Сумрачье: договор с тенью

Пролог

…На краю мира, где тени шепчутся с духами, а древние договоры скреплены кровью, молодая ведьма платит ужасную цену за спокойствие других. Но когда в её сумрачный край является железный воин с приказом «очистить» всё непонятное, сама тьма начинает шевелиться. Их ждёт вынужденный союз, путешествие в самое сердце мрака и правда, от которой сходит с ума разум. «Сумрачье» — это славянское тёмное фэнтези о цене магии, силе страха и о том, что иногда спасти мир можно, только заключив сделку с самой тенью…

В чаще, на краю Сумрачья, где тень ложится гуще всего, стояла её избушка…

Ей было всего девятнадцать, но за плечами — знание, которое иному не снилось и за сотню лет. Она была худа и невысока ростом, и чтобы казаться внушительнее перед мужиками из деревни, ей приходилось выпрямляться во весь свой рост и говорить низким, нарочито хриплым голосом. Но это помогало мало. Они всё равно видели лишь острые черты лица, слишком бледную кожу да длинные, чёрные, как смоль волосы, что она заплетала в тугую, строгую косу.

Но если бы они осмелились взглянуть в её глаза, то сразу бы всё поняли.

Серые, как осеннее небо перед ливнем, как дым от священных трав. В них светился не по годам старый, усталый ум и та самая пропасть знания, что отделяла её от них — живых, тёплых, простых. В её взгляде читалась постоянная настороженность зверька, что всегда чует опасность.

Одевалась она просто и практично: грубая рубаха, тёмная безрукавка из выделанной кожи, юбка, собранная из кусков ткани. На шее — несколько оберегов: закрученный причудливо корень, гладкий камень с дыркой, пучок засушенных трав. Не для красоты. Каждый что-то значил. Каждый был договором или напоминанием.

Внутри этой юной девушки жили две сущности. Одна — Ведана, знающая, холодная, ведунья, что говорила с духами на их языке и бросала вызов дружинникам. Другая — просто девчонка, что до смерти хотела тепла, простого человеческого смеха и чтобы хоть кто-то увидел за её даром — не колдунью, а Ведану. Ту, что ведает. И от этого одиночества у неё сжималось сердце по ночам.

Но днём она была твёрда. как кремень. Ведь от её знания зависело, взойдёт ли солнце над деревней следующим утром.

ГЛАВА 1, ЦЕНА СПОКОЙНОЙ ВОДЫ

Дым от пылающей на глиняном поддоне полыни стелился по избе густыми, тягучими кольцами. Он выедал глаза, но зато выгонял прочь всё лишнее — и мошкару, и дурные мысли, и навязчивых духов-лизунов. Ведана пальцем водила по поверхности воды в деревянной чаше, всматриваясь в узоры, что слагали на дне опавшие былинки и крупинки земли.

«Опять…» — прошептала она беззвучно.

Стук в дверь прозвучал как гром средь ясного неба. Несмелый, готовый тут же умолкнуть. Человеческий.

— Входи, коль пришёл. Дверь не заперта, — не оборачиваясь, бросила Ведана. Её голос был хрипловатым от дыма и долгого молчания.

В избу вошёл Староста Гремячего Лога, Федосей. Вошёл, сгорбившись, хотя притолока была высокая, и нервно переминая в руках шапку.

— Ведунья… Прости, что потревожил…

— Не ведаешь, так чего ждёшь? Говори, Федосей. У меня спокойной воды про запас не так много, чтобы на визиты вежливые её тратить.

— Водяной… — выдохнул мужик. — Опять беснуется. Мост на кольях шатает, на прошлой неделе тёлку утащил… Теперь… теперь ультиматум выставляет.

Ведана медленно обернулась. Её глаза, серые, как осеннее небо перед дождём, упёрлись в старосту.

— Ультиматум? — она произнесла слово непривычно, словно пробуя его на вкус. — Дедушка Водяник слова такие не знает. Он привык говорить яснее. Чего он хочет?

