Сводные. Против правил

Глава 1

Пахнет подгоревшим кофе, дешёвым виски и чем-то ещё, то ли плесенью, то ли старыми деньгами. Барная стойка потемнела от времени, на её полированной поверхности кольца от стаканов, словно годовщины чьих-то неудач. Я сижу, уткнувшись в полупустой бокал, в котором лёд уже сдался, превратившись в жалкие островки, плавающие в золотистой жиже.

- Ну что, признался? - Макс стучит костяшками пальцев по столу, его голос звучит как скрип несмазанной двери.

Я поднимаю глаза. Напротив его лицо, освещённое мерцающей неоновой вывеской. Синий свет скользит по скулам, делая его похожим на героя дешёвого нуара.

- Нет, - отвечаю я и снова смотрю в бокал. В нём отражается потрёпанный абажур, болтающийся над барной стойкой.

- Полгода, - он свистит сквозь зубы. - Полгода, а ты до сих пор крутишься как воришка в супермаркете. Я бы не смог.

Я сжимаю бокал так, что пальцы белеют.

- Я пытаюсь признаться. Но каждый раз, когда открываю рот, слова застревают где-то здесь, - и хлопаю себя по груди.

Бармен, здоровый детина с татуировкой паука на шее лениво протирает стакан. Его взгляд скользит по мне, будто оценивая, сколько я ещё продержусь.

- Теперь боюсь, что она всё поймёт неправильно, - выдавливаю я.

Макс наклоняется ближе, его дыхание пахнет мятной жвачкой и пивом.

- А ты не думал, что чем дольше врёшь, тем страшнее правда?

Я закрываю глаза. В голове её лицо, улыбка, то, как она поправляет волосы, когда нервничает.

- Ладно. - встаю и забираю телефон со стола. - Я расскажу ей все, сегодня - завтра. Самому уже тошно. Давай, бро! - жму руку другу и выхожу из бара.

Я прижался лбом к холодному стеклу витрины. Изнурительный свет люминесцентных ламп выхватывал из полумрака три фигуры. Лида в своей вечной униформе (которую я ненавидел) демонстрировала ткань, тонкие пальцы растягивали переливающийся шелк, и он струился между ними, как ртуть.

"Обратите внимание на драпировку," – читал я по губам. Ее профессиональная улыбка заставляла покупательницу, дородную даму в норковой накидке, невольно тянуться к ткани.

Таня-менеджер, вся в блестящих заколках и дешевом парфюме, лихо подхватила: "Этот оттенок специально создан для женщин вашего статуса". Ее хищный маникюр щелкнул по ценнику.

Ветер хлещет по лицу ледяными иглами, пробирается под воротник, заставляет съежиться. Я кутаюсь в куртку глубже, пряча нос в шарф, который пахнет Лидиными духами, сладковатой ванилью с едва уловимым оттенком чего-то теплого, домашнего.

Свет в магазине наконец-то гаснет, сначала громко щелкает замок, потом – шаги по плитке и вот она.

Лида выходит, как всегда, будто на улице не майская промозглость, а летний вечер. Короткая куртка (я сто раз говорил, что она не греет), тонкие джинсы, топик, из-под которого виднеется полоска кожи – бледной, чуть розовеющей от холода. Волосы, эти белые, непослушные кудри сразу подхватывает ветер. Они трепещут вокруг ее лица, как светлое облако.

- Темка! - голос звонкий, удивленный. Она щурится, потому что свет фонаря бьет прямо в глаза. - Ты чего тут?

Я подхожу ближе, наступаю на ее тень.

- Я же просил не работать допоздна. - говорю сквозь зубы, но не от злости, а потому что ветер лезет в рот. - Где шапка? Где нормальная куртка?

Она смеется, знакомый смех, легкий, чуть хрипловатый. Прямо сейчас он звучит как издевательство, потому что я уже вижу, как она завтра будет лежать с температурой, а я бегать по аптекам, ругаясь с фармацевтами.

- Пошли домой, я замерз уже, - бурчу я.

Лида ловит мою руку, цепляется, как всегда, не за ладонь, а за локоть, прижимается всем телом. Ее пальцы холодные, но она все равно умудряется согревать.

- Я к маме хотела сегодня, - говорит она, пока мы идем к остановке. - У нее что-то важное.

- Значит, провожу до мамы.

Автобус подъезжает как назло сразу, старый, потрепанный, с мутными стеклами. Мы заваливаемся внутрь, и тут же знакомый гул двигателя, скрип сидений. Лида прижимается к окну, я к ней.

- Дуреха, - целую ее в нос, который уже успел покраснеть от холода. - Чтоб сразу чай с лимоном выпила, поняла?

Она фыркает, но при этом пристраивается под мою руку так, чтобы я мог обнять ее плотнее. Ваниль, ее ваниль она везде: в волосах, на шее, даже на воротнике куртки.

- Ты такой злой сегодня, - говорит она, но пальцы ее уже запутались в моей куртке, будто ищут что-то. - Что-то случилось?

- Да нет, - вру. - Просто думал, сегодня поговорим. Давай завтра? У тебя же выходной.

- О чем поговорим? - Она откидывает голову назад, смотрит снизу вверх. Глаза серо-голубые, с этими яркими искорками.

- О нас.

- А что у нас не так?

- Все так. Просто завтра, ладно?

Прижимаю ее еще сильнее. Автобус трясет, за окном проплывают огни желтые, красные, размытые дождем.

Я прижимаю Лиду к себе, целую ее в макушку ее волосы пахнут яблочным шампунем и чем-то еще, что всегда напоминает мне о доме. Она смеется, вырывается и скрывается за дверью подъезда, оставив меня стоять под уличным фонарем, который уже начал мигать.

Жду еще минуту, вдруг она выглянет в окно, но нет только тень мелькает за занавеской третьего этажа. Разворачиваюсь и иду к дороге, подняв воротник.

Такси ловится сразу, черный Mercedes с затемненными стеклами. Водитель даже не спрашивает адрес, просто кивает, когда я говорю: "Коттеджный поселок "Золотые сосны".

Город проплывает за окном, сменяясь сначала спальными районами, потом промзоной, а затем высоким забором с колючей проволокой и камерами. Охранник на КПП пропускает без вопросов, стоит мне лишь открыть окно.

Дорога петляет между вековыми соснами, за которыми мелькают огни особняков. Я уже забыл, как здесь пахнет, не городской пылью и бензином, а хвоей и дорогим камнем.

Машина останавливается перед трехэтажным коттеджем в стиле модерн – стекло, бетон и панорамные окна, за которыми видна огромная люстра, как в каком-нибудь венском оперном театре.

Глава 2

В комнате тишина, а я в пятый раз подряд набираю номер Лиды, и снова – гудки. В голове уже рисуются дурацкие картины: а вдруг она не с мамой? Вдруг...

Я занята. Наконец приходит сообщение.

Я стискиваю зубы.

Чем?

Мне нужно маме помочь. У нее проблема.

Какая?

Я потом расскажу.

Пальцы сами сжимаются в кулаки.

Сегодня встретимся?

Нет.

"Класс", – бормочу я, швыряя телефон на кровать. Именно сегодня, когда я собрался с духом все ей выложить, она внезапно пропадает.

За стеной топот. Отец уже третий час носится по дому, как подросток перед первым свиданием.

- Макар! - его голос доносится из гардеробной. - Ты не видел мои черные запонки?

- Какие "черные"? - кричу в ответ. - У тебя их семь пар!

- Те, что с сапфирами!

Я закатываю глаза и иду помогать. Отец стоит перед зеркалом, красный, взъерошенный. На нем рубашка, которую он уже три раза менял.

- Ты чего так переживаешь? - не выдерживаю я.

Он оборачивается, и в его глазах – паника.

- Я сегодня первый раз увижу ее дочь. - Он проводит рукой по лицу. - Да и вообще... Хочу произвести хорошее впечатление.

Я фыркаю:

- Какое? Ты женишься на ее дочери или на матери?

- Ой, отстань. - Он машет рукой. - У нас есть успокоительное?

Смотрю на него и не верю своим глазам. Этот человек, который обычно холоден, как айсберг, сейчас дрожит, как первокурсник перед экзаменом.

Вечером мы наконец готовы, черный Maybach мягко катит по улицам.

– А я думал, мы заедем за невестой, – подкалываю я.

– Они еще собираются. Приедут позже.

– Это не та твоя секретарша, которую ты нанял пару месяцев назад? – прикидываю варианты.

– Нет! Ее зовут Света, она стоматолог. Помнишь, у меня тогда зуб разболелся?

Кивнул.

– Ну вот, она мне его лечила.

– Ого! – усмехаюсь. – Высокие у вас отношения. Зато теперь у нас будет семейный стоматолог.

Отец моргает:

– Да?

Смотрю на него и не узнаю. Где тот железный человек, который всегда держал все под контролем? Телефон вибрирует, открываю сообщения, Лида.

Ты как?

Отца выгуливаю. Скучаю. Когда освободишься?

Пока не знаю. Извини.

Глаза сами прилипают к последнему сообщению. Что-то не так. Она никогда так не пишет. Ревность – гадкая, едкая – заползает под кожу. Я же знаю, что рядом с ней никого нет. Я всех отвадил. Но почему-то камень на душе.

