Стюардесса для Босса

Глава 1

© Все права защищены.

Копирование, публикация, озвучивание произведения или

его части без разрешения автора запрещены.

Итак, тащу два чемодана, каждый размером с малолитражку «Лада» и огромную сумку, которую добрые люди назвали бы «неподъёмной».

Думаю о том, что хотела с утра сделать себе красные агрессивные губы, но, заглянув в зеркало, решила, что красных глаз будет вполне достаточно.

Я Вика Каменева, бывшая стюардесса авиакомпании «Во-беда», ну вы поняли, пробираюсь к залу вылёта Шереметьево.

На мне униформа – мой бывший символ гордости, а теперь просто первое, что попалось чистое и отглаженное под руку.

Чемоданы, кажется, живут своей жизнью и ничего не подозревают о законах физики.

Тот, что справа, с особым цинизмом бьёт меня колесиком по лодыжке, отчего я подпрыгиваю и издаю звук, средний между вздохом и предсмертным хрипом.

Левый же методично пытается перевернуться на ровном месте и вывихнуть мне запястье с предплечьем, так как показывают, когда задерживают всяких преступников в криминальной хронике.

Мне почему-то кажется, что в прошлой жизни он был настолько коррумпированным и нечестным полицейским с плохой кармой, что его превратили не в собачку, не в цветочек, а в чемодан.

Он и по комплекции своей похож на упитанного инспектора ГАИ. Не хватает только полосатого жезла и свистка.

Впереди сложное препятствие. Нужно попасть в зал прилёта.

Подхожу к стеклянным дверям. Они будто отблескивают мне холодным презрением, но разъезжаются в стороны.

Препятствие – это узкий порожек. Что-то типа канавок с щёточками.

Когда колесики моих чемоданов пересекают его, то начинается «пляски святого Витта».

Оба чемодана начинают раскачиваться из стороны в сторону, так будто внутри сидит целая армия маленьких гномов, пытающихся выбраться наружу.

За мной следует толпа пассажиров, спешащих на регистрацию.

Происходит то, чего я боялась больше всего в этот момент.

Один из них всё же опрокидывается, с него слетает сумка.

Я останавливаюсь, перевожу дух и, оглядываясь в надежде, что кто-нибудь из идущих за мной мужчин, хотя бы просто поможет мне докатить до зоны досмотра на входе.

Но… Нет…

Мимо меня проплывает галерея мужских ничтожеств.

Первый – красавец в деловом костюме, приложивший телефон к уху. Он так занят, что, кажется, управляет отсюда орбитальной спутниковой группировкой.

Наши взгляды на секунду встречаются. Я смотрю на него с немой мольбой «Ну помоги же…». Он смотрит на меня как на статую и виртуозно огибает, не прерывая разговора о каких-то миллионах.

«Вот, тварь!»

Второй – молодой человек в спортивном костюме, накачанный, пахнет дорогим парфюмом.

Он видит мои мучения, и на его лице появляется… ухмылка. Он подмигивает мне, но проходит дальше, гордый собой и своей неотразимостью.

Третий – милый дедушка. Надежда! Он смотрит на меня с сочувствием. Вот он… вот он уже заносит руку… и поправляет свою кепочку. А потом разворачивается и уходит.

Четвёртый, пятый… Все они видят меня – женщину в форме, с лицом, покрасневшим от усилий, с чемоданами, явно побеждающими её в схватке. И ни один. Ни один сволочной мужик не предлагает помощь!

Ни один из них не останавливается, более того, идущие следом недовольно ворчат на меня за то, что я устроила затор.

Хочется плакать, и только чудовищным усилием воли я не даю брызнуть слезам из глаз.

Так, Вика. Спокойно! Ты и не такое проходила, соберись!

Я воодружаю упавшую сумку на чемодан и готовлюсь к новому штурму. Сейчас это мой личный Эверест.

Что за дурацкий день! Пошли они все на хрен! Не нужны они мне все.

Это только в фильмах в конце появляется мужик и решает все проблемы. По крайней мере в моей жизни всё иначе: вначале появляется мужик, и с него и начинаются все проблемы и геморрой.

Вот, к примеру, час назад мой арендодатель, тот ещё экземплярчик по имени Эдуард, с лицом хитрого хорька, смотрел на меня при сдаче квартиры, как на богиню.

— Вы только намекните, если вам что-нибудь понадобится. Любая помощь в любом вопросе… Только намекните… — говорил он тогда.

А час назад эти самые глаза прятал, рассказывая, почему поднимается цена на пятьдесят процентов за тридцать метров с неработающей стиралкой и с бумажными стенами в новостройке.

«Рыночная ситуация, Виктория! Инфляция!» – вещал этот сукин сын.

Он-то знал, что уволилась я из этой дурацкой «Вобеды» и лишних денег у меня совсем нет. Я просила потерпеть, пока найду работу, но он ни в какую.

А спорить и судиться с Эдиком-хорьком у меня сейчас нет ни сил, ни времени. Вот на это он и рассчитывал.

Вот и пришлось в спешке собирать чемоданы и съезжать.

Почему в аэропорт? Ну а куда ещё податься с утра стюардессе в отставке, к тому же выселенной бессердечным арендатором, можно сказать, прямо на улицу?

Во-первых, здесь всё родное. Можно сказать, второй дом. Это единственное место на свете, из которого тебя не выгонят, если ты адекватно себя ведёшь.

Во-вторых, здесь есть камеры хранения, где за триста рублей в сутки от тебя примут твоё бесхозное прошлое в виде двух чемоданов.

