Алматы. Осень. Морг при университетской клинике. 23:44.
Қамар в очередной раз стояла над телом. Мужчина, лет сорок пять, обугленный до состояния шашлыка.
— "Возможно, любовный треугольник. Возможно, газовая утечка. Возможно, жизнь — дерьмо." — подумала она.
Пахло жженым мясом и освежителем «тайская мята». Рядом — уставший стажёр с глазами оленёнка.
— Живой не будет, точно? — шепчет он, глядя на тело.
Қамар подняла взгляд, медленно сняла перчатку и шлёпнула его по лбу.
— Если встанет — зови муллу. Или мені.
Она снова натянула перчатку и продолжила.
У неё болела голова. Постоянно. Давящая боль, как будто кто-то снаружи стучит в череп и хочет внутрь.
Она уже знала: опухоль. Злокачественная. В голове.
Диагноз она прочитала как чужой протокол: «пациентка 29 лет, солитарное образование в правой височной доле».
— Прекрасно. Виски — не только пить, но и умирать, — фыркнула она тогда.
Утром был очередной курс таблеток. Днём — звонок от бывшего: "может, всё-таки сходим куда-нибудь, вдруг не зря".
— «Поздно, Ермек. Я уже полудохлая — даже для тебя это многовато».
Позже. Ночь. Квартира. Панелька на проспекте Абая.
Она сидела на балконе. В халате, с сигаретой. Музыка шла из старенькой колонки — Azamat Ashmakyn- Okpeleme
Чашка с крепким кофе, рядом бутылка дешёвого коньяка.
Может, и дешёвый, но работал он как надо.
— Аллам... — выдохнула она, глядя на небо. — Мен сені ешқашан танымадым, бірақ егер менің өмірім біреуге пайдалы болса... беріп жібер. Маған бәрібір.
И она пошла спать. Без сожалений.
Проснулась — от дикого жара.
Хандық. Долина изгнанников. Сыра дала.
Глаза распахнулись.
Резкая боль — не от похмелья. Легкие — в огне. Солнечный свет — слишком яркий. Кости ломит.
— Бляя... — выдохнула она. Но голос… был не её. Тонкий. Хриплый. Девичий.
Она резко села. Ноги — не её. Худые, длинные. Руками схватилась за грудь — чужое тело.
И тут она увидела её. Женщину. Мертвую. Её мать. Или... не её?
— "Подожди. Это сон. Жестокий, странный, затянувшийся сон. Где я? Кто я?!" — паника нарастала, как волна.
Тут же в голову хлынуло чужое. Обрывки памяти, вкус ягод, запах степи, голос матери:
— "Камарсулу... сен тірі боласың. Саған бұл тағдыр берілді..."
— Не-не-не, — прошептала Қамар. — Мені... ауыстырып салды ма? Жоқ... Құдай, меня чё шизанула?
Она зажала рот рукой. Сердце бешено билось.
Мир вокруг был слишком реальный.
Юрта. Песок. Чужое лицо в зеркале из меди.
Тело — изможденное, почти больное. Глаза — огромные, ярко-зелёные.
— Қамарсулу... — донёсся голос откуда-то снаружи. Женщина в одежде лекарки вошла и ахнула. — Сен тірісің бе?!
— "Қамарсулу?.. Вот теперь точно хана..." — подумала она.
Она пыталась встать.
Колени подогнулись, как будто из резины. Всё тело — слабое, будто оно провело три года на диете из воды и разочарований.
— "Так... это не сон. Это либо кома, либо чистилище. Либо я действительно... попала." — она держалась за полог юрты, тяжело дыша.
Вошла женщина — сгорбленная, но статная. В руках — миска с каким-то варевом. Пахло… не как в морге, но не сильно лучше.
Увидев её, женщина замерла, глаза наполнились слезами.
— Құдайым... сенің көзің ашылды ма?! Камарсулу, жаным! — Она упала перед ней на колени.
