Свет во мгле

Глава 1. Чёрный кофе без сахара

Спокойствие.

Состояние, обещающее посетить меня в этих стенах. Все клетки моего тела должны наполниться этим ощущением, и мне обязательно захочется раствориться в пряном фимиаме и аромате плавящегося воска, разглядывать древние, но такие красочные фрески, вслушиваться в мелодичный голос священника, навсегда позабыв о своих заботах. Ведь здесь нет никого, кроме меня и Бога. Почти уединение. И я должна быть спокойна.

Ровно до той секунды, пока мой телефон не начинает издавать истеричную трель, заставляя всех прихожан обернуться ко мне, а священнику запнуться на одном из псалмов. Проклятие! Бесконечно извиняясь себе под нос, я хватаю сумку и стремительно несусь в сторону выхода. Холодный воздух промозглого апрельского утра ударяет мне в лицо, и я морщусь, убирая со лба несколько тёмных прядей. Телефон разрывается. Даже не глядя на дисплей, принимаю звонок и продолжаю свою неутомимую серию извинений:

— Господин Риз, простите меня, я уже возле больницы, буквально два квартала, я добегу за пару минут, этого больше не...

— Майя, стой, — прерывает меня куратор. — Ты не опаздываешь. Я просто хотел попросить тебя заскочить по дороге в «Крисп», взять мне пару стаканчиков эспрессо. По пути были жуткие пробки, я не стал останавливаться. А в нашем автомате, ты же знаешь, подают редкостное дерьмо.

Убираю телефон от уха и смотрю на часы. Семь двадцать. Значит, он прибыл на работу в семь. «Крисп» находится в двух минутах от больницы и работает круглосуточно.

Он просто хотел, чтобы кофе принесла я.

Резко втянув носом воздух, я прикрываю глаза и растягиваю губы в доброжелательной улыбке.

— Да, конечно. Как всегда без сахара?

— Обижаешь, — протянул он. — Ах, Майя, и ещё, раз уж ты все равно пока не в больнице... ты не могла бы в любом ближайшем салоне распечатать мне кое-какие документы для страховой? Я вышлю тебе на почту все файлы. Буквально пара листиков. Тебя не затруднит?

Начать молиться хочется уже сейчас. Я оборачиваюсь к дверям, ведущим в церковь, и пытаюсь представить, что прямо перед ними стоит Бог и уверяет меня в том, что я не занимаюсь какой-то чушью вместо того, чтобы быть по-настоящему полезной. Он улыбается мне, говоря только одну фразу: «Это мой замысел, Майя». Но я качаю головой и продолжаю верить в то, что занимаюсь чушью, да и замысла, в общем-то, никакого нет. Как и выбора.

Поэтому я лишь натужно соглашаюсь и бросаю трубку, убирая телефон как можно глубже в сумку, чтобы Ризу не приспичило придумать очередное бесполезное задание для меня. Моя преддипломная стажировка в больнице святого Николаса длится уже почти месяц, но ещё ни разу за всё это время я не выполняла свои настоящие обязанности медсестры. Порой мне кажется, что я учусь на личную секретаршу моего куратора, а по совместительству новоиспечённого терапевта Роберта Риза — редкостной сволочи, возомнившей из себя Томаса Болти. И что список моих экзаменов будет примерно таким: «Принеси-подай», «Как не мешаться под ногами» и «Все виды смены уток».

Но я ведь не должна жаловаться, верно? В конце концов, рано или поздно это приведёт меня к моей цели — помогать людям.

Воодушевленная этой идеей, я в последний раз оглядываюсь на церковь и, так и не найдя своего спокойствия, спешу пересечь оживленную улицу. Кажется, автомобилистам глубоко плевать на пешеходов, и это равнодушие взаимно — каждый спешит на работу, а я спешу за чертовым кофе. Возможно, где-то кому-то требуется настоящая помощь, пока я растрачиваю себя на совершенно бесполезные дела... И, заказывая двойную порцию эспрессо, я в очередной раз прокручиваю в голове свою вдохновляющую мантру:

Это все не зря. Это все не зря.

Да нет, это всё похоже на самоуспокоение. Попытки примириться с реальностью. Я же никогда ни с чем не мирилась! Меня воспитывали бойкой, упрямой, целеустремлённой. Я всегда шла напролом, а что теперь?

— Расплачиваться будете картой или наличными?

Меня отвлекает голос баристы, прорывающийся сквозь какофонию голосов заполонившей кофейни толпы офисных клерков — тут за углом финансовая биржа.

