Светлая любовь Темного Лорда

Глава 1

— Да как ты мог так поступить со мной?!

Мне кажется, что я кричу.

От крика разрывается все мое существо. Тело словно разлетается на крохотные пылинки по вселенной.

Но на самом деле я не произношу ни звука.

Даже вздохнуть не могу.

Горло пережато спазмом вернее, чем удавкой.

Он казнил меня. Мой жених, мой любимый, мое дыхание, мое солнце и моя жизнь…

Мой удачливый охотник. Быстрый и смелый Йен.

Своим поступком он казнил меня. Вздернул быстро и без колебаний, словно воровку на эшафоте.

И оставил задыхаться и биться.

Страшное и жалкое зрелище.

— Прошу меня простить, — церемонно говорит он, почтительно склонив передо мной голову.

Слишком беспечно и легко. Безжалостно, без капли стыда.

Смотрит мне в глаза, а в них нет сочувствия или раскаяния.

Только мечтательная отстраненность.

Я видела у него такой взгляд, когда он лежал летом, в траве, нагретой солнцем, на холме. И смотрел в небо, в проплывающие облака.

Когда мы строили с ним планы на будущее…

А сейчас его будущее стоит рядом с ним.

Тия Бартон. Она почти что самая завидная невеста нашего городка, затерянного между Темных скал, у Зеркального озера…

Она держит его под руку.

Нарочно к нему приникает и сморит на меня с видом победительницы.

Уголки ее розовых губ чуть подрагивают, и я вижу, как она всеми силами старается не расхохотаться издевательски мне в лицо.

Она знает наперед, что меня ждет.

Побои от родных, презрение со стороны всего поселка.

Мне придется сторониться людей, потому что меня могут и камнями закидать, если встретят на улице. Потому что у нас от невест отказываются только в самых редких случаях.

Когда невеста нечиста…

И она знала это, перебегая мне дорожку и принимая ухаживания моего жениха.

От ее вида, вида победительницы, мне становится еще дурнее.

Сглатываю ком, душащий меня, и чувствую, как льются слезы.

Плакать перед этой парочкой стыдно.

Но я никогда не ощущала себя большим ничтожеством, чем сейчас.

Я раздавлена. Я такая жалкая, что самой от себя противно. Ненужная. Негодная. Брошенная, словно сломанная вещь.

О, лучше б мне умереть!..

— Ты же клялся мне в любви! Ты клялся всем, и моим родителям тоже, что мы будем вместе! Ты говорил, что весной мы поженимся! — пролепетала я.

И тут же стыжусь этих ненужных жалких слов.

К чему просить у того, кто все решил?

Вымаливать все обратить вспять?

Вымаливать любовь, которой уже нет?..

Я замолкаю, оглушенная жгучим стыдом.

Хотя хочется кричать, плакать и молить!

— Я больше не люблю тебя, — отвечает Йен равнодушно. И эти слова проводят еще одну кровоточащую полосу на моем истерзанном сердце. — Да и никогда не любил, наверное. Ты дорога мне как сестра. Но не как жена.

Я даже внятно говорить не могу. Я что-то лепечу, но из горла моего вырываются только бессвязные звуки да хрип.

Все мое существо вывернуто наизнанку.

Мне кажется, я сейчас упаду. Скачусь ему в ноги. Будто умоляя Йена передумать, вернуться ко мне.

— Они же со свету меня сживут, — в ужасе произношу я свой главный страх. — Забьют до смерти!.. Ты же знаешь!.. Зачем обещаться девушке, если не можешь и не хочешь исполнить своих клятв?!

В семье, где десять детей, и семеро из них девицы, которых выдать замуж не так-то просто, потому что приданое у всех бедненькое, отказ жениха от невесты просто трагедия.

А для таких родителей, как мои, и вовсе смертельный грех, и позор.

И, разумеется, в этом позоре виновата буду я!

Не смогла удержать любовь жениха!

Значит, вела себя как-то не так. Была недостаточно услужлива и мила со своим будущим господином-мужем.

Или вовсе — жених отведал запретного до свадьбы. И более ему ничего от бедной невесты не нужно.

Люди злы; они обязательно будут шептаться об этом за моей спиной.

И мать с отцом предпочтут смыть этот позор кровью.

Моей кровью, рузумеется! Так что расправы мне не избежать…

— Так вышло, — разводит руками Йен.

А Тия жмется к нему сильнее, вспыхивает румянцем и тихонько смеется, абсолютно счастливая.

Глаза ее сияют.

— Я был с Тией, — твердо, чеканя каждое свое бесстыдное и безжалостное слово, говорит он. Словно вбивает гвозди в крышку моего гроба. Навсегда гасит солнечный свет над моей головой.

Был — значит спал.

Обнимал ее обнаженные бедра, касался дрожащего живота.

Сливался воедино с ее юным телом.

Любил ее, властвовал над ней, заставлял ее отдавать ему самое сокровенное, и любовался ее прелестями.

От одной мысли, что эти двое, может, всего день назад в жаркой постели играли в самую сладкую и бесстыдную игру, меня мутит.

Видение обнаженных тел, переплетенных рук и ног, преследовало меня.

В ушах звучали сладкие стоны.

И вместо крови по моим жилам бежал жидкий огонь, от которого я корчилась и умирала…

— Я обесчестил ее. И перед ее родителями повинился. Я обязан жениться на этой девушке!

— Что?! Что?!

Зачем я спрашиваю? Ведь все ясно…

Тия жестоко смотрит мне в лицо. В ее глазах торжество и радость.

Раньше, когда они были слишком юны, когда им было по пятнадцати, они встречались.

Это были невинные детские встречи.

Но в них уже зарождалось взрослое чувство.

Но союз их был невозможен.

Йен не особо богат.

А Тия — очень завидная и богатая невеста в нашем городке.

Она не особо красивая.

Милая, конечно, потому что еще молода. Но много женихов за ней не бегало.

Визуалы

А вот и наши первые персонажи, главная героиня и ее охотник Йен!

Ну, и злодейка-разлучница!

Добро пожаловать в зимнюю сказку!

Глава 2

Беда не приходит одна.

Только открой ей двери, и неприятности последую одна за другой.

Слетятся, как демоны, на запах дурной смерти.

Не помню, сколько я сидела, оглушенная свалившимся на меня горем.

Ничего не слыша, не видя, не чувствуя.

Я словно умерла, утратила душу. Только мое тело дышало, сердце билось.

Но разум и чувства меня покинули.

Куда я теперь?..

Как мне жить? Что делать?

Да и для чего мне она, жизнь-то, теперь?..

…Очнулась я лишь когда в доме стало слишком громко.

То многоголосо вопило и стенало горе.

— Что… — хрипнула я пересохшими губами, поднимаясь. — Что происходит?..

Младшая сестренка где-то надрывно кричала:

— Матушка, не губи!

А мечущиеся по дому сестры и братья, словно испуганные тени, шептали и бормотали в ужасе:

— Темная Жатва, минуй меня!..

— Да что случилось-то?! — вскричала я, бросаясь туда, где было так страшно и шумно.

Мать и отца я застала у общей девичьей комнаты.

Сестер как ветром сдуло, все попрятались.

Наверное, даже из дому сбежали, чтоб не слышать и не видеть этой страшной смертельной возни.

Братья были тут, стояли рядом.

Но словно неживые, окаменевшие. Испуганные и растерянные. Не смеющие вмешаться.

А родители силой тащили из комнаты вон Юну, мою младшую сестру.

— Пошла! — рычал отец, дергая ее под руки.

Но она вцепилась в косяки с такой силой, что пальцы побелели.

А взрослый мужчина не мог ее с места сдвинуть.

И кричала, заливаясь слезами, кричала так, что кровь застывала в жилах от ужаса и жалости:

— Не выдавайте! Матушка! Отец! Пощадите!

— Да что тут происходит? — снова выкрикнула я.

Мать без сил выпустила сестру из рук, тяжело дыша.

Ее серое, помертвевшее лицо было растерянным.

— Темные Слуги, — выдохнула она. — Они велели нам выдать одну девицу от нашей семьи им в услужение. Юнку отдадим. Она с ними уйдет. Ты по весне замуж выйдешь. Все в доме просторнее будет…

От простоты и беспощадности этих слов у меня волосы встали дыбом.

В них не было ни жалости, ни страха, ни колебаний.

Только голый деловой расчет.

— Темные Слуги? — изумленно повторила я. — Это что, какая-то шутка?..

Я не могла поверить, что древняя легенда оживет. Что она все же станет реальностью.

Слишком много всего произошло в нашем маленьком поселении из-за этих пугающих слухов!

— Какие шутки, — огрызается мать. — Они уже в нашем городе!

— Вы их видели?! — я все еще не верю.

— И даже говорили с ними, — отвечает отец. — Точнее, слушали, что они нам велят. Болтливых-то они не очень жалуют. Да и нам велели молчать!

— Так всем будет лучше, — уверено произнесла мать. — Ну, вставай, Юнка! Хватит выть, все уже решено.

Юна рыдала, дрожа всем телом.

