Сватовство дракона

1

Солнце уже скрылось где-то там, к западу от Изумрудных гор. Здесь, в пещере, и подавно — давно царила ночь. Если уж совсем точно — трепещущие сумерки, потому как костер мглу развеять был не в силах — так, разгонял по углам. Но дракона и старушку, греющих руки-лапы о кружки медового взвара за резным дубовым столом, это, кажется, вполне устраивало.

— История эта приключилась с моим сородичем. Очень уж он хотел жениться. Сам, правда, поначалу об этом не подозревал.

— Так уж и жениться? — лукаво прищурилась старушка.

Дракон фыркнул, выпустив клубы белого пара.

— Все-то ты ведаешь, — ухмыльнулся. — Я ж говорю, сам-то и не догадывался поначалу. Ты, Веда, быль просила? Так не сбивай с мысли.

Старушка хмыкнула, но промолчала. Знала она, что собеседник ее — ледяной дракон — истории сказывать большой охотник.

А белый дракон тем временем продолжил рассказ:

— Жил сей молодой дракон довольно далеко от людских селений. Это по нашим, драконьим меркам. По людским — там, где не ступала нога человека. За тридевять земель в тридесятом царстве, в общем. Хотя и царства-то никакого не было. Зато был большущий замок и удивительный парк — особая гордость дракона.

Так вот. Жениться — дело нехитрое. Только дракону абы кто в жены не годится. Женишься на ком попало, так потом вечность с ней куковать, что ли? — сказитель отхлебнул меда из кружки, больше напоминающей бочку с ручкой. — Да девы младые — народ впечатлительный, принцессы — еще и изнеженный. Знал ящер (драконы, как тебе известно, родовой памятью славятся), что не доживали девы многие прежде и до половины пути. Объяснить бы все, растолковать, может, какая и поняла бы, прониклась. Но в полете да под дождем из арбалетных болтов не очень-то разговоришься. Хотя скажу тебе по секрету, стража дочерей царских очень уж задеть боялась: чуть не за версту от дракона целилась. А ну как бросит или уронит царевну раненый дракон? Это ж верная смерть девице! — ящер усмехнулся. — Да что нам арбалетные болты? Ты чешую видела?

Хозяин пещеры, надо сказать, очень уютной и со вкусом обставленной (гном позавидует!), приосанился. Отблески костра самоцветами заискрились на гладких пластинах белоснежно-жемчужного, будто льдом покрытого панциря.

И продолжил:

— А летать зазря охоты не было. В море он и камни покидать может, коль совсем от одиночества свихнется. Не к чему для этого дев тащить. Вот и раздумывал. Долго раздумывал. Да и надумал в одно царство-государство заморское наведаться, поглядеть на тамошнюю царевну, умницу-красавицу.

А что из этого вышло, слушай…

2

***

Царевна сидела на крепостной стене, меж зубцов, свесив ноги на внешнюю сторону, и, сосредоточенно прикусив нижнюю губу, выводила углем на лежащем на коленях желтоватом пергаменте открывавшийся вид.

Стражи, привыкшие к такого рода вывертам ее высочества, беспечно дремали. Покушаться на ее жизнь тоже никто не сыскался: уж сколько вёсен ни заговоров, ни войн. С сопредельным государством когда-то споры были, да еще батюшка ее о браке договорился, а с будущими родственниками распри вести не принято.

Дамы придворные, учителя да няньки охали, но на стену ступить боялись, за что место это было особенно любимо царевной.

Солнце медленно уползало за горизонт.

Царевна отложила уголь, критически осмотрела свое творение, недовольно сморщила нос, любопытный кончик которого задорно и совсем не по-царски смотрел кверху, и, решив, что ничего исправлять она не будет, пергамент тоже убрала в сторону. Устало разогнула спину и с удовольствием потянулась, благо узкое пространство это кое-как позволяло.

Мамки-няньки скоро начнут истошно голосить. Видите ли, ее высочеству пора ужинать, невежливо заставлять себя ждать и вообще не прилично царской сестре лазить, аки коза горная, и вести себя подобно дворовым мальчишкам.

Неприлично. Царевна фыркнула. Приличным считалось передвигаться плавно и медленно, величаво, будто пава (ей больше нравилось меткое сравнение братца с «груженной золотом баржой», потому что в этих расфуфыренных тяжеленных платьях иначе не получалось), охать и падать в обморок при виде мыши или одном упоминании об оружии и вышивать-вышивать-вышивать…

Из всего этого модного «приличного» перечня только чтение да рисование ее душе милы были. Все остальное было скучно. Да и дамские книжки её мало прельщали, разве что иногда время скоротать.

Куда интереснее было зарыться в какой-нибудь исторический трактат или научный труд, увязаться за братом на ристалище, пробраться на совет или особо важную аудиенцию. Благо, ни отец, ни брат не возражали.

Царевна вздохнула.

А теперь даже с мальчишками не подерешься. Невеста. Сердце снова потянуло неясной тоской.

