Священник

Глава 1

СВЯЩЕННИК

Ульяна Соболева

АННОТАЦИЯ:

Девочка

Я влюбилась в них обоих…в дьявольски красивого католического священника, который никогда не сможет быть со мной, которого я никогда не смогу любить открыто и в странника в капюшоне, чье лицо никогда не видела. Я прошу его уйти и не преследовать меня, но он появляется снова и снова…Подбирается все ближе и ближе. И иногда мне до боли хочется, чтобы он дотронулся до меня…пусть даже лезвием ножа, которое сверкает в его руке.

Странник

Я никогда никого не любил. Женщины ни черта для меня не значили пока я не увидел ее. И обезумел. Меня сорвало в бездну. Я стал способен на то, чего раньше никогда бы не сделал. Забрать ее любовь силой, отнять, выдрать, заставить полюбить меня и плевать на весь мир. Я никогда ее не отпущу! Она МОЯ!

Но есть одна проклятая проблема – я надел на себя сутану и, если я ее сниму, меня разоблачат и убьют.

Глава 1

Я родился в больнице имени «Христа Спасителя» у тридцатилетней проститутки Мерседес Лучиано, которая рожала раз в год и ее дети постоянно умирали при родах, возможно потому что она пила и курила всякую дрянь в немереных количествах. Я выжил. Каким чудом не знаю. Наверное, потому что маман Надин владелица публичного дома кормила меня козьим молоком. Тогда мать работала на нее и, пожалуй, это были самые лучшие ее времена, как и мои.

С четырех лет я воровал. В основном в церкви. Мать водила меня на службу и пока она делала вид, что молится я обчищал карманы прихожан. Меня этому обучил ее любовник. И не только этому…Мы вместе обворовывали квартиры. Я залезал в форточки, открывал ему двери, и он уносил, все что мог унести. Потом его или посадили или пристрелили. Я не помню, а мать никогда не рассказывала. Мне было по фиг. Он мне не нравился. Мне не нравился никто из ее ебарей. Мог бы – я бы всем им выпустил кишки.

После дела Мерседес устраивала праздник. Напивалась с дружками, а я, получив пару тумаков, голодный ложился спать. И я все-таки любил ее. Потому что ребенок не понимает, что такое плохая мать. Для него мать всегда святая и самая лучшая. Всегда живет надежда, что однажды будет иначе, что однажды она бросит пить, начнет жить как все. Да, я просто любил ее. Надин выгнала Мерседес из борделя, когда мне было семь. Мать беспробудно пила и клиенты отказывались ее трахать. Да и у кого встанет на скелет, с обвисшей грудью и мешками под глазами, да еще и воняющего перегаром и потом. Мать не особо любила мыться и смотреть за собой. Выгнали ее не только за это…мать проворовалась. Обчистила сейф самой Надин и спустила деньги на водку.

Тогда мы и оказались на улице. Какое-то время жили по подворотням, потом она нашла себе собутыльника, и мы поселились в его коморке на последнем этаже трехэтажного старого дома в самом центре города.

Я ему на хер был не нужен и меня отправили в приют для мальчиков при католическом монастыре. Иногда в моменты просветления мать приходила меня проведать. С парой печенюшек или куском черствого хлеба, иногда с конфетой. Она плакала, говорила, что любит меня и что скоро заберет. Мы оба знали, что это ложь. Но я всегда ждал ее прихода…С тоской смотрел как все сильнее она опускается. Как меняется ее лицо, какой худой она становится и страшной. На багровые кровоподтеки на ее шее, лице. Когда-нибудь я найду ее сожителя и оторву ему руки.

Я бы хотел ее спасти, я мечтал увезти ее куда-нибудь подальше, мечтал вылечить. Но я прекрасно понимал, что мне, четырнадцатилетнему пацану из приюта ни хрена не светит. Она надеялась, что я стану священником и замолю ее грехи перед Богом. Я же понимал, что далек от этого, хотя и знал молитвы и псалмы наизусть.

Мать перестала приходить, когда мне было пятнадцать. Я прождал ее полгода, потом сбежал из приюта вместе с Начо. Моим другом. Низкорослым сицилийцем с коренастым телом, тяжелым подбородком и не менее тяжелыми кулаками и при этом прекрасным оперным голосом, которым он пел псалмы.