— Жертвы, — просипел Федосей, опуская глаза. — Живой. К закату. Иначе реку вспять повернёт и всю деревню в болото превратит.

Ведана тяжело вздохнула. Она знала. Знала, что так будет. Люди перестали оставлять ему на закорках у брода молоко и хлеб, перестали уважать старые договоры. А когда он напомнил о себе — попытались прогнать железом и огнём. Глупцы. Со стихией не воюют. С ней договариваются.

— И кого же вы собрались ему отдать, Федосей? — спросила она ледяным тоном. — Дочку свою? Внучку?

Мужик побледнел. — Да что ты, Господь с тобой! Мы думали… деньгами… золотом…

— Он в золоте рыбу ловить будет? — Ведана с презрением фыркнула. — Он дух. Ему нужна жизнь, сила, признание. Не ваша блестящая мишура.

Она отвернулась к окну, за которым уже сгущались сумерки. Она знала, что делать. Нужно было идти к омуту. Говорить с ним. Предложить иной договор. Более страшный, но не требующий человеческой крови. Возможно, ей пришлось бы отдать ему часть своего года жизни, или свою способность видеть сны, или что-то ещё столь же дорогое.

Но пока она размышляла, снаружи донёсся новый звук — гулкий топот конских копыт, бряцание железа и уверенный, жёсткий мужской голос, отдающий приказы: «Осмотреть всё вокруг! Тревоги не поднимать!»

Сердце Веданы сжалось. Не от страха. От предчувствия беды.

Федосей аж подпрыгнул, и шапка наконец-то выпала у него из рук.

— Княжеские дружинники! Это ж они… Ратибор, что ли… Говорили, из стольного града прислан нечисть выводить! — в его голосе был не только страх, но и крошечная надежда. Может, этот железный человек с мечом — то решение, которое им нужно?

Ведана закрыла глаза. Глупцы. Они принесли ему готовую жертву. Себя. И этот Ратибор… его не остановить словами. С ним можно говорить только на языке силы, языке, который он поймёт».

Она резко распахнула дверь своей избушки, чтобы встретить угрозу лицом к лицу. Не девушка, но Ведунья. Не жертва, но защитница.

В сумерках, посреди её заросшего двора, сидя на могучем коне, был он. Ратибор. Его плащ был подоткнут за пояс, обнажая рукоять тяжелого меча. Лицо, ещё молодое, но уже огрубевшее в походах, было неподвижным, как камень. Его глаза, холодные и ясные, оценивающе скользнули по её худой фигурке, по скромной избушке, и в них не было ни страха, ни уважения. Лишь плохо скрываемое презрение ко всему этому «непотребству».

— И что же ты здесь делаешь, дед? И кто эта… дикарка? — его голос был низким и уверенным, как удар камня о камень.

Ведана выпрямилась во весь свой невысокий рост, глядя на него сверху вниз с порога.

— Она, — тихо, но чётко произнесла она, — та, кто сейчас спасёт твоих людей от твоей же глупости, воин. Убирайся с моего порога. Ты пугаешь духов.

Тишина, наступившая после её слов, была громче любого крика.

ГЛАВА 2, ЯЗЫК СИЛЫ

Тишина, наступившая после её слов, была громче любого крика. Даже кони дружинников, словно почуяв незримую бурю, беспокойно забили копытами по утоптанной земле.

Ратибор не двинулся с места. Только его глаза, холодные и ясные, сузились, а пальцы привычным движением легли на рукоять меча. Он окинул её медленным, оценивающим взглядом — с ног до головы, задерживаясь на оберегах на её шее, на следах трав на пальцах. В его взгляде не было страха. Лишь нарастающее, уверенное в своём превосходстве раздражение.