Машина останавливается у ресторана. Мы сидим у дальнего столика, затерянного в полумраке зала. Над нами – хрустальная люстра, чьи подвески дробят свет на тысячи мелких бликов, рассыпая их по стенам, обтянутым темно-бордовым бархатом. Где-то вдалеке, за тяжелыми портьерами, угадывается мерцание города, но здесь, внутри, время будто застыло.

Отец нервно постукивает пальцами по белоснежной скатерти, с вышитыми золотом инициалами ресторана. Его телефон уже третий раз падает на стол с глухим стуком.

– Давай вина закажем? – предлагаю я, чтобы разрядить обстановку.

– Давай.

Мой взгляд скользит по залу: высокие спинки кресел из темного дерева, хрустальные бокалы, сверкающие, как драгоценности, накрытые серебряными колпаками блюда на сервировочном столике. В воздухе – тонкий аромат трюфелей и чего-то сладковатого, возможно, свежеиспеченного бриоши.

Официант появляется бесшумно, словно вырастает из полумрака. Его черный смокинг идеально сидит, а голос звучит почти шепотом:

– Господа, что пожелаете?

– Бордо. – я называю год, и отец одобрительно кивает.

Пока официант исчезает в глубине зала, я замечаю детали: на стенах – подлинники импрессионистов в тяжелых рамах, на полу – персидские ковры, такие плотные, что в них тонут каблуки. Даже музыка здесь особенная – живое пианино где-то за колоннами, играющее что-то из Дебюсси, настолько тихо, что ноты едва долетают до нашего стола.

Отец снова хватает телефон, его лицо в свете экрана кажется бледным.

– Они задерживаются, – бормочет он.

Я откидываюсь на спинку кресла. Кожа холодная, чуть скрипит подо мной.

– Расслабься, – говорю я. – Она же не сбежит.

Я подносил бокал ко рту в очередной раз, когда движение у входа заставило меня отвлечься. Вино - насыщенное бордо с нотами чернослива - только коснулось губ, когда внезапный спазм сжал горло. К нашему столику шли две женщины.

Первая - высокая, подтянутая блондинка лет сорока в элегантном кремовом костюм. Ее короткая стрижка "пикси" подчеркивала изящную линию шеи, украшенную скромной жемчужной нитью. Но мой взгляд сразу перескочил на вторую фигуру.

Лида.

Моя Лида!

В розовом платье с открытыми плечами. Ее обычно растрепанные волосы были уложены в идеальные каскадные волны, падающие на плечи. На запястье блестел тонкий золотой браслет.

Стекло выскользнуло из пальцев, я поймал бокал в последний момент.

Не может быть...

Отец вскочил так резко, что его кресло с грохотом опрокинулось назад.

- Света! - его обычно бархатный баритон прозвучал неестественно высоко и громко.

Они приближались. Лида шла, держа мать под руку. Ее обычно уверенная походка была странно скованной. Когда наши взгляды встретились, время остановилось.

Ее глаза - те самые серо-голубые, в которые я готов был смотреть вечность - расширились, брови дрогнули. Розовые губы, подчеркнутые любимой мной помадой, слегка приоткрылись. Я видел, как ее горло сжалось в нервном глотке.

Отец уже обнимал Светлану, касаясь губами ее щеки. Потом повернулся к Лиде.

- Лидочка, наконец-то познакомились! - сказал отец.

Когда их руки соприкоснулись, Лида вздрогнула, будто от удара током. Ее пальцы едва ответили на рукопожатие, оставаясь ледяными и безжизненными. Она смотрела только на меня. В ее взгляде читался немой вопрос: "Ты... его сын?"

Я чувствовал, как капли пота стекают по спине. Ресторанное пианино вдруг заиграло "La Vie en Rose". Ирония момента заставила меня сжаться. Вся эта ситуация была похожа на плохую театральную постановку - только вот выйти из зала было невозможно.

Глава 3

Полгода назад

Макар

Я сидел за столиком у окна, механически помешивая ложкой уже остывший латте. Шестой день подряд. Кофе здесь был откровенно посредственный - горьковатый, с явным привкусом пережаренных зерен. Но я возвращался снова и снова.

- Кофе - гадость, - фыркнул Макс, отодвигая свою чашку.

Я даже не взглянул на него. Мой взгляд автоматически нашел ее - Лиду. Она двигалась между столиками с грацией балерины, ее белоснежная коса покачивалась в такт шагам. Когда она наклонялась, чтобы принять заказ, из-за воротника форменного платья выбивалась тонкая серебряная цепочка - простая, дешевая, но на ее фарфоровой коже она выглядела драгоценностью.

- Здесь самый лучший кофе в городе, - пробормотал я, следя, как солнечный луч играет в ее волосах, превращая их в жидкое серебро.

Макс фыркнул, проследив направление моего взгляда.

- Ну еще бы! Кофе у них, конечно, знатный, - его губы растянулись в саркастической ухмылке.

Я отпил глоток, стараясь не морщиться.

- Да ну тебя.

- И давно ты тут полюбил этот... э-э... изысканный напиток? - Макс развалился на стуле, играя зажигалкой.

Его взгляд скользнул по моему образу: идеально сидящий Tom Ford, часы Patek Philippe, кольцо с черным бриллиантом на мизинце.

- Я приезжал к ней с цветами после закрытия, - признался я, наблюдая, как Лида ловко собирает посуду с соседнего столика. Ее пальцы - длинные, изящные, с едва заметным следом от ручки на среднем пальце - двигались с удивительной точностью. - Я уже все перепробовал. Она даже на меня не смотрит.

Макс закатил глаза.

- Нашел чем перед ней крутить. Ха! - он щелкнул пальцами перед моим лицом. - Таким, как она, деньги не нужны. Им подавай светлые чувства, романтику, честные намерения. Так что ты, дружок, в пролете.

Я нахмурился.

- Хочешь сказать, если я буду бедным студентом, она в меня влюбится?

- Угу, - Макс лениво потянулся, демонстрируя свои запястья, свободные от дорогих аксессуаров. - Вот только тебе таким никогда не стать.

- Почему?

Мой друг оценивающе оглядел меня с ног до головы.

- Брендовые шмотки, - начал он, тыча пальцем в мою рубашку. - Кольца на пальцах, - его палец переместился к моей левой руке. - На твоих волосах больше лака, чем у нее на губах помады, - он презрительно сморщил нос. - Я уже молчу о том, что твои туфли стоят больше, чем ее годовая зарплата.

В этот момент Лида проходила мимо нашего столика. Ее запах - ваниль и что-то цитрусовое - на секунду окутал меня. Она даже не взглянула в мою сторону.

Когда она скрылась за стойкой, Макс многозначительно поднял бровь.

- Ну что? Готов к перевоплощению, принц?

Я задумался, разглядывая свое отражение в зеркальной стене. Богатый мажор, наследник империи, человек, для которого мир всегда лежал у ног. И официантка, которая даже не замечала моего существования.

А что если Макс прав и ей нужен просто обычный парень?

- А давай попробуем!

Я стоял перед зеркалом в своей гардеробной, окруженный стеллажами с дизайнерскими вещами, и чувствовал себя полным идиотом.

- Ладно, Макс, допустим, ты прав. Но как, блин, выглядеть обычным?

Мой друг, развалившись на кожаном диване, презрительно осмотрел мой гардероб.

- Во-первых, убери это всё.

- Что всё?

- Всё!

Он встал, потянулся и начал методично выдергивать вещи с вешалок.

- Этот Givenchy? Выбрось. Этого Balenciaga? Сжечь. Этот Dolce & Gabbana? Отдать бомжам.

- Ты издеваешься?

- Нет.

Он швырнул в меня футболкой, которая стоила как чей-то месячный заработок.

- Ты хочешь, чтобы она тебя заметила? Тогда забудь, кто ты.

Я закусил губу.

- Хорошо.

Я отправился на рынок, чтобы купить себе вещи. Я стоял перед ларьком и чувствовал себя шпионом на вражеской территории.

- Молодой человек, вам помочь? - продавщица, загорелая, с ярко-красным маникюром, оценила меня взглядом.

- Да. Мне нужно... - я растерялся. - Ну, как одеваются обычные парни?

Она засмеялась.

- Ну, джинсы, футболка, кроссовки.

- Какие джинсы?

- Ну, обычные. Не рваные. - она показала мне джинсы.

Я потрогал материал, грубый, жесткий.

- А футболки?

- Вот, с принтами.

Я выбрал одну с надписью "Just do it" (но без логотипа Nike, что меня смутило).

- А кроссовки?

- Вон те, белые.

Я примерил, подошва тонкая, ногам неудобно.

- Они жмут.

- Разносятся.

Я вздохнул.

- Ладно, беру.

Дома я впервые надел дешевые джинсы, они скрипели на сгибах, футболка пахла химией, кроссовки давили на мизинцы. Я посмотрел в зеркало.

- Боже, я выгляжу как студент-первокурсник.

Макс зашел в комнату, увидел меня и захохотал.

- Да ты гений!

- Ты думаешь, сработает?

- Если ты еще и волосы приведешь в беспорядок — точно!

Я подошел к зеркалу. Мои идеально уложенные волосы, за которые я платил стилисту бешеные деньги, теперь казались мне неестественными. Я запустил в них пальцы, взъерошил. Потом слегка намочил и снова помял.

