Странное озеро

Пролог

Пролог

Солнце ослепительно вспыхнуло за чащей леса и стремительно взмыло ввысь, едва не зацепив верхушки мощных сосен, величественно окружавших впадину озера.

Яркие блики робко заиграли в мелких волнах там, где впадают в водоем бесчисленные родники и, образуя могучее течение, несутся к противоположному берегу, разбиваясь о гранитный кряж.

Странное… Так прозвали эту, заполненную ледяной водой чашу жители из поселков, разбросанных по округе. Черное. Глубокое. Странное.

Из чащи, прячась в пелене утреннего тумана, вышел сохатый и осторожно приблизился к воде, но тут же насторожился. Из-за деревьев, оттуда, где пролегла колея дороги, донесся заунывный гул. Люди?!

Сохатый, нервно дернув головой, ринулся обратно – в туман, в заросли, и затаился. Безмолвно плывут клубы белесого тумана, скрадывая звук и расстояние. Молчат сосны. Безмолвствует озеро. И только гул – приближающийся, заунывный, тягучий – тревожит насыщенный влагой воздух…

Из-за поворота появился грузовик с брезентовым верхом, натужно гудя, взобрался на пригорок и скатился в низину, где укрылся лесной зверь. Не снижая скорости, разбрасывая шматки грязи, машина проползает мимо, но раздаются выстрелы, повторяемые многократным эхом… И сохатый, оказавшийся всего в десятке шагов от дороги, грохнулся оземь… И несколько глыб с обрыва валятся в воду, испуганные резким звуком, спеша укрыться под многометровой толщей…

Машина остановилась. Заглох мотор. Из кузова выпрыгивают люди и, возбужденно переговариваясь, выволакивают на лужайку грузную тушу.

-А я как знал…

-Ну и глаз у тебя, Лексеич…

-Пудов на двадцать потянет…

Хлопает дверца кабины. Высокий мужик в дождевике оглядывает добычу и одобрительно хмыкает. Потом кричит:

-Свежуйте его, черта здесь! А мы – до поворота и обратно… Тут где-то развилка должна быть…

-Давай, давай, Семен, - окликаются охотники. – И не торопись. Времени у нас – валом…

Машина, зачихав, поползла дальше, скрываясь за стеной тумана, чьи молочно – белые волны захлестывали низину, сгоняемые с поверхности озера утренним бризом… Слышны только радостные крики да оживленный говор… Потом все стихает.

Минут через сорок машина возвращается. Поравнявшись с лужайкой, она останавливается. Раздается недоуменный, торопливый гудок…

-Лексеич! Костик! Вы что же это… - ругань застревает в глотке охотника. Он с ужасом смотрит на освещенную солнцем поляну, где лежит туша с потемневшей от влаги шкурой, на треть содранной. У туша, навалившись на неё боком и неловко вывернув руку с ножом, сидит человек. И в глазах его – широко распахнутых и пустых – застыло изумление. А в двух шагах от него – второй – опрокинутый навзничь. Смотрит в небо, и на губах – исковерканных страдальческой усмешкой, - выступила пена. В кустах – третий. Лежит, уткнувшись лицом в землю, словно ища спасения и защиты, обнимает руками мокрый, дрожащий куст…

Охотник глядит на поляну, потом на озеро, где тает последняя дымка… Тишина. Странное затаилось…

Пролог

Солнце ослепительно вспыхнуло за чащей леса и стремительно взмыло ввысь, едва не зацепив верхушки мощных сосен, величественно окружавших впадину озера.

Яркие блики робко заиграли в мелких волнах там, где впадают в водоем бесчисленные родники и, образуя могучее течение, несутся к противоположному берегу, разбиваясь о гранитный кряж.

Странное… Так прозвали эту, заполненную ледяной водой чашу жители из поселков, разбросанных по округе. Черное. Глубокое. Странное.

Из чащи, прячась в пелене утреннего тумана, вышел сохатый и осторожно приблизился к воде, но тут же насторожился. Из-за деревьев, оттуда, где пролегла колея дороги, донесся заунывный гул. Люди?!

