Странники во времени. Последняя песнь

1. Вызов брошен!

В далёком мире, в Туманной Земле
рождён Светлый Воин…

Бусинка за бусинкой, нанизываются воспоминания о тех далёких днях,
на тонкую прозрачную нить, свитую из судеб…
Сверкают они словно искры, рождённые солнечными бликами,
на подёрнутой дымкой глади Зачарованного Моря…
События давно минувшие и те, что происходили совсем недавно,
складываются в сложный и прекрасный узор повести удивительной…

В далёком мире, в Туманной Земле
рождён Воин-эльф…


… Хохот. Тихий, зловещий, леденящий душу. Оливер Флэминг так часто слышал его во сне. Хохот, звучащий на заднем плане как лейтмотив, сопровождающий кошмарные видения, теперь посещающие его едва ли не каждую ночь. Картины, встающие перед его глазами и ужасающие своей реальностью. Сознание собственного бессилия, невозможности прийти на помощь, спасти усиливало чувство беспомощности.

Смерти, следующие одна за другой. Они все снились ему: неподвижные, похожие на искусно изготовленные манекены тела. Мужчины, женщины, но чаще всего дети. А потом — спустя день-два — Оливеру Флэмингу попадалась на глаза заметка в газете: «…Установить причину летального исхода не удалось…»

Тот, кто убил всех этих несчастных, глумливо насмехался над магом. Он был уверен в том, что Оливер не сможет что-либо предпринять, несмотря на глубокие познания и солидный опыт практикующего мага. Потому что не успеет.

Как и на этот раз. И было уже поздно. Слишком поздно. Она умерла у него на руках — та, которую он любил …

«Я — некромант! Я мог не допустить этого!!!» Ответ пришёл тут же: не мог.

«Она погибла потому, что связала свою судьбу с моей.»
«А как же другие несчастные, мессир? – прозвучал в голове волшебника тихий тонкий голосок мистера Тик-Так. – Или они тоже имеют к вам какое-то отношение?»

Оливер ответил не сразу.

«Тот, кто хочет меня уничтожить… – он размышлял над каждым словом, – избрал их, чтобы показать, что он может творить зло и здесь, притом безнаказанно. Это вызов. И если бы я принял его тогда, то…»

Ответ не последовал.

«Значит, я прав.»

– Нолли…

Рука Джейн легла ему на плечо. Оливер вздрогнул, вынырнув из размышлений.

– Я и не слышал, как ты вошла, – сказал он, прикасаясь губами к кончикам пальцев названой сестры.
– Не удивительно, когда находишься где-то очень далеко, – отвечала анимаг.
– Далеко… – эхом повторил Оливер. – Я был бы готов отправиться куда угодно, хоть за миллиарды миль, если бы это странствие могло изменить…

Запнувшись, он поднялся и подошёл к наполовину зашторенному окну. Он чувствовал на себе взгляд Джейн; он знал: она больше ни о чём его не спросит, и был искренне благодарен ей за тактичность.

Из окна виднелся лишь небольшой отрезок улицы: часть высокого бетонного здания торгового пассажа, выстроенного на месте снесенных двухсотлетних развалюх. Когда-то в одном из домов располагались мясная лавка, а из булочной, что была по соседству, всегда доносились ароматы, будоражащие аппетит полуголодного ученика гробовщика…

«Великий Мерлин, как же давно это было!» Оливеру вдруг представилось, что он — взрослый, из настоящего — стоит по одну сторону временнóй бездны и глядит на себя — парнишку из прошлого, оставшегося по ту сторону.

«Прошедшее не вернуть. Не воскресить умерших…»

– Пойду пройдусь немного, – сказал Оливер, оборачиваясь к волшебнице.

Та только улыбнулась в ответ.

***

Джейн опустилась в кресло и, сгорбившись, подпёрла кулаком подбородок. Она не знала, что делать.

– Бедный папа! – маленькая Прия, бесшумно проскользнула в комнату; она выглядела очень озабоченной. – Он стал ещё грустнее. Мне так его жаль!

Джейн кивнула и, обняв, погладила по голове.

– Злой чёрный вихрь унёс маму в свой замок, – промолвила малышка. – А папа — он такой смелый! Он обязательно отвоевáет маму!

***

… В отделении интенсивной терапии было тихо, впрочем, как и всегда. Но в этой палате тишина была особенной, не принадлежащей действительности. Казалось, на кровати, покрытая белоснежными простынями, покоится фарфоровая кукла — так бледно было лицо девочки, и лишь лихорадочный блеск огромных серых глаз и едва заметный трепет длинных ресниц свидетельствовали о жизни, теплившейся в хрупком теле.

– Я ждала тебя, воин-эльф, – прошептала Нилл, едва шевеля губами, когда Оливер, тихо приблизившись, склонился к ней.

Он не спорил.

– Я верила: ты обязательно придёшь! – выпростав из-под простыни тонкую руку, она дотронулась до щеки волшебника. – Ты ведь останешься здесь, рядом?
– Конечно, милая, – промолвил Оливер, чувствуя ком у горла. – Всё будет хорошо.
– Да, – на бескровных губах Нилл забрезжила улыбка, – будет, очень скоро… Я должна сказать…

На щеках девочки вспыхнул румянец, дыхание участилось.

– Найди его, воин-эльф! Только ты можешь его победить! Он знает об этом и боится…

Веки девочки медленно опустились. Оливер замер, глядя на её нежное личико как заворожённый.

«Так может выглядеть смерть.»

Он не услышал, как врач, тихо войдя в палату, остановился позади, и очнулся лишь когда тот тронул его за плечо.

– Она вам кем-нибудь приходилась? – осторожно осведомился реаниматолог.

Оливер покачал головой.

***

… Он брёл по узкой улочке, что находилась на окраине старинного городка, в котором когда-то проходило его детство. В ушах всё ещё звучали слова Нилл: «Только ты можешь его победить! Он знает об этом и боится…»

«Он» — тот, кто приходит к нему в снах. Тот, чья тень преследует его всю жизнь. Тот, кто забрал жизнь Падмы, которая, не колеблясь ни секунды, приняла на себя смертельное проклятие, попытавшись защитить жизни его и девочки…

Он стоял перед полуразрушенным работным домом, «одетым» в строительные леса. Железные прутья высокого забора проржавели, на покосившихся воротах щиток с надписью:

ИСТОРИЧЕСКОЕ НАСЛЕДИЕ!
проводятся реставрационные работы

Сколько печальных воспоминаний было связано с этим местом! То, что стряслось два дня назад пополнило эту коллекцию…

***

Кажется, на этот раз неведомый противник решил бросить ему прямой вызов.

«Сегодня всё решится.»

Оливер уже стоял у двери, собираясь выйти на улицу, когда его окликнула Падма, выглянувшая в прихожую.

– Нолли, ты так спешишь… – в её голосе звучало беспокойство, меж тонких красиво очерченных чёрных бровей пролегла морщинка. – Что-то срочное в клинике?
– Там пока не требуются специалисты моего профиля. Просто хочу пройтись немного.
– Возьми меня с собой! – подойдя к мужу, Падма взяла его за руку и заглянула в глаза. – Ну, пожалуйста!

Разве он мог ей отказать?

«Потом что-нибудь придумаю, – сказал он себе. – Найду предлог, чтобы отправить её домой…»

… Вечер выдался пасмурный, начал накрапывать мелкий дотошный дождь.

– Люблю такую погоду, – сказала Падма, продевая руку под локоть Оливера. – Рядом с тобой я чувствую себя защищённой и не боюсь ничего. Смешно слышать это от волшебницы, не правда ли?

Оливер улыбнулся.

– Откуда у меня это ощущение?.. – тихо проговорила Падма, устремляя взгляд больших тёмных как спелые вишни глаз куда-то вдаль. – Будто такого дня больше не будет… никогда.
– Каждое мгновение уникально, любовь моя, – ответил Оливер, нежно накрыв её руку ладонью. Отчего-то сердце его сжалось…

Свет уличных фонарей, «приглушённый» туманной дымкой, казался потусторонним. Машины, не спеша катившие по шоссе, походили на странных призраков…

– Нолли, ты мне покажешь то место, где прошло твоё детство? Ты обещал…

Именно этой просьбы он и опасался. Однако у него не было доводов, чтобы возразить. Оливер не мог рассказать ей о своём видении.

Свернув с центральной улицы и, минуя извилистую сеть переулков, они вышли к работному дому, обветшалому и пустынному.

– Ну и уродство! – пробормотала Падма, стоя перед воротами и критически обозревая мрачное серое здание с тёмными провалами окон без стёкол… И саркастически усмехнулась, прочитав надпись на щитке, закреплённом под ржавой надписью "THE WORKHOUSE. HOME FOR PAUPERS AND ORPHANS" на воротах: «Историческое наследие».

И, не успел Оливер что-либо сказать, или возразить, чуть ли не бегом зашагала к дому.

– Эй, постой! – вскричал Оливер, бросаясь следом и на ходу доставая волшебную палочку.

Именно этого он не желал допустить!..

Оливер старался не отставать, но Падма всё равно была впереди на несколько шагов. Она словно знала, куда идти: по парадной лестнице на первый этаж… Минуя большой каменный зал, лишённый дверей, свернуть в узкий боковой коридор, – под ногами хрустела осыпавшаяся штукатурка… Вниз по крутой лестнице — в подвал…

Заныло левое плечо. Холод пополз к сердцу… Оливер прислонился к пропитанной сыростью кирпичной стене, стараясь справиться с головокружением.

– Нолли!.. – Падма оглянулась, приблизилась к мужу. – Плохо?
– Ничего. Мой старый недуг… Ты слышишь?

Они настороженно прислушались, вглядываясь в сероватый сумрак подземелья.

Шорох. Для Оливера он означал лишь одно.

– Падма, – прошептал он, заступая вперёд, – прошу, иди домой.

Кажется, жена его послушалась… Олиивер медленно двинулся по узкому коридору, пытаясь телепатически уловить хотя бы обрывок мысли.

– Где ты? – воскликнул он, обращаясь с прячущемуся в полумраке. – Или боишься показаться?
– Не убивай меня!

Из-за приоткрытой двери карцера выглянуло бледное детское личико.

– Ты… кто? – спросил Оливер, немного опешив.
– Я Нилл.
– Что ты здесь делаешь?! Это место не очень-то подходит для игр… Или ты заблудилась? – Оливер протянул руку. – Пойдём, я провожу тебя домой.

Девочка робко выступила вперёд: маленькая, тщедушная, одетая в рваное рубище. Обеими руками она прижимала к груди какой-то предмет, обёрнутый тряпицей.

– Э-эт-то… запинаясь, проговорила она, глядя на волшебника широко распахнутыми глазами. И протянула ему свёрток.
– Твоя игрушка? – Оливер улыбнулся.

Шагнув к магу, девочка сдёрнула со свёртка ткань…

Оливер не успел принять «подношение». Словно бесшумная тень промелькнула между ними. Тонкие ладони Падмы накрыли маленькую серебристую сферу.

– Живи!..

