Странник

Глава 1

Анжелика

Утро началось так, как начинаются дни, когда тебе больше некуда бежать, когда последняя надежда угасает, словно свеча на ветру. Всё окутано дымкой — плотной, удушающей, безжалостной. Голоса звучат приглушённо, словно доносятся из другого мира, как в снежную бурю, когда не видно и шага впереди, когда даже собственные следы исчезают в белом безмолвии.

В доме царит лихорадочная суета. Шелест дорогих атласных платьев напоминает шуршание осенней листвы, звон хрустальных бокалов с игристым шампанским отдается серебряными колокольчиками, искусственный смех и натянуто-оживлённые разговоры наполняют пространство фальшивой радостью. Дорогие французские духи заполняют воздух густым, приторно-сладким ароматом жасмина и розы, который душит меня, как невидимая удавка. Это должно быть торжеством, праздником души и сердца. Но для меня это совсем не праздник — это казнь в белых кружевах, это погребение заживо.

Я стою перед старинным венецианским зеркалом в золочёной раме. Бледная, как мраморное полотно, как саван покойницы. Словно кто-то искусной кистью вытянул из меня все краски жизни, оставив лишь серый, безжизненный призрак. Мои алые губы сжаты в тонкую нить, как будто они отчаянно удерживают что-то внутри — крик отчаяния? Рыдания боли? Проклятия? Нет, ничего этого я не хочу выпускать наружу. В зеркале отражается мёртвое, восковое лицо девушки, которая должна выйти замуж сегодня. Лицо девушки, которая уже умерла внутри, чья душа превратилась в пепел.

Белоснежное платье цвета первого снега обнимает моё хрупкое тело шелковыми объятиями, но оно не кажется мне нарядом невесты. Оно скорее похоже на погребальный саван, на последнее одеяние перед вечным сном. Белое, как горный снег, как арктический лёд, как безжалостная смерть. Я пытаюсь вжиться в эту навязанную роль, но всё кажется каким-то неправильным, искажённым, словно я смотрю на мир через кривое зеркало. Все эти изысканные брюссельские кружева и сверкающие жемчужные блёстки — как ненужные, издевательские украшения на мраморном гробе. Все эти люди, все эти нарядные гости — почему они радуются, словно безумцы? Почему улыбаются своими фарфоровыми улыбками? Ведь это не свадьба — это похоронный звон по моей любви, по моей жизни.

Внутри меня зияет чёрная пустота, бездонная, как колодец. Сердце бьётся медленно, тяжело, словно маятник старинных часов, как будто каждый удар отзывается в полых костях глухим, зловещим стуком. У меня нет больше ни искорки радости, ни капли счастья. Только одна мысль сверлит мне мозги, как раскалённое докрасна железо: "Чезаре будет венчать нас." Как он посмотрит на меня своими синими, как морская глубина, глазами? Удастся ли ему сдержать свои бурлящие чувства? Сможет ли он произнести священные слова, которые свяжут меня невидимыми цепями с другим мужчиной навсегда?

Я чувствую себя преданной — не Рафаэлем с его холодными расчётами, не мамой с её честолюбивыми планами. Собой. Себя предала, себя продала за фамильную честь. Я должна выйти за него ради семьи, ради священного долга. Ради матери с её стальной волей, ради громкого имени, ради того, что должно быть правильным в глазах общества. Но что может быть правильного в том, чтобы разорвать своё пылающее сердце на кровавые части и скормить их тому, кого ты не любишь, кого ненавидишь каждой клеточкой своего существа?

Я закрываю глаза, чтобы не видеть своё жалкое отражение. Меня тошнит от себя — от своей слабости, от своего малодушия. Тошнит от того, что я делаю, от того, что вынуждена делать. Я вижу его — Чезаре — закрыв веки. Он там, в древней церкви, ждёт меня. Ждёт нас троих — жертву, палача и свидетеля собственной казни. Как он выдержит это испытание? Как я выдержу? Как мне жить дальше с этой незаживающей раной в душе?