— Матушка, пощади! — кричала, умоляла она сквозь слезы, прижимая руки к груди, словно защищаясь от метящей в ее сердце смерти.

Разум мой помутился.

— Лучше?! — вскричала я. — Всем?! А ей будет лучше?! Это же верная смерть!

Зимой? В стужу? В темную шахту в старой скале? Смерть, точно…

— Цыц! Чего несешь? — окрысился на меня отец. — Это служение Темным Господам! Не смерть! Но это неточно. Ну, хватит орать, корова! Поднимайся! Городской голова ждать не станет! Пошлет солдат — они-то тебя приласкают по-свойски! Погонят копьями! Мы ему уже обещали тебя, так что обратной дороги нет!

— Лучше пусть копьем заколют, чем умирать, разбившись, в ледяной шахте! — верещала Юна. — Лучше сами убейте! А я не пойду!

Невыносимо было смотреть, как страдает это чистое, маленькое и беззащитное существо. Она ведь совсем молоденькая. Чистая, наивная и невинная.

Зато решение ко мне пришло само собой. Оно принесло умиротворение и покой.

И я даже ощутила тихую радость от того, как просто все разрешилось.

Вот, значит, каково мое предназначение. И какова миссия в этой жизни.

— Не троньте ее, — сказала я тихо, но звучно. — Вместо нее я пойду. Сама. Не надо стражи.

— А? — не поняла мать. — Ума лишилась? Куда ты пойдешь?! К Темным? А свадьба твоя как же? Что мы Йену и его семье скажем?! Они-то полным ходом готовят свадьбу. Это ж такие траты! Думаешь, так просто они скажут: «Ну, так и быть!»? Да нам вовек не рассчитаться!

— Свадьбы не будет, — спокойно ответила я.

— Это не тебе решать! Ишь, придумала что!

Юна смотрела на меня огромными глазищами, с надеждой и мольбой во взгляде.

Она абсолютно не понимала, почему я решила вместо нее шагнуть в пугающую неизвестность. Но была мне благодарна за это.

И отчаянно хотела жить.

— Не мне, — согласилась я. — Но все уже решено. Йен отрекся от меня. Бросил. Оставил. У него теперь другая невеста, Тия.

— Потаскуха! — взревел отец, отпуская Юну и набрасываясь на меня. — Ты что, осмелилась с ним спать?! Ты дала ему, бесстыжая?!

Удары посыпались на меня один за одним.

Я только успела голову руками прикрыть и сжалась в комок, чтоб отец не разбил мне лицо.

— Я не сделала ничего дурного! — пронзительно выкрикнула я.

— Это позор для всей семьи! Позор! Порченная! — свирепствовал отец.

— Нет! Я чиста! Он выбрал Тию! Он взял ее! Он уже ее муж!

Отец замахнулся кулаком. Он меня не слушал; не слышал.

Наотмашь хотел ударить.

Но мать повисла на его руке. Не дала опуститься его кулаку на мою голову.

— Не калечь! — прохрипела она, сдерживая отца изо всех сил.

— Позор!.. Пальцами будут тыкать!.. Хочешь прослыть матерью потаскухи?!

— Вот и отдадим ее Темным Слугам! — уговаривала мать отца. — Когда люди узнают, что свадьбе не быть, что Йен отрекся от нее, разговоров и шепотков не избежать! Издеваться станут! А если она и вправду не врет? Если невинна? Тогда Темные Слуги ее заберут! И тем докажут, что она чиста. И о свадьбе никто не спросит. Скажем — Темные слуги забрали. Какая ж свадьба, если Темные Господа ее себе захотели? Ну? И никто на нас не посмеет пальцем указать! И имя наше честное будет обелено и избавлено от позора! Не калечь ее, не порть ей лицо! Побьешь потом, если она соврала. Уж тогда я защищать ее не стану. Еще вожжами привяжу!

Глава 3

Девушек, собранных для Темных, согнали в дом главы города.

Не знаю, как родители объяснили городскому голове замену одной дочери другой. Только они что-то ему говорили.

Мать шипела, словно змея, отец зло смотрел на городского голову.

А тот все поглядывал на меня.

Его маленькие глазки так и сверлили меня!

Но их разговоры меня мало волновали.

Я понимала: если Темные Слуги решат меня забрать, то ничто этого решения уже не изменит.

Потому очень ждала испытания. А оно было, разумеется.

По очереди все девушки раздевались до одной только нижней сорочки, легкой, белой.

Темные Слуги забирали девушек по одной и уводили за закрытые двери, в темный большой зал.

Что там происходило, было неизвестно. Только городскому голове было велено молчать об испытании.

Сердце мое было неспокойно. А вдруг я окажусь недостаточно чиста для них?!

Снимая юбку, дрожа от страха и холода — комнату натопили почему-то очень плохо, — я думала о том поцелуе, что подарил мне Йен. Вдруг для Темных это тоже грех? Вдруг я окажусь слишком порочна для них?

Всех девушек увели.

Родителей моих давно вытолкали вон.

И я в одиночестве ожидала своей участи.

Тут-то и настиг меня городской голова…

Все-таки, это был его дом. И если прочих людей вывели, то он-то знал лазейки, чтоб просочиться в комнату, где держали девушек, предназначенных для Темных.

— А вот и ты, невинное дитя, — произнес он, появляясь из-за темной панели.

Она была словно дверца в тайный лаз.

А он — как похотливый кролик.

— Что вам нужно? — испуганно шепчу я, прижимая к груди одежду.

Его масляный взгляд обшаривает меня с головы до ног.

Омерзительное чувство!

— Я предлагаю тебе спасение! — шепчет он. А голос мерзкий, липкий, трясущийся.

— Какое еще спасение? — лепечу я.

Градоначальник придвигается как можно ближе.

Помимо холода в его нетопленном доме я ощущаю смрад его дыхания и жар, исходящий от его разжиревшего тела.

— Глупенькая! — шепчет он поддельным жалостливым голосом. — Ты что, не понимаешь, зачем тебя сюда привели, и для кого?

— Понимаю, — резко отвечаю я.

— И согласна стать игрушкой, вещью для этих чудовищ? — вскрикивает он. — Да непонятно, зачем им юные невинные девы! Уж не затем, чтоб браком сочетаться!

— Выбора у меня нет, — глухо отвечаю я.

— Выбор всегда есть! — горячо возражает он. — Почему ты должна жертвовать собой ради спокойствия города?! Пусть об этом другие думают. Ты же достойна большего. Ты должна жить!

Мне тут же стали ясны мотивы его заботливости.

Родители назвали ему причины, почему я тут.

Подозрение, что я не чиста, развязывало ему руки.

Он жаждал моего тела.

Он видел свой шанс.

И отступать не собирался.

Тут я почувствовала себя всецело в его власти.

С него никто не спросит, если он тут же обесчестит меня.

Темные меня не примут.

Родители поверят в то, что я отдалась Йену.

И в мои слова о насилии со стороны градоначальника никто не поверит.

— Одно твое слово «да», и ты спасена, — шептал он, наступая. — А если откажешь… Темные Господа вообще не люди. Они старые, скользкие и страшные извращенцы. Старые, понимаешь? Меньше сотни лет никому нет! Ты им достанешься. И уж они-то с тобой церемониться не станут! Даже представить страшно, что они сделают с тобой! Ну?!

Я не могу и слова сказать от страха. Вот попала, так попала!

Только трясу головой.
— Что?! — одергивает меня грубый голос. — Что ты мычишь, я не понимаю!

— Н…нет, — через силу выдыхаю я.

Мне страшно до черноты перед глазами, но я упрямлюсь.

Давлю даже робкие ростки отчаянных мыслей о том, что этот мерзкий человек может быть мне спасением.

Мне нет спасенья.

— Что — нет?! — раздраженно спрашивает он.

— Я не буду твоей никогда, — выдыхаю я упрямо. И, смягчившись, добавляю: — Да и ничьей вовсе.

Мужчина чуть не воет от злости, разочарования и… нетерпеливого вожделения.

— Дура! — шипит он.

Его тяжелые влажные ладони нетерпеливо шарят по моему телу. Сминают тонкую нижнюю рубашку.

Грязно, просто и липко скользят по моим замерзшим бедрам, задрав одежду.

Оставляют чуть заметные влажные следы на белом чистом полотне и на теле.

Это неприятно.

Кожа моя и так холодна. А его влажные ладони делают этот холод просто невыносимым.

— Да ты пойми, — снова шепчет он жарко, подавляя мое сопротивление. — Ты пойми, дура, что одно твое слово, и ты спасена! Ты не пойдешь к ним, в шахту. Ты останешься жива! Ты здесь, в поселке, останешься! Только покорись… скажи мне «да». Стань моей! Здесь, сейчас! Это быстро… и не так больно, как разбиться в шахте и ждать смерть, замерзая!

Но то, что он со мной хочет сделать, прикончит меня так же верно, как выстуженная зимними ветрами шахта.

За связь с мужчиной вне брака меня же камнями закидают. Отец насмерть забьет.