— Глупая девчонка, — проговорил он наконец, и его голос прозвучал тихо, но так, что было слышно каждому. — Ты говоришь с дружинником князя. Убери свою гордыню, пока я не счёл это за оскорбление.

— Оскорбление? — Ведана не отводила взгляда. Её собственные пальцы сжались в кулаки, спрятанные в складках юбки. Она чувствовала, как от этого человека исходит волна горячего, слепого самомнения, и это било по нервам больнее, чем явная угроза. — Ты стоишь на моём пороге со сталью в руках и грозишь мне. Кто здесь оскорбляет хозяина?

— Хозяина? — Ратибор усмехнулся, коротко и сухо. — Здесь нет хозяев. Есть земли, подвластные князю, и есть… сор, который нужно вымести.

Он сделал шаг вперёд. Его люди, двое молодых парней в потёртых кольчугах, нервно переглянулись, но тоже подались за своим командиром.

— Ты говоришь про духов, про какого-то… водяного, — он выговорил слово с откровенной насмешкой. — Я вижу лишь суеверия и страх, которые мешают людям жить. И вижу ту, кто этим страхом кормится.

Ведана почувствовала, как по спине бегут мурашки. Не от его слов, а от чего-то иного. От сгущающейся вокруг них тишины. Лес за её спиной, Сумрачье, замер. Даже привычный шепот листьев стих. Духи наблюдали. И ждали её хода.

— Ты слепой щенок, — сказала она, и её голос внезапно потерял всякую притворную хрипоту, став чистым и звенящим, как лёд. — Ты не видишь клыков волка, пока он не вонзит их тебе в глотку. Ты пришёл сюда наводить порядок? Ты его уже нарушил. Своим железом, своим грохотом и своей глупостью. Дедушка Водяник уже зол. И он требует крови. Он требует жертву. И он её получит. Благодаря тебе.

Ратибор нахмурился. Злость заструилась по его жилам, но где-то в глубине, под слоем уверенности, копошился червь сомнения. Эта девчонка говорила с такой… непоколебимой убеждённостью.

— Я не стану слушать эти бредни, — отрезал он, делая ещё шаг. — Ты пойдёшь с нами. Мы разберёмся без твоих плясок с бубном.

Он протянул руку, чтобы схватить её за плечо.

И в этот миг что-то произошло.

Воздух сгустился, стал вязким, как мёд. Лёгкий ветерок, что играл на опушке, разом стих. И откуда-то из глубины Сумрачья донёсся долгий, пронзительный, леденящий душу вой. То был не волк и не человек. То был голос самой чащи.

Лошади дружинников вздыбились, зафыркали, забились в стороны. Люди побледнели, судорожно хватая поводья.

Рука Ратибора замерла в сантиметре от плеча Веданы. Он не отвёл от неё взгляда, но в его глазах мелькнуло нечто новое — инстинктивный, животный страх.

Ведана не пошевелилась. Она лишь подняла подбородок.

— Это не я, — тихо сказала она, и в её словах не было торжества. Лишь холодная констатация факта. — Это Сумрачье. Оно не любит, когда на его пороге угрожают тем, кто с ним в ладу. Ты говорил на языке силы? Он тебя услышал. И ответил.

Ратибор медленно, очень медленно опустил руку. Его лицо стало каменным, но мышцы на скулах нервно подрагивали. Он обвёл взглядом замерший в неестественной тишине лес, его непроглядную, враждебную темноту.

— Что… что это было? — прошептал один из его молодых воинов, с трудом удерживая взбесившегося коня.

— Предупреждение, — ответила Ведана, всё так же глядя в глаза Ратибору. — Первое и последнее. Убирайся. Пока можешь. Или твоё железо не спасёт ни тебя, ни твоих людей.

Она видела борьбу в его глазах. Ярость униженного воина. Страх перед неведомым. И первые зёрна сомнения в той картине мира, что он знал.

— Я… вернусь, — сквозь зубы выдавил он. Это не была угроза. Это была констатация факта. Признание того, что битва не проиграна, но это поле ему не принадлежит.