Резкий звук хлопающей двери вырывает меня из этой чёрной, липкой пустоты забытья. "Время пришло," — произносит мать ледяным тоном, её дрожащий голос выдаёт нервное напряжение, скрытое под маской торжественности. Её карие глаза блестят хищно, как у пантеры, готовой к смертельному прыжку. Она счастлива, потому что я, по её железному убеждению, тоже должна быть счастлива. Потому что это — её звездный час, её триумф, не мой. Её день славы и общественного признания.

Я безмолвно киваю, не глядя на неё, не желая видеть это торжествующее лицо. Мой потухший взгляд по-прежнему прикован к своему мертвенному отражению. Роскошный чёрный лимузин с зеркально-тонированными стёклами ждёт у парадного входа, как катафалк. Я не чувствую под ногами мраморного пола, когда медленно спускаюсь по широкой лестнице. Всё происходит как в густом тумане, как в кошмарном сне. Я сажусь в прохладный салон машины, отец Рафаэля — губернатор — садится рядом с почтительной важностью. Его тяжёлая рука на моём дрожащем плече — увесистая, как свинцовая гиря. Он говорит что-то успокаивающее, но я не слышу слов. Только монотонный гул. Гул моего сердца, которое вот-вот взорвётся от боли.

Машина плавно трогается, и я вижу, как знакомые дома Сан-Лоренцо проносятся мимо затемнённых окон. Лица прохожих смазаны в неразличимые пятна, их глаза не различимы, их улыбки не реальны, как у восковых фигур. Они кричат что-то восторженное, радостно машут руками, но всё это теряется в густом сером тумане моего отчаяния. Моя голова откинута назад на кожаное сиденье, глаза плотно закрыты. Я пытаюсь не дышать, не думать, не чувствовать. Только бы доехать и не сойти с ума, не закричать во весь голос.

Церковь Сан-Лоренцо. Древние белые каменные стены возвышаются передо мной, как неприступная крепость, которая должна защитить или безжалостно уничтожить. Готические башни пронзают небо острыми шпилями. Я выхожу из машины на подгибающихся ногах, моя ледяная рука в тёплой руке губернатора — ведь он был лучшим, закадычным другом моего покойного отца, это так естественно, что именно он ведёт меня к алтарю... чтобы я вышла за его сына, которого ненавижу всем своим израненным сердцем. И его пальцы холодны, как мрамор надгробия. Я не чувствую человеческого тепла. Не чувствую ничего, кроме зияющей пустоты.

Глава 2

После венчания

Оглушительный смех. Непрекращающийся шум. Множество чужих, незнакомых лиц. Мелодичный звон хрустальных бокалов. Я не слышу ничего из этого праздничного гама. Я не чувствую ничего, кроме внутренней пустоты. Я словно спрятана в плотном коконе из ваты, изолирована от всего мира. Всё вокруг словно окутано густым туманом нереальности. Как будто я невольная актриса на сцене, а вокруг меня другие актёры играют чужую пьесу. Пьесу, в которой я категорически не хочу участвовать. Театральную постановку, где мне навязана роль счастливой невесты. Роль, которую я никогда не выбирала, которая мне отвратительна.

Рафаэль неотступно держит меня за руку своими влажными ладонями. Его костлявые пальцы крепко, болезненно сжимают мои запястья, словно стальные наручники. Как тяжёлые кандалы, как железные цепи. Слишком сильно, слишком больно. Слишком властно и собственнически. Я отчаянно пытаюсь улыбнуться, потому что все праздные гости пристально смотрят на меня выжидающими взглядами. Но моя вымученная улыбка натянутая, безжизненно-фальшивая, как дешёвая театральная маска. Я не могу нормально дышать — воздух застревает в горле. Внутри всё сжимается в болезненный комок. Я остро чувствую, как расписные стены банкетного зала давят на меня, словно тиски. Как лепной потолок становится всё ниже и ниже, грозя раздавить. Я задыхаюсь в этой золочёной клетке.

А он самодовольно улыбается, он безмерно счастлив, как ребёнок с новой игрушкой. Конечно же, он счастлив до безумия. Он получил то, что так страстно желал. Получил меня, как военный трофей. Но я не принадлежу ему — ни телом, ни душой. Никогда не принадлежала этому холодному ублюдку. И никогда, ни при каких обстоятельствах не буду принадлежать. Моё разбитое сердце кричит в безмолвном отчаянии, рвётся на кровавые клочья, стремится к нему. К единственному — к Чезаре.