Сохатый, нервно дернув головой, ринулся обратно – в туман, в заросли, и затаился. Безмолвно плывут клубы белесого тумана, скрадывая звук и расстояние. Молчат сосны. Безмолвствует озеро. И только гул – приближающийся, заунывный, тягучий – тревожит насыщенный влагой воздух…

Из-за поворота появился грузовик с брезентовым верхом, натужно гудя, взобрался на пригорок и скатился в низину, где укрылся лесной зверь. Не снижая скорости, разбрасывая шматки грязи, машина проползает мимо, но раздаются выстрелы, повторяемые многократным эхом… И сохатый, оказавшийся всего в десятке шагов от дороги, грохнулся оземь… И несколько глыб с обрыва валятся в воду, испуганные резким звуком, спеша укрыться под многометровой толщей…

Машина остановилась. Заглох мотор. Из кузова выпрыгивают люди и, возбужденно переговариваясь, выволакивают на лужайку грузную тушу.

-А я как знал…

-Ну и глаз у тебя, Лексеич…

-Пудов на двадцать потянет…

Хлопает дверца кабины. Высокий мужик в дождевике оглядывает добычу и одобрительно хмыкает. Потом кричит:

-Свежуйте его, черта здесь! А мы – до поворота и обратно… Тут где-то развилка должна быть…

-Давай, давай, Семен, - окликаются охотники. – И не торопись. Времени у нас – валом…

Машина, зачихав, поползла дальше, скрываясь за стеной тумана, чьи молочно – белые волны захлестывали низину, сгоняемые с поверхности озера утренним бризом… Слышны только радостные крики да оживленный говор… Потом все стихает.

Минут через сорок машина возвращается. Поравнявшись с лужайкой, она останавливается. Раздается недоуменный, торопливый гудок…

-Лексеич! Костик! Вы что же это… - ругань застревает в глотке охотника. Он с ужасом смотрит на освещенную солнцем поляну, где лежит туша с потемневшей от влаги шкурой, на треть содранной. У туша, навалившись на неё боком и неловко вывернув руку с ножом, сидит человек. И в глазах его – широко распахнутых и пустых – застыло изумление. А в двух шагах от него – второй – опрокинутый навзничь. Смотрит в небо, и на губах – исковерканных страдальческой усмешкой, - выступила пена. В кустах – третий. Лежит, уткнувшись лицом в землю, словно ища спасения и защиты, обнимает руками мокрый, дрожащий куст…

Часть первая

* 1 *

Безмятежна гладь озера. В глубине высокого неба беспечно плещется солнце. И воздух до того напоен запахами трав, что кажется, будто втягиваешь густую ароматную жидкость, освежающую легкие, обожженные городским смогом.

-Смотри, какая красота! – Фигура Николая отчетливо выделяется на фоне неба – взобравшись на валун, он паясничает, застывая то в одной, то в другой позе, копируя все известные ему памятники.

-Какая красотища! – тихо, с восторгом выдохнула за плечом Лера, нагибаясь к цветам и проводя рукой по их хрупким головкам.

Глеб только пожал плечами в ответ. Нечувствителен он к красотам природы, такой уж уродился.

-Смотри, Глебка! – Лера указала на камень, очертаниями напоминающий огромную человеческую голову. – Как у Пушкина, в «Руслане и Людмиле»…

-Поле, поле… - иронично процедил он сквозь зубы и, отвернувшись, заметил неподалеку белую фуражку, выглядывающую из прибрежных кустов.

Оставив друзей получать эстетическое удовольствие, он направился к обрыву. Сбежал по крутой тропинке вниз и наткнулся на старика с удочкой, восседающего на жиденькой жердочке, лежащей на двух камнях.

Старик сидел боком к Глебу и, позевывая, гипнотизировал пестрый поплавок, который давно уже уснул и лениво колыхался на воде. Глеб остановился метрах в пяти, не желая мешать. Но старик громко втянул воздух и проговорил:

-Чё стал? Подходь ближе, коли пришел, - и повернул к гостю узенькое морщинистое лицо с потрепанной бородкой. Маленькие выцветшие глазки смотрели с хитрецой.

Глеб подошел, присел на камень. Старик снова уставился на поплавок.

-Клюет? – несмело спросил Глеб, которому неловко было молчать теперь, раз уж пригласили.

-Рази это клёв! – буркнул старик, щуря глаза. – В озере в ентом рыба на уду годов уж десяток как не ловица…

-Так чего ж вы сидите? – поинтересовался Глеб.

-Для разнообразья, - ответил старик. – Для отдыху и успокойствия нервной системы… Врачи советают. Ежель, грят, плохой сон, утомлямость, аппетиту нету – посиди часок на бережку…

-И как? Помогает?

