Светочи Конфедерации

Глава 1. ПОЛКОВНИК РИД

Светоч — светильник, также:

человек, божественное существо,

являющееся общепризнанным источником

истины, просвещения, свободы

Все события вымышлены,

Все совпадения случайны.

За окнами привычно выли сирены. Стены и полы слегка подрагивали от далеких взрывов. В палате интенсивной терапии никогда не бывало абсолютно тихо. Попискивали мониторы, гудели моторчики автоматических шприцев-дозаторов, ритмично вздыхали аппараты искусственной вентиляции легких.

– Лайона Монтессори! В приемный покой! Пациент, мужчина, извлечен из-под завала. Состояние очень тяжелое. Массивное размозжение мягких тканей правой ноги.

Прозвучавший по внутренней связи вызов заставил встрепенуться молодую женщину, сосредоточенно заполнявшую реанимационную карту. Она быстро провела ладонями по лицу, словно стирая усталость, и вышла в коридор.

– Девочки, первый пост, готовим взрослую койку, аппарат ИВЛ, набор для катетеризации центральной вены, – скомандовала она коротко, заглянув в сестринскую. – Милана, бери мешок АМБУ, транспортный аспиратор, периферический катетер – пойдешь со мной в приемный покой. Кислород возьму сама.

Милана послушно вскочила и помчалась собирать указанное.

Через пять минут Лайона и Милана приняли пациента. Через десять – доставили его в палату интенсивной терапии. Пациент был в сознании – удивительно! Пятьдесят два часа под завалами. Без еды. Без воды. С придавленной к бетонному покрытию ногой. И в сознании.

– Полковник военно-десантных войск Рид, – прохрипел мужчина и потерял сознание.

На бедре пациента, чуть ниже паховой складки, топорщился фиолетовыми хвостиками плотно затянутый жгут.

– Милана, хирурга-травматолога, заведующего реанимацией, начмеда по хирургии на консилиум, срочно!

– Вызываю, – откликнулась медсестра.

К приходу консилиума пациент лежал под двумя капельницами, все необходимые анализы были собраны, рентгеновский снимок поврежденной конечности висел на негатоскопе.

– Надо ампутировать конечность, – уверенно заявил травматолог. Начмед и зав. РАО согласно покивали головами.

Лайона была с ними согласна: спасти полковника еще можно: вывести из шока (противошоковую терапию она уже начала), справиться с болевым синдромом, с обезвоживанием и кровопотерей во время операции. А вот ногу оставлять нельзя: стоит снять жгут – и остатки разрушенных, раздавленных клеток хлынут в кровоток, попадут в почки и закупорят тончайшие поры созданных самой природой биологических мембран. Острая почечная недостаточность гарантирована. А в сочетании с прочими проблемами – практически гарантирован и плачевный исход…

Полковник приоткрыл глаза, дернулся:

– Нет! Не смейте! Не смейте резать! Я отказываюсь от операции!

– Ох, ты! Очнулся, гляди. Вот уж «вовремя», – заворчал начмед. – Послушай, полковник. Ну не спасти твою ногу. Никак. Тебя – можно. Ногу – нет.

– Значит, не спасайте. Меня не спасайте. – Полковник сжал зубы так, что побелела и без того бледная кожа на острых скулах. – Я – военный. А на костылях, да даже на протезе – кто я буду?! Военный пенсионер? И это в то время, когда мои однополчане взрываются, гибнут, сражаются?! Мне такая жизнь не нужна!

Тяжело дыша, Рид закрыл глаза и отвернулся.

– Так, коллеги. Пройдемте в ординаторскую, оформим запись в истории болезни, помозгуем. – Зав. РАО, как всегда, был скуп и на слова, и на эмоции.

– Милана, еще одну дозу обезболивающего полковнику внутривенно, – скомандовала Лайона и, прихватив рентгенограмму полковничьей ноги, ушла вслед за коллегами.

Глава 2

– Вы же понимаете! Как только снимем жгут – все! Все!!! – размахивал руками травматолог. – Синдром длительного сдавления – это вам не шутки! Ногу ампутировать все равно придется.

– Да все понятно, Арсен, не кипятись, – уговаривал его начмед. – Но пациент имел право отказаться от операции – и сделал это… Привлечь, что ли, представителей Этического Комитета? Пусть они решают, что важнее: спасти жизнь или выполнить волю пациента.

– Коллеги… У меня безумная идея, – подала голос Лайона.

– И что за идея, – живо развернулся к ней травматолог. – Неужто знаешь, как сохранить и ногу, и почки?

– Понимаю, так никогда не делалось… И госпиталю такое влетит в копеечку…

– Так, Лайона, давай не томи уже!

– Ну в общем… ставим канюлю в большую бедренную вену и всю оттекающую от ноги кровь прогоняем через диализатор. Фильтры, конечно, менять придется часто, а они очень недешевые. Но зато к почкам уже очищенная от миоглобина и прочей гадости кровь придет.

– Лайона! – гаркнул заведующий реанимационным отделением. – Где я тебе столько диализных фильтров возьму?! Ты ж за сутки месячный запас переведешь!

– А это мысль, – хмыкнул начмед. – Я бы еще пару фильтров на почечные артерии поставил, чтобы гарантированно почки защитить.

– Коллеги! Да вы… Нет, поистине, безумие – заразительно!

– Под мою ответственность, – твердо отозвался начмед. – Подключаем два диализатора: один – к большой бедренной вене, второй – к почечным артериям. И снимаем жгут.

– Да, и глубокая медикаментозная кома на все время диализа как минимум, а может, и еще на пару дней после, – дополнила Лайона.

– Работаем, коллеги, работаем! – начмед поставил свою подпись под решением консилиума и ушел.

