Свадьбы не было. И не будет!

Пролог

— Маргаритка… — в мельтешащих перед глазами цветных пятнах вижу женский силуэт, приближающийся ко мне. Из-за льющегося позади девушки света, проникающего в мою палату через распахнутые двери, кажется, что её образ нереален. Слишком волшебный, мистический, зовущий, ангельский… — Рит…

— Некисло тебе Громов голову отбил. — ангельское создание заговаривает со мной голосом хорошо знакомой мне стервы.

И правда… Откуда здесь Маргаритке взяться? Никогда мой цветочек меня не простит. Не после того, что мы с Линой сделали.

— Лина, чёрт… — выдыхаю и пытаюсь прижать к себе только что вправленную руку. Перед глазами всё плывёт. — Сколько нам здесь ещё торчать?

— Снимков твоей бестолковой и бесполезной головы дождёмся и… будем посмотреть. — та, кому я довольно давно доверил свою карьеру, репутацию и популярность, хмурит светлые брови. Почти такие же, как у моей Риты… Только напомаженные, слишком объёмные.

У моей?

У моей Риты?

А Лина права. Громов мне здорово навешал. Мой первый нокаут. Первый бой и первое поражение, после длительного перерыва, восстановления после травмы и громкого возвращения на ринг.

Я знаю, что мне конец. Лина имеет право злиться. Я сам жил мечтами о возвращении в бокс, заставлял жить ими и её. Заставлял пахать, пиарить меня как боксёра и разгонять волну о моём возвращении снова и снова… Никого не слушал. А ведь она предупреждала. И не только она…

Что-то много мыслей о Маргаритке. Слишком много.

Прочь! Нельзя!

— Конец тебе, Медаев. И мне конец. — глухо заговаривает она. — Полтора года… Я такая идиотка, каких ещё поискать. Если ты сейчас хотя бы пикнешь о ещё одной попытке, о реванше… я тебя убью к чёртовой бабушке. Закончу то, что Громов недоделал. Ты уж прости мне мою несдержанность, но меня это дерьмо уже здорово достало. Не одно, так другое… — молчу. Ловлю особо крупные пятна перед глазами и позволяю ей выговориться. Она больше моего пахала — это чистая правда. Имеет право злиться, орать и сокрушаться столько, сколько посчитает нужным. Но следующие её слова заставляют грудную клетку болезненно заныть. — Когда у нас всё началось, всё было нормально. Вообще не так, как последние полтора года, Паша. После реалити, этой Риты, вашего расставания… У меня такое чувство, как будто ты перестал видеть во мне меня. Перестал видеть даже своего агента. Эта деревенская идиотка что-то в тебе сломала. Никогда, ни за одним мужиком я не вытирала сопли и не ходила за ним сердобольной мамочкой. Тебе, походу, такая дурочка и нужна. Зря мы её слили… Сидела бы у тебя дома, варила бы тебе борщи, гладила бы твои рубашки, носила тапочки в зубах, в рот бы тебе заглядывала, смотрела на тебя влюблённой собачкой, а мы бы как раньше уходили время от времени в отрыв и… И всё было бы хорошо. — она вздыхает. Откидывает водопад светлых волос за спину и упирается руками о подоконник. — Может, она бы и изменила что… Не было бы сейчас этого позора. Столько времени готовиться к твоему возвращению, столько сил положить на этот бой и так облажаться… Я не знаю, Медаев… Это край. Это конец.

— Конец. — глухо повторяю, трогая онемевшую рожу пальцами. — Край… Да и ладно.

— Ч-что?

— То. — хмыкаю. — Если мне закрыта дорога в бокс, это не значит, что она закрыта в сам спорт, Лина.

— Ты не понял. — стучит коготками по подоконнику, — Тебе, может быть, и конец как боксёру, но я говорю о том, что устала. Не понимаешь? Между нами всё кончено, Паш. Как мужчина ты перестал меня интересовать уже года как пол… Как проект… Согласись, во всём, что касается работы, тебе не в чём меня упрекнуть. Ничего личного, Паш. Только бизнес. Ты давно уже не приводишь спонсоров и являешься убыточным проектом. Я не хочу начинать всё сначала, даже в твоём новом амплуа. Я пыталась. Вспомни то реалити, куда я тебя чудом пропихнула. А вся эта история с Ритой. Ах, звезда бокса и деревенская девчушка — вы разрывали. Моя идея, моя организация…

Не выдерживаю:

— Да, всё твоё, вот только мудаком оказался и остался только я, Лин.

— И это было абсолютно твоё решение. Я его поддержала только потому, что интерес к вашей паре начал падать.

Не пойму, мне конскую дозу успокоительного вкололи? Обычно наши с Линой споры слышны на ближайший километр, а тут… Желания выяснять что-либо… Нет. Нет его. Нет вообще никакого желания.

— Я тебе скинула на почту некоторые контакты других агентов, к которым ты можешь попробовать обратиться, но предупреждаю сразу, там всё наудачу. Ты проблемный, взрывной, дурной и неуправляемый. Возможно, среди них найдётся тот, кто будет готов с тобой поработать.

— Хорош уже пыль на вентилятор накидывать. — пытаюсь заставить себя разозлиться, но внутри так спокойно, что даже кажется, будто бы пусто. — Иди уже, Лина. Давай, вперёд своими длинными и стройными ногами… на встречу к новым беспроблемным проектам. Я же прекрасно понимаю, почему ты этот разговор завела. Слухи давно ходили, что ты к Ковалёву подобраться пытаешься. Видимо, выгорело, вот и сливаешь меня. За всё, что ты делала, ты получала некислые бабки. Я тебе ничего не должен, ты мне ничего не должна. Всё! Спасибо, Лина. До свиданья, Лина!

— Я дождусь… — заикается она.

— Не надо ничего дожидаться. Ты мне не мамочка! Сам справлюсь. Уходи. Чёрт его знает, чем меня накачали, но рано или поздно это перестанет действовать, и я выйду из себя. Сейчас уходи.

Глава 1

— Золотой ребёнок. Зо-ло-той. — напеваю себе под нос, отходя от манежа.

Мне повезло, Варюшка — чудо, а не ребёнок. Днём спит хорошо, ночью спит хорошо, плачет не так, что окна дрожат, — как Маринкина Вика концерты давала, — с прикормом всё отлично, с прогулками супер, с играми…

Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить!

Стучу по столу, войдя в светлую кухню.

— Ты чего? — Маринка с патчами под глазами оборачивается ко мне, держа в руках чашку кофе. — Я уже подумала, припёрся кто-то. Испугала. Чего стучала-то?

Не говорить же подруге, что я наших дочерей сравнивала и на свою никак не нарадуюсь?

— Да так… Просто. Чтобы не сглазить.

Да, так распорядилась судьба, что мы с Варюшкой живём у Марины дома. Но мы не нахлебники, вовсе нет. Честно платим по счетам, аренду, хоть Маринка и противится, но я всегда что-то такое, эдакое в дом покупаю, если она совсем уже наотрез отказывается с нас деньги брать. У Марины дочь на три года старше моей. Уже большая мадемуазель. В сад ходит. Нам об этом ещё мечтать и мечтать. Что касается личной жизни… здесь нам обеим с Маринкой не повезло. Не знаю, даже кому больше, потому что Маришка родила от женатого, правда, богатого, а я… А я родила от Медаева… Для себя я родила, в общем. Нормально мы живём. Вот такой вот большой женской компанией. Нам никогда не бывает скучно. В моём положении вообще грех на что-то жаловаться.

— М? — мычит подруга. — Кого это там принесло? Мой тачку сменил, что ли?

Без особого интереса я выглядываю в приоткрытое окно, а там… кошмар всей моей жизни.