Қамар (в голове всё ещё — Қамар, не какая-то там сулу) медленно села обратно, сжав зубы.
— Мен... тірімін, — произнесла она. Голос был чужой, но слова выходили легко. — Сіз... кімсіз?
Женщина ахнула, приложила ладонь к её лбу.
— Есіңе келмеген бе әлі? Мен — Қарашаш. Анаңның туысы, сенімен бірге осы жерде болдым... бізді осында айдады ғой... сен ауырдың, ал анаң... — она замолчала, прижав руки к груди.
Қамар смотрела на неё, как на сериал без субтитров.
Сердце болело. Как будто не только Камар, но и та, другая — Камарсулу — тоже страдала.
— "Мда... ну и влипла. Попаданка, мать её. Точнее, мать — умерла. Я — в теле дочери. В средневековье. В ссылке. Без лекарств, без сигарет и даже без кофе."
Она сглотнула и спросила:
— Айтыңызшы... қай жыл?
Қарашаш удивилась, но ответила:
— Қазір Хан Керейдің алтыншы жылы. Батыс өлкесі берілді. Саған әлі де есің кірмеген екен ғой…
— "Хан Керей… алтыншы жыл… ештеңе түсініксіз. Дата — неизвестна, а интернет — не ловит."
Она закрыла глаза и сделала вдох.
— Жақсы. Біреу... кофе жоқ па осы жерде?
— Не?.. Қандай кофе?
— Қойшы, ұмытыңыз. Жаңа өмір. Жаңа бастама. Жаңа сиқырлы шизофрения.
Следующим утром.
Қамарсулу — теперь она уже и не знала, кто она — смогла встать. Медленно.
Из-за юрты тянулись запахи степи, дыма и варёного мяса.
Вдалеке слышны были крики детей, ржание лошадей, и… тишина. Настоящая тишина, которую в городе не найдёшь.
— "Ну привет, Ханство. Судмедэксперт прибыла. Без диплома, без инструментов. Только с язвительным языком и больной головой."
Она шагнула наружу. И началась её новая жизнь.
Жизнь в изгнании.
В теле девушки с зелёными глазами.
В мире, где магия — обычное дело, но правда — редкий гость.
На второй день после пробуждения она впервые коснулась чужого тела — по-настоящему осознанно.
Запястья тонкие, кожа обветренная. Ни намёка на кофеин, алкоголь или никотин — как будто предыдущая жизнь была не её.
Но самое главное — это руки. Они… чувствовали.
Она стояла у крыльца юрты, когда к ним привели мальчишку — лет десяти, с рваной раной на лбу.
Кровь текла густая, но мальчик не плакал — только хмурился.
— Апа, ол ауырып жатыр, — шепнул кто-то из соседей.
Қарашаш была растеряна:
— Мен шөп іздеп келгенше кеш боп қалар…
Қамар даже не успела подумать — её руки сами потянулись к ребёнку. Она присела, посмотрела на него снизу вверх, как делала с трупами, чтобы найти первичный очаг.
— "Рваная. Глубокая. Без инфекции. Но в этих условиях — гангрена через неделю. И я без перчаток… да кто бы знал, что я начну лечить руками…"
Она приложила ладони к ране.
И в тот же миг — боль пронзила её виски.
Словно чьё-то чужое страдание прошло через неё.
Но и… что-то вышло из пальцев. Что-то тёплое, голубовато-золотое, будто дыХан Керейие света.
Мальчик замер. Рана… начала затягиваться.
— Сен… — прошептала Қарашаш, — …анаңа тартқан екенсің…
Қамар отшатнулась.
Руки горели. В глазах стояли слёзы — не от боли, а от чего-то другого.
— "Это не моё. Это… её. Камарсулу. Эта память — как призрак внутри меня."
И тут же — вспышка.
Резкая, будто удар тока.