-Не знаю. Я ить на сон и аппетит жалица не стану. Сплю и ем – тока подавай! А вот утомлямость – ого! От старухи моей… За полсотни лет стока накопилась, што тока ентим и спасаюсь…

-От старухи? – переспросил Глеб.

-От нее, - подтвердил старик. – И вить ништо от ее, заразы, не помогаит… Она меня поздоровше будит. Так ее никака усталость не берет. Цельный день перед ней по поселку кувыркаюсь, а ей хучь бы што… А тока шаг в сторону – вижжит: стой! Куды? В лес, скажем, или к соседу – не пущает. А вот по рыбку – иди, грит, может ненароком в воду свалисси… Все рыбе пишша… Енти с тобой, што ли? – без всякого перехода спросил старик, кивая на обрыв.

Глеб, давясь от смеха, оглянулся и увидел Леру и Кольку, который взобрался на камень на самом краю обрыва.

-Со мной…

-Девка завидная… А парень – дурень. Ага, што я говорил…

Над обрывом что-то прошумело. Камень, на котором топтался Николай, сорвался вниз, увлекая за собой массу земли, и упал у самой воды, зарывшись в песок. Неподалеку от него почти по уши зарылся Николай, проделав по склону и по кустам тот же путь, что и камень. Только немного медленней.

Глеб помог другу подняться. Прибежала перепуганная Лера.

-Точно – дурень! – с удовлетворением заметил рыбак, пронаблюдав всю сцену от начала и до конца. – Кто ж на обрыве галопом скачит, чудило? Хорошо ще, што не на каменюку свалилси, а то бы всех мозгами забрызгал… Меня бы старуха и домой тады не пустила, за рубаху мозгами забрызганную…

-Дедушка, а что вы тут делаете? – ласково и приветливо задала Лера глупый вопрос.

-Бабочек ловлю! – буркнул старик, отворачиваясь. Но, видимо, молчание и одиночество ему порядком надоели. Поэтому, помолчав минуту, он снова развернулся.

-И чево вы тута ходите? Рыбу пугаити? И кто вы таки есть?

-Ты же сам сказал, дед, что рыбы здесь нет, - напомнил Глеб.

-Кады я такое грил? – обиделся старик. – Я про уду грил, про уду… Што сижу тута для-ради леченья нервной системы… А вот от памяти посиделки не годяца. Ежель бы девичья память – тута одно средство, Ежель кака друга – иное…

-Так ты, дед, врач? – спросил Николай, уже пришедший в себя после головокружительного спуска и тоже заинтересовавшийся разговором.

-Сторож я, - ответствовал рыбак. – Чево тока не сторожил…

-И какие лекарства от плохой памяти есть? – спросила Лера.

-Смотря от какой! – ответил старик, взглянув на нее. – Ежель у тебя, то выход один – замуш иди… Девичью память сыздавна так-то лечут…

Парни расхохотались, а Лера покраснела.

-А ежель каку другу память лечить, - разохотился старик, - тута подход нужон… Вот к примеру моя старуха… Жалица она мене, што, мол, думку с иголками посеяла… Ищи! Полдня проползали мы с ей на карачках – не нашли… А кады я вечерять сел – отыскал…

-Нашел? – восхитился Николай.

-Точно, отыскал! – подтвердил старик. – Сел я на лавку, а на лавке – рушник, а под рушником – иголки… Встал я тута стремительно и объявляю своей старой выговор: вот, така-сяка, кто ж енто иголки в подушку втыкиват, а потом под рушник на лавку бросат? Я ить едва инвалидом не сделалси, чрез твою расеяность…

-А жена что? – стараясь сохранять серьезный вид, спросил Глеб.

-Санкцию ввела! – сокрушенно вздохнул дед. – За то, што, садясь на лавку, сломал я мускулой седалищнова нерва аж три иголки… Иголки калены, а мусклатуры моей не сдюжали…

-Однако, крепкий ты, дед… - подозрительно закашлявшись, заметил Николай.

-А то как же! – не стал проявлять ложной скромности старик, и, внезапно построжав, осведомился: - А вы кто будити? Чевой-то вы все распрашиваити? Можа, шпиены?

-Туристы мы, дедушка, - засмеялась Лера. – Отдыхать приехали…

-Турысты? – недоверчиво повторил старик и почесал затылок. – Слыхал я… У нас Антошка-бригадир каталси в Сочи… Так рассказыват, што в Сочах в ентих турыстов-дикарей видимо-невидимо… Жрут всяку гадость и голышом по улицам шлендрат…