Мы с твоим отцом были хорошими друзьями, да и тебя я знаю практически с младенчества, так что я рад быть твоим опекуном и помогать тебе. Но если ты будешь снова закрываться от меня, помочь я никак не смогу!

      - Да как я могу знать наверняка?! – взорвался я, вскакивая с кушетки. Я яростно посмотрел на Бамби, как всегда холодного, словно лёд. – Я ничего не помню! Вы можете рассказать мне любую историю о моей прошлой жизни, можете сколько угодно лгать и выдумывать, и я в это поверю. Потому что мне ничего больше не остаётся! В моей голове… как будто стальная дверь, слишком тяжёлая, чтобы я мог открыть ее.

      - Зачем тебе открывать эту дверь? – спокойно спросил доктор Бамби. Он всегда был уверенным и спокойным, в его бесцветных глазах невозможно было прочитать какие-либо эмоции.

      - Чтобы узнать правду о прошлом!

      - Прошлое мертво, Сэм.

      Он не в первый раз говорил об этом. Я глубоко вздохнул, успокаиваясь, и присел на край кушетки.

      - То, что случилось когда-то давно, разрушало тебя изнутри. Если ты откроешь эту дверь, ты снова станешь… нестабильным, - он постарался сказать это как можно деликатнее. Получилось не очень. - И я не знаю, смогу ли я помочь тебе ещё раз. Поэтому тебе стоит закрыть свою стальную дверь на все замки и выбросить ключи.

      - Я… Я не знаю, о чём вы говорите, доктор. Время в психушке было для меня как очень долгий и странный сон. А до неё вообще… пустота.

      - Ты провёл там несколько лет, Сэм, и твоё состояние было очень тяжелым. Я рад, что сейчас тебе лучше.

      - Но кошмары…

      - Кстати об этом. Они всё ещё снятся тебе, несмотря на сеансы гипноза?

      Я печально кивнул. Доктор Бамби достал из кармана золотой ключ на цепочке и подошёл ко мне. Мягко прикоснувшись к моему плечу, он заставил меня лечь на кушетку. Её верхняя часть была приподнята, так что я оказался в полулежачем положении.

      - Внимательно следи за ключом, Сэм, и слушай только мой голос.

      Несколько секунд ключ, будто маятник, разрезал воздух, а затем я провалился в темноту.
 

Глава 2: Чудеса или Кошмары?

      Чувство падения вызывало во мне ужас, все инстинкты самосохранения просто вопили о том, что скоро я достигну дна, и я кричал в панике, но вместо своего голоса слышал лишь шум ветра.

      Я летел в пропасть.

      Я не сразу заметил, что пропасть эта была наполнена летающими шариками, похожими на мыльные пузыри, излучающими мягкий голубой свет и переливающимися всеми цветами синей палитры. Свет расслаблял, забирал панику и постепенно наполнял душу спокойствием, и я, уже без неконтролируемого желания орать от страха, летел в приятном голубом сиянии, на лету вспоминая все самые хорошие моменты моей жизни. Таких было немного, поэтому жизнь пролетела перед глазами слишком быстро, и я не знал, чем ещё занять себя, пока падал, падал и падал в этой безбрежной пустоте.

      Я не был одинок в моём падении: рядом со мной пролетали с небывалой скоростью книги, шелестящие страницами, детские куклы в розовых платьицах, часы, на циферблате которых минутная стрелка, не останавливаясь ни на секунду, делала круг за кругом, разноцветные карандаши в половину моего роста, плюшевые игрушки с пуговицами вместо глаз...

      Чем ниже я падал, тем уже становилась бездна, пока не сузилась до размеров колодца, стены которого состояли из железных труб и странной чёрной слизи, и то тут, то там из неё выныривали разбитые кукольные лица без глаз. Выглядело это довольно жутко, но прежде чем я успел снова испугаться, колодец закончился и меня выбросило на землю.

      Я проехался лицом по почве, оставляя за собой глубокую борозду, хоть пшеницу засевай, и врезался лбом в дерево. Синяя корова, вившая на нём гнездо, возмущённо фыркнула и улетела, махая птичьими крыльями. Я протёр глаза руками, отгоняя видение, и встал, потирая ушибленный лоб. Как ни странно, я не только остался жив, но и все кости были целы.