В-третьих, здесь бесплатный интернет и неиспользованная куча купонов на обед с огромными скидками в ресторанах.

Аэропортовский общепит вполне сносно кормит сотрудников авиакомпаний по особым тарифам.

Можно спокойно сесть в кафе и поискать новое жильё с работой.

Силы, правда, на исходе, но я умею мобилизоваться в критические моменты и черпать их из простых радостей.

Из вкусного кофе, из наблюдений за аэропортовской суетой, из приятных воспоминаний.

Правда, из воспоминаний только скандал, из-за которого я уволилась. Там, на высоте десять тысяч метров, в салоне самолёта из-за дурацкой претензии.

Глава 2

Я просто не смогла больше это выносить.

Вы не представляете, что значит каждый день быть мишенью для чужой злости из-за дурацких правил, которые ты не придумывала!

А правила придумывает начальство, чтобы выжать из пассажиров побольше денежек.

Думаете, бортпроводникам приятно проверять габариты ручной клади, скандалить и снимать пассажиров с рейса?

Или рассаживать близких людей в разные концы салона? Нет и ещё раз нет.

Но система этого требует. Система поглощает и делает из сотрудников монстров в глазах пассажиров.

Хотя с самого первого дня обучения понятно, что на этой работе остаются только люди с железными нервами или те, кто умеет быть безразличным ко всему.

Сначала кажется, что авиакомпания не может так поступать со своими пассажирами. Что все неприятности – это досадное недоразумение, ошибка.

А потом приходит понимание, что неудобства пассажиров – это та больная точка, на которой «Вобеда» зарабатывает.

Это система. И кто не с системой, тот против неё. Многие старались терпеть, изменить, но никто не оставался.

Все вылетали, как пробка от шампанского. Или уходили сами.

Мне тоже надо было уйти раньше.

Я не понимаю, почему мы, девушки, всё время покупаем средства для ухода, но при этом не уходим от долбодятлов, от ужасного начальства и гадкой работы?

Я понимаю, что все мои надежды на то, что всё исправится и наладится, были как минимум наивны.

Бортпроводники – всегда живой щит идиотского начальства. Находясь между дурацкими идеями и пассажирами, мы были как между молотом и наковальней.

Начальство формировало из нас бессердечных роботов, пассажиры сливали на нас весь свой жизненный негатив.

Они делают деньги на всём. Самое любимое у них – ручная кладь!

О, это отдельная песня. Подходит ко мне мужик с чемоданом, в который, кажется, можно запихнуть весь гардероб его многочисленной семьи.

Я говорю: «Простите, габариты не соответствуют, нужно сдать в багаж», — а он мне с вызовом: «А вот хрен вам. У меня всё по габаритам.

Я в прошлый раз летел!» — и начинает с силой, с матерком, впихивать свой саквояж в калибровочную рамку. Чемодан трещит и лопается.

Он краснеет. А потом орёт, что это я ему сломала дорогой чемодан! Что я – сволочь, я – бессердечная, я – изверг в юбке.

И так каждый день. Каждый рейс! Крики, оскорбления, ругань.

Некоторые девочки и парни начинают бухать. Я не могу себе позволить такой роскоши.

Вот последний случай.

Приходит семья – папа, мама и дитя малое, лет пяти. А места у них – папа у аварийного выхода, мама в хвосте, а их чадо, их кровинушка, аж в другом ряду, между двумя дядьками, которые уже успели принять для храбрости.

Цена вопроса – триста рублей. Всего-то! Заплати – и сидишь с ребёнком. Но они не желают платить. И вся их ярость обрушивается на меня. А правила придумала не я. И цены устанавливаю не я. И в правилах всё написано.

— Это безобразие! Как так, разлучать ребёнка с матерью?! Вы бессердечная! – кричит на меня мамаша, у самой телефон стоит как три мои месячные аренды.

Милая женщина, моё сердце разрывается, но моё начальство считает, что ваше материнское чувство стоит ровно триста рублей.

И я не имею права вам просто кивнуть и сказать «пересядьте». Я даже не имею права сама заплатить эти триста рублей. Меня моментально уволят.

В нарушение инструкций я стараюсь сделать всё возможное, с трудом уговариваю одного из мужиков под шофе пересесть, как вдруг эта невменяемая мне заявляет:

— А сейчас ты пересадишь сюда моего мужа! И быстро.

Я, конечно, выпадаю в осадок. К старшему проводнику не подойдёшь, сразу вскроется, что я бесплатно пересадила ребёнка.

Пробую поговорить с её мужем, обещаю что-то придумать после взлёта, но эта идиотка не успокаивается.

Она начинает орать на весь салон и обвинять меня в сексуальных домогательствах к её благоверному.

К кому?

На того без слёз не взглянешь, мелкий, толстый, плюгавый с прыщами.

Я устала быть порталом в ад, в который сливают все своё раздражение из-за жадности авиакомпании.

Устала извиняться за правила, которые мне самой ненавистны.

Поэтому я спокойно подошла к мамаше, наклонилась и прошептала ей на ушко:

— Пошла ты на…, — просто послала в пешее эротическое путешествие, — можешь на меня жаловаться, коза.

Согласна, жёстко и так нельзя. Но если пассажир вас достал своим хамством и никто не слышит, то можно.

И знаете, что? Эта сволочь заткнулась и сидела в столбняке до конца рейса.

А я ушла. По собственному желанию, не дожидаясь жалоб и разборов. Без выходного пособия, без запасного аэродрома.

И вот я здесь.