Она стоит… нет, не она — Камарсулу. Рядом мать. Перед ними — сцена.
Толпа орёт. Кто-то кидает камни.
На коленях — отец. Генерал западных земель.
Рядом — её муж. Первый рыцарь Хана.
Молодой. Сильный. Красивый. С обожанием смотрит на неё…
…и не успевает даже сказать последнее слово.
Меч. Голова. Крик. Всё.
— "Они не были виновны. Их подставили. Казнь — показательная. Кто-то этого хотел… и мать знала."
Камар упала на колени. Дыхание сбилось.
— Камарсулу! Не пугай нас так, жаным!
Қарашаш бросилась к ней, пытаясь удержать.
Но Камар уже не слышала. Она слышала голоса прошлого.
Чужая память сливалась с её разумом, как яд — с кровью.
— "Магия. Политика. Казнь. И теперь я здесь. Чтобы что? Дожить? Или отомстить?.."
🌑 Предыстория: Когда в деревню принесли воина
Всё началось на рассвете.
Камарсулу варила отвар из сушёного корня тальмуса, когда у ворот деревни раздался крик. Не громкий — но надрывный, как треск ткани в тишине. Она вытерла руки о фартук и выглянула наружу.
Трое мужчин вели на плечах израненного воина. Его тело обвисло, как у марионетки, которую забыли подвесить. Кровь текла по ногам, оставляя следы на пыльной дороге. На нём был изломанный доспех — не местный. Лицо скрыто под капюшоном.
— Табылды ма? — спросил кто-то в толпе.
— Жоқ… басқа. Біздің жау емес, бірақ кім екенін білмейміз.
Кто-то из женщин вскрикнул:
— Бұл шпион! Әкелмеу керек еді оны!
Староста деревни нахмурился, поглядывая на Камарсулу, которая уже накидывала на плечи сумку с травами. Она сама не заметила, как подошла ближе.
— Живой. Но ненадолго, — сказала она, присев рядом.
— Я могу попробовать.
— Ты? — скривился старик. — Ты, что травы к ночи шепчешь?
Камарсулу не ответила. Просто посмотрела на воина: бледное лицо, пересохшие губы. Она знала эту рану. Сквозное повреждение в боку, возможно, задело лёгкое. Слишком много крови — слишком мало времени.
— Если мы не поможем, он умрёт до полудня, — тихо сказала она. — А если поможем… возможно, узнаем, кто он. И зачем он пришёл.
Несколько человек переглянулись. Но никто не решился остановить её.
И тогда она кивнула и пошла. Там, где другие увидели угрозу — она увидела пациента.
Камарсулу опустилась на колени у израненного воина. Его дыХан Керейие было хриплым, грудь поднималась с усилием. Рана на боку сочилась тёмной кровью, а запах железа напоминал ей операционные в "той" жизни.
— Тихо… — пробормотала она, отодвигая толпу. — Если не остановлю кровотечение, он умрёт.
Деревенские стояли поодаль, вжавшись в стены, как будто она вызывала не лечение, а дьяволов.
Она развязала свой мешочек, извлекла спиртовую настойку, перемешанную с травами, заткнула рот воина тряпкой и прошептала:
— Прости. Обезболивания у меня нет.
Она сжала нож. Это был не скальпель, но достаточно острый для дела. Сделала разрез, точно по линии межрёберья — и тут же началась паника.
— Ойбай! — закричала старая әйел. — Қара жын! Қара жын!
— Она режет его! Ведьма! Ведьма!
Но Камарсулу не слышала. Она действовала чётко, почти машинально: очистить рану, прижечь, накладывать швы — шов за швом, как в медакадемии, как на практике, как в прошлом, которое всё больше напоминало сон.
Когда всё было закончено, она села рядом, руки в крови.
— Он будет жить, — выдохнула.
