Странники. Пламя и Магия

Пролог

Позабытые боги у потухших костров

Тихо песни выводят, забвенные нами.

Заунывные стоны нездешних ветров

Вторят им, укрывая полынными снами.

Пролог

Всадник чуть придержал коня. Посмотрел на хмурое небо, едва пробивавшееся лёгкой влажной пеленой между деревьями, заметно редеющими впереди.

Небо заволокло тучами. Мрачными, грязно-серыми. Такие затягивают его сплошной муторной пеленой, из которой потом дни кряду может сочиться нудная морось. Дождь принимался уже несколько раз. Не настолько сильный, чтобы размыть утоптанный тракт, хвала хранителям. Зато достаточный, чтобы промокнуть до нитки.

Но сегодня такая паршивая погода — к лучшему.

Прикрыл глаза, подставив лицо мелким холодным каплям.

И все-таки он вляпался.

Слава духам, погоня отстала. Часа два назад. Когда луна скрылась за теми самыми тучами. Если бы капризное ночное светило не смилостивилось, он бы уже не несся верхом по пустынному тракту, а тащился на веревке за крупом гнедого кого-нибудь из здешних стражей порядка, больше напоминающих, если начистоту, неплохо организованную шайку разбойников.

Они всегда прикрываются местными. В любом мире.

Всадник вздохнул. Наконец-то эти отвратительные сутки подходили к концу. Его конь уже вымотался и не ушел бы от погони. Да и резерв магический почти пуст.

А чего, собственно, он ожидал? Что его, одаренного магически, встретят здесь с распростертыми объятиями? Усмехнулся. Встретить-то встретили, но, вот беда, не обрадовались… Хотя… Это как посмотреть: возможности избавить мир от очередного колдуна — очень даже рады были.

Как там ляпнул командир этого сброда? «Да что ж вы все никак не передохнете!» Емко, ничего не скажешь.

Интересно, что на это ответила бы Соль? С ее-то язвительностью и неискоренимым оптимизмом. Открыла бы школу для юных ведьм где-нибудь у стен главного храма? Или завела дружбу с главой инквизиции? Улыбнулся тепло. С нее станется. Умением даже в самой паршивой ситуации видеть что-то хорошее и находить из нее выход эта девчонка удивляла частенько.

Улыбнулся. Небрежно стер с лица дождевые капли. Огляделся. Пустил коня шагом.

Оба хотели помыться, поесть и завалиться спать. Правда, всаднику еще бы размяться не помешало: зад и спина отчаянно отказывались благодарить за проведенное в седле время, да и коня почистить надо. Вздохнул. Давненько он в подобных мирах не был. Отвык.

Оставалось всего ничего — каких-то пара вёрст. Лес кончится. У самой опушки тропа обогнет камень, старый, замшелый, кажется, заброшенный сюда каким-то древним великаном. Не камень даже — огромный осколок скалы. А там и до «Приюта» недалеко. Уж там-то он наконец отоспится, отдохнёт… Там можно будет не опасаться ни за своё дело, ни за свою жизнь.

Он любил путешествия. Он любил звезды. Он любил миры.

Кажется, не в этот раз.

С этой силой бороться сложнее будет.

Вороной, весь в мыле, тихонько заржал, вяло мотнул головой в знак благодарности. Белоснежная грива взмокла и запуталась. Верный друг. Он тоже устал, но упрямо не сбавлял темпа, пока опасность не миновала.

— Скоро будем на месте, — чуть подавшись вперед, похлопал скакуна по лоснящейся шее. — Поедим, отдохнём… — и умолк, заслышав впереди шум.

Конь всхрапнул и сам замедлил шаг, ступая по старой привычке почти бесшумно. Рука всадника потянулась за спину — к рукояти меча, в груди привычно всколыхнулась сила, прокатилась по венам и застыла покалыванием на кончиках пальцев, мол, вот она я, рядом. Натянутой струной. Слишком тонкой.

У старой черёмухи, росшей на границе леса, ночные путники и вовсе остановились. Замерли, вглядываясь в серое предрассветье.

Там, впереди, у той самой скалы разразилась битва. По-видимому, напали на чей-то кортеж: поодаль, в туманной мороси, виднелась лежащая на боку карета, разбросанные вперемешку вещи, тела людей и коней. В паре десятков шагов от экипажа валялось колесо. А возле самого камня яростно отбивался от полудюжины тёмных силуэтов белобрысый мальчишка. Клинок мелькал, расчерчивая воздух слепящими бликами.

Невольный свидетель еще раз проверил резерв. Пополнился, конечно, пока пробирались по лесу, но хватит его разве что на одно толковое заклинание. Была бы здесь Соль с ее ведьминой способностью пользоваться природной магией напрямую.

Тряхнул головой. Нет, о ней лучше не думать, а то ведь примчится на выручку. А ей здесь делать нечего. Не ее это война.

Да и добраться ей нелегко будет. Это он способен свободно перемещаться по мирам, а девочка и так только жизнь наладила. Мечту детскую исполнила.

Вздохнул. Придется, как встарь, полагаться на верный меч. И пустил коня в карьер, на ходу вынимая из ножен за спиной клинки…

1. Шаг в неизвестность

Утро выдалось препаршивым, начиная с того, что от Берта так и не было ни слуху ни духу, и завершая закончившимся так не вовремя кофе. Пить пришлось растворимую гадость, что улучшению настроения никоим образом не способствовало.

Впрочем, в том, что это не последняя скверная новость за сегодня, Марисоль не сомневалась.

Молодая женщина с тоской посмотрела на донышко чашки, на которой остались коричневатые разводы — то ли кофе оказался настоящим, но жженым, то ли попался стойкий краситель — хмыкнула и сунула чашку в посудомоечную машину. На такой не погадаешь. Да и время не то. И настрой, чего уж.

Улыбнулась, подумав, что теперь может позволить себе даже дорогостоящую технику и поход в кафешку в любое, казалось бы, время.

Потянулась.

Но улыбка задержалась на тонких губах ненадолго. На душе скребли кошки. Да, уже неделю светило солнце, от последнего ливня и луж не осталось, а кошки так и скребли, не желая ни на минуту дать отдых уставшей от непогоды душе.

Терзало недоброе предчувствие.

Настолько, что сфокусировать внимание на чем-то хорошем удавалось совсем не надолго. Так было полгода перед бабушкиной смертью. Целых шесть месяцев неясной тревоги и непонимания. Если бы она тогда умела слушать свою интуицию…

Тряхнула головой. С тех пор многое изменилось. Она давно научилась слышать и понимать свой дар. Давно…

Уныло и бессмысленно уставившись в открытое окно, молодая женщина наблюдала за игрой солнца на окнах соседнего дома. Яркое летнее светило уже много лет не слепило глаз. Побочный эффект от бертова подарка. Или ритуала. Она так и не удосужилась уточнить.

Вытащила из-под рубашки кулон на длинной витой цепочке. С теплотой вспомнила их знакомство. Давно это было. Полтора десятка лет назад.

Но талисман до сих пор грел душу

А от самого Берта вот уже неделю не было вестей. Он не пришёл на встречу. Не было его и — уж совсем небывалое дело! — на Перекрёстке. Уж там он всегда откликался. Хотя бы вестника отправил.

Вот уже неделю она каждую ночь приходила туда, в звездное межмирье, но там по-прежнему не было ни души. Лишь мягко искрился, согревая, их звёздный костерок, зажженный однажды особенно холодной ночью. Тёплое напоминание об удивительной магии названого братца.

Женщина сжала талисман, прикрыла глаза. Он не нарушал обещаний. Забросил бы все на свете, перевернул вверх дном сотню миров, но сдержал данное слово. А он обещал! Встреча должна была состояться семь дней назад, накануне осеннего равноденствия, в годовщину их знакомства.

Он бы не стал нарушать старую традицию, которую они оба свято чтили вот уже пятнадцать лет.

Берт для этого был слишком щепетилен.

Ещё и сон этот…

Внизу коротко звякнул дверной колокольчик, призывая владелицу небольшой лавки к посетителю.

Женщина спрятала талисман под рубашку, привычно закатала рукава и, расправив плечи, отправилась встречать потенциального покупателя.