А этот похотливый хитрец, получив свое, разумеется, не женится на мне.

Даже если и защитит от Темных Слуг. Если найдет способ не выдавать разъяренным людям меня.

В лучшем случае он просто спрячет меня, и буду я жить как жук в коробочке.

Пока не задохнусь. Недолго.

Или же тотчас отречется от меня, взяв свое.

Скорее всего, так.

Он ведь нащупал слабое звено — оговор родителей. Он знает, что они за меня не вступятся. Поэтому его власть надо мной безгранична.

Я — беззащитна.

— Я хочу тебя, — шепчет он, жаркий, жирный, воняющий потом и больным, немытым телом, прижимаясь ко мне все смелее и крепче. — Ты такая прекрасная, чистая, светлая! Да я им всем шеи посворачиваю за тебя! Я!..

Он преисполнен своей восторженной бравадой.

Только это вранье.

Теперь я это четко знаю!

Я чувствую это по его скорым касаниям.

Он словно обжигается о мое тело.

Действует быстро, грубо, словно боится быть пойманным.

Глава 4

Темные Слуги одинаково относились ко всем людям.

К бедным девушкам, к сильным мужчинам и к главе поселка — все равно.

Внезапно распахнулись двери в комнату. И толстяк не успел отпрыгнуть от меня.

Его так и застали — когда он задирал мне рубашку и тискал мои бедра.

— Она сопротивлялась! Не желала идти в услужение к Темным Господам! — испуганно выпалил он, желая как-то оправдать свои действия. — Удрать хотела! Я ее пытался задержать!

Не знаю, насколько они ему поверили.

Но оплеуху один из Темных Слуг выписал ему такую, что толстяк покатился по дощатому полу.

Лицо его было разбито в кровь. Он хныкал и ворочался на полу, как полураздавленная гусеница.

Темный просто переступил через него и подошел ко мне.

И в лицо мне пахнуло ужасом и темной смертью.

Они пришли за мной.

Не знаю, на кого похожи Темные Господа.

Слуги же точно походили на людей.

Высокие, стройные. Две руки, две ноги, голова. Сложенные, наверное, атлетично.

Одеты все в черное. Одежда, красивая и вычурная, обтягивала их тела как вторая кожа.

Бронированные шипастые куртки на груди были перетянуты многочисленными ремнями. Ремни эти словно удерживали рвущееся из сердец Темных Слуг зло.

Даже руки этих странных существ были скрыты черными кожаными перчатками.

На головах — странные черные шлемы, словно составленные из перекрещенных пальцев чудовищ с острыми когтями.

Эти когти закрывали лица, впивались в щеки Темных Слуг, оставляя открытыми лишь глаза, нос и губы.

Наверняка это доставляло какое-то неудобство, подумалось мне.

Но Слуги словно не замечали колющих их кожу шипов. Будто вовсе не ощущали боли.

Да и холода наверняка тоже, вдруг подумалось мне. На улице-то мороз, а они одеты не в меха и не в шубы — в тонкую кожу…

Тот, что подошел ко мне, принюхался с какой-то звериной жуткой жадностью.

Словно хотел меня сожрать и выбирал местечко посочнее.

Его рука в черной перчатке легла на мое плечо.

Сильные пальцы крепко впились в мою плоть.

Он отстранил меня от стены, в которую я, казалось, вросла.

Встряхнул грубо и жестко.

Положил руку на мою голову и негромко бросил:

— Молчи.

Только сейчас я поняла, что рыдаю, и дыхание мое громкое и частое, будто я долго бежала, а теперь не могу надышаться.

С трудом я подавила свой плач и глянула в его лицо.

Встретилась взглядом с его холодным спокойным взглядом.

— Опусти глаза!

Его слова были резким приказом.

— Не смей смотреть в лицо Темным без разрешения, — продолжил он. — Никому. Никогда. Поняла?

— Да, Ваше Темнейшество, — пролепетала я, трясясь.

— Неверно. К Темным Слугам обращайся — Темный. К Темным Господам — Темнейший. Поняла?

— Да, Темный, — пролепетала я. — Но как я узнаю…

— Узнаешь. Не понять невозможно.

Слуга кивнул головой и продолжил меня осматривать.

Его рука бесцеремонно меня обшарила.

Мои голые ноги под задранной рубашкой. Словно его пальцы искали капли крови от утраченного девства.

Расстёгнутый ворот моего платья, отыскивая на коже под ним следы бессовестных поцелуев.

Дрожащую шею.

Он будто проверял, не попортил ли жирный дурак товара.

И, кажется, результаты осмотра его удовлетворили.

Он грубовато оправил на мне одежду, крутанул, осматривая со всех сторон. Одернул помятый подол, пряча мои ноги, и резким кивком головы велел мне следовать за ним.

Я на деревянных негнущихся ногах шагнула вперед, ослепленная бьющим в глаза дневным светом.

— Ваша милость, — стонал на полу толстяк. — Я же старался для вас…

Темный Слуга, уже отошедший на порядочное расстояние от него, обернулся и вдруг снова шагнул к поверженному толстяку.

Без слов, без выражения ярости или еще каких-либо эмоций, он что есть сил пнул толстяка в жирный бок, да так, что тот закатился от боли в скрежещущем крике.

И заизвивался — ну, точно, как разрубленный надвое червяк.

Но это был не жест, которым Темный Слуга защищал меня и мою честь.

Нет.

Так он наказывал того, кто посягнул на собственность Темных Господ. Не более.

Для Темных Слуг мы все были равны.

Посмей я повести себя дерзко или просто неправильно, посмей я глаза поднять и дерзко глянуть — такого же удара не миновать и мне.

***

В соседнем зале, отведенном для испытаний, были две пугающие вещи.

Во-первых, большая купель с прозрачной странно голубой водой, похожей на огромный топаз, занимающий собой всю бадью.

Холодной даже на один только взгляд.

Неподвижной, прозрачной и голубой, ослепительно сверкающей под светом свечей.

Во-вторых, мои родители.

Они стояли у стены, тараща на меня глаза.

Вскоре к ним присоединился и побитый толстяк, охая, ахая и хромая.

Мне показалось, что отец с матерью смотрят на него как-то чересчур зло.

И мать шипит, как змея.

Означало ли это, что градоначальник поделился с Темными тем, что родители привели не ту дочь, что обещали?

Или, может, он Темным нашептал о том, что я могу оказаться не чиста?

Оттого и испытание мне полагалось какое-то иное?

Я не знала.

Просто видела, как они собачатся в темном углу.

А тысяча тревожных мыслей метались в моей голове, заставляя меня замирать от ужаса.

И тогда мне стало нестерпимо, до дрожи и скрежета зубов, страшно.

Если сейчас Темные объявят, что я в чем-то виновна, и выбросят меня прочь, то мать с отцом тут же просто разорвут меня на части!..

И Юна пойдет к Темным…

— Уберите их! — выкрикнула я в панике, упираясь босыми ногами в пол и сопротивляясь, не позволяя себя вести.

Темным Слугам не было меня жаль. И мои душевные терзания их не интересовали.

Не желая сражаться со мной и бороть мое упрямство, они бесцеремонно подхватив меня под руки.

Протащили меня до купели и вздернули над ней.

Глава 5

В другой комнате девушки сушили свои волосы у теплого камина, вытирали мокрые тела мягкой тканью.

Нам всем предстояло переодеться в легкие платья из светло-серого льна, в фартуки из белого чистого полотна, и в такие же светлые чепчики.

На ноги полагались довольно теплые башмаки.

Но платья были легче летних.

На улице зимой в этом?..

Да и часа не продержусь. Замерзну на ветру.

— Оно и к лучшему, — глухо произнесла одна из девушек. — Долго мучиться не придется. К утру мы все будем мертвы. А сели нас, замерзших, кинут в эту шахту, то будет не так больно.

Она была старше всех.

Ей, наверное, было почти тридцать.

Она была сильной и рослой. В ее крепком теле была какая-то могучая, почти звериная, выносливая и статная красота.

Только вот лицо ее было серым и печальным.

И волосы серые и тусклые.

Даже после купели Темных.

Тридцать — и не замужем. До сих пор чиста.

Она невесело усмехнулась, натягивая тонкие шерстяные чулки.

Наверное, ее рассмешило то, что ни для кого из людей она не сгодилась — а вот Темные Господа нашли ее для себя подходящей.

От ее слов прочие девицы впали в уныние.

Они уже не так быстро натягивали на себя одежды.

Кто-то горько и отчаянно заплакал. Умирать так страшно мало кому хотелось.

И тогда я изо всех сил помотала головой.

— Нет, нет! — вымолвила я. — Мы не умрем! Темный Слуга говорил со мной. И велел обращаться к нему — Темный. А к Господам — Темнейшие. Если б мы должны были умереть, разве стал бы он меня учить, как себя вести с ними? Как приветствовать?

Девушки уставились на меня с отчаянной надеждой.

Старая девушка невесело усмехнулась, аккуратно повязывая белый фартучек.

— Кто ж их знает, этих Темных, — проворчала она. — Что у них там на уме. Но я б предпочла к утру замолкнуть навсегда.