Это было её единственное и последнее слово. Мгновение — и она обратилась в горстку праха…

***

… Дождь накрапывал нудно и монотонно — так же, как в тот вечер. И тускло светящиеся уличные фонари напоминали глаза сонных чудовищ, охраняющих врата в царство тьмы...

«Он хотел убить меня, – размышлял волшебник, бредя вперёд. – Да только судьба распорядилась по-иному. Я принял брошенный мне вызов. Я должен найти его, где бы он ни находился!»

2. «Укажи мне путь!»

В доме было необычно тихо. Не слышалось ворчание Джека, прошаркавшего на кухню за новой порцией эспрессо. Не доносился из рабочего кабинета заразительный хохот Чарли, занимающегося с крошкой Приёй. Друзья чародеи с утра пораньше отправились в Лондон по неотложным делам. Элис, кузина Оливера послала с совой сообщение, что прибудет к ужину…

Джейн сидела в гостиной перед очагом, рассеянно глядя на почти угасшее пламя. Она чувствовала себя беспомощной, словно рыба выброшенная на сушу. Сегодня — особенно остро. Ей было известно об опасности, постоянно угрожающей названному брату, и она страдала от сознания, что не знает, чем может ему помочь. Тем более, что он был скрытным и с ней и с Элис.

«В последнее время Нолли совсем замкнулся. Гибель Падмы стала последней каплей. Ах, хоть бы горе его не сломило!»

Услышав позади себя тихий вздох, чародейка встрепенулась и оглянулась. У двери стояла Прия.

– Леди Джейн! – девочка подошла к ней и, забравшись на колени, прильнула как котёнок. – А почему папа такой грустный? Он думает, куда ушла мама?

Джейн поцеловала её и прижала к себе. К горлу подступил ком.

– Мама отправилась в дальние-далёкие края, – промолвила Прия, вглядываясь в огонь камина, словно видела в нём что-то. – Она там живёт в огромном красивом дворце и летает на драконе, таком как у дяди Чарли, только сиреневом… Леди Джейн!
– Да, мой цветочек? – отозвалась волшебница, нежно проводя рукой по её длинным тёмным волосам.
– А где находится дворец? На далёком острове?
– В далёком мире, – Джейн вздохнула.
– Но ведь папа обязательно сможет добраться дотуда! Он заберёт её у Духа, который её охраняет и не пускает ко мне!
– Конечно.

Большие «дедушкины» часы, тускло поблёскивающие циферблатом и бронзовым маятником из своего тёмного угла, пробили девять раз.

– Время сна настало, – промолвила Джейн, поднимаясь и беря девочку за руку.

Она не спорила, была спокойна и послушна. Но только забравшись под одеяло, она прошептала чуть слышно:

– Я буду ждать тебя, папа!

Выйдя из спальни, Джейн прислушалась: сейчас тишина показалась ей почти абсолютной.

Стукнула дверь. Джейн выглянула в прихожую. Брат выглядел усталым и поникшим, и казался бледнее, чем обычно. Глаза его едва заметно светились.

– Как Прия? – спросил он.
– Она ни за что не хочет заснуть, – промолвила волшебница шёпотом. – Тебя ждёт.

Оливер кивнул. Повесив набрякший от сырости плащ на крюк гардероба, он первым делом отправился в спальню дочери.

– Наконец-то пришёл! – «вынырнув» из-под одеяла, воскликнула Прия, лишь только он вошёл в полутёмную комнатку.

К горлу Оливера подкатил ком: Прия как две капли воды походила на Падму!

– Убаюкай меня на сон грядущий! – потребовала девочка.

Оливер улыбнулся. Сказка перед сном была традицией. Присев на край кровати, он устремил взгляд в сумрак дальнего угла.

– Солнышко ясное скрылось за горизонт, ветер-разбойник устал буянить, играя пёстрой осенней листвою.
Птицы притихли, уснув в своих гнёздах; их звонкие песни разбудят тебя поутру.
Месяц в челне серебристом плывёт в синеве небосвода, мир озаряя сияньем своим туманным. Ярко сверкают звёзды. Слышишь ли тихий звон, моя птичка? То поют они твоё имя.
Спи, мой нежный цветочек!

Мягкий, напоминающий мурлыканье кота голос чародея вплетается в тишину полумрака детской спальни.

«Кажется, уснула», – вздохнув, подумал он.

Несколько мгновений с едва заметной улыбкой маг глядел на дочь — милую малютку лет восьми, лежащую в уютной, искусно расписанной затейливыми узорами деревянной кроватке, прислушиваясь к её лёгкому дыханию, затем, заботливо оправив край одеяла, нагнулся и поцеловал в пухленькую щёчку. В тот же миг глаза девочки открылись.

– Расскажи сказку! – потребовала она.

Отец усмехнулся и погладил дочь по голове.

– Но я уже рассказал её тебе, – ответил он.
– Ты только песню спел, – возразила малышка, строго сдвигая тонкие тёмные брови. – Расскажи теперь сказку. Ты ведь обещал!

Отец пристально поглядел на неё и вдруг рассмеялся.

– Ладно, Прия, - вздохнув, промолвил он. - Видно, ничего с тобой не поделаешь... Расскажу я тебе сегодня…

Волшебник устремил задумчивый взгляд на свечу в серебряном подсвечнике, стоящем на маленьком круглом столике в углу комнаты. Её тонкое, слегка подрагивающее желтоватое пламя отражалось в его газах мерцающими золотистыми искорками.

– О ком же, папа?! – окликнула его дочь, настойчиво потеребив за рукав.

Маг вздохнул, выныривая из своих мыслей.

– О Животворящем Кирпиче, – промолвил он.
– Ух ты!.. – прошептала маленькая непоседа; она поёрзала в постели, устраиваясь поудобнее, и, зажав в руке серую кроличью лапку, которую носила на шее, не снимая даже на ночь, устремила на отца взгляд блестящих тёмных слегка раскосых глаз. – Правда животворящий?!

Ну как тут было не улыбнуться, глядя на это создание?!

– Правда, – большие синие глаза волшебника едва заметно светились изнутри. – Это весьма необычный артефакт. С виду он ничем не примечателен — обыкновенный обшарпанный, закопченный красный кирпич. Однако он наделён необычным свойством. Он может возникнуть где угодно: в куче с другими кирпичами на какой-нибудь стройке, или валяться на дороге, или на свалке... Или возникнуть в стене дома, или в ограде, или в печной трубе на крыше — стать частью кладки. Стоит взглянуть на него тому, кто испытывает нужду, – и счастье улыбнётся ему. Пленник получит свободу, униженный воспрянет духом, нищий разбогатеет, а сирота обретёт семью. Но горе тому, кто замыслил недоброе! Злодею воздастся по заслугам — стоит лишь ему увидеть Животворящий Кирпич!

Прия снова поёрзала и подтянула край одеяла к подбородку.

– Так значит, для них он становиться... – она на миг запнулась, подыскивая нужное слово, – наказательным!
– Правильно, моя звёздочка, – ответил отец. – Этот артефакт ещё зовут Карающим Кирпичом. Или Кирпичом Возмездия. В тайну о его существовании посвящены лишь немногие. Они-то знают, отчего произошёл несчастный случай. Лишь одна маленькая примета может на него указать: там, где он возникает, портится погода и становится жутко грязно. Но стоит лишь свернуть за угол — и дождя как не бывало!

Несколько минут Прия лежала тихо, задумчиво глядя куда-то в темноту комнаты.

– Я, кажется, видела Животворящий Кирпич, – тихонько промолвила она. – Вчера вечером, когда мы с дядей Чарли и тётей Джейн возвращались домой. Стало вдруг так холодно, и дождь пошёл, когда мы свернули к старой мыловарне! Глядим — толпа собралась. Оказалось, одному пьяному дядьке кирпич на голову свалился. Он валялся в грязной луже и так кричал! И слова нехорошие говорил, – добавила малышка шёпотом, широко раскрывая глаза.
– Валялся в луже, говоришь? Тогда это наверняка был он, – ответил отец, утвердительно кивая.

Прия помолчала, что-то обдумывая.

– А ты видел его, папа? – наконец спросила она.
– Наверное, видел... – задумчиво промолвил тот.

– Папа... – тихонько окликнула его дочь, дотрагиваясь до его руки.
– Что, мой весенний цветочек? – откликнулся маг, встрепенувшись.
– Спой мне твою песню! – попросила она.

Волшебник улыбнулся и отвёл с её лба тёмную чёлку.

– Солнышко скрылось за горизонт. Ветер угомонился: устал он буянить, играя пёстрой осенней листвою.
Птицы притихли, уснув в своих гнёздах; их звонкие песни разбудят тебя поутру.
Месяц в челне серебристом плывёт в синеве небосвода, мир озаряя сияньем своим туманным. Ярко искрятся звёзды. Слышишь ли тихий звон, моя нежная птичка? То поют они твоё имя.
Спи, мой нежный нераскрывшийся бутон! Спи...

Чародей умолк. Он взглянул на дочь: на губах спящей девочки играла улыбка.

Внезапно посетившая его мысль заставила Оливера похолодеть: это милое личико он видит последний раз. И больше никогда не услышит нежный голосок, который просит его: «Расскажи сказку!».

Никогда...

***

Смех. Злой, издевательский. Торжествующий смех того, кто всегда старался причинить Оливеру зло.

– Тебе не удалось. Я смог сломить тебя.

Голос, доносящийся из Зазеркалья. Тёмный зал по ту сторону холодной тонкой грани. Зеркальные стены черны, нет в них отражений.

– Я всё ещё жив.

Тишина в ответ.

– Слышишь?! Я принимаю бой!
– Бой… Бой… бо-ой… – отражается от чёрных глянцевых стен зала многократным эхом.

Кулаки его стиснуты до побелевших костяшек. Удар! Ещё один, исступлённый, неистовый.

– Я найду тебя, где бы ты ни находился! Ты ответишь за всё! За все совершённые тобой злодеяния! Кровь невинных жертв падёт на тебя!
– Ты бессилен против меня, крысёныш.

Хохот разносится отголосками, пробуждая ослепляющую ярость. Гладкая зеркальная поверхность треснула, а он всё колотил, колотил, не ощущая боли от порезов, не замечая крови…

– Оливер! Оливер, прекрати! О-ли-ве-ер!!!

Чьи-то руки, вцепившись в плечи, с силой оттащили его назад.

– Нолли, успокойся, – проговорил друг, опускаясь на пол и крепко прижимая к себе его, всхлипывающего, содрогающегося всем телом. – Я здесь. Я вернулся, чтобы помочь тебе!

Оливер вдруг обмяк, словно ватная кукла. Взгляд его чуть светящихся широко раскрытых глаз устремился в одну точку.

– Всё хорошо, Нолли, – проговорил Ричард, едва не касаясь губами его уха.
– Она погибла, Дик, – прошептал Оливер. – Я не сумел её уберечь.

Прерывисто вздохнув, он поднялся и подошёл к разбитому зеркалу.

– Я столько раз пытался, – проговорил Ричард, адресуясь к осколку, валяющемуся на полу. – Если бы я отправиться сюда раньше!..
– Ты о чём? – откликнулся Оливер, не оборачиваясь.
– Если бы не авария, в которую я угодил, я бы давно был здесь…
– Авария?!
– Банальное магловское сотрясение, – отмахнулся Ричард. – Я всё вспомнил.