Я нашел дом ублюдка, с которым жила Мерседес. Гребаный Педро. Обрюзгший, толстый тюфяк с помятой рожей, жидкими пасмами серых волос и длинным носом. От него несло перегаром, мочой и жареной селедкой. Меня стошнило от этого запаха. Он встретил меня с мерзкой улыбкой, показывая желтые, гнилые зубы.

- Ты кто?

Он явно меня не узнал.

- Сын Мерседес. Альберто.

На пьяном лице появилось некое просветление.

- А щенок подрос… Альберто…ты к кому? К своей шлюхе мамаше? Так она сдохла от цирроза еще три месяца назад.

- Арчи, ты с кем там говоришь? – раздался пьяный женский голос.

Я сломал ему нос и выбил все гнилые зубы, а потом отрубил ему руки… Я еще прекрасно помнил синяки на лице моей матери. Его сучка визжала как свинья, пока я калечил ее ублюдка. Начо матерился. Весь забрызганный кровью. Мы вышвырнули руки Педро бродячим собакам.

Могилу матери я не нашел. Да и какая разница. Я не плакал. Я знал, что рано или поздно именно так и будет. А могила…Многие слишком большую ценность придают месту, где лежат кости. Главное то место, которое трепыхается у вас в груди. Если там живет память, то не важно кто и куда закопал останки. Можно каждый праздник таскать цветы на могилу и все остальное время забывать даже имя, а можно вспоминать каждый день и носить в душе даже запах родного человека. Я его помнил. Малоприятный. Но все же это был запах моей матери.

Той ночью я заявился к мадам Надин. Идти было некуда. Она меня узнала…Накормила, уложила спать. Какое-то время я там жил вместе с Начо. Под ее крылышком. Девочки любили меня. Называли Архангелом или маленьким Иисусом. От природы мне досталась смазливая рожа. Светло-голубые глаза, очень светлые волосы и правильные черты лица. Мы с Начо быстро освоились и стали вышибалами. Его кулак мог проломить череп с одного удара, а я обычно вгрызался в жертву и ломал ей кости до первых хрипов агонии. Мне нравилось видеть как тварь корчится от боли, тварь, которая ее несомненно заслужила.

Глава 2

- Анжелика! Где ты?

Мама, как всегда, была недовольна. Это ее совершенно обычное состояние. Я привыкла. Особенно после того, как была вынуждена вернуться в лоно семьи, откуда сбежала в шестнадцатилетнем возрасте. Религиозной семьи. Семьи, где молятся перед тем, как сесть за стол и соблюдают Божьи законы. Я была далека от этого насколько это возможно. Мечтала стать певицей и не в церковном хоре, а на самой настоящей сцене.

Я стремилась в Рим. Ехала туда на попутках. Я должна была попасть на конкурс «Молодые звезды». И попала. Оборванка с грязной физиономией, растрепанными черными волосами я стояла на сцене и пела арию «Каста Дива» без аккомпанемента. Кто немного разбирается в музыке это одна из сложнейших арий для женского вокала. Я могла брать разные ноты от самых высоких, до самых низких. Когда я окончила петь Джузеппе Веда – организатор конкурса встал.

Я тогда не победила, но заняла третье место и меня заметили. Можно сказать, что именно так началась моя карьера. Она была стремительной и очень короткой.

Веда создал свою группу, где я могла стать солисткой. Взамен он захотел моего тела и получил отказ, а я оказалась на улице. Мысль о том, что семидесятилетний извращенец лишит меня девственности, а потом будет пользовать в свое удовольствие вызывала у меня тошноту.

- Я подарю тебе весь мир, я превращу тебя в певицу! Давай малышка, дай мне потрогать твои сисечки. Подергать твои сосочки. Джузеппе только лизнет несколько раз твою писю.

- Отстаньте от меня…отпустите! Я не хочу! Отпустите! – я плакала и вырывалась, но он вцепился в меня как клешнями. Прижал меня к стенке, лапал своими потными пальцами и тянулся мерзкими губами к моим губам, когда я вдруг услыхала хрипловатый женский голос.

- Ах ты старый педофил…убери свои лапы от девочки.

Это была сама Рута…бывшая знаменитая оперная певица, утратившая голос из-за больной щитовидки. Красавица, все еще великолепная несмотря на возраст. Величественная, элегантная. Ее каштановые волосы блестели, а карие глаза смотрели на меня с интересом и жалостью.