Сбросив чемоданы в камеру хранения, я почувствовала себя на пару тонн легче, в прямом и переносном смысле. Теперь можно было подумать.

Первым делом – найти розетку и составить план выживания.

В аэропорту многолюдно.

Мой взгляд выхватил вдалеке заветное сиденье у колонны, под которым виднелась свободная электрическая розетка. Островок спасения в бушующем море моего кризиса!

С одной стороны, нужно занять место, с другой – идти к нему так, чтобы никто не обратил на него внимания.

Я делаю рывок, как заправский спортивный ходок, движимая инстинктом самосохранения и желанием зарядить телефон – последнюю ниточку. Но я недооцениваю окружающую обстановку.

Из толпы, словно торпедный катер из тумана, выныривает бабулька.

Не простая, вся из себя такая элитная – в стёганой безрукавке, с тростью, модных спортивных штанах и кроссовках.

Она везёт шикарный чемодан, чьи колёсики не катятся, а, кажется, с наслаждением подрыгивают, переезжая стопы всех встречных пассажиров.

Бабка не идёт – она несётся, низко пригнувшись, словно, улучшая аэродинамику, рассекая головой встречные потоки воздуха.

Её глаза зорко косятся в мою сторону.

Впрочем, она намного дальше от цели, я уверена, что успею первая, и бабка увидит, что её потуги бесполезны, сменит курс и поищет другое свободное место.

Глава 3

Вернее, я уже в полушаге, но она совершает какой-то невероятный прыжок, вырывается вперёд и плюхается на сиденье с победным выдохом, заглушая стон какого-то бизнесмена, чью ногу она только что переехала.

— Тьфу, вашу за ногу! Ну и молодёжь пошла! — тут же начала она, сверля меня взглядом, полным праведного гнева, — ни уважения к старости, ни совести! Бегут, сломя голову... Воспитания никакого! Место у бабушки отнять норовят! А бабушка больная, у бабушки ноженьки ой как болят.

— Простите, я вас не заметила.

Ага, видела я, как болят твои ноги. Походу ты новый мировой рекорд по бегу с препятствиями на короткие дистанции установила.

Раиса Сметанина, братья Знаменские и Усэйн Болт отдыхают вместе взятые.

Да тебя, бабушка, нужно в Олимпийский комитет отправить, проверять на допинг.

— Не заметила она! Ишь какая!

Я попыталась вспомнить, когда у меня был настолько хреновый день с того момента, как я пришла работать в гражданскую авиацию.

Вдруг вселенная в виде молоденького парня лет семнадцати, сидящего неподалёку в наушниках, решила всё же мне улыбнуться.

— Девушка, вам нужно зарядить телефон? — спрашивает он, видя в моих руках провод и вилку зарядного устройства.

Я киваю.

— Проходите, я пока за кофе отойду, как раз моё место постережете и позаряжаете. Вы не против? Вам взять кофе?

Я благодарю и отказываюсь от кофе.

Он уступает мне место.

Бабка на автомате продолжает ворчать, обвинять молодёжь во всех смертных грехах, обращаясь к женщине, которой сама недавно отдавила ноги.

Женщина оказывается не робкого десятка и обвиняет бабульку в ответ в отсутствии культуры перемещения чемодана в приличном обществе и злоупотреблении возрастом.

Люди вокруг с азартом слушают перепалку. Я понимаю, что скоро из искры разгорится пламя, и толпа пассажиров вся переругается между собой.

Так всегда бывает, когда, прости Господи, одна паршивая овца возбуждает всех вокруг.

И тут вибрирует мой телефон. На экране – весёлое селфи Юли, моей младшей сестрёнки.

Которая считает, что раз я работаю в Москве, то купаюсь в золоте.

Глотнув воздуха, я нажимаю на зелёную кнопку, предчувствуя новую катастрофу.

— Юль... — начинаю я, но её голос, радостный и требовательный, тут же перебивает меня.

— Вика! Привет! Ты где там? В каком-нибудь шикарном Дубае? Или в Таиланде?

Это она опять перед подружками выделывается.

Юль моя единокровная, у нас с ней кроме друг друга никого нет. Она ещё малолетка, и у неё в шестнадцать пока один ветер и мальчики на уме.

— Сестрёнка, слушай, мне срочно нужны деньги.

— Сколько?

Я не могу её баловать, но за Юльку всё отдам.

— Мелочи. Ну, там, тысяч десять.

Блин, это совсем не кстати и никак не вписывается в мой и без того скромный бюджет.

— Десять? Юль, а это на что? — выдавливаю я, пытаясь сохранять голос.

— Да у Катьки день рождения! Сабантуй на весь колледж! Мне не в чём пойти, все девчонки новые луки купили! И подарок ей нужно приличный, а то опозорюсь! — её голос звенит от предвкушения вечеринки.

В висках застучало. Я уже открыла рот, чтобы сказать «нет».

Но как ей объяснить, что я уволилась с работы и осталась без квартиры?

Что я сижу в аэропорту и думаю, как мне быть? Я старшая сестра – пионер, всем ребятам пример!

Я её старшая сестра и папа и мама в одном лице.

Я вспомнила, как сама испытывала то самое чувство, нет, не страха – тревоги. Боязнь быть белой вороной, оказаться не такой, как все.

В этом возрасте это важно.

И я помнила, как я клялась себе, что она никогда не будет чувствовать себя ущемлённой, одинокой.

Юлька не была эгоисткой. Она просто была молодой. Она ещё не понимает, что бюджет – это не бездонная бочка, а деньги не берутся ниоткуда, их нужно заработать.