- Теперь ты выглядишь так, будто только что встал с дивана после ночи в обнимку с пивом, - одобрил Макс.

- Отлично.

Макс сказал, что обычные люди ездят на автобусе, вот только это было сложнее чем вещи. Я стоял на остановке, сжимая в руке мелочь впервые в жизни я видел железные монеты, и чувствовал, как потеют ладони.

Автобус подъехал, скрипя тормозами, я зашел, сунул деньги в приемник.

- Молодой человек, не хватает пять рублей, - сухо сказал водитель.

- Что?

- Пять рублей.

Я порылся в карманах.

- У меня нет.

- Тогда выходи.

Я покраснел.

- Да ладно, мужик, пропусти парня, - сказал кто-то сзади.

Водитель фыркнул и захлопнул дверь, я сел на свободное место, чувствуя, как на меня смотрят.

Вот так. Теперь ты обычный. Теперь у тебя есть шанс.

Глава 4

Полгода назад

Макар

Я стоял за углом кафе, прижавшись спиной к холодной кирпичной стене, и считал секунды. Через три минуты Лида должна была выйти. Гитара в чехле дешевая, купленная в подземном переходе неудобно давила на плечо, зачем я вообще ее купил. В руке – стопка тетрадей, которые я одолжил у друзей.

Ровно в 21:30 дверь кафе распахнулась, она вышла, поправляя сумку на плече. Белые волосы, собранные в небрежный хвост, поблескивали под уличным фонарем.

Идиотский план! Идиотский! Но другого выхода нет.

Я глубоко вдохнул и шагнул вперед. Расчет был точным – мы столкнулись ровно под фонарем. Тетради вылетели из моих рук, гитара грохнулась на асфальт.

– Ой, извините! – Я нарочно сделал голос чуть выше, неувереннее.

Присел на корточки, делая вид, что торопливо собираю бумаги. Сердце колотилось так громко, что, казалось, она должна его слышать.

– Вот, держите.

Ее пальцы, тонкие, с коротко подстриженными ногтями без лака протянули мне тетрадь. Я поднял взгляд – ее лицо было так близко, что я различал веснушки на переносице.

– Спасибо.

Я нарочно уронил одну тетрадь, развернулся и сделал несколько шагов.

– Артем!

Я замер. Черт. Черт. Черт. Какой к черту Артем?

Она догнала меня, протягивая последнюю тетрадь.

– Вот еще ваша.

Я взял ее, чувствуя, как под курткой на спине растекается холодный пот.

– Спасибо вам большое, – голос звучал неестественно в моих ушах.

Взглянул на тетрадь, там было большими буквами написано имя друга, ВОЛКОВ АРТЕМ. Черт!

– Вы так поздно одна, к друзьям?

– Нет, я с работы.

Я сделал удивленное лицо:

– И одна? О, так давайте я вас провожу?

– Не стоит, спасибо.

Ее пальцы нервно теребили ремешок сумки.

– Да нет, вы же мне помогли, – я нарочно замялся, изображая застенчивость. – Я... я обязан проводить вас. Уже темно.

Она посмотрела на меня – долгим, оценивающим взглядом. Я видел, как она взвешивает варианты.

– Ладно, – наконец сказала она. – Только до остановки.

Я кивнул, сглотнув комок в горле.Первая ступенька пройдена.

Каждый день в 21:25 я уже стоял у выхода из кафе, пряча руки в карманы потрёпанной ветровки и стараясь выглядеть непринуждённо. Ветер шевелил мои теперь уже неидеальные волосы, а под ногами хрустели опавшие листья. Я будто заново учился дышать этим осенним воздухом – густым, пахнущим кофе и дымом.

И вот дверь распахивалась.

– Артем, опять ты?

Она выходила, закутавшись в тоненький плащ, вечно не по погоде, и поджала губы, но я уже научился замечать, как дрожат уголки её рта, сдерживая улыбку.

– Ну я же живу в том же районе! – говорил я, делая вид, что это просто совпадение.

Ложь.

Я жил за городом, в доме с панорамными окнами, где утром подавали завтрак на террасе, а вечером зажигали камин. Но сейчас всё это казалось каким-то далёким, ненастоящим. Настоящим был только этот тротуар, её усталые глаза после смены и мой дурацкий свитер, который уже начал скатываться на локтях. Первые дни она не подпускала меня ближе, чем на метр.

– До остановки и всё, – говорила она, крепче сжимая сумку.

Я кивал и шёл рядом, стараясь не смотреть на неё слишком открыто. Но иногда, краем глаза, замечал, как она украдкой разглядывает мои руки, мои кроссовки, мою тень на асфальте, которая казалась такой же обычной, как у любого другого парня.

Потом границы размылись, однажды она вдруг сказала:

– Ладно, проводи до подъезда.

И я чуть не споткнулся от неожиданности, а потом появилась та самая лавочка.

Старая, с облупившейся краской, рядом с её домом. Мы садились на неё, и она рассказывала о своих сменах, о капризных клиентах, о разлитых латте, о том, как однажды уронила целый поднос с десертами.

– Представляешь, крем был везде – даже на люстре! – она закидывала голову назад и смеялась, а я смотрел, как свет фонаря играет в её белых волосах, и думал: Боже, я готов слушать эти истории всю жизнь.

Я делал вид, что понимаю.

– Да уж, чаевые, наверное, в тот день были плохие, – кивал я, хотя понятия не имел, каково это – ждать эти жалкие бумажки от чужих людей.

Но она верила, и вот уже её плечо иногда касалось моего, когда она смеялась. Вот уже она оставляла мне последний кусочек шоколадки, которую приносила из кафе. Вот уже её пальцы, холодные, всегда холодные, иногда задерживались на моей ладони на секунду дольше, чем нужно.

И я ловил себя на мысли, что никогда, ни в одном из своих дорогих ресторанов, ни на одной вечеринке с шампанским я не чувствовал себя таким настоящим, как сейчас.

Я рылся в интернете, как одержимый.

«Куда водят девушек без денег?»

«Дешевые свидания»

«Как выглядеть бедным, но романтичным»

Макс ржал:

– Ты серьезно? Ты – Макар Лужков, наследник половины города – гуглишь «бесплатные фонтаны для поцелуев»?

– Заткнись.

Я составил список:

- Парки с бесплатными мероприятиями,

- Заброшенные места с «атмосферой»,

- Дешевые кафешки с «уютом»,

- Библиотеки (Боже, библиотеки!).

Вечерний парк встретил нас шепотом листьев под ногами и терпким запахом осени. Я нес перед собой два шарика мороженого в хлипком стаканчике – ваниль и клубнику, всего за шестьдесят рублей. Эта сумма казалась мне смешной, обычно я оставлял на чай больше, но сейчас она вдруг стала чем-то важным, почти священной.

- Держи, - протянул я ей стаканчик, стараясь не уронить крошечную пластиковую ложечку.

Лида взяла его, и наши пальцы ненадолго соприкоснулись. Холодные от мороженого, чуть липкие – но это прикосновение обожгло сильнее, чем любое другое в моей жизни.

Мы сели на детские качели – старые, скрипучие, выкрашенные в давно выцветший голубой. Я боялся, что они не выдержат моего веса, я ведь привык к кожаным диванам и шелковым подушкам, но Лида рассмеялась, когда я осторожно опустился рядом:

Глава 5

Полгода назад

Макар

По средам мы приходили к речному скверу. Бабушки в платочках, с морщинистыми, но такими молодыми лицами, пели "Тополя" и "А годы летят". Лида подпевала тихонько, а я смотрел, как ее губы шевелятся, и боялся дышать, чтобы не спугнуть этот момент.

- Ты знал, что они здесь поют? - она спрашивала, когда песня заканчивалась.

- Ну... друзья говорили...

Ложь давалась все легче, но каждый раз, когда она верила, мне хотелось кричать правду.

А потом была та булочная за вокзалом - крошечная, с вывеской, которую не меняли с советских времен. Пахло там детством: дрожжами, маслом и чем-то неуловимо родным.

- Возьми вишневый, - я протянул ей пирожок, из которого уже капал на пальцы алый сок.

Она откусила, и капля вишневого сока осталась у нее в уголке губ. Я не смог удержаться - стер ее большим пальцем. Она замерла, глаза стали огромными.

- Прости, - пробормотал я.

- Ничего... - она отвела взгляд, но щеки порозовели.

Мы сидели на разбитой скамейке у булочной, обжигали языки горячей начинкой и смеялись над тем, как нелепо я вымазался в сахаре.

- Тебе нравится открывать такие места? - спросила она, облизывая пальцы.

Я смотрел на нее - на солнце в ее волосах, на сахар на губах, на доверчивый взгляд - и понимал, что никогда в жизни не открывал ничего ценнее.

- Да, - ответил я. - Очень.

Каждый ее взгляд прожигал меня насквозь. Когда она смотрела на меня своими огромными серо-голубыми глазами, я забывал, как дышать. Ее смех стал для меня кислородом, а прикосновения - единственной религией.

Тот первый поцелуй случился под старым кленом у ее дома. Листья шептались над нашими головами, когда она вдруг встала на цыпочки и прикоснулась губами к уголку моего рта. Легко, нежно, будто боялась разбить. А потом убежала, даже не обернувшись, оставив меня одного с бешено колотящимся сердцем и проклятым именем "Артем" на губах.