Девушка нахмурилась. От её благоразумия зависит благополучие её страны. Ольгард хорош собой, молод. Всегда относился к ней с уважением. Она царевна, её с самого детства к договорному браку готовили. Даже думать нечего о несбыточном.

С усмешкой покачала головой.

Одна радость: выставить Лёнку вместе с кринолином за дверь, избавиться от кучи юбок нижних и, пока девки охают да причитают, сбежать на стену. И рисовать весь день вот эту вот красоту…

3

Пока братец венценосный не нашел да не запряг бумаги с ним разгребать да послов иноземных принимать. Или — еще того хуже — суд вершить. А это та еще ярмарка: дела-то, с которыми наместники разобраться не смогли, или того «веселее» — распри между знатью и простым людом.

Поежившись и тряхнув головой, чтобы отвлечься от неприятных мыслей, ее высочество еще немного полюбовалась расцвеченными заливными лугами, лесами-рощами да рекой, золотом горящими в закате крышами городских слобод. Снова потянулась, блаженно жмурясь. И наконец выбралась из бойницы на стену. Задача эта, надо признать, несмотря на давным-давно выклянченный у брата мужской костюм, была не из легких: поди извернись в бойнице, пусть и довольно широкой, да так чтобы ни самой не упасть, ни бумагу заветную не уронить неловким движением!

— И не жалко тебе свиту? — с фальшивым укором осведомился братец, вальяжно привалившись к зубцу стены.

Девушка фыркнула, подтянулась на носочках, ловя едва не слетевший вниз рисунок.

Вот ведь. Все время будто из-под земли вырастает.

Улыбнулась:

— Ничуть, — бросила последний тоскливый взгляд на стоящую рядом скамеечку, появившуюся здесь с десяток лет назад с молчаливого попустительства брата, и развернулась к лестнице. Хотела еще что-то добавить, да так и замерла на верхней ступеньке, руку чуть дрожащую вперед вытянула и выдохнула тихонько: — Смотри!

Молодой царь с интересом повернул голову, гадая, что могло так заворожить сестру, и восхищенно присвистнул: дракон алый на флаге будто ожил — ветер колыхал полотнище на центральном шпиле, солнце пламенем зажгло чешую вышитую…

— Не хотел бы я с живым встретиться, — хмыкнул правитель.

Девушка, всё не отводя глаз, покачала головой:

— Сказывают, когда-то алые драконы нашей земле покровительствовали.

— Что не мешало им по всему свету дев воровать, — ехидно ввернул венценосный брат.

— Жутко, наверное.

Девушка зябко повела плечами, отворачиваясь наконец от ожившего флага.

— Так это когда было-то! — весело отозвался молодой мужчина, спускаясь следом за царевной во двор.

Стоящий у арки страж безмолвной тенью последовал за ними. Разговор правителя и его сестры он, без сомнения, слышал, и мелькнувшая на губах улыбка отразилась в карих, лукаво щурящихся глазах. Впрочем, вряд ли кто-то это заметил. Что доблестного стража вполне устраивало.

Погожий день сменился густыми сумерками. Чернильно-темными, воровскими.

Высоко в небе, то и дело исчезая за мутной дымкой облаков, парил дракон. Изредка взмахивая могучими крыльями, покрытыми алыми перьями, он высматривал что-то далеко внизу.

С земли дракона видно не было. Он не поднимался слишком высоко, но кармин панциря почти сливался с окружающей мглой.

Мрак его вполне устраивал. Дракону, как известно, день ли ночь — все одно: всё видит. И стены ему не преграда. Недаром в народе присказка живёт: от дракона мышь за крепостными стенами не утаишь. Хорошая особенность. Иные царедворцы жизнь бы променяли на умение видеть сквозь стены.

Но ящеры, о чем упорно твердит весь свет, куда больше жалуют драгоценности, чем юных дев. С этими, последними, порой недюжинная смелость нужна и выдержка. Да и оспаривать власть у такой громадины, в любой момент способной пыхнуть огнём, тоже мало смельчаков сыщется. Кому охота горкой пепла обернуться? Потому, наверное, ящеры крылатые предпочитают высматривать сокровищницы, а не спальни и кулуары.

Что предпочитал данный экземпляр, так и осталось бы тайной, если бы не…

Хм, пусть о его предпочтениях судит каждый сам.

Одно очевидно: карие с янтарным отблеском драконьи глаза внимательно наблюдали за дворцом, скрытым надёжными стенами детинца в центре города. Жизнь там, в кольце роскошных каменных стен, замерла под покровом ночи, лишь изредка звенели амуницией латники, перебрасывались шутками часовые, да танцевали рыжеватые огни фонарей в саду и на стенах.

Где-то там, в отделанных нежным голубым бархатом покоях, дремала царская дочь. То ли мечтательная натура ее да воображение живое, то ли и впрямь дар пророческий от предков перешел, да только сон ей виделся и не раз: будто с герба, гордо реющего над самой высокой башней дворца, сходит дракон.