Я делаю глубокий вдох, прогоняю ком в горле.

— Хорошо, — тихо говорю я. — Скину. Только... не сейчас, ладно? У меня сегодня... аврал на работе.

— Не горит, даже до послезавтра терпит! Вика, ты лучшая! Я тебя люблю! — её голос снова зазвенел, на этот раз от счастья. — Ой, мне Катька звонит, побежала! Целую!

Связь прервалась. Я медленно опускаю телефон. Я начинаю себя успокаивать. Это всего лишь деньги. Я найду работу.

Вскоре возвращается паренёк, уступивший мне место у электрической розетки.

Он подходит с ароматным напитком в руке. Мой телефон уже немного подзарядился.

Мне самой захотелось капучино. Я благодарю парня и встаю.

— Сидите, сидите…

— Нет, я, пожалуй, пойду.

Бабки всё ещё переругиваются. Я киваю в их сторону.

— Может, они успокоятся, когда я уйду. Ещё раз спасибо.

Отключившись от перепалки бабульки и женщины с отдавленной стопой, я плетусь в сторону площадки с кафе и ресторанами.

Мозг требует кофеиновой инъекции и хоть какого-то плана.

По дороге я мысленно пересчитываю свои сбережения.

После перевода Юле десяти тысяч от них останется... жалкая кроха, которой хватит от силы недели на две в самой дешёвой гостинице.

Был ещё вариант попросить приюта у кого-нибудь из девчонок из бывших коллег по «Вобеде», но от этой мысли мне становится совсем тошно.

Я никогда ничего ни у кого не просила. Не люблю оставаться в долгу, поэтому решила, что буду просить о помощи в самом крайнем случае.

И вдруг я слышу, как меня окликает знакомый женский голос.

— Вика? Вика Каменева, это ты?

Я поднимаю голову. Передо мной сияет белоснежной улыбкой до ушей Наташка Кукушкина, моя бывшая однокурсница по школе стюардесс.

На ней не униформа «Вобеды», а элегантный голубой блейзер с шёлковым платочком и логотипом какой-то авиакомпании, который я не узнала.

Глава 4

— Привет, Наташ! — я попыталась выжать из себя улыбку, но получилось что-то кривое и натянутое.

— Боже, как давно не виделись! — она окинула меня оценивающим, но добрым взглядом, — что с тобой? Ты как будто на похоронах побывала. Хотя, в нашей работе и это тоже бывает. Что-то с работой? Или с квартирой?

Я вздохнула с такой тоской, что, кажется, даже табло вылетов спешно сменило информацию.

— Да если честно… — прошептала я. — У меня сейчас и с тем, и с другим... полная задница.

Я не стала вдаваться в подробности про Эдика-хорька, про чокнутую мамашу, обвинившую меня в домогательствах, и про десять тысяч для Юльки.

И без того было понятно.

Лицо Наташи озарилось внезапной догадкой.

Она схватила меня за локоть и оттащила в сторону, подальше от потока пассажиров.

— Слушай, это же судьба! Я сейчас работаю в бизнес-авиации, ты представляешь? — её глаза заблестели, — это тебе не «Вобеда», детка! Это отдельная вселенная.

— В каком смысле? — где-то в глубине души забрезжила слабая надежда.

Нет, нет, нельзя надеется на других. Только на себя.

Только…

— Ну представь самолёты — как небольшие пятизвёздочные отели с крыльями. Вместо ста пятидесяти человек — один капризный босс, его собака и его адвокат. Ну или его тёлка, что, кстати, лучше, чем адвокат.

— Почему?

— Потому! Маленькая что ли? Потому что с телкой никто не норовит затащить тебя в постель.

— И часто?

— Бывает, но все от тебя зависит, как себя поставишь. Короче, подожди, не перебивай. Бизнес-авиация — это вместо конвейера с подносами и минералькой — фуа-гра, икра и шампанское, и всякое такое.

— А пассажиры?

— Пассажиры... о, это отдельная песня. Артисты, олигархи, чиновники... Не все капризные, но все со своими тараканами. Подход нужен ювелирный, чтобы тараканы на борту не расползлись. Но если честно, ни на что не променяю. Сложно, но можно освоиться.

— В смысле приставучие? Хватают за жопы?

— Не-е, сейчас все огласки боятся. Хамить могут, но руки не распускают. Если ты держишь дистанцию, то держат при себе.

— Но ты же сама сказала, что норовят затащить в постель без спутниц?

— Так они в нерабочее время «дайте телефончик», «не нужна ли помощь» и всякое такое.

— Понятно.

— А главное на этой работе, Вик, высокая зарплата, Бали-Шмали, Сочи-Мочи, море и никакого геморроя.

Она выдохнула от восторга и посмотрела на меня пристально.

— И знаешь, что?

— Что?

— У нас как раз одно место бортпроводницы вакантно! У партнёра нашего босса, Артёма Хлебникова, девушка из экипажа ушла в декрет.

— От этого Хлебникова?

— Не, ты что? От мужа, законного. Ну насколько я знаю, а там чужая душа потёмки.

— А что, только с ним летать? Он нормальный?

— Я с ним не летала, не знаю, но там вся его тусовка и семья на его бизнес-джете летает. Скучно не будет. А так сам Хлебников, хоть и хамло и сноб, как и все они, но говорят, он ценит профессионализм выше подхалимажа. И, кажется, ты — именно тот человек, который нам нужен!