Уснувший после дозы наркотического анальгетика полковник не слышал, как вернулась на пост Лайона, как отдавала сестре короткие, четкие указания. А еще через пару минут его погрузили в глубокий медикаментозный сон. Затем подключили аппарат ИВЛ. Перевезли в отдельный операционно-диализный бокс и поместили в специальную стол-капсулу, которая плотно зафиксировала его тело. Не ощутил полковник и того, как тонкий скальпель прошелся по коже поясницы, сначала справа, потом слева. Не ощутил, как с его многострадальной ноги сняли жгут…

Пять дней небытия. Пять дней без снов, без видений, без ощущений. Пять суток бригады врачей-реаниматологов и медицинских сестер сменяли друг друга, меняли диализные фильтры: в первые сутки – каждые три часа, во вторые – каждые шесть часов. На третьи сутки хватило двух фильтров.

В тот же день в приемном отделении Центрального Военного Госпиталя раздался телефонный звонок.

– Скажите, к вам поступал мужчина сорока трех лет, мог представиться как полковник Рид?

Медицинская сестра шустро застучала по клавишам компьютера.

– Да, поступал, – равнодушно бросила она в трубку. – Госпитализирован в отделение реанимации и интенсивной терапии.

Через час после звонка у эстакады приемного отделения остановился огромный черный военизированный джип с тонированными стеклами. Из него вышел высокий грузный мужчина в темно-синей, почти черной шинели и молча, не слушая возмущенных криков персонала, прошел через все приемное отделение и направился в реанимационное отделение. Шагавшие впереди него мощные, упакованные с ног до головы в защитные костюмы амбалы («Телохранители!» – подумала испуганная медсестра) молча раздвигали плечами идущих навстречу людей.

– Пригласите мне лечащего врача полковника Рида, – не здороваясь, приказал мужчина в шинели, когда перед ним по звонку отворилась дверь отделения.

Растерянная санитарочка бросилась в бокс, где «колдовала» над пациентом заступившая на очередное суточное дежурство Лайона.

– Там, там, на входе, трое! Большие, страшные! Вас спрашивают! – захлебывалась испуганная санитарка. – Об этом хотят узнать, – кивнула она на упакованного в капсулу полковника.

– Успокойся, скажи – через три минуты подойду, – отозвалась Лайона.

Санитарочка рванула ко входу в отделение:

– Сейчас доктор Лайона подойдет, подождите минуточку. Это она спасла полковника, – протараторила испуганная женщина, глядя мужчине в шинели куда-то в область пупка и, не смея закрыть перед грозными посетителями дверь, метнулась прочь по коридору – подальше от этих огромных мрачных военных.

Глава 3

– Состояние полковника Рида тяжелое стабильное. Угрозы жизни нет. Прогноз благоприятный, – коротко отчиталась Лайона, глядя в холодные стальные глаза генерал-лейтенанта Скотта.

– Я могу его увидеть?

– Можете, только это вам ничего не даст. Пациент находится в состоянии глубокого медикаментозного сна, и будет находиться в таком состоянии еще двое-трое суток, – все так же ровно отвечала Лайона.

– И тем не менее, я настаиваю, – так же ровно продолжал «давить» генерал-лейтенант.

– Хорошо, пройдемте в ординаторскую, переоденетесь в хирургический костюм, наденете бахилы, шапочку и маску, я проведу вас в бокс.

В боксе генерал долго смотрел на помещенное в прозрачную пластиковую капсулу тело своего боевого товарища, всматривался в спокойное, бледное лицо, покрытое короткой с проседью щетиной, отросшей за несколько дней.

– Этот человек… Рид… – полковник сжал губы, сглотнул. – Вы себе не представляете, как он важен. Какие на нем задачи и какая ответственность. Его смерть может привести к… (еще один судорожный глоток. Нервное движение мощных плеч). Привести к серьезным последствиям для… (генерал явно подбирал слова, стараясь не сказать лишнего) для большого количества людей.

– Для нас важен каждый пациент, независимо от его статуса, – холодно сообщила ему Лайона.

– Тем не менее, от лица командования Ашерским фронтом я выражаю Вам признательность, доктор. Мне сообщили, что Вы спасли Риду жизнь.

– Мы все делали свою работу, господин генерал-лейтенант. Трудно сказать, кто спас жизнь вашего… коллеги. Может быть, тот спасатель, который нашел полковника Рида под завалом и не забыл наложить жгут на размозженную ногу. Может, хирург, который делал операцию…

– Тем не менее, ваши коллеги утверждают, что вы отличились. Сумели сделать что-то важное. Как мы можем Вас поощрить?

Лайона с минуту молча смотрела на диализный аппарат, мерно прогоняющий кровь Рида через искусственные фильтры. Потом обернулась к генералу:

– Вы знаете, за семьдесят два часа мы использовали месячный запас диализных фильтров, чтобы сохранить полковнику Риду и жизнь, и ногу. Эти фильтры могли бы спасти жизнь другим пациентам. Директор госпиталя смотрит на меня волком – это было мое предложение: подключить диализаторы. Если бы Вы смогли восполнить наш запас фильтров для диализа – это было бы для меня лучшим поощрением.

– Я займусь этим вопросом. Госпиталь получит вдвое больше фильтров, чем было использовано. Что я могу сделать лично для Вас, Лайона?

– Знаете, господин генерал-лейтенант, говорят, в древности был такой император и полководец – Александр Македонский. Однажды он захотел вознаградить своего наставника – философа и ученого. Александр отыскал Аристотеля на берегу моря и спросил его: что я могу для тебя сделать, Учитель?  «Не заслоняй мне солнце», – ответил Александру мудрец. Я могла бы попросить Вас почти о том же: не занимайте мое время. У меня его не так много.

– Что ж. Вопросы по фильтрам я согласую с директором госпиталя. С ним же поговорю о том, как можно поощрить персонал отделения и лечащих врачей. А Вы – непростая штучка, а, Лайона? Проводите меня к выходу.