Спускается плавно и замирает перед самыми ступенями высокого крыльца. Головой поводит величаво, люд-нелюд одним взглядом распугивает. Она спешит проскочить — во дворце спрятаться, да не успевает: замирает как вкопанная под оглушающим взглядом могучего ящера. От страха даже зажмуриться сил нет. Но не ест ее алый дракон. Смотрит только. Так что все вокруг и вовсе существовать перестает. А потом она понимает вдруг, что глаза-то у него человеческие… смутно знакомые… будто видела она их когда…

На этом сон всегда прерывался: то няня разбудит, то гром за окнами грянет, то солнечный лучик сквозь щель в тяжелых занавесях проберется да на нос усядется…

Отчего она проснулась на этот раз, дева не знала. За окнами мирно покачивалась тихая еще летняя ночь, а челядь наверняка видела десятый сон.

Девушка, утопая в перине, долго любовалась тоненьким серпом висящего перед самым, кажется, окном месяца. Временами его неверный свет и вовсе пропадал, скрывался за набегающими тучами. Но сон так больше и не шел. Ни этот, ни какой другой — они все куда-то в испуге разбежались. Налюбовавшись вдоволь, царевна села, потянулась блаженно, вытянув руки в стороны и коснувшись ковра кончиками пальцев ног. Легко соскользнула на пол: босые ноги утонули в густом ворсе. Месяц так и манил лететь к нему, вот так же: оттолкнуться от подоконника, раскинуть руки, подставить лицо его мягким ласковым лучам, еще совсем робким, и плыть навстречу. Не удержавшись, распахнула окно. Стылый ночной воздух с восторгом ворвался внутрь, растрепал волосы, взмахнул занавесками, пронесся по комнате и улетел в ночь.

4

Жизнь во дворце с наступлением ночи поутихла, но не замерла совсем. Где-то внизу еще суетились повара, заканчивая необходимые приготовления, ставили опару, чтоб назавтра успеть вовремя к утреннему приему пищи; девушки торопились натереть до блеска полы в парадных залах; негромко переговаривались, бряцая оружием и кольчугами, часовые. А там — она невольно встала на цыпочки — за неприступной оградой детинца жизнь и вовсе никогда не затихала. Даже в грозовые ночи, выбираясь под ливень на стену, можно было в размытых фонарных отблесках и свете молний разглядеть торопящиеся куда-то темные фигуры.

Но это там. А дворец, пока она стояла, вслушиваясь в ночь, медленно засыпал.

Когда даже шорохи стихли, царевна, на ощупь найдя теплый плащ и мягкие сапожки, выскользнула из покоев.

В коридорах мерно трепетали немногие из оставленных на ночь свечей и заморских светочей. Такой мягкий таинственный полумрак нравился царской дочери куда больше броского сияния многосвечных люстр и канделябров с разлетающимися повсюду слепящими бликами. Хотя вельможных гостей, надутых послов и царских прихлебателей, конечно, приводили в восторг и ошеломление. Впрочем, ради такого зрелища можно было время от времени и потерпеть всё это сияние.

Обходя караулы тайными проходами и чутко прислушиваясь, царевна выбралась во двор. Когда за её спиной бесшумно скользнула обратно потайная дверь, прятавшаяся в тени высокого крыльца, на широкой площади перед дворцом остались лишь караульных да едва журчал дремлющий фонтан.

Дальше в саду царили тишина и сумрак. Темнота царевну озадачила. Но не испугала: спокойствие волшебным образом вернули торопливые шаги за спиной. Знала она, чьи это шаги. Да и что может случиться с сестрой правителя в зорко охраняемом замке, когда стражи преданы государю?

Царевна шаг не замедлила.

Скоро фонари и вовсе остались там, у фонтана и пышных клумб. А сюда, на боковую березовую аллейку в закрытой части сада, едва проникал свет молодого месяца, бережно расцвечивая серебром листочки. Кое-где шелестели тихонько болтливые осинки, а там, казалось, далеко впереди, густой мрак хвойника упирался в крепостную стену.

— Доброй ночи вашему высочеству! — подходя ближе, улыбнулся кареглазый страж, когда она все-таки не вытерпела и, остановившись, обернулась.

А ведь собиралась продолжить путь и сделать вид, что ничего не слышит!

Вздохнула.

— И тебе.

— Сестра государя неизменно щедра и милостива, — вполголоса шутливо восхитился мужчина, но, заметив, что она не настроена смеяться, с легким беспокойством спросил: — Снова не спится?

Бессмысленный, впрочем, был вопрос. О том, что царевна имеет привычку гулять по ночам, приближенные знали и благоразумно молчали. Да и мало ли какие странности могут позволить себе сильные мира сего.

Она кивнула.

С этим стражем было не только спокойно — с ним можно было говорить. Говорить обо всём на свете. Без стеснения, страха, не изображая гордую даму и не опасаясь, что сказанное неосторожно будет истолковано превратно и станет достоянием досужих сплетников. Это в лучшем случае, конечно. А сколько интриганов, воров, подлецов, жаждущих легко и быстро заработать на государственных тайнах! Царевна была юной и немножко наивной, но не была дурочкой. И ей с тайной стражей братцевой общаться временами приходилось.