— П-паш-ша…

— Паша? — хмурится подруга. — Твой, что ли?!

Да ну, разве такой, как Медаев, может быть моим? Нет, не мой. И не был им никогда. Линин…

— Стоять, подруга, — Маринку передёргивает в тот момент, как Паша бесцеремонно отпирает калитку в наш двор, — А как он узнал, что вы у меня живёте? Ты что, к этому кабачку вернуться решила?

— Кто? Я? — сердце грохочет, собственный голос едва слышно. Ах, если бы… Кому я нужна? — С чего ты вообще взяла, что он ко мне? Я ему точно твой адрес не давала! Да и когда бы? Я, как ушла от него беременная, точнее, как он меня вышвырнул из своей красивой жизни, так ни разу с ним и не общалась. Дом-то твой!

— Да я его только на картинках в интернете видела! И то, потому что ты в него влюблённая была! Что ему у меня делать?

— А у меня? — начинаю злиться. Неужели моя единственная подруга думает, что после подобного я могла бы спокойно дышать одним воздухом рядом с этим человеком? — Если бы я хотела, чтобы он ко мне заявился и узнал о Варе, я бы, знаешь ли, к нам в посёлок вернулась! — внутри ураган, а язык показать хочется, будто мне лет восемь. — Ты пойдёшь открывать.

— Да сейчас же.

— Да-да, Марин, ты. Дом твой, ты хозяйка.

— Тогда никого нет дома. — припечатывает воинственная брюнетка, дёрнув занавеску на окне. — Всё. Постучит и уйдёт, раз уж мастак по чужим дворам шляться.

На эмоциях я остервенело киваю. Часто, долго, пока до меня не доходит следующее:

— Погоди… Как это постучит? А если Варьку разбудит? Тогда мне вообще… — с шумом сглатываю, вспоминая, какой Медаев в гневе, — Крышка.

— Ох и наивная, Ритка. — тихонько стонет Марина. — На тебя ни слов, ни зла нет. Давай представим… — слышится стук во входную дверь. Мы обе вздрагиваем, будто над нашими головами пули свистеть начинают. — Чисто теоретически мы, конечно же, можем представить, что твой Паша стал мудрее, умнее, взрослее и серьёзнее. — едва слышно шепчет. — Сгрыз себе все локти и решил тебя разыскать, чтобы вернуть. Уж не знаю, как это делается, в сериалах и книгах этому мало внимания уделяют, но полагаю, что где-то там, рядышком с твоим адресом или номером телефона, скорее всего, находятся и Варькины данные, Рит. Как людей ищут? Вот ты знаешь?

Я качаю головой на чистом автомате.

— Вот, и я не знаю. Может, всё вообще не так было.

— А… а как? — облизываю пересохшие губы и вся обращаюсь вслух. Кажется, Медаев стучать перестал. Может, он мне вообще привиделся?

— Наоборот. — шипит Маринка, отдирая из-под правого глаза золотистый патч. — Может, он о дочери узнал, вот и тебя нашёл.

— А как узнал-то?

— Есть у меня несколько вариантов… Десятков.

— Чего? Чего десятков?

— Несколько десятков вариантов. Пузатую девку так же сложно заметить какому-то вашему общему знакомому, да? Там, знаешь, как иногда бывает… ууу… — любительница мелодрам и любовных романов страдальчески глядит на меня. Видимо, уши мои жалеет. Мне как-то не хочется слушать эти несколько десятков вариантов. — Чего тихо так, не пойму… — Марину тоже настораживает тишина. — Он у тебя замки вскрывать не умеет?

— Он мне сын родной, что ли? Откуда я знаю, умеет он что-то или не умеет?! Мы и года вместе не прожили, Марин! Знаешь, как тошно и страшно, а ты со своими… — замолкаю недоговорив. Стук повторяется. На этот раз он громче и быстрее. И ему вторит громкий, до боли знакомый голос Паши.

— Рита, ты точно должна быть дома. Открывай.

Глава 2

Руки ходуном ходят. Ноги не отстают. Правая почему-то прямо-таки дёргается. Своей жизнью живёт.

Как в замедленной съёмке, проворачиваю ключ в замочной скважине, тяну на себя отчего-то расшатанную ручку, что под моими пальцами трясётся и гремит, тяну на себя дверь… Вдох. Замираю.

Какая девушка не мечтает утереть нос своему бывшему? Иногда я тоже фантазировала, как он увидит меня при полном параде, с красиво уложенными волосами, в роскошном платье, с идеальным макияжем, непременно на каблуках и непременно в толпе. Ахнет, конечно же, при виде меня. Его сердце быстрее забьётся, в его голове и глазах бесенята непременно решат, что я хороша, неотразима, неподражаема…

Но вот стою в кремовой, растянутой футболке, в легинсах, с заколотыми крабиком на затылке уже как два дня немытыми волосами, без грамма косметики, в домашних, пушистых тапках, от которых Варька балдеет, — особенно когда я в них перед ней вытанцовываю, — и вижу тень Медаева. Не буквальную, конечно же.

Мне прекрасно видно его волевое, по-мужски притягательное лицо, квадратный подбородок, крупноватый нос, с горбинкой, разумеется, губы, которые мне когда-то так нравилось целовать, а в груди вьюга свищет.

Чего я боялась всё это время?

Дурочка.

Не знаю, что читается на моём лице, но у Паши явный ступор.

Сама не замечаю, как уголок губ дёргается в нервной и кривой усмешке.

Ах да, они же с Линой столько бабла и сил в меня вбухали… Всё пытались под конец наших отношений из меня слепить фифочку, которую не стыдно в их великое общество вывести. Шмотки, цацки, бесконечные визажисты и мастера по женской, конечно же, красоте.

Неужели думал, что я на это повелась и этим прониклась? Ждал цацу-королеву? Разочарован?

— Пора бы уже что-то сказать, Медаев. — не узнаю свой голос. Он звонкий, как звон бокалов, и едкий, как сигаретный дым. — Какими судьбами?

Его правая бровь… Та самая, зараза, по маленькому шраму над которой я так любила проходиться подушечками пальцев…

Прочь! Нельзя! Никаких воспоминаний!

Нет Медаева! Тень его есть. Павла Медаева я никогда и не знала!

— Здравствуй, новая и грубая Рита. — он собирается. Правая бровь прекращает движение вверх. — Давно не виделись.

Это так банально, что даже злит. Пусть уже говорит, зачем пришёл, что он знает, и проваливает на все четыре стороны!

Я в долгу не останусь, верну ему те же слова, которыми он меня из своей жизни вышвырнул.

Да!

Да, так и поступлю!

Не струшу! Не дрогну!

Плевать мне на то, что он знает. Он моих чувств не щадил… Почему я с его считаться должна?

— Неловко… — почему-то он хмурится. Я думаю, он злится, потому что его бесконечные образы в голове в очередной раз не совпали с реальностью. Так было, есть и будет. Такой он сам. Медаев наверняка ждал, что я ему на шею брошусь или улыбки дарить буду, как его эти… Прости боженька, не буду даже мысленно выражаться! Паша всегда от людей чего-то ждал. Стратег недоделанный. Люди ещё подумать не успели, а он уже планы настроит, их поступки напророчит… — Ты говорила, что твой отец мёртв. — звучит то, что даже мой мысленный голос заставляет смолкнуть.

Дрожь возвращается. Непонятно, исчезала ли она вообще, или просто стала слабее, но меня потряхивает не по-детски.

По себе чувствую, выдаю себя с потрохами. Взгляд перепуганный, по Медаеву, по двору мечется, дыхание сбоить начинает, в горле будто моток колючей проволоки… Кошмар!

Всё, конец моей браваде. Дала слабину. Такие, как Паша, это всегда чувствуют. Чувствуют и пользуются этим!