Лайона молча отвела генерал-лейтенанта Скотта в ординаторскую, а когда он переоделся и направился к выходу – поспешила вернуться к своим пациентам. Для нее действительно не имело значения, кого спасать: полковника ВДВ или мальчишку-повстанца. Здесь, в госпитале, в реанимации, не было ни правых, ни виноватых. Были только люди. Пострадавшие. Пациенты. Искалеченные войной тела. Исковерканные войной судьбы. И каждая жизнь – Высшая Ценность. То единственное, за что действительно стоит бороться.

Еще через полтора часа Лайону вызвал к себе в кабинет директор госпиталя.

– Ты как догадалась, что полковника надо спасать по полной? Ты хоть представляешь себе, кто он?! Нет, ты даже в страшном сне не смогла бы увидеть, что за важную птицу тебе доверили лечить!

– Я спасала Человека, а не полковника. – Вставила короткую фразу в возбужденный монолог директора Лайона.

– Человека она спасала… Да если б вы там оттяпали своему полковнику ногу, мне бы сейчас его начальство оттяпало бы голову! В общем, Лайона, двойная квартальная премия и две недели оплачиваемого отпуска в любое время. Надеюсь, такое поощрение тебя устроит?

– Более чем, господин директор, – не стала спорить Лайона.

– Ну, вот и славно. Фильтры для диализа поступят в течение недели. И чтобы больше никаких сумасбродных идей и никакой самодеятельности! Иди, работай.

Лайона молча поклонилась и вышла из директорского кабинета.

Глава 4

Две недели отпуска? Зачем ей отпуск? Что она будет делать целых четырнадцать дней в городе, где то и дело взрываются заложенные террористами бомбы? Где то и дело раздаются автоматные очереди воюющих между собой преступных группировок? Где каждый день гибнут десятки, а то и сотни мирных граждан? Куда она пойдет? В кинотеатр или в оперу, где рискует попасть в заложники?

А может, в городской парк, где половина деревьев вывернута из земли с корнями, а чахлые полевые цветы покрыты слоем желтовато-серой пыли? Или просидит целых две недели в своей комнате в общежитии на территории госпиталя, изнемогая от безделья, воюя с электронными монстрами в онлайн-игре?

А вот двойная квартальная премия – это здорово. Это очень кстати. Лайона буквально жила на работе, умудряясь совмещать ставку с четвертью в реанимации и три четверти ставки врача-психотерапевта. Да, она работала сутками и днями. Практически без выходных. Получала хорошую, даже очень хорошую по меркам своей страны зарплату – но этого не хватало, потому что нужно было оплачивать комнату в общежитии, где Лайона проживала с младшей сестрой Мейрой.

Оплачивать учебу Мейры – та мечтала стать художником-дизайнером и училась в Академии Искусств. Нужно было помогать матери-пенсионерке, получавшей жалкое социальное пособие, которого едва хватало на оплату коммунальных услуг, а на питание уже не оставалось. А еще нужно было помогать своему Наставнику.

***

Наставник… Провести эти две недели с ним? Посвятить свободные дни духовным и энергетическим практикам? Лайона познакомилась с Наставником случайно. Подобрала его, оглушенного очередным взрывом, на улице. Кто бы мог подумать, что этот щуплый, истощенный от недоедания пожилой мужчина окажется Мастером? Правда, непризнанным Мастером – без лицензии, без разрешения принимать учеников.

– Ты мог бы получить лицензию, набрать группу учеников и получать гораздо больше, чем жалкое социальное пособие! – как-то заявила ему Лайона.

– Не мог бы, девочка. Я – социальный пенсионер, и это все, что должно знать обо мне общество.

– Но почему?! – недоумевала Лайона.

Преподавание духовных и энергетических практик жестко контролировалось и лицензировалось во всех Мирах Конфедерации. Незаконная деятельность приравнивалась к созданию деструктивных сект и каралась одним – смертью.

– Я. Не. Могу. Получить. Лицензию. – Твердо заявил Лайоне Мастер. – Обо мне. Никто. Не должен. Знать. Точка.

И Лайона смирилась. Что ж. Раз она – его единственная ученица, значит, ей и заботиться о том, чтобы Мастер не жил впроголодь, не мерз холодными ночами в неотапливаемой однокомнатной квартире на окраине города.

– Зачем ты решил взять меня в ученицы, Мастер? – спросила как-то старика Лайона. – Я всего лишь медик. Врач, работающий в военном госпитале.

– Поверь, девочка, никакие знания и умения не бывают лишними. Я всегда знал, что однажды я смогу передать свои знания. Только не знал, что у меня будет всего один ученик. Ученица. Ты. Думаешь, это случайность – то, что мы встретились? То, что ты провожала меня, оглушенного, в мое скромное жилище? То, что ухаживала за мной, пока я не встал на ноги?

– А ты думаешь, что наша с тобой встреча была записана где-то в Хрониках Акаши? Выгравирована на Небесных Скрижалях? – хмыкнула тогда Лайона.

– Время покажет, девочка. Время все расставит по своим местам. А пока – учись. Мой энергетический уровень сейчас всего на четверть выше среднего человеческого, и уже никогда не станет больше. Но моих знаний и моей силы хватит для того, чтобы вырастить из тебя Мастера. Конечно, это не быстро. Это – долгие годы работы. Но – заметила ты это или нет – за восемь месяцев ты добилась отличных результатов! Сумела выстроить хорошую, прочную энергетическую структуру, научилась чувствовать потоки энергии Гун Чи в своем эфирном теле и даже начала понемногу управлять ей. Но тебе еще предстоит взрастить Кристалл своей Души. У тебя впереди еще много кропотливой работы.

Мастер рассказал Лайоне, что когда-то на Терре – планете-прародительнице – были мудрецы. Даосы. Они без всякой аппаратуры сумели распознать и изучить строение тонких тел человека, обнаружили энергетические каналы и чакры, установили связь между здоровьем человека и пятью первоэлементами.