Я хотел крикнуть ей вслед правду, но молчал.

Так же молчал, когда она спрашивала:

- Ты сегодня вечером свободен?

- Не могу, дела...

Я врал, глядя в пол, пока моя группа играла на сцене престижного клуба. А когда опаздывал на концерт Макс звонил в ярости:

- Ты что, совсем рехнулся? Мы тут без барабанщика!

Но как я мог объяснить? Как привести ее на концерт, где все знали меня как Макара Лужкова? Как представить друзьям девушку, которая думает, что я студент-недоучка?

А когда наши отношения переросли поцелуи у подъезда встал вопрос куда же мне ее отвести, и мы сняли квартиру. Вместе с Лидой мы нашли бабушку с уютной квартирой и сняли, сняли для нас двоих чтобы мы там жили, даже ключи были на двоих.

Мы стояли на пороге квартиры бабы Раи, и Лида сжимала мою руку так крепко, что у меня пальцы затекли.

- Ну что, молодые, нравится? - бабушка Рая, маленькая, сгорбленная, с добрыми глазами цвета старого чая, махнула рукой в сторону гостиной. - Чисто, уютно, плита газовая. Туалет, правда, совмещенный, но вы же молодые, потерпите.

Я видел, как Лида впитывает каждую деталь: выцветшие обои с ромашками, потертый линолеум, занавески в мелкий цветочек. Ее глаза блестели, как у ребенка, которому подарили целый мир.

- Артем, здесь же идеально! - она прошептала мне на ухо, и ее горячее дыхание обожгло кожу.

Я кивнул, глотая комок в горле.

Бабушка Рая протянула нам два ключа, один на красной нитке, другой на синей.

- Вот, молодым на счастье. Платить первого числа, шуметь после одиннадцати нельзя, цветы на подоконниках поливать это святое!

Лида взяла ключ на красной нитке, сжала его в ладони, как драгоценность.

- Спасибо вам огромное!

Когда бабушка ушла, мы остались одни среди голых стен и чужой мебели. Лида медленно прошлась по комнатам, касаясь руками каждой поверхности, шершавого деревянного стола, холодной плиты, скрипучей двери в спальню.

- Это же наша первая квартира, - сказала она, и голос ее дрожал.

Я подошел сзади, обнял за талию, прижал подбородок к ее плечу. Она пахла чем-то неуловимо родным.

- Наша, - прошептал я, целуя ее в шею.

В тот вечер мы спали на старом диване, на одеяле, которое Лида принесла из своего дома. Она прижалась ко мне всем телом, а я смотрел в потолок и слушал, как за стеной плачет ребенок, как скрипит лифт, как капает вода из крана на кухне.

Этот шум, эти неудобства, этот старый дом, все было прекрасно. Потому что впервые в жизни я чувствовал себя по-настоящему дома. Лида зашевелилась во сне, прижалась ближе.

- Артем... - прошептала она.

Я закрыл глаза, мое имя снова ударило в сердце, как нож. Наверное, потому что я придурок. Долбанный идиот! Поэтому я сейчас стою на улице и смотрю, как моя девушка уезжает из ресторана. Я заслужил, чтобы меня заблокировали. Если заслужил, то почему же так разъедает душу и сердце рвется как сумасшедшее?

Я стою посреди улицы, и мир вокруг меня рушится с оглушительным треском.

Такси с Лидой внутри уже исчезло за поворотом, но я все еще смотрю вслед, как идиот, будто она может вернуться. Будто что-то еще можно исправить.

Мои пальцы сами сжимают телефон. Я тыкаю в экран снова и снова, как будто от моих нажатий что-то изменится. Но нет. Она меня заблокировала. Вычеркнула. Удалила.

И я заслужил это.

Я знаю.

Но почему тогда внутри такая пустота? Почему сердце бьется так, будто пытается вырваться из груди? Почему каждый вдох режет, как будто вместо воздуха я глотаю осколки стекла?

Я сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони. Боль. Хоть что-то настоящее.

***************************************************************************

Дорогие мои, хочу представить вашему вниманию книгу нашего моба

Забери свой рай! Сводные

Ксения Худякова

https://litnet.com/shrt/PhSo

Глава 6

Макар

Наше время

Просыпаюсь снова на полу. Голова раскалывается, но это даже хорошо, хоть какая-то замена той боли, что сидит глубже, под рёбрами. Телефон рядом. Экран треснул вчера, когда швырял об стену. Включаю. Ничего.

Встаю, спотыкаюсь о пустую бутылку. Она с грохотом катится по полу, будто смеётся надо мной. На кухне открываю холодильник, там стоит её банка с огурцами. Те самых, что она покупала сама. Выбрасываю в мусорку. Через пять минут лезу обратно, вытаскиваю, ставлю на место.

Днем опять иду к ней. Подъезд её дома пахнет сыростью и чужими жизнями. Стучу, сначала тихо, потом бью кулаком, пока костяшки не начинают кровить.

- Лида! Чёрт возьми, открой!

Молчание. Соседка, та самая ворчливая старуха, выглядывает:

- Опять ты? Да сказала же, уехала!

- Куда?!

- Алкоголик… - кричит она и захлопывает дверь.

Вечером сижу в нашем парке. На наших качелях. Пью из горла. В голове крутятся обрывки:

"Артём, смотри - качели свободны!"

"Держи, я тебе вишнёвый пирожок взяла..."

"Ты такой странный... Как будто не из этого мира..."

Я бросаю бутылку под ноги. Она разбивается с удовлетворительным звоном.

Лишь поздно ночью возвращаюсь в квартиру. Включил свет и сразу вырубил. Слишком много её везде:

— Тут она впервые осталась ночевать, стесняясь своих пижамных штанов с единорогами.
— Тут мы танцевали под дурацкую попсу, когда по телевизору ничего не было.
— Тут она ревела в три ночи, потому что умер её старый кот.

Я перестал считать часы. На пятый день сломался будильник, больше некому было его заводить. Теперь время измеряется пустыми бутылками у кровати и количеством сигарет в переполненной пепельнице.

На кухне её кружка стоит в шкафу. Я достаю её каждое утро, ставлю на стол, наливаю кофе. Не пью. Просто смотрю, как пар растворяется в воздухе. Потом выливаю в раковину.

Холодильник почти пустой. Только её банка с огурцами да пачка масла с истёкшим сроком. Вчера пробовал есть огурцы - гадость.

Вещи Лиды лежат нетронутыми, зубная щётка с истёршейся щетиной, заколка с бантиком, которую она ненавидела, но носила, потому что подарила мама. Я собираю всё в коробку, чтобы выкинуть, потом высыпаю обратно.

Я больше не звоню. Не пишу. Не прихожу к магазину где она работала. Просто сижу на полу в нашей пустой квартире, смотрю на её заколку в своей ладони и жду, когда эта боль либо убьёт меня, либо сделает сильнее.

Голова гудит, как трансформаторная будка, а в висках стучит: "Лида-Лида-Лида" - монотонно, безостановочно, как проклятие.

Стук в дверь.

Сначала кажется, что это в голове. Потом, что соседи сверху опять двигают мебель. Но звук настойчивый, резкий, идёт прямо в висок.

- Макар! Открывай, блин!

Голос Макса. Я не шевелюсь. Может, уйдёт. Тишина. Потом, глухой удар, ещё один. Дребезжание замка.

- Всё, гад, я тебя нашёл!

Дверь с треском распахивается. Свет из коридора режет глаза, и я зажмуриваюсь, прикрываясь рукой.

- Ты... Ты серьёзно? - Макс стоит на пороге, лицо перекошено. - Господи, на что ты похож!

Он хватает меня за плечи, трясёт. От него пахнет улицей и дорогим одеколоном.

- Ты где был? Ты вообще понимаешь, что все тебя ищут? Отец звонил, я звонил, даже твой долбаный адвокат...

Я молчу. Смотрю куда-то мимо него, на трещину в стене.

- Вставай! - Макс дёргает меня за руку, но я обмякший, как тряпка. - Макар, блин, ну что ты делаешь?

- Оставь... - мой голос хрипит, будто я годами не говорил.

- Нет, не оставлю! Ты пропал на неделю! Я оббегал все твои квартиры, все бары... Думал, может, ты... - он замолкает, сжимая кулаки.

- Может, что? - я поднимаю на него глаза.

- Чёрт! - Макс вдруг садится рядом, смотрит на разбросанные бутылки, на пепельницу, переполненную окурками. - Ты же не мог просто... просто взять и сдохнуть где-то в одиночестве, да?

Я хочу засмеяться, но вместо этого из горла вырывается что-то между кашлем и рыданием.

- Она ушла, - говорю я, и эти два слова режут горло, как битое стекло.

Макс молчит. Потом тяжело вздыхает, протягивает руку, хватает ближайшую бутылку, в ней ещё есть. Отпивает.

- Ну и ладно.

- Как это - "ну и ладно"?

- Значит, не твоя.

Я смотрю на него, и вдруг всё внутри сжимается. Глаза предательски наполняются, и я отворачиваюсь, но Макс уже видит.

- Охренеть, - он хватает меня за шею, прижимает к себе. - Да заплачь уже, кретин!

И я плачу, впервые за эти семь дней. Рыдаю, как ребёнок, уткнувшись лицом в его плечо. Всё выходит: и боль, и злость, и этот дурацкий, нелепый стыд за то, что не смог её удержать. Макс молча гладит меня по спине.