Я прикладываю карту к терминалу и уже собираюсь убрать ту в кошелёк, но вдруг содрогаюсь от резкого толчка и последовавшего за ним грохота. Паника охватывает моментально всех, кто находится в замкнутом пространстве — что делать? Неужели это землетрясение? Но откуда... в наших краях? Я оборачиваюсь к окну, и все внутри меня вдруг леденеет, когда я вижу силуэт мужчины, распластавшегося на капоте автомобиля прямо посреди проезжей части. Дыхание перехватывает от увиденного. Как он там оказался? С какой силой нужно сбить человека, чтобы спровоцировать толчок, сравнимый с землетрясением? Всех вокруг захлестывает суматоха, но я первая прорываюсь к выходу и, напрочь забыв о недоумении, мчусь к пострадавшему. В этот же момент из салона того самого автомобиля буквально выскакивает немолодой мужчина, хватаясь за голову и дрожащим голосом хрипя:

— Я не... я не сбивал его, клянусь, он... он упал сверху! Но... — его голос обрывается, и он останавливается, вскидывая голову. — Только как это возможно? Вокруг ни одной высотки! Боже милостивый, я не понимаю...

Вокруг происшествия собирается толпа. Я отключаю все чувства и на ходу включаю телефон, набирая номер бригады скорой помощи из нашей больницы — она находится ближе всех. Водитель автомобиля подходит к мужчине, протягивая к нему руки, но я вовремя подоспеваю, хлопая его по ладони.

— Что вы делаете? — возмущается участник аварии. — Его надо снять отсюда! Вдруг он ещё жив!

— Вот именно! Его ни в коем случае нельзя трогать, — моё дыхание замирает, когда я подбираюсь совсем близко к пострадавшему мужчине.

Мысль — механическая, но такая правильная — оттесняет все прочие мысли. Он должен выжить. Любой ценой.

Вспоминаю все, чему учили в колледже, но действую по наитию. Пострадавший дышит, не нужно даже проверять пульс — крепкая грудная клетка медленно вздымается и опускается, но, очевидно, даже без сознания это даётся ему с трудом. Скорее всего, перелом позвоночника и черепно-мозговая. Быстрым взглядом я осматриваю его на наличие внешних повреждений и вдруг чувствую, как мои ноги подкашиваются от замеченного в нижней части его бедра осколка стекла — видимо, из лобового стекла. Вся часть брюк в районе бедра почти полностью пропитана кровью — значит, потерял больше литра. А это уже критически.

Глава 2. Пациент

Раньше мне казалось, что больница — это место, которое всегда будет лишено рутины. Пациенты и их не похожие друг на друга истории болезней, постоянные форс-мажоры, спасение человеческих жизней, головоломки диагнозов, бесконечная гонка с самим собой в попытке узнать больше, чтобы стать высококлассным профессионалом — я была почти уверена, что это неизбежно для каждого, кто так или иначе связан с медициной. А потому этот захватывающий мир и манил меня, с каждым днем все сильнее обрастая розовой романтической пеленой, что развеялась, стоило мне оказаться в реальной больнице с её вполне себе реальной рутиной.

Быть может, так было только у меня, но вот уже месяц почти каждый мой день начинался абсолютно одинаково.

— Господин Риз, ваш кофе... и документы. Извините, я опоздала, но произошла авария...

— Без сахара?

— Что, простите?

— Мой кофе. Я надеюсь, в него не добавили сахар?

На секунду я даже теряюсь. У меня перед глазами все ещё стоит образ того мужчины, распластанного на капоте авто, а уж точно не информация о сахаре в кофе... Помню только, как вернулась в кофейню с ошалелым видом и забрала этот чёртов стаканчик. Кофе даже ещё не успел остыть. Как и бумаги, в состоянии аффекта распечатанные по пути сюда. Большую часть времени я потратила на то, чтобы смыть со своих рук запёкшуюся кровь пострадавшего.

— Думаю, что нет... нет, никакого сахара.

Доктор Риз обводит меня недовольным взглядом и поджимает свои тонкие бледные губы — плохой знак. Он сегодня вообще выглядит как никогда плохо. Светлые волосы, обычно зализанные гелем и зачесанные набок, сейчас непослушными короткими прядями топорщатся в стороны, а под ярко-голубыми глазами устроились того же оттенка синяки. Роберт выглядит помятым, как и его белоснежный халат, и я осмеливаюсь предположить, что сегодня он или всю ночь работал в отделении, или спускал все свои сбережения в казино. Как оказалось, Риз — очень азартный человек. А с виду — противный сноб. Хотя, одно другому не мешает. Наверное...