Лекции, которые читал Лайоне Мастер, не казались ей чем-то странным, фантастическим или далеким от реальности. В Мирах Конфедерации, даже в таком отсталом, как родная для Лайоны Левкония, всякий знал, что у каждого человека есть Душа, есть «тонкие тела» и определенный уровень энергетики.

Высший эшелон Власти в Конфедерации – Светочи, Великие Картадели – являлись воплощенными Аватарами, Душами, достигшими вершины развития. Именно они сумели остановить самоуничтожение человечества. Именно они предотвратили межпланетные войны и принесли мир на планеты Конфедерации.

Десять Светочей Конфедерации. Десять столпов современного общества. Десять гарантов мира, стабильности и процветания на всех планетах, кроме Левконии.

«Планета Несогласных».  «Планета-тюрьма».  «Клоака Вселенной». Как только не называли Левконию… Сюда ссылали «маргиналов» – людей, не способных жить в обществе без войн, без злобы, без агрессии. Сюда отправляли всех, кто готов был в угоду своим амбициям разрушать, уничтожать, идти по головам и подминать под себя всех и все. Попасть на Левконию было сложно: нужно было совершить что-то «из ряда вон», нужно было проявить немалые преступные таланты.

Глава 5

На четвертый день после госпитализации полковника Рида отсоединили от аппаратов диализа: они свое дело сделали. На пятые сутки был запланирован вывод пациента из медикаментозной комы.

Сознание возвращалось к Риду медленно, мучительно и неохотно. В ушах грохотал океанский прибой. Во рту было сухо, как в пустынях Ашера. Жесткий, словно наждачная бумага, язык больно царапал потрескавшиеся губы. Все тело ломило, как после трехдневного марш-броска в полной боевой выкладке. Каждая мышца посылала в мозг болевые импульсы. Молчала только правая нога.

– Моя нога! – полковник дернулся, пытаясь встать, открыл глаза, которые тут же ослепил белый электрический свет. – Мне все-таки отрезали ногу! Мл …иии!!!

Он уронил голову обратно на мягко пружинящую поверхность ортопедической подушки. Отчаяние накатило мутной волной. Он не справился. Подвел. Подвел себя, коллег, начальство. Он больше не сможет воевать. Не сможет обучать и тренировать десантников. Не сможет учить группу мальчишек, осваивавших под его руководством секретные техники бесконтактного боя. Он – калека. Обмылок. Окурок, отлепившийся от губы нетрезвого сантехника. Такой же жалкий и бесполезный.

– Да на месте Ваша нога, господин полковник! Вы ее просто не чувствуете.

Голос, прорвавшийся сквозь гул крови в ушах, прозвучал в его голове скрежетом испорченной магнитолы. Рид даже не мог определить, был голос мужским или женским.

– Почему я не чувствую свою ногу??? Что вы со мной сделали, с…ки?!

– Господин Рид, прекратите кричать и материться! Сейчас я позову доктора.

… И где-то вдалеке: доктор Лайона! Доктор Лайона! Полковник Рид очнулся и ведет себя очень беспокойно!

А еще через несколько мгновений его губ коснулось что-то прохладное. В пересохший рот пролилось несколько капель живительной влаги. Он потянулся губами, захрипел-зашептал: еще! Еще!!!

Но вместо этого что-то прохладное и влажное коснулось его лба… висков… шеи… Стало не так муторно в голове.

– Ну что, господин полковник? Едва проснулись – уже буяните? – прозвучал насмешливый голос.

О! Этот голос он узнал! Снова рванулся, пытаясь сесть в кровати, захрипел:

– Что с моей ногой?! Что вы со мной сделали, а-а?!

– Нога на месте. Даст Бог, полностью восстановится. Если приложите достаточно усилий. А пока вы ее не чувствуете, потому что мы заблокировали нервные узлы, чтобы Вы, полковник, не чувствовали боли и не могли напрячь ни одной мышцы: это сейчас категорически противопоказано.

– Я. Хочу. Увидеть. – Он сжал челюсти, заиграл желваками на скулах.

Зрение прояснилось. Теперь он видел лицо Лайоны, ее бледно-голубой хирургический костюм, висящий на шее фонендоскоп. Увидел и ее кривую улыбку – одним уголком рта. Она развернулась, подкатила к его койке какую-то стойку с монитором, нажала несколько кнопок на пульте:

– Смотрите. Камера направлена на вас. Можете себе улыбнуться (он нахмурился еще больше). Ну, или показать язык, – как ни в чем не бывало, продолжала Лайона. Видите, вы укрыты простыней. Сейчас я приподниму ее – и вы увидите свои ноги.

Лайона склонилась над его койкой, спокойно приподняла дальний край простыни, и он увидел свои пятки. Ступни. Пальцы. Волосатые щиколотки.

– Достаточно. Верю. – Скомандовал остановиться.

Доктор Лайона снова усмехнулась, приподняв в улыбке правый уголок рта, и вернула простынь на место.

– А теперь, господин полковник, прекратите истерику и лежите спокойно. Присаживаться в постели Вам можно будет не ранее завтрашнего дня. А пока постарайтесь восстановить контроль над мышцами рук и левой ноги. Это вам ответственное задание, время выполнения – завтрашнее утро.

Он злобно зыркнул на медичку:

– Раскомандовалась. Да я таких, как ты!.. – он запнулся, не договорил. Понял, что его несет. А кого бы не понесло? После таких-то потрясений...

– Позвольте напомнить, полковник, что я вам не подчиняюсь. Я – капитан медицинской службы, а не ВДВ. И сейчас приказывать буду я и мои коллеги. Впрочем, если хотите, можете перевестись из Центрального Военного госпиталя в какую-нибудь частную клинику. Только имейте ввиду, что таких программ реабилитации для травматологических пациентов, как у нас, нет больше нигде на Левконии.