Да, у нее уже давным-давно есть помощницы, разумеется, тщательно проверенные (не без помощи Берта), верные и одаренные. Но сестрицы-хохотушки Дара и Дора — расторопные, сметливые девчонки, зарекомендовавшие себя самым лучшим образом за время работы, — придут только через час. А она лишь недавно выплатила кредит, появились свободные деньги, и ее небольшой магазинчик начал приносить какой-никакой доход, несмотря на многочисленные налоги и жирные намёки на необходимую благотворительность, так что разбрасываться клиентурой не стоило.

Внизу, в лавке, обнаружилась бабушка — божий одуванчик. Старушка улыбнулась шагнувшей за прилавок женщине.

Марисоль поздоровалась. Неожиданно искренне. Даже успела себя похвалить: боялась, что улыбка выйдет дежурная, если вообще выйдет.

— Чем могу помочь?

Обычно эта простая фраза помогала определить, кто посетил её скромную лавку: праздный гуляка, заглянувший за бесполезным, но оригинальным сувениром; обыватель, не потрудившийся разобраться в законах мироздания и потому уверенный, что способен без подготовки и последствий подчинить себе столь могущественную силу (такие нередко пытались заказать порчу или приворот); или кто из настоящей волшебной братии.

Первым Марисоль старалась предложить что-нибудь безобидное и полезное, наподобие простых амулетов, не взимавших с владельца плату за их использование. Хотя были у неё и совсем бесполезные безделушки и малоприятные артефакты — для особо дотошных скептиков.

Третьи захаживали редко, но обеспечивали едва ли не половиной годовой выручки — не так много в мире лавок настоящего волшебства. Особенно тех, где можно найти могущественные редкости (о чем, разумеется, знали лишь избранные).

Вторых же Марисоль не переносила на дух. Им, конечно, от Вселенной прилетало за помыслы и — не дай Высшие — деяния, но, как правило, с большим запозданием.

Посетительница лукаво подмигнула:

— Нет ли у тебя, солнышко, молодильных яблочек?

Марисоль даже растерялась, не сразу сообразив, что это шутка.

— Не держим, — и серьёзно пояснила на всякий случай: — Магические редкости под строгим учётом, на каждый вид нужна лицензия.

— Да, знаю-знаю, деточка, ведаю.

Марисоль внутренне подобралась: ещё проверяющих ей не хватило.

Но вот странность: снисходительное обращение, которое она не любила и не прощала никому, неожиданно не обидело, а согрело. Окутало теплом. Совсем как в детстве. Подумалось даже, что это и есть та самая таинственная магия настоящих бабушек.

1.2

— Неудачно пошутила, прости дуру старую, давненько с соплеменниками не разговаривала, запамятовала, что кое-где нашу братию в ежовых рукавицах держат.

Марисоль приподняла брови, изображая удивление. Но тактично промолчала.

С проверяющими жизненно важно вести себя предельно корректно, но излишнюю открытость демонстрировать не стоит. Если, не дай Высшие, закрадется у такой особы какое подозрение, вовек не отвяжешься и не отмоешься.

Хотя тех, кто жил в лесу или даже в отдалённых деревеньках, многочисленные директивы и запреты редко касались. Если касались вообще. Потому, если старушка жила где-нибудь на отшибе цивилизации, могла и впрямь запамятовать.

Изводить себя напрасными переживаниями Марисоль не собиралась. У законников на неё ничего нет и быть не может. На то, чтобы в лабораторию попасть, ордер нужен. А клиенты у неё проверенные.

К счастью, потенциальная покупательница, перебирая узловатыми пальцами по ручкам обманчиво потрепанной сумочки, вздохнула:

— Мне бы сбор общеукрепляющий, чего-нибудь для суставов старых, да ловцы снов у тебя уж больно хороши, говорят.

— Вам для чего ловцы, бабушка? — дружелюбно уточнила хозяйка, за свою жизнь усвоившая одну простую истину: маг всегда найдёт возможность и способ расплатиться. И верно это было для любой сферы.

— Да сплю я последнее время неважно, — лукавый огонёк в светлых старческих глазах Марисоль не заметила.

Она кивнула.

— Если есть определённые пожелания, можем выполнить на заказ или можете приобрести необходимые материалы.

Любая волшебная вещь была наиболее действенной, если изготавливалась магом собственноручно. Так вкладывались свои силы и помыслы, и предмет сразу настраивался на своего хозяина. Это, разумеется, требовало определённых умений и навыков, а главное — времени, но и окупало себя довольно быстро.

— Материалы, деточка, у меня и самой в закромах найдутся. Мне б готовый.

Молодая женщина кивнула:

— Тогда сюда, пожалуйста, — Марисоль, выйдя из-за прилавка, провела покупательницу в соседний небольшой зал, где под потолком висели многочисленные артефакты самой разной направленности: от модных, но давно знакомых даже простому обывателю ловцов снов всевозможных форм и расцветок до вполне современных потолочных розеток и люстр, с вытравленной на них вязью магических рун.

Были здесь и восточные амулеты.

В самом углу, за тонкой плёнкой ограничивающего заклинания, виднелось несколько букетиков омелы, оставшихся с прошлого Нового года.

Взгляд старушки заинтересованно скользнул по стенам, украшенным венками — от колких новогодних до перевитых нарядными лентами тех, которым предстояло провисеть две трети года и в ночь Ивана Купалы спуститься на воду. От венков веяло свежестью, видимо, Дора вчера подновила стазисное заклинание.

Другую стену почти не было видно за многочисленными жезлами и посохами, внизу ровными стопками высились коробочки с волшебными палочками. Были там и простые светодиодные сувениры и настоящие артефакты, позволяющие легче и действеннее аккумулировать силу.

— Давай-ка фиолетовые посмотрим. Или все же из природных материалов? — старушка, сжимая в руках свою потрепанную сумочку, глядела на увешанный артефактами потолок. — С совиными перьями. Хм… Полярной? Или неясыть пёструю?

Марисоль тоже подняла голову. Она любила свои артефакты. Дора снова разобрала их по цвету. Женщина снисходительно улыбнулась: она была совершенно не против подобного проявления перфекционизма юной ведьмочки, с одним лишь условием — неукоснительно соблюдать технику безопасности.

Взгляд скользнул влево, зацепился за островок синих ловцов. Мягкий свет звёздами рассыпался по каплям горного хрусталя, щедро вплетенного Дарой в несколько артефактов. Потянул за собой воспоминания.

Марисоль сняла с нескольких ловцов, явно приглянувшихся старушке, защиту. Сглотнула ком.

— Выбирайте. Я пока принесу вам сбор и мазь.

— Спасибо, солнышко, — кивнула покупательница, придирчиво рассматривая висящие над головой поистине волшебные творения.

Женщина лишь улыбнулась.

Несмотря на заразительную душевность старушки, стоило молодой ведьме шагнуть в коридор, улыбка её все-таки померкла, хоть и осталась на губах призрачным напоминанием: к тревожному предчувствию добавились не вовремя всплывшие воспоминания.

1.3

Открывая дверь в кладовую, где на многочисленных полках хранились готовые снадобья да мази, не переносившие сухости и высоких температур, Марисоль вспоминала день знакомства с Бертом.

Она, десятилетняя девчонка, ревела навзрыд, сидя под дождём на мокрой лавочке в парке. Одежда противно липла к спине, склеившиеся, потемневшие от воды волосы лезли в глаза, а она рыдала. Рыдала над несправедливостью судьбы.

Шедший мимо молодой человек остановился. Пару мгновений рассматривал девчушку. Потом небрежно махнул рукой на противоположный конец скамейки и сел.

Она бы и не заметила, если бы сверху вдруг не перестало лить, а воздух вокруг не стал неожиданно теплым и ласковым. Совсем не по-осеннему. Она подняла голову, недоуменно огляделась. Небо по-прежнему вместе с ней оплакивало потерю: почти под ногами журчал ручей, по многочисленным лужам расходились бесконечные круги, над головой шелестела потревоженная каплями желтая уже листва, дождь дробился о ненадежные крыши пустых торговых рядов. Но Марисоль больше не мокла. Более того — лавочка тоже была суха.

— Горный хрусталь… — негромко произнес незнакомец, задумчиво рассматривая девочку. — Симпатичные сережки.

Марисоль растерянно коснулась ушей. Она их сама сплела. Хотела бабушке показать. Не случилось.