— Ты здесь не одна, — резко заметила я. — Может, кто-то хочет счастливо пережить и эту ночь тоже!

Она усмехнулась, опустила юбку, прикрывая сильные стройные ноги.

— Хотите, — ответила она. — Кто ж мешает-то?

Нас, одевшихся, едва высохших после купания, выгнали из дома.

На улице было холодно и вьюжно.

Ветер был ледяным, и я в тонком льняном наряде тотчас продрогла до костей. Зуб на зуб не попадал.

Лоб оледенел.

Но нельзя было и рукой двинуть, чтоб растереть замерзшее лицо.

Нельзя было и глаз поднять, чтоб посмотреть, что ждет меня впереди.

Темные Слуги пребольно били стрелами нам по рукам, по пальцам, стоило потянуться ладонью к озябшему лицу.

И я покорно брела вперед, ощущая на себе любопытные взгляды жителей поселка, собравшихся проводить тех, кого потребовали себе в услужение Темные Господа.

Эти взгляды казались мне ожогами. Потому что каждый из этих взглядов мог оказаться ЕГО взглядом…

Но не думать о нем. Не думать.

Это и хорошо, что Темные Слуги не велели поднимать глаз. Так я наверняка не увижу его. Не увижу. И вольна буду думать, что и Он пришел меня проводить, даже если это и не так.

И смотрит на меня с раскаянием, болью и жалостью!

Я шагала к повозке, в которую, словно овечек, сгоняли девушек Темные Слуги.

Девушки дрожали от холода и страха и сдавленно рыдали.

Темные же Слуги словно не замечали зимней лютой стужи.

На них, на их одеждах, не было ни клочка меха. Ни кусочка теплой ткани. Неужто мороз им не страшен? Они его не чувствуют?

«Да живые ли они», — вдруг полыхнул страшный вопрос в моей голове.

Позади нас, пыхтя и стеная, тащился глава нашего городка.

Он должен был принять от Темных Слуг грамоту, что город выполнил свой долг перед Темными Господами, и ничего не должен, если все пройдет хорошо.

У повозки мне велели остановиться.

Меня снова осмотрели, крутя и вертя, как мяч.

Ощупали плечи. Коснулись головы. Велели показать зубы.

И лишь после этого на мои трясущиеся плечи один из Темных Слуг накинул длинный серебристо-серый тяжелый плащ, подбитый серебристым песцом.

На голову мою натянул капюшон и, схватив за затылок снова принудил опустить лицо.

— Не смотри на Темных! — услышала я грозный оклик.

Темный втолкнул меня в повозку.

И в этот момент ближе подвели еще одну рыдающую девушку. Немного припоздавшую. Последнюю.

Голос показался мне знаком до боли.

Я не смогла не посмотреть.

И в глазах моих потемнело!

Глава 6

— Но я заплатила… собой заплатила! — вырвалось у меня.

Я отчаянно закричала на всю площадь, увидев у повозки мою сестру, Юну, одетую так же, как и я.

В те же серебристо-серые чистые одежды, в такой же белый скромный крохотный чепец.

Ту, что я спасала!.. Как она очутилась здесь?!

Темные Господа оказались жаднее, чем я думала?!

— Я же отдала себя! — не унималась я, хоть и понимала, чем мне грозит этот крик. — Зачем вы берете ее?!

Это ведь была главная причина того, почему я сейчас здесь!

В наш дом беда вошла вместе с грамотой, в которой было сказано, что отец и мать должны были отдать свое дитя в услужение Темным.

Это значило — навсегда. И что с ней станет, никто не мог сказать.

Они Юну выбрали потому, что она была совсем молода и чиста.

Почти ребенок.

Она от ужаса рыдала так, что едва не задохнулась и не лишилась чувств у самой повозки.

Люди загомонили, зароптали на площади. И один из Темных Слуг ударил меня по лицу стрелой, зло рассекая мне кожу на щеке.

Крик мой захлебнулся и замолк.

А вместе с ним и ропот среди людей.

Мать же с отцом упрямо молчали. Притащили вторую дочь на казнь — и молча сверкали злобными глазками исподлобья, глядя, как темные и ее забирают!

Им было ее не жаль…

Хотя любому существу с живым сердцем смотреть на то, как страдает и рыдает от ужаса это невинное, чистое существо, их юная дочка, было невозможно!

— …Не плачь, крошка, — произнесла я легко, когда освобождала ее от страшной обязанности, которую принесли для нее в то утро родители. Хотя, казалось, сердце мое остановилось и умерло. — Не надо. Вместо тебя я пойду. А что? На лицо мы все для них одинаковы. Никто и не заметит подмены. Да и какая им разница?

Юна тогда насилу успокоилась.

А я, в каком-то странном приподнятом настроении, пошла собираться.

«Шахта упокоит меня, — твердила я себе. — Скоро для меня все кончится. И мой позор, и боль, и несостоявшаяся любовь, что рвет мне сердце. И затихнут, умрут воспоминания о жестоком возлюбленном, который бросил меня в шаге от свадьбы».

Так я думала.

Хотела обменять свою никчемную, кончившуюся жизнь на ее!

И вот оказывается, что моя жертва была напрасна!

Глупая, я решила, что спасла ее!

Но захлебывающаяся от ужаса Юна, трясясь от холода, стояла рядом со мной!

— Молчать там, в повозке! — одернул меня грозный окрик Темного. — Не то обеих вздернем на воротах дома!

— Самонадеянная сучка. Ты что, возомнила, что можешь распоряжаться и указывать Темным Господам, кого им взять? — услышала я знакомый гундосый задыхающийся голос.

Толстяк стоял рядом с повозкой.

Он немного оправился от ударов, которыми нагадил его Темный Слуга. Стоять прямо мог.

Но именно меня он винил в том, что заработал их.

— Думаешь, они по единому твоему слову откажутся от своего желаемого? — издеваясь, злорадно шепчет он.

— Юна, детка! — тихо рыдаю я, протягивая руки к сестренке. — Как же так!..

Она рыдает так, что, кажется, все ее тонкое тельце ходит ходуном.

Сжатые у груди посиневшие ручки беззащитно трясутся.

Даже теплый плащ, которым Темные ее милосердно покрывают, оказывается слишком тяжел для нее. Она едва не падает бессильно под ноги Слугам.

Темные Слуги подхватывают ее под руки и швыряют в повозку, ко мне в объятья.

— Бедняжка!

Я пытаюсь ее поднять, но вместо этого сама падаю.

Потому что хлесткая пощечина обжигает мою щеку.

— Получи, высокомерная дрянь! Опусти глаза и не смей скулить!

Я ощутила на губах вкус крови.

— Знай свое место, гадина! — злобно и радостно тянет глава города, встряхивая брезгливо пухлую руку, которой ударил меня. — Отныне ты ничто, и никто! Вещь, не человек! Помалкивай и учись кланяться! И не поднимать на меня глаз, мерзавка! Не хотела слушаться? Получи!

Очередным тычком заставляет склониться, опустить лицо.

Глумится, упивается последними глотками власти надо мной.

Душит свою жгучую досаду, что ему не удалось мною овладеть.

— Тебя кинут в глубокую шахту, — зашипел он мне на ухо, жарко, радостно, подобравшись с помоста к повозке близко. — Вместе с твоей обожаемой сестричкой, которую ты защищаешь! Надеюсь, вы не сразу расшибетесь до смерти, а помучаетесь как можно дольше!

От его гадких злобных слов мороз бежит по коже. От омерзения меня тошнит.

Но ни крикнуть в свою защиту, ни ударить его теперь я не могу.

Если я подниму без разрешения руку, меня просто разорвут на куски безмолвные Слуги Темных.

И не только меня.

Я слышу рыдания сестры за спиной, и мое сердце рвется на части от жалости.

Я правда думала все исправить.

Я хотела защитить Юну. Думала, что раз моя никчемная жизнь кончена, так получится хотя б ее жизнь выторговать.

…Но когда в семье десять детей, и семеро из них — девушки, которых не так-то просто пристроить, выдать замуж, избавиться сразу от двоих — это благо….

Наверное.

…Так будет лучше для всех…

Тем более под таким благовидным предлогом.

Семья могла отдать одну девицу в жертву Темным Господам.

Ту, на которую они указали. Но если я вызвалась сама, то отчего не отдать двоих?..

Ищу глазами в толпе провожающих мать и отца.

Хочу посмотреть на них. Увидеть в их глазах хоть какое-то подобие стыда и раскаяния. Жалость и боль. Хоть что-нибудь живое, человеческое!

Но не нахожу.

Они стоят вдвоем, словно окаменев.

Смотрят прямо, не тушуясь. Зло.

Им не жаль. Ни меня, ни бьющейся в истерике маленькой Юны.

Они готовы огрызаться и отбиваться от обвинений плечом к плечу.

Все, что их заботит — это их честное имя. Но не наши маленькие жизни!

— Будьте вы прокляты! — выдыхаю я со всей страстью, на какую способно мое сердце.