Поднявшись, он подошёл к другу и положил руку ему на плечо.

– Помнишь тот день, когда мы встретились в поезде? Тогда, в пиццерии я рассказал тебе о странном пророчестве?
– «Вернувшийся из Земли Бессмертия, Прошедший сквозь Бездну и Время, чтобы встретить Светлого Воина и указать ему Путь к Владыке Теней…», – процитировал Оливер.
– Это о нас с тобой!

Взгляд Оливера, устремлённый на Ричарда, был пристален и серьёзен. «Найди его, воин-эльф! Только ты можешь его победить!» – вспомнились ему слова умершей девочки.

– Я готов следовать за тобой немедленно! – промолвил он. – Укажи мне путь!

3. По ту сторону мрака. Потерявшийся

… Сделано. Один лишь шаг в никуда. В неизвестность, без малейшей гарантии остаться живым. Некуда отступать, неведом тот, дальний берег, не виден путь. Но он не мог поступить иначе.

Всего один шаг — словно прыжок с закрытыми глазами. Всё вдруг смешалось, закружилось в бешеном вихре, подхватило, понесло словно крошечную былинку, влекомую стремительном мощном потоке… Мир, такой привычный и простой — исчез. Словно сумасшедший провёл грубой широкой кистью по искусному творению великого мастера, размазывая краски.

На краткий миг вспыхнула алой искрой мысль, тончайшей раскалённой иглой вонзилась в мозг, пробудив угасающее сознание: «Зачем? Если это и есть смерть — за что?..»

И та канула во мрак. Возник звук: тихий, на кончике слуха, он стремительно разросся в оглушительный диссонанс, режущий слух, сокрушающий мозг, раздирающий сознание, рвущий душу на части…

И вдруг всё закончилось. То, что казалось реальным, осязаемым, кануло в бездну мрака. Тишина. Темнота. Ничто.

***

«Очнись, Воин Света, Воин-эльф!»

… Шорох: то громче, то тише… Похоже на… Волны, перекатывающие мелкую галь… Образ мелькнул смутной тенью и канул во мрак…

… Запах: острый, свежий, такой приятный. Что может так пахнуть? Зелёные колючие иглы, смолистая кора ели… Картинка, задрожав, ускользнула, словно призрак…

Это сон? Или явь, похожая на сон? Образы всплывают из недр подсознания и исчезают — мгновенно, словно огненные языки, задутые порывом сквозняка…

«Кто я? Где я? В голове пустота, будто густой туман…»

Он с трудом поднялся. Ноги подкосились, он инстинктивно опёрся рукой о толстый шершавый древесный ствол.

«Как много деревьев здесь!»

Постояв немного, пытаясь справиться с головокружением, он медленно двинулся вперёд. Он знал лишь одно: нужно идти. Вперёд, невзирая на нарастающую слабость, сцепив зубы, хватаясь за остатки сознания из последних сил. Поддаться и упасть означало смерть. А он должен выжить, любой ценой! Чтобы исполнить миссию, взятую на себя.

«Иди, воин Света, воин-эльф!»

И он шёл, продираясь сквозь заросли, потом полз… И даже когда, окончательно обессилев, он упал ничком на отсыревший, пахнущий тленом дёрн, ему всё ещё казалось, что он движется вперёд сквозь плотную завесу мрака, на тихий зов Светлой Небесной Девы…

***

… Свист. Гулкие отзвуки громких грубых голосов прорезали тишину; казалось, обладатели их находятся рядом… Приближающийся топот копыт…

– О, гляди! Да во-он там, около гнилушки! Похоже, беглый…
– Точно! Много же их теперь по чащобам ползает… Да вот только некуда им от нас деваться.

Один из всадников, облачённых в потёртые кожаные доспехи, осадив лошадь рядом с распростёртым на сыром истлевшем дёрне парне, спешился и от души пнул его ногой, обутой в тяжёлый, кованный железом сапог.

– Хорош притворяться! – проворчал он, не заметив никакой реакции. – Известно, на что вы способны, колдовское отродье! Небось плётка моя взбодрит тебя.

… Ни, жив, ни мёртв. Он глядел на себя со стороны. Холод, пробирающий до костей, боль от ударов воспринимались им, словно равнодушным наблюдателем за кем-то, к кому он не имеет никакого отношения…

– Брось ты его, Сул! Дохляк ведь.
– Да я и сам уже вижу, Зэн. Был бы живым, завопил бы. Видать, этого чахлого кто-то из наших завёз сюда помирать. Э-эх!..
– Хорош его нагайкой отхаживать! Или тебе живого «мяса» в лагере не достаточно?
– Твоя правда, Зэн… Ой, гляди: старая ведьма из чащи!..

***

… Деревянная дощатая тачка подпрыгивала на ухабах, колёса отчаянно скрипели. Остановившись, чтобы немного передохнуть, Салли провела тыльной стороной руки по лбу и, обернувшись, поглядела на свою «находку». Измождённое лицо юноши покрывала мертвенная бледность, кровь из раны на лбу спеклась на светлых волосах…

– Ещё один, – пробормотала она, со смесью грусти и горечи в голосе. – Ещё одна жертва…
Тяжело вздохнув, Салли оправила длинное пёстрое платье, туже затянула концы бордового головного платка и снова взялась за ярмо. На тонких пошорхлых губах её появилась улыбка. Она подоспела вовремя на этот раз…

4. Старица

… Он идёт по дороге, рваной лентой тянущейся через кажущуюся бесконечной мёртвую равнину. Раскисшая от влаги земля, покрыта, словно оспинами, рытвинами, полными мутной зловонной жижи; грязь чавкала под ногами… Огромные шары из сучьев и травы катит, будто играя, тлетворный ветер… Гигантские чёрные птицы кружат, роняя перья, под сизыми облаками, выискивая случайную добычу, высматривая жертву красными как огонь глазами и то и дело испуская пронзительные крики, напоминающие полные смертельной тоски стенания по безвременно покинувшим мир живых…

Воздух, от которого помрачается сознание… Земля, высасывающая последние силы… Он давно уже бредёт по ней. Ему безразличен холод, пробирающий до костей, и голод, сводящий желудок, ему нет никакого дела до падальщиков, только и ждущих, что он свалиться без чувств. Нет! Ему хватит сил дойти до конца! Он должен отыскать того, с кем отправился в опасный путь!..

Что это? Или свет забрезжил там, вдали?! Тёплые, живительные лучи, пробились сквозь тяжёлую завесу смрадного дыма и… угасли, поглощённые мраком…

… Он идёт, или это ему лишь кажется? Нет, он движется: ползком, из последних сил, цепляясь за жизнь, ускользающую, подобно призрачному блику, утекающую, словно вода меж неплотно сжатых пальцев…

… Какие-то безликие фигуры обступили его, распростёртого на земле, покрытой прелой палой листвой, со всех сторон… или это живые люди, кажущиеся ему ожившими тенями? Его окликают, грубо расталкивают, но он лишь улыбается: они лишь бестелесные сгустки тьмы, они не могут быть реальными, как и весь этот мир, находящийся по ту сторону бытия…

***

… Тусклый красноватый свет побивался сквозь кожу неплотно смеженных век. То, что происходило с ним, оказалось лишь сном, и теперь, задержавшись ещё на краткое мгновение на кончиках опущенных ресниц, видение исчезло, оставив после себя смутное воспоминание о чём-то… Или о ком-то? А ещё чувство потери. И боль: душевную и физическую.

Из горла вырвался стон: долгий, хриплый, мучительный. Послышались шаркающие шаги; чья-то прохладная ладонь легла на его разгорячённый лоб.

– Пить!

Несколько капель пряно пахнущей влаги упало на пересохшие губы, он жадно их слизал.

– Сынок!

Его окликают… Или кого-то другого? Он медленно раскрыл глаза. Лицо старухи — так близко, что видна каждая морщинка на нём. В тёмных глазах беспокойство.

– Ты очнулся, – на её тонких губах появилась улыбка. – Значит, дела на поправку пошли. Что ж, это очень хорошо, очень хорошо…

Он понимал её! Значит, он знал этот язык?

– Кто вы? – он попытался приподняться на локтях, но тут же, вскрикнув от боли, снова повалился на подушку.
– Старица я. Люди кличат меня лесной бабой, – протянув худую руку, старуха откинула волосы с его лица. – Как же ты на моего мальчика похож! Как твоё имя?

Он прикрыл глаза и наморщил лоб, пытаясь вспомнить.

– Оливер, – ответил он, наконец.
– Оливер… – повторила старуха, словно пропела. – Красивое имя!

Она вздохнула и, отойдя к жарко пылающему очагу, опустилась на низенькую пёстро разрисованную деревянную скамейку и поворошила дрова кочергой.

– Вот уж два дня, как неспокойно в лесу, – тихо промолвила старица, неспешно помешивая в большом исходящим паром закопченном котле, подвешенном на крюке высоко над огнём. То ли она сообщала эту новость своему «пациенту», то ли размышляла вслух. – Стражи рыщут вдоль и поперёк, будто разгуливают по городской площади во время праздника урожая… Малиновка нащебетала, что-де выискивают кого-то, кто Верховным нужен… – она обернулась и смерила парня пристальным взглядом. – Ты хоть помнишь-то, откуда пришёл?

Тот сделал отрицательный жест. Старица не стала его больше ни о чём расспрашивать. Наполнив готовым отваром маленькую глиняную кружку, она поднялась и подошла к гостю.

– Вот, Оливер, выпей, – сказала она, поднося край кружки к его губам и поддерживая под голову. – Сейчас это для тебя лучшая еда. Считай, что тебе повезло, что я оказалась поблизости — не то забили бы тебя до смерти. Эх-хе-хе…

Старица заботливо оправила одеяло и вышла.

Юноша отрешённо следил за фантастической пляской золотисто-алых отсветов пламени на стенах и низком потолке маленькой комнатушки, стараясь восстановить в памяти, что с ним было до того, как он потерял сознание. Тщетно: все его воспоминания будто канули в бездну мрака. Он помнил лишь своё имя.

***

Проснулся Оливер от звука громких мужских голосов.

– Здесь он, больше негде ему быть!
– Наверняка в чулане прячется.

«Они пришли за мной…» – пронеслась в голове Оливера.

– Ищите, да глядите в оба! – послышался низкий голос Старицы. – А то как добыча ваша в какую-нибудь щель ускользнёт, а? В моём доме их мно-ого!
– Не хочешь, чтобы мы тут тебе всё вверх дном поставили, – голос одного из говоривших напоминал сдавленное шипение пресмыкающегося, – сама отпирай замки и веди по комнатам!
– А мне нечего прятать!

Непрошенные гости затопали к каморке Оливера. Дверь со скрипом раскрылась…

Странное оцепенение сковало парня. Ему вдруг стало безразлично, что вокруг него, да и с ним происходит.

– Да здесь темно как ночью! – пропищал напарник сиплого. – Засвети свечу, лесная баба!
– Тому, что я храню в этой каморке, свет вреден, – отрезала Старица.
– Что это за дух? – пробормотал сиплый.
– А ты не догадываешься? – в голосе Старицы прозвучала насмешка.