Не ошибаюсь.

— Должанский здесь неподалёку, в гостинице. Он хочет тебя видеть. — с мерзкой ухмылочкой “бьёт” под дых каждым словом.

Мне больно. Больно физически. Грудь весом в тысячу тонн давит. Боли так много, что я тону в ней.

Уж не знаю, как Медаев связан с моим папашей, но ситуация такая, какую Маринке по экрану плазмы точно не покажут.

Рыдать хочется. И от смеха, и от боли, и от собственной глупости.

Да ну… Бред такой.

Нафантазировала себе, что он меня искал… Плевать ему на меня! Боялась, что он узнал о Варьке, опасалась его реакции и намерений… Плевать ему на меня! Пора себе это уже зарубить на носу — ему просто плевать на меня!

Я умудрилась к своему двадцати одному году втюриться в звезду бокса, в звезду абсолютно дурного и сумасшедшего реалити, по глупости организаторов которого одну из локаций разместили на окраине нашего посёлка… Боже, я жила им, я дышала им, надышаться не могла… Я просто полюбила морального урода, который не стоил ни одной моей слезинки, который ни минуты со мной не был настоящим! Приняла, полюбила, отдалась, подстроилась… забеременела и ушла тихонько внутренне разлагаться, пока были силы сохранить хотя бы часть себя. Родила ребёнка, открыла дверь этому “звёздному” мужчине, а он не за мной пришел, не за дочерью… Он, блин, про папашу моего спрашивает. Нет, как тут не смеяться? Как сердцу в груди не замирать и не ныть?

Глава 3

Плач бьёт по ушам. Громкий, отрезвляющий, переворачивающий всё внутри меня. Никогда ещё моя дочь так громко не плакала!

Паника захлёстывает. Только и успеваю, что взглянуть в округлившиеся глаза Медаева, перед тем как захлопнуть за собой и перед его носом дверь. Страх деморализует. Тишина вообще оглушает!

С чего бы? Не галлюцинации же у меня? Варька плакала! Точно-точно!

— Тише-тише, яжмать. — тихонько посмеивается над перепуганной мной, влетевшей в нашу комнату, Маринка. — Приснилось, наверное, что-то. Захныкала. На бочок перевернулась и опять уснула. Всё в норме.

Впиваюсь глазами в манеж. Долго смотрю немигающим взглядом на спящую дочь и всерьёз начинаю сомневаться в своём здравомыслии.

Всё? Кукушечка кукукнула совсем?

Сердце тарахтит как обезумевшее. А не с чего! Вот не с чего ему тарахтеть! Спит Варька, прекрасно спит, на бочку спит, без любимой соски даже!

Это… что получается, я сама себя до такого состояния довела? Из-за Медаева, проклятущего, мне стало казаться, что моего ребёнка здесь чуть ли не убивают?

Какой позор…

Какой кошмар!

Паша!

Блин!

Чёрт!

Глазка у нас на дверях, разумеется, нет. Приходится подглядывать в окно на кухне, чтобы примерно прикинуть, свалила эта ошибка пошлого или нет. А она не свалила! Ошибку не вижу, зато вижу машину, припаркованную под калиткой, и совсем не вижу, чтобы в ней кто-то сидел или к ней кто-то спешил.

Ну ты смотри, а!

Как вообще можно быть настолько бессовестным человеком? Любой другой уже бы понял, что нужно просто уйти. Уйти! Это очень просто на самом деле. Просто берёшь и уходишь, поочерёдно ноги переставляешь…

— Ритка, ты как? — Маришка появляется за моей спиной и ободряюще сжимает моё плечо. — Дверь, смотрю, не выносит… Нормально прошло?

— Да если бы прошло… — выдыхаю, тряхнув головой.

Подруга и будущая кума по совместительству следит за моим взглядом и издаёт протяжное: «о-о-о-о-о».

Вот мне и о-о-о-о-о!

— Со мной пойдёшь. Покиваешь в нужный момент.

Маринка с готовностью кивает, в образ тут же входит и двигается следом за мной на выход из дома. За что спасибо ей большое!

Я переступаю порог первой. До Медаева всего шаг остаётся. Можно будет попробовать привстать на цыпочки и в упор заглянуть в его бессовестные гляделки. Может, изменилось что? Может, я подросла? Раньше не доставала… не хватало моего роста.

— В общем, Медаев, хозяйка дома, половину которого я арендую, очень сильно переживает, что такой экземпляр… с отбитой головой здесь долго ошивается. — киваю за спину. — Я считаю, что ты достаточно мне принёс проблем. Заверь Марину Витальевну, что больше ты здесь не появишься…

— Там ребёнок плакал? — вижу, как его плечи в футболке-поло расправляются, как руки исчезают в карманах тёмных джинсов, а ноги едва уловимо качаются. С пятки на носок переступает, взглядом меня прожигает…

Неужели помнит?

Нужно что-то сказать. Это так же просто, как и уходить. Нужно всего лишь открыть рот!

— Моя младшая дочь. Её испугали ваши разговоры. — как нож в спину вонзается ложь от самой близкой моей подруги. — Вы, наверное, не заметили… — цедит Марина, выступая вперёд и складывая на груди руки, — А может быть, просто привыкли так разговаривать, но мы здесь такой тон не приемлем! У меня… дети! — аж нос задирает, ничуточки не боясь Пашу.

Я восхищена.

— Фу-ух. — готова поклясться, что впервые вижу неподдельные эмоции на лице Медаева. И они мне не нравятся!

Что это за «фу-ух»? Откуда в нём взялось столько облегчения и радости? Даже не слово, так, выдох, а смысл такой, что гляделки его бесстыжие выцарапать хочется!

Что за «фу-ух»?! Да что он вообще знает о детях, чтобы здесь… фухкать, понимаешь ли?! Он их только на экране где-нибудь видел! Да у него даже друзей нет семейных, одни лоботрясы и прожигатели жизни!

Нет, что за «фу-ух» такой?! Может, ему всё-таки сказать, что он на родную дочь тут фухкает?!

Маринка отчего-то бледнеет и посылает мне глазами какие-то сигналы. Не могу их распознать. Не могу сконцентрироваться. Меня это «фу-ух»… да оно меня на запчасти разбирает!

Гадёныш такой, а!

— Я просто подумал, — начинает говорить Паша, — Ну… — запинается. Эмоции сменяются на его лице слишком быстро, чтобы обращать на них внимание. К тому же это бессмысленно. Это же Медаев — лживая скотина. Он что угодно отыграть может. — Проехали, в общем. — подбирается. — Рита, я бы всё же хотел вернуться к нашему разговору о твоём отце. Было бы просто замечательно, если бы прекрасная Марина Витальевна позволила нам это сделать… наедине. У вас там дочь одна не скучает? Вы производите впечатление хорошей матери. Не поранится там девочка, не покалечится?

Вот! Вот в этом вся его мерзкая тактика и заключается. Вроде и похвалить, комплимент сделать, от земли оторвать, а потом припечатать что-то такое, чтобы с небес на землю бам-с и в голове «виу-виу». Хамит, сволочь. Ещё как хамит. Зубы заговаривает.

Глава 4

Павел Медаев

Маргаритка, конечно… м-да… Знал, что ей будет хреново после нашего расставания, но чтобы настолько? Что она вообще здесь делает? Вернулась бы в свой посёлок, ей там какую-то компенсацию обещали за дом, который сгорел при лесном пожаре, да и Лина её точно не с пустыми руками отпустила. Не с компенсации, так с отката бы прикупила себе домик какой-то, зажила бы в своей привычной среде...

А привычной ли?