      Что-то маленькое и мягкое коснулось моего плеча, и я с удивлением заметил небольшой пушистый шарик белого цвета, медленно планирующий вниз. Из интереса я словил его и стал разглядывать. Лёгкий, как пушинка, и такой же мягкий на ощупь, шарик легко помещался у меня на ладони. Забавляясь, я перекатил его из ладони на ладонь, и вдруг услышал лёгкий, как звон колокольчика, смех. Пушистый шарик открыл глаза. От неожиданности я даже вскрикнул и уронил его.

      Тут я заметил, что меня окружает множество таких же шарообразных существ, которые падали сверху, тихо смеясь, медленно планировали на траву и отталкивались от неё, как от трамплина, а затем плавно, словно медузы в воде, подлетали вверх.

      Я осмотрелся вокруг. Я стоял на берегу невероятно чистого и прозрачного ручья, мои ноги обнимал мягкий флюоресцентно-зелёный ковёр травы, а с неба падали пушистые шарики. Такого неба я не видел никогда в жизни: чистое и безоблачное, оно манило в свою лазурную голубизну, переливаясь мягкими цветами. Всю свою осознанную жизнь я видел над собой только серое грязное небо Лондона, на котором даже в самые тёплые деньки никогда не показывалось солнце. А в небе висели… острова. Большие и маленькие, они просто парили в воздухе, связанные друг с другом целой сетью слегка покачивающихся на ветру корней и лиан. Я, по всей видимости, находился на таком же летающем кусочке земли.

      Я подошёл к краю острова, на котором стоял: вода ручья небольшим водопадом текла куда-то вниз, где земля, сужаясь, переходила в скалы, и, орошая по пути растущие внизу немногочисленные растения, изливалась в бесконечное небо. Я вернулся на место моего падения. Дерево, в которое я врезался, было невысоким и почти не ветвилось, но его жёлто-оранжевые листья были настолько большими, что доставали от кроны до самой земли. То тут, то там из яркой травы показывались похожие на тюльпаны красные цветы, и, как только их касались пушистые мячики, в них словно загоралась лампочка, после чего светящиеся тюльпаны вновь прятались в зелёном ковре. Я стоял и любовался на мир вокруг меня, и не находил в себе сил оторваться от этой красоты.

      - Куда я попал? - восхищённо прошептал я. И, хотя я и не ожидал ответа, за моей спиной, заставив от неожиданности вздрогнуть и обернуться, раздался голос:

      - Это Страна Чудес. Моя Страна Чудес, и тебя здесь быть не должно.

       Лидделл отбросила ласкаемые нежным ветерком волосы и возмущённо посмотрела на меня своими невероятно зелёными, цвета сочной травы, глазами. В пыльном Лондоне её глаза никогда не светились так ярко, как здесь.

      - Я и сам не понимаю, как оказался здесь, - проговорил я, рассматривая девушку. На ней было голубое платье и белый фартук, на кармашках которого были вышиты странные знаки, заляпанный какими-то красными пятнами, похожими на следы от вишнёвого сока. Удивительно, и когда она успела переодеться?

      На шее Лидделл поблескивал на свету серебряный медальон, по форме напоминающий подкову. Прямо сейчас она нервно подергивала его, подозрительно глядя на меня.

      - Ты вдруг начала ходить с закрытыми глазами, так что я пошёл за тобой. Ну а в итоге попал сюда. Вместе с тобой… - Я попытался вспомнить её имя. – …Алана.

      - Не угадал. И ты никак не мог попасть сюда, - возразила она. - Никто, кроме меня, не может попасть в Страну Чудес. Так что убирайся. Ты всего лишь очередная галлюцинация.

      - Может и так, - пожал я плечами и не стал спорить. Я уже давно понял, что не стоило эту девчонку выпускать из психбольницы. Таким… своеобразным людям там самое место.

      Внезапно мимо меня проплыла гигантская костяшка домино чёрного цвета. Я легко мог поместиться на ней лёжа, настолько огромной она была! Я обернулся и разинул рот от удивления: небо заполнялось всё большим количеством чёрных доминошек, медленно плывущих в разные стороны, впрочем, не сталкиваясь друг с другом. Ко мне подлетела ещё одна костяшка, а на ней сидела уже знакомая мне синяя крылатая корова. Заметив недавнего обидчика, то есть меня, корова издала приглушённый звук, похожий на нервное икание, и, раскрыв крылья, поспешила ретироваться куда подальше. Я проводил её взглядом, пока она не исчезла за горизонтом, и вновь повернулся к Лидделл. Но девушка уже улетала на домино, а догонять её я не видел смысла.