Боже милосердный… это навсегда, этот проклятый брак, этот омерзительный Рафаэль, который будет нагло лезть ко мне и самоуверенно предъявлять свои супружеские права. Я лучше убью себя собственными руками. Я никогда не дам ему к себе прикоснуться своими грязными лапами.

После того страстного поцелуя Чезаре… после его жгучих рук на моём дрожащем теле, после того, как он ТАК пронзительно смотрел на меня своими синими глазами.

Я безошибочно знаю, что он здесь, где-то рядом. Я остро чувствую его магнетическое присутствие каждой клеточкой. Как тяжёлую тень, как неупокоенный призрак. Его испепеляющие глаза пожирают меня из непроглядной темноты. Я точно знаю — он неотрывно видит меня. Видит, как я мучительно страдаю на глазах у всех. Видит, как моё сердце медленно рвётся на болезненные части. Он остро чувствует это всем существом. Я абсолютно уверена в этом. Его сердечная боль — моя боль. Наш общий смертный грех.

Рита внезапно появляется рядом со мной с дьявольски-злорадной улыбкой. Её сладкий голос — как медленный яд, её ядовитые слова — как раскалённые иглы, безжалостно вонзающиеся в моё истерзанное сердце. Она лицемерно поздравляет меня, но в её холодных глазах ясно читается — злоба, чёрная зависть, торжествующая ненависть.

— Теперь ты с Рафаэлем связана навсегда, дорогая сестрица… — шипит она сладким голосом. — Ты никогда, никогда не уйдёшь от него… Вы обвенчаны перед Богом. Всё. Ты теперь его законная собственность. И свободной никогда больше не будешь, никогда!

И она абсолютно права в своей жестокости… Я прекрасно знаю, что она права. Только я её за эту правду сейчас ненавижу всей душой. Так люто ненавижу, что кажется — от этой всепоглощающей ненависти у меня болезненно трещат кости.

— Ты наконец-то получила своё по заслугам, Анжелика, — ядовито шепчет она мне прямо на ухо, её голос звучит как сладчайший яд. — Точно так, как страстно хотела наша любимая мать. Как она об этом дни и ночи мечтала. Ты ей угодила сполна. Посмотри, какая она сияющая, радостно принимает поздравления от именитых гостей, улыбается во весь рот.

Я болезненно сжимаю губы до белых пятен, чтобы не закричать во весь голос от отчаяния. Чтобы не разрыдаться горькими слезами прямо здесь, на глазах у всех этих людей. Я не могу позволить этой змее видеть, как я окончательно ломаюсь. Но её отравленные слова — они словно острые ножи, как заржавленные лезвия. Режут глубоко, до самой кости, оставляют кровоточащие раны, которые никогда не заживут.

— Что тебе нужно от меня, Рита? — с трудом шепчу я, отчаянно стараясь не показать, как её ядовитые слова меня больно задевают. — Почему ты здесь со своими лживыми, фальшивыми поздравлениями?

— Мне? Ничего особенного, — её хищная улыбка становится ещё шире и злее. — Просто хочу вдоволь посмотреть, как ты жалко пытаешься притворяться, что счастлива. Это так умильно смешно. Ты как паршивая актриса, Анжелика. Но знаешь, что самое забавное? Ты даже очень, очень паршивая актриса третьего сорта.

— Просто заткнись и отвали! — мой голос предательски дрожит, я ненавижу и себя тоже за то, что она ясно видит мою жалкую слабость. — Почему тебе не убраться подальше и не оставить меня в покое?

— Потому что ты это заслуживаешь сполна, — её злые глаза вспыхивают от нескрываемого злорадства. — Ты заслуживаешь каждого мгновения этого изысканного ужаса. Каждый раз, когда ты смотришь на него, а думаешь о другом мужчине. Это твоё справедливое наказание, Анжелика. И я наслаждаюсь каждой его драгоценной секундой.

Я резко отворачиваюсь, не в силах больше смотреть на её торжествующее лицо. Её ядовитые слова болезненно звучат в моей голове, как тяжёлые удары молота. Я чувствую, как они настойчиво пробиваются внутрь, оставляя за собой только жгучую боль. Только мертвящую пустоту в душе.