Я стояла, не в силах вымолвить ни слова. Бизнес-авиация... Высокий доход... Один капризный босс вместо сотни хамов...

Это звучало как билет в новую жизнь. Как спасательный круг, брошенный прямо в моё тонущее настоящее.

На душе — странное чувство тревоги и надежды одновременно.

— Но... — начала я.

— Короче, никаких «но»! — перебила Наташа, суя мне в руку визитку. — Адрес тут. Звонишь, говоришь от меня. Тебе назначат время. Составь хорошее резюме. Приходи на собеседование.

Она ловит мой восторженный взгляд и что-то вспоминает.

— Только это, Вик... — она вдруг становится серьёзной.

— Что?

— Я тебе тут наговорила, но на самом деле, наша работа — не мёд. Всякое бывает.

— Понятно, что не сахар. А что именно ты имеешь в виду?

— Там командир корабля…, она думает, как бы помягче сказать, — его характер — это отдельное испытание.

— Что, совсем не человек, зверюга?

— Не, ну почему, человек, просто сложный.

Она видит в моих глазах решимость.

— Готова?

Я смотрю на визитку, потом на свои поношенные туфли, вспоминаю звонкий голос Юли и холодок в голосе арендодателя.

— Готова, — тихо, но твёрдо сказала я, — только это…

— Короче, вообще о деньгах не думай, сколько надо?

— Нисколько.

Наташка Кукушкина ухмыляется, достаёт пачку денег и беспардонно сует мне в руки мою месячную зарплату в «Вобеде».

— Не вздумай отказываться, потом сочтёмся, — она обнимает меня, целует в щёчку, — ну всё, я побежала, когда пройдёшь собеседование — пиши-звони. Постараюсь стать твоим инструктором!

Я стою растерянная, не верю, что всё это может происходить со мной в течение одного дня.

— Ты главное ничего не бойся, веди себя скромно, но естественно. Я уверена, что если я прошла, то ты точно пройдёшь!

Мы прощаемся с Наташкой.

Смотрю на номер на визитной карточке. Надо звонить. Чего тянуть?

***

Итак, вот он, мой шанс зацепиться за новую жизнь в бизнес-авиации.

Скажу по секрету, что практически каждая девушка-стюардесса, или бортпроводница, мечтает попасть в эту отрасль пассажирских перевозок.

Но требования и конкуренция настолько высоки, что многим не удаётся даже получить ответ на отправленное резюме.

Поэтому я, Вика Каменева, бывшая бортпроводница «Вобеды», сейчас сижу на единственном диване для посетителей в центре в фойе, от которого у меня кружится голова, и изрядно нервничаю.

Я знаю себе цену, я не уродина, не глупая, владею двумя иностранными языками в совершенстве.

Но полы здесь — настоящего полированного чёрного мрамора, футуристический дизайн интерьера и хрустальный самолёт в виде люстры в натуральную величину давят на психику.

Фойе огромное, и я чувствую себя муравьишкой, а еще, что за мной наблюдают.

Это первое испытание. Я слышала, что многие уходят отсюда, так и не дождавшись приглашения на собеседование.

Глава 5 Визуализация Вики и Артема

Мои дорогие самые лучшие подпичицы и читательницы, а так же подписчики и читатели.

Вот как выглядят Вика и Артем.

Она, наша замечательная Вика.

Если она вам нравится, то просит подписаться,

Он Артем, владелец бизнес-джета Гольфстрим

Глава 6

Но буквально через несколько минут ко мне выходит девушка, которая провожает в зал для собеседования.

Войдя в него, я вижу длинный стол из тёмного дерева, за которым сидят три женщины.

Не дамы, а настоящие богини авиации в безупречных костюмах.

Они представляются на английском языке по очереди и предлагают присесть.

Посередине — китаянка мисс Чжан Ли, женщина с лицом, не выражавшим ровным счётом ничего, кроме вежливой отстранённости.

Справа — миссис Татьяна Задорнова, чья застывшая улыбка, казалось, была высечена изо льда.

И слева — миссис Симона Татлян, которая смотрит на меня через очки с тонкой золотой оправой с пронзительной, изучающей холодностью.

Вся дальнейшая беседа проходит так же на английском. Это стандарт в бизнес-авиации.

Меня предупреждают, что сейчас я пройду небольшое устное тестирование. Хотя изначально планировался письменный экзамен.

И я понимаю причины.

Ответы на письменный тест можно вызубрить, получить в наушник.

А здесь меня сканируют взглядами.

Ни одна деталь, ни одна эмоция не ускользнёт от их внимания. Я уверена, что меня ещё и записывают на видео.

Ну пусть, меня это только подбадривает. Я готова. Наташа выслала мне примерные темы и ответы.

— Виктория, — начинает мисс Чжан. Её голос тихий и ровный, — наши стюардессы — это воплощение гармонии. Они должны предугадывать желание пассажира до того, как он его осознал. Давайте проверим, насколько вы способны сохранять мягкость в непредвиденных ситуациях. Начнем?

Я делаю небольшой кивок, означающий, что я готова.

— Представьте, вы подаёте пассажиру бутылку шампанского «Дом Периньон» 2008 года, к примеру, этот пассажир — я, — говорит Татьяна, и её ледяная улыбка становится чуть шире. — Я делаю глоток, морщусь и заявляю, что вино мне не нравится. Давайте поиграем в лицах.

Я мысленно перевожу: «Хам и сноб пытается самоутвердиться, но мы обязаны предложить ему комфортное решение».

— Хорошо.