      - Пока что я буду звать тебя Энни! – крикнул я вдогонку, но она точно не услышала.

       Впрочем, всё время торчать здесь и неизвестно чего ждать я тоже не собирался и, шлёпая по прозрачной воде ручья, перешёл на другой берег. Отовсюду был слышен тихий весёлый смех, нежная музыка, казалось, лилась прямо из воздуха, тёплые и мягкие звуки наполняли сердце радостью.

      Конечно, находиться в подобном месте было странно, и я не понимал, как я вообще здесь оказался. Реальный ли это мир? Едва ли. Но здесь было так хорошо и приятно, что беспокоиться о таких мелочах совсем не хотелось.

      Я поднялся по крутому склону невысокого холма, по пути испугав стаю мохнатых разноцветных птичек с загнутыми в спираль клювами, гревшихся на тёплом солнышке, и наткнулся на гигантскую оранжевую ракушку. Я с интересом стал её разглядывать, но вдруг из неё высунулась голова улитки с глазами на тонких усиках. Я нервно сглотнул и поспешил отойти в сторонку, но улитка-великан и сама решила, что это не самое подходящее место для сна, и уползла в кусты с яркими сиреневыми ягодами.

      С каждым шагом мне нравился этот мир, как его назвала Лидделл, Страна Чудес, всё больше и больше, с его-то чудной фауной и не менее интересной флорой. Я собрал целый букет из несуществующих в привычном мире цветов, которые тихонько хихикали и перешёптывались между собой, шелестя стебельками на ветру; наткнулся на опавшие лепестки гигантской розы, размером превышающие мой рост; отдохнул на упавшем стволе оранжевого дерева с розовыми листьями и покатался на прочных, как канаты, синих лианах, спускающихся прямо из воздуха. Повсюду летали голубые бабочки и фиолетовые стрекозы, на деревьях вили гнёзда летающие коровы, внизу, насколько хватало глаз, простирался луг прыгающих пушистых белых шариков, а высоко в небе висели острова. Замечательная Страна, действительно, Чудесная.

      Я шёл по тропинке, едва заметной в яркой траве, и она вела меня с холма на холм, всё выше и выше. Наконец, я добрёл до великолепной огромной статуи, выступающей из скалы. Каменная девушка закрыла тонкими руками знакомое мне лицо и плакала, водопады слёз струились между пальцами, изливаясь в глубокое озеро. Статуя изображала плачущую Энни (предположительно) Лидделл, грустную и прекрасную. Я хотел посмотреть поближе, дотронуться до каменных рук, но споткнулся о замершую змею, одеревеневшую при моём к ней приближении, и полетел с внезапно закончившегося холма вниз. Я закрыл глаза, ожидая болезненного удара о землю, но его не последовало.

      Я рискнул открыть один глаз и увидел, что скатываюсь вниз по гладкому широкому корню какого-то дерева, словно бы катаюсь с ледяной горки зимой. Я ехал на животе, но поспешил принять более удобную позу для катания и перевернулся на спину. Сверху летел выроненный мною букет смеющихся цветов, стоящая на крутом обрыве холма гигантская улитка смотрела на меня своими глупыми глазами-антеннами, высоко-высоко в небе плавали чёрные костяшки домино… И мне сделалось так хорошо, как не было никогда в жизни! Я радовался и смеялся, скатываясь по корню всё ниже и ниже, пока он не оборвался. Остаток пути до земли я преодолел самостоятельно, больно ударившись пятой точкой о камень. Встал, потирая ушибленное место, посмотрел себе под ноги и ужаснулся.

      Похоже, кто-то до меня неудачно скатился с этого корня, потому что на камне под моими ногами обнаружилась застывшая красная лужа. Надеюсь, это всего лишь малиновый джем. Я поспешил отвернуться от подозрительной лужи и наткнулся взглядом на окружающий меня пейзаж. Здесь тоже был неглубокий ручей с каменным дном, но вода в нём была красная, и я даже боялся предположить, что это. Тут не было ни музыки, ни смеха, ни каких бы то ни было ещё звуков, даже шум текущей воды в ручье доходил до меня словно издалека. Внезапный сильный порыв ветра со странным приторным запахом, почему-то навевавший едва уловимые мысли о крови и смерти, ударил меня в нос так сильно, что я оступился и упал.