Но никто не аплодировал. Никто не благодарил. Деревенские молчали, словно ждали, что воин сейчас встанет мёртвым. Один мужчина шепчет "Астапыралла", другая женщина бросила в её сторону пучок чеснока.
Она посмотрела на свои руки. Чужие руки. И всё затуманилось.
🔮 Зеркальный сон
Этой ночью ей приснился сон — но не как раньше, не как смутный обрывок. Он был кристально ясен.
Она стояла в белой палате. Монотонный звук капельницы. Сумеречный свет через жалюзи. И… она сама — настоящая Камар — лежит на больничной койке в коме, подключённая к приборам.
Она подошла ближе. Руки дрожали. Сердце колотилось.
На тумбочке — плюшевый брелок в виде мозга и блокнот с анатомическими зарисовками. Всё её. Всё настоящее.
Она провела рукой по стеклу между мирами. Холодно.
И вдруг — её "настоящая" Камар шевельнула пальцем. Камарсулу резко отпрянула, как от удара.
Мир содрогнулся. Стены больничной палаты отразились в её деревенской комнате, как в разбитом зеркале.
Она проснулась в поту. В комнате было темно. Но зеркало в углу туманилось изнутри. А в нём — её лицо, с трубкой в носу и пустым взглядом.
🌅 Утро после крови и сна
Утро было серым. Воздух — густым, как будто ночь не ушла до конца.
Камарсулу сидела у очага, добавляя в отвар листья. Руки двигались спокойно, без спешки. Как у человека, который знал, что делает. Но внутри было гудение — будто эхо от того сна ещё звенело в голове.
Рядом, на грубо сколоченной лавке, спал раненый воин. Дышал тяжело, но ровно. Пятна лихорадки отступили. Он жил.
Камарсулу смотрела на него молча.
Когда дверь скрипнула, она не обернулась. Вошёл староста — медленно, будто опасаясь, что шаг лишний, слово неловкое — и она снова что-то сделает.
— Он жив? — спросил он негромко.
— Да, — ответила Камарсулу. Голос её был ровным. — Пока.
— Ты… откуда ты умеешь такое?
Она только посмотрела на него. Ни слова. Ни объяснений.
— Люди боятся, — сказал он после паузы. — Они не понимают. Не любят того, что не понимают.
Она не ответила. Наклонилась над травами, помешала настой.
— Но они видели, что ты спасла его. — Он чуть выдохнул. — Это… что-то значит.
Она тихо сказала:
— Жить — значит.
И снова замолчала.
За окном шептались. Камарсулу это чувствовала. Кто-то прятал у порога обереги, кто-то приносил воду — «на всякий случай». Но никто не входил. Никто не благодарил.
Люди боялись.
Воин зашевелился.
Она повернулась. Глаза его были приоткрыты. Он попытался что-то сказать — хрипло, почти беззвучно.
Она присела рядом, проверила пульс, смочила губы водой.
— Где… я? — прохрипел он.
— В деревне. Тебя принесли с перевала. Был ранен.
Он моргнул, тяжело глядя на потолок.
— Ты… кто ты?
Она посмотрела на него и чуть склонила голову.
— Тот, кто тебя спас.
Он хотел сказать ещё что-то — но снова провалился в сон.
Камарсулу осталась сидеть рядом.
Она не чувствовала себя героем. Не чувствовала себя ведьмой.
Просто — человеком, который видел смерть, знал, как с ней бороться… и которому теперь никто не доверял.
🌿 Воин просыпается — Ерлан
Утро было уже в разгаре, когда раненый снова открыл глаза.
Камарсулу как раз меняла повязку — ловко, без лишнего движения. Его взгляд был осмысленным. Не страх, не замешательство — а контроль. Он скользнул по комнате, на ней задержался чуть дольше.
— Ты… всё ещё тут, — сказал он хрипло.
— Это мой дом, — спокойно ответила она. — Сейчас.