Глава 6. 2

Они не слышат этих слов. Слишком уж далеко стоят.

Но, кажется, смысл сказанного до них доходит.

Потому что я с удовольствием вижу, как ужас отражается в их бессовестных равнодушных глазах.

И мать торопливо отступает, в страхе прячет под платком лицо.

Отец стоит, как завороженный. Словно проклятье уже его достигло.

А рядом, неотрывно глядя на меня, стоит тот, кого я любила больше жизни, и тот, кто меня предал.

Мой Йен. Мой славный, храбрый и ловкий охотник.

Моя любовь, моя жизнь.

Тот, кто мне обещался, и тот, кто никогда мне не будет принадлежать. Лжец…

Лучше бы я не видела его!

В груди моей словно солнце взорвалось, открылась старая рана, сделавшись свежей и горячей!

Полыхнуло пламя отчаяния, выжигая все мысли и чувства!

И я снова ощутила острое желание умереть. Сию же секунду.

Раз уж любить мне судьба не позволила!

Упасть в холодную темноту и покончить с любовью, которая жила в моем сердце даже сейчас.

Что же ты сделал со мной, Йен…

Как же ты мог?!

За что?! Ведь ты клялся, что любишь!

Проклясть его у меня не хватило духу.

Я все еще любила его.

Глядела в его лживые глаза, на его красивые сильные руки охотника, в его красивое лицо, и любила. Даже сейчас.

Страшные слова застыли на губах, а мы так и смотрели друг на друга, понимая, что в этот день, на жертвенный алтарь, привело меня его предательство.

Темные Слуги были молчаливы.

Они погрузили в повозку всех выбранных девушек и накрыли нас плотной толстой тканью.

Точно как кур или овечек.

Зато мгновенно стало тепло и тихо.

Из-под накидки напоследок разглядеть поселок можно было лишь приникнув к бортам повозки.

Меж деревянных досок глянуть, из которых была сколочена наша тюрьма, одним глазком.

А голова, хозяин города, был слишком услужлив и слишком жесток.

Он очень хотел выслужиться перед Темными.

И меня хотел лишний раз уязвить.

Причинить боль.

О, он с удовольствием уложил бы меня на сковороду, в кипящее масло, чтоб посмотреть, как я буду корчиться, чтоб утолить свою жажду мести.

Но такой возможности у него не было.

Темные Слуги отогнали его.

Их движения были четкие и точные, как будто Слуги не живые, а какие-то механизмы. Как часы.

Без эмоций, без злости — но и без жалости.

Они отстранили, отогнали родных, прощающихся с плачущими испуганными и продрогшими девушками. Отогнали и главу города.

Его, пожалуй, грубее прочих.

Потому что он рвался ко мне поближе, и был слишком дерзок.

Словно хотел дотянуться, изломать меня на прощанье.

Вырвать волосы. Наговорить ядовитых гадостей, что разъедят мне душу.

Он лишился власти надо мной, я навсегда выскользнула из его рук.

И он понимает это.

Это подстегивало его и заставляло совершать неразумные поступки.

Он тянул руки к повозке, стараясь зацепиться за деревянный борт.

Бежал следом, по снегу, когда повозка тронулась, вместе с прочими родственниками девушек.

Но Темные Слуги бесцеремонно его отпихивали, грубо, пару раз огрев древком копья.

И он падал с болезненным стоном на колени, страдая больше, чем прочие.

Больше, чем те, кто терял своих близких.

Но с усилием поднимался и снова несся следом за повозкой.

— Я любил бы тебя! — взвизгивал он мстительно. — Слышишь, ты?! Я бы тебя любил! Ты была бы богата, я бы!..

Но я ниже склоняла голову. Обнимала рыдающую испуганную сестру, ограждая ее от ледяных порывов ветра.

— Упрямая потаскуха! Я приду… утром я приду и буду наслаждаться твоими стонами! Ты пристынешь к полу шахты и будешь молить меня, что я тебя спас! Слышишь?! Ты пожалеешь, что отказала мне!

Это слышали мои родные.

И тот, кто разбил мне сердце.

Мне казалось, что я слышала раздосадованное кряхтение отца и вой матери.

А тот, чей голос я услышать хотела и одновременно с этим боялась, молчал.

И это к лучшему.

Я кое-как справилась с волнением, спрятав под плащ дрожащие руки.

Глаза мои застилали слезы, но не от страха.

Все прочие девушки рыдали потому, что их пугала неизвестность.

Я… я старалась не думать о прощальном взгляде любимого.

Подавляла адское желание подскочить на ноги, увидеть его еще раз.

Пусть лучше моя душа разорвалась бы в клочья, чем я показала б, что разлука с этим предателем мне страшнее Темных Господ!

— Присядь, родная!

Я потянула сестренку за руку, усаживая ее рядом с собой.

Закутала ее озябшие ножки меховым плащом, обняла ее и привалилась всем телом, стараясь отогреть ее и отогреться сама.

Впрочем, холода я не ощущала.

Сердце мое горело и болело так, что я чувствовала — кожа моя пылает.

Мне было жарко в мехах. Хотелось рвануть на горле завязки, высвободить плечи, подставить пылающие щеки под поры ветра.

Но я сдерживалась.

И ко мне, горящей этим болезненным жаром, льнула замерзшая маленькая Юна.

— Это все из-за меня, — горько шептала она, обнимая меня за шею. — Ты попала в беду из-за меня!

— Что? — переспросила я рассеянно. Мысли мои витали где-то далеко. Там, в городке. Рядом с застывшим у заснеженной дороги молодым охотником. — Юна, детка, нет! Ты тут точно не виновата. Темные Господа вернулись и потребовали дань с людей, какая ж тут твоя вина?

Нет, милая птичка!

Мои беды начались задолго до того, как Темные Господа напомнили о себе.

Я ведь готовилась к свадьбе.

Мать и отец собирали мне немудреное приданое.

И жених торопил. Он говорил, что очень влюблен, мой красивый Йен…

Говорил, что считает дни до того момента, когда мы будем вместе.

Так сильно хотел жениться на мне.

Он старше меня.

Он опытнее меня.

В осеннем лесу, где мы прогуливались вечерами, однажды он поцеловал меня.

И это был первый в моей жизни поцелуй.

Глава 7

— Приехали!

Я очнулась от своей сладкой дремы.

Мой осенний сон, в котором я была счастлива, погас.

И я снова ощутила холодное дыхание зимы.

Вздрогнула, в испуге притянув к себе Юну.

За тонкими стенами повозки слышались переговоры Темных Слуг. Скрипел снег и выл ветер.

А мы были на одном из плато на старой темной скале.

Я видела далеко внизу петляющую черную дорогу и огоньки города за снежной пеленой.

— Добро пожаловать в Великий Пень, — усмехнувшись, произнесла старая девушка.

Она прислушивалась к происходящему за тонкими стенками со страхом и с волнением, но старалась не подавать виду.

— Почему Пень? — невольно удивилась я.

— Потому что раньше эти скалы были огромным деревом, — ответила она. — В этом дереве Темные Господа устроили свое жилище. Залы, комнаты, террасы… целый город. А потом они ушли, и дерево умерло. Превратилось в голую скалу.

— Откуда ты все это знаешь? — удивленно спросила я.

Она не ответила.

Зато Юна обхватила меня за шею, привлекла к себе и зашептала:

— Ты что, не знаешь? Это же Лия, внучка безумной Гретты! Той жуткой сумасшедшей старухи, которой лет двести! Говорят, она прожила в плену у Темных много лет, а потом они ее выгнали. Или она сбежала. Поэтому она все про них знает… И вечно рассказывает страшные сказки про них.

Лия усмехнулась.

Слышать, о чем мы говорим, она не могла.

Но, наверное, догадывалась.

Но если так, если ее бабка прислуживала Темным, то отчего Лия пророчила нам смерть?..

Спрашивать я не стала.

Да и не успела б.

Теплая плотная ткань, которой была накрыта наша повозка, отдернулась сильной рукой.

И меня кто-то грубо ухватил, вытаскивая на свет белый…

Точнее, в темную ночь!

Небо было темно и покрыто снеговыми светлыми тучами.

Впереди, на заснеженных камнях, виднелся довольно широкий черный лаз. Вход в злополучную шахту!

Вот туда-то нас и повлекли Темные Слуги.

Юна запищала и намертво ко мне приклеилась. Обхватила меня руками и ногами.

Так, что разделить нас было очень трудно.

Так нас и выволокли на мороз.

Тут, в скалах, он был очень силен.

Да еще и ветер гулял.

Следом за нами выволокли и Лию.

Несмотря на свою осведомленность, она тоже перепугалась. С плачем кинулась нам в объятья, и мы приняли ее, позабыв о ее колких злых словах.

Теперь мы были все в одинаковой опасности, в одинаковой беде.

И всех нас троих погнали к смертельному краю.

Небеса, как мне было жутко!

Я не осознавала того, но сама захлебывалась рыданиями от испуга. Даже мороз меня не брал, потому что от страха кровь кипела.

Темнота морозной бездонной шахты грезилась мне. И пахло оттуда дурной смертью!