Девочка, зажмурившись, громко втянула носом воздух и мотнула головой, отчего маленькие ловцы снов из синего бисера в ее ушах задорно качнулись, блеснули вплетенные в них крошки горного хрусталя.

Но юная ведьма об этом не знала. Ей снова стало нестерпимо больно, горько и обидно. Глаза защипало.

Она никогда не плакала при ком-то. Тем более при посторонних. Жалость ей ни к чему. И вообще, они все равно не поймут!

Увы, дыхание никак не желало выравниваться.

— Бертран, — вдруг представился парень. — Можно Берт.

Девочка, снова невольно всхлипнув, подозрительно покосилась на непрошеного соседа. Бабушка всегда советовала быть осторожной с незнакомцами. Но бабушки рядом больше не было. А маленькой ведьме в тот день было слишком плохо, для того чтобы быть хотя бы чуточку рассудительной. Да и паренёк казался совсем молоденьким, едва ли студентом. И идти с ним она никуда не собиралась. А от разговора ведь ничего не случится?

Это позже Марисоль узнала, что Странники внешне меняются намного медленнее простых смертных.

— Марисоль, — зачем-то поддержала она.

— Морская или Солнечная? — тут же прицепился новый знакомый. — Ты как предпочитаешь?

Обычно она предпочитала, чтобы её не донимали подобными глупостями. Но в тот момент нужно было хоть на что-то отвлечься.

— От настроения зависит, — буркнула, забираясь с ногами на лавку и подтягивая мокрые коленки к самому подбородку.

Тогда, пятнадцать лет назад, в её имени явно преобладала вода.

Но парень решил иначе.

Улыбнулся.

— Не против, если я буду звать тебя Соль?

Она молча пожала плечами.

— У тебя сейчас глаза синие-синие, уверен, это из-за сережек.

Девочка совсем по-взрослому скептически хмыкнула и поджала губы. Из-за слез это. А он, как и все мальчишки, говорит глупости.

— Сама горный хрусталь добавила, или кто-то подсказал? — не унимался теперь уже вроде и не незнакомец.

— Сама.

Он удовлетворенно кивнул:

— Всегда себя слушай, — помолчал, внимательно ее рассматривая, а потом уверенно выдал: — У тебя сильный дар.

Соль зло усмехнулась. Сильный. А бабушку спасти не сумела. Буркнула:

— Толку-то?

Она не собиралась этого говорить. Само вырвалось.

А он как будто понял. Покачал головой и очень серьезно произнес:

— Не всё в жизни можно исправить, предотвратить или изменить, даже при помощи магии.

— Бабушка тоже так говорила, — вздохнула девочка, с грустью глядя на покрытые рябью лужи. — Теперь я в интернате. А там про волшебство даже заикаться нельзя, могут в психушку упечь. Или еще куда… Дураки.

— Людям сложно принять то, что они не в силах понять или хотя бы прочувствовать.

— Дураки, — упрямо повторила девочка.

— Возможно, — не стал спорить Берт. — Поделишься?

Маленькая ведьма передернула плечами:

— Я не ябеда.

— А я и не прошу ябедничать, — мягко улыбнулся молодой волшебник. — Только тебе плохо. А когда ведьме плохо, это может быть опасно для окружающих.

Соль, подобравшись, подозрительно прищурилась и, тщетно пряча испуг, спросила:

— Ты обо мне расскажешь?

— Останешься в таком состоянии — и рассказывать не придется, — и серьезно покачал головой: — Но я тоже не ябеда. Так что у тебя случилось?

— Бабушка умерла, у меня никого нет больше, вот. Теперь в интернате, а там… — она тогда сама не заметила, как рассказала ему все-все.

И то, как забирали ее игрушки, как порвали бабушкину фотографию, как пришлось подраться с девчонкой из соседней комнаты… Как познакомилась с Германом, у которого, кажется, появились родители.

— Его, наверное, скоро заберут… — вздохнула она, не зная чего в ее сердце больше: радости за приятеля, у которого наконец появится настоящая семья, или досады, что скоро снова лишится человека, к которому успела привязаться.

В интернате она молчала. Молчала о волшебстве. Молчала о тревогах. Молчала об отношении товарищей по несчастью, которые таковыми так и не стали. Не жаловалась воспитателям.

А когда очередной задира сломал ногу, неудачно упав с турника, после того как толкнул девочку в лужу, к Марисоль намертво прилипло прозвище «ведьма».

Девочка усмехнулась. Совсем по-взрослому. Знали бы они, насколько были правы.

Нет, там, безусловно, было и хорошее. Много.

Но в тот момент она об этом не думала.

В тот момент ей было нестерпимо горько и одиноко.

И она рассказывала. Слова лились сами, прерываясь лишь всхлипами — дыхание оказалось напрочь сбито рыданиями. Наверное, она никогда в жизни ни до, ни после не говорила столько, как в тот день…

Пока изливала дущу, слезы высохли, боль улеглась.

1.4

Взяв с полочки баночку с нужной мазью, расправив плечи, Марисоль вернулась в зал.

Проверка или нет — ей бояться нечего.

— Давай-ка мне ловца без всякой химии новомодной, — встретила ее улыбкой бабушка. — Оно надёжнее. Вот того, — старческий узловатый палец указал на оплетенную кожаным шнуром ивовую лозу, с которой в кажущемся творческом беспорядке свисали перья полярной совы.

Когда покупки были упакованы, а цена уплачена, бабулька попрощалась и, улыбнувшись, как-то незаметно исчезла за дверью.

А ведьма, оставшись за прилавком, вдруг подумала, что день, возможно, и не будет таким уж плохим.

Почему — ответить она бы не смогла.

Вскоре дверной колокольчик вновь ожил, оповещая о прибытии ее незаменимых помощниц. Ведьмочки-близняшки ехидно хихикали, обсуждая очередного жениха с аллергией на кошек. Надо признать, черный упитанный котяра, с комфортом проживающий в небольшой двухкомнатной квартирке сестричек, отличался прескверным характером и неугодных женихов отваживал на раз-два.

Соль улыбкой ответила на дружное приветствие и с чистой совестью поднялась к себе в кабинет, оставив магазин в надежных изящных ручках ведьмочек. На краю сознания крутилась какая-то мысль и ловить ее стоило в тишине и одиночестве.

Увы, мысль так и не вернулась до самой ночи. День пролетел в привычных хлопотах: отчеты, заказы, сметы, звонки…

А ночью она снова наведалась на перекресток.

И там, как и предыдущие семь снов, не было ни души. Не было Берта. Зато вернулись воспоминания.

Странник тогда не обманул: ночью Соль оказалась на Перекрестке, как его называла волшебная братия, — в Междумирье. Пространство оставалось таким же, каким она запомнила его во время прогулок с бабушкой: все вокруг укрывали бархатные сумерки, а любые объекты, которые, по словам бабушки, были плодом воображения мага, казалось, были целиком сотканы из звезд. На ее перекрестке всегда были такие же звездно-сумрачные горы и искристая дорожка в небе — отражение дороги под ногами. Или наоборот? Она так за все эти годы и не смогла определить.

— Рад встрече, — поприветствовал ее новый знакомец и галантно подал руку.

Соль впервые после смерти бабушки кому-то искренне обрадовалась. Они гуляли ночь напролет, разговаривали, волшебник много шутил, стараясь, видимо, отвлечь девочку от горьких мыслей, рассказывал о других мирах, в которых уже успел побывать.

Как же его не хватало! Как же тревожно было у нее на душе.

— Берт! — очередная бесполезная попытка дозваться.

У молодой женщины даже мелькнул шальной вопрос: можно ли сорвать голос в сновидении?

Она тряхнула головой. И снова позвала, безжалостно разрушая безмолвие Междумирья.

Тщетно.

Кулон сиял на груди, казалось, так же тревожно, отчаянно. Но ответа не было. Глухая, холодная тишина.

А потом…

Решение пришло само. Она просто поняла, что больше не может ждать, не может бездействовать.

Берт ее многому научил, стал для нее братом. Да что там! Почти всем, что Марисоль умела и имела, она была обязана ему!

И она вспомнила.