Возникло замешательство.

– Ходу отсюда! – выкрикнул сиплый и первым бросился на выход.

Старица обернулась, прислушиваясь к сутолоке, возникшей у входной двери, затем от души рассмеялась.

– Теперь этих двоих ко мне самым лакомым кусочком не заманишь, – сказала она. – Разве что других прислать могут. Уж очень эта братия мертвяков боится. Хотя… – она понизила голос до едва слышного шёпота, – сами-то под крыльями мертвяка живут и жируют за его счёт. А ко мне припрутся всё равно, как только какую-нибудь хворь подхватят. У магов ведь накладно лечиться, не то что у лесной бабы!

Старица провела рукой в воздухе. Странная заторможенность, владевшая парнем, прошла: словно по стягивающей его пелене полоснули скальпелем.

– Прости, сынок, мне пришлось применить немного магии, – знахарка отвела с окна плотную штору; подойдя к лежанке, она прикоснулась к лбу своего подопечного, быстрыми движениями ощупала плечи и грудь. – Видишь ли, среди этих пащенков бытует поверье, что лесная баба питается трупами… Что ж, пускай его остаются при своём мнении.

Старица саркастически усмехнулась. Дав Оливеру глотнуть немного целебного настоя, она удовлетворённо кивнула и удалилась.

Оставшись один, Оливер сел в постели и огляделся. Комнатка, в которой он провёл ночь, напоминала маленькую и очень уютную кладовку знахарки: баночки и глечики, выстроившиеся в два ряда на широкой полке над сложенным из дикого камня горящим очагом, пучки сухих трав, связки чеснока и перечных стручков, свешивающиеся с низкого потолка, холщёвые мешочки над дверью… У одной из стен — вместительный шкаф, из-за приоткрытой дверцы поблёскивают округлые бока бутылей. У единственного крохотного окошка дощатый стол, на нём в оплетённом ивовой лозой глиняном горшке букет из ветвей, рядом — раскрытый фолиант…

«Они искали меня, – подумал Оливер, чувствуя вину перед доброй женщиной, подобравшей его и укрывшей под своим кровом. – Если бы не Старица, я был бы мёртв…»

Он поднялся и, кутаясь в лоскутное одеяло, подошёл к окну. Через приоткрытую форточку доносилось ароматное дыхание леса, слышались его голоса; звонко прощебетала какая-то пичуга, эхо её клича гулко разнеслось по сумеречному лесу. Из глубин памяти Оливера всплыли слова: «Свободен как птица»…

– Вижу, тебе полегчало…

Вздрогнув от неожиданности, Оливер обернулся. Будучи погружён в размышления, он не услышал, как вошла Старица.

– Я… Я искал одежду… – пробормотал он, отчего-то смущаясь и плотнее стягивая одеяло на груди.
– Значит, решил уйти, – констатировала ведунья, ставя на стол глиняную миску, что принесла с собой, и, распрямившись, поглядела на парня в упор. – Что ж, я знала.
– Вы спасли меня, – ответил Оливер. – Но я не могу дольше оставаться здесь, тем самым подвергая вас опасности. Я должен...
– Садись, поешь, сынок, – Старица кивнула на стул. – Тебе нужны силы.

Оливер повиновался.

«Какой знакомый вкус! – подумал он, проглотив первую ложку горячего ароматного отвара цвета янтаря. – Кажется я ел такое когда-то…»
– Курочкин суп, – откликнулась Старица, что-то ища в шкафу — будто прочла его мысли. – Никакой магии.

Однако похоже, она лукавила: волшебная энергия растекалась по сосудам Оливера с каждым глотком.

– Это оденешь, – промолвила старая знахарка, кладя на ложе чистую аккуратно сложенную одежду. – То, что было на тебе, изодрано в клочья.

Простая полотняная рубаха, просторные штаны из грубой ткани и вязаный шерстяной жилет оказались Оливеру в самую пору. По ноге пришлись и сапоги из мягкой кожи.

– Это тоже пригодится, – сказала Старица, приподнимаясь на цыпочки и набрасывая на плечи парня длинный широкий плащ с капюшоном. В дороге вещь незаменимая: в холод согреет, ночью укроет… Всемогущие Светлые Духи!.. – прошептала Старица, отступая назад и складывая руки на груди. – Точно мой Марток! Только волосы у него были тёмные…
– Марток — это ваш сын? – спросил Оливер, с вниманием глядя на добрую женщину. – А…
– Забрали его, – по лицу той пробежала тень тоски об утраченном родном человеке. – В рабство, или…

Старица запнулась, провела ладонью по лицу.

– Я давно одна живу. Старший мой, Торк, решился с магом схватиться, да и погиб. Силы не рассчитал. Мартока, младшего через две осени Стражи увели… Знаешь, я ведь думала, что ты мне вместо него будешь, но… у тебя своя судьба.
– Если моя судьба помочь вашему горю, – сказал Оливер, пристально глядя на свою спасительницу, – я буду счастлив.

Старица лишь покачала головой.

***

… Узкая, почти неприметная тропинка, по которой старая ведунья вела парня, змейкой вилась через густую чащу.

– Значит, ты так и не вспомнил, откуда ты? Эй!

Оливер ответил не сразу: оклик Старицы заставил его «вынырнуть» из чудесного видения, в котором он очутился вдруг, внимая голосам леса, вдыхая его пряные запахи. И, кажется, он слышал, как поют духи, обитавшие в чаще с незапамятных времён!..

– Это твой мир, – уверенно кивнула знахарка. – Он принял тебя как мать блудного сына.

«Да вот только блудный сын не узнал его», – подумал Оливер.

– До города путь неблизкий, – продолжила Старица, машинально отводя в сторону низко опустившуюся ветвь какого-то дерева. – Но сейчас утро, и ты можешь успеть до него добраться до сумерек. После захода солнца на улицы выходят проверяющие. Блюстители порядка, ха!
– Стражи? – уточнил Оливер, старавшийся поспеть за своей мудрой проводницей.
– Нет, только обходные, – мотнула та головой. – Но иногда наезжают и Стражи. Они по рангу выше… снизу, являются особые приказы исполнять.

В густом буреломе завозился какой-то зверь, выскочил под ноги Оливеру, от неожиданности невольно отпрянувшему назад, нырнул в кустарник. Высоко в густой ажурной кроне всполошённо захлопала крыльями потревоженная птица, закричала гортанно…

– В этих местах всё ещё много всякой живности водится, – с улыбкой проговорила Старица. –Как по дороге пойдёшь, – продолжила она наставлять, – держись обочины, сынок. Примут Стражи за бродягу, или за странствующего комедианта – в плен уволокут, как звать не спросят. Держи ушки на макушке: услышишь что — так ныряй в кустарник.

«А я разве не бродяга? – подумал Оливер не без сарказма. – Без роду, без племени. И без памяти…»

– Вспомнишь, – Старица снова «услышала» его мысли. – В городе постарайся где-нибудь приткнуться. Если ты при хозяине, есть шанс, что тебя не тронут.

Лес неожиданно закончился. Словно полотнища занавеса разошлись в стороны, открыв взору Оливера совсем иную картину.

– Что это за земля? – тихо проговорил он, поражённо разглядывая раскинувшуюся до затянутого низкими тучами дальнего горизонта мёртвую серо-коричневую пустошь, вдоль которой бесконечной лентой протянулась широкая просёлочная дорога, изрытая глубокими колеями, оставленными колёсами проезжавших по ней телег.
– Это Арда, сынок, – с горечью в голосе ответила Старица.
– Арда… – эхом повторил Оливер; в памяти тихо звякнул колокольчик воспоминания о чём-то… и затих.
– В старинных песнях поётся, – Старица глядела вдаль, – что минует тёмное время и возродится мир. Петь их запрещено, но все их помнят и верят… Сынок! – она обернулась и взглянула парню в глаза. – Будь счастлив! И свято береги то, что хранишь на груди.

Вскинув руку, Оливер нащупал под рубашкой кожаную ладанку на шнурке, в которой хранилось тонкое золотое колечко.

– Эта малая вещица таит в себе великую силу, – Старица улыбнулась. – Пускай удача способствует тебе во всём. Ступай!
– Спасибо вам за всё, добрая женщина! – проговорил Оливер, заключая старуху в объятия. — Может, когда-нибудь свидимся…

И зашагал прочь.

Один раз он обернулся: ему послышалось, что Старица его окликает. Нет. Ему это и вправду почудилось.

5. «Залётная пташка»

… По узкой дороге, протянувшейся через унылую пустошь в сторону скалистых холмов, вереницей тащились всадники, сопровождавшие повозку с живым грузом. Часто по этой дороге возили подобный груз…

– A Elbereth Gilthoniel,
silivren penna miriel…

– Эй, что ты там мычишь, образина?! – обернувшись через плечо, грубо прикрикнул один из Стражей (тот, что ехал рядом с повозкой) на связанного пленника. – Или получил мало?

Несчастный умолк, вскинул голову, устремил на всадника затуманенный взгляд, словно не понимая, чего хочет от него этот человек. И снова сник.

– …o menel aglar elenath.
Na-chaered palan-diriel…*

Не желая более утруждать свои голосовые связки, Страж размахнулся и стегнул пленника плетью. Тот не вскрикнул — лишь сжался в комок, дёрнув спутанные бечевой руки к голове. Страж замахнулся вновь…

– Эй! – крикнул ему один из ехавших впереди. – Оставь это допросчикам, Равв! С чего он тебе сдался?
– А чтоб не пел! – ответил Страж.

Его напарники дружно расхохотались.

– Видать, нашему брату голос щенка по вкусу не пришёлся, – пошутил коренастый, похожий на обезьяну конвоир.
– Да он бы прикончил этого дохляка, если б не приказ, – сказал другой. – Цацкаться нам теперь с этой падалью… А как поглядеть — не слишком-то похож на важную птицу.
– Там разберутся, – едущий впереди, похлопал коня по холке. – На первом же допросе.

«На первом же допросе… – повторил мысленно пленник. – Я лишь догадываюсь, что со мной будет. Но, по крайней мере, я узнаю, где и в чьих руках очутился. И может быть… Может, мне станет известно, что с тобой, мой друг.»

***

Допросная находилась в подземелье, куда пленника приволокли сразу же по прибытии в крепость. Она походила на кабинет Северуса Снейпа, профессора по зельеварению из школы магии, в которой когда-то учился парень: шкафы вдоль стен, длинные полки с бутылями и ретортами. Но вместо столов для студентов стоял узкий железный стол, а с потолка свешивались приспособления, наводящие на определённые мысли касательно их применения. И чёрное кресло с высокой спинкой там, где предположительно могла находиться профессорская кафедра.

Взгляд пленника невольно приковался к огромному орку, пристроившемуся у огромного, похожего на разверстый зев чудовища жарко пылающего очага.

«Меня ждали. И подготовили тёплую встречу.»

– Попрошу на трон, – с комической учтивостью промолвил Страж, грубо подталкивая замешкавшегося пленника к креслу. – Специально для вас, мы и пылинки смахивали.