Музыка внезапно меняется. Печальный звук фортепиано и заунывных скрипок торжественно наполняет роскошный зал. Чёртов похоронный марш. Первый танец. Наш проклятый первый танец с моим ненавистным мужем.

Рафаэль настойчиво тянет меня на середину паркетного зала, его тяжёлые шаги неуверенные — он уже довольно много выпил дорогого алкоголя. Я слышу, как он пьяно шепчет мне что-то сладкое на ухо, но я не понимаю слов. Я категорически не хочу понимать его пошлости. Мои ноги движутся автоматически, как ноги деревянной марионетки на невидимых нитках… нитках, которые дёргает этот трусливый, жалкий ублюдок.

Глава 3

Страсть в церкви

— Ты с ума сошла? — его голос сорвался на хриплый звериный рык. — Ты вышла за него! А теперь говоришь, как хочешь меня? На тебе свадебное платье! — Он произнёс эти слова так, словно сам не мог поверить в их безумный смысл. В каждом звуке — чистый яд. В каждом пронзительном взоре — жгучая ненависть.

Я замерла, словно окаменела. Сердце остановилось вместе со мной. Мне катастрофически не хватало воздуха. Как будто он высосал его из священной комнаты, оставив лишь удушающую пустоту. Я знала, что он разъярён до безумия, но эта его испепеляющая ярость буквально обожгла меня живым пламенем.

— Почему, Анжелика? — Он шагнул ближе, подобно хищнику, его прекрасное лицо исказилось от слепого гнева. — Почему ты сделала это? Зачем ты вышла за него? — Он словно хлестал меня раскалённой плетью. Его яростные слова жгли меня, как расплавленное железо на нежной коже. Я отчаянно попыталась что-то сказать, но он не дал мне малейшего шанса. Он был слишком близко, нависая надо мной. Слишком яростен, как разбушевавшаяся стихия. Его дыхание — горячее и тяжёлое — обжигало мою трепещущую кожу.

— Что? — Он усмехнулся дьявольски, его бархатный голос стал резким, как лезвие отточенного ножа. — Ты влюблена в него? В этого жалкого мерзавца? Ты хочешь, чтобы он был твоим мужем? Чтобы он касался тебя своими грязными руками? Спал с тобой? — Последние слова он выплюнул, как ядовитую слюну. Его синие очи горели адским бешенством.

— Я... — робко начала я, но снова не смогла закончить фразу. Я остро чувствовала, как его обжигающая ревность, его сердечная боль накатывают на меня разрушительными волнами. Он был как смертельно раненый зверь, который не знал, как справиться со своей мучительной болью.

— Молчать! — яростно рявкнул он. — Ты его законная жена. Ты принадлежишь ему. Ему! — Он резко развернулся, стиснув кулаки до побелевших костяшек, его мощные мышцы напряглись, как будто он готов был разнести всё вокруг в щепки. Я молча смотрела на его напряжённую спину, ясно видела, как его широкие плечи подёргиваются от слепой злости. Но я безошибочно знала, что за этим стоит. Я видела его душевную боль. Его мучительную ревность.

— Ты хочешь, чтобы я был первым? — Он обернулся, словно разъярённый лев, его пронзительные очи метали смертоносные молнии. — Хочешь, чтобы потом после меня он видел тебя обнажённой, касался тебя, чувствовал тебя?

— Нет! — отчаянно выкрикнула я. — Я ненавижу его всей душой! Я хочу, чтобы со мной был только ты!

— Но ты вышла за него! Он имеет на тебя все супружеские права!

— Я даю эти права тебе.

Эти роковые слова словно застряли в спёртом воздухе. Всё стало мертвенно тихо. Чезаре замер, как изваяние. Его могучая грудь тяжело вздымалась. Он посмотрел на меня, и его синие очи на мгновение затуманились. Но только на краткий миг. Потом в них вернулся бешеный огонь преисподней.

— Тогда почему? — прошипел он, как ядовитая змея. — Почему ты сделала это, Анжелика? Зачем ты вышла за него, если он тебе противен?

Я чувствовала, как горькие слёзы предательски наворачиваются на мои глаза. Как они уже катятся по пылающим щекам солёными ручейками.