Та же Лина, будь она неладна, профессионал высшего класса, оказалась не так-то и хороша. Маргаритка моя дочерью Должанского оказалась. Далеко не бедного человека. Очень небедного.

Так и подмывает набрать этой стерве и указать ей на её промах. Просто чтобы было, чтобы знала, что не так уж она и старалась, не так уж выкладывалась. Но вместо этого набираю Должанского. Сергея Леонидовича нужно предупредить.

Не нравится он мне. Мутный тип. Столько лет о нём почти никто не слышал и не вспоминал, а последний год прямо чел разрывает новостные полосы. Оно понятно, из-за бугра попёрли. Многим моим соотечественникам там сейчас кислород перекрывают, но не многим судьба так благоволит по возвращении на Родину.

Один спорткомплекс, другой, залы, реабилитационные центры, в Маргариткиом посёлке собрался целый пансионат отгрохать для детей с ДЦП. Мутный тип, очень мутный. Но нужен мне, чёрт бы его побрал.

— Да, мой несостоявшийся зять. — на четвёртый гудок в динамике слышится насмешливый голос старого пердуна. Угорает с меня тип на старости лет. Он с этими же словами ко мне домой со своей охраной заявился… со своим щедрым предложением. — Как прошло? Не сильно досталось от сбежавшей невесты?

Удавил бы гада, но нельзя.

— Отлично прошло. — хоть так утру ему нос. — Пришлось пообещать, что я привезу её обратно. Но она приедет.

Цель достигнута. Живо представляю себе его вытянувшуюся рожу.

Держу паузу, наслаждаясь мимолётным триумфом, отпуская своё воображение на волю.

— Поверю, когда дочь перед собой увижу. — старик выходит из ступора и гремит всё ещё сильным и до жути раздражающим, властным голосом.

Вздыхаю, отпирая дверь машины. Падаю на водительское сиденье и на выдохе произношу:

— Но есть небольшая поправочка…

— Что за поправочка?

— Для того чтобы привезти её к вам, пришлось сказать, что вы умираете. На вас легенда, чем вы там болеете, чтобы наверняка от этой болячки люди в гробу быстро оказывались. Я в этом не секу. Моё дело маленькое…

— Гадёныш. — шипит, смеясь, Должанский. Мне почему-то какая-то похвала в его голосе мерещится. — Мы не так договаривались…

А вот здесь уже опасно.

— Такие мои методы. — заявляю, разглядывая подозрительно дёргающуюся занавеску на одном из окон дома. Её точно не ветер так колышет. Соседняя не шелохнётся даже. — Мы их не обсуждали. Я должен был её привезти, я привезу. Сделка закроется.

— Да, о твоих методах я наслышан. Но не думал, что ты окажешься настолько глуп, чтобы пытаться со мной в эти игрульки играться.

— Никаких игр. — в голос пробираются стальные нотки. — Я повторяю ещё раз, свою часть уговора я выполню. Маргарита скоро будет у вас. Спорткомплекс мой! Даже не думайте соскочить.

— Смело, мой несостоявшийся зять. Смело и глупо. — ухмыляется Должанский. — Ну-у, твой так твой. Ты только дочь мне привези, а то пока я от тебя один бабский трёп вынужден выслушивать. Не при ней же ты соловьём заливаешься о своих выполненных условиях нашей сделки?

— Привезу. Она собирается…

— Собирается или захлопнула перед твоим носом дверь?

Нет, перед моим носом она, конечно, дверь захлопнула… Да ну, нет. Я видел лицо Маргаритки. Она там чуть в обморок не хлопнулась. Да и не зря же она спросила, привезу ли я её быстро обратно?

Чёрт бы побрал этого старого хмыря. Вот зачем он мне лишних тараканов в голову подселил? Мне своих не хватает, что ли?

Рита ведь и правда не говорила, что поедет, не просила её ждать. Я сам так понял, сам так решил…

Чёрт!

— Собирается. — цежу сквозь зубы.

— В дом, стало быть, не пригласила. — усмехается чему-то, делясь со мной своими наблюдениями. — С чего бы это? — слышу какую-то издёвку в его голосе, но на провокацию не ведусь.

— С того, что это я! Я вас предупреждал, что действовать через меня — самая отстойная идея из всех!

— Не пойму, о чём ты? И двух минут не прошло, как ты сказал, что дочь скоро будет у меня… — издевается старый пердун.

— Будет! Ждите! Хотя… не ждите просто так! Готовьте документы.

Сбрасываю вызов и сжимаю телефон в руке. Неужели Должанский прав? Я же видел, как её задела новость о скорой смерти своего отца… Не мог я так тупо ошибиться!

Дышать становится тяжелее. Я и так едва справлялся с дыханием с того самого момента, как Маргаритку увидел, а тут вообще — атас. Сердце заходится, рёбра давит, кровь в ушах шумит, челюсти сжимаются — взорвусь скоро.

— Давай, шеф, трогай. — идя к калитке, Рита непривычно скалится. — Будешь ехать молча, получишь на чай.

Глава 5

Степнова Маргарита

Медаев поражает. Думает он. Явление редкое на публике. Раньше он предпочитал это делать в одиночестве, а тут и всю дорогу молчал, в своих облаках летая, и у гостиницы заторможенно себя вёл, и по дороге в ресторан, расположенный на первом этаже этой же гостиницы, рожу свою кривил.

Не нравится мне его задумчивость. Совсем не нравится. Мне вообще всё происходящее не нравится, но шевеление извилин Паши как-то особенно. Он же… ну-у, он не о пятне на моей футболке думает?

Овца криворукая. Непонятно, как умудрилась пятно поставить. То ли когда кормила, то ли когда сцеживалась… Растяпа и неряха, одним словом.

Впрочем, не об этом мне сейчас нужно думать!

В небольшом зале ресторана, оформленном в бежевых, довольно тёплых тонах, я вижу сидящим за дальним столиком мужчину с тучной фигурой и расплывающейся в улыбке физиономией.

О! Папенька, собственной персоной. Точно он. Как бы ни старалась выжечь его образ из памяти, а та ни в какую. Всё ещё помню этого морального урода.

Как-то он не похож на умирающего или больного.

Скалится так, что голливудские обзавидуются. Белоснежных зубов полный рот и он не стесняется их демонстрировать.

— Оставь нас.

— М? Что-то новенькое. — ухмыляется Медаев. — Ничего не перепутала?

— Перепутала. Тебя однажды с человеком. Выйди. — киваю с напускным равнодушием себе за плечо и ускоряю шаг.

Кажется, Паша не идёт следом.

Боюсь проверить. Оглядываться страшно.

— Риту-у-улечка, — тянет седой мужчина, выпрямляя своё мощное туловище и поднимаясь на ноги, — Я так рад…

Не зря его мама медведем называла. Большой, широкий, мощный. Даже в свои пятьдесят с хвостиком. Голос ещё такой дурацкий: сильный, жёсткий, ревучий. Ну точно косолапый ревёт, выйдя раньше положенного из спячки.

— Сергей Леонидович? — не знаю, почему делаю вид, что не узнаю его. Наверное, просто хочу сделать ему больно.

Улыбка на губах мужчины гаснет.

Киваю.

— Значит, вы.

— Прекращай ёрничать. — ворчит он. — Ты меня узнала. Вон как мордашку нахмурила, как только вошла. Сразу узнала.

— Ещё скажите, кровь свою почуяла. — закатываю глаза.

— Присаживайся, пожалуйста. Хочешь чего-нибудь? — он думает, что выглядит обходительным, галантным, кивая мне на место за столом напротив себя. Но для меня это совсем не так.

— Когда? — глухо спрашиваю и упрямо поджимаю губы, ни на сантиметр не сдвинувшись от угла стола.