Парня объял страх, когда на руках и ногах его сошлись кожаные закрепы, а мягкий эластичный ошейник обхватил шею плотным кольцом. Страх усугублялся пониманием: он ничего ну может поделать.

«Если выживу, – подумал пленник, – не стану препарировать даже дождевого червя — клянусь! И поддержу разработки мяса in vitro.»

С лестницы послышался звук шагов.

– Можешь идти, – промолвил высокий худощавый мужчина в чёрном одеянии, входя в допросную. – Я справлюсь сам.

Страж, стоявший рядом с «троном», поклонившись, удалился.

– Ну здравствуй, мил человече.

Тон, которым было произнесено приветствие, был вполне дружелюбным, однако пленник промолчал.

– Имя?
– Ричард.
Как ты оказался в Пустоши Забвения?

Он помнил: как, взяв друга за руку, шагнул в чёрный бездонный провал, как почувствовал, что неведомая сила, подхватив, отрывает их друг от друга… Помнил стремительный полёт через пустоту… Помнил звук собственного голоса: «Не отпускай, Нолли! Держи крепко!..»
Он помнил, как очнулся на пустынной равнине…

– Свернул не на ту дорогу.
– Куда направлялся?
– Не помню.

Орк навис над ним, словно скала. «Они привыкли брать на испуг. Наверняка многие, попав сюда, кололись от одного его вида. И выкладывали всё, что знали… и о чём понятия не имели.»

В голове послушно «закрутилась» забавная австрийская песенка, когда-то услышанная им от леди Джейн:

«Аch, du lieber Augustin, Augustin, Augustin,
Аch, du lieber Augustin, alles ist hin.
'S Geld is' weg, s' Mensch is' weg,
Alles weg, Augustin.
Ach, du lieber Augustin,
Alles ist hin.»

– Поистине, – с улыбкой промолвил допросчик, останавливаясь напротив Ричарда со скрещенными на груди руками, – память отшибает у тех кто попадает в наши края. Немало залётных пташек здесь крылышки обломало. Но в наших силах помочь…

Он простёр над допрашиваемым руки в глянцевых чёрных перчатках.

«Rock ist weg, Stock ist weg,
Augustin liegt im Dreck,
O, du lieber Augustin,
Alles ist hin…»

– Хм, забавно… – усмехнулся допросчик. – Так-таки не помнишь?
– Что? – Ричард медленно поднял на него взгляд; виски словно сдавили тиски.
– Откуда и куда шёл, – с готовностью напомнил ему человек в чёрном.
– К сестре, – с трудом вымолвил парень, – в соседнюю… деревню.
– А где деревня, как называется, не помнишь, конечно?

Ричард мотнул головой.

«Und selbst das reiche Wien,
Hin ist’s wie Augustin;
Weint mit mir im gleichen Sinn,
Alles ist hin!»

– Ну что ж… – допросчик кивнул орку.

Тот качнул увенчанной рогами уродливой головой и вразвалочку приблизился к своему хозяину.

– Братец Шраат лишь с виду громоздкий увалень, – промолвил допросчик, отступая назад. – Уверяю, он виртуозно владеет многими сложными приёмами, и аккуратен как искусный ювелир.

Орк провёл остро заточенным когтём по груди пленника, распарывая его одежду. Ричард вскрикнул: коготь прошёлся по живому; на разорванной ткани рубашки заалели пятна крови.

– Уж прости ему, Ричард… – извиняющимся тоном промолвил допросчик, – так ведь тебя зовут? Впредь будь поаккуратнее, братец Шраат.
– Постараюсь, – прогундосил орк на удивление высоким голосом; недобро усмехнувшись, он принялся ловко прикреплять датчики к обнажённой коже.

«Мне всё равно.»

– Посмотрим, – белесые глаза допросчика сузились в щёлочки. Тонкие губы растянулись в подобие улыбки.

Словно тысячи тонких раскалённых игл вонзились в руки, ноги, спину и грудь Ричарда, виски сковал раскалённый обруч. Из горла пленника вырвался неистовый, полный страдания вопль.

– Достаточно, – кивнул допросчик орку спустя минуту. – Ну? – вкрадчиво обратился он к безвольно сникшему пленнику. – Может теперь ты поведаешь мне более правдивую историю, чем та, трогательная, о неудачном путешествии в безымянную деревню к несуществующей сестрёнке?

Ричард мотнул головой; глаза его были закрыты.

« Jeder Tag war ein Fest,
Und was jetzt? Pest, die Pest!
Nur ein gro?' Leichenfest,
Das ist der Rest…»

Допросчик снова махнул рукой своему жуткому помощнику. Новый душераздирающий вопль разорвал пространство, вознёсшись к низкому потолку. Следующий вопль перешёл в хрип… Допросчик стоял напротив, скрестив на груди руки, и глядел на муки пленника с сочувствием, будто сам искренне сожалел о том, что ему приходится подвергать его столь жестокой пытке.

– Бедняга! – проговорил он, когда это новый сеанс «процедуры» закончился. – Но пойми: ты сам виноват в том, что тебе так круто достаётся. Рассказал бы всё как есть.

Шагнув вперёд, он вытянул руку и дотронулся указательным пальцем лба Ричарда. Тот с трудом поднял тяжёлые веки. И вдруг улыбнулся.

«Augustin, Augustin,
Leg' nur ins Grab dich hin!
O, du lieber Augustin,
Alles ist hin!»**

И потерял сознание.

– Рэйвин! – раздался низкий голос.
– Слушаю тебя, Великий, – допросчик повернулся к большому пятиугольному тёмному зеркалу на стене напротив той, у которой стояло кресло с бесчувственным пленником, и низко поклонившись, замер.
– Хочу взглянуть на сегодняшний «улов». Приподними его голову.

Допросчик повиновался. Прошла минута.

– Нет. Не тот. Но не исключено, что этот заморыш знаком с тем, кого я ищу.
– Как с ним поступить, Великий?
– Можно было бы его отпустить и отправить следом наблюдателей, но… Оставим его здесь. Из него выйдет неплохая приманка…
– Следую тебе, Великий Дух!

***

Его уводили в тесную холодную келью, оставляли приходить в себя.

– О, Силы Света, помогите мне сохранить разум! – лёжа на холодном каменном полу, молил он. – Подарите быструю смерть…

… А потом всё повторялось вновь. Пыточная камера… Допрос… Шраат «выписывал» на его теле узоры острым как бритва когтём… И вновь терзали болью до полуотупения… И этот низкий голос из зеркала, от которого кровь стынет в жилах…

– Да, не так уж ты прост, мой милый друг, – голос Рэйвина звучал словно издалека. – Не желаешь нам открыться! А жаль: ты бы смог оказать нам неоценимую помощь… И заработал бы себе авторитет у Великого. Хм, я бы и сам не отказался от такой чести, кабы мог…

Узник не пошевельнулся на своём «троне», лишь вздымающаяся грудь указывала, что он жив.

– Так или иначе, – продолжал Рэйвин, меряя пыточную размеренными шагами, – ты нам сослужишь службу. Есть у тебя кое-что, что нам весьма пригодиться. Смею надеяться, ты не будешь против предложения поделиться…

Остановившись напротив пленника, допросчик сжал его подбородок большим и указательным пальцами и рывком приподнял голову. Виски Ричарда взорвались обжигающей болью. Он медленно раскрыл воспалённые глаза.

– Но, впрочем, я не стану спрашивать у тебя позволения, или выслушивать возражения, милая «залётная пташка», – ласково проговорил Рэйвин, пристально глядя на пленника. – Я заберу то, что мне нужно — всё, до самой крохотной искорки.

Рэйвин был разочарован: пленник лишился чувств.

***

…Темнота. Холод. Сырость, пробирающая до костей. Он снова в пыточной камере, жестокий допросчик ждёт, когда он придёт в себя, чтобы подвергнуть новым мукам.

Медленно, страшась, что его мучитель немедленно заметит, что он очнулся, Ричард раскрыл глаза. Его окружала темнота.

«Нет, это всего лишь сон. Но как же больно!»

Глаза Ричарда быстро привыкли ко мраку: он уже мог различить очертания стен и толстых прутьев железной решётки, за которой угадывалось ещё одно помещение.

Ему оставили жизнь, упрятав в каменный мешок… Будут ли его ещё подвергать допросам под пытками? Наверное. Но зачем? Возможно ли, что они искали его друга, или же они поступали так с каждым, схваченным на дороге?.. Так или иначе, но Ричард был благодарен учителю, научившему его прятать мысли.

«Где ты, Оливер? Жив ли? Ты просил меня провести через портал, указать путь… О, одна лишь весточка, что с тобой всё в порядке, придала бы мне большей твёрдости! Пускай я погибну, но от меня им о тебе не узнать!»

Ричард прерывисто вздохнул и, кое-как умостившись в своём углу на холодных каменных плитах, тихонько затянул:

– A Elbereth Gilthoniel,
silivren penna miriel.
О menel aglar elenath…

Что это?! Кто-то вторил ему! Умолкнув, Ричард прислушался. Нет, ему лишь почудилось. И он запел вновь:

– Na-chaered palan-diriel
galadhremmin ennorath,
Fanuilos, le linnathon
ve linde le ca Valimar
nef aear, si nef aearon…

Умолкнув, Ричард замер в ожидании. И ответ последовал: тихий мелодичный голос, напоминающий журчание лесного ручья, прошелестел в сумраке подземелья:

– Fanuilos, le linnathon
ve linde le ca Valimar
nef aear, si nef aearon…
_________________________________________________________________________________________

6. Загадочный узник

С другой стороны послышался тихий шорох. Тот, другой пленник медленно подполз к решётке. Тонкие белые пальцы впились в толстые прутья. На Ричарда глянули чуть мерцающие зеленоватые как морская вода глаза.

– Кто… ты? – выговорил пленник тихо.
– Я Дик, – ответил тот, не в силах отвести взгляд от этих удивительных глаз. – Дик Уилкинс.
– Дик Уилкинс… – задумчиво повторил пленник. – Ты — человек?
– Д-да… – запинаясь, выговорил Ричард, удивившись вопросу. – Но почему…
– В этом застенке не держат людей, – ответил пленник. – Я подумал, что ты эльф.

«Принял меня за эльфа… – подумал Ричард с удивлением. – Значит он?!..»

– Откуда ты знаешь песнь? – спросил, наконец, эльф.
– Я… – Ричард почему-то смутился. – Её пел мой друг. А я запомнил. Кажется, – в голосе его прозвучала задумчивость, – я и сам слышал её когда-то… Только вот не припомню, где…
– Как имя твоего друга?!! – с неожиданным жаром воскликнул эльф, придвинувшись к решётке вплотную, так, что, несмотря на сумрак, Ричард смог разглядеть черты его бледного лица.
– Оливер… – пролепетал Ричард и запнулся, приведённый в некоторое замешательство таким неожиданным всплеском эмоций, – Флэминг.
– А он…
– Человек, – покачал головой Дик. – Такой же, как и я.

«И всё же Нолли другой, – возразил он себе мысленно. – Чужой в том мире, где мы с ним встретились.»