— Ради семьи, — прошептала я, сжимая кулаки до боли. — Ради матери. Ради всего, что мне дорого в этом мире.

Он засмеялся — коротко, жёстко, с горчайшей горечью полыни.

— Ради семьи? — Его чувственные губы изогнулись в ядовитой усмешке. — Ты жертвуешь собой ради них? А как же я, Анжелика? Как же я?

Его голос дрожал, как струна на ветру. Он снова остановился прямо передо мной, его лицо было так близко, что я могла почувствовать жгучий жар его дыхания на своей коже.

— Как же я, Анжелика? — повторил он, глядя мне в душу. Его голос стал ниже, но в нём всё ещё звучала нестерпимая боль. — Я был рядом с тобой. Я смотрел на тебя. Я ждал, как приговорённый. Но ты... Ты ушла к нему. Ты выбрала его.

Его слова пронзили меня насквозь, прошили ржавыми иголками до самых костей. Я чувствовала, как каждое слово оставляет кровоточащий шрам на моей душе. Он смотрел на меня с такой ненавистью и болью, что я едва могла дышать. Но я не могла молчать. Я не могла больше сдерживать себя.

— Потому что я не могла выбрать тебя! — воскликнула я, слёзы уже жгли мои глаза раскалённым металлом. — Ты священник, Чезаре! Ты поклялся Богу! Как я могла выбрать тебя, если ты принадлежишь не мне?

Он застыл, словно громом поражённый. Я видела, как эти слова прошли сквозь него, как разрушительные волны, разбивающиеся о скалы. Его лицо дрогнуло, и на мгновение я увидела его подлинную боль. Его истинную муку.

— Ты думаешь, я не страдаю? — его голос стал хриплым, почти неслышным шёпотом. — Ты думаешь, я не проклинаю себя каждый божий день за то, что хочу тебя? Что мечтаю о тебе? Что каждый раз, когда вижу тебя, я хочу... — Он запнулся, его очи загорелись ещё ярче адского пламени. — Я хочу тебя, Анжелика. Хочу так сильно, что это сводит меня с ума, разрывает на части.

Я затаила дыхание. Эти слова, сказанные им вслух, разорвали меня изнутри, заполнили адским триумфом, грешным диким счастьем. Я почувствовала, как моё сердце замирает. Я больше не могла сдерживать себя. Всё, что я пыталась скрыть, рвалось наружу разрушительным потоком.

— Ты должен был сказать мне это раньше, — прошептала я, подходя ближе. — Почему ты молчал? Почему ты заставил меня страдать?

— Потому что это неправильно! — воскликнул он, снова переходя на яростный рык. — Потому что это грех, Анжелика! Это смертный грех! Я поклялся служить Богу. Я дал священный обет!

— Какой обет? — выкрикнула я в ответ, не в силах больше сдерживать себя. — Ты дал обет, но ты нарушил его, как только позволил себе хотеть меня! Это не Бог — это ты сам себе не позволяешь любить!

Он шагнул ко мне, и я снова почувствовала его обжигающее тепло. Наши лица были так близко, что я могла видеть каждую линию на его мраморной коже, каждую искру в его синих очах. В них всё ещё горела боль, но теперь эта боль смешалась с чем-то другим. С желанием. Диким, необузданным желанием хищника.

Глава 4

Я вздрогнула. Резкий, оглушительный стук разнёсся по залу церкви. Сначала один раз. Потом ещё один. Ещё громче. Будто молоты били по железу. Будто кто-то пытался выломать двери. Мы оба замерли. Я почувствовала, как его тело напряглось, как его руки, только что нежные и страстные, сжались в кулаки. Его губы оторвались от моих, и его дыхание — прерывистое и тяжёлое — внезапно стало хриплым и настороженным.

Стучат. Громче. Этот звук, казалось, разрывал тишину церкви на части. Будто кто-то знал. Знал, что мы здесь. Знал, что мы согрешили. Что мы нарушили все законы, все правила.

— Кто это? — шёпотом выдохнула я, в панике глядя на дверь.

Чезаре бросил быстрый взгляд в ту же сторону, его челюсть сжалась, в глазах появилось что-то мрачно опасное…Как я раньше не замечала…что в нем живет далеко не только свет. Он был напряжён, как хищник перед прыжком. Я почувствовала, как страх обхватил моё сердце холодными пальцами.