Она забрала меня к себе домой. Напоила, накормила. Рута видела во мне себя…Она сказала мне:

«Девочка, я действительно сделаю из тебя звезду…взамен, взамен ты поделишься со мной своими гонорарами, когда придет время. Твой голос достоин миллионов».

И я считала эту сделку справедливой. Начались репетиции, упражнения, распевки. Мы готовились к невероятно популярному европейскому конкурсу, который должен был проходить в Италии в том году. Моя композиция должна была заключать в себе поп музыку и припев с высокими нотами. Совмещение новомодных мотивов, рэпа и оперы. Мы готовились больше года. Я жила у Руты в ее большом доме. Она любила меня как старшая сестра или даже мать.

Я тосковала по своей семье, по маме, брату, сестре, по своему отцу. Но возвращаться не хотела. Когда я позвонила однажды маме, она сказала, что у нее нет дочери. Что я умерла в тот день, когда сбежала от них.

Я плакала…Рута утешала меня, поила теплым чаем. Горячее нельзя для голоса. Только теплое. Так она меня учила.

- Ты станешь второй Марией Каллас. Ты будешь звездой, и они сами захотят с тобой общаться.

Я ей верила, я ей очень верила. И мечтала, что однажды все сбудется так как она сказала и мои родителя увидят меня по телевизору, узнают обо мне из газет и очень захотят меня видеть. Рута везде брала меня с собой. Я пела для ее друзей, которые восторженно хлопали и говорили мне комплименты, она выбила для меня возможность представлять нашу страну на европейском конкурсе. Я не знаю, как она это сделала, я была слишком далека от мира шоу-бизнеса. Я могла только петь, отдавать пению всю себя, изнурять репетициями, тренировками, распевками. Однажды она привезла меня на слушание. Тогда я впервые перед кем-то исполнила композицию, которую мы столько репетировали.

Она называлась «Прощение – это любовь». На меня смотрели десять пар глаз и когда я закончила все они захлопали.

А потом Рута умерла. Неожиданно на моих глазах. Только что стояла передо мной и улыбалась, а уже через пятнадцать минут скорая констатировала ее смерть. Позже я узнаю, что у нее оторвался тромб. Ей было всего лишь сорок пять лет. На улице я оказалась в тот же день. Племянник Руты выдворил меня за дверь.

Только с чемоданом вещей, которые для меня покупала Рута и какой-то скудной наличностью. Я поняла, что великое будущее растаяло как ледяной замок на солнце. У меня нет нужных связей, адресов, номеров телефонов. У меня вообще ничего нет.

У меня было только две дороги – одна снова петь по ресторанам и на улице, а вторая – вернуться домой. Была еще третья – Джузеппе…Но это не про меня.

Я вернулась домой, туда, где выросла, в маленьком городке на Сицилии. Сан-Лоренцо. В дом, который построил мой прадед, русский эмигрант, который очутился здесь вместе с женой еще в 1920 году.

Оказалось, что отец умер пока меня не было…Мать приняла меня обратно молча. Открыла дверь и впустила. Потом был разговор с Рафаэлем, моим старшим братом и с ней в кабинете, где они озвучили мне условия пребывания в доме, в семье. Забыть обо всем, что было со мной в Риме. Исповедаться и начать жить сначала. Если я хочу петь, то могу это делать в церковном хоре. И еще…я должна выйти замуж за Рафаэля Тьерра. Сына губернатора Сан-Лоренцо. Для семьи покойного мэра это будет прекрасный союз, только для начала меня осмотрит врач…на предмет чистоты. И не дай Бог окажется, что я не девственница.

Рафаэль…мерзкий Рафаэль, которого я терпеть не могла с детства. Я помнила его лицо, его противный голос и то как он обзывал меня и дразнил.

Глава 3

Мама очень переживала, что Риточка не сможет найти достойного жениха, хотя приданное за нее давали очень хорошее. Ведь мой отец был владельцем сыроварни и наши сыры продавались по всей Сицилии. А еще он был одним из самых уважаемых людей в городе, приближенный губернатора Родриго Хорхе Тьерра, его доверенное лицо. Теперь сыроварней управлял мой брат Рафаэль и тесно дружил с детьми губернатора.