– Все-все. Мир. Не прав. Извините, доктор. – Рид попытался изобразить на лице раскаяние. Получилось не слишком удачно.

Впрочем, Лайона, похоже, к его наездам отнеслась с поистине философским спокойствием. Бросила ему коротко – отдыхайте! – и вышла из бокса.

Он услышал, как доктор отдает медсестре новые указания:

– Седацию полностью снять. Обезболивание – ненаркотическими анальгетиками не чаще четырех раз в сутки. Внутривенно даем антидепрессант (прозвучало какое-то незнакомое название) два раза в сутки.

– А зачем антидепрессант? – полюбопытствовала медсестра.

– Пять суток на барбитуратах и на наркотических обезболивающих. Будет постнаркотическая депрессия. А нам оно надо?

– Нет, не надо! – прозвучал испуганный голосок сестрички. – Он вон и так бешеный. А если еще и сплин его накроет…

Глава 6

Через день полковника ждали очередные суровые испытания. Утром в бокс набилась куча медиков в халатах и костюмах всех фасонов, размеров и расцветок: обход.

– Так, ну что? – пожилой усатый мужчина с благообразным лицом профессора потянул простынь, спустил ее до колен, обнажив полковника перед толпой.

Впрочем, толпу это ничуть не смутило: чего они там не видели?

– Смотрю, послеоперационная рана затягивается хорошо. Чистая.

Мужчина, склонившись, рассматривал бедро полковника. Затем выпрямился. Обернулся к Лайоне, снова заступившей на дежурство:

– Мочится достаточно? Может, пора мочевой катетер убрать?

– Сегодня удалим, – согласилась та.

– Кормить начали?

– Кишечник пока слабо работает. Будем активировать.

– Ну давайте, давайте. Сколько можно этого бугая на полном парентеральном держать?

Рид лежал и чувствовал себя биороботом. Сломанным биороботом. А все эти люди обсуждали, как его починить. Никто с ним не разговаривает. Никто ни о чем не спрашивает. Даже простынь на место возвращать не спешат. Хотелось вскочить. Хотелось заорать матом: «Эй! А у меня вы ничего не хотите спросить?»

Лайона вдруг обернулась. Глянула ему в глаза. Подошла, вернула простынь на место. На секунду сжала его руку чуть выше локтя: все будет хорошо, не расстраивайтесь, полковник. И ушла. А Рид вдруг ощутил, что у него на ресницах выступили слезы.

***

Через некоторое время Лайона вернулась в бокс в сопровождении медицинской сестры и крепко сбитого, накачанного санитара.

– Полковник Рид, – обратилась она к хмурому мужчине, сверлившему ее холодным взглядом. – Сейчас мы сделаем Вам укол, чтобы снова заблокировать нервные сплетения правой ноги, а затем удалим мочевой катетер. Будет не слишком приятно, но придется потерпеть.

Полковник лишь дернул головой – приступайте, чего зря разговаривать.

Медики надели перчатки, Лайона взяла с лотка заранее подготовленный шприц, а санитар неожиданно бережно повернул Рида на левый бок. По правой ягодице мазнуло что-то мокрое и холодное. Остро запахло антисептиком. Пальцы Лайоны принялись ощупывать ягодицу, затем в мышцы впилась игла. Полковник сжал зубы и задержал дыхание.

– Ну вот, первая часть Марлезонского балета закончилась. Ложимся обратно на спину, – скомандовала Лайона, и санитар так же бережно вернул пациента в исходное положение.

– Извлекаем катетер? – подала голос медсестра.

– Да, подай пустой шприц, – отозвалась Лайона.

Полковник почувствовал, как сдвинулась пластиковая трубка, вставленная в его половой орган. Лайона что-то продолжала колдовать со шприцем.

– Ну вот, можно извлекать. Постарайтесь не дергаться, господин полковник.

Лайона взяла его пенис в левую руку, а правой потянула пластиковую трубку. Полковник сжал зубы еще крепче: ощущения были откровенно болезненными. К счастью, вся процедура заняла всего несколько секунд.

Выдохнув, Рид едко откомментировал:

– Ну, доктор Лайона, Вы первая, кто взялся за мой член не для того, чтобы приласкать меня. Признаюсь, удовольствия я не получил.

– Ничего, вот переведем Вас в травматологию, встанете на костыли, и пойдете искать приключений на свой конец, – холодно ответила женщина.

– А от Вас, значит, ласки не дождешься?

– А у меня, господин полковник, другие задачи. Луиза, поставь на табуретку рядом с койкой полковника утку, чтобы мог помочиться, когда захочет, – обратилась Лайона к медсестре, затем снова повернулась к полковнику. – Первое время из-за раздражения, оставшегося после пластиковой трубки, будет казаться, что хочется «отлить», пусть вас не смущает, что мочи при этом будет не так много.

– После всего, что Вы тут со мной проделывали, уж не знаю, чем меня можно смутить, – проворчал Рид.

– Как нога? Что-то чувствуете после укола? – переключилась Лайона на другую тему.

– Чувствую, что ничего не чувствую. Уже начинала побаливать, подергивать, вроде даже жжение какое-то было в бедре. А сейчас такое ощущение, что ногу все-таки оттяпали.

– Ну, значит, заморозка удалась. Продержится до полутора суток. И поверьте, господин полковник, это Вам же на пользу. Боль в ноге при таких обширных повреждениях тканей могла бы свести с ума. Лучше Вам ближайшие несколько дней ногу вообще не чувствовать.

– Понял, не дурак.

– Отлично. Отдыхайте, поправляйтесь. Постарайтесь съесть все, что Вам сегодня принесут в обед и на ужин.

– Как прикажете, капитан медицинских войск, – едко ухмыльнулся пациент.

Лайона неожиданно тепло ему улыбнулась и вышла из палаты.