Теперь я молилась изо всех сил, чтобы все страхи оказались всего лишь сказкой. И чтобы мы остались в живых.

Но Темным на это, кажется, было плевать на наш плач.

Они гнали нас копьями, подталкивая остриями и направляя древками, к черной яме.

И я закричала, как безумная, когда копье ткнуло меня в живот, сталкивая в черный провал!

Я рухнула на спину.

Страхом меня обожгло с головы до ног.

Но вместо долгого падения я шлепнулась на холодные крепкие доски.

Юна спрыгнула вслед за мной.

И Лия ступила на них вслед за нами.

Вместе с нами на дощатый щит ступил Темный Слуга.

— Не кричать! — велел он грозно.

Но разве можно не кричать, когда и дышать-то страшно?

Я зажала рот руками, чтобы рыданий моих не было слышно.

Темные Слуги меж тем принесли вязанку хвороста, несколько мешков и бросили их с нами на доски.

Один из Слуг встал рядом со мной и кивнул головой своим собратьям, показывая, что готов… Готов к чему?!

Где-то заскрипели колеса, звучно дрогнули натянувшиеся веревки.

Деревянный настил подо мной дрогнул и медленно начал уходить вниз.

И мы втроем, под присмотром Темного Слуги, стали опускаться вниз, под землю.

Было невероятно холодно.

Так холодно, что мы, втроем сбившись в кучу, не могли согреться.

Закрывались своими меховыми плащами, прижимались друг к другу, и все равно дрожали.

Один только Темный стоял ровно, словно мороз его не беспокоил совсем.

Однако, чем ниже мы опускались, тем больше странно жарко мне становилось.

Точно так, как во время испытания, в ледяной воде.

Тело мое начало пылать, как в летний полдень на солнцепеке.

А кожа стала испускать то самое теплое, желтое сияние.

Словно я была большой свечой.

Сквозь теплый тяжелый плащ сияние было незаметно, а вот сквозь тонкую льняную одежду — очень даже хорошо видно.

— Вот зачем они дали нам такую легкую одежду, — пробормотала я, глядя, как мои ноги превращают юбку в приглушенный фонарик. — Мы для них точно не люди. Мы удобные и нужные вещи…

Скоро мы втроем осветили шахту, в которую спускались, и какой-то зал внизу.

Стены шахты странно поблескивали.

Я положила ладонь на камень, и по нему разбежались разноцветные искры.

Я увидела черные и зеленые волокна дерева, и драгоценные камни меж ними.

— Дерево превратилось в опал, — заметила Лия, наблюдая, как мой свет льется вниз по стене шахты.

— Не сметь говорить в присутствии Темного без разрешения! — рявкнул Темный Слуга, и мы смолкли.

Вскоре мы опустились на пол этого зала, и Темный Слуга знаком велел нам сойти с досок.

Сам он снес мешки и вязанку хвороста, бросил их у промерзшей стены.

Снова вернулся на помост, дернул веревку, и его начали поднимать наверх.

А мы остались тут, внизу, в каменном темном мешке.

А за Темным Слугой еще и каменный люк закрылся, замуровывая нас тут одних!

Глава 8

— Ну, чего расселись, бездельницы? Думаете, вас для этого сюда доставили?

От этого голоса, исходящего словно из души мрака, окутавшего зал, мы втроем вздрогнули.

Страх неминуемой смерти отодвинулся.

Но этот голос… что за существу он принадлежал?

В нем не было ни тепла, ни участия.

Только равнодушный и злой холод.

— И нечего так таращиться на меня, — продолжал тот же голос, приближаясь. Я услышала и звук неторопливых, но твердых шагов. — На вашем месте я б опустила голову! Вас что, Темные не учили? Тогда моя палка вас научит наверняка!

В круг света, что испускали наши тела, вошла женщина.

Явно человек.

Средних лет, крепкая. Ей, наверное, было около сорока. Она была чуть старше Лии, но при этом она выглядела лучше.

Чистое, без морщин, светлое лицо не было бледным.

Не было и синяков от недосыпа и утомления под глазами.

В темных волосах, убранных под чепец, не было видно седых волосинок.

Если б она жила в нашем городе, нашлось бы много желающих на ней жениться.

Она была одета в коричневое платье из хорошего сукна, в зеленый жилет и в белый фартук.

Ее свечение почти погасло.

Да, да, она светилась так же, как мы. Только очень слабо. И осветить все вокруг уже не могла.

— Темные не велели нам смотреть в их лица, — отважилась ответить я. — Про людей ничего не было сказано.

Женщина усмехнулась и красноречиво подняла палку.

Она хлопнула ею о свою ладонь. Звук удара парализовал меня.

И я, сама не зная почему, быстро склонила голову, пряча взгляд.

— Вы все — Осенние Цветы, — произнесла она тяжким голосом. — А я — ваша наставница. Зовут меня Бесси. Отныне вы на службе у Темных и Темнейших. И должны слушаться меня беспрекословно.

— Как же мы будем вас слушаться, — робко произнесла Юна, — если вы нам запрещаете говорить и спрашивать, а сами мы ничего об этом месте не знаем?

Бесси сердито засопела и снова звучно шлепнула палкой о ладонь.

— Люди совсем сошли с ума! — прошептала она сердито. — Начали присылать детей! Сколько тебе лет, дитя мое?

— Шестнадцать, — несмело ответила Юна.

— Да? — недоверчиво произнесла Бесси. — А выглядишь ты худой и бледной, и на вид тебе не более четырнадцати.

— Да ей точно шестнадцать! — вступилась я за Юну.

— Молчать! — грозно рявкнула на меня Бесси. — Я с ней говорю, а не с тобой! Тебе-то откуда знать?

— Но я ее сестра, — несмело ответила я.

— Двоих из одного дома отдали? — поразилась Бесси.

— Нас много, — торопливо пояснила Юна. — Сестер семеро, а еще трое братьев…

Бесси еще раз вздохнула. В ее темных холодных глазах промелькнула тень жалости.

— Отправить бы тебя домой…

— Нет, нет! — завопили мы с Юной в один голос.

— Я буду стараться! Я буду хорошо служить! — кричала Юна. — Я все могу!

— Если ее вернуть, если сказать им, что Юна не подошла Темным, они убьют ее, — глухо произнесла я. — Это ведь позор.

Бесси снова мотнула головой, осуждающе поджала губы.

— Ну, на кухне сгодишься, — произнесла она уже мягче. — Будешь при мне неотлучно. Только не думай, что я позволю тебе бездельничать!

Юна затрясла головой.

— Я так не думаю!

— Тем лучше для тебя. Стало быть, Юной тебя зовут?

Юна кивнула.

— Ну, а ты как зовешься, — обернулась ко мне Бесси.

Ее палка — старая, высохшая, осиновая, но все еще гибкая, — снова опустилась на ее ладонь с нехорошим звуком. От него по коже так и бежали мурашки.

— Я Дея, госпожа Бесси, — поспешно ответила я.

— Сколько тебе лет, Дея?

— Восемнадцать, — опустив глаза, ответила я.

— Восемнадцать! Самое время иди замуж. Ты молода, красива… Отчего ты не замужем?

Я склонила голову еще ниже.

Слезы навернулись на глаза.

Бесси словно нащупала больное место в моей душе и нарочно давила туда.

Чтобы было больно.

Словно своей палкой секла мне кожу.

— Отвечай!

От ее грозного окрика я вздрогнула.

— Я должна была выйти замуж, — прошептала я. — Но жених мой предпочел другую.

— Это хорошо, — грубо произнесла Бесси. — Не хлюпай носом. Я должна была убедиться, что за тобой не явится освободитель. Или еще хуже, — она вдруг недобро глянула на Лию. — Что ты вдруг вздумаешь бежать сама. Предатели не стоят такого риска, нет уж. И держаться от них надо подальше!

Лия съежилась от страха под ее взглядом.

А Юна так и ахнула.

— Так это правда! — вскричала она. — Вы были знакомы с ее бабкой, Греттой?

Бесси молча изучала лицо девушки.

— Да-а, — протянула она, наконец. — Те же черты. Те же дерзость и высокомерие в глазах. Странно, что Гретта тебя не спрятала и позволила забрать.

— Она стара и немощна, — тихо ответила Лия. — И ничего не решает.

— Стара! — с нехорошим удовлетворением воскликнула Бесси. — Что ж, поделом ей. Оставалась бы здесь — была б молода.

— О! — воскликнула я удивленно. — А вы…

— Мне двести пятьдесят лет, — с гордостью ответила Бесси. — Темнейшие щедро делятся долголетием со своими верными слугами. И одному только небу и Темнейшим ведомо, сколько я проживу.

Но, как бы горделиво не звучали ее слова, пальцы ее все ж дрожали.

И я заметила на ее запястьях застарелые, белые, тонкие, как нити и бледные, как тени, шрамы.

Может, от побоев.

А может, от грубых веревок, стягивающих ее руки.

Какое-то наказание за побег Гретты она понесла. Видимо, Темнейшие были щедры не только на долгие годы жизни, но и на расправу.