- Всё, хватит, - наконец говорит он, отстраняя меня. - Ты сейчас встанешь, умоешься, а потом мы поедем.

- Куда?

- В баню. Ты воняешь, как бомж.

Я пытаюсь улыбнуться, но получается кривая гримаса.

- Я не могу...

- Можешь.

Он поднимает меня, почти волоком тащит в ванную. Вода ледяная, но мне плевать. Я смотрю в зеркало, незнакомец с мёртвыми глазами смотрит в ответ.

- Жить будешь? - спрашивает Макс.

Я не отвечаю.

Но когда он протягивает полотенце, беру. Это пока всё, на что я способен.

Макс буквально впихнул меня в черный Mercedes, хлопнув дверью так, что стекло задрожало. Я сидел, сгорбившись на заднем сиденье, уставившись в окно, где город мелькал размытыми пятнами света.

- Ты воняешь, как вытрезвитель, - сквозь зубы процедил Максим, открывая окно. Холодный ветер ударил мне в лицо, но я даже не пошевелился.

Он не стал больше ничего говорить. Просто включил музыку, что-то тихое, ненавязчивое, будто понимал, что любые слова сейчас будут лишними.

Мы приехали в закрытый клуб, тот самый, куда раньше я приходил с друзьями после концертов. Деревянные стены, приглушенный свет, тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в печи.

Глава 7

Макар

Мерседес Макса плавно скользил по асфальту, оставляя позади городскую суету. Я прижался лбом к прохладному стеклу, наблюдая, как за окном мелькают знакомые пейзажи. В ладони зажат телефон - этот проклятый прямоугольник с последним, навсегда застывшим сообщением: "Вы не можете отправить сообщение...".

- Ты хоть немного привёл себя в порядок? - голос Макса вырвал меня из воспоминаний.

Я медленно повернул голову, встречая его оценивающий взгляд. Его пальцы постукивали по рулю в такт какой-то песне, но я не слышал музыки - только гул в ушах и противный привкус вчерашнего виски.

Рука автоматически потянулась к лицу, нащупывая щетину. Три дня. Три дня я не брился, не спал нормально, не мог заставить себя есть. В сауне отмылся от липкого пота и перегара, но зеркало всё равно показывало незнакомца - впалые глаза, резкие морщины у рта, бледную кожу.

- Достаточно, - ответил я, хотя прекрасно понимал, что выгляжу как живой труп.

Макс припарковался у знакомых кованых ворот. Его пальцы замерли на ручнике.

- Ну, смотри... - он повернулся ко мне, и в его глазах читалась редкая серьёзность. - Если там начнётся ад, звони. Не раздумывай. Вытащу, даже если придётся эти самые ворота ломать.

Я кивнул, сжимая ручку двери. В груди что-то болезненно сжалось, не страх, нет. Скорее, странное предчувствие, что за этими воротами меня ждёт не просто дом. А целый новый мир, где всё ещё есть она, но где я больше не имею права называть её своей.

Дверь автомобиля открылась с тихим щелчком. Я вышел, и первый же глоток свежего воздуха обжёг лёгкие.

Дверь захлопнулась за мной с глухим стуком. Дом встретил меня той же торжественной тишиной, что и всегда - только теперь она казалась гнетущей. Мраморный пол холла блестел холодным блеском, отражая моё искажённое изображение - сгорбленную фигуру с взлохмаченными волосами.

Ключи звякнули, упав на массивный дубовый столик. Звук эхом разнёсся по пустому холлу. И вдруг...

- Макар?

Голос, от которого кровь застыла в жилах. Медленно, будто боясь, что это мираж, я поднял голову.

Она стояла на середине лестницы, застыв в неловком движении - одна рука на перилах, в другой моя старая копия "Мастера и Маргариты". Именно эту книгу она брала у меня тогда, когда мы ещё лежали в обнимку по воскресеньям, а я притворялся, что не замечаю, как она загибает уголки страниц.

- Ты... - её голос дрогнул, пальцы сжали переплёт так, что костяшки побелели. - Ты вернулся.

Я открыл рот, но слова застряли где-то между рёбрами, колючим комом. Боже, как она изменилась. Всего неделя, а её лицо. Те самые щёки, которые я целовал под утро, теперь ввалились; синева под глазами контрастировала с мертвенной бледностью кожи; даже её волосы, всегда такие ухоженные, были собраны в небрежный хвост, словно ей было всё равно.

- Да, - я выдавил из себя. - Вернулся.

Тишина повисла между нами, густая, как сироп. Я видел, как солнце ярко светило в окно, как её пальцы нервно перебирают страницы книги, как пульсирует жилка на её шее...

- Родители в саду, - она вдруг бросила, резко отвернувшись. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь витражное окно, упал на её профиль, и я увидел - нет, мне показалось? - дрожание ресниц. - Они... ждут тебя.

Не дав мне шанса ответить, она стремительно поднялась по лестнице, её босые ноги бесшумно скользили по мраморным ступеням. Только когда её фигура растворилась в полумраке второго этажа, я разжал кулаки, обнаружив на ладонях кровавые полумесяцы от ногтей.

Остатки её духов - лёгкий аромат ванили - ещё витали в воздухе. Я закрыл глаза, вдыхая его, как утопающий глоток воздуха. Потом резко развернулся и направился в сад, к отцу и Светлане, к притворному благополучию, оставив в холле частичку себя - того Макара, который когда-то был для неё просто Артёмом.

*********************************************************************

Дорогие мои! Хочу представить вам участника литмоба

Сводные. По его правилам

Стася Лив

https://litnet.com/shrt/PH92

Моя мама собралась замуж. Все бы ничего, но ее избранник - отец самого отмороженного мажора в нашем колледже. И между нами пропасть: у меня есть квота на бесплатное обучение и работа в кафе, а у него - карточка отца с кучей денег. А еще - он совершенно не знает, что такое отказ. Как существовать с таким в одном доме?..

Глава 8

Макар

Я толкнул тяжелую дверь сада, и сразу же меня окутал влажный, пряный воздух, насыщенный ароматом цветущих орхидей.

- Ну, наконец-то! - отец отставил в сторону газету, его голос гулко разнесся по саду. Он сидел в своем любимом плетеном кресле, уже переодетый в домашний костюм, хотя до вечера было еще далеко.

Светлана подняла на меня глаза, и я заметил, как ее пальцы слегка дрогнули на ручке чашки.

- Макар, как ты? - ее голос звучал осторожно, словно она боялась разбудить какого-то спящего зверя.

Я плюхнулся в кресло напротив, чувствуя, как дорогая кожа холодит мои вспотевшие ладони.

- Жив, - ответил я, и это было самое честное, что я мог сказать.

Отец пристально меня оглядел, его брови медленно поползли вверх.

- Выглядишь, как после месяца в тайге, - он хмыкнул, но в его глазах мелькнуло что-то тревожное. - Где пропадал?

Я потянулся к чайнику, намеренно медленно наливая себе чай. Аромат бергамота ударил в нос, напомнив, что в этом доме даже простой чай это целый ритуал.

- Разбирался с делами, - пробормотал я, наблюдая, как золотистая жидкость заполняет тонкий фарфор.

- Какими еще делами? - отец резко поставил свою чашку, и она звякнула о блюдце. - Ты же знаешь, скоро свадьба, я думал, ты поможешь.

Я поднял глаза и впервые за этот день по-настоящему разглядел их. Отец, его обычно холодные глаза сейчас светились каким-то мальчишеским задором, а пальцы нетерпеливо барабанили по столу. Светлана сидела чуть сгорбившись, нервно поправляя уже идеально лежащую салфетку, но когда она смотрела на отца, все ее лицо озарялось такой теплотой, что становилось почти неловко.

Они были счастливы. Наивно, по-детски счастливы. И это их счастье резало мне душу острее, чем любые упреки.

- Кстати, - отец вдруг хлопнул меня по плечу, заставив вздрогнуть. - Раз уж Лида теперь с нами живет, постарайся не пугать ее своим видом. - он многозначительно кивнул в сторону второго этажа. -Девушка и так нервничает.

Чай пошел не в то горло. Я закашлялся, чувствуя, как горячая жидкость обжигает дыхательные пути.

- Что? - выдавил я, вытирая подбородок.

- Ну, новое место, новые люди, - отец развел руками. - Девушке нужно время, чтобы освоиться. А ты... - он жестом обозначил мою щетину и помятый свитер. - Выглядишь, как бандит из девяностых.

Светлана тихо засмеялась, но тут же прикрыла рот ладонью, словно боялась меня обидеть. Я сжал кулаки под столом, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Если бы они только знали... Если бы они только знали, почему Лида действительно нервничает.

Два дня, сорок восемь часов, две тысячи восемьсот восемьдесят минут. Я отсчитывал каждую секунду ее отсутствия в этом огромном доме, где мы теперь жили чужими.

Утро начиналось с обмана. Я специально будил себя на рассвете, чтобы слышать, как ее шаги осторожно ступают по мраморной лестнице. Она всегда спускалась в 7:17 - я проверял по часам, стоя за приоткрытой дверью спальни. Легкий шелест ее домашних тапочек по паркету, едва уловимый звон браслета на запястье.