- Она возомнила себя певичкой. Аристократические предки из России, князья. Прадед композитор. Вот и она думает, что ее ждет большая сцена. Как тебя там не изнасиловали и на растоптали!

- Рита!

- Что, мама? Она сбежала! Опозорила нас. Нам приходилось врать, что она уехала к двоюродной тете на лечение. Это был позор!

С виду Рита скорее напоминала ангелочка. Русые вьющиеся волосы, серые глаза, розовые щечки. У нее хрупкое тонкое тело, своим аристократизмом она похожа на мать. Я рядом с ней смотрелась нелепо.

- Думаешь кто-то даст хотя бы один евро за твое вытье? Хотя…тебе самое место на паперти. Петь с шапкой возле ног. Кажется, в Риме ты именно этим и занималась.

Мама откусила кусочек мармелада и пожала плечами. Ее элегантный костюм кремового цвета прекрасно подходил к ее выкрашенным в каштановый цвет волосам. Мама всегда выглядела аккуратно и нарядно, даже дома. Ведь она вдова мэра…Рано или поздно этот пост займет ее сын. Она в этом не сомневалась.

- Все деньги будут пожертвованы церкви, Рита.

Сказала я и едва сдерживалась, чтобы не сцепиться с ней. Когда-то моя покойная бабуля восторгалась моим голосом. Она гладила меня по голове и говорила:

- Наша семья творческие люди. Твой прадед известный русский композитор, потомственный граф, его жена княгиня Ольга невероятная красавица тоже пела, у нее был прекрасный голос. Ты вся в нее. Революция оставила их без крова и средств к существованию. Люди бежали куда могли. Так они оказались в Италии, а потом и здесь на Сицилии. Твой прадед своими руками строил Морето-Пиаро для своих детей. Когда я вышла замуж за итальянца Клаудио Динаро, то стала католичкой, как и мой муж. А потом родился твой отец. А позже Мануэль познакомился с твоей мамой. Пой. Это то, что связывает тебя с твоими предками. С красавицей Ольгой. Ты невероятно на нее похожа.

- Никто не даст тебе и евро! Так что жертвовать будет нечего! А может вообще никто не подойдет и не станет тебя слушать!

Сказала Рита, а я посмотрела на себя в зеркало. Спрятала длинную темную прядь за ухо. В мире где правят блондинки быть брюнеткой не совсем удача. Бледная с очень белой, прозрачной кожей и вытянутыми к вискам зелеными глазами я напоминала себе моль или какую-то ночную бабочку с оторванными крыльями. Я действительно была очень похожа на свою прабабушку Ольгу Воронцову. У нас сохранились ее портреты. Но она была редкостной красавицей, а я унаследовала только ее зеленые глаза и черные волосы.

- Пусть не приходят. Это благотворительность.

- Ну может кто-то и заплатит…Пару центов.

Я медленно выдохнула.

- Слышали в Сан-Лоренцо приедет новый священник вместо падре Федерико. Сегодня уже должен быть в городе.

- Завтра будет служение в церкви пойдем посмотрим. А потом на ярмарку. Но вряд ли будет кто-то лучше отца Федерико, упокой Господь его душу.

- Анжелика, я сказала тебе пойти помочь мне с цветами. Завтра на ярмарке будут наши розы. У нас самый лучший и красивый розарий в Сан-Лоренцо. И вообще я бы не хотела, чтоб ты пела. Лучше постоишь с розами, продашь букеты вместе с Ритой.

- Смотри не заплачь!

Рита ушла вслед за мамой. А я выбежала на улицу. Дождь хлестнул меня по лицу, но я не обратила на него внимания, побежала в сторону большого городского парка, когда выскочила на дорогу резко затормозила машина, она буквально чуть не сбила меня с ног. Я тоже резко остановилась, тяжело дыша, глядя вначале на водителя – сеньора Веласке, а потом на того, кто сидел рядом с ним. Время на секунды остановилось. Оно замерло, застыло в воздухе. Я видела только бледное невероятно красивое мужское лицо, освещенное уличными фонарями. Настолько красивое, что у меня сердце перестало биться, а потом застучало с такой бешеной силой, что казалось оно разорвется на куски. Все тело пронизало электричеством. Голубые глаза ярко-небесного цвета, длинные светлые волосы, легкая щетина, прямой греческий нос и чувственные губы. Я застыла…от волнения дышать было не просто трудно, а казалось у меня стиснуло горло. Он так же смотрел на меня и нас разделяли крупные капли дождя. Они хлестали по лобовому стеклу и по моему лицу, мое платье насквозь промокло и прилипло к телу. В эту секунду сеньор Веласке выскочил из машины.