В очередную встречу с Бертом, гуляя под звездным небом, они завели разговор о других мирах. Названый братец имел замечательную, по мнению девушки, способность — мог по своему желанию заявиться в почти любой мир (лишь бы условия для жизни подходящие были) в гости. И обмолвился тогда, что Марисоль это тоже по силам, и не только во снах. Нужны лишь определенные условия, сооружение, способное выполнить роль портала, некие артефакты и большое желание. Последнее особенно важно, потому что духу пространство не помеха, а вот тело, если не имеешь одаренности Странника, переместиться не сможет. И что с ним станет в таком случае, Берт не знал.

Зато однажды сводил-таки ее на Перекресток в реальности — через Дверь. Дверью, правда, тот портал можно было назвать с большой натяжкой. Она располагалась в древних замшелых развалинах, и с трудом поддалась даже Страннику. Сама Соль, наверное, никогда бы не смогла ее открыть. Издалека и вовсе казалась нагромождением камней, смутно напоминающих арку. Зато подойдя ближе, девочка узнала в старых трещинах не менее старые руны. Тогда она смогла прочесть лишь парочку.

Сейчас ей были известны все.

Как и то, что о таких ритуалах не рассказывают рядовым волшебникам. И то, что такая магия вообще вполне может быть под запретом.

Ее это не волновало.

Решение было принято, оставалось найти подходящие компоненты, испортить какую-нибудь менее приметную дверь и…

Бросать любимую лавку не хотелось. Сколько сил, времени было вложено…

Тряхнула головой, не позволяя себе увязнуть в себялюбивых мыслях, и вернулась.

В реальности уже наступило утро. И Марисоль, оставив магазинчик на юных ведьмочек, с поистине магическим рвением принялась за воплощение плана. Нетерпение ли, или предчувствие недоброе торопило, зудело под ложечкой.

Но просто бросить всё, уходя, она не могла.

Если сможет вернуться? Да и девчонок, если она не оформит дела как следует, затаскают по инстанциям. Найдутся неравнодушные знакомые, налоговая или возникшие из ниоткуда родственники, которых уже в живых-то не осталось.

И магазинчик её вовсе существовать перестанет.

В лаборатории тоже перед уходом прибраться надо. Заинтересованных оповестить, да так, чтобы они ненароком не обиделись и ведьмочек её не вздумали обижать. Нечего девчонкам с кем попало водиться, своих дров наломать ещё успеют, чтоб им чужой воз навязывать.

1.5

Удивительно, но подготовка заняла меньше времени, чем она предполагала. Фантастически мало времени! И ей очень хотелось верить, что это — добрый знак.

Если уж бюрократия, с её излюбленной бумажной волокитой, не подчинявшаяся ни законам природы, ни магии, прогнулась под хотелки самой обычной ведьмы. И непросто прогнулась — Соль успела оформить все практически за месяц! У нее даже остался день на прощания.

Да, очень хотелось верить, что Мироздание на её стороне.

Или ее маленькие хотелки просто удачно вписывались в Его планы…

Последнее ничего хорошего не предвещало, но думать об этом отчаянно не хотелось. Да и отказаться от задуманного это бы ведьму не заставило. Потому самым разумным было отвлекаться от зудящей тревоги и решать проблемы по мере их поступления.

Когда был получен последний документ, Марисоль, вернувшись, закрыла лавку. Позвала девчонок в кабинет.

На стол легли бумаги. Всё было подписано и заверено, как полагается. Всё, до мельчайшей справочки.

Вдохнула. Слова она подобрала давно.

— Я уезжаю. Как надолго, предугадать не могу. Лавку оставляю на вас. Это, — ладонь с аккуратными жемчужно-розовыми ногтями легла на стопку, — доверенность и необходимые бумаги.

О том, что через три года магазин перейдёт в их полную собственность, ведьма благоразумно умолчала: девчонки новостям и без того не обрадовались.

Её верные подручные переглянулись.

— Да как же мы без вас? — выпалили, как всегда, одновременно.

Хозяйка улыбнулась. Она тоже привязалась к этим юным ведьмочкам. Хорошим ведьмочкам.

— Дора, ты мне с деньгами да документацией сколько уже помогаешь? И без меня заполняла.

— Да, но вы всегда проверяли…

— За полгода ни одного исправления не внесла, — и подмигнула: — В последнее время вся документация на тебе. Ты ведь не могла этого не заметить?

Пока Дора это откровение переваривала, Марисоль повернулась к Даре.

— У тебя, — мягко коснулась руки помощницы, теперь почти владелицы, — дар, не хуже моего.

— Скажете тоже, — смутилась девчонка.

— Я такими вещами не шучу, сама знаешь, — со всей серьёзностью покачала головой старшая ведьма. И строго напомнила: — Только экспериментальные образцы проверяй хорошенько. Кстати, — наклонилась, доставая из ящика письмо-уведомление, — наш крем от солнца с эффектом омоложения запатентован. На днях последние бумаги получите.

— Ура! — как и ожидала хозяйка лавки, девчонки от такого известия в восторг пришли.

Шутка ли, столько лет добивались, столько порогов оббили…

Вздохнула, откровенно наслаждаясь их радостью. Хорошие ведьмы. Но наивные. Надо бы ещё кое к кому заглянуть до отбытия.

Решено — сделано. Стоило ведьмочкам забросить наконец бессмысленные попытки вызнать хоть что-нибудь и спуститься в торговый зал, Марисоль отправила на давно знакомый номер телефона сообщение с предложением встретиться. Ответ пришел почти мгновенно. И женщина, накинув осеннее пальто, поспешила на выход.

— Буду через два часа, дождитесь, — не то попросила, не то приказала старшая ведьма, прежде чем покинуть магазин.

Приглашать в ресторан Герман, ожидаемо, не стал — знал, как она относится к подобным местам. Кафешка располагалась минутах в десяти ходьбы.

Ее уже ждали.

Мужчина, одетый в гражданское, с комфортом устроился за свободным столиком. Такой наряд на нём замечали крайне редко.

— Давно не виделись, — улыбнулся, жестом пригласил присесть, не размениваясь на ненужные проявления галантности.

Марисоль вернула улыбку:

— С твоей работой — чем дольше, тем лучше, — поблагодарила за предусмотрительно заказанный напиток и десерт.

Они слишком хорошо друг друга знали.

Герман знал о её необычном даре.

А еще Герман был ей обязан: однажды она вытащила его, а также дочь и супругу, которых он беззаветно любил, обожал и баловал (что, по наблюдениям Марисоль, в жизни встречалось крайне редко), буквально с того света. Более того — Герман знал, что за столь серьёзное волшебство ведьма расплатилась не одним годом собственной жизни. Откуда — Марисоль так и не смогла выяснить.

Зато, озвучивая свою просьбу, она ничуть не сомневалась в положительном ответе.

Интернатовские своих не бросают…

Ко времени ее возвращения в лавке уже не было света. Дора и Дара ждали ее наверху, на светлой и такой уютной кухне.

Марисоль тряхнула головой, отгоняя ненужную сентиментальность. Нечего.

Хмыкнула: запах кофе, встретивший еще на лестнице, ей не почудился, настоящего, только смолотого и сваренного по всем правилам.

Под него действительно думалось лучше.

— Эх, приучила я вас… — улыбнулась старшая ведьма, проходя внутрь.

Дара тут же вскочила с диванчика с явным намерением сварить и хозяйке чашечку ароматного напитка.

Соль махнула рукой:

— Оставь. И бросали бы вы эту привычку: не полезен кофе на ночь.

— А мы спать и не собираемся, — хихикнула Дора, заговорщицки подмигивая сестре.

Марисоль уточнять не стала. Села за стол.

И сразу перешла к делу:

— Герман вас прикроет. С любыми проблемами обращайтесь к нему. Обязательно, — добавила строго, зная, насколько молодость любит решать всё самостоятельно, даже когда это верх нелогичности. Данная конкретная молодость, смотревшая на неё двумя парами одинаковых восторженных глаз. — Чтобы дело наше сохранили.

— Не сомневайтесь, — неожиданно серьёзно кивнула Дара.

— Сделаем всё возможное, — подтвердила более рассудительная Дора.

Соль кивнула. Вот и отлично. Больше её в этом мире ничего не задерживало.

1.6

Передав ведьмочкам ключи, Марисоль вызвала такси.