— Тсс, — прошептал он, прикладывая палец к моим губам. — Тише.

Я судорожно схватилась за своё растерзанное платье, руки тряслись. Мои пальцы цеплялись за ткань, но она казалась липкой и тяжелой, как мокрый песок. Я пыталась одеться, но каждая секунда казалась вечностью. Я слышала, как стук раздаётся снова, теперь ещё громче, отчётливее.

— Помоги мне... — прошептала я, мои слова были еле слышны, но Чезаре тут же оказался рядом.

Его руки скользнули по моей спине, он помогал застёгивать пуговицы платья, но его прикосновения теперь были быстрыми, напряжёнными. Мы оба понимали, что времени почти не осталось. Это как последний рывок перед краем пропасти. Моё платье не застегивалось до конца, но я больше не могла ждать. Я дрожала так сильно, что не чувствовала ни пальцев, ни ног. Мой мозг отказывался думать. Единственная мысль — выбраться. Пока нас кто-то не увидел.

— Окно... — выдохнул он, указывая на боковое окно, его голос был резким и сухим, как удар хлыста.

Я кивнула, не спрашивая больше ни о чём. Внутри всё дрожало, страх, паника, но я была на грани. Была готова на всё, лишь бы не быть пойманной здесь. С ним.

Я подбежала к окну, как загнанное животное. Ощущала, как ткань платья путается в ногах, как мой дыхание сбилось на резкие, короткие вдохи. Чезаре подтолкнул меня, и я, дрожащая, пролезла через узкое оконное отверстие. На секунду почувствовала, как холодный воздух хлестнул меня по лицу, и всё, что я могла услышать, — это его голос:

— Беги, Девочка!

И я побежала. Босая, в грязном, измятом платье, которое тянуло меня назад, как камень. Я не чувствовала ни холода, ни боли. Я чувствовала только одно — как страх разъедает меня изнутри. За него, за себя. Если вы думаете, что сейчас двадцать первый век и ничего не случится если кто-то узнает? Ошибаетесь. Это Сан-Лоренцо…Здесь могут и сжечь всей толпой. Как минимум загнобить. Я уже молчу о Чезаре. Письмо Епископу – и Чезаре лишат сана. Изгонят…а жители Сан-Лоренца уничтожат его.

Я бежала по улице, прячась в тени, как вор, как преступник. Платье путалось под ногами, ткань цеплялась за камни мостовой, рвалась, пачкалась в грязи. Я чувствовала будто сама природа пыталась остановить меня. Потому что мое место не дома! А с ним! С моим мужчиной!

Где моя фата? Я понятия не имела. Исчезла, как и все мои мысли.

Я должна была вернуться. Вернуться домой. Быстрее, быстрее. Я слышала только удары своего сердца. Оно грохотало в груди, как барабан, заглушая все остальные звуки. Ночь окружала меня, и я не могла разглядеть ничего, кроме тьмы впереди. Никто не должен был знать. Никто не должен был узнать. Я подбежала к дому, дыша, как загнанная лошадь. Я остановилась у чёрного хода. Где-то вдалеке слышались пьяные голоса, смех. Гости не заметили моего отсутствия. Рафаэль. Я слышала, как его голос эхом разносился по дому. Он говорил что-то — очередной тост, очередную глупую шутку.

Я с трудом приоткрыла дверь, вошла в дом. Влажный воздух ударил в лицо, запах еды и алкоголя смешался с ароматом цветов. Меня затрясло. Я медленно сделала несколько шагов вперёд, стараясь не думать о том, что натворила и еще собираюсь натворить. Я почти добралась до коридора, когда передо мной появилась тень. Фигура. Рита.

Её глаза вспыхнули, как у змеи, а губы изогнулись в ядовитой улыбке. Она злорадно шипела, словно выждала этого момента.

— Где была? — её голос был колючим, въедливым

Я замерла. Воздух застыл в лёгких, и я чувствовала, как внутри меня всё сжимается. Я не могла сказать ни слова, не могла придумать ничего. Мой мозг работал медленно, словно был погружён в вату.