***

Время – странная материя. То его ничтожно мало. То так много, что кажется – некуда девать. Дни в реанимации казались Риду бесконечными. К нему постоянно кто-то заходил: санитарки, подававшие и убиравшие утку, приносившие безвкусный диетический больничный паек. Медсестры, менявшие флаконы и мешочки на штативе, к которому крепилась капельница. Доктора, доктора, доктора: травматолог, невролог, реабилитолог, диетолог. Все о чем-то расспрашивали, что-то уточняли, назначали, рекомендовали и записывали.

Глава 7

Реабилитация – тяжкий труд для пациента. Но полковник был трудолюбив. Сказано делать – будет делать. Через не могу и через не хочу. Через навалившуюся вдруг депрессию и бессонницу. Через кошмарные сны, в которых он снова лежал, придавленный к бетону тяжелым телом мраморной колонны, снова слышал вой сирен, эхо взрывов. Хрипел, пытался звать на помощь и чувствовал, как по капле вытекает из него жизнь.

Рид никогда не был слабаком. Никогда не позволял себе распускаться, хандрить, погружаться в безрадостные размышления о нелегкой судьбе. Даже там, в холодной каменной ловушке, он не позволил себе отчаяться. Ждал, ждал до последнего, что его найдут, вызволят, спасут. Терял сознание, бредил, вновь приходил в себя. Слизывал влагу с запотевших за ночь осколков мрамора, до которых мог дотянуться. И снова ждал.

А теперь, спасенный, живой, нога на месте, а сил жить – нет. Нет сна, нет аппетита. Ничего нет. И только встает иногда перед глазами теплая улыбка. Вспоминается легкое пожатие тонкой женской руки. Нежная кожа шеи в вырезе медицинской блузки. Высокая упругая грудь, обтянутая бледно-голубой тканью хирургического костюма. Иногда ловил себя на том, что снова прислушивается к шагам в коридоре, словно Лайона может пройти мимо его палаты. Заглянуть. Спросить, как дела. Только это и держало. Только это и заставляло находить в себе силы и, давясь, проглатывать жидкий суп, комковатую кашу, паровые «куриные» котлеты, в которых хлеба было больше, чем мяса.

Хандру полковника заметил генерал-лейтенант Скотт. Теперь, когда Рида перевели в реабилитацию, навещать его можно было каждый день. Генерал наезжал через день – через два. Привозил фрукты, дорогую минеральную воду без газов, что-то домашнее (жена варила! – хвастался генерал).

– Что-то ты, друг, совсем спал с лица, – заботливо пряча в холодильник очередные гостиницы, добродушно ворчал Скотт. – Что не так? Палата отдельная, программу восстановления расписывали лучшие специалисты! А ты выглядишь хуже, чем в реанимации.

– А ты меня в реанимации видел?! – взвился было полковник.

– Видел, брат. На третий день от поступления видел. И «моська» у тебя была такая же бледная, но куда менее недовольная, чем сейчас. Так расскажешь старому ворону, в чем дело?

– Сны кошмарные замучили, – решил признаться Рид. – Вот каждую ночь, стоит уснуть, снова в том мешке каменном оказываюсь. Снова кричу, рвусь, ногти ломаю, выбраться не могу. Камни лижу, чтобы пить не так хотелось.

– О-о-о, мой друг, это серьезно. Поговорю с твоей докторшей. Как ее там – Рузанна? Скажу, чтоб снотворного тебе назначила. Или вообще пусть консилиум соберет.

– Да не надо консилиум! Замучили они уже меня. Вот «так» достали, – постучал себя по шее ребром ладони Рид.

– Отставить споры! У тебя не так много времени на восстановление. Дело стоит, тебя ждет. А ты тут прохлаждаешься. Чахнешь, словно майская роза на морозе.

– Есть «отставить», – проворчал Рид.

Консилиум состоялся в тот же день. И – какая неожиданность, а? – принял решение, что полковнику Риду нужна помощь психотерапевта.

– Да я сам вас всех тут запсихотерпевтирую! – психовал Рид. – Вы еще в дурку меня отправьте!

– Будете вести себя неадекватно, кричать, грубить персоналу – отправим. – Начмед по терапии был мужиком серьезным и решительным. – Я считаю, что доктор Рузанна поторопилась отменить антидепрессанты, которые назначили вам в реанимации. Но ваши сны говорят о том, что перенесенный шок спровоцировал острую травматическую реакцию. Если все оставить как есть, она может превратиться в куда более серьезное расстройство. Так что назначаю вам курс психологической реабилитации – и это не обсуждается!

– Замучили! Лечилы! – вызверился полковник, но вынужден был согласиться.

***

До кабинета психотерапевта следующим утром Рид добирался самостоятельно – на костылях. Вдоль по длинному коридору. На лифте на два этажа вниз. Снова вдоль по коридору, направо, налево, снова направо. Перед глазами – глухая белая пластиковая дверь. Над дверью – лампочка в красном стеклянном абажуре овальной формы с надписью: «Не входить! Идет сеанс!»

Лампочка не горела. Стукнул в дверь коротко, и тут же вошел. Ну, как вошел – ввалился, едва не раскидав в стороны костыли и не пропахав носом пол до самых ног. Женских ног в кожаных туфельках-мокасинах унылого блекло-зеленого цвета.

Поднял глаза – и онемел. Лайона.

– Господин полковник? Вы на прием?

Полковнику остро захотелось сказать какую-нибудь гадость, но так и не придумалось.

– На прием. А где психотерапевт?

– Я – психотерапевт.

– Еще и психотерапевт?

– Одно другому не мешает, – сдержанно отозвалась женщина. – Можно мне вашу историю болезни?

Протянула руку, вынула из его ладони бумаги.

– Присаживайтесь, полковник Рид, – кивнула на кресло напротив и зашуршала страницами. – Так. Консилиум. Значит, кошмары снятся?