Он кивнул слабо. Несколько секунд смотрел в потолок, потом вдруг спросил:
— Сколько времени я был без сознания?
— Почти два дня.
Он тихо выругался — на чистом казахском, с военным акцентом.
— Остальные? — спросил он. — Со мной были люди?
Камарсулу покачала головой:
— Нашли только тебя. Один пастух наткнулся на следы боя. Кони разбежались. От других — ничего.
Молчание затянулось.
Затем он заговорил медленнее, с осторожной точностью:
— Меня зовут Ерлан.
Я… выполнял задание.
Для Хана.
Он сказал это без гордости. Скорее — как что-то само собой разумеющееся.
Камарсулу ничего не сказала. Но внутри что-то сжалось. Имя "Ерлан" прозвучало как эхо — знакомое, но забытое. Где-то слышала… Может быть, в тех редких письмах от отца. Или от мужа, до того как их... обвинили.
— И ты не простой воин, — тихо сказала она.
Он улыбнулся — почти призрачно.
— Ты не простая знахарка.
Она хотела что-то сказать — язвительное, защищающееся — но он вдруг посмотрел ей в глаза и произнёс:
— Я знаю, кто ты.
Ты дочь Талгата. И жена Саяна.
Дорога к столице напоминала шрам, пересекающий тело степи. Пыльная, прямая, без пощады — такая же, как недавние события. Камарсулу ехала верхом рядом с повозкой, в которой полулежал Ерлан. Он казался крепче, чем несколько дней назад, но движения его были осторожны: рана всё ещё ныла под бинтами.
Тишина между ними была густой. Камар иногда слышала, как он тихо шепчет себе под нос молитвы. Его голос был глубоким, хрипловатым, будто в нём звенели сразу и боль, и долг.
— Сколько осталось? — спросила она наконец.
Ерлан приподнялся на локтях и оглядел горизонт.
— До ворот Ханства — к вечеру. Если не будет засады.
— Засады?
— Те, кого мы ищем, не спят. Враги любят тишину. В ней они прячут свои ножи.
Камар промолчала. Ветер трепал её волосы, мешал сосредоточиться, но в мыслях была лишь одна картинка: как она стояла над телом воина, залитом кровью, и как в её руках привычно легли инструменты, будто она и не покидала ту самую больничную палату… ту жизнь.
Ерлан сидел долго глядя на неё.
Камар напряглась.
— Что?
— Ты лечишь так, как я не видел. Говоришь с тенью в глазах. И руки у тебя не деревенские. Они… привыкли к мёртвым.
Она не ответила. Просто сжала поводья сильнее.
Ерлан кивнул, будто сам себе.
— Но ты спасла меня. Этого достаточно. Для меня. Не для всех — предупреждаю сразу. В столице тебе не обрадуются.
— Я и не жду.
Он усмехнулся.
— Тогда ты умнее, чем кажешься.
Когда ворота столицы распахнулись, Камар ощутила, как её сердце сжалось. За ними — высокий мир, вырезанный из мрамора и стали, из шелков и шепота. Город гудел жизнью, как улей: всадники, купцы, подмастерья, солдаты… Шум и запахи били в нос.
Они ехали по широкой улице, по обе стороны которой стояли здания с резными крышами и занавесями цвета шафрана. Ерлан держался прямо, несмотря на боль, и его взгляд был напряжённым. Здесь он — не раненый, не друг, а генерал. Первый человек Хан Керейа.
— Не смотри по сторонам, — сказал он Камар. — Здесь смотрят в ответ. И не всегда с добром.
Она кивнула и опустила глаза.
У главных врат их уже ждали. Солдаты в черных доспехах, с золотыми шевронами, молча склонили головы Ерлану, и лишь мельком взглянули на Камар.
— Привёл с собой ведьму? — шепнул один другому, но Ерлан остановился и глянул на него так, что тот побледнел.
— Её слово здесь будет весить больше, чем твоя жизнь, если я прикажу.