— Ну, хватит болтать! — сердито вскричала Бесси. — Нужно скорее привести в порядок кухню. Да и место, где вы будете жить, тоже неплохо было б отмыть как следует!

— Кухню? — удивленно переспросила я.

— Конечно, кухню, — ядовито ответила Бесси. — А где, по-твоему, ты находишься? Это господская кухня. Тут Темнейшим готовят еду.

— А что едят Темнейшие? — спросила я.

Глава 9

Есть хотелось дико. Не помню, когда в последний раз я ела.

Но Бесси не волновали такие мелочи.

— Шевелитесь, лентяйки! — безжалостно командовала она. — Нужно привести в порядок хотя бы уголок кухни. Где вы собираетесь спать? В грязи, в пыли и в паутине? Господа не любят неопрятных! Если вы выпачкаетесь, вас выдерут, как следует!

— Когда же нам дадут поесть? — испуганно спросила Юна.

Она тоже была голодна.

И перспектива голодной смерти ее не радовала.

— Когда Темные Господа пожелают вас накормить, — огрызнулась Бесси.

— А когда они пожелают?!

— Когда прибудут в Великий Пень, — ответила Бесси.

— Так их тут все еще нет, одни слуги?! — испуганно спросила я. Бесси лишь кивнула.

— Для того вас и собрали — чтоб приготовить все к их приезду! — ворчала Бесси.

— Но что, если их не будет месяц? — с ужасом спросила Юна.

Бесси усмехнулась.

— Потерпишь! — ответила она. — Они ведь, как будто, поделились с тобой бессмертием?

— Когда же успели?!

Бесси хитро глянула на нее.

— А голубая ледяная вода, — произнесла она. — Разве ты не отведала ее холода? В нем-то и был заключен секрет долгой жизни Темнейших. Так что месяц без еды ты протянешь. Дальше — как будет угодно небу и Темнейшим.

— Но я буду страдать! — в ужасе вскричала Юна.

— Еще как будешь, — ответила Бесси. — Но это не освободит тебя от работы.

Однако ж, мешки, оставленные Темным Слугой, она разобрать поспешила.

Там она нашла наше «приданое» — вещи, что добрые люди дали в помощь избранным Темными девушкам.

Несколько глиняных горшков, кружек, простых ложек и вилок, выточенных из рогов животных.

Пучок свечек, кулек с солью и сахаром, какие-то толстые мохнатые шали, чтоб мы могли согреться.

И кусок хлеба. Половина каравая, но собранная с любовью и милосердием.

Хлеб, бережно завернутый в вышитое полотняное полотенце…

Схватив его, Бесси прижала его к лицу, жадно принюхалась.

— Ах, сколько лет я не пробовала хлеба, испеченного человеком! — прошептала она чуть слышно. — Сколько!..

Она разломала его тотчас же, на четыре куска.

Один торопливо принялась есть сама, другие нам отдала.

И мы, чуть не давясь, принялись есть эту нехитрую еду, чуть подсаливая мякиш.

— Из чего же пекут хлеб Темные? — осмелилась спросить я.

Бесси пожала плечами.

— Верно, просеивают пыльцу цветов и лунный свет, — проворчала она. — Только хлеб их не питает. Он вкусный, как… как сладость, как медовые соты. Только нет в нем силы земли, как в человеческом хлебе.

— Скучаете по миру людей? — спросила я. — У вас там… кто-то остался?

Лицо Бесси сразу переменилось.

Из расслабленного и мечтательного сделалось холодным.

Она метнула взгляд на Лию и резко отряхнулась, будто крошки хлеба могли ее испачкать.

— Нет, никого, — резко ответила она. — Ну, сколько можно лопать? Шевелитесь!

Во втором мешке были собраны несколько кульков с крупами, сухари, мука. Не бог весть что, но увидев их, Бесси повеселела.

— А ты переживала, что есть нечего, — посмеиваясь, произнесла она. — Вас неплохо собрали в путь. Значит, голодать точно не придется.

Увидев каши, Юна успокоилась.

А я невольно отметила, что в обоих мешках не было ни единой вещи, которая раньше принадлежала б нашей семье. Ни мешочка с крупой или с сухарями, ни коробка спичек. Ничего.

Немного заглушив голод, мы принялись за работу.

Ожидая прибытия новых служанок, Бесси немного подготовилась к уборке.

Принесла несколько ведер, щетки и метлы.

Свои нарядные серые плащи нам пришлось снять.

Поверх красивых, но бесполезных на таком холоде льняных одежд мы напялили темные шерстяные юбки, что положили для нас в мешок сердобольные горожане.

Повязали шерстяные платки крест-накрест на тело.

— Раз вызываешься печь хлеб, так займись-ка печью! — завила Бесси, вручая мне совок, щетку и угольное ведро. — Вычисти ее и растопи. Не то холод нас доконает быстрее голода. Закоченеем так, что никакие Темные не помогут.

Сама же она с девушками, вооружившись щетками на длинных-длинных ручках, принялась отскребать пыль и грязь с высоких стен и с пола в небольшом закутке, где нам предстояло обосноваться на эту ночь.

Щетки их доставали почти до потолка.

Они сдирали серую пыль, обнажая красивое, благородное дерево и зеленые опаловые прожилки в нем. И темная, угрюмая, грязная комната преображалась, становясь величественной.

Я же поскорее занялась печью.

Свечение мое постепенно гасло, становилось все холоднее, и мне не терпелось поскорее развести огонь, чтоб хоть согреться немного.

Щеткой я смела с кирпичей паутину.

Вычистила из печи остатки золы, что слежалась чуть не в камень. Ручкой щетки колотила по наиболее отвердевшим остаткам прогоревших углей, совком собирала их и щеткой выметала серую пыль.

Было трудно; то и дело я смачивала щетку, чтоб прибить поднимающуюся пыль.

Щетка быстро леденела в моих руках.

Щетина ее гремела, становилась колкой и ломкой.

Но я старалась очистить каждый кирпичик. Каждый шов между составляющими печь камнями.

И скоро она была ну как новая.

А руки мои — красными и замерзшими. И свечение мое почти погасло.

Наверное, на него у меня просто не оставалось больше сил.

— Давай, давай, девонька! — подбодрила меня Бесси. — Растопишь печь, и станет жарко. Тут очень хорошая тяга, огонь займется мгновенно! Мы нагреем воды, обдадим пол кипятком, и будет очень чисто и тепло!

Шмыгая носом, я наломала тонких веточек в куче хвороста, оставленного Темными. Надрала коры с веток покрупнее, сложила ее шалашиком в печи и обложила тонкими ветками.

Подожгла кору, и языки пламени запрыгали по сухому дереву.

А мои протянутые к огню руки больно заломило, закололо словно острыми иголочками.

Они отходили от мороза медленно, расправлялись замерзшие скрюченные пальцы.

Глава 10

— Нечего грязными руками тянуться к пище!

Осиновая палка Бесс, о которой мы позабыли, прогулялась по нашим рукам, когда мы вздумали достать посуду и крупы.

Было ужасно больно. На пальцах остались горящие красные следы.

Лие досталось больше всех. От удара осиновой палкой кожа на тыльной стороне ее ладони лопнула, пошла кровь.

Лия вскрикнула. А Бесси недобро усмехнулась и звучно шлепнула этой же палкой о свою ладонь.

— Мыть руки, — прошипела она недобро. — Для кого вскипячена вода?! А потом привести себя в порядок! Снять грязное! Прибрать волосы! И только потом — готовить пищу! Привыкайте выглядеть опрятно, скромно и чисто! Тут вам не хлев!

Пришлось подчиниться, хоть побитые пальцы болели и плохо слушались.

Бесси проследила, чтоб мы вычистили ногти, отмыли лица и руки чуть не по локоть.

Только после этого она разрешила нам заварить чай — травы, что собрали для нас сердобольные люди, — и поставить вариться кашу.

Но и за этим нехитрым процессом она зорко наблюдала.

Лию заставила перемыть тщательнее глиняный горшок и обдать его кипятком три раза, прежде чем она всыпала туда чай.

Меня же она заставила сначала тщательно перебрать крупу, удалив не только грязные, испорченные зерна, но и сколько-нибудь некрасивые.

После этого я в глиняной миске перемыла крупу для каши так чисто, что вода, в которой эта крупа была замочена, оставалась кристально-чистой.

Но и после этого Бесси, тыча в меня палкой, заставила еще трижды сполоснуть крупу. И лишь затем — залить ее горячей водой и дать постоять, чтоб ушла горечь.

— Вот так-то, — довольная собой, ворчала она. — Все должно быть очень чистым. Привыкайте, неряхи! Что это? Пятно?

— Вода брызнула на печь, госпожа Бесси, — испуганно ответила Юна. — Из закипевшего котелка…

— Быстро возьми тряпку и протри! — рыкнула Бесси. — И не забывай это делать каждый раз, когда увидишь, что на печь брызгает суп или жир!

Юна от испуга склонила голову и поспешила послушаться.

Я же занялась приготовлением каши.