До родного посёлка ехать было недалеко, однако до дома на самом краю деревни женщина добралась уже совсем затемно. Деревенька то разрасталась, то почти вымирала, а большой, добротный деревянный дом уже сколько поколений неизменно стоял на краю, у самого леса.

Ведьма взбежала по скрипучим ступеням на высокое крыльцо, приложила ладонь к двери, давая родовой магии время узнать её, и лишь после этого повернула ключ в замке.

Соль застыла на мгновение на пороге. Не то чтобы темнота мешала — здесь она могла передвигаться с закрытыми глазами, просто…

Тишина родового гнезда, как и всегда, отозвалась чем-то щемящим, горьким, тоскливо-сладким. Женщина, поморщившись, сглотнула ком. Она уже давно бросила винить судьбу — неблагодарное это дело, но реальность здесь всё равно каждый раз сдавливала горло.

Глаза к полумраку приспособились довольно быстро. Последний фонарь, оставшись за поворотом, был не в силах дотянуть сюда свет. Зато луна (Соль кривовато усмехнулась — второе полнолуние за месяц, та самая Голубая луна), любопытствуя, заглядывала в столь редко оживающий дом.

Через пару-тройку часов он окончательно лишится хозяев.

Ведьма тряхнула головой, прогоняя ненужные мысли. Запретила себе сомневаться.

Луна лила свет щедро, серебрила комнату, позволяя легко угадывать очертания предметов. Старинный комод, неумирающие ходики на стене, рамки старых, чёрно-белых ещё фотографий, картины…

Чихнула. Зажав нос рукавом, другой рукой на ощупь нашла выключатель.

Внутри ничего не изменилось, лишь покрылось слоем пыли.

Ведьма коротко огляделась и, поразмыслив, коснулась метлы, неизменно стоящей возле двери. И пока та, ожив, в компании тряпки и ведра воды путешествовала по дому, хозяйка присела на заботливо очищенную для неё банкетку.

Задумалась, в очередной раз прокручивая в голове детали ритуала. В лаборатории оставалось ещё несколько друз горного хрусталя. Найдутся и другие компоненты. Путь к Бертрану укажет амулет.

Дверь? Пожалуй, это было самое сложное. В лаборатории (даже несмотря на то что она предусмотрительно оставила на менее защищённом этаже, как и в лавке, только самое безобидное) слишком много предметов, несущих тот или иной магический заряд. Как они провзаимодействуют с магией перехода — одним Высшим известно. Уничтожить ненароком целую деревню очень не хотелось бы, она не Людовик XIV, чтобы не волноваться о будущем потопе. Да и мало ли, какое за это положено наказание. По этой же причине дверь должна быть максимально защищена. Над этой задачкой ведьма ломала голову весь месяц, ломала, но так ничего подходящего и не придумала.

Взгляд задумчиво блуждал по обстановке. С фотографий и картин на неё смотрела давно ушедшая родня. Предки. Родители, бабушка — бесконечно долгое счастливое детство, промелькнувшее в одно мгновение и оставившее незаживающие рубцы и множество вопросов. В строгой рамке рядом — прабабушка, совсем девчонкой сидящая на ветвях дерева.

Марисоль так и подскочила, вспомнив «ведьмин домик» на дереве. Его построил ещё прадед неподалёку в лесу, специально для мелких, и не очень, ведьмочек. Его защиты должно хватить (по крайней мере Соль очень на это надеялась). А главное — в нём две комнаты! А значит, дверной проём внутри, под защитой, вдалеке от лишних глаз.

К полуночи все было готово.

Пол избушки, прячущейся в ветвях старого дуба, украшала тщательно вычерченная схема, в нужных сегментах которой тускло поблескивали сросшиеся пучками кристаллы горного хрусталя. По периметру дверного проёма резкими росчерками темнели руны.

Соль, сжав в руке кулон Берта, надетый поверх простой рубашки в пол, по привычке остановилась у окна. Деревянный пол холодил голые ступни. Холода она не чувствовала — не то наложенные на домик чары, не то волнение.

Полная луна заглядывала в обманчиво пустой проём: со стороны — темнеющая в срубе дыра, однако ведьма отчётливо чувствовала тонкую плёнку защитных чар. В последнюю ночь октября небо оказалось непривычно ясным. Звездным.

Ведьма задумалась,

Именно в такие лунно-звездные ночи и происходит все самое важное в жизни. Жизнь меняется не днем, не при свете солнца, когда ты вдруг решаешь, что все это время шел не туда и резко останавливаешься. Не когда обстоятельства толкают тебя куда-то совсем не в привычное русло. И даже сильнейшие маги не способны по своему хотению изменить чью-либо жизнь.

Нет. Она меняется однажды ночью, когда ты, бросив все старое, привычное, родное, решительно шагаешь в неизвестность.

Цвет звезд. Чистое ослепительное сияние. Что ждёт её там, за звёздным пологом? Радость или грусть, новая жизнь или смерть… Сможет ли она вернуться? Что ей сулит ночное светило? Правда ли не предвещает ничего хорошего?

Ведьма прикрыла на мгновение глаза, прислушиваясь ко времени. Пять минут. Середина ночи, когда истончаются грани между мирами. Более подходящего момента и не найдешь.

Вдохнула.

И решительно развернулась.

Пара шагов. Заклинание, дополненное личным запросом. Тусклое, потустороннее свечение кристаллов.

И яркий свет, чётко очерченный дверным проёмом.

Медлить было нельзя. Неизвестно, когда еще такая возможность представится, а брат у неё один. И пусть не родной. И даже не кровный.

Глубокий вдох — такой, что голова кружится, последний в этом мире — и Марисоль с головой нырнула в светящееся облако, в слепящую вспышку в дверном проеме.

2. Жаркая встреча

Вот так живешь себе, колдуешь в свое удовольствие, снадобья варишь, какая-никакая клиентская база набралась… Одним словом, наслаждаешься наконец-то той жизнью, о которой мечтала столько лет. А потом шагаешь в давно знакомый дверной проём — и одним махом лишаешься всего.

Причем совершенно сознательно.

Потому что тебя мощным порталом, сквозь звёздную стынь, переносит… демон знает куда. Вернее, куда — она знала: на костер, где её (теперь — её) бренная тушка в качестве потенциального шашлычка. Но вот мир совершенно ей не знакомый, о чем истошно вопила пресловутая ведьминская интуиция. Где ж ты раньше была, милая? Неужто предупредить не могла, куда именно несёт твою ведьму?

Впрочем, быстро стало не до рассуждений: остаточная магия переноса рассеивалась. Дым начал есть глаза, огонь накинулся на босые пальцы ног. Да и дышать чем-то нужно было. А крепко стянутые за спиной руки оптимизма не добавляли.

Марисоль зажмурилась. Потекшие из глаз слезы мгновенно высохли. Отстранённо подумалось, что узнает, кто ей эту баньку по-черному организовал — убьёт. Отблагодарит от всей своей широкой ведьминой души. С трудом сдержала кашель. Легкие жгло от нехватки воздуха. Но вдохни она сейчас — и это будет последнее действие в её жизни. А она здесь даже двух минут не пробыла.

Пальцы затекли и шевелились недостаточно хорошо. Благо, для щита особых движений не нужно.

Когда смогла спокойно вдохнуть, оценила дымовую завесу с иной стороны: сквозь нее толпившимся у помоста зрителям прозрачный купол вокруг жертвы точно не разглядеть. Ладно, с зеваками потом разберется. Сначала отсюда выбираться надо.

Прикрыла глаза, опустила голову на грудь, расслабилась. Пусть думают, что сознание потеряла.

Что еще?

Малость приглушить огонь и напустить дыму. Стихия, как и всегда, послушалась беспрекословно. Вообще, тут будто сам воздух магией был напитан. Благодать.

Если б не сие досадное обстоятельство.

«Так себе у них развлечения», — подумала со злой иронией ведьма, с трудом сдержав усмешку.

Ее скрыла плотная пелена дыма. Чёрного, густого. Так-то лучше. Надо бы только посильней изгваздаться не забыть. А то горит — и никаких повреждений. По крайней мере гостья их не чувствовала. Магия-то, видать, всё подчистила.

Ну, не ведьма ли?

Не давать сарказму прорываться на волю едкими смешками становилось всё сложнее. Благо, жить хотелось.