- Сеньорита Анжелика! Вы в порядке? Мой Бог! Я вас чуть не сбил!

- Ддда. Простите. Я в порядке…Все хорошо…

Я перевела взгляд на Веласке. Он был ниже меня ростом и запыхался. Еще бы сбить дочку мэра, которого даже после его смерти любили и уважали в Сан-Лоренцо.

- Я вас не заметил, вы выскочили на дорогу.

Мужчина вышел из машины. Высокий, на две головы выше меня, и я чуть не застонала вслух, увидев на нем длинную черную сутану католического священника. Как будто в этот момент меня столкнули в гроб и захлопнули крышку. Можно подумать это остановило мои сумасшедшие мысли…Дышать все равно нечем. И я не могу поднять на него глаза, потому что мне кажется, что если посмотрю, то не смогу отвести взгляд. Не смогу вообще ничего сказать.

- Как вы, сеньорита?

Его голос заставил все мое тело покрыться мурашками. Низкий, бархатный.

- Спасибо…все в порядке. Я… я просто хотела прогуляться.

Глава 4

Я стояла на ярмарочной площади Сан-Лоренцо, пытаясь справиться с волнением. Праздничная атмосфера витала в воздухе: пахло жареным мясом и свежей выпечкой, повсюду были слышны смех и разговоры. Люди сновали между лотками, пробуя угощения и покупая сувениры. Я готовилась к выступлению на импровизированной сцене – деревянной платформе, на которой мне предстояло спеть. Сердце бешено колотилось, и в голове звучала лишь одна мысль: "Ты сможешь, Анжелика".

Внутри меня бушевала буря эмоций. Страх и сомнения боролись с воспоминаниями о моих мечтах. Я вернулась домой, где моя семья напоминала мне о прошлом, о том, как я подвела их и особенно Риту. Меня всегда будет сжирать это чувство вины, хотя я и не виновата…Но это я повела ее туда, я раскачивала качели. Если бы мы тогда остались дома и не сбежали…

«Ты виновата! Ты! Ты старшая! Ты должна была отвечать за нее! Ты могла ее убить! Ты…ты просто безответственная дрянь!» - голос матери взорвался в голове и меня слегка затошнило.

Люди собирались вокруг сцены. В толпе я заметила маму, брата и сестру – их суровые лица не предвещали ничего хорошего. Они, как всегда, ждали от меня провала. Но я решила не обращать на них внимания. Сегодня был мой день. Я вздохнула глубоко и поднялась на сцену. Микрофон слегка дрожал в моих руках, но я закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на музыке.

Первый аккорд. Я начала петь. Мой голос, сначала робкий, стал крепнуть с каждой нотой. Я пела о своих мечтах, о надеждах, которые когда-то унесли меня далеко от дома. «Любовь – это прощение». Моя песня, с которой я должна была выступать на Евроконкурсе. С каждой строчкой композиция становилась всё более личной, и я чувствовала, как публика начинает внимательнее слушать. Люди остановились, завороженно вслушиваясь в мой голос.

Толпа реагировала удивлением и восторгом. Кто-то начал аплодировать, кто-то уже клал деньги в коробку перед сценой. Я чувствовала, как с каждой нотой моя уверенность растёт. Воспоминания о месяцах, проведённых на улицах, о мечтах, которые когда-то казались такими далекими, снова оживали. На этой маленькой ярмарке моя мечта воплотилась в реальность. Я снова на сцене…Меня слушают. Я вижу восторг, я вижу приоткрытые в благоговейном удивлении рты.

И вдруг, среди этого восторга и радости, я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Это было необычное ощущение, словно кто-то пронзал меня своими глазами. Я резко обернулась и увидела мужчину в чёрной толстовке с капюшоном. Его лицо было скрыто в тени, но я точно знала, что он смотрит прямо на меня. Этот взгляд – он был как вызов. По коже поползли мурашки и дыхание слегка сбилось, но это не мешало мне петь. Я брала ноты все выше и выше. Незнакомец стоял как огромная, высокая тень вдалеке от толпы, и я точно знала, что его лицо обращено ко мне. Этот взгляд был осязаем физически, он заставил мое сердце забиться быстрее.