— Итак, я — пассажир. Виктория, вы уверены, что это «Дом Периньон» 2008 года? Ваш ответ?

Я стараюсь не моргать. Моя улыбка не слабеет и не усиливается. Важно её сохранить.

— Я бы немедленно извинилась за доставленные неудобства, — начинаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал, — и сообщу, что уверена.

— Ответьте так, будто мы действительно беседуем.

— Абсолютно уверена, госпожа Задорнова. Бутылка была извлечена из нашей каюты-холодильника и откупорена в вашем присутствии. Пробка цела.

Татьяна, не отрывая пронзительного взгляда, выносит вердикт:

— Странно. Оно... разочаровывает. Не чувствую ни мощи, ни того самого «гри-уа», о котором все говорят. На вкус — как дорогая пустота.

— Благодарю вас за честность. Позвольте уточнить, чтобы я могла исправить ситуацию. Вам не нравится общий профиль вкуса? Или вы чувствуете некий конкретный оттенок, который вас смущает? Например, намёк на излишнюю окислённость или, может быть, ему не хватает кислотности, госпожа Задорнова?

Я не защищаю вино. Я диагностирую проблему, как опытный врач. Китаянка довольно улыбается. А Татьяна продолжает атаку:

— Вы думаете, у него «пробковая болезнь»? Нет. С браком я сталкивалась. Это не оно. Оно просто... безликое.

— Вино требует времени, чтобы раскрыться в бокале, особенно после долгого сна в погребе. Его мощь и вкус могут вначале показаться закрытыми. Возможно, ему просто не хватило нескольких минут в вашем бокале.

Я ловлю на себе восхищенный взгляд Симоны, и это придает мне сил.

— Но я не оспариваю ваш вкус. Ваше восприятие — единственная истина за этим столом. Позвольте мне предложить альтернативу. У нас на борту есть шампанское «Краг Гранде».

Татьяна хмурится и сдаётся:

— Так, стоп, у нас сейчас на борту нет этого шампанского.

Я тут же пользуюсь её замешательством и атакую в ответ.

— Но и вы сейчас не сделали ни одного глотка шампанского в реальности…

Джан Ли и Симона Татлян довольные аплодируют моему ответу.

Не знаю, нажила ли я себе врага в лице Татьяны?

А пофиг. Волнения нет. Я не сдамся и улечу из этого зала в новую жизнь.

Симона что-то отмечает в своём планшете.

— Где вы так хорошо изучили вина?

— Ходила полгода на курсы сомелье.

Все три женщины одобрительно кивают.

Я чуть не выдыхаю с облегчением, но расслабляться рано.

Внезапно Татьяна встаёт, подходит ко мне и, не говоря ни слова, снимает с моего пиджака невидимую пылинку.

Она стоит так близко, что я чувствую не только её ледяную ауру, но и дыхание.

Её взгляд скользит по моей причёске, одежде, рукам. Длится это вечность.

Мне очень хочется отшатнуться, поправить волосы, сказать что-то — что угодно, чтобы разрядить невыносимое напряжение.

Но я понимаю, что это и есть тест. Я замираю, сохраняя нейтральное, но дружелюбное выражение лица, глядя куда-то в пространство перед собой.

Через минуту она так же молча возвращается на место.

— Реакция на вторжение в личное пространство спокойная, без агрессии и паники. Принято, — констатирует Симона.

Знали бы они, как тяжело мне далось это спокойствие.

Потом мне задают различные вопросы, мы играем в игры: «экстренная посадка», «агрессивный пассажир», «любимый плед жены», на котором я вижу шевелящихся блох.

Как мне кажется, каждый раз мне удаётся набрать максимально возможный балл в глазах этой строгой экзаменационной комиссии.

Судя по времени, меня тестируют уже часа три или четыре.

Вдруг китаянка просит меня встать.

Она достаёт коробку с бархатной вкладкой, на которой лежит изящная фарфоровая палочка длиной сантиметров пятнадцать.

— Возьмите и попробуйте удержать её на кончике указательного пальца правой руки, на подушечке, в вертикальном положении в течение десяти секунд. Ронять нельзя. Это ваш допуск к следующему этапу собеседования.

Внутри у меня всё обрывается. Это что, шутка? Наташка меня о таком не предупреждала.

Глава 7

…палочку нужно так же держать на кончике пальца. Попытка — одна.

Слова мисс Чжан звучат как приговор. Тихий, вежливый, но не оставляющий вариантов.

В голове у меня тут же выстраивается эта злополучная линия — десять метров безупречного, холодного мрамора, отражающего свет люстр.

Десять метров, которые отделяют меня от мечты.

И я понимаю: в туфлях на этих каблуках я не пройду и двух шагов. Черный мраморный пол скользкий, как лёд.

Тут и без палочки навернуться на каблуках, как не фиг делать.

Всё внутри сжимается в ледяной ком. Паника, которую я только что затолкала в самый дальний угол, снова поднимает голову, как кобра из мешка факира и высовывается наружу.

К горлу подступает не тошнота, не ком, а какая-то сдавленность. Они смотрят на меня — три пары невозмутимых глаз. Они ждут. Ждут, сломаюсь я или найду выход.

И тут меня осеняет. Это же тест. Не на ловкость. А на способность думать в условиях абсурда.

— Вы разрешите? — мой голос звучит чуть хрипло, но твёрдо.

Я не жду ответа, а приседаю. Женщины замирают. Я снимаю туфли на шпильках.

Коснувшись босыми ногами холодного мрамора, я чувствую прилив странной уверенности. Это моё решение. Мой выбор. И он уже придаёт мне сил.