А еще её страж говорил с ней на равных. Осмеливались на такое немногие. И тех, кто осмеливался, девушка особенно ценила.

Она вздохнула.

Сейчас говорить не хотелось.

Слушать ночь, едва уловимые шорохи. И лёгкие шаги лишь их двоих. Можно позволить себе маленькую вольность. Представить, что эта ночь принадлежит только им. Помечтать, не рассуждая о том, что мечтам этим не суждено сбыться…

Это был бы хороший сон.

Мужчина понял. Она, хоть и почти не видела, точно знала, что спутник её едва заметно кивнул. И пошел рядом, позади разве что на полступни вместо положенного шага.

Впрочем, эти вольности он позволял себе только в такие минуты. Хотя и это расстояние казалось им обоим непреодолимо большим. Но, царевна была в этом совершенно уверена, никто из них никогда и не станет его преодолевать. Не посмеет.

Всё это останется сном.

И за это сестра государя тоже ценила своего верного личного стража.

Она выйдет замуж, уедет. И будет с грустной улыбкой вспоминать, глядя в сторону родного дома. Несбыточные глупости заслуживают быть лишь воспоминаниями.

Царевна шумно втянула носом воздух, моргнула, недовольно скривившись. И чуть ускорила шаг.

Шелест шагов тишину ночи не нарушал. Редкие реплики часовых и звон лат сюда не долетали. А сосны кругом и вовсе окутывали ароматом древних сказаний, увлекая все глубже в старинную часть владений.

Кругом повисла уж совсем беспросветная, кажется, мгла, и девушка неловко зацепилась носком сапога за выползший из-под земли корень.

И непременно разбила бы себе нос, если бы не верный страж.

— Вернемся? — негромко предложил охранитель, поддержав царевну под локоть.

Упрямо списав заполошно заколотившееся сердце на испуг, девушка отрицательно покачала головой, будто он видеть мог, и, торопливо поймав ускользающую руку, на которую только что опиралась, крепче сжала ладонь.

Это получилось само собой. Почти неосознанно.

5

Но когда мужские пальцы легко и естественно переплелись с её и сжались в ответ, царевна возблагодарила небо за царящую кругом ночь. Щеки залила краска смущения.

Нужно было срочно на что-то отвлечься.

Успела отметить про себя, что надо бы с утра разобраться, отчего это дальние фонари не горят. Но даже не думала по-настоящему беспокоиться на сей счёт.

А руку так и не убрала.

Ночь стерпит вольности. И идти в темноте, держась за руки, надёжнее.

— Желание ее высочества — закон, — с легкой смешинкой подытожил спутник, послушно продолжая путь. Но через пару шагов остановился, предупредил: — Подожди немного, — и отпустил её руку.

Девушка, лишенная вдруг спасительной опоры, безумно смущающей, но и вселяющей странную спокойную уверенность, послушно замерла на месте. Даже не пыталась разобраться в охватившей её смеси радости, досады, облегчения, смущения, растерянности…

Во мраке что-то скрипнуло, дохнуло, затрещало тихонько, и в руках стража засветился потайной фонарь.

— Стража увяжется… — горестно вздохнула царевна.

А ведь в присутствии этого стража даже темнота казалась безобидной.

— Один уже увязался, — шутливо поклонился спутник, — и весь к вашим услугам, — и уже серьезнее добавил: — От замка нас не видно: я-то тебя случайно заприметил, а мы с тех пор уж до стены, считай, дошли.

— А здесь часовые…

— Открою тебе страшную тайну: стража в карауле частенько дрыхнет без задних ног, — заговорщицки подмигнул и ухмыльнулся: — А сегодня ещё лучше: здесь на часах — я.

Намеренно или нет, но мужчина сумел её отвлечь. Его подопечная удивлённо округлила глаза:

— Ты?

Страж невозмутимо пожал плечами:

— Я рано сменился, не предполагал, что ты среди ночи гулять надумаешь, вот и согласился Кия подменить: он ногу повредил, а у напарника мать в деревне хворая.

— Каран, конечно, его отпускать не хотел? — понимающе предположила царевна: командир дворцовой стражи отличался суровым нравом и любовью к дисциплине.

— О проницательности её высочества впору легенды слагать, — лукаво сверкнули карие глаза спутника, в тусклом свете потайного фонаря и вовсе казалось, что они светятся, как у хищника.

Хмыкнув собственному неуместному сравнению, царевна поддержала шутливый тон:

— А напарник твой тоже, полагаю, десятый сон видит?

— Я на посту один.

— Один? — изумлённо выдохнула царевна.

Спутник чуть повернул голову. Усмехнулся:

— Неужто её высочество не ведает?

— О чем?