      Я с ужасом и нарастающей паникой понял, что продолжаю падать. Рефлексы всё решили за меня - и вот я уже повис над ущельем, в который из ручья водопадом стекала красная вода, уцепившись за скользкий камень, на котором минуту назад стоял. Минус этого мира заключается в том, что я слишком часто здесь куда-то падаю, и я не хочу упасть ещё раз и обнаружить себя на дне какой-нибудь пропасти мёртвым. Я подтянулся... ещё раз... и ещё раз подтянулся, выбираясь обратно на землю. Распластался на камне, тяжело дыша и ничего перед собой не видя.

      Видимо, от усталости и пережитых переживаний я отключился. Я пришёл в себя, когда небо уже окрасилось багровым закатом. Цвет воды теперь казался ещё более ярким.

      Я встал с холодного камня и отошёл подальше от ущелья, в которое во сне чудом не свалился. Вокруг уже сгущались сумерки, и оставаться здесь я не хотел, поэтому пошёл по берегу вдоль ручья. Рядом возвышались скалы вперемешку с гигантскими вековыми деревьями, в их тени прятались трухлявые пеньки с меня ростом, в дуплах которых с постепенным наступлением темноты разгорались красные и жёлтые огоньки. На меня давила угнетающая зловещая тишина, только изредка шумели ветвями деревья и наступали на опавшие листья маленькие грязные существа, напоминающие крыс без хвостов и с большими ушами, со светящимися красным светом глазами. Брр, они, по крайней мере, не приближались ко мне.

      Такая Страна Чудес мне уже не нравилась. Она заставляла меня опасаться каждого шороха и поминутно оглядываться. Я дошёл до места, где ручей сворачивал в сторону. Здесь камень заканчивался и начиналась холодная и скользкая, как на болоте, земля. Ботинки с противным хлюпаньем вязли в ней, но другого пути здесь не было. Каждый шаг давался с трудом, земля с недовольным чавканьем не сразу отпускала мою ногу, приходилось буквально вырываться из её скользких, но цепких объятий.

      Я не знаю, как долго это продолжалось, но наконец земля стала твёрже и идти стало легче. Правда, ненамного: теперь приходилось продираться сквозь лес колючих серых кустов, которые больно царапали кожу, а их голые ветки с шипами будто стремились выколоть мне глаза. Ощущения не из приятных, да и сильно раздражающие. Я уже готов был руками выдирать надоевшие кусты, как вышел на поляну, освещенной яркой желтой луной, похожей на круглый заплесневевший сыр.

      Здесь не было ни цветов, ни животных, трава поблекла и была заляпана какой-то чёрной слизью. Я осмотрел траву на наличие свободного от мерзкой жижи пространства, но такового не нашлось. Вдруг одна из чёрных луж зашевелилась, пошла волнами, и из неё стало подниматься нечто.

      Волосы на затылке стали дыбом. Сглотнув нервный комок, я быстро осмотрелся в поисках укрытия, чтобы успеть отбежать подальше от этого ужаса, но лужи стали шевелиться по всей поляне. Оттуда вылезали уродливые существа: тела их состояли из чёрной слизи, за спиной вырастали какие-то железные трубы, на голове (гипотетически, потому что относительно анатомии этих тварей я не был уверен) красовалось разбитое фарфоровое кукольное лицо без глаз. Монстры заполнили всю поляну, не издавая ни звука, и от этого было только ещё более жутко. Некоторые из них заметили меня и двинулись в мою сторону, протягивая свои короткие скользкие руки с когтями, напоминающими осколки битого стекла, и глядя на меня пустыми дырами от глаз на фарфоровых лицах.

      Сердце моё забилось так сильно, что, казалось, его стук было слышно на мили вокруг, во рту пересохло и я не мог вымолвить ни слова, хотя звать на помощь было и некого. Оставалось либо бежать, либо сражаться, но мне было совершенно нечем отбиваться от этих тварей, а прятаться было негде – я был окружён.

      "Вот и конец," - пронеслась в голове странно равнодушная мысль.