— Возвращайся, — парировала Ведана. — Но в следующий раз сними железо с себя. Оно здесь только мешает слышать.

Не сказав больше ни слова, Ратибор резко развернулся, отдал короткую команду. Дружинники, всё ещё бледные и растерянные, развернули лошадей и двинулись прочь от избушки, от леса, от этой странной девушки, которая говорила с тишиной, а тишина отвечала ей.

Ведана стояла на пороге, пока звук копыт не растворился в вечернем воздухе. Только тогда она позволила себе выдохнуть. И задрожать. Вся её бравада ушла, оставив лишь пустоту и леденящую усталость.

Она повернулась к уже почти тёмному лесу и тихо, как благодарность, сказала:

— Спасибо, Дедушка.

Из чащи донёсся лишь шелест листьев — то ли в ответ, то ли просто ветер наконец решил снова задышать.

Она знала, что это только начало. Ратибор вернётся. И водяной ждёт. Цена спокойной воды ещё не уплачена. И платить, как всегда, придётся ей.

ГЛАВА 3, ДОГОВОР С ОМУТОМ

Тишина, что осталась после ухода Ратибора, была иной. Гнетущей, звенящей, полной невысказанных упрёков. Сумрачье выразило своё недовольство, но помощь его была не бескорыстна. Лесой всегда вёл свои игры, и его интересы редко совпадали с людскими. А теперь ей предстояло идти на берег. Туда, где вода чёрная и неподвижная, как зеркало мёртвого неба.

Войдя в избу, Ведана позволила себе несколько мгновений просто постоять, прислонившись лбом к прохладному косяку двери. Внутри всё ещё витал горьковатый дым полыни. Ей девятнадцать. Всего девятнадцать. А на её плечах — тяжесть, от которой сгибаются спины стариков. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Боль помогала прогнать жалость к себе.

«Нет времени, — подумала она про себя. — Нет времени».

Ведана двинулась к дальнему углу, где стоял грубый деревянный сундук, оставшийся от Арины. Откинула крышку. Внутри лежало небогатое наследство: связки трав, зашитых в холщовые мешочки, несколько кривых свечей из жёлтого воска, горшочек с густой, тёмной смолой и… «плетёный пояс».

Он был старый, потемневший от времени, сплетённый из льняных нитей и конского волоса. В него были вплетены рыбьи кости, птичьи коготки и три синих камня-гладыша, найденных в русле реки. Пояс для разговора с Водяником.

Сердце ёкнуло. Она знала, какую цену он может запросить. Последний раз, когда старуха Арина надевала его, чтобы уговорить его не топить лодку с рыбаками, она на три месяца потеряла обоняние. «Пустяки, детка, — хрипела тогда Арина, — главное, не давай ему больше, чем можешь отдать. Он хитёр. Он будет выпрашивать самое дорогое».

Ведана сняла свою простую кожаную безрукавку, надела поверх рубахи старую, выцветшую наволочку, вышитую знаками воды. Потом обернула вокруг талии пояс. Камни холодно легли на кожу.

На пороге она взяла плетёную корзину. Положила туда краюху чёрного хлеба, щепотку соли и глиняную бутыль с молоком. Не подношение. Не взятка. Это было «напоминание». Напоминание о старом договоре, о том, что люди и духи когда-то жили душа в душу.

Дорога к омуту вилась по краю Сумрачья. Сумерки окончательно победили день, и в лесу стало не просто сумрачно, а темень. Воздух остыл, зато запахи обострились до боли: влажная глина, гниющие водоросли, медвяный дурман цветов, растущих у воды.

Омут был недалеко. Река в этом месте делала крутую петлю, подмывая глинистый берег, и вода закручивалась в медленную, ленивую воронку. Поверхность была гладкой, маслянистой, чёрной. Казалось, загляни в неё — и увидишь не отражение, а другую, перевёрнутую вселенную.