Сам я на кухню приходил ровно в 7:30, зная, что она уже была там. Ее чашка с остатками кофе еще хранила тепло, на краю след от губной помады. Я проводил пальцем по этому следу, воображая, как ее губы только что касались фарфора. На тарелке недоеденный круассан. Она всегда оставляла ровно половину — "чтобы не толстеть", как говорила со смехом. Теперь этот жест казался мне жестоким, будто и нашу любовь она точно так же оставила недоеденной.

В 9:05 она обычно шла в сад. Я наблюдал из-за шторы, как она садится в плетеное кресло, прижимая к груди книгу. Всегда разную, но неизменно из моей библиотеки. Сегодня это был томик Цветаевой — мы читали его вместе в те ночи, когда не могли уснуть.

На третий день, в полдень, я вошел бесшумно в библиотеку, застав ее врасплох. Она стояла на маленькой лесенке, тянулась к верхней полке, и в этот момент солнечный луч, пробившийся сквозь витражное окно, окутал ее в золотистое сияние. Я замер, пораженный, даже сейчас, даже после всего, она была прекрасна.

- Лида.

Ее плечи вздрогнули так сильно, что книга выскользнула из пальцев и с глухим стуком упала к моим ногам. "Над пропастью во ржи". Она медленно обернулась, и я увидел, как в ее глазах поднимается буря. Ее пальцы вцепились в деревянные перила лесенки так, что суставы побелели.

- Нам нужно поговорить, - сказал я, и мой голос прозвучал хрипло, будто я не пользовался им годами.

- Нет!

Ее ответ был резким, как пощечина. Она спустилась на шаг, но лесенка качнулась, я мгновенно шагнул вперед, подхватив ее за талию. На миг она оказалась в моих объятиях, и ее аромат ударил мне в голову, как самое крепкое вино. Я отпустил ее сразу же, словно обжегся. Она отпрыгнула назад, прижимая книгу к груди, как щит.

- Тогда хотя бы скажи, почему ты здесь? - я сделал шаг вперед, и она автоматически отступила к полке. - Ты же ненавидишь всю эту роскошь. Эти... - я махнул рукой вокруг, обозначая роскошь, которая всегда так раздражала ее.

- Я не... Мама счастлива. Я не могу...

- А твое счастье? - вырвалось у меня.

Я не планировал говорить это, но слова выскочили сами, как заноза, сидевшая в сердце все эти дни.

Ее глаза вспыхнули.

- Ты потерял право спрашивать об этом, - прошипела она, и в ее голосе была такая боль, что мне физически стало трудно дышать.

Она бросилась к двери, и на этот раз я не попытался остановить. Только когда ее шаги затихли, я заметил на полу выпавшую закладку - бумажный самолетик, который я когда-то сложил для нее из меню в кафе. Развернув его дрожащими пальцами, я увидел на обороте два слоя надписей. Сверху — ее свежий, еще не просохший до конца вопрос: "Как мне тебя забыть?" А под ним — мой ответ месяц назад: "Никак. Потому что я тебя никогда не отпущу."

Я сидел в своей комнате, когда ко мне заглянула горничная и сказала, что отец ждет на ужин.

Глава 9

Лида

Дверь ресторана распахнулась передо мной с глухим стуком. Я автоматически поправила выбившуюся прядь волос, нервный жест, который он всегда находил милым.

- Ты так красива, когда волнуешься, - говорил он тогда.

Мамины пальцы впились мне в локоть, острые ногти сквозь тонкую ткань блузки.

- Держись, дочка, - прошептала она. - Это очень важно.

Я подняла глаза, и увидела сначала только силуэт. Эти тёмные волосы с лёгкой волной у шеи, которые я так любила перебирать пальцами, когда он позволял себе задержаться в моей постели до рассвета.

Но когда я его увидела, мир остановился. Это был он - мой Артём!

Тот самый, чьи губы выучили каждую родинку на моём теле. Чей смех, лёгкий, чуть хрипловатый, будил во мне что-то тёплое и пушистое даже в самые хмурые дни. Чьи руки так бережно обнимали меня по ночам.

Но...

Это был не он.

Потому что мой Артём не носил пиджаков, сшитых на заказ. Не поправлял манжет с золотой запонкой, стоившей как полгода моей зарплаты. Не смотрел на меня этим взглядом, будто я привидение, явившееся разрушить его идеальную жизнь.

- Лида?

Его голос. Тот самый. Тот, что шептал мне "люблю" в полутьме нашей квартиры. Но сейчас в нём дрожала фальшивая нота. Я не ответила. Не могла. В горле стоял ком, горячий и колючий, будто я проглотила раскалённое стекло.

- Макар, знакомься, это Светлана! А это её дочь Лида!

Имя ударило по вискам, как молоток.

Макар.

Не Артём.

Никогда не Артём.

- Очень рада, — сказала я.

Те же губы. Тот же голос.

Его отец что-то говорил, официант зачем-то принес мне ужин. А я словно наблюдала за всем происходящим со стороны. Ноги были ватные, руки не слушались. Сама не знаю, как я сидела и не плакала, хотя может я не замечала, как по щеке стекают слезы…

На телефон то и дело приходили сообщения…

"...не знал..."
"...объяснить..."
"...пожалуйста..."

Пожалуйста, что? Пожалуйста, не кричи? Пожалуйста, не падай в обморок? Пожалуйста, сделай вид, что мы незнакомы?

Я не побежала. Не разрыдалась. Просто встала и вышла из ресторана, лишь когда ветер подул в лицо я осознала, что на улице.

Такси стояло у входа, я села и не своим голосом назвала адрес. Прижала руки к лицу и только сейчас поняла, что по щекам текут слезы.

Он лгал.

Все эти месяцы.

Каждое утро, начинавшееся с его сообщения. Каждый вечер, заканчивавшийся его поцелуем. Каждое "люблю", каждое "ты самая красивая", каждое "я так счастлив, что ты у меня есть".

Лгал.

А самое страшное?

Моё тело, предательское, всё ещё помнило его. Кожа его прикосновения. Губы вкус его поцелуев. Руки форму его плеч под пальцами. И где-то глубоко внутри, под всеми этими осколками боли и злости, всё ещё жила та дура. Которая всё ещё любила его. И ненавидела себя за это.

Я сидела на краю кровати, пальцы впились в шелковое покрывало, будто пытаясь ухватиться за что-то реальное. Но реальность была такой же скользкой, как этот дорогой шёлк, она утекала сквозь пальцы, оставляя только пустоту.

За окном цвели яблони, нежные, розовые, словно сотканные из света. Они качались на ветру, беззаботные, прекрасные. Слишком прекрасные. Как будто мир не заметил, что моё сердце разорвано. Как будто солнце не знало, что его лучи теперь обжигают.

- Лида, ты только посмотри! Здесь целая гардеробная! - мамины восторженные возгласы резали слух. - И ванная с мрамором!

Я кивнула. Сжала челюсть, чтобы не закричать.

Это был его дом.

Его мир.

Мир, в который я так боялась попасть…

А теперь стояла здесь, как призрак, как тень, которой не место среди этого блеска. Я закрыла глаза, и перед веками всплыло его лицо. Точёный профиль, чуть прищуренные глаза, лёгкая усмешка…

- Лиза? - мама дотронулась до моего плеча, и я вздрогнула. - Ты как?

Я открыла рот, но слова застряли в горле.

Всё хорошо, прошептала я. Самая страшная ложь.

Я лежала, уставившись в потолок. Высокий, белый, с лепниной. Как будто даже штукатурка здесь дышала его присутствием.

Дом затих. Только старые паркеты изредка поскрипывали, будто шептали мне: «Ты лишняя здесь». Где-то за этими стенами он спал. Или не спал. Может, так же, как я, смотрел в темноту и думал…

О чём?

О ней?

О нас?

О том, как легко он стёр меня из своей жизни?

Мои пальцы сами потянулись к телефону. Механическое движение, старая привычка, перед сном написать ему «Спокойной ночи». Даже когда мы ссорились, даже когда злились, я всё равно писала. Потому что не могла заснуть, не убедившись, что у него всё хорошо. Экран ярко вспыхнул в темноте и снова погас, не могу, это сильнее меня.

Я закусила губу до боли, пока не почувствовала вкус крови. Резко сунула телефон под подушку, как будто это был нож, а я боялась себя.

Почему пальцы дрожат? Почему в груди так тесно, будто кто-то сжал сердце в кулаке?

Я перевернулась на бок, прижала колени к животу, как в детстве, когда было страшно. Но теперь от этого не становилось легче. Потому что страх был не где-то, он был во мне. Тишина вокруг казалась такой громкой. Будто дом ждал, когда я наконец разломаюсь.

Спускаясь по лестнице, я задержала ладонь на перилах – холодный, отполированный до блеска дуб. Таким же холодным и отполированным было теперь всё в этом доме.

Столовая встретила меня ослепительным блеском: солнце играло в хрустальных подвесках люстры, отражалось в серебряных приборах, скользило по белоснежной скатерти. Как будто кто-то специально выставил напоказ эту показную роскошь, словно говоря: «Смотри, какая у него жизнь.».

- Лидочка, садись! - мама сияла, как та самая люстра, разливая кофе в тонкие фарфоровые чашки. Её радость была такой яркой, ослепительной, что хотелось закричать.