На мгновение я отвела глаза, чтобы закончить очередной куплет, но когда снова искала в толпе того, кто так смотрел на меня, мужчины уже не было. Я снова и снова оглядывала толпу, но он исчез. Это ощущение, что кто-то следит за мной, не покидало меня. Кто он? Почему его взгляд заставил меня почувствовать себя такой уязвимой?

Моя песня достигла кульминации, и я снова взяла самые высокие ноты. Толпа разразилась аплодисментами и криками «Браво!». Я закончила петь, чувствуя смесь удовлетворения и страха. Я поклонилась и медленно сошла со сцены под овации. Люди окружали меня, поздравляли, но моё внимание было приковано к одной мысли – таинственному незнакомцу в капюшоне.

Пытаясь найти его в толпе, я ощутила, как моё сердце колотится ещё сильнее. Кто он? Почему его взгляд был таким пронзительным? Я подошла к своей семье, ожидая их реакции. Мать и брат смотрели на меня с неодобрением, а Рита – с откровенной ненавистью. Но их мнения сейчас не имели значения. Моя голова была занята другим.

После выступления я долго не могла успокоиться. В голове снова и снова всплывал образ мужчины в капюшоне. Это был не просто взгляд, это было что-то большее. Я чувствовала, что этот человек наблюдает за мной, что его интерес ко мне не случаен. Эта встреча оставила меня с новым чувством тревоги, которое я не могла объяснить.

Ярмарка продолжалась, люди веселились, но для меня мир изменился. Теперь у меня был новый страх – страх перед неизвестным сталкером, который следил за каждым моим движением издалека. Но может быть я преувеличиваю. Я очень умею себя накручивать. До трясучки.

Толпа продолжала шуметь, смех и разговоры смешивались в единый гул. Я пыталась вернуть дыхание в норму после выступления, но мысли о таинственном мужчине не покидали меня. Его взгляд был слишком острым, слишком реальным, чтобы быть простым совпадением. Я никогда не видела его раньше, но его присутствие казалось знакомым. Что-то в его фигуре, в том, как он стоял, как смотрел, пробудило во мне странное ощущение тревоги и... влечения? Боже! Какая глупость…Как мне вообще такое пришло в голову.

Я направилась к своему маленькому уголку за сценой, где оставила свои вещи. По пути меня поздравляли, пожимали руку, некоторые даже просили автограф. Но я была слишком поглощена своими мыслями, чтобы действительно обращать на это внимание. Мать и брат, увидев меня, пожали плечами и удалились, не сказав ни слова. Рита только хмыкнула и повернулась спиной, её презрение было почти осязаемым.

Когда я наконец добралась до своих вещей, я села на деревянный ящик и попыталась успокоиться. Взгляд мужчины не покидал меня. Его глаза – хотя я их не видела, но чувствовала их, словно они прожигали меня насквозь. Кто он такой? Почему он следил за мной? И следил ли? Почему из всей толпы я увидела именно его?

Глава 5

- Спасибо, Матти, - ответила я, пытаясь улыбнуться в ответ. - Но я не могу избавиться от чувства, что кто-то за мной наблюдает."

Маттео нахмурился.

- О чём ты говоришь? Кто может за тобой следить?

Я рассказала ему о мужчине в чёрной толстовке, о том, как он смотрел на меня во время выступления. Маттео задумчиво потер подбородок.

- Ты преувеличиваешь, - сказал он наконец. – Кто-то просто слушал тебя, стоя в стороне.

- Возможно, - ответила я, хотя знала, что это не так. - Но этот взгляд... он был слишком пронзительным, слишком реальным. Я чувствовала его кожей. Он был…опасным. Да. От него исходила опасность.

- Давай, пойдём за ним,- сказал он, и мы начали двигаться через толпу, стараясь не потерять мужчину из виду.

Мы шли медленно, стараясь не привлекать внимания, но незнакомец, казалось, чувствовал наше присутствие. Он начал двигаться быстрее, и нам пришлось ускориться, чтобы не отстать. Толпа становилась всё гуще, и мы теряли его из виду несколько раз, но каждый раз нам удавалось его снова найти.