Страж нахмурился, коснулся подбородка, делая вид, что напряжённо думает. Словно размышляя вслух, протянул:

— Имею ли я право, коли его величество пожелал оставить втайне даже от вас…

— Да не тяни уже! — царевна легонько стукнула не в меру таинственного и весёлого спутника по плечу.

Дольше испытывать царское терпение мужчина не стал.

— Незадолго до твоей вылазки, — оставив шутливый тон, наконец пояснил он, — Брана арестовали. И ещё несколько человек.

— За что?

— Это ты у брата спрашивай.

Царевна кивнула. Подумала, что не обошлось без Морока, но об этом стражу верному знать не положено. Бросила взгляд искоса на мужчину. Точно ли не знает о Мороке? Этот воин порой изумлял своей осведомлённостью.

Вздохнула.

Не пытать же?

Завтра дорогого брата расспросит. Потому что вряд ли командир тайной стражи что расскажет без ведома государя.

— И ты оставил пост?! — с укором вполголоса возмутилась она, с преувеличенным неудовольствием потрясая вытянутым указательным пальцем перед носом столь своевольного стража.

Но этот балагур не растерялся:

— Всего на мгновение и из благороднейших побуждений — сопровождать вас.

Как и всегда, его напускная беспечность подействовала успокаивающе. Царевна была совершенно уверена, что брат абы кого ее охранять не поставит. И уже не раз убедилась, что этот молодой мужчина, сопровождающий её сейчас на тёмной дорожке и, кажется, потакающий любому ее капризу, к службе относился со всей ответственностью и был готов защищать даже ценой собственной жизни.

И уж точно не повел бы её туда, где нес дежурство, не убедившись, что ей ничего не угрожает.

Но от возможности пожурить его, пусть и шутливо, не отказалась. Совсем не по-царски уперла руки в бока, подбородок горделиво подняла.

— Поглядите-ка, каков наглец: он еще смеет прикрываться моим именем!

— Где? — немедленно откликнулся молодой человек, озираясь вокруг в поисках упомянутого наглеца, чем вызвал тихий, искренний смех девушки.

Долго ли коротко — в доброй компании за разговорами да прибаутками и не уследишь — тропинка перетекла в крутые ступени лестницы, ведущей на крепостную стену.

Страж царевны более не касался, но, она была в этом совершенно уверена, в любое мгновение был готов прийти на помощь.

Раздумывать над собственными чувствами по этому поводу девушка себе благоразумно запретила.

Наверху ветер тотчас забрался в длинные пряди царских волос и принялся заплетать их по своему усмотрению, то и дело забрасывая в лицо. А девушка, подставляя лицо его ласковым потокам, упоенно любовалась ночным небом, городом, жмурилась, не в силах надышаться свежим ночным воздухом. Наслаждаясь свободой.

Страж бесшумно стоял рядом, чуть позади, чтобы не мешать своим присутствием.

Он тоже любовался.

— Тебя что-то тревожит, — его тихий голос вплелся в ночь.

6

Она ответила не сразу и немного невпопад:

— В небе, должно быть, легко дышится, — и выдохнула откровением: — Там у воздуха запах свободы.

— Не хочешь замуж?

Она повела плечами.

— Не знаю… Брак нужен для спокойствия моей страны. Об этом наши отцы договорились, когда я ещё в колыбели спала. Я привыкла. Но, — лежащая на каменной кладке ладонь сжалась, — у меня никогда и не было выбора.

— А если бы был? — вкрадчиво спросил он.

Царевна покачала головой:

— Мой отказ может подвергнуть Благомир опасности. Я не хочу, чтобы мои люди гибли на войне.

— Полагаешь, это неизбежно?

— Времена драконьего покровительства давно минули, — с грустью улыбнулась. — И более похожи на сказку.

Помолчали.

Потом царевна неожиданно продолжила:

— Меня больше тревожит брат: Лукиана что-то беспокоит, но он не делится со мной.

Страж промолчал.

Через какое-то время ее высочество услышала за спиной усталый вздох, потом, судя по звукам, верный страж достал откуда-то фляжку и…

— Пьешь на посту, да еще в присутствии венценосной особы! — мгновенно развернувшись, царевна обличающее ткнула спутника пальцем в грудь.

Попала же в злополучную фляжку.

— Помилуйте, ваше высочество, один глоток для сугреву… — с поразительной точностью изобразил он царского конюха, даже фляжку молитвенно к груди приложил. И покаянно опустил голову: — Чай это.

Царевна прищурилась:

— Чай? «Для сугреву»? — и, зябко поежившись, доверительно сообщила: — Я тоже хочу.

На плечи девушки перекочевал еще и гвардейский теплый плащ.

— Я тоже хочу, — упрямо повторила она, однако за плащ поблагодарила.

— Ваше высочество…

— Так чай же.

— Ваше высочество…

— Да давай уже свое зелье, — насмешливо и неожиданно властно оборвала девушка очередные отговорки.

Фляжку у стража выхватила, сделала пару глотков.

— И вправду чай.

— Сбитень, но не хмельной, — хмыкнул спутник, пряча возвращенное имущество.