Итак, что теперь? Марисоль попыталась наскоро проанализировать состояние тела, в которое переместилась. Судя по тому, что повреждений почти не наблюдалось, представление началось недавно. Бедняжка, наверное, задохнулась от дыма. Интересно, сколько ей теперь лет? Ладно, это потом. Чтобы не вызвать подозрений, действовать нужно было быстро. Что заставит их поверить в ее невиновность? Небесное знамение? В столь отсталом обществе должны в них верить.

Но со связанными руками ведьме дождь не призвать. Если только…

Едва заметное неловкое движение пальцев — и веревка послушным ужиком заскользила по запястьям, ослабляя путы. Перестала впиваться в кожу, но не падала. Кончики пальцев закололо, зато двигать ими стало гораздо легче. Что ж, оказалось, руки слушаются лучше, чем незадачливая путешественница ожидала.

Неспешно ползшие по небу тучи пришли в движение. Поднявшийся там, высоко в поднебесье, ветер гнал их к площади, не затрагивая костёр.

Столпившиеся зеваки с тревогой начали поглядывать на сгущающиеся в небе тучи. Кто-то отмер, кто-то перестал, наконец, улюлюкать… Гул озверевшей толпы сменился встревоженным перешёпотом: сотни голосов даже треск горящего хвороста заглушить был не в силах. Соль людей почти не различала.

Не видела она, как сверкнули из глубины капюшона, отражая шипящее пламя, серо-стальные глаза закутанного в плащ человека в толпе. Как на помосте переглянулись вельможи. Как сиреневоглазые мужчины в тёмных одеяниях старались скрыть удивление и недовольство за масками непроницаемого благочестия. Как, недоуменно переглядываясь, ждали приказаний окружившие помост стражники в кольчужных доспехах.

Но, несмотря на дымовую завесу, представить, что творится на площади, не составило труда. Еще бы, такое представление этой своре силы небесные испортили!

Над площадью прокатился рокот далёкого еще грома.

Неказненная ведьма вздрогнула.

Э-э, грозы ей не нужно! Она снова украдкой пошевелила пальцами. Еще не хватало, чтобы молния в ее столб ударила

Воздействовать на тучи оказалось неожиданно просто. Тёмная пенящаяся громада в небесах по-прежнему неуклонно приближалась, но «гнев небесный» звучал всё реже, постепенно стихая. Первая крупная капля упала на нос ближайшему к помосту стражнику. Ещё несколько кляксами растеклись у ног его соседа. И вот уже настоящий ливень хлынул с хмурых небес.

Отлично.

Теперь можно было быстро снимать щит. Сильных повреждений она получить не должна — ровнехонько чтобы подозрений не вызывать. Ради такого можно немножко и шкурку попортить.

Стоило развеять колдовство, как огонь, ярясь, напоследок приласкал ускользающую добычу. Да так, что ведьма чуть зубы не стёрла, сдерживая крик. Вновь выступившие слезы смыл дождь.

Народ расходиться не торопился.

— Небом оправданная…

— Сами небеса вмешались!

— Вступились.

— Да быть не может… — слышалось со всех сторон.

В неё едва пальцами не тыкали. Благоговейно осеняли себя какими-то явно обережными жестами.

Стражи ожили. За спиной раздались шаги. Прикосновение к саднящей коже холодного металла — и едва тронутые огнём путы упали с её рук. И Соль безвольно повисла в грубых руках стражей.

2.2

Сквозь ошалело расступающуюся, взбудораженно гудящую толпу и занявшийся ливень её не слишком бережно протащили к помосту, где восседали под деревянным навесом явно высокопоставленные особы. В босые ноги сначала вьедался горячий пепел и колкие несгоревшие хворостины, после были ледяные камни мостовой и не менее холодные потоки воды. Волосы и мокрая насквозь рубаха, больше напоминающая нищенские лохмотья, липли к саднящей коже, не принося облегчения. Грубые пальцы безжалостно впивались в нежные женские руки.

Толпа расступалась. Под ногами людей, которые сквозь шум дождя волокли её под белы рученьки, хлюпала вода. Зрители время от времени обтирали лица кто платками, кто рукавами, но расходиться люд и не думал. Неудивительно: представление всё ещё было в самом разгаре.

Подавать признаки жизни неудавшаяся жертва не торопилась, напряжённо прислушиваясь к происходящему и пытаясь наблюдать из-под полуопущенных ресниц.

В десятке шагов до помоста конвоиры-носильщики остановились.

Наверху жилистый немолодой господин в расшитой серебром одежде дал знак старикашке, которого и видно-то почти не было из-за высокой резной спинки кресла вельможи.

Старичок приблизился, выслушал приказания, украдкой покосился на все ещё потоками льющийся с навеса дождище, послушно покивал. Потом вздохнул и, торопливо спустившись с помоста, поспешил к девушке.

Марисоль, отстранённо наблюдая за передвижением человечка, сьежившегося в неосознанной попытке спрятаться от тяжёлых капель, медленно тихо вздохнула. Хоть бы зонт выдали! Наверняка ведь есть какой-нибудь аналог в этом тёмном средневековье.

Злая ирония, как и всегда в такие минуты, помогала отвлечься от шумящей в ушах крови, до костей продрогшего, накачанного адреналином тела. Помогала не выдать себя.

Щуплый человечек спешил.

И, когда его цепкие пальцы обхватили её запястье, прощупывая пульс, ведьма, с трудом сдержав непроизвольное движение, закрыла глаза вовсе. Личный лекарь? Решили удостовериться, что жива? Как бы то ни было, он вполне мог получить приказ осмотреть её толком, а рисковать ещё больше путешественница не собиралась.

Пробормотав что-то себе под нос, приближённый прошлепал обратно. Марисоль, старательно контролируя дыхание, по-прежнему висела на руках стражей.

Наконец вельможа поднялся с кресла, на спинку которого вальяжно опирался все это время. И провозгласил:

— Девица Сольге, признаем тебя невиновной и дарим тебе жизнь. Такова воля Небес!

И видимо, так как «неведьма» выказав вопиющую дерзость, в себя прийти не пожелала, господин сей дал страже отмашку тащить дальше.

2.3

Бравые ребята доволокли её «бессознательноую» тушку до угла здания.

За их спинами стеной выстроилось оцепление. И торжественный эскорт в виде благоговейно гудящей толпы остался позади.

А стражники пошлепали дальше.

Путешественница скривилась-таки. Надо же, сколько ради завалящей ведьмы служивых запрягли.

И внутренне сжалась, не зная, чего ожидать от суровых стражей. Какой приказ они получили? Уж не избавиться ли по дороге по-тихому от так не вовремя помилованной неведьмы? Хотя в таком случае разумней было бы дождаться, пока волнение поуляжется, и организовать несчастный случай. Открытое убийство суеверный люд может и не понять. Вряд ли власть имущим нужны лишние волнения.

Эти мысли несколько успокоили.

Но пункт назначения по-прежнему оставался неизвестен.

Скрывшись с глаз сиятельных особ и простого люда, один из молодцев, не мудрствуя лукаво и, видимо, не боясь испачкаться, закинул неудавшуюся жертву костра на плечо, как мешок картошки.

Подпаленные, грязные волосы частью прилипли к спине, другая же часть тяжёлых, мокрых, спутанных прядей спадала и нещадно тянула голову. Волосы, кстати, красивые: светлее, чем были у Марисоль в родном мире, с чуть заметным рыжеватым оттенком. Ведьма с трудом сдержала едкий смешок. И здесь рыжих недолюбливают?

Наглая мужская лапа легла пониже спины. Бесстыже сжала ягодицу.

Хозяин конечности, невозмутимо шагая сквозь текущую по мостовой воду, хохотнул:

— А она ничего, есть за что подержаться! Не успела отощать, кажись, недолго с ней Стражи Веры развлекались. Вот бы нам…

— Сдурел? — не дослушав, оборвал его другой, хриплый, будто простуженный голос. — Она ж полудохлая. И небом милованная.

— Она милованная, а мы мокнем, — не сдавался тот, что нес ведьму.

Третий буркнул что-то вопросительно-недоверчивое.