Может, это наследственное? Что-то по женской линии у нас в семье тащится, что мы совсем не тех мужчин выбираем? Один ко мне заявился… Вместо того чтобы поступить по-человечески, прощения попросить, хотя бы спросить, как у меня дела, он ко мне с моим папашей пристал и откровенно хамить начал направо и налево. Второй… Этот вообще делает вид, что мы расстались с ним, примерно, вчера и чуть ли не как родные в доску просто собрались в этом ресторане для самого обыденного ужина. И опять же я не слышу ничего человеческого. Ни мне «прости», ни объяснений…

Чёрт, а они не родственники, нет? Повадки похожи до тошноты.

— Когда? Что когда? — глупо таращится на меня Должанский.

— Когда ты уже умрёшь? — на выдохе, без боли, эмоций и сомнений.

У мужчины в момент меняется лицо. Становится каким-то серым и безжизненным. Вот сейчас я верю, что он может чем-то болеть.

Если честно, начала сомневаться в словах Медаева. Ему врать, как с горы катиться. Не о себе, не о чувствах, так о ком-нибудь ещё, для кого-нибудь ещё…

— Уже?

— Чего ты ждал? — легко перехожу на ты, не повышая голоса. — Ты желал мой матери смерти, не стесняясь меня. Думаешь, дети тупые или глухие? Дети ничего не понимают? Или ты думаешь, что что-то сделал ради того, чтобы я здесь стояла?

— Но ты… Ты здесь. Рит, послушай. — ещё один любитель схватить меня за руку.

На этот раз действую на опережение. Успеваю отдёрнуть руку, шарахнуться в сторону и отвесить отцу звонкую пощёчину.

— Это ты меня послушай. — голос дрожит, но мне чудится, будто он звенит от силы и уверенности в себе. — Ты не признал меня. Ушёл от матери. Не помог ей, когда она болела. Не приехал на её похороны. Не помог мне, когда я осталась без дома и вынуждена была жить в школе и слоняться по соседям… Ты мне кто угодно, но не отец. И здесь я не для того, чтобы что-то с тебя поиметь! Не для того, чтобы мириться или выяснять отношения. Твой пёс сказал, что ты болен, что тебе недолго осталось. Я просто хотела в этом убедиться лично и узнать, как долго ещё будет существовать вероятность твоего вмешательства в мою жизнь. — ухмыляюсь и возвращаю ему сказанные много лет назад слова, его же. — Я вздохну с облегчением, когда ты сдохнешь.

— Всё сказала? — басит Должанский. — А теперь меня послушай. Твоя мать была законченной алкоголичкой, и я хоронил своё будущее не один год, таская её по всей стране! Ты не знаешь, что это такое, но, поверь, жить с алкоголиком…

Глава 6

А этому ещё что от меня надо?

— Рита, стой! — голос Паши перебивает скрип двухстворчатых дверей гостиницы.

Идиот. Беспросветный. Если я на его первый окрик не отреагировала, это что, значит, нужно заорать снова, ещё и громче?

Тёплый ветер проходится по лицу и открытым участкам кожи. Это странно, но внутри меня будто какое-то разочарование. Я ведь представляла себе порой, как встречу отца, как выскажу ему всё… И что? Что вышло? Я и половины не сказала из того, что вертелось на языке! Что он сделал? Стал всё на маму валить… Мерзавец. Подонок! Ладно, он так же поступал при её жизни. Она всегда могла его остудить, отстоять свою правоту, но сейчас, когда моей мамочки больше нет…

Ненавижу!

— Я обещал отвезти тебя домой. Почему ты не отзываешься? — настигает-таки Медаев.

— В этом нет необходимости. Иди к своему хозяину. — последнее было лишним. Уж этого человека мне совсем не стоит провоцировать. Не после того, что ляпнула Маринка.

— Да что с тобой происходит?

Снова взмах в сторону моей руки.

Нет, правда, я скоро совсем бешеной стану. Начну сама на людей бросаться. Первой!

— Да прекратите вы меня трогать! Что… что это вообще такое?! Зачем меня хватать, я не понимаю? Это какой-то извращённый приём? Показать, что вы сильнее, больше, крупнее, не знаю… Так я это и так вижу! Хватит тянуть ко мне свои клешни! Да надоело!

— Л-ладно. — с запинкой кивает он. Опускает руки и тут же поднимает их вверх. — Я не подумал… Да я теперь вообще даже не знаю, что думать. Ты сама на себя не похожа…

Я? Непохожа? На себя не похожа?

— А на кого похожа, если не на себя? — рычу я, выглядывая своё такси. — На тебя, что ли?

— Я… я не знаю. Давай я просто отвезу тебя домой, ладно? — слышу в его голосе растерянность, и она меня раздражает.

Больной меня считает? На голову, да? Зря! В отличие от некоторых, мне по ней с завидной регулярностью не прилетает! Хотя… нет, один раз Варька бутылочкой с водой всё же огрела.

— Я, кажется, нормально сказала, что в этом нет необходимости, почему ты не слышишь? Я заказала себе машину! Я сама доберусь домой! Такси будет с минуты на минуту! — меня злит, что приходится объяснять такие вещи.

— Почему ты просто не можешь сказать, что не хочешь со мной ехать?

— Ты как это связал? Да, я не хочу с тобой ехать!

— Вот и молодец. — цедит, зло глядя в мои глаза. — Видишь, как легко говорить правду?

П-правду?

Даже мой мысленный голос приобретает чудовищные дефекты речи.

Медаев о правде что-то говорит. О правде! Павел Медаев! Самый лживый скот из всех мне известных. Да из всех известных этому миру!

—… а то придумала такси какое-то. — договаривает, криво ухмыляясь.

У меня просто нет слов. Всё, закончились. Сказывается шок и, видимо, отсутствие высшего образования.

А, впрочем, слова и не нужны. Из-за поворота к входу гостиницы медленно ползёт заветная жёлтая машинка.

— Я не ты, Медаев. — хмыкаю и бросаюсь к своему такси.

— Не понял? Ты когда успела? — доносится до меня.

— Пока ты думал, я делала. — кричу, спешно забираясь в машину. — Добрый вечер. — здороваюсь уже с водителем.

***

Всё, приплыли, потекло… и молоко, и то самое по трубам.

— Я в интернете посмотрела… — ахает Маринка, — Это просто какой-то кошмар! Какие же эти бои, Рит! Как они там друг друга дубасят… А Должанский этот? Я вообще в шоке!

— Марин, тебя не смущает, что я дочь кормлю на допросе, м?

— На каком допросе?

— На том, к которому ты это предисловие запустила. — вздыхаю, прикладывая к груди Варьку.

— Скажешь тоже. — Маришка фыркает, но по взгляду вижу, что я попала по полной. Есть там что-то ещё… что-то, чего я пока не понимаю. — Ты прости меня, ладно? — со вздохом выдаёт она и падает на наш с Варюшкой диван. — Мы же все думали, что ты врёшь… Дразнили тебя…

У-у-у, всё, удочки можно сматывать. Если Марина уже и школу вспомнила, мне совсем покоя не будет ближайшие дни.

— Мы были детьми, Марин. Кончай эту драму, я тебя прошу.

— Детьми? Да. — быстро кивает. — Конечно, детьми, но сейчас-то выяснилось, что богатый и сильный папа у тебя реально был, а тебе… ни за что прилетало.

— Враньё это всё. Не было у меня отца. Мать одна меня растила. Всё правильно мне прилетало. — глухо шепчу, крепче прижимая к себе дочь. — Выйди, Марин, пожалуйста. Я не в обиде. Всё хорошо. Мы чуть позже устроим консилиум на нашей кухне, но сейчас… сейчас я просто хочу побыть с дочерью.