Выпрямляюсь. Снова ставлю палочку, которая качнулась, сердце уходит в пятки, но я ловлю баланс. Эти десять метров. Они кажутся бесконечностью.

Я делаю первый шаг, и палочка снова начинает вилять, как пьяная. Мышцы руки горят от непривычного напряжения. Страх сковывает плечи. Так не пойдёт. Я не дойду.

И тогда я вспоминаю. Юлька. Ей лет пять, она сидит на краю дивана и смотрит на меня восторженными глазами.

А я, важная десятилетняя «артистка», несу через всю комнату папин закрытый зонтик-трость, балансируя им на указательном пальце.

— Вика, как ты делаешь это? — шептала она.

А я отвечала:

— Надо просто представить, что не ты, а это он тебя держит.

Вот оно. Ключ.

Я закрываю глаза. Глубокий вдох. Выдох.

Сначала я представляю себя не здесь, не в этом напряжённом зале. Я — в салоне самолёта.

За иллюминатором — бирюзовые воды Бора-Бора, это такой очень классный курорт в Полинезии, куда я обязательно когда-нибудь полечу.

Я иду по проходу, улыбаюсь пассажирам, несу на подносе бокал с шампанским. Он полный, до краёв. И я не могу его расплескать. Ни капли. Это моя работа. Мой долг. Я должна донести его идеально.

Образ сменяется. Теперь я снова дома, в гостиной. А это не фарфоровая палочка, а тот самый старый зонтик.

И за мной наблюдают не строгие рекрутёры, а моя маленькая сестра, которая верит, что я могу всё. Её восхищение — словно невидимая страховка. Я не могу уронить зонтик. Не могу разочаровать Юльку.

Я открываю глаза, но будто бы не вижу ничего вокруг. Я внутри своего двойного видения — стюардессы и старшей сестры. Я делаю шаг.

Потом другой. Мой палец становится точкой опоры вселенной. Я не держу палочку. Я лишь точка, через которую проходит ось мира. Она невесома.

Я иду. Пять метров. Шесть. Палочка вдруг резко дёргается в сторону, и всё моё нутро сжимается в спазме.

— Нет! — кричит во мне голос паники.

Но моя рука, будто сама по себе, совершает едва заметное, плавное движение, гася колебание. Это сработала мышечная память, та самая, от зонтика.

Семь. Восемь. Мне кажется, я слышу, как бьётся моё сердце — громко, как барабан. Оно колотится где-то в висках, в горле, в кончиках пальцев. Девять.

И последний шаг. Десять.

Я останавливаюсь. Дрожащая, с мокрой от пота спиной, но стоящая твёрдо босыми ногами на полу. Палочка всё так же гордо и прямо стоит на моём пальце.

Я медленно опускаю руку и только сейчас перевожу дух. Воздух обжигает лёгкие. Перед глазами плывут круги.

Три женщины смотрят на меня. Их лица всё так же непроницаемы. Но мисс Чжан медленно, почти невесомо, кивает.

— Импровизация, — тихо говорит она, и в её глазах мелькает не оценка, а нечто похожее на уважение, — и контроль. Даже когда кажется, что контроль потерян.

Я не могу вымолвить ни слова.

Я просто стою и дышу, чувствуя, как адреналин отступает, сменяясь оглушительной, всепоглощающей усталостью и… эйфорией. Я не просто прошла по линии. Я прошла по лезвию собственного страха. И не упала.

Ну теперь-то можно её вернуть? Пытаюсь протянуть палочку женщинам.

Мисс Чжан не принимает обратно фарфоровую палочку. Вместо этого она делает лёгкий, почти незаметный жест, и одна из женщин тут же подаёт ей продолговатый футляр-чехол из тёмного, переливающегося шёлка.

— Эта палочка теперь остаётся с вами, Виктория, — говорит мисс Чжан, её пальцы бережно вкладывают хрупкий предмет в его новое ложе, — независимо от итогов нашего собеседования. Это не сувенир. Это напоминание. И у него есть своя история.

Она приглашает меня сесть, и её голос теряет металлические официальные нотки, становясь тихим и глубоким, словно доносящимся сквозь века.

— Много веков назад, при дворе Сына Неба, императора Китая существовала особая когорта девушек. Их не называли прислугой. Их звали «Хранительницами Тишины». Они отвечали за безупречный порядок во внутренних покоях императрицы и императора.

Их шаг был бесшумен, их дыхание — неслышно, их присутствие — неощутимо, как дуновение ветра.

Но главной их обязанностью был уход за знаменитым фарфором и нефритом — сокровищами, что были хрупки, как лепестки сакуры, и ценны, как сама жизнь.

Чтобы отточить невозмутимость духа и твёрдость руки, каждая девушка, прежде чем быть допущенной к реликвиям, проходила обряд «Танцующего Феникса».

Ей вручали тонкую фарфоровую палочку — точную копию шпильки для волос самой императрицы.

И она должна была пронести её на кончике пальца через весь Лабиринт Десяти Тысяч Теней — сад с узкими, скользкими от мха мостиками над карповыми прудами.

Падение палочки означало не провал. Оно означало, что дух ещё не готов, что в сердце бушуют ветры, а не царит ясное небо.

Глава 8

Вика

Симона ещё раз заглядывает в планшет, хмурится, проводит пальцем по экрану, будто пытаясь стереть увиденное.

— Система назначила… Вашим куратором назначена… госпожа Воробьёва.

Мои брови ползут вверх.

— Вот как.