Наконец, мы вышли на более тихую улочку за пределами ярмарки. Мужчина остановился и повернулся к нам лицом. Я замерла на месте. Его лицо всё ещё было скрыто тенью капюшона, но я чувствовала его взгляд.

- Кто ты? - выкрикнула я, пытаясь скрыть свой страх. Мужчина резко метнулся за хозяйственные строения, мы бросились за ним, но он словно растворился в воздухе.

- Я думаю, просто кто-то из наших прикалывается. Забей.

Но я испуганно осматривалась по сторонам. Как будто все еще чувствовала его взгляд. С площади послышался голос нового мэра.

- К нам приехал наш новый священник – Падре Чезаре. Он прочтет для нас проповедь и расскажет нам о Риме. Его послал к нам сам епископ.

Я вздрогнула и тут же забыла обо всем. Вдоль позвоночника прошла волна мурашек. Забыв о Маттео, я как завороженная пошла в сторону сцены, на которую поднимался высокий мужчина с длинными золотистыми волосами в черной сутане…

Маттео посмотрел на меня с пониманием.

- Слушай, если хочешь, я могу помочь тебе. Мы можем попытаться найти этого человека. Но ты должна быть осторожной. Не стоит идти за ним в одиночку.

Я кивнула.

- Спасибо, Матти. Как же я скучала по тебе.

- И я по тебе, сестренка.

Мы решили остаться на ярмарке и продолжить наблюдение. Маттео предложил обойти площадь и поискать следы незнакомца. Я согласилась и, собрав свои вещи, пошла вместе с ним. Мы медленно шли среди толпы, внимательно присматриваясь к каждому человеку, но нигде не было ни малейшего следа мужчины в чёрной толстовке.

Время шло, и мои надежды на то, что мы его найдём, постепенно угасали. Может быть, он действительно просто ушёл? Или, возможно, это была всего лишь моя паранойя? Я начала сомневаться в своих ощущениях, но внутренний голос продолжал твердить, что я права.

Мы с Маттео решили сделать перерыв и остановились у одного из лотков с едой. Я взяла небольшой бутерброд и чашку горячего кофе, надеясь, что это поможет мне немного расслабиться. Маттео рассказывал какую-то ерунду, пытаясь отвлечь меня, и это действительно немного помогло.

Но как только я начала успокаиваться, что-то привлекло моё внимание. На другом конце площади я снова увидела чёрную фигуру. Мужчина стоял у одного из лотков с сувенирами, его лицо всё ещё скрыто капюшоном, но я была уверена, что это он. Моё сердце снова забилось чаще.

- Маттео, смотри, - прошептала я, указывая на него. - Это он!

Матти быстро обернулся и тоже увидел его.

Глава 6

Когда Падре Чезаре вышел на кафедру, воцарилась абсолютная тишина. Его фигура, одетая в чёрную сутану, казалась величественной на фоне алтаря. Я не могла отвести от него взгляд. Он был невероятно красив. Солнце играло в его светлых волосах и делало его голубые глаза яркими, синими, как небо. Мое сердце замирало каждый раз, когда я смотрела на него. Его присутствие вызывало во мне трепет и волнение. Внутри меня порхали мотыльки и я ощущала как их крылышки трепещут внизу моего живота, а сердце просто сводит судорогой. Она сладкая и болезненная. И я не знаю, что это. Мне одновременно больно и хорошо. Он начал говорить, и его голос, глубокий и уверенный, наполнил пространство:

- Дорогие мои братья и сестры, сегодня я хочу говорить с вами о любви и прощении. О тех чувствах, которые подлинно делают нас людьми, которые возносят нас над обыденностью и страданиями.

Каждое его слово проникало в самое сердце. Я слушала, затаив дыхание, ощущая, как его слова заставляют меня трепетать… особенно от звучания его голоса. Он говорил о любви так, словно это было что-то святое, неразрывно связанное с самой сутью нашего существования. Его слова о прощении словно перекликались с той песней, что я исполнила. Как будто стихи теперь зазвучали иначе и совершенно правильно. Я смотрела, затаив дыхание, ослепленная его красотой, его адским обаянием, ощущая внутри нечто невыносимо прекрасное и в то же время страшное. Страшное потому что ничего святого не было в том что я чувствовала. Я смотрела на его лицо, на его губы и думала о том, какие они на вкус? Боже… какая же я бесстыжая!