Вот уж перед кем не хотел Рид выглядеть ни жалким, ни больным, ни нервным. Но нервничал, и оттого злился так, что аж горячо в груди становилось.

– Что Вам снится, полковник? Та ситуация, когда Вы оказались под завалом? – проявила «чудеса проницательности» Лайона.

Глава 8

Понедельник наступил. Не мог не наступить. Рид до шести вечера извелся. Завтрак – как всегда невкусный. Процедуры. Упражнения. Массаж. Обед: проглотил суп, не чувствуя вкуса. Второе не доел. Снова процедуры. Полшестого. Взять бы что-нибудь с собой. Хотя бы шоколадную плитку. Но – не запасся, не подумал, не предусмотрел (не умеешь ты за дамами ухаживать, полковник! Привык, что они сами тебе себя преподносят – на блюдечке с голубой каемочкой).

Постукивая костылями, пустился в долгий путь по больничным коридорам. Лифт. Один поворот, второй, третий. Дверь. За ней – Лайона. Ждет его.

Постучался, вошел, слегка задыхаясь – словно бежал стометровку. Доскакал до кресла, уселся, отставил костыли в сторону. Поднял глаза.

Вот она: сидит, смотрит на него приветливо. Почти улыбается.

– Доброго вечера, господин полковник. Как Ваше самочувствие? Сны кошмарные перестали сниться? – в голосе Лайоны искренняя озабоченность.

Хочет помочь. Старается. Переживает за него. Но не больше, чем за других своих пациентов. Вот нисколечко не больше. Профессионал, итить ее так...

– Здравствуйте, доктор Лайона. Сны мои вас интересуют? Что ж, расскажу. Мне теперь другие сны снятся. Эротические. (Ну вот зачем я снова с ней так по-хамски? Но – несет. Остановиться невозможно). Эротические – с Вами, доктор, в главной роли. Соскучился я тут у вас без женской ласки.

Лайона смотрит серьезно. Слушает, не перебивает. Лицо, правда, приветливость свою утратило. Стало серьезным, холодным, неприступным. Решилась спросить:

– Полковник Рид, это попытка флирта или Вам действительно снятся такие сны?

– Да уж какие шутки, женщина? – вдруг взревел он раненым медведем. – Думаю я о тебе. День и ночь думаю. Представляю, как бы мы с тобой жили. Детей растили. Как бы ты меня по вечерам ждала, ужин готовила, в окно смотрела нетерпеливо (ох, куда тебя несет, полковник? Ты ей уже предложение делаешь?!)

Лайона поджала губы. Покачала головой – то ли растерянно, то ли недовольно.

– Так, теперь мне понятно, почему прошлый сеанс застопорился.

«Нашла, о чем вспоминать», – разозлился Рид еще больше.

– Лайона, мне твоего первого сеанса хватило. Все! Вылечила – спасибо. Действительно помогла. Но я сейчас не об этом ведь!

Ох, не привык полковник длинные речи толкать. Так много сказать хотел, а пока дошел – все слова растерял. Только и может, что рычать и злиться.

– Странная у Вас манера за женщинами ухаживать, господин полковник. Кричите, грубите. Только что за косички не дергаете.

Смотрит на него. Внимательно смотрит. Без улыбки, но и без осуждения. Просто озвучивает свое наблюдение.

– А я, может, и не ухаживал никогда! – вспыхнул, ляпнул, не подумав, и тут же сам и смутился. Отругал себя там, внутри: нашел, в чем признаваться, идиот!

– Что ж, когда-нибудь нужно начинать, – спокойно согласилась Лайона. – Только вот объект Вы, полковник Рид, выбрали неподходящий.

– А вы что – не женщина? – попытался улыбнуться, но улыбка вышла какой-то неправильной. Хищной, что ли?

– Для Вас – извините, не женщина. Врач-психотерапевт.

– Да ср… я хотел, какой ты там терапевт! По-людски же с тобой поговорить хотел! В чувствах признаться! На свидание пригласить… – чем дальше говорил, тем больше понимал: испортил. Все испортил.

И вдруг – замолк. Пропали слова. Пропали силы говорить. Накатило чувство обреченности. Вот сейчас выставит его за дверь. А может, охрану позовет – его в гневе даже свои ребята-особисты боятся. А тут – доктор. Женщина.

Лайона ни гнать, ни охрану звать не стала. Посидела, покачала ногой, закинутой на ногу. Губы покусала задумчиво. Потом сообщила ровно:

– Полковник Рид, для дальнейшего прохождения курса психологической реабилитации я должна передать вас другому врачу-психотерапевту. Работать с Вами дальше я не имею права.

– Почему не имеешь? – спросил тихо: кричать сил уже не нашлось.

– Потому что Ваше отношение ко мне вышло за рамки психотерапевтического процесса. Потому что дальнейшие мои попытки работать с Вами могут принести Вам больше вреда, чем пользы. Это не допустимо.

Встала решительно, прошла к внутреннему телефону, набрала три цифры:

– Доктор Вертер? Зайдите, пожалуйста, ко мне в кабинет. Хочу передать Вам пациента. Все объясню при встрече. – Помолчала, послушала голос в трубке, кивнула. – Да, пациент здесь, как раз вас друг другу и представлю.

В ожидании коллеги уселась за стол, взяла историю болезни полковника, начала что-то писать.

Рид сидел и ел Лайону глазами. Всего третий раз видит ее без шапочки: волосы темные, густые, блестящие, собраны на затылке в высокий узел. Открывают высокую нежную шею – белую, без загара. «Совсем же на солнце не бывает!» – подумалось вдруг тоскливо. Одинокий черный завиток вниз по шее спускается. Щека бледная, профиль – четкий, чеканный, как на древних монетах. Губы сурово сжала – недовольна.