Некоторое время молча любовались ночью. Потом сестра государя, у которой голова вдруг закружилась, невольно отступила от бойницы.

— Не хмельной, говоришь? — уточнила она, благодарно опираясь на мгновенно подставленное верное плечо.

С неожиданной радостью успела отметить, что не ошиблась — поддержал верный друг.

А еще через несколько мгновений с крепостной стены взмыл в небо алый дракон, бережно неся в лапище дорогую сердцу ношу.

Долго ли коротко длился его полет, да только подошло к концу действие зелья драконьего. Открыла девица глаза да изумилась: ночь кругом, вдоль горизонта рассвет только-только теплится узкой нитью, земля далеко внизу одеялом лоскутным раскинулась, вокруг ветер свистит-гудит, исполинскими крыльями рассекаемый, а ей и ледяные порывы нипочем… Явь ли? Сон?

Снов таких ей не виделось. И кушать во сне не хочется… Забеспокоилась царевна, забилась в лапах мощных раненой горлицей.

Дракон, стрелой в небе парящий, замедлился, наклонил чуть голову, лениво крыльями взмахивая, глянул на прижатую к его могучей груди добычу драгоценную, выпустил клубы пара, вздохнув устало, и медленно, широкими кругами снизился на одиноко скалящийся из морской воды зуб островка. Бережно опустил ношу на камни и…

— И куда ты меня тащишь?! — с трудом выпутавшись из двух теплых плащей, едва отдышавшись, она уже вскочила, уперла руки в бока и сверлила похитителя возмущенным взглядом.

Кажется, облик его девушку ничуть не пугал. Или это остаточное влияние снадобья?

Дракон вздохнул с облегчением.

А затем и вовсе от души (хотя, если верить молве, никакой души у этих тварей нет) рассмеялся — очень уж забавное зрелище вышло, так что пленнице пришлось зажать уши. И ухмыльнулся (именно ухмыльнулся):

— Могу здесь оставить, коли пожелаешь, — нарочито почтительно предложил он, стараюсь говорить негромко.

Он искренне радовался, что беспокойство было напрасным и эта ясноглазая красавица будет в числе тех немногих украденных, кто, как подсказывала драконья родовая память, дожил до этого островка: некоторые предки ящера грешили неумением, скорее даже нежеланием договариваться, причем, собственную в высшей степени бестолковую и, разумеется, неудачную попытку описывали потом в мемуарах с потрясающим твердолобым недоумением, зачастую не испытывая угрызений совести и сожалея вовсе не о напрасно загубленной жизни. Да, такие среди драконов тоже встречались. Но не о том сказ.

Ему было любопытно.

Мало того что она не удивилась, его увидев и речь его услышав. Мало того что она и не думала трепетать от ужаса… Так она еще и возмущалась!

То, что дракон вполне может ею полакомиться (хотя что там есть-то?), девушку, по-видимому, мало заботило.

— Здесь? — переспросила пленница, нахмурилась и уточнила с угрозой в мелодичном голоске: — На голых камнях?! Да ты сдурел, видно. Или говори, куда ты, — она грозно наставила на ящера указательный палец, — меня тащишь, или неси обратно!

Когда изумление спало, дракон еще долго размышлял: рассмеяться или припугнуть ее, чтоб неповадно было. Потом, рассудив, видимо, что и с тем, и с другим еще успеется, спросил:

— Совсем не боишься?

— Страх в доме родимом остался, откуда ты, — снова наставила на него палец, на этот раз обличительно, — меня украл!

7

Дракон склонил голову, едва не коснувшись носом царевниной вытянутой руки. Хмыкнул, чуть не сбив девицу с ног потоком теплого воздуха (сам же и придержал осторожно, одним пальцем). Грозная. А сама вся в одной его лапе умещается. Так и подмывало легонько ткнуться носом в ее ладонь — посмотреть, что будет.

Пока он раздумывал да разглядывал, царевна вдруг зябко повела плечами, обхватила себя руками и совсем не по-царски попросила:

— Я есть хочу, — виновато так, жалобно.

А ящер исполинский почему-то не смеялся — бережно подцепил когтем оба плаща, протянул девушке:

— Закутывайся. На месте поешь.

Делать нечего, послушалась его царевна. Дракон осторожно взял ее лапой и взмыл в небо.

Страшно было, тепло и оглушающее красиво. Никогда она во снах не летала. А тут… Легкость невероятная, простор необозримый, невообразимый, ветер, синь безграничная морская внизу, необъятная — кругом, солнце рассветное в стальных карминовых перьях отражается. Такое сияние, что братцевы палаты, бликами залитые, тусклыми да мрачными кажутся, а глаз не слепит. Такое приволье, что дышать больно.

Скоро вдали из клубящейся гряды облаков выступили очертания земли: зеленоватая широкая лента в сизой дымке, стремительно разросшаяся в обширное полотно, взрезанное темно-зелеными складками холмов, серо-бурыми с белокипенными вершинами — гор, испещренное голубыми жилками рек и озер.