Повисла пауза. Дик сидел, опустив глаза в пол; он чувствовал: эльф его разглядывает — пристально, с любопытством, будто пытаясь разгадать его как какой-нибудь ребус, и, разумеется, испытывал от этого не слишком приятное ощущение. Однако возразить против такого «сканирования» не решался. Наконец, не выдержав, Дик вскинул голову и поглядел на узника в упор.

– Ричард, – тихий бархатистый голос эльфа немного напомнил негромкое мурлыканье кота, – ты хорошо помнишь мир, откуда явился?
– Да!
– Да-а-а-а… да-а-а-а-а… – ответ прозвучал громко, и отразился гулко, как в колодце.

Эльф содрогнулся и, быстро оглянувшись, прислушался к отголоскам.

– Говори тихо! –прошептал он, сверкнув глазами. – «А лучше — думай.»

Дик кивнул, поняв, что последние слова прозвучали в его голове.

«Расскажи о твоём мире! – попросил эльф. – Он похож на наш?»

Дик на минуту задумался.

«Немного, – отвечал он, рассеянно вглядываясь в тёмное пространство. – В моём мире больше техники.»
«В смысле?»
«Учёные изобрели много всяких умных приспособлений: чтобы жизнь легче сделать, чтобы больше общаться друг с другом. Благодаря им люди могут ездить и летать друг к другу, разговаривать, находясь далеко друг от друга. Цивилиза-ация…»
«Как ты сказал? – переспросил эльф. – Могут… летать?!»
«Ну… да, – пожал плечами Дик, несколько обескураженный гневным восклицанием собеседника. – Чтобы быстрее добраться друг к другу. Утром ты дома, а вечером — на другом конце географии…»

Тёмные красиво очерченные брови нахмурились.

«Может ли быть, что его мир покорён магами, – в голосе эльфа звучало беспокойство, так же как и наш? Ведь летать по воздуху…»
«Это всё магловские изобретения, – усмехнувшись, покачал головой Дик, отвечая на его размышления. – Правда, я бы не сказал, что все эти «игрушки» не вредят природе. Маги в моём мире используют собственную духовную силу. Вот, гляди!»

Ричард сложил ладони ракушкой и, поднеся к губам, едва слышно прошептал призывающее заклинание. И раскрыл ладони: на них танцевал крохотный золотистый огонёк, похожий на пламя свечи. Подарив узникам свет всего лишь на миг, огонёк побледнел и истаял.

«В этих стенах магия почти не работает, – эльф печально усмехнулся. – Кроме, может, лишь… Замри, не дыши!»

Каменный мешок озарился ярким белым светом до самого низа.

– Гляди, Равв! – гулко отразился от стен хриплый голос Стража. – Кажись, новый нелюд ещё не додох. Крепкий попался!

Яркий луч ударил Дику в лицо, заставив сильнее зажмуриться.

– Да нет, Зил, – медленно протянул второй Страж, – он готовый уже. Это ж время нужно, шоб он стаял. Вон, гляди: от музыканта только тень осталась.

Раздался короткий смешок. Свет померк.

– А славно это маги скумекали! – послышался удаляющийся голос Равва. – С трупаками эльфийскими возни никаой.
– И то верно! – донеслось совсем тихо.

«Не с трупами эльфов возиться вам прийдётся. Своих не нахоронитесь!»

Это не была пустая угроза. Столько лютой злобы и ненависть, проникнув в мысли со словами эльфа, причинили Ричарду физическую муку. Но крик замер в его горле; парализованный, он не мог пошевелить и мизинцем. Словно неимоверная тяжесть придавила его к полу…

«Прости! Я был вынужден так поступить с тобой.»

Откуда-то повеяло ароматом лаванды и мяты… Прохладные пальцы легко коснулись его лба — и боль медленно отступила; скованные судорогой мышцы расслабились. Ричард с трудом раскрыл глаза. Эльф, цеплявшийся за прутья решётки, выглядел как призрак.

«Ты… Ты потратил на меня почти все свои!..»
«Да, я знаю. Это сейчас не так важно, – кивнул тот, делая полупрозрачной рукой нетерпеливый жест. – Самое время бежать.»
«Что?!!» – Ричард вскочил, несмотря на невероятную слабость.
«Что слышал. Они были сейчас здесь и видели нас. В следующий раз наведаются денька через три… Ну, мы с тобой тогда далеко будем.»

Бодрое настроение эльфа, совершенно не соответствовавшее его более чем бледному облику, невольно передалось Ричарду.

«Они настолько самоуверенны, – тем временем продолжал эльф, – что не проверяют состояние стен и решётки. Напрасно. Гляди!»

Присев на корточки, он повёл рукой по каменным плитам пола под решёткой и попытался сдвинуть одну из них.

«Давай ты, – кивнул эльф Дику, – я один не могу.»

Под плитой виднелись ступени, ведущие куда-то вниз…

***

«Боюсь, наш побег будет слишком быстро обнаружен.»

«Брось! Ты ведь сам видел, как точно легла плита на прежнее место!»

Они быстро шагали по узкому земляному туннелю. Ричарду казалось, что миновало уже порядком времени, как минимум пол суток.

«Время под землёй сложно определить, – догадался эльф о его размышлениях. Ещё немного помолчал. – Ты говорил, твоё имя Ричард Уилкинс?»
«Можно Дик.»
«Хеледир — моё имя. Да прости мне мои испорченные манеры!»
«Хеледир… – Дик улыбнулся. – Красиво! Кажется, оно означает… Зимородок?»
«А что, разве это столь важно?» – вероятно, его новый знакомый хотел показаться рассерженным.

Они продолжали путь молча.

«Что это за место, где нас держали? – спросил наконец Дик. – Тюрьма?»
«Кое-что похуже, – ответил эльф с ледяным сарказмом. – Ондамине Йул Куиле — ему имя.»
«Скалы, пьющие жизнь…» – прошептал Дик, холодея от охватившего иррационального ужаса.
«Ты неплохо знаешь наш язык, – эльф кивнул, словно учитель ученику и улыбнулся. Но в следующий миг вновь помрачнел. – Не один из моих собратьев погиб здесь. Воздух, вода, блеск камней — всё здесь до мельчайшей песчинки пропитано их муками. Ибо Ондамине Йул Куиле вбирают в себя их Силу и Свет. Благодарствую нашим мудрейшим магам!»

Эльф скорбно умолк.

«Хеледир…»

Тот слегка повернул голову.

«Расскажи, как…»
«Как всё было?.. – эльф вздохнул. – Когда-то мой народ покинул леса Средиземья. Они уплыли в Валинор…»

Ричард знал обо всём этом. В своих видениях он бывал там…

«… Грань была разрушена, продолжал Хеледир. – Тех эльфов, которым не удалось спастись, или пленили, чтобы использовать их Силу, вытягивая её, каплю за каплей. Или просто убивали ради их крови — цинично, беспощадно. Их использовали не только как материал. Подвергая пыткам, их понуждали производить орудия зла; зеркала — одно из тех изобретений, в которых использовалась эльфийская магия.
А когда эти несчастные были уже ни на что не годны, их бросали умирать здесь, в Ондамине Йул Куиле…»

Дик молчал. Всё, о чём рассказал эльф, прошло перед его внутренним взором…

«Это не было простым видением, – заговорил он тихо, будто в полусне. – Я был там, много-много жизней назад… Мир, прекрасный как сон: лес, где кроны вековых деревьев переплелись между собой — словно зелёный свод, зелёные поляны, блеск моря вдали… Помню вспышку: пламя, жадно поглощающее всё… Потом тьма…

Эльф остановился и удивлённо поглядел на своего спутника.

«Ты прекрасно говоришь на квенья!» – сказал он.

Дик промолчал, скрыв удивление. Сколького он о себе ещё не знал!

Стройная высокая фигура эльфа, шагавшего на несколько шагов впереди, показалась Ричарду материальнее, чем прежде.

«Хеледир! – воскликнул он. – Ведь ты… Выжил?»

Эльф обернулся через плечо и вдруг расхохотался — громко, неудержимо. Только звонкие отзвуки быстро стихли, утонув в земляных стенах.

«Существуют другая магия, помимо эльфийской. На неё не действуют эти Мраковы стены. О! Гляди!»

Туннель золотили солнечные лучи. Друзья, вскрикнув, бросились вперёд.

Они стояли на скалистом выступе, куда вывел их тайный ход, подставив лица ветру и солнцу, опьянённые свободой.

– Дик! – голос Хеледира звенел. – Скажи, как зовётся мир, откуда ты явился?
– The Earth!
– Ар-да-а! Как похоже звучит!
____________________________________________________________________________
* Хеледир — зимородок (Quenya)

7. «Это мой зверь!»

… На улицах города царило оживление, какое бывает в праздничный, или базарный день. Отовсюду слышались призывные крики купцов, торгующих зерном и овощами прямо с повозок, запрудивших три главные улицы, заливистые зазывания коробейников, звонкие голоса и смех нарядно разодетых горожанок, остановившихся прицениться и поторговаться с продавцами тканей или лавочниками, предлагающими готовую одежду, или же затеявших спор с ювелиром, уверяющим, что «считал бы себя глубоко оскорблённым, если бы ему вдруг вздумалось прелагать «прэлестной государыне» подделку вместо настоящего жемчуга и кораллов!». Где-то бухал барабан, пронзительно пищали дудки, лаяли уличные собаки, вертевшиеся под ногами и норовивших кого-нибудь тяпнуть…

Разумеется, и без участия юрких уличных воришек, не преминувших воспользоваться шансом поживиться, не обошлось это весёлое представление, лишённое режиссёра.

Именно в базарный день разрешалось в открытую петь, шутить и смеяться. И горожане радовались этой дарованной им вольности.

Никому не было никакого дела до парня, прокладывающему себе путь в пёстрой толпе, то и дело озираясь по сторонам, будто разыскивая кого-то. Можно было сказать, что он красив, но измождённый вид и сероватая бледность, спутанные длиннные светлые волосы и щетина, рáвно как измятая и грязная одежда ощутимо подпорчивали впечатление. Какой-нибудь праздный наблюдатель мог бы начать выстраивать предположения, что парень либо бродяга, притащившийся издалека, либо сбежал из жестокого плена (оказавшись небывалым везунчиком), либо местный бездомный нищий, до которого пока ещё не добрались обходные, чтобы потом продать его Стражам подороже. При нынешнем режиме, с которым все давным-давно смирились и свыклись, подобная участь постигала многих молодых людей.

У пекарни парень приостановился, заглядевшись на аппетитные румяные присыпанные маком булки, разложенные на прилавке, связки кренделей и печатные пряники. Голодный желудок давно уж напоминал о себе жалобным урчанием.

– Эй, ты!

На плечо парня тяжело легла ладонь. Вздрогнув, он обернулся и уставился на бородатого детину, облачённого в замызганный фартук, обтягивающий брюхо весьма солидных размеров.

– А ду айда со бдой! – хрипло прогундосил бородач. – Жрать поди охота? Тя звать-то как?
– Оливер.

«Похоже удача наконец улыбнулась мне!» – думал Оливер с облегчением, лавируя в толпе, чтобы поспеть за своим провожатым.