— Что случилось с твоим платьем, Анжелика? — Рита шагнула ближе, её глаза блестели злобой. — Ты выглядишь так, будто только что сбежала из могилы. Где твоя фата? И... — она сделала паузу, оглядев меня с головы до ног, её взгляд словно пытался меня просканировать. — Ты не ответила на мой вопрос. Где ты была?

Моё горло пересохло, слова застряли внутри. Рита неотрывно смотрела на меня, её выражение лица становилось всё более насмешливым, но я видела в её глазах что-то другое. Что-то мрачное, что-то опасное.

— Ты думаешь, что никто не заметил? — прошипела она, её голос был тихим, почти ласковым, но от него меня бросило в холод. — Думаешь, что тебе удалось всех облапошить?

Я сделала шаг назад, не зная, что ответить. Моя голова кружилась, мысли метались.

— Рафаэль заметит, Анжелика, — Рита усмехнулась, её тон стал ещё более насмешливым. — Он не настолько пьян, чтобы не заметить, что его жена куда-то исчезла. Ты действительно думаешь, что можешь так просто вернуться и тебе сойдет с рук?

Я не могла двигаться. Не могла дышать. Моя голова гудела от страха и усталости. Я чувствовала, как моё тело предаёт меня, как каждая клетка дрожит от ужаса перед тем, что может случиться.

— Что ты делаешь, Анжелика? — её голос становился всё мягче, но в нём было что-то жуткое, что-то хищное. — Ты погубишь себя. Ты погубишь ЕГО. Ты действительно думаешь, что он спасёт тебя? Падре Чезаре? Ты правда думаешь, что ваш грязный секрет останется тайной?

Глава 5

Его шаги. Его голос. Его кулаки. Всё сливается в один невыносимый какофонический хор, пронизывающий мою голову. Рафаэль. Пьяный. Разъярённый. Он стучит в дверь, как сумасшедший, как зверь, который требует своё. Требует меня.

— Анжелика! Открой! — его голос, грубый, с хрипотцой, разносится по коридору. — Ты моя жена! Это наша брачная ночь, чёрт возьми!

Я замираю, не в силах пошевелиться. Моё сердце бьётся так сильно, что я чувствую, как оно отдаётся гулким эхом в моих висках. Я дышу тяжело, прерывисто, как если бы кто-то давил на мою грудь. Его голос — это нож, который режет мою душу на части. Как я могла позволить этому случиться? Как могла дойти до того, что мой дом, моя жизнь, моё тело — теперь всё принадлежит ему?

— Открой эту чёртову дверь! — он рычит, его удары становятся всё сильнее. Деревянная дверь поддаётся под натиском его ярости, но пока держится. Она заперта. Я отступаю назад. Паника накатывает ледяной волной. Мне страшно. Что делать? Как выбраться из этой ловушки?

Руки дрожат, как у испуганного ребёнка. Дверь закрыта. Я заперта. Я в безопасности... пока что.

Рафаэль снова стучит. Я слышу его хриплое дыхание, как будто он стоит прямо за мной. Я прижимаюсь спиной к двери, пытаясь не дышать, стараясь исчезнуть. Но его голос. Его слова. Они пронзают меня, как тысячи лезвий. Как долго я смогу его удерживать.

— Анжелика! — его голос становится ещё громче, яростнее. — Это наша ночь. Открой. Немедленно. Ты думаешь, что сможешь прятаться от меня? Ты моя жена, и я имею все права на тебя! — Он снова стучит, кулаки ударяются о дерево так, что я боюсь, что дверь треснет.

Я не могу больше. Слёзы текут по моим щекам. Грудь сдавливает нестерпимая боль. Я сажусь на пол, обхватываю голову руками и начинаю трястись. Его слова проникают в мой мозг, впиваются в моё сердце, как змеиный яд.

Но перед моими глазами только одно лицо. Чезаре. Его глаза. Его руки, которые только что сжимали меня, целовали. Его дыхание, которое смешивалось с моим, его поцелуи, которые жгли меня изнутри. Всё ещё жгут. Моя любовь к нему — это грех, да, но это единственная истина, которая имеет смысл. Я влюблена в него. Больше, чем когда-либо могла себе представить. И если мне суждено умереть, чтобы Рафаэль никогда не коснулся меня — я умру. Я умру, но останусь верной себе. Верной своим чувствам. Стук внезапно прекращается. Я замерла. Тишина оглушает. Я слышу только своё тяжёлое дыхание. Что случилось? Он ушёл? Я вытираю слёзы, с трудом поднимаюсь на ноги, и слушаю... Никого нет. Рафаэль отступил. Я чувствую, как волна облегчения проносится по телу. Я сделала это. Я выдержала. Я пережила этот кошмар.