Я молча опустилась на стул. Пальцы сами потянулись к кофейнику, руки дрожали так, что фарфор звенел, выдавая мою слабость. Глупо. Неужели я не могу даже это контролировать? Кофе оказался горьким.

Глава 10

Лида

Я научилась жить по звукам этого дома, как узник учится жить по распорядку тюрьмы.

Семь утра - лёгкие, быстрые шаги горничных в коридоре. Они шуршали подолами униформы, перешёптывались между собой. Иногда замолкали, когда проходили мимо моей двери. Будто боялись разбудить. Будто знали, что я и так не сплю.

Восемь - глухой гул посуды с кухни, звон серебряных ложек о фарфор.

Девять - низкий, уверенный голос Виктора, доносящийся из кабинета. Он говорил по телефону, смеялся, что-то приказывал. Его голос был таким... нормальным. Как будто ничего не случилось. Как будто его сын не исчез.

Но никогда его шагов.
Никогда его смеха.

Я ловила себя на том, что замираю у окна, когда во двор заезжает машина. Что сердце бешено колотится, когда в прихожей скрипит дверь. Что каждый раз, проходя мимо его комнаты, замедляю шаг, прислушиваюсь к тишине за дверью.

Однажды я услышала, как Виктор кричит на кого-то в кабинете. Не просто повышает голос, орал, так, что стёкла дрожали.

- Где мой сын? Его неделю уже нет!

Лёд пробежал по спине. Я прижала ладонь ко рту, чтобы не вскрикнуть, не выдать своего присутствия. Значит, он сбежал. Не просто исчез. Не задержался у «друзей». Он сбежал.

Я медленно сползла по стене, обхватив колени руками. В горле стоял ком, но слёз не было. Только пустота. Он выбрал исчезнуть, лишь бы не смотреть мне в глаза.

А я...

Я всё ещё ждала.

Как дура.

Как последняя дура, которая верит, что когда-нибудь эта дверь откроется, и он войдёт, и скажет. Но нет. Только тишина. Только скрип паркета под ногами горничной. Только эхо его отсутствия, разрывающее меня изнутри.

Луна плыла над садом, мягкая и размытая в майской влажности. Ее свет тонул в пышных кронах яблонь, превращая каждый лепесток в перламутровое пятнышко. Воздух был густым от аромата, сладкого, с горьковатой ноткой увядающих цветов. Я опустилась под яблоней. Ветви гнулись под тяжестью цвета. И я заплакала. Тихо. Глухо. Сжимая в руках опавшие лепестки, они были бархатистыми и чуть влажными, как мои щеки. Мое сердце все еще цеплялось за него. Оно билось в такт капелькам нектара, падающим с тычинок. Стучало в унисон с ночными жуками, бьющимися о фонари. Я ненавидела себя. За то, что в голове до сих пор звучит его смех, когда ветер срывает лепестки. За то, что все еще ловлю себя на мысли: «Вот сейчас за поворотом появится...»

За то, что не могу вырвать его из себя вместе с корнями, как выкорчевывают старые деревья.

В один из дней, я шла в библиотеку, как замерла на середине лестницы, будто наткнулась на призрака. Ноги внезапно стали ватными, а в ушах застучала кровь. В руках старая потрёпанная книга, его книга, та самая, которую он когда-то с усмешкой протянул мне, говоря: «Только не загибай страницы, варварка».

И вот он.

Стоит внизу.

Настоящий.

Не мираж, не плод моих бессонных фантазий. Он выглядит... Боже, он выглядит ужасно. Глаза запавшие, щетина неровная, будто он не брился все эти дни. И всё равно мой желудок предательски сжался, сердце рванулось вперёд, как пёс, сорвавшийся с цепи.

- Ты...

Голос сломался, превратился в шёпот. Книга в моих руках хрустнула, я сжала её так сильно, что переплёт вот-вот треснет.

- Ты вернулся.

Он открыл рот. Я видела, как его горло сжалось, как он пытается подобрать слова. Но ничего не сказал. Только хрипло выдавил.

- Да. Вернулся.

Тишина. Я видела, как он смотрит на меня. Как изучает моё лицо, мои впалые щёки, синяки под глазами. Как задерживает взгляд на моих волосах, раньше он любил распускать их по моим плечам, целовать пряди и смеяться, что они пахну шампунем, как у пятилетней девочки.

Теперь мне было всё равно.

Всё равно.

Я резко отвернулась, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Солнечный луч из витража упал на лицо, жаркий, назойливый. Надеюсь, он не заметил, как дрогнули мои ресницы.

- Родители в саду, - бросила я, цепляясь за эту фразу, как за спасательный круг. Голос звучал неестественно ровно. - Они... ждут тебя.

Не жду ответа. Не смотрю на него. Просто бегу. Босые ноги скользят по холодному мрамору, сердце колотится где-то в горле. Не оборачивайся. Не оборачивайся. Но на площадке всё равно замираю.

Всего на секунду. Просто чтобы убедиться, что он не исчез. Что это не сон. Что он действительно вернулся. А потом захлопываю дверь спальни и падаю на кровать, зарывая лицо в подушку.

****************************************************************

Дорогие мои, спешу познакомить вас с очередным автором нашего литмоба

Сводные. Меж двух огней

Галлея Сандер-Лин

https://litnet.com/shrt/PBVw

Нас объединяет общее прошлое… Впрочем, как и наших родителей, из-за которых две семьи неожиданно стали одной. Бывшие однокурсники, теперь преподаватель и студентка, а совсем скоро начальник и подчинённая, мы с молодым аспирантом вынуждены делить пространство и делать вид, что нашли общий язык, чтобы не расстраивать родителей, но… Сможем ли ужиться под одной крышей, простить былые обиды и стать по-настоящему родными? Особенно после того, как на горизонте появится его старший брат — полная противоположность моего (м)учителя и тот, с кем у меня схожие интересы. Что же делать? Они оба — мои сводные, однако между нами тремя постепенно разгорается не меньшее пламя, чем между моей матерью и их отцом…

В тексте есть: сводные, встреча через время, учитель и ученица, служебный роман, начальник и подчинённая, от ненависти до любви, разница в возрасте, бывшие

Глава 11

Лида

Майский вечер струился сквозь кружевные занавески гостиной, окрашивая все в золотисто-медовые тона. Я сидела в глубоком кресле у окна, бесцельно перебирая страницы книги, которую не могла читать.

Воздух в огромном доме Лужковых был наполнен ароматом цветущих за окном яблонь и дорогой политуры - таким знакомым и таким чужим одновременно. Где-то на кухне звенела посуда - горничные готовили ужин. Виктор уехал в город по делам, а мама... мама как всегда находилась в своем мире радужных иллюзий.

Я прижала ладони к холодному стеклу, наблюдая, как закатное солнце играет на листьях. Вдруг...

Первые ноты прозвучали так неожиданно, что я вздрогнула, будто от удара током. Гитара. Где-то на втором этаже. В его комнате.

Мое сердце бешено заколотилось, ладони моментально вспотели. Это была... Нет, не может быть. Но следующие аккорды развеяли все сомнения.

Наша песня. Та самая, что он написал в прошлом ноябре. Когда он, смеясь, говорил, что я его муза, а я краснела до корней волос.

Книга выскользнула из ослабевших пальцев и с глухим стуком упала на ковер. Я не помнила, как поднялась с кресла. Ноги сами несли меня по мраморному полу, сердце бешено колотилось, а в ушах стоял оглушительный шум крови.

Его дверь была приоткрыта. Сквозь щель виднелась полоска теплого света. Я замерла на пороге, не смея дышать.

Он сидел на краю кровати, сгорбившись над гитарой. Пальцы - те самые длинные музыкантские пальцы, что так нежно касались моего лица - нервно перебирали струны.

- Ты вышла из осеннего трамвая... - его голос звучал хрипло, будто через силу.

Я увидела, как дрожит его нижняя губа. Как капля пота скатывается по виску, хотя вечер был прохладным. Как его плечи напряжены под тонкой рубашкой.

- В красном платье, с книгой под рукой...

Горло сжалось так, что стало трудно дышать. Внезапно - резкий звук. Лопнула струна. Он вздрогнул, будто очнувшись, и резко провел рукой по лицу.

- Черт... - его шепот прозвучал так громко в тишине комнаты.

Я невольно сделала шаг вперед. Скрип половицы выдал мое присутствие. Он резко поднял голову. Наши взгляды встретились через полосу закатного света, наполненную танцующей пылью. Его глаза... Боже, они были такими красными, будто он тоже не спал все эти ночи.

- Лида... - мое имя на его губах прозвучало как молитва и проклятие одновременно.

Я почувствовала, как по щеке скатывается предательская слеза. Как дрожат колени. Как бешено стучит сердце, готовое вырваться из груди. Он медленно поднялся, гитара со стоном упала на кровать.

- Я... - он сделал шаг вперед, его рука непроизвольно потянулась ко мне.

Но я уже отступала. Шаг назад. Еще один. Потом развернулась и почти побежала по коридору - мимо портретов его предков, которые теперь смотрели на меня с немым укором.

В своей комнате я захлопнула дверь и прислонилась к ней спиной, медленно сползая на пол. Грудь вздымалась, а пальцы вцепились в складки платья, будто пытаясь удержать рассыпающиеся осколки самообладания.

Где-то вдали снова зазвучала гитара. Тот же мотив. Те же слова.