— Ладно, пойдём, дам тебе задание. Завтра ты весь день на лекциях, верно?

Я киваю, но он даже не замечает этого, торопливо снуя по коридору к регистрационной стойке, где хранятся карты недавно поступивших в наше отделение пациентов. Едва поспевая за ним и с трудом не врезаясь в пациентов и медиков, идущих прямиком на меня, я наспех поправляю свою униформу, но резко притормаживаю, когда останавливается и сам Риз.

— Марго, — зовет он медсестру за стойкой. Молодая девушка оборачивается и, явно занервничав в присутствии Риза, проводит ладонью по своим рыжим волосам. К стойке подходят ещё несколько медсестёр, нервно ожидая своей очереди. — Мне нужна амбулаторная карта... — Риз смотрит на меня, явно размышляя, заслужила ли я сегодня какой-нибудь интересной работы или нет. — Господина Берга.

Плечи мои опускаются. Не заслужила.

Вот уже целую неделю я меняю утки и приношу лекарства господину Даниэлю Бергу — милому добродушному старику с атеросклерозом. Конечно, я ничего не имею против работы с ним — наоборот, мне нравится слушать его истории, смеяться с беззлобных шуток и просто составлять ему компанию, ведь его даже никто не навещал, но... я была почти уверена, что моя программа стажировки будет состоять не только из отлаженных механических действий, для которых и знания-то особо не нужны. Как минимум, в колледже нам обещали посещение операций и знакомство с особенностями работы всех отделений, пациентов с разными заболеваниями и помощь кураторов. А что в итоге? Я выношу утки и бегаю за кофе для Риза, а моя одногруппница Элин бреет пациентов перед операциями.

— Видишь ли, Майя, ты большая молодец, — заявляет вдруг Роберт, протягивая мне амбулаторную карту господина Берга. — Нет, правда. В отличие от других студентов, ты чётко выполняешь то, что от тебя требуется.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не скривиться. «Ты хорошо поддаешься моей дедовщине», — наверное, хотел сказать он.

— Это говорит о тебе, как о будущем профессионале, я серьёзно. Так, глядишь, я и на первую операцию возьму именно тебя.

«Именно меня? Посещение операций — одно из важнейших условий прохождения стажировки, чертов ты сноб!» — бунутет мой обиженный разум, но вместо того, чтобы доказывать свою правоту, я натуженно улыбаюсь и покорно киваю.

— Спасибо. Мне приятно это слышать, господин Риз.

— Ты главное не расслабляйся: здесь тебе надо хорошенько потрудиться. Знаешь, я в твои годы мыл полы в полуразрушенной поликлинике за двести километров от Тенебриса. Весёлое было времечко, — рассказывает он с таким видом, будто ни капельки не лжёт. — А тебе уже доверен такой сложный пациент, как наш Даниэль. Сегодня ты закреплена за ним. А в пятницу я подумаю, на какую операцию тебя стоит взять...

Лапша с моих ушей с неприятным шлепком падает на белоснежный пол. Сейчас бы пригодились несуществующие навыки уборщика от Риза. Но он уходит, а я остаюсь посреди кишащего людьми коридора с картой господина Берга и сумасшедшим желанием сбежать отсюда, куда глаза глядят.

Тем не менее, Риз прав. Мне нельзя расслабляться. А потому, прижав к груди уже вызубренную до последней запятой карту, я киваю доктору и направляюсь почти в самый конец коридора — в триста семьдесят седьмую палату, где меня уже наверняка ждёт компания из добродушных стариков с ишемией, атеросклерозом и пережитым инфарктом...

— Майя! — хрипло, но жизнерадостно приветствует меня господин Берг — невысокий старик в больничной пижаме и с забавным хохолком седых волос на голове. — Спешу с горечью уведомить тебя о том, что я только что проиграл Дрису двадцатку и половину своего обеда.

— Наивный ты индюк, Берг, я же говорил, что этот сноб опять отдаст всю грязную работу нашей Майе.

Другой старик, тот, которого звали Дрисом, победно рассекает воздух кулаком, отчего едва не срывает катетер, присоединенный к его предплечью. В небольшой палате, рассчитанной на четырёх человек, сегодня только двое — господина Талька, наверное, забрали на процедуры. Солнечный свет упорно пробивается сквозь жалюзи и заливает небольшое пространство, отчего моё желание забиться в ближайший угол и горько разрыдаться от несправедливости понемногу тает. Я растягиваю губы в доброжелательной улыбке.