— Ритка… Ты чего? Раскисла совсем…

Она чувствует меня. От этого грустно и гадко. Не привыкла я вот так, снова перед кем-то с распахнутой настежь душой и чувствами наизнанку.

— Иди, говорю, давай. Соскучилась я. Что непонятного? — прячу грусть за ухмылкой, а саму корёжит. Может, и Медаев поступает так же? Потому он постоянно ухмыляется и усмехается… Нет! Нельзя! Прочь из моей головы! Прочь! — Ты, вообще-то, меня сегодня дочери лишила, её в свои записав! Дай хоть потискать моё сокровище!

Глава 7

Павел Медаев

Пытаюсь не думать о Маргаритке, принимая из рук Должанского тонкую папку. Не получается. Не отпускает меня блондинистый вихрь, что всю эту гостишку на уши поставил.

— Чего ряха такая напряжённая? — ухмыляется старый пердун. — Что? Паршиво, когда прошлое дверь в настоящее таранит?

Да что он знает?

Кем себя возомнил? Думает, если у него есть бабки, то ему и дочь, на которую он все эти годы болт клал, на шею бросится, и чужие жизни у него как на ладони?

Смешной старый, ох и смешной.

— То же самое могу спросить и у вас. — усмехаюсь, пробегаясь глазами по заглавным строкам имеющихся в папке документов. — Надеюсь, здесь всё в порядке? Пока я доеду до своего юриста, вы из страны не свалите?

На первый взгляд всё в норме, но чуйка нехорошая. Состояние какое-то поганое. Не могу разобрать причины. То ли из-за того, что Маргаритку увидел, то ли из-за того, что она опять моё будущее на своих хрупких плечах вывозит… Погано как-то на душе, и всё тут.

— Не сравнивай нас, мой несостоявшийся зять. Ошибки наши, может, и похожи, а вот мудрости провести работу над ошибками тебе недостаёт. — Должанский ворчливо принимается меня жизни учить, попутно копаясь во внутреннем кармане своего пиджака. — Я знаю, какие ошибки только что допустил. Не нужно было упоминать её мать. Это стало главной ошибкой. — краем глаза замечаю в его руке таблетницу и отвлекаюсь от изучения документов.

После аварии, что вывела меня из строя, я с такой же ходил. Долго. Месяца два точно.

— Мне кажется, там и до матери вам здорово перепало. — не скрываю, что слышал большую часть их разговора.

— Ничего подобного. Запомни, Павлуша, пока женщина орёт, шансы на сближение непомерно высоки. Бойся женского молчания. Вот, когда они молчат, всё — пиши пропало. — хмыкает и кидает в рот одну за другой таблетки.

Две, четыре… Пять.

Что происходит?

Старый пердун реально болеет чем-то?

Становится не по себе.

Убеждаю себя, что это всё не моё дело, и возвращаюсь к содержимому папки.

Глаза на лоб лезут уже через минуту.

— Колом… Колам… Что это? — внутри ярость угрожает вот-вот вырваться наружу.

— Потрясающий посёлок! Живописная природа, чистый воздух… — Должанский пускается в красочные описания какого-то захолустья, быстро справившись с приёмом таблеток.

Издевается? Я ему в глотку сейчас всю его таблетницу затолкаю!

— Мы не так договаривались! — прихожу в бешенство, швыряя папку с фуфлом на стол. А хотелось бы в эту мерзкую рожу!

— Как не так? — ржёт старый. — Я обещал тебе один из моих спорткомплексов, я тебе его дал. Как работал, так заработал, Павлуша.

— Да ну? Откуда он нарисовался в этой дыре?! Облапошить меня решил, старый ублюдок?!

— Ты думал, я тебе отдам действующие, полноценно работающие, с мощной клиентской базой, стабильно растущим доходом… — он издевается. — Паша, ну ты же не настолько глуп? Ты меня, наверное, не так понял. Взгляни на документы. Через полгода завершатся все подготовительные работы. Он мой. Ты не поленись, взгляни, взгляни, чтобы не кричать, что тебя, бедного и несчастного, Должанский поиметь решил. Этот спорткомплекс уже может стать твоим. Поезжай к своему юристу, он тебе всё грамотно растолкует. Никакого обмана нет. Всё соответствует проделанной работе.

Ну шедеврально! У него ещё к моей работе претензии?

Злюсь уже сам на себя.

С каких пор я уже стал это считать работой?

— Я должен был привезти Риту — я привёз Риту! А это, — бью кулаком по лежащей на столе папке, — Фуфло какое-то!

— Привезти Риту на разговор со мной. — морщится он. — Дьявол в мелочах, мой несостоявшийся зять. Ты её не только не убедил, но ещё и свою часть работы на меня перекинул, чуть ли не в гроб меня загнав. Вот и я по спорткомплексу часть работы делегирую тебе. Забирай и ступай с богом. — высокомерно ухмыляется подонок. — Не нравится? — хищно морщится, меняясь в лице в ту же секунду. — Тогда закрой свой рот, сядь за стол и внимательно выслушай, что я тебе могу реально предложить…

Ох и мерзкий гадёныш!

Думает, я стану его цепным псом? Буду его поручения выполнять? Ради бабла?

Да, с бабками у меня сейчас не слишком густо, но мне явно дороже выйдет это так называемое дальнейшее сотрудничество. Проще уже взять, что дают, и свалить. Забыть обо всём этом. В конце концов, земля везде недёшево стоит. Продам. Кредит возьму, может, выйдет качнуть…

Да короче!

— На этом откланяюсь. — хватаю папку и разворачиваюсь на пятках.

Бежать отсюда! Как можно скорее бежать, пока я этому старикану по морде не съездил. Гадёныш, словно только этого и добивается, только и ждёт, когда я выйду из себя.

— К Рите поедешь? — вопрос вонзается в область лопаток. Заставляет остановиться.

Честно? Хотелось бы повидаться с ней перед отъездом. Может, в другой раз у меня получится наступить на глотку своему характеру и всё же выдавить из себя что-то вменяемое.

Глава 8

Степнова Маргарита

Маришке стоит отдать должное, слишком сильно она на больные мозоли не давила, но поговорить, конечно, пришлось.

Да и какой был толк в долгих разговорах об отце, когда о нём интернет больше меня знает? Детство… Да нормальное у меня было детство. Со своими травмами, проблемами и детской несправедливостью. Конечно же, папы не хватало. Конечно же, детский мозг жил прошлым и мечтами, что совсем скоро всё изменится — папа вернётся, заработает много-много денег, и мы станем жить как раньше. Что я там тогда понимала? Это прискорбно, но на маму уход папы повлиял лучше, чем все кодировки, бабки-гадалки и прочее. Нет, выпивать она не перестала, бывали и переборы, но ни о каких запоях или, боже упаси, отдыхе под забором и речи не шло. Она всегда обо мне заботилась. Всегда! Даже с трясущимися руками мне по утрам и оладушки жарила, и воротнички на рубашечках в школу гладила… Имея маму с такой пагубной привычкой, мне прилетало от одноклассников и друзей отнюдь не из-за неё. Из-за отца. Он ведь лет пять ещё как-то приезжал, забирал меня в город, в парки аттракционов, в дельфинарии, зоопарки, музеи… И ни разу со мной не сходил на речку. Ни разу! А мне так хотелось его задиристой Светке показать, страх как! Нос утереть! Доказать, что я никакая не безотцовщина, вон у меня какой папка! Да он кого хочешь за пояс заткнёт… Но как-то не срасталось. Позже я уже начала понимать, что папа… не просто слово, а слово, несущее огромный смысл.

— Пойду я голову мыть. От этих масок против выпадения волос, кажется, только хуже. — сложив вымытую посуду на сушилку, я даю Маринке понять, что её допрос пора сворачивать.