Но тут тишину прерывает новый звук. Ключ. Он поворачивается в замке с тихим, жутким щелчком. Холодный ужас накатывает на меня с такой силой, что мои ноги подгибаются. Рафаэль вернулся. И теперь он не просто ломится в дверь — у него есть ключ. Я чувствую, как замок сдвигается, как дверь медленно открывается. Свет из коридора проникает в комнату, заливая всё бледными лучами. Рафаэль входит в комнату, шатаясь. В его руках — ключ, который он вертит на пальце, как трофей. Его глаза пылают яростью, а на губах играет уродливая усмешка.

— Ну что, закрылась? — произносит он, качнувшись вперёд. — Теперь я хозяин в этом доме, Анжелика. Тебе некуда бежать.

Он делает шаг ко мне, тяжёлый, неуклюжий, но в нём чувствуется уверенность хищника, который поймал свою добычу. Он знает, что я заперта в клетке, из которой мне не выбраться. Мой дом стал для меня тюрьмой.

— Ты знаешь, что сказал твой отец в завещании? — он улыбается, приближаясь ко мне всё ближе. — Всё состояние переходит к первому зятю. Всё, Анжелика. И ты. Ты теперь принадлежишь мне. Всё это принадлежит мне.

Его слова впиваются мне в сердце, сжимают его как клешнями, как тисками. Я чувствую, как моё тело напрягается, как внутри меня растёт гнев. Как он смеет? Как он смеет говорить со мной так, как будто я вещь, как будто я предмет, который он может забрать себе?

— Зачем ты сняла подвенечное платье и надела эти тряпки? — он говорит с презрением, оглядывая мой халат, который я наспех накинула, когда заперлась в комнате. — Раздевайся. Ты моя жена. Я хочу видеть тебя голой. Я ждал этого момента целую вечность!

Я ощущаю, как кровь приливает к моим щекам. В гневе и стыде, я сжимаю кулаки, шагнув назад.

— Ты никогда не получишь меня, Рафаэль! — мои слова звучат резко, почти как шипение. Я не собираюсь подчиняться. Не собираюсь быть его куклой, которую он может контролировать. — Ты можешь кричать, можешь требовать сколько угодно, но я никогда не стану твоей. Никогда!

Его глаза вспыхнули. Его лицо исказилось от ярости.

— Ты думаешь, что сможешь сопротивляться? — он сделал шаг вперёд, его шаги стали тяжёлыми, гулкими. — Ты принадлежишь мне! Ты моя жена! И тебе придётся исполнить свой долг. Ты думаешь, что можешь прятаться за этими дверями? Думаешь, что можешь быть со своим священником и я этого не замечу?

Он знал? Как он мог знать? Я отступила назад, мои руки дрожали от ужаса и гнева.

— Что ты несёшь? — выкрикнула я, стараясь держаться, но мои слова прозвучали слабо. — Ты говоришь ерунду, Рафаэль. Это просто твоя больная фантазия!

— Фантазия? — его смех был грубым, хриплым, почти безумным. — Я не дурак, Анжелика. Я всё видел. Видел, как ты смотришь на него. Ты думаешь, что сможешь играть в эти игры за моей спиной? Я получу своё, хочешь ты этого или нет!

Он сделал шаг вперёд и, прежде чем я успела увернуться, схватил меня за запястье. Его пальцы были как железные тиски, сжимающие меня до боли.

— Пусти меня! — закричала я, пытаясь вырваться, но он был слишком силён. Его дыхание стало тяжёлым, его лицо покраснело от гнева. Я чувствовала, как его хватка становилась всё сильнее, как его руки начинали тянуть меня к себе.

— Хватит этих игр, — прорычал он, толкая меня на кровать. Я попыталась встать, но он навис над мной, как голодный, бешеный шакал, его глаза горели яростью и желанием.