Я закрыла глаза и прижала ладонь к груди, чувствуя, как под пальцами бешено бьется сердце.

- Ты вышла из осеннего трамвая...

Помнила. Черт возьми, я помнила каждый миг. И когда музыка внезапно оборвалась, я по глупой привычке обернулась - ожидая увидеть его в дверном проеме с той самой улыбкой...

Но в комнате было только майское закатное солнце и тишина.

Я щелкнула замком на двери, хотя прекрасно знала, в этом доме нет настоящих замков. Только декоративные защелки на массивных дверях, которые не могут защитить ни от чего, кроме собственных иллюзий. Моя новая комната - нет, не моя, никогда не моя, сверкала позолотой и шелком, как дорогая витрина. Хрустальная люстра бросала на стены надменные блики, а огромное зеркало в резной раме отражало мое перекошенное от боли лицо.

Наступила ночь и за окном раздались первые раскаты грома. Первая майская гроза. Капли дождя стучали по стеклу, словно пытались достучаться до меня. Я сидела посреди огромной кровати, окруженная разложенными по шелковому покрывалу осколками нашей истории.

Вот она - первая записка. Рядом — билетик в кино. "Амели". Тот самый, где он впервые взял меня за руку не как приятель, а как... как нечто большее. Его пальцы были теплыми и чуть влажными от волнения. Мы пропустили половину фильма, перешептываясь и украдкой поглядывая друг на друга.

Мои пальцы сами потянулись к плюшевому медведю. Купленного в подземном переходе за три копейки. "Он точь-в-точь как ты, когда злишься", - хохотал он, суя мне этого убогого мишку под нос. Тогда я фыркнула и швырнула игрушку ему в лицо, а он поймал и прижал к сердцу с преувеличенной серьезностью: "Берегу самое дорогое".

Телефон лежал передо мной, экран светился последним сообщением:
"Лида, пожалуйста, дай мне объясниться".

Я ткнула в экран с такой силой, что устройство едва не выскользнуло из рук. Наша переписка открылась на последней странице холодные, отрывистые фразы. Прокрутила вверх, туда, где еще были сердечки, глупые стикеры с котиками и миллион восклицательных знаков.

"Ты спишь?" — его сообщение в 3:14 ночи.
"Нет. Представляю, как целую тебя" — мой ответ через секунду.

Губы сами растянулись в улыбке - предательской, мгновенной. Я тут же сжала их, ощущая, как в груди закипает знакомая ярость.

- Дура, - прошипела я себе, хватая первую попавшуюся вещь - фарфоровую кружку с нашим фото.

Рука дрожала. Пальцы сжимали гладкую поверхность, где мы оба улыбались, он с небрежной грацией, я с искренним восторгом. Его рука лежала у меня на плече, такое простое, такое естественное прикосновение. Я замахнулась... и застыла. Не могу. Черт возьми, я не могу!

Внезапно я услышала гитару прямо под своим окном. Сердце провалилось куда-то в живот, оставив после себя ледяную пустоту. Я подошла к окну, чуть раздвинув тяжелые портьеры пальцами, которые отказывались слушаться.

Глава 12

Макар

Телефонный звонок ворвался в тишину моей комнаты, заставив вздрогнуть. Я лежал на кровати, уставившись в потолок, уже который час перебирая в голове все возможные способы достучаться до Лиды. Экран загорелся знакомым именем - Макс. Я вздохнул, предчувствуя очередную порцию его "гениальных" советов, но все равно поднес трубку к уху.

- Ну что, Ромео, - раздался его жизнерадостный голос, от которого у меня сразу заныл висок, - Как дела на любовном фронте?

Я зажмурился, чувствуя, как сжимается горло.

- Никак, - выдавил я, сжимая телефон так, что корпус затрещал. – Она даже не смотрит в мою сторону.

Слова обжигали, как признание собственного поражения. Я видел, как она намеренно отворачивается, когда я вхожу в комнату, как замирает, услышав мои шаги.

- А с гитарой тема не прокатила? - Макс, как всегда, невозмутим.

Я провел рукой по лицу, вспоминая вчерашний вечер. Как стоял под ее окном под проливным дождем, как пальцы цепенели на струнах, как играл нашу песню до тех пор, пока не лопнула самая тонкая струна.

- Нет. Она лишь раз в окно выглянула и тут же исчезла.

Голос мой звучал хрипло. На другом конце провода наступила пауза. Я слышал, как Макс шумно вдыхает, верный признак того, что в его буйной голове рождается очередная безумная идея.

- Беда, - наконец произнес он. - А может, мы тебе ноги сломаем?

Я замер.

- Что?

- Ну знаешь, классика жанра! - его голос зазвенел неподдельным энтузиазмом. - Она с жалостью будет за тобой ухаживать. Что думаешь?

Я стиснул зубы, чувствуя, как по спине пробегает знакомая дрожь ярости.

- Может, тебе что-нибудь сломать? - прошипел я.

Макс лишь рассмеялся, заразительно, бесстыдно, как всегда.

- Ладно, ладно. Думаем дальше.

Я закрыл глаза. В голове была пустота. Все мысли, все слова, все признания все уже было сказано. И все равно не сработало.

- Да нет у меня идей, - признался я наконец, и это прозвучало как приговор.

Повесив трубку, я швырнул телефон на кровать. Он подпрыгнул и упал на пол с глухим стуком. Мне было все равно.

Я сидел в кабинете отца, бесцельно перебирая бумаги, когда снизу раздался оглушительный грохот - будто в парадную дверь врезался грузовик. Сердце екнуло: а вдруг это Лида... Вдруг что-то случилось...

Выскочив в коридор, я услышал знакомый голос.

- Эй, осторожнее я сам!

Спускаясь по мраморной лестнице, я увидел Макса, который с размаху ввалился в холл, волоча за собой огромный кожаный чемодан с наклейками разных стран. Его рыжие волосы торчали во все стороны, а на лице красовалась та самая бесшабашная ухмылка, которая всегда означала неприятности.

- Что за черт? - спросил я, чувствуя, как начинает болеть голова.

Макс размахнул руками так, что едва не задел античную вазу.

- Экстренная ситуация, дружище! В моей квартире травят тараканов! Жить негде!

Я скрестил руки на груди:

- У тебя пентхаус на Рублевке.

- Ну и что? - Макс уже расхаживал по холлу, разглядывая интерьер с преувеличенным восхищением. - Тараканы тоже любят роскошь! О, смотри-ка! - он остановился перед картиной Малевича. - Очередной черный квадрат, который стоит как моя машина!

Я хотел ответить, но в этот момент из гостиной вышла Лида. Она замерла на пороге, увидев незнакомца. Солнечный свет из высоких окон падал на ее стройную фигуру в простом синем платье, делая ее почти нереальной. Макс застыл с открытым ртом.

- День добрый! - наконец выдавил он, делая театральный поклон. - Макар, а что это за богиня украшает твой дом?

Я почувствовал, как по спине пробежали мурашки.

- Знакомься, - сказал я, делая шаг вперед. - Это Лида, моя... - я запнулся, - сводная сестра. Лида, это Макс, мой друг.

Макс стремительно закрыл расстояние между ними и схватил Лидину руку.

- Очарован! - он поднес ее пальцы к губам с такой театральностью, будто мы находились в придворном театре XVIII века.

Лида широко раскрыла глаза. Я видел, как она колеблется, улыбнуться этому безумному приветствию или отпрянуть.

- Вы знакомы с детства? - осторожно спросила она, выдергивая руку.

- С пеленок! - воскликнул Макс, не обращая внимания на мой убийственный взгляд. - Мы с Макаром...

- Макс, - я резко перебил его, - Ты же хотел осмотреть свою комнату?

Но мой друг уже увлек Лиду в гостиную, размахивая руками и рассказывая какую-то невероятную историю про наш "подвиг" в Оксфорде, который на самом деле закончился ночью в полицейском участке.

Я стоял в дверях, наблюдая, как Лида сначала скептически поджимает губы, потом невольно улыбается, а затем и вовсе смеется над какой-то глупостью, которую выпалил Макс.

Вечером отец устроил официальный ужин. Лида сидела напротив меня, тщательно избегая моего взгляда. Макс, облаченный в смокинг, развлекал всех историями, которые на 90% состояли из вымысла.

- А вот в Тибете, - вещал он, размахивая вилкой, - Меня научили есть палочками левой рукой.

Размашистый жест - и ваза династии Мин, к счастью, та самая подделка, которую отец купил на аукционе, полетела на пол с душераздирающим звоном. Тишина. Затем Света нервно захихикала. Лида прикрыла рот ладонью. Даже отец скрывал улыбку за салфеткой.

- Пятьсот лет истории, - мрачно сказал я, глядя на осколки.

- Зато теперь у вас есть повод купить новую! - невозмутимо парировал Макс.

Утром я проснулся от громкого стука в дверь. "Семь утра", - мелькнуло в голове, когда я увидел на часах 6:58. Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Макс с подносом, на котором дымились какие-то странные шарики.

- Завтрак в постель, ваше высочество! - провозгласил он, ставя поднос мне на колени. – Рецепт моей бабушки!

Я осторожно понюхал.

- Это... пельмени в шоколаде?

- Инновационная кухня! - Макс уселся на край кровати, отчего пружины жалобно заскрипели. - Кстати, сегодня у нас насыщенная программа.