Остывшую воду слила с крупы, перемыла ее еще раз и переложила в котелок с дном потолще. Залила водой. Немного подсолила и поставила в горячую печь — вариться.

— Тотчас же, тотчас же мой за собой посуду! — бубнила над душой Бесси. — Не оставляй грязного! Живее! Все должно быть аккуратно!

Если честно, я всегда так и делала.

Но тут, с суровым надсмотрщиком над душой, я оробела и боялась лишний раз и пальцем пошевелить. И металась туда-сюда от ее грозных окриков.

Нервы мои были напряжены сильнее некуда, хотя казалось бы, что сложного — просто кашу сварить!

Каша закипела, забулькала.

Я добавила в нее немного сахара, буквально половинку ложечки, немного топленого масла, нашедшегося среди припасов в мешке.

— Сильно не расходуй, — гудела над плечом Бесси, наблюдая за процессом. — Мне тут толстухи откормленные не нужны!

Я тщательно перемешала кашу, которая начала булькать и жирно чавкать, и накрыла ее крышкой.

— Немного потомится, и будет готово, — тихо сказала я Бесси.

Та кивнула головой:

— Вот и славно. А пока живо приведи все в порядок, сотри брызги, и живо мыть посуду!

Чашки, из которых нам предстояло есть, Бесси тоже заставила перемыть на несколько раз. И ложки с вилками прополоскать в кипятке, словно смывая с них налет прошлой нашей жизни.

Пока мы этим занимались, подоспела каша.

От нее шел прекрасный вкусный аромат. Вся вода впиталась в масляную сладкую крупу, и каша была воздушной, рассыпчатой, беловато-желтой.

— Как облака на рассвете, — пробормотала Бесси задумчиво, когда я накладывала кашу по тарелкам. — Что ж, ты неплохо готовишь. Из тебя выйдет толк.

Есть мы уселись тут же, рядком у печи, на недорубленный хворост, набросив на плечи плащи.

И никогда травяной чай и простая скромная каша не были такими вкусными, как здесь, в холодном подземелье.

Хотя стоит признать, что холодное подземелье стало намного теплее.

То ли печь была просто-таки волшебной, то ли стены хорошо хранили тепло.

Да только от горячего чая и от еды мне стало жарко.

Я распустила завязки плаща на шее, чуть сдвинула чепчик со лба.

— Сильно-то не оголяйся, — строго одернула меня Бесси. — Сейчас доедим, и пойдешь со мной за водой. Посуду нужно перемыть тотчас же, не оставляя на завтра. Да еще нужно на завтра, для умывания. А воду мы всю истратили.

Это мне не очень-то понравилось.

Я ужасно устала. Глаза мои слипались. Руки дрожали.

Но делать было нечего.

Я проглотила последнюю ложку каши, чувствуя, как слезы отчаяния щекочут мне нос. Наверное, от усталости мне вздумалось реветь. Но именно сейчас, издерганная и измученная, я ощутила просто невероятные безысходность и отчаяние…

— Шевелись! — окрикнула меня Бесси.

И я послушно нащупала натруженной ладонью ручку ведра.

***

За дверями кухни был мрак и холод.

И огромный, как широкий тракт, коридор.

По одну сторону его тянулись двери, по другую — высокие сводчатые окна, наглухо заложенные камнями.

— Если их размуровать, то будет виден свет? — спросила я.

Бесси усмехнулась.

— Что, так быстро соскучилась по солнцу?

— Нет, но все же?

— Будет, — ответила Бесси.

— А Темные Господа любят свет? Или нет? Они ведь Темные…

Бесси снова усмехнулась.

— Они темны не потому, что страшны или света не любят, — вполголоса произнесла она. — Они хороши собой и светлы лицами. Только тьма в их сердцах. Они недобрые, высокомерные и холодные. И знают это.

Коридор скоро вывел нас в огромный зал, и я ахнула, рассматривая его своды.

Моего свечения было б маловато, чтоб осветить его весь, но круглую площадку, сравнимую с базарной площадью нашего города, я осветила.

Посередине ее бил фонтан с той самой голубой ледяной водой.

Он был очень изящно выполнен из камня, кажется, белого.

Глава 11

— Нет-нет-нет! Я не могу! Я не буду! — кричу я.

Но кто меня слушает?..

Ужас и стыд кипятком опалили мне нервы.

Лечь в постель с мужчиной?! Обнаженной?! Отдаться в его власть?!

Отдать свою чистоту вот так, первому попавшемуся? Да пусть и трижды Темнейший — для него ведь самое главное во мне ничего не стоит!

Самое дорогое, самое чистое он возьмет, как яблоко с чаши, полной фруктов.

Надкусит и отшвырнет!

Просто изломает меня, для потехи! Потому что так хочет!

Нет!!!

Да лучше смерть!

Я рванулась из удерживающих меня рук, но тщетно.

Темные Слуги бесцеремонно потрошили меня, как дети мешок с подарками.

Стаскивали одежду, дергали завязки…

Я с незнакомым мужчиной!.. Позор. Этот позор сильнее того, что произошел со мной в городе.

Сильнее отречения Йена.

В памяти отчего-то особо ярко вспыхнуло воспоминание о нем.

О моем любимом Йене, о предателе Йене! И слезы так и брызнули из моих глаз.

Я ведь берегла себя для него.

Я и сейчас его люблю, с изумлением поняла я.

И то, что я никогда никому не достанусь, было мне хоть небольшим, но утешением. Ведь я хотела принадлежать только Йену. Мысленно я была его уже тогда, той счастливой осенью.

И больше ничьей.

И то, что случится со мной, я буду считать изменой Йену!

— Я не могу ему изменить! Я не могу предать то, что мне так дорого… — бормотала я.

Но вряд ли кто-то понимал мои бессвязные слова.

А я, голая, стоящая посреди деловито снующих туда-сюда Темных Слуг, не могла сказать что-то внятное.

Только беззвучно рыдала да прикрывалась руками, сгорая от мучительного стыда.

Вот какова истинная цель моего пребывания тут!

Вот о чем стыдливо умалчивали все, отводя взгляды от нашей процессии!

— Это великая честь, — стараясь ободрить меня, сказала Бесси.

Говорит так, а у самой глаза так и бегают.

И пунцовые пятна расцветают на щеках.

Честь?!

Да это самое страшное унижение и бесчестие!

Я даже не человек. Я вещь.

Теперь я это поняла со всей ясностью. И разрыдалась, перемежая плач истеричным хохотом. Потому что сама обрекла себя на это.

Какая же я глупая!..

…Прости, Йен.

Я клялась, я обещалась только тебе. Но сейчас от меня не зависит ничто.

В наших отношениях предателем должен был остаться только ты. А теперь мы оба будем таковыми…

И больше я не посмею даже думать о тебе. Вспоминать и мечтать о тебе не смогу.

Ведь я опозорена и недостойна тебя.

Да и вообще никого.

Быстро, как-то незаметно, Темные сложили костер и на нем установили огромный котел — для меня. Ну, все верно, грешникам там самое место!

На дно котла уложили деревянную толстую решетку, чтоб я не обожгла ноги, и налили туда воды из источника.

Нашими же ведрами!

Не особо церемонясь, подхватили меня под руки и бросили в этот котел, где я и присела, скрываясь от взглядов в воде.

Уж лучше трястись от холода, чем гореть от стыда!

Но голубая ледяная вода предала меня.

Она снова осветилась моим мягким волшебным свечением, и мне стало тепло.

И тело мое видно стало тем, кто доливал ведрами воду в мой котел.

Костер быстро нагрел котел, стало жарко. Очень жарко.

Я не выдержала и вынырнула, хватая ртом холодный воздух.

А Темные лили воду и сыпали вокруг меня душистые травы.

И та, Темнейшая, сидя верхом, смотрела на меня и на эти странные приготовления с недоброй улыбкой…

Она была красива.

Очень красива, как полная луна в зимних небесах.

Казалось, от нее тоже исходит свечение.

Но это был лишь блеск ее золотых волос, нежной кожи и драгоценного перламутра на ее одежде.

Интересно, зачем ей это?.. Зачем ей я? Ну, то есть… Зачем она удовлетворяет эти мерзкие желания Темнейшего? Она его слуга? Или родственница? Зачем это?!

Как мерзко…

Рядом Темные поставили шелковый желтый шатер.

Казалось, он тоже был объят теплым светом, но это был лишь отблеск огня на шелке.

И — тут я совершенно сомлела от страха, — в него внесли на носилках мужчину.

Я лишь мельком его увидела. Кажется, он спал.

— Достаточно! — крикнула Темнейшая, когда вода вокруг моего тела вскипела ключом. — Вынимайте ее!

Что и было проделано.

Темные Слуги меня достали и закутали с головой в мягкую теплую ткань, поспешно высушивая кожу и волосы.

Я задыхалась, чувствуя себя словно после самой безжалостной горячей бани. А они меня на руках несли, несли в этот шатер, и сердце мое вот-вот готово было лопнуть от страха, стыда и жара.

И вслед за нами шла прекрасная и жестокая Темнейшая.