— Я вообще линяла, как не знаю кто, после родов. Волосня всюду была, сыпалась. Ничего, пройдёт. Главное, зубы, Ритка! Вот где богатство. Волосы новые вырастут, а зубы уже фиг там.

Ну-у, с кальцием и зубами у меня, кажется, проблем нет. Потому просто пожимаю плечами.

В ванной долго не задерживаюсь. Она у нас совмещённая с санузлом. Вике и Маринке может в туалет приспичить, а я здесь бурную деятельность по всей комнате развела. Привыкла уже.

Выхожу и нос к носу встречаюсь с Мариной. Даже пугаюсь, не ожидая увидеть её под дверями ванной. Не расход воды же она контролировала, поди, приспичило белый трон занять.

— Там… твой. — взмах руки в сторону коридора, где он перетекает в кухню, и у меня всё перед глазами плывёт.

— Что? — придерживая чалму из полотенца, я несусь к окну.

Прижимаюсь к стеклу лбом, всматриваюсь в темноту, едва рассеиваемую уличными фонарями, которых на нашей улице едва ли с пяток наберётся. Ничего не вижу…

Нет! Вижу! Машина стоит у двора.

— Нет, ну что это такое, а?! Вот зачем? Зачем?! — зла не хватает. Абсолютно всё равно, что это за машина и кого Маришка назвала моим. Что Должанский, что Медаев — обоих мне одинаково не хочется видеть.

— Минут пять уже стоит. — сзади подходит Марина. — Я сначала не поняла, думала, мимо просто машина проехала, а потом… глядь, и снова здрасьте.

Молчу, потому что не знаю, не только что делать, но и не знаю, что сказать. Принять решение мне помогают. Спасибо Викуле.

Курносая и бойкая девочка появляется с куклой в руках на кухне и горделиво сообщает, что с прописями она справилась. Докладывает, что пришло время игр, и тычет куклу маме.

У меня сердце тревожно сжимается.

Нельзя так. У нас здесь свой мир. Здесь спокойно, безопасно… Здесь своя атмосфера. Здесь нет места ни Должанскому, ни Медаеву.

— Нормально. — глажу Викулю по голове и киваю Маринке. — Идите играть. Ты сама ей утром обещала, когда в сад собирала.

О да-а, утром шли нешуточные дебаты. Вика не хотела идти в сад, а Марина пыталась её подкупить. Мы даже с Варькой от этих переговоров проснулись.

— Ты… уверена? — подруга сопровождает свой вопрос неопределёнными махами руками.

— Уверена.

Затягиваю пояс халата потуже и иду на выход. В коридоре не забываю включить свет на улице. Намного света от лампы над входом не хватит, но, думаю, у меня получится рассмотреть, кого именно там принесла нелёгкая, не покидая пределы двора. Всё-таки мало ли…

…как же я ошибаюсь.

Переступаю порог и понимаю, что либо Маринка проглядела, когда к нам во двор проскочил Медаев, то ли он на свет сюда стремглав примчался, как комар какой-то, но он здесь. Стоит в нескольких метрах от дверей с бледно-розовой коробкой в руках и смотрит на меня своими глазищами.

Молчит. Я тоже молчу.

Дурацкая ситуация. Его бы послать куда подальше, а как-то уже боязно. Переборщу, войду в азарт, он проникнется. Не дай бог ещё больше наседать и осаждать начнёт, там и правда о Варьке выяснится, ложь Марины вскроется.

— Что тебе нужно, Медаев? Почему ты опять здесь? — выхожу из ступора и осторожно прикрываю за собой дверь.

— Должанский… — одно слово, а у меня от него мурашки по коже. — Просил передать. — взгляд скользит по коробке и моему телу.

На этот раз переживать точно не о чем. Мой халат как танковая броня! Синий, плотный, огромный, до самых пят — ничего он там не разглядит, сколько бы ни пытался.

Глава 9

Мне кажется, что у меня получается достучаться до него. Медаев кивает и делает шаг назад.

Пытаюсь скрыть своё облегчение и тихую радость его отступлением. Молча поднимаю с земли коробку, довольно лёгкую, кстати, и искренне желаю ему всего хорошего. Мысленно, конечно, добавляю: «…подальше от меня».

— Рит, а что это за детские приблуды? — тихий вопрос колет щёку и висок. Заставляет замереть вполоборота, так и не повернувшись к Паше спиной. — Я не понял, к чему они, что это вообще такое, но… Зачем их тебе передал Должанский?

Внутри будто трос, удерживающий остатки самообладания, рвётся.

— Что? — делаю вид, что не понимаю, но на самом деле я всё понимаю. Папаша опустился ниже плинтуса просто! Он устал от набегов в мою жизнь и решил идти против меня войной. Как долбаный террорист, подсунул мне коробку с тикающей бомбой внутри! — Паш, мы вроде попрощались…

— Ладно. Забей. Я всё равно уезжаю. Заехал, думал… Может, поговорим нормально. Не знаю. — небрежный и такой привычный жест — он ерошит пятернёй длинноватую чёлку и улыбается, пожимая плечами. — Я понял, ты так и не простила меня. Важно это для тебя или нет, но у нас с Линой всё кончено. Да у нас и никогда ничего серьёзного не было… Давай… Давай, что ли, хотя бы номерами обменяемся?

Не знаю, как реагировать. Я столько раз себе представляла, как скажу ему, что знаю правду, всю правду, а сейчас и слов не находится. Мне не нужна его жалость, не нужно его раскаяние, потому что Медаев ни о чём не сожалеет на самом деле. Если бы в этом человеке был бы хоть грамм совести, он бы признался в том, что они с Линой сделали. Не про свою измену мне бы песни пел, а сказал честно, что они меня тупо использовали. В такие извинения, в такое раскаяние я бы поверила. А эти бормотания… Нет ничего в них. Ни-че-го.

— Я не хочу, Медаев. Ты не понимаешь? — глупо таращусь на него.

— Ну вдруг захочешь, Рит? — он будто меня уговаривает. — Захочешь и позвонишь. Я ведь сменил номер, ты, наверное, в курсе…

— С чего бы я должна быть в курсе?

— Ну-у, как…

— Я ни разу тебе не звонила. Даже не пыталась. — холодно произношу, тихонько хмыкнув. — Ты предоставил мне право выбора. Принять твою жизнь, тебя такого, какой ты есть, или убираться и забыть о тебе. Я выбрала. За свой выбор я несу ответственность. Я перед собой честна. Тебе бы это тоже не помешало.

— Рита, это уже даже не смешно. — он выдыхает, будто я говорю что-то смешное, нелогичное или даже глупое. — Живут же как-то люди после измены? У нас даже разговор не клеится. Почему бы просто не поговорить? Не спросить друг у друга, как дела? Просто, как старые знакомые…

Забавный. Он опять мне про измену сказки рассказывает. И глаза, главное, такие честные, взгляд прямой, физиономия серьёзная — и не скажешь, что опять мне мозги запудрить пытается.

— Я не хочу. Не хочу и не захочу. Прошлое должно оставаться в прошлом. Зла тебе не желаю, даже всего хорошего пожелаю, только ко мне лезть не надо. Вот никак. Ни как друг, ни как бывший, ни как старый знакомый или товарищ. Вообще никак.

— У меня вряд ли это получится, Маргаритка. — вздыхает гад.

— У меня же получилось. — беглый взгляд на дверь, ком в горле и глухое: — Давай, Паша, хорошей дороги. Я пойду.

Разворачиваюсь всё-таки. Поворачиваюсь к Медаеву спиной, хотя самой себе обещала никогда этого не делать, никогда больше не подставляться.