Никто больше не сказал ни слова.
Тронный зал был высок, как храм. Лучи солнца пробивались сквозь витражи и ложились на белый мрамор. В центре — трон из резного дерева, украшенный драгоценными камнями. На нём сидел мужчина в чёрном халате с широкими плечами, орлиным взглядом и тенью печали в глазах. Это был Хан Керей.
Камар ожидала увидеть властного человека. Но не ожидала… боли. Она ощущалась почти физически — в том, как он держался за подлокотник трона, в том, как не сразу поднял взгляд.
— Ерлан, — сказал он низким, глухим голосом. — Ты жив. Альхамдулиллях.
— Благодаря ей, — ответил Ерлан и указал на Камар.
Хан Керей всмотрелся в неё.
— Твоя фамилия?
— Жоқ. Я Камарсулу. Без рода, без клана.
— Лжёшь. В тебе кровь. Я чувствую.
Молчание.
— Уведи всех. — приказал Хан Керей. Солдаты и советники замерли, но покинули зал.
Они остались втроём.
— Ты дочь Талгата? — спросил Хан. — И жена Саяна?
Камар почувствовала, как дыхание перехватило. Откуда он знал?
— Я видел, как их казнили, — тихо продолжил Хан Керей. — Мой отец дал приказ. Я не успел остановить его. В ту ночь его убили. Я думал — мертва.
— Я… не знаю, как ответить. — Камар чуть дрогнула. — Но я не мертва.
— Ты спасла моего генерала. Этого достаточно, чтобы я выслушал тебя. И… чтобы снять с тебя любую вину.
Он посмотрел на Ерлана:
— Что ты видел?
Ерлан вздохнул.
— Я видел, как она резала меня… Без магии. Без страха. Потом она наложила швы — так, как мы лечим по старым методам, но точнее. Камар… может видеть, как умер человек. Последние его мгновения. Думаю.. Это дар.
Хан Керей встал.
— Я видел много магов. Но не видел, чтобы кто-то заглядывал в смерть.
Он обернулся к Камар.
— Ты нужна мне. Моя империя гниёт изнутри, Камар. Те, кто убил твоих близких — не в могиле. Они здесь. В зале Совета. Они едят за моим столом.
— И что же ваше высочество хочет от меня?
— Я хочу, чтобы ты нашла их. Нашла след. И я повешу каждого.
Камар медленно подняла взгляд.
—Думаю Вам нужен кто-то, кто не боится смотреть в правду. Кто уже был там, где смерть — это просто состояние.
Хан Керей впервые чуть кивнул с уважением.
— Ты такая?
— Обязательно.
🏛 Апартаменты и кабинет
Покои, выделенные Камарсулу, находились в северном крыле Ханской крепости — там, где квартировали писцы, лекари и стражники при дворе. Комната была просторной: стены из гладкого камня, пол устлан коврами, высокое окно выходило на внутренний двор. В углу — умывальная чаша из меди и зеркало в резной раме. Скромно, но чисто. После сырой деревенской хижины — как возвращение в цивилизацию.
Одежду ей выдали тут же: глубокий тёмно-синий халат с длинными рукавами, украшенными серебряной нитью. На груди — знак Чистого Круга: отдел правопорядка при Ханстве. У пояса — поясной набор с травами, ножами и флягой. Для всех остальных она выглядела странно, но для себя — наконец-то собой. И это чувство усилилось, когда она впервые вошла в свой кабинет.
В подземной части Ханского дома, в прохладном каменном помещении с толстыми сводами, находилась её личная лаборатория. Длинные деревянные столы, алхимические весы, пучки сушёных трав на крюках, ящики с колбами, ножами, пилками. Всё как в мединституте. Только вместо неонового света — лампы на масле. Вместо холодильника — ящики со льдом. А в центре — высокий деревянный стол с кожаной подстилкой: морг.