Ведана остановилась в трёх шагах от воды. Поставила корзину на землю. Руки дрожали, и она с ненавистью сжала их снова в кулаки.

— Дедушка Водяник, — голос её прозвучал тихо, но чётко, нарушая мёртвую тишину. — Хозяин вод. Пришла поговорить. Выслушай.

Вода не шелохнулась. Тишина стала ещё глубже.

— Люди глупы. Они забыли договор. Они не чтут тебя. Но ты же знаешь, — она сделала шаг вперёд, — что не все они плохи. Среди них есть дети. Есть старики. Они не виноваты, что к ним приехал железный глупец.

На поверхности воды вдруг лопнул пузырь. Потом ещё один. Как будто кто-то глубоко внизу тяжко вздохнул.

— Он не отдаст тебе живую жертву. А если и отдаст… гнев твой падёт на них. И тогда князь пришлет не пятерых, а пятьсот таких железных глупцов. Они не уйдут. Они будут рубить лес, спустят воду из твоего омута, засыплют его камнями. Ты останешься без дома. Мы все останемся без дома.

Из глубины, медленно, словно просыпаясь, поднялась тень. Сначала это было просто тёмное пятно. Потом оно обрело форму — огромной, расплывчатой фигуры с плечами водолаза и пустыми глазницами, в которых тлели два зелёных огонька. Вода стекала с неё ручьями, не делая её четче.

Голос прозвучал не в ушах, а прямо в сознании, низкий, булькающий, полный воды и старой обиды.

«Мне… надо… МНЕ… ПОЛОЖЕНО»

Ведана сглотнула комок в горле. Самый страшный этап начинался. Торг.

— Я знаю, Дедушка. Положено. Но разве кровь глупца сладка? Разве сила его сильна? Я принесла тебе иное. Не жизнь… а память. Хлеб, соль, молоко. Вкуси. Вспомни.

Она вынула из корзины хлеб, разломила его и бросила половинку в воду. Буханка исчезла бесшумно.

«СЛАБО… ЭТО… ДЛЯ МАЛЫХ ДУХОВ… МНЕ… НУЖНА… СИЛА»

— Я могу дать тебе силу, — сказала Ведана, и сердце её заколотилось, как птица в клетке. — Мою. Год из моей жизни. Возьми. И оставь деревню в покое.

Зелёные огоньки в глазницах тени сузились, словно присматриваясь.

«ГОД?.. СМЕШНО… ТВОЙ ГОД… КАПЛЯ В МОРЕ… ТЫ… МАЛА… ДАЙ ТО… ЧТО ДОРОГО… ДАЙ СВОЙ СТРАХ»

Ведана замерла. Страх. Он просил не годы, не волосы, не голос. Он просил её способность бояться. Ту самую, что заставляла её сердце сжиматься, а руки — леденеть. Ту, что поддерживала её жизнь.

— Без страха я умру, — прошептала она. — Я не увижу опасность.

«НЕТ… УВИДИШЬ… ГЛАЗАМИ… НО СЕРДЦЕ… НЕ ЗАЗНОБИТ… СТАНЕШЬ… ХОЛОДНЕЕ… СИЛЬНЕЕ… МНЕ… ЭТОГО ДОСТАТОЧНО»

Это была ужасная цена. Стать ещё холоднее. Отрезать от себя последние остатки той нормальной девчонки, что может испугаться и убежать. Стать настоящей ведьмой, без трепета и сомнений.

Она посмотрела на чёрную воду. Вспомнила испуганные лица дружинников. Вспомнила упрямое лицо Ратибора. Вспомнила Федосея. Глупые щенки. Кто ещё их защитит от них самих?

— Ладно, — выдохнула она, и в груди что-то оборвалось, уступив место ледяной пустоте. — Бери. Бери мой страх. Но дай клятву. Оставь деревню. И отведи свою воду от их полей.