— Рит, у нас с твоим отцом не задалось. Я сказал, что я уезжаю, возвращаюсь… — боже, он всё ещё не верит, что его кто-то на самом деле не хочет видеть рядом с собой.

— Я прекрасно слышала, что ты сказал. Доброй ночи и хорошей дороги, Медаев!

Полотенце съезжает набок, одновременно с тем, как я приваливаюсь к дверям. Из-за дурацкой коробки я не могу его поправить, а из-за того, что с той стороны дверей я оставила Пашу, я не могу даже её от себя отшвырнуть. Не хочу шуметь. Вдруг он услышит и нафантазирует себе что-то?

— Да зара-а-за-а. — ругаюсь себе под нос, прошмыгнув в кухню.

Не самый лучший выбор места, чтобы спрятаться. Окна из кухни выходят на улицу, а, значит, ночью, при включённом свете там прекрасно видно, кто здесь находится и чем занимается.

— Ну? Чего там? — Маринка будто только и ждала всё это время моего возвращения. — Что за коробка?

— Посылка. От почтальона Печкина. — шепчу я, толкая подруге в руки коробку и хватаясь за уже совсем развалившееся полотенце. — Что-то детское. От папаши. Что-то, куда Паша сунул нос!

— Ох ты ж! И как? И что? Что ты сказала?

— Ничего.

— А почему ты шепчешь? — невольно Маришка тоже переходит на шёпот.

Не говорить же ей, что я себе нафантазировала, как под нашими окнами Медаев ползает, в том числе и в кустах малины?

— Да мало ли. Вот машина отъедет, я выдохну. — обещаю больше себе, чем подруге.

Маринка активно кивает и трясёт коробку:

— Там вообще есть что?

— Посмотри.

Мне, правда, нет никакого дела, что именно выбрал папаша для того, чтобы дать мне понять степень осведомлённости моей жизнью. Я, если честно, особо никогда не надеялась, что мне удастся так долго скрывать дочь и от своего родного отца, и от её. Вполне в духе Должанского.

Глава 10

Павел Медаев

Безумная девка! Безумная! Я ей об одном, она мне вообще непонятно о чём! Русским языком сказал, уезжаю! Нет бы на чай пригласить, хоть как-то смягчиться… Упёрлась, и всё тут.

Что с ней вообще произошло? Столько слов, главное, о любви было сказано, столько ей всего сделано, а она… Да она мне благодарна быть должна! Я её из такой задницы вытащил! В свет вывел! Под своё крыло взял! Да я её, можно сказать, выучил! Институтов она, конечно, благодаря мне не заканчивала, но по всяким курсам женских приблуд побегала. Пусть и не от доброты душевной. Пусть по умыслу. Пусть! Да, чтоб под ногами не мешалась. Да, чтобы поменьше отсвечивала и на мозги капала. Да, чтобы сиднем в моём доме не торчала, стоя в лохмотьях у плиты… Но выучил же! Я же эти курсы оплачивал! Я ей шмоток накупил! Я ей брюлики дарил и цветы таскал… Многое хоть и от спонсоров, и за рекламу, но ей же!

Понятное дело, я её обидел. Девчонка мне в рот заглядывала, в глаза преданным щенком смотрела… С первого взгляда в меня втюрилась, поплыла…

Чёрт!

Кому я вру? Себе? Снова?

Нельзя к Маргаритке лезть! Нельзя! Не для того я по живому рвал, прогонял её, чтобы сейчас делать вид, что я виноват только в наших не только деловых связях с Линой.

Я баран? Я тупица?

Не хочет она меня видеть. Не хочет!

Не хочет, зная о Лине! Только о Лине!

Куда я лезу? Чего хочу? Почему завожусь оттого, что она меня отталкивает? Всё правильно. Так и должно быть. Потому что, если она хотя бы раз посмотрит на меня своими огромными голубыми глазами с той нежностью и грустью, что смотрела тогда… Я, к чёртовой матери, пылью на её тапках осяду! Не выдержу. Дрогну. Сломаюсь.

А дальше?

Что дальше? Куда деть то, чего она не знает? Как объяснить? Как себе объяснить, если веду себя, как истеричная баба?

Ха, смешная, забавная, норм, давай, поиграем в любовь, проще простого, народ хавает, люди в восторге. Ха, глаза её в душу саму заглядывают, не страшно, нормально, мило, безграничная забота, нерастраченная нежность, да что такого-то, едем дальше, плевать. Ха, не плевать, больно, тошно, от себя, от её взгляда, слёз и натянутых улыбок. Ха, к чёрту, жизнь мою перевернула, всё нутро мне своими коготками исполосовала, кислородом стала, наваждением, ждёт, терпит, верит. Ха, навылет, наживую, прочь, хлёстко, больно, так, чтобы навечно, безвозвратно и отчаянно. Ха… а стало ли легче? Не стало. Стало бы, я бы не искал с ней встречи. Должанского бы послал, несмотря на то что его предложение было не просто щедрым, а чуть ли не единственным. Происки судьбы мне всё мерещились. Совпадение? Снова рана в душе по Маргаритке заныла, как папаша её нарисовался. Коробку эту не вёз бы. Явно же ерунда полная. Творю какую-то дичь!

Хотел же её вывести из игры, вычеркнуть из своей жизни, не мучить ни себя, ни девчонку… Ну? Нормально. Всё сработало. Своего добился. Сейчас что? Что сейчас происходит?

На парковке перед гостиницей в голове мелькает безумная мысль. А может быть, всё это всё-таки неспроста? Может быть, это тот самый знак свыше, что именно сейчас у нас всё получится, всё выгорит, стоит начать сначала?

Отмахиваюсь от этого бреда. Бессмысленный, глупый поток сознания, не более. Не получится у нас с ней никогда начать всё сначала. Даже если она меня простит, я себя не прощу, потому что, в отличие от неё, я знаю всю правду. Ни к чему хорошему это не приведёт. Я себя знаю, я не признаюсь ей ни в чём, а жить на пороховой бочке и ждать, когда правда выйдет наружу, я точно не хочу. Это всё бред. Просто бред. Потом заново проживать это всё. Только мучиться.

Нормально всё. Расстались, отдалились, не видимся и не общаемся. Так лучше. Так проще. Так правильнее. Ни к чему продлевать агонию.

Я должен успокоиться.

Как идиот ношусь с этой папкой. Поднимаюсь в номер, откуда и не выписывался, размахивая ей из стороны в сторону, а сам себя ловлю на омерзительном противоречии.

Не уехал. Ночь — предлог. Придорожных отелей и гостиниц навалом в любом городе. За час мог бы уже быть далеко отсюда, снять себе такой же убогий номер и завалиться спать до утра.

Тошно так, хоть бери возвращайся на парковку и дави педаль газа в пол.

Вернуться?

Да, конечно же...

Пытаюсь открыть дверь, вместо того чтобы убраться из этой дыры, а та оказывается незапертой.

— Что-то ты задержался, мой несостоявшийся зять. — из выцветшего дивана, стоящего напротив входа в номер, слышится голос Должанского.

Зашибись.

В номере включён свет. Кроме отца Риты, в так называемой гостиной торчат ещё троое мужчин. Двое явно из охраны. Понятно. Меня не трогает. При желании раскидаю их за секунд двадцать. А вот сидящий рядом с Должанским мужчина интересует меня больше. Лицо новое, как-никак. Лицо старое, но холёное, надменное и интригующее.

— Я думал, мы попрощались, Сергей Леонидович. — хмыкаю и прикрываю за собой дверь.

На охрану мне плевать. Слежу за Должанским и мужиком, наблюдающим за мной взглядом стервятника, почуявшего добычу.

— Это было до того, как выяснилось, что ты всё-таки на что-то годен. — басит старый пердун. — Ты присаживайся. Мы тебя ждали.