Дальше шла вполне понятная в любом мире нецензурщина с явным уклоном в определённую сторону. Та самая, после которой у Марисоль неизменно возникало брезгливое желание поскорее смыть с себя сальные взгляды и пошлые намеки. А также укоротить господам языки и другие органы, которыми они, судя по всему, предпочитали думать.

Благо, предприимчивые товарищи поддержки не встретили.

— Смотри, кабы тебя самого потом инквизиторы на дыбе не натянули… — отозвался ещё один голос, хозяин которого оставался вне поля зрения женщины.

А ведьма поняла, что инквизиции здесь боятся как того самого огня.

И запоздало задалась логичным вопросом: почему она понимает местных? Язык явно был другой, но воспринимался как давно знакомый и понятный. Магия? Дар Берта, которым он поделился тогда вместе с кровью? Влияние перехода? Ответа у неё не было.

— У тебя, Аш, вечно язык вперёд головы. Не научишься думать, чего-нить как пить дать лишишься. Хорошо, если языка только.

Женщине стало любопытно, как бы они вели себя, будь она в сознании. Было ли дело в страхе перед Стражами Веры? Сомневалась она, что в этом мире с уважением относятся к женщинам. Хотя выводы делать было рано: экземпляры, подобные Ашу, водятся во всех мирах. Даже самых цивилизованных.

Дальше шли молча. Под аккомпанемент дождя.

Мужчины шли, а Соль безвольно висела, стараясь не думать о том, как саднят и мёрзнут босые ноги, как холодно в тонкой, насквозь промокшей, облепившей тело рубахе и как болезненной пульсацией отдаются ссадины на её несчастном теле при каждом соприкосновении с доспехом стражника.

Волосы значительно перекрывали обзор. Правда, позволяли кое-как осмотреться, не рискуя быть замеченной. Хотя и смотреть-то пока было не на что. Разве что на широкую спину воина, утекающую от площади широкую мостовую, посреди которой шествовал их маленький отряд, да узкие проулки, убегающие в серую дождевую мглу между каменными да бревенчатыми домами.

В один из таких проулков, не встретив по дороге ни души, ее и приволокли.

В полной мере оправдывая сравнение с мешком картошки, всё так же неучтиво сбросили на груженную соломой телегу.

Марисоль, не открывая глаз, болезненно застонала.

— Кажись, очухивается… — заметил Аш.

Его более разумный спутник промолчал.

— Велено домой свезти, — приказал третий кому-то.

Дождь медленно, нехотя переставал.

— Дык куда везти-то? — недоуменно уточнил скрипучий старческий голос.

— К Южным воротам. Там сам найдешь.

— А…

— Приказ его светлости, — припечатал тот же голос.

После чего, судя по топоту, воины удалились.

Марисоль чутко прислушивалась, гадая, стоит ли подавать признаки жизни.

Несколько мгновений царила тишина. Потом старец, пробормотав что-то себе под нос, прошлепал к телеге.

Взглянул поверх низкого деревянного борта на неожиданный груз. Вздохнул.

— Его светлости? — задумчиво повторил, поглаживая короткую седую бородку. — Так это тебя, девонька, нынче Небеса помиловали? — обернулся, крикнул: — Вардо, вертаемся. К Южному проезду идём.

Из-под навеса, приткнутого к каменной стене дома, показалась коротко стриженная огненно-рыжая голова. Поморщившись, когда на конопатый нос упала последняя крупная капля, подросток прищурил яркие голубые глаза, рассматривая лежащее на телеге тело. Выдал звонко:

— Это же она! — и, прихватив из-под навеса свёрток, вприпрыжку прошлепал по лужам. — Сольге Белошвейка! Красивая… — присвистнул, как показалось ведьме, с завистью. И едва слышно, с неприкрытой ненавистью: — Даже после застенков. Неужто у этих рука не поднялась?

Подросток был нескладный. Длинный, тощий. В коротких сапожках, штанах и накинутом на плотную холщовую рубаху кожухе. Довершала образ молодцеватого парнишки этакая средневековая помесь кепки с беретом.

Вардо лихо запрыгнул на телегу. И, встряхнув свёрток, оказавшийся длинным плащом, неожиданно бережно накрыл им замерзшую самозванку.

— Так-то оно так, — старик взял поводья, глянул сочувственно через плечо, — токмо выкарабкается ли…

— Тш… — предостерегающе прошипел рыжий, украдкой кивая за спину старика. — Сандр. Принесла ж нелёгкая.

2.4

В переулок, постукивая по мокрым камням мостовой резным коротким посохом, завернул статный молодой господин.

Марисоль, которую до самой макушки закрывал плащ, наблюдать за происходящим могла лишь в щели между досками телеги. Опасаясь выдать себя неловким движением, она даже дышать старалась совсем тихонько. Интуиция тревожно шептала об опасности. Даже магия испуганно затаилась.

Что, как это часто бывало, никак не вязалось с внешностью явившегося господина.

Господин выглядел молодо. Манили собранные в хвост белой лентой густые каштановые волосы. Изящные черты благородного лица так и просили, чтобы их запечатлела на холсте кисть великого художника. Шёл он гордо, размеренно вышагивал, отстукивая чёткий ритм своим подобием трости светлого дерева.

Словом, был недурен собой. По-видимому, наделён властью. И хорошо это понимал.

Удивительного — сиреневого! — оттенка глаза смотрели цепко. Хищно.

Вардо так же легко спрыгнул наземь.

— Господин инквизитор, — согнулись в поклонах возничий и его молоденький товарищ.

Значит, инквизитор.

Ведьма его на площади не видела.

Да и одеяние его отличалось от тех тёмных ряс, которые Соль успела разглядеть, пока её к помосту тащили.

Его костюм казался вполне светским. Рыцарским.

Белое сюрко, этакая туника без рукавов, прикрывало ноги почти до колен. Предплечья и ноги защищали жёсткие кожаные пластины. А за спиной развевался пурпурный плащ, по низу которого вились жемчужно-белые языки вышитого пламени.

— В себя не приходила? — вместо приветствия подошедший небрежно кивнул на телегу, вернее на лежащую в ней ведьму.

— Нет, — проскрипел старик, качая головой.

Инквизитор прищурился, вглядываясь в скрытое плащом тело. Кивнул каким-то своим мыслям.

— Довезти тихо. Лишнего не болтать, — приказал и, достав из бархатного мешочка серебряную монету, бросил её колоритной парочке. Пока молодой ловко ловил неожиданное вознаграждение, шатен веско припечатал: — После мне доложите, — и, не дожидаясь ответа и новых реверансов, ушёл.

Мальчишка повертел монету, передал её старшему. Молча залез в телегу.

Старик снова взялся за поводья.

Некоторое время слышен был лишь цокот копыт по мостовой. Телега скрипела и равномерно покачивалась. Опасность, по крайней мере пока, отступила. Плащ сохранял хоть какие-то крохи тепла. И на ведьму неумолимо наваливался тяжёлый вязкий сон.

Уже проваливаясь в его густую темноту, Соль едва разбирала разговор возничих.

— И чего ему надо было? — буркнул парнишка, когда телега, старчески кряхтя, поворачивала на тряскую дорогу, ведущую, видимо, к окраине города.

— Небеса его знают… — вздохнул старик.

2.5

Выныривая время от времени из тревожного забытья, Соль чувствовала, как остановилось ее средневековое такси. Обрывками слышала окрики, охи, разговоры…

Кто-то, бережно завернув ее во всё тот же плащ, легко поднял ведьму на руки. Куда-то понес. Сквозь сон чудились ей серые глаза, поблескивающие из тени капюшона, сильные мужские руки, крепко державшие ее под спину и колени.

Дар окутывал исцеляющим коконом. В него вплеталось что-то еще, незнакомое, ласковое…

Вокруг кто-то суетился, бегал, охал. Кажется, кто-то помог ей переодеться…

Но происходящее безжалостно смазывалось болезненной дремотой. Потом все и вовсе стихло.

Соль провалилась в небытие, темный сон без сновидений.

Когда ведьма открыла глаза, за окном сгущались сумерки. Окно было небольшое, заполненное тонкими полупрозрачными пластинами, которые скреплялись между собой темными полосками. Металл и слюда? Женщина прищурилась, пытаясь со своего ложа разглядеть материал.

Она лежала на жесткой лавке в какой-то убогонькой деревянной избенке.