Конечной целью их недолгого путешествия оказалось приземистое бревенчатое строение под соломенной крышей, служившее складом. Перед распахнутыми настежь дверями на обрубке толстого бревна восседал богатырского сложения мужчина в ярко-красном бархатном камзоле нараспашку, из-под которого виднелась не очень чистая льняная сорочка, и, обмахиваясь носовым платком, наблюдал, как четверо или пятеро работников, усталых и потных, перетаскивают с телеги внутрь строения товар. На коленях у него лежал кнут.

– И зачем только хозяин понабирал дармоедов полудохлых?! – ворчливо проговорил надзиратель, когда один из парней, нёсший на спине мешок, оступившись, едва удержался на ногах. – Толку с них чуть… О, ещё одного хиляка привел! – воскликнул он, воззрившись на Оливера.
– А где я тебе лучших дайду, Шард?! – обиженно парировал бородач-проводник. – По дынешдим-то вребедам!
– Ай!.. – надзиратель безнадёжно отмахнулся. – Ну что встал как конь посреди тракта да зенки вылупил? Или особого предложения ждёшь?
– Н-нет, господин, – неуверенно ответил парень. – Я…
– А ну за дело! – скомандовал здоровяк и, неуклюже поднявшись, щёлкнул кнутом для острастки. – Работы не в проворот!

Оливер не стал ждать когда приказ повторят дважды.

«Может, удастся здесь остаться», – подумал он, взваливая на спину увесистый тюк.

– Гйяди-ка! Тофсий как суфсёная кийка, а дерфсится! – прошепелявил детина, чем-то напоминающий кролика, глядя с высоты повозки, как новый работник, пошатываясь под тяжестью груза, плетётся к складу.

Немало позабавленный видом Оливера, он весело рассмеялся и, присев на борт повозки, отправил в рот карамель.

– Зря надрываешься, – вполголоса проговорил парняга в невообразимых лохмотьях, с уродливым багровым шрамом, словно перечёркивающем его тёмное от загара и грязи лицо, поровнявшись с Оливером. – Такие, как мы им нужны на один день. Хорошо ещё, если харчей дадут, не то что заплатят. Мы ведь всё равно что мусор…

Парняга умолк, метнув опасливый взгляд на надсмотрщика, лениво поигрывающего кнутом.

– В чём тогда смысл? – свалив свой тюк на кучу других и с облегчением распрямляясь, спросил Оливер.
– Стражи, – последовал лаконичный ответ.

В голове Оливера роилось множество вопросов к парню со шрамом, однако ему так и не удалось их задать. С другими же его не тянуло общаться.

«Стражи». Это слово звучало в ушах Оливера, пока он перетаскивал на склад тюки и мешки (предположительно с овощами и зерном). Те люди, что избили его тогда в лесу, и те, что нагрянули к доброй Старице, исцелившей его, были Стражами. О них Старица предупреждала его во время расставания. «В городе постарайся где-нибудь приткнуться. Если ты при хозяине, есть шанс, что тебя не тронут…»

Когда с работой было наконец покончено, уже начало вечереть. Отзвуки гомона толпы, доносившиеся с базарной площади, стихли. Последний мешок занял своё место среди других. У закрытых дверей склада перед Шардом (так звали надсмотрщика в расстёгнутом кафтане), выстроились работники в ожидании платы.

– Скорее бы… – услышал Оливер тихое бормотание парня, стоявшего за ним. Парень стоял с трудом, поджав повреждённую ногу, сильно распухшую в щиколотке. – Скоро совсем стемнеет.

Получив причитающееся ему, парень со шрамом поторопился улизнуть. Для него эта работа была кратким эпизодом, как, впрочем, и для остальных. Наконец подошла очередь Оливера.

– Я после тебя, – сказал он хромому и посторонился, пропуская его вперёд.
– Ах, великодушный! – насмешливо проговорил детина, бывший чуть ли не вдвое выше Оливера, бесцеремонно оттесняя его назад. – Не обессудь уж.

«Это и лучше», – подумал Оливер, «переварив» унижение.

– На вот, – сказал Шард, суя Оливеру краюху чёрствого ржаного хлеба. – Ну, что вытаращился? – он мотнул головой и вскинул руку с кнутом. – Убирайся! Ступай туда, откуда притащился. И не гляди так — больше ничего не получишь!

И, тут же потеряв к Оливеру интерес, принялся проверять надёжность запоров на дверях склада.

– Возьмите меня в услужение, господин, прошу! – воскликнул Оливер в отчаянии, обращаясь к спине в красном бархатном камзоле. – Я многое умею! Я вынослив, справлюсь с любой работой!..
– Так тебя пристроить? – ласково проговорил Шард, неспеша поворачиваясь и слегка кивая. – Что ж, я могу помочь, – не спуская глаз с Оливера, он заливисто присвистнул. Из-за угла показался бородач в фартуке. – Эй, Баргуил! Тут дружок жаждет к обходным!..

– Нет! – прошептал Оливер, попятясь; повернувшись, он бросился прочь…

***

… Из низкой заваленной каким-то старым хламом и воняющей нечистотами подворотни виднелся крохотный кусочек тёмно-синего вечернего неба, такого прекрасного и такого далёкого…

Под одежду пробиралась сырость. Измученный усталостью и голодом, который лишь приглушила жалкая подачка, полученная в «награду» за тяжёлую работу, Оливер чувствовал себя совершенно разбитым — физически и морально.

В этот город он пришёл два дня назад… Надежды, переполнявшие Оливера, вскоре рассеялись как туман поутру, уступив место осознанию жестокой реальности: никому не требовались его услуги. Поиски хоть какой-нибудь работы оказались напрасными. Везде он встречал лишь отказ.

Оливером вдруг овладело безразличие.

«Будь что будет, – подумал он, отстранённо прислушиваясь к приглушённому расстоянием собачьему брёху. – Видно, мне суждено сдохнуть на улице, не вспомнив, кто я и как почему очутился в этом мире…»

Тяжело вздохнув, Оливер закрыл глаза.

«Наступит новый день, решится судьба…» – успел подумать он, прежде чем провалиться в тяжёлый сон.

***

– Ну и денёк сегодня выдался! Ни одной крысы — сидят в своих норах!
– Да уж, поумнели слишком… Эй, гляди!

Оливер, разбуженный громкими голосами, подскочил как ужаленный, готовый броситься наутёк. Это было невозможно: с одного конца подворотню перекрывала решётка, другой загораживали двое обходных.

– Гляди-ка! Вот он, красавчик! А ты говорил, что удача от нас отвернулась! – промолвил один.
– А-га! – сказал его напарник, подходя к Оливеру, вжавшемуся в кирпичную стену и склоняясь над ним. – А этот, кажись, ещё и эльф! Вона как зенки светятся!
– А и взаправду! – усмехнулся первый, приблизившись. И ткнул Оливера в плечо коротким серебристым жезлом.

Тело парня онемело. Он хотел закричать, позвать на помощь, но не смог даже пошевелить губами.

– Славный улов! – голос обходного доносился до парня, словно сквозь водную толщу. – Стражи отвалят нам за него приличный куш!

Оливер чувствовал, что его поднимают и куда-то ведут… Впихивают в клетку… Слышал скрежет задвигаемого засова… Хохот… Затем всё кануло в небытие…

***

– Только не говорите, что вы никого не нашли! Мне заведомо известно, что вы пройдохи ещё те!
– Глядите сами, милостивый сударь. Вот этот не может быть вашим!
– А и погляжу!

Один из голосов, пробившихся в сон Оливера, принадлежал одному из обходных, другой, писклявый тоже показался ему знакомым… Парень медленно раскрыл глаза.

– Так и знал, что вы меня обманываете! – воскликнул рыжий толстяк, уставившийся маленькими как бусины тёмными глазками на валяющегося на каменном полу арестанта. – Это мой зверь!

8. Раб

Похожий на сосиску короткий палец толстяка указывал на Оливера.

– Вы не могли ошибиться, милостивый сударь? – в голосе обходного звучало недоверие.
– Михар никогда не ошибается! – отрезал толстяк. – Второго дня он убежал.

У Оливера пробежали по спине мурашки, когда тот бросил на него косой взгляд.

– Можно было бы, конечно доверить вам сдать его стражем, – продолжил толстяк, – но… Я предпочитаю разбираться с моими работниками сам. О, этого дармоеда ждёт достойная расправа.

Толстяк сделал паузу. Послышался приглушённый звон монет.

– Надеюсь, мы поняли друг друга? – услышал Оливер его вкрадчивое бормотание.

Обходной лишь хохотнул в ответ. И, заскрежетав ключом в замочной скважине, отодвинул увесистую щеколду и распахнул решётчатую дверь.

– Свяжи его понадёжнее, – распорядился толстяк. – Чтоб не убежал.

Полуобернувшись, обходной кивнул.

– Считай, что тебе подфартило, нелюд, – разя букетом из пивного перегара, табака и гнилых зубов, «конфиденциально» просипел тюремщик, склоняясь над пленником. Проверив, насколько крепко стягивают его запястья эластичные путы, он ткнул парня в плечо концом металлического жезла.

Правильно истолковав этот «прозрачный» намёк, Оливер кое-как поднялся и, пошатываясь на непослушных ногах, вышел из клетки. Оба обходных разразились хохотом, глядя на него. Затем менее разговор

– Может быть, господин Михар желает взять кого-нибудь в сопровождение? – любезно предложил второй обходной. – Не то…
– Вот ещё! – отрезал толстяк, надменно поведя подбородком. Поднявшись на цыпочки, он ловко нацепил на шею Оливера широкий металлический обруч. – В моём распоряжении имеется достаточно средств, чтобы справиться самому. Зна-аю, – добавил он, грозя пальцем разулыбавшимся тюремщикам, – никто не пожелает упустить шанс так легко поживиться!

И дёрнул за цепь, тянущуюся от ошейника, не утруждая себя просьбой следовать за ним.

***

Время было довольно раннее: восходящее солнце только-только позолотило острые шпили краcных черепичных крыш высоких домов, сложенных из ноздреватого жёлтого камня и кирпича, с любопытством заглянуло в окна верхних этажей. Улицы были почти безлюдны.

Вскоре свернув, толстяк и его выгодное приобретение углубились в запутанный лабиринт пустынных и узких, будто стиснутых между стенами домов улочек и тёмных переулков. Похоже, господину Михару не хотелось лишний раз «светиться».

«Это какая-то ошибка, – размышлял Оливер, стараясь приноровиться к быстрым шагам толстяка. После ночной передряги он чувствовал себя далеко не лучшим образом. – Я не мог быть его работником!.. Или мог? Я не помню…»

Шею под обручем слегка покалывало. В голове Оливера вдруг всплыла картина: пустыня, вереница измученных нестерпимо палящим солнцем и дальним переходом оборванных рабов, сердитые, жестокие надсмотрщики с кнутами…

«А может, я и есть беглый раб?! – вспыхнула у Оливера мысль. Ему вспомнились измождённые оборванцы, сгрудившиеся за загородкой деревянного вольерчика, виденные им вчера на ярмарке. Шеи тех несчастных были закованы в такие же обручи. – Этот человек выкупил меня у обходных, чтобы продать подороже на рынке!»