На Рида вдруг накатило:

– Хо-ро-шо-о! Значит, избавиться от меня решила?! В другие руки передать, будто я предмет неодушевленный?

Глава 9

От костылей Рид избавился быстро. Некоторое время еще ходил с тростью, прихрамывал. А затем и от трости избавился. А с ней – и от ощущения своей неполноценности. Когда сообщили, что выписывают – в палату чуть не бегом рванулся: собираться, вещи в рюкзак складывать. Потом еще три часа на застеленной постели сидел с этим рюкзаком в обнимку – ждал, когда машина за ним придет.

В казарму вернулся, с удовольствием окунулся в привычную армейскую жизнь: побудки, тренировки. Одно задание, другое. Ребята из отряда радовались ему, как отцу родному. Вздыхали, что, пока его не было, их Первый Советник совсем замуштровал. Видано ли дело, чтобы особисты на плацу строевой шаг тренировали?!

К Лайоне полковник не спешил. Сам не знал, чего выжидал. То ли себе хотел побольше времени дать, убедиться, что и теперь не забудется эта внезапная любовь. То ли ей хотел позволить забыть, что он у нее пациентом был.

А потом вдруг узнал, что через десять дней на Левконию Великий Картадель Валлиан прибывает – один из Светочей конфедерации. Прибывает, чтобы произвести Посвящения.

Посвящение в ранг Мастера и выше всегда производилось в присутствии одного из Светочей, а иногда и двух. Правда, как между собой Светочи решали, кому из них присутствовать на Посвящении, известно не было: никто не задавал этот вопрос Картаделям, а сами они тоже не считали нужным посвящать своих подопечных в такие тонкости.

Узнал – и вдруг понял: вот он, шанс. Шанс доказать Лайоне, что он – не пациент. Не больной физически и душевно страдалец, а нормальный, здоровый мужик. И не просто мужик, а Мастер. Посвященный, причем вскорости – первого ранга. Он возьмет ее с собой на Остров Посвящения. Единственный мирный остров на всей проклятой Левконии. Оформит ее по документам, как свою ученицу.

Картадель на Левконии десять дней пробудет, кроме Посвящений – по одному через день – будет лекции читать, занятия проводить. За шанс попасть на эти лекции некоторые душу дьяволу готовы были бы продать в буквальном смысле этого слова. Только одержимым дьяволом на таких собраниях места не было. Сгорели бы они там, как сгорал рядом со Светочами каждый, кто отдал свое сердце и свои помыслы Тьме.

...Лайона согласится лететь с ним. Не может не согласиться: от таких предложений не отказываются. Вот там он и устроит ей конфетно-букетный период. Там и пробьет брешь в защите докторши-недотроги. Потому что так и не смог ее забыть. Так и не смог отказаться от мечты видеть ее своей женой, матерью своих детей. Ни одну женщину замуж не звал. Даже не задумывался о таком. А тут – уже два месяца, как не мог успокоиться, не мог вычеркнуть ее ни из сердца, ни из памяти.

***

Лайона полковника Рида за два месяца не забыла: такие, как он, быстро не забываются. Вспоминала часто, вздыхала с сожалением. Только сожалела не о том, что не сложилось у них. Сожалела, что вынуждена была другому доктору передать, не смогла помочь так, как хотелось. Вместо того, чтобы исцелить его сердце, невольно нанесла новую рану, а когда та рана заживет и как – одному Всевышнему ведомо.

Даже с Наставником своим о полковнике говорила, искала у него то ли совета, то ли поддержки, то ли утешения. Наставник Лайону выслушал внимательно, несколько вопросов задал наводящих – хотел, чтобы она сама к какому-то пониманию пришла. А после заявил: «Не вини себя, девочка. Он, конечно, мужик хороший – но не твой. Когда твой появится – не сбежишь, не прогонишь. Да и бежать не захочется».

Лайона после слов Наставника успокоилась немного. Простила себя, перестала виниться, терзаться напрасными сожалениями. Стала вспоминать полковника с тихой светлой грустью, как многих пациентов вспоминала: с радостью, что получилось с того света вытащить, что удалось на ноги поставить. Что ушел он в свою жизнь – чуть прихрамывая, но уверенно и твердо ступая. На обе ноги.

Когда раздался звонок видеофона, Лайона приняла вызов с незнакомого номера, не задумываясь и не глядя: ей часто звонили. То бывшие пациенты. То родственники пациентов, то их же знакомые. То коллеги. Но когда увидела на экране знакомое квадратное лицо, короткие светлые волосы с проседью и холодные стальные глаза – вздрогнула: полковник! Зачем снова объявился? Зачем звонит? Ведь все уже сказано, все решено.

– Слушаю Вас, – сказала в трубку ровным голосом.

– Лайона? Добрый день. Полковник Рид беспокоит.

– Я вас узнала, господин полковник.

– Значит, не забыли меня, доктор?

– Я пока провалами в памяти не страдаю, – не удержалась, съязвила Лайона. Не хотела, чтобы подумал, что она о нем думает, вспоминает. Зачем человеку напрасные надежды подавать?

А полковник тем временем собрался с духом, выдал на одном дыхании:

– Лайона. У меня есть к Вам предложение, от которого Вы не сможете отказаться. Я хочу, чтобы вы поехали со мной на Остров Посвящения. Туда через десять дней прибывает Высший Картадель Валлиан. Будет проводить Посвящение в Мастера первого и высшего ранга. И будет читать лекции для Мастеров и их лучших учеников. Я предлагаю Вам отправиться на Остров в качестве моей ученицы.

Лайона замерла. Остров Посвящения? Лекции и занятия с одним из Великих Картаделей?! Да она и мечтать о таком не смела! Даже в мыслях не допускала, что сможет увидеть когда-нибудь одного из Картаделей «вживую»: где они, а где она – обычная женщина, ничем себя особо не проявившая, никого особо не интересовавшая.