Дракон заложил круг, постепенно снижаясь. И вскоре ослепительно-белая точка в центре этого воображаемого круга, которая так и притягивала взгляд среди пышной зелени, медленно, но неуклонно разрослась в величественный замок, окруженный старым садом…

Устремились ввысь тонкие шпили высоких башен на крепостной стене, кольцом окружившей замок. Неприступная, будто из-под земли вырастала она, становясь все выше и выше. Деревья превратились в вековых исполинов, нехотя клонили они вершины под напором ветра, вызванного взмахами огромных крыльев…

Дракон плавно опустился на большую поляну перед замком. Поляна эта когда-то, видимо, служила подъездной площадью, а теперь заросла муравой и о ее торжественной миссии напоминал лишь фонтан в центре.

Дракон поставил ношу на ноги на вершине лестницы, что вела к парадным дверям дворца.

— Еду найдешь в столовой — вторая дверь по левую руку. Наверху любая комната к твоим услугам, кроме двери с драконом — туда заходить ты не смеешь.

Она выслушала, кивнула. И совсем невпопад спросила:

— А ты?

Похититель фыркнул:

— А я буду тебя сторожить.

— Здесь?

Ящер демонстративно улегся у подножия лестницы, свернувшись калачиком вокруг фонтана, хотя мог спокойно вытянуться, кажется, вокруг всего замка. Или это воображения с царевной злые шутки шутило?

Ее высочество оглядела сию картину, развернулась — что в двух теплых плащах вышло не очень ловко — и шагнула внутрь.

Ее встретил огромный зал со множеством двустворчатых арочных дверей, широкая лестница, раздваивающаяся и растекающаяся ко второму этажу в противоположные стороны, стрельчатые окна от пола и до потолка, большие мягкие даже на вид кресла, картины на стенах — всё пейзажи — и скульптуры.

На площадке лестницы, точно в центре, сидел, обернув лапки хвостом, большой огненно-рыжий кот. И внимательно разглядывал вошедшую. Потом неторопливо, с достоинством спустился, подошел. Принюхался. Обошел застывшую истуканом царевну кругом и, мяукнув, мотнул головой в сторону вторых дверей слева.

Девица с места не сдвинулась.

Кот, уже отошедший на сажень, обернулся и, фыркнув, вернулся. Уцепил зубами и лапами край плаща верхнего и потянул.

Сестра царская вздрогнула и удивленно воззрилась на зверя, продолжавшего настойчиво тянуть ее к столовой.

— Привет. А ты здесь откуда? — присела. Осторожно, чтобы не спугнуть, протянула к нему руку. — Остался от прежних хозяев? — она таких крупных котов и не встречала никогда — в несколько раз больше привычных царевне домашних любимцев.

Зверь тщательно руку обнюхал, боднул.

— Откуда такие мысли, позволь спросить? — глухим раскатом раздалось от окон.

Сильно вздрогнув, отчего кот шарахнулся от нее в сторону, девушка повернула голову к одному из окон, где тотчас показался яркий, будто янтарь на солнце, перечеркнутый вертикальным зрачком драконий глаз. И вместо ответа поинтересовалась у вернувшегося рыжего:

— Он тебя не обижает?

Кот, жалобно мяукнув, снова потерся о ее руку.

Дракон фыркнул и вернулся к фонтану, откуда ему, впрочем, было хорошо видно, как девушка с рыжим входят в гостеприимно распахнувшиеся перед ними двери столовой.

В огромной комнате, куда сквозь тонкие светлые занавеси уже прокрадывался рассвет, окрашивая светлую полированную мебель в нежно-розовый, на длинном столе с резными ножками ждал завтрак, изысканный, но не столь роскошный как дома. Правда, съесть всё это изобилие в одиночку не было никакой возможности. Во всяком случае на первый, да и на второй, взгляд.

Пока дочь царская мирно завтракала в компании кота, обходила огромные залы, сад да нарядами, для нее приготовленными и в предоставленных покоях найденными, невольно любовалась, в родимых краях едва-едва забрезжил рассвет. Несколько часов спустя караулы сменились. А там и тайная стража с ног сбилась, царевну обыскавшись да нигде не найдя. Благо, кроме Яры, личной служанки царевны, о её исчезновении никто прознать не успел. Она, девка разумная, первым делом к правителю бросилась.

8

Молодой государь места себе не находил: не водилось за сестрой таких вывертов — одно дело на крепостной стене, свесив ноги, сидеть; сбежать, никому ничего не сказав, — совсем другое. Любила царевна брата.

Что случилось ночью, не знал никто. Была лишь одна странность: все часовые как один твердили о вмиг налетевшем страшном порыве ветра, так же внезапно стихшем. Да только ветром исчезновения не объяснишь

Вернее, было одно объяснение — сказочнее не придумаешь.

И царь мрачнее тучи расхаживал по дворцу. Несколько раз заглядывал в покои сестры. Напрасно.