А может, и не такой уж убогонькой, если судить по слюдяным окнам. Кроме того, ложе располагалось возле большой, сложенной из какого-то камня, печи, топившейся явно не по-черному.

Хотя комнатка и казалась ей, гостье из развитого другого мира, крошечной — этакий отгороженный чуланчик, — но в ней было небольшое окошко. И окошко это было забрано светлыми шторками, серыми от скопившейся пыли, этот же седой налет покрывал искусную вышивку. Под окном — сундук, скрытый ворохом ткани, лент и ниток. Венчала эту кучу круглая подушечка, из которой торчали иголки и булавки, грубоватые, без ушка, но вполне узнаваемые. В противоположном углу, едва ли в паре шагов от лежанки, на подобии столика — шайка, глиняный кувшин и ковш. Грубые доски пола частично скрывал половик, как и положено, полосатый, явно сотканный из остатков разной пряжи.

Ведьма же в чистой сухой рубахе лежала под шерстяным одеялом. Она еще немного повалялась, бездумно уставившись в темный потолок. Потом рискнула пошевелиться. Тихонько застонала. Стон не то что натуральный вышел, а даже настоящий вполне: шкурку попортила-таки. Саднила обожженная кожа. Соль чувствовала каждый сустав, особенно, по ощущениям, досталось спине: набитый соломой тюфяк, на котором путешественница лежала, ситуацию не спасал. Попытавшись опереться на руку, она обнаружила, что локоть, по меньшей мере, ушиблен.

Зажмурившись и замерев, ведьма со свистом выдохнула сквозь сжатые зубы. С трудом сдержала ругательства.

Магия, конечно, восстановиться поможет, но когда Соль сможет к ней обратиться?

— Ах, ты ж, до чего девчонку довели! — раздалось сбоку характерное старушечье причитание.

Гадать ведьма не стала — осторожно открыла глаза: в дверной проем заглянула щупленькая махонькая старушка в беленьком платочке. Еще мгновение назад она суетилась в соседней комнате.

— Потерпи, золотко, — мягко улыбнулась незнакомка и вновь исчезла из поля зрения неудавшейся жертвы правосудия. — Где-то тут у тебя травки были… Вот… Сейчас заварим, остудим… — бормотала бабулька, высыпая из матерчатого мешочка какую-то сушеную траву в глиняную чашку, от которой густо поднимался пар. — Сейчас… Столетушка быстро тебя на ноги поставит… Как ты?

Соль честно призналась, не сдержав ухмылки:

— Паршиво.

— Знобит? — снова появилась в дверях старушка.

Улыбка из добродушной трансформировалась в обеспокоенную.

— Знобит, — согласилась ведьма, снова заваливаясь на спину.

Бабулька прошаркала в комнату, положила сухонькую ладонь на лоб женщины.

— Да у тебя жар, милая! — всплеснула руками. — Не сожгли, так заморозили. Совсем, окаянные, Небес не боятся! Ох, солнышко, досталось тебе…

— А вы..? — ведьма смущенно умолкла, не зная, как вопрос задать.

Но старушка поняла. Улыбнулась:

— Баба Веда я, — нахмурилась. — Не помнишь?

Соль покачала головой:

— Ничего не помню, бабушка. А дом этот чей?

— Твоя это избушка, солнышко, — баба Веда ласково погладила ее по голове, вздохнула: — Может, и к лучшему, — и, поднявшись, заторопилась в соседнюю комнату.

Вернулась быстро — с глубокой глиняной чашкой, в которой плескался золотисто-зеленый отвар и плавали темные кусочки листиков. Запах, впрочем, был приятный, пряно-травный с медовыми нотками.

А вот на вкус оказался таким терпким и горьким, что ведьма закашлялась.

— Пей. Разом, — строго велела старушка. — Тебя эти изверги притащили да на телегу бросили. Благо, сегодня Мар возле площади дежурил, довез да в избу занес. Ну, а я как услышала — к тебе… Вот умница, все выпила. Теперь лежи, не шевелись. Не бередь раны. Побегаешь еще, успеешь. Эти-то…

Соль скривилась. Слышала она шуточки «этих-то». Ничего нового. Мир другой, а мерзость та же. Темное мужичье. Бабье — то обычно просто злющее. А эти еще и пошлые. Даром, что служивые.

Впрочем, её другое интересовало:

— Баба Веда, а меня домой тоже Мар занес?

Старушка, хмурясь, покачала головой. Досадливо махнула рукой.

— Я пока доплелась, они с Вардо уж печь растопили да воды согрели. Старик Мар, говорит, и не признал тебя поначалу.

Ведьма кивнула. Улыбнувшись, молча коснулась лежащей на одеяле узловатой старческой руки.

Не за чем старушку расстраивать. Надо будет, сама узнает.

Баба Веда пробыла у постели ведьмы до глубокой ночи. Еще раз напоила тем же вяжущим отваром. Смазала чем-то ожоги. Размяла одеревеневшие мышцы. И лишь когда жар спал, а ноющая боль во всем теле утихла, и Соль смогла уснуть, сердобольная старушка тихонько вышла из дома.

2.6

А Марисоль вновь окунулась в Межмирье. Там по-прежнему было тихо и пусто. Даже пустынно.

Звезды мягко мерцали в вышине. Густыми сверкающими мазками сгустились на горных пиках. Светящимися вихрями клубились внизу, отмечая тропинку.

Соль медленно брела по дорожке из звезд, ткавшейся прямо под ногами и так же легко таявшей искорками позади одинокой путницы. Всё кругом окутывали звездные сумерки. И безмолвие.

Сколько прошло времени в той, новой, чуждой реальности? Соль не знала. Если бы кто-то спросил ее в тот момент, куда она держит путь, ведьма не смогла бы ответить. Она просто доверилась внутреннему чутью.

Наконец, остановилась. Присела на корточки и, прикрыв глаза, вытянула руки.

Тотчас слуха путешественницы коснулся тихий, неожиданно мелодичный треск костра. Их звездного костерка.

— Берт! — вполголоса позвала она, не открывая глаз.

Ответа не последовало.

Ждала ли она? Почему он не приходит? Что должно было произойти, что он не может хоть весточку о себе подать? Соль запрещала себе об этом думать.

Сжимая амулет, открыла глаза. Огляделась зачем-то.

Ни души.

Сквозь пальцы пробивался ослепителньо-белый свет. Ведьма медленно, с опаской разжала пальцы.

И зажмурилась: кулон сиял! Тревожно, отчаянно. Ослепительно.

— Берт… — прошептала она потрясенно.

Ответа по-прежнему не было. Глухая тишина окутывала несуществующий мир Перекрестка. Даже едва слышимый треск звездного костерка, казалось, пропал.

Сердце сдавила тревога.

И вдруг — вспышка! — и драгоценность рассыпалась пеплом. Мелкие белые крупинки развеялись прежде, чем Марисоль хотя бы рукой пошевелить успела.

— Бертран! — отчаянно выкрикнула она, пытаясь проморгаться.

Относительную чёткость зрению вернуть удалось далеко не сразу.

А кругом по-прежнему стояла тишина.

Безмолвие.

— Бертран… Берт! Берт! — не чувствуя струящихся по щекам слез, звал она. Отчаянно. Надрывно. — Где же ты, Странник?!

Соль проснулась от собственного крика. Ресницы слиплись от слез. Глаза болели и наверняка покраснели. К счастью или нет, зеркал или хотя бы чего-то способного их заменить поблизости не было. Впрочем, вполне хватало и ощущений.

Она раздражённо вытерла рукавом слезящиеся глаза. Села.

Помедлив, дрожащей рукой потянулась к шее, молясь, чтобы сон не сказался на реальности. И замерла, забыв дышать.

Потом дёрнулась, суетливо рванула завязки ворота рубахи.

Вскочила. Заметалась по комнате. Выскочила в соседнюю. Нашла выдраенное до блеска подобие овального металлического подноса. Ничего нового в нём не увидела.

Огляделась. Взгляд привлекло нечто высокое в дальнем углу, накрытое широким расшитым рушником.

Недолго думая, ведьма подскочила к находке. Дёрнула ткань. Покрывало поддалось неожиданно легко.

А путешественница так и застыла, глядя на своё отражение в полный рост.