— Да. Джекки Воробьева. По паспорту она Жаклин. Её отец решил её так назвать в честь Жаклин Кеннеди-Онассис.

— Интересный выбор имени, — выдавливаю я из себя, лихорадочно рассуждая о том, как поступить дальше. Ведь я ожидала услышать совсем другое имя.

— Видимо, отец хотел, чтобы дочь стала богата и знаменита.

— А она, ну эта Воробьёва Джекки стала богатой и знаменитой?

В воздухе повисает недоумённая тишина. Её имя ничего мне не говорит. Разве что сочетание имени и фамилии напоминает про «Пиратов Карибского моря».

Но судя по выражению лиц других женщин, они её хорошо знают. И пребывают в некотором шоке.

Они переглядываются и ничего не хотят о ней рассказывать.

— Насчёт богатства сложно сказать, — подхватывает нить разговора Татьяна Задорнова, — но она определённо знаменита в наших кругах.

Честно говоря, всё это звучит как угроза или даже констатация какой-то пока мне не ведомой катастрофы.

— Я… думала, что мной займётся Наташа Кукушкина, — осторожно пытаюсь отыграть назад шанс у судьбы, пока ещё это возможно.

Симона смотрит на меня с лёгкой, почти медицинской жалостью.

— У автоматизированной системы подготовки персонала свои планы и методы. Мы тут бессильны. Мисс Воробьёва — наш лучший специалист по… нестандартным ситуациям.
Она встретит вас завтра в 10:00 в терминале Вип-зала «Внуково-1». Не опаздывайте.

Через пятнадцать минут, выйдя на улицу, я уже лихорадочно строчу Наташе сообщение.

«Ты не поверишь. Меня отдали на растерзание какой-то Жаклин-Джек Воробьёвой. Кто это?!!»

Ответ с яростным смайликом приходит мгновенно.

«Воробьёвой?! Охренеть не встать!!!»

Кажется, я слышу её визг через экран.

«Не пойму, всё так плохо? Или наоборот хорошо?»

«Вика, слушай, у меня скоро прервётся связь, взлетаю. Что бы ни происходило, что бы она ни говорила… Нам, точнее тебе нужно титаническое терпение. Тебе нужно мужественно принимать все удары судьбы. Стажировка не бесконечна. Терпи. Никаких дерзостей. Во всём с ней соглашаться. Иначе — это конец. Ты не выживешь».

Я уже сомневаюсь, стоит ли вообще ехать во Внуково-1.
«Наташ, а может, ну её на хрен? Поискать в «Аэрофлоте»?».

Сообщение не доставлено.

Связь прервана. Я остаюсь наедине с моим ужасом и хрупкой фарфоровой палочкой в кармане.

***

Внуково-1, Вип-зал. Настоящее время.

Я сижу в кожаном кресле, пью латте и в сотый раз проверяю, не размазалась ли помада. Вокруг царит стерильная, дорогая тишина.

Ответа от Натки я так и не получила.

Поразмыслив и переборов свой страх, стёрла последнее паническое сообщение про работу в «Аэрофлоте» и решила ехать знакомиться с куратором.

По дороге купила себе кофе и предъявив пропуск стажера вошла в терминал.

Ровно в 10:00 одна из роскошных дверей беззвучно открывается, и в зал входит она.
Джекки Воробьёва.

Высокая, сухая, блондинка с прямой грациозной осанкой.

На этом все положительные стороны её внешности заканчиваются.

На ней чёрный пиджак на белой блузке свободного покроя с острыми раздвоенными лацканами, кожаные штаны в облипочку, а на ногах — потрёпанные кеды.

На левом глазу — чёрная кожаная повязка.

Её лицо — маска холодного, почти скучающего презрения. Она подходит ко мне, её единственный глаз — сине-зелёного цвета мокрого асфальта — медленно скользит по мне с ног до головы.

— Я Джекки, — говорит она таким голосом, будто где-то рядом шуршит гравий.

— Очень прия…

Я пытаюсь представиться, но она перебивает.

— Не тратьте моё время на церемонии.

Я щурюсь и разглядываю её в ответ. Останавливаюсь на повязке.

— Вы, — начинает она, скрестив руки на груди, — мой новый стажёр и головная боль. Мне вас всучили, как котёнка, которого жалко утопить. Я, честно говоря, не горела желанием брать вас в ученицы. Вам это понятно?

Я открываю рот, чтобы ответить, но она меня останавливает ледяным взглядом.

— Пошли за мной!

Мы идём с ней в зал, где проходят регистрацию ВИП-пассажиры.

Ну как проходят, они сидят на роскошных диванчиках, а вокруг суетятся сотрудники терминала для особо важных персон.

— Прежде чем я соглашусь вас обучать, я должна вам кое-что сообщить.

На нас обращают внимание. Она говорит довольно громко.

Я жду.

И чем же ещё таким ужасным этот одноглазый Кутузов от бизнес-авиации собирается меня шокировать после её внешнего вида?

— У меня идеальная память. Не смейте мне врать. Никогда! Я помню имена, дни рождения, а в некоторых случаях и даты смерти каждого из своих недругов начиная с детского сада. Я запомню каждую вашу ошибку и никогда её не забуду. Это понятно?

Я никак не реагирую, понимаю, что она всё равно перебьёт.

В этот момент мимо проходит пилот. Джекки провожает его оценивающим взглядом.

Теперь её голос приглушён, она обращается ко мне с заговорщицкой интонацией:

— Видели, видели? Широкие плечи, узкая задница! Манифик!