Кое-как разобравшись с не терпящими отлагательств государственными делами, поднялся на крепостную стену, где так часто любила сидеть Сияна.

— Ваше Величество, — кареглазый страж, один из личной охраны, почти неизменно сопровождавший сестру во время прогулок, торопливо шагал навстречу. Остановившись на почтительном расстоянии склонился в поклоне: — Позвольте обратиться?

Правитель повел рукой, разрешая выпрямиться, и благосклонно кивнул.

— Я… — страж умолк на мгновение, бросил короткий взгляд на личную охрану государя, потом — куда-то за спину правителя.

Царь коротким жестом приказал своим людям отойти. Лишь формальность. Иллюзия приватности.

Витязь демонстрацию оценил. Продолжил, более не отводя глаз:

— Я слышал вашу беседу накануне, Возможно, молва не лжет насчет «помяни дракона»…

Молодой царь с сомнением покачал головой. Он никогда излишним суеверием не славился. И в другое время мог даже разгневаться, пожалуй, повелеть выпороть, чтобы неповадно было околесицу нести. Но сейчас столько усилий было приложено, чтобы сестру найти, столько вариантов пересмотрено, лучшие ищейки задействованы, тайная стража… — и ничего. Так что он был готов поверить даже в это.

И ушей посторонних не было, чтобы в слабости признаться. Охрана личная клятву, государю данную, нарушить не посмеет — рты лишний раз не откроют..

— Хочешь сказать, — повелитель умолк, нахмурившись, так и не договорив.

— Это невероятно, — согласился страж. Помолчал, будто решаясь на что-то. — Я видел ее высочество в саду прошлой ночью, разговаривал с ней. Предлагал проводить до покоев, — вздохнул. — Но она запретила покидать пост.

Царь кивнул. О том, что Сияна снова среди ночи гуляла, Морок уже доложил.

Воин опустил голову. Видно было, что он искренне сожалеет, что не посмел ослушаться.

— А потом тот ветер… Здесь таких отродясь не видывали.

А вот в манускриптах старинных царь об этом читал: ветром сопровождалось появление Алых драконов. Так что ж, прав страж молодой?

— Где ты ее видел? — спросил, чтобы дать себе время на размышления.

Воин вздохнул, решаясь словно:

— Ее высочество на крепостную стену поднималась.

— А после?

— В свои покои возвращаться изволили. Сад дозорные вот-вот обходить должны были, и, понадеявшись на царящий в наших землях мир и неприступность стен, я не оставил пост. Виноват.

— Оставь. По нашему недосмотру тебе пришлось одному на часах стоять, — король вздохнул.

Его величество лукавил: караульных страховали люди из тайной стражи. Но об этом даже сестрица не знала. Вот только люди те, что вместе с парнем на часах стояли, ничего дельного сказать не могли — его напарника, человека из тайной стражи и нескольких патрульных Морок под стражу взял как соглядатаев аккурат перед «ветром». Они действительно следили за сестрой, но к её исчезновению отношения не имели. В последнем государь был уверен: командир тайной стражи умел языки развязывать.

За последние часы молодой государь, казалось, постарел на несколько лет.

Страж набрался смелости и продолжил, отвлекая правителя от дум безрадостных.

— Ваше величество, я кое-что знаю о драконах, слышал, где, по преданию, они живут. Позвольте мне попытаться исправить свою ошибку и вернуть ее высочество! — мальчишка говорил запальчиво, в глазах горела вера и страстное желание… совершить подвиг? Царь всмотрелся в лицо воина. И не нашел в нем тщеславия и глупого честолюбия. Нет, это скорее было беспокойство за царевну. Оставалось надеяться, что искреннее.

Государь помнил о высказанных однажды командиром тайной стражи опасениях, что страж её верный и сама царевна друг к другу чувства трепетные испытывают. Может, и к лучшему? Ольгард поможет, конечно, если нужда будет, никуда не денется — невеста всё-таки, но не расшибется.

От влюблённого юноши проку поболее будет. Тем паче, что о пропаже царевны он явно уже прознал.

Решил:

— Будь по-твоему. Ступай, собирай отряд.

А после, не двигаясь с места, смотрел вслед удаляющемуся воину.

— Морок, — негромко позвал, когда витязь скрылся из виду.

Командир тайной стражи появился, как и всегда, сразу, почти незаметно — возник за спиной государя.

— Что думаешь?

— Складно сказывает.

Государь кивнул с усмешкой:

— Царедворцы мои в извинениях бы рассыпались, по земле бы распластались, ничтожность свою доказывая… А этот молодец.

— Смышлёный, лишнего не треплет. Но себе на уме, — поддержал правителя верный Морок.

Царь некоторое время молча разглядывал алые крыши Драконьей слободы, название которой, по народному поверью, сохранилось с незапамятных времён.

— В его отряде должны быть твои люди, мага отправь, — велел, не повышая голоса. — И отряди кого-нибудь следом, пусть присмотрит. Больно удачно складывается.

— Слушаюсь, ваше величество.