Падре Чезаре продолжал:

- Любовь – это не просто чувство, это действие. Это выбор, который мы делаем каждый день. Любовь побуждает нас быть лучше, прощать ошибки и стремиться к пониманию. Но чтобы любить по-настоящему, нам нужно научиться прощать. Прощение – это ключ к свободе. Оно освобождает нас от оков гнева и ненависти, позволяет нам видеть мир яснее и светлее.

Его голос был как музыка, проникающая в самую глубину души. Я смотрела на него, не в силах отвести взгляд, чувствуя, как мое сердце бьется быстрее. Внутри меня бушевала буря эмоций – восхищение, первая влюбленность, трепет. Его слова о любви и прощении звучали так искренне, так глубоко и проникновенно, что я не могла не чувствовать его силу.

Когда проповедь закончилась, я все еще не могла оторвать от него глаз. Он стоял перед алтарем, окруженный светом, и казалось, что он излучает эту невероятную энергию. Как ангел. Я знала, что он никогда не сможет быть моим, но не могла сдержать чувства, которые переполняли меня. Его голос, его взгляд, его слова – и по телу мурашки, как же все замирает внутри, дышать трудно.

Когда служба закончилась Падре Чезаре подошёл к группе прихожан, и я заметила, как люди собираются вокруг него, стремясь задать свои вопросы и поделиться впечатлениями. Я наблюдала за этим с расстояния, не решаясь подойти ближе. Его голос, его слова всё ещё звучали в моей голове, вызывая бурю эмоций.

Я направилась к месту, где были выставлены картины. Мне хотелось остаться наедине с мыслями, осмыслить всё услышанное. Среди картин я нашла свою – красные розы на фоне чёрной надгробной плиты. Это произведение было символом моей боли, но теперь, после проповеди, я начала видеть в нём и нечто большее – надежду на прощение и исцеление.

Пока я стояла перед своей картиной, мои мысли возвращались к Падре Чезаре. Я вспомнила его проникновенные слова, его глубокомысленные взгляды, его уверенность и этот голос…кажется что этим голосом можно говорить не только молитвы, но и … и шептать…Боже! О чем я думаю! Я снова и снова слышала его голос, его слова о любви и прощении. И в этот момент я заметила, как Падре Чезаре медленно подходил к месту, где были выставлены картины.

Он остановился перед моей картиной, и я почувствовала, как моё сердце начало биться еще быстрее. Я спряталась за одну из колонн, не смея подойти ближе, но не могла оторвать глаз от него. Его лицо выражало глубокое сосредоточение, он внимательно рассматривал каждый штрих, каждый лепесток роз на фоне чёрной надгробной плиты. Его глаза, светлые и глубокие, казалось, проникали в самую суть картины.

Падре Чезаре стоял неподвижно, его руки были сложены за спиной, а взгляд был прикован к картине. Я наблюдала, как его губы слегка двигались, будто он беззвучно читал молитву или размышлял о чём-то важном. Он приближался к картине всё ближе, его лицо становилось всё серьёзнее, и я чувствовала, как между нами возникает некая невидимая связь.

Наконец, он тихо произнёс, не отрывая взгляда от картины:

- Кто автор этого произведения?

Его голос был мягким, но в нём звучала искренняя заинтересованность. Я знала, что должна ответить, но страх и волнение сковали меня. Я сделала глубокий вдох и, собрав всю свою смелость, вышла из-за колонны. Медленно, не поднимая глаз, я подошла ближе и тихо сказала:

- Я

Падре Чезаре обернулся ко мне, и наши глаза встретились. В его взгляде было что-то неуловимое, что заставило моё сердце замереть. Какие же они смертельно голубые…такие пронзительные, красивые, яркие, казалось, они проникали в самую глубину моей души. Он стоял молча, смотря на меня, и я чувствовала, как мои щеки заливает румянец.

- Анжелика,- произнес произнёс он. И то как звучала мое имя его голосом…у меня пересохло в горле.

- Твоя картина – это настоящее произведение искусства. В ней столько эмоций и глубины. Ты вложила в неё свою душу…Анжелика.

Его слова были наполнены восхищением. Я не могла поверить, что он так высоко оценил мою работу. Внутри меня вспыхнула радость, смешанная с волнением. Я смотрела на Падре Чезаре, не в силах произнести ни слова, но его взгляд говорил больше, чем любые слова.