Взглянув на него через плечо, толстяк остановился; маленькая блестящая огоньками плоская штуковина в его пухлой руке казалась забавной детской игрушкой.

Кожу под обручем словно пронзили тысячи тонких раскалённых игл. Оливер вскрикнул и, схватившись за шею, упал на колени. В глазах потемнело от боли.

– Вот та-ак-то! – удовлетворённо протянул толстяк, растянув в улыбке рот и дёрнул за цепь.

Город постепенно просыпался. Горожане спешили по делам, торговцы снимали жалюзи с витрин, заботливо протирали стёкла. Распахнув окна, женщины вывешивали на подоконниках перины и подушки… Откуда-то потянуло сдобной выпечкой…

Миновав низкую и тёмную подворотню, толстяк и его «зверь» оказались на широкой площади. Оливер припомнил: вчера здесь была ярмарка. Теперь палатки и прилавки были убраны, о вчерашнем веселье напоминали лишь рваные и измятые флажки из цветной бумаги, валяющиеся вперемешку с мусором на земле, ожидающим, пока до него доберётся старый горбун метельщик, шаркающий помелом вдалеке.

Цокая копытами по булыжникам, лениво трусили лошади, тянущие деревянные, скрипящие колёсами повозки. Внезапно вынырнув из-за угла высокого серого здания с эркером и флюгером-петухом на шпиле красной остроконечной крыши, ярко раскрашенная оранжево-жёлтая металлическая сфера неторопливо поплыла в нескольких дюймах над мостовой навстречу какой-то телеге, однако сивый мерин, впряжённый в неё, проявив чудеса хладнокровия, продолжал как ни в чём не бывало свой путь.

– Наз-за-ад!!! – прошипел толстяк и, дёрнув Оливера, остолбеневшего при виде этого необычного зрелища, затащил его за какую-то неприметную дверь. – Маги! – выругавшись, процедил он со злобой сквозь стиснутые зубы, осторожно выглядывая в щёлку. – Принесла нелёгкая! Слушай сюда! – он обернулся к Оливеру. – Увидишь что — хоть под землю заройся. Понял?

Тот лишь кивнул. Парень даже не удивился резко изменившемуся тону хозяина. Действительность воспринималась им как сон.

Они двинулись в путь, лишь только Михар убедился, что опасность миновала. Толстяк торопился, вполголоса сетуя, что ради ничтожной выгоды ему потребовалось переться к мраку на кулички…

… Солнце, поднявшись выше, начало припекать немилосердно, обещая жаркий денёк. Для Оливера, одурманенного болью и усталостью, путешествие начало казаться бесконечно долгим. Странное отупение овладело им: ему было безразлично, куда его ведут, и зачем. Единственная мысль билась сейчас в его голове: «Пить!»

У высокой водокачки, торчащей у мясной лавки, мимо которой толстяк вёл своего «зверя», выстроилось человек пять обывателей. Оглянувшись на Оливера, едва держащегося на ногах, толстяк криво усмехнулся и, свернул к насосу, встал за дородной госпожой, облачённой в тёмное платье, поверх которого был повязан измятый, запачканный сажей передник. Обернувшись, толстуха смерила Оливера полным презрения взглядом, но ничего не сказала — лишь, хмыкнув, поджала губы и отвернулась

– Давай, лакай! – приказал толстяк, пихнув Оливера ладонью в спину меж лопаток, когда подошла их очередь.

Вода была ледяная — зубы заломило. Подставив ладони под прозрачную, искрящуюся в солнечных лучах струю, Оливер пил с жадностью, ему казалось, что никогда в жизни он не пробовал ничего вкуснее. Каждый глоток был для него словно эликсир жизни…

Шею Оливера пронзила боль, заставив, вскрикнув, содрогнуться.

– Ну пошли! – прикрикнул толстяк, грубо дёргая за цепь. – И так уже к обеду опоздали…

***

… Трактир Михара Сафрона располагался почти на окраине города. Выглядел он добротно, а яркая вывеска с весьма красочно изображённой на ней троицей весёлых гоблинов с кружками тёмного пенистого пива в когтистых лапах призвана приманивать любителей вкусной еды и выпивки, а, возможно, и ещё какого развлечения (за умеренную плату). Так, во всяком случае, значилось на чёрной грифельной доске, приколоченной у входа в заведение.

Судя по приглушённому гомону голосов, доносившемуся из-за неплотно прикрытой дощатой двери, в «Гоблинах» были посетители. Пахло вкусной едой.

– Сюда! – дёрнув Оливера, невольно засмотревшегося на весёлых уродцев на вывеске, трактирщик повёл его в обход через сад к неприметной двери чёрного входа.

В маленькой кухне, куда привели их несколько крутых ступеней узкой каменной лестницы, была лишь тощая женщина в подпоясанном широким передником сером полотняном платье и мятом чепце, возившейся у очага. Её заторможенность и бледность на лице наводили на мысль о болезни, причиняющей ей страдания.

– Опять подобрал чахлого! – усталым тоном промолвила она, медленно распрямляясь и оглядывая парня с каким-то усталым равнодушием. – Где ты их только находишь?
– Сама знаешь, где, – ответил ей Михар, отчего-то понизив голос. – Радуйся, что хоть такой. Сейчас ничего путного днём с огнём не отыщешь.

И, плюхнувшись на один из грубо сколоченных стульев, кивком указал Оливеру последовать его примеру.

Женщина лишь покачала головой и, вздохнув, принялась накрывать на стол. Поставив перед Оливером глубокую плошку с супом, она отступила назад и принялась наблюдать, как новый раб, держа плошку связанными руками, торопясь, глотает горячую жидкость.

– Ты бы ремни хоть ослабил, – вымолвила она, наконец.

Трактирщик, однако пропустил слова жены мимо ушей.

Она говорила ему ещё что-то кажется, о том, что посетителей мало… Он засмеялся… Спросил о чём-то… Измученный Оливер воспринимал их беседу смутно, краем сознания. Очнулся он лишь от стука упавшей на пол пустой плошки из-под супа, показавшегося ему оглушительным.

– А ну пошли! – прикрикнул на Оливера трактирщик, грубо встряхивая его за плечи и дёргая за цепь.

– Здесь твоё место, – сказал Михар, впихивая Оливера внутрь ветхой пропахшего плесенью и навозом сарайчика-развалюхи, достаивающего свой бренный век в дальнем конце двора, заросшем вымахавшими едва ли не в человеческий рост сорняками; войдя следом, он кивнул на связанные руки и вынул из кожаных ножен, болтавшихся на широком поясе нож. – Покажи!

Оливер протянул руки. Но, вместо того, чтобы освободить его от пут, трактирщик с силой дёрнул за свободно болтающийся край, стягивая их ещё сильнее.

– Повторяй! – промолвил он, ухмыльнувшись, когда пленник вскрикнул. – Благодарю вас, добрый господин.
– Благодарю вас, добрый… господин! – вымолвил Оливер сквозь стиснутые зубы.
– Вот так! – кивнул трактирщик, ловко разрезая ремни. – «Благодарю»! – проворчал он, глядя как, парень растирает затёкшие запястья. – Отработаешь. Так же как и те денежки, что я уплатил за тебя этим олухам обходным. В твоих интересах…

Оливер вскинул на него глаза.

– От этого украшения, – за улыбкой спрятав страх, сладко пропел Михар, тыкая коротким, похожим на сырую сосиску пальцем в ошейник, – я не стану тебя освобождать. Ты ведь эльф, так?
– Я человек, – Оливер пожал плечами.
– А почему тогда… – уперев руки в бока, толстяк удивлённо вскинул женственно-тонкие красиво очерченные брови. – Ладно, – равнодушно махнул рукой, – говори что хочешь. Дело твоё.

Он двинулся к выходу.

– И не вздумай бежать, – сказал он напоследок, с порога зияющего дверного проёма, для наглядности демонстрируя пульт.

«Напрасно боишься», – мысленно ответил ему Оливер, горько усмехнувшись, и в изнеможении опустился на кучу прелой соломы, сваленной в углу.

«Значит, он купил меня для себя… Что ж, может, оно и к лучшему…» – успел подумать Оливер, прежде чем провалиться в тяжёлый сон, едва ли не подобный смерти.

***

– Эй ты, мразь эльфийская! – привалившийся к повозке, запряжённой унылым старым ослом, дюжий детина лицом как две капли воды походивший на трактирщика Михара Сафрона, назидательно щёлкнул кнутом по земле, выбив облачко сероватой пыли. – Поаккуратнее там! Проронишь хоть зёрнышко — расплатишься как за десять.

Свалив тяжёлый мешок на груду других, лежащих на телеге, Оливер распрямился и поднял глаза на молодого хозяина. Тот мгновенно стушевался и спрятал руку, сжимающую хлыст, за спину. В маленьких глазках мелькнул испуг.

Да, это была правда: Каспар Сафрон боялся его взгляда. И компенсировал свой страх жестокостью.

– Но-но! Только попробуй! – Каспар распрямился во весь свой немалый рост; в руке блеснул пульт.

Шею под обручем ожгло. Боль огнем потекла по спине и плечам. Содрогнувшись, Оливер сцепил зубы и стерпел муку без вскрика. Костяшки на стиснутых кулаках побелели.

Блестящие, словно смазанные жиром губы Каспара растянулись в отвратительной улыбке.

– Давай, пошевеливайся, ленивая немощь! – прикрикнул он на раба. – Скоро обход. Не успеем — пеняй на себя! Папочка меня всегда отмажет, ты же схлопочешь по полной.

Оливер отправился к складу, где хранилось зерно, за очередным мешком. Он давно привык молчать.

Каспар нисколько не преувеличивал. За перемещение по городу после часа Х полагалось суровое наказание. Обыватели, имевшие привилегии, отделывались штрафом, размер которого определялся обходными. Но слуга или раб, как правило расплачивался собственной шкурой. К тому же, хозяин вполне мог отказаться заплатить выкуп за свою «собственность», отдав несчастного в распоряжение охранников.

– Сам знаешь, что бывает с эльфами, – продолжил Каспар, прищюрясь, наблюдая, как Оливер сваливает мешок на телегу.

Оливер медленно распрямился, повернулся к нему.

– Я. Не. Эльф. – проговорил он отчётливо, глядя в лицо сыну трактирщика.
– А почему твои глаза светятся как у кота?!

… Какое странное чувство возникает порой, когда смотришься в зеркало и понимаешь: это не твоё отражение. Кто-то незнакомый, поразительно похожий на тебя глядит из иной реальности, и пытается сообщить что-то очень-очень важное, от чего, наверное, зависит твоя жизнь. Так тонка стеклянная грань, вас разделившая. Так хрупка и так прочна!

После того как он очутился в этом мире, Оливер взглянул на себя впервые на следующий день после своего поступления под начало Михара Сафрона. И невольно отпрянул, когда, склонившись над бочкой с водой, что стояла на задворках «Трёх гоблинов», чтобы умыться, увидел свои глаза, лучащиеся голубоватым светом...