Токсикоз…
Что может быть кошмарнее к концу первого триместра… Ни тяжести, ни шевелений, ни частых побегов в туалет, ни стремительной утомляемости. Казалось бы, ничего не изменилось. Но нет, токсикоз ехидно напоминает мне, что я в положении.
Отдышавшись, отлепляю ладони от холодной стены в подземной парковке, и даю себе полминуты убедиться, что перед глазами больше не мутнеет, а завтрак не просится наружу.
Дрожащими от накрывшего меня бессилия руками достаю из сумки бутылку воды. Я опаздываю. Однозначно. Если не возьму себя в руки, гадюки коллектива начнут делиться между собой подозрениями. А о моей беременности никто не должен знать. Никто!
Пью, делаю еще один глубокий вдох и плетусь к дверям. Коридор, эскалатор, лифт — и я буду на месте. На своем родном десятом этаже.
Опять начинает штормить. Разъезжающиеся двери перед глазами рябят. Странно, что они так рано открываются, я же еще не дошла.
Ах, это не для меня! Замечаю сбоку темный силуэт. В попытке повернуть голову делаю себе хуже. Пошатнувшись, обрушиваюсь на мужскую фигуру, и кофе из бумажного стакана в его руке волной окатывает дорогой пиджак.
Оба замираем. Я держусь за его крепкие плечи и таращусь на пятно на широкой груди, боязно сглатывая тошноту и страх. Он медленно отнимает мобильник от уха и мурашечным голосом произносит с треском рвущегося наружу бешенства:
— Пять баллов, ворона.
Что?!
Округляю глаза и поднимаю голову. Хочу видеть лицо этого хама. Но успеваю заметить лишь тьму карих глаз, как он отодвигает меня и скрывается за дверями.
Стою как оплеванная. Дал бы мне секунду, и я бы извинилась. Предложила бы оплатить химчистку. Блин, да я сама сносила бы пиджак в «Стирку Пять Сек», тут недалеко. Зачем оскорблять-то? Наверное, негодяй с шестого этажа. У них там вообще аномальная зона. Два офиса, в которых коллективы меняются по три раза в неделю. И все кадры как на подбор — недовинченные.
Оглядываю свой костюм. Вроде чистый. Кофе не попал. Отлично. Совсем не хочется встречать нашего нового генерального обляпанной. Достаточно моей кислой мины. Как бы я ни старалась улыбаться, Пашка твердит одно и то же: «У тебя как будто инсульт». Но не получается у меня быть столь же энергичной, как раньше. Вот рожу, и все встанет на свои места.
Поднимаюсь в свой офис не без приключений. Лифт зависает между шестым и седьмым. Как обычно. Все стабильно. Хоть батюшку не вызывай шестой этаж освятить. Пять минут мнусь с ноги на ногу, пока лифтер перезагрузит этот многострадальный подъемный механизм. Хорошо, что у меня нет клаустрофобии. Только раздражает духота. Кондиционер в лифте все лето ремонтируют, никак отремонтировать не могут.
Наконец, я на своем этаже, который гудит роем пчел. Коллектив слипшимися повсюду кучками бурно обсуждает что-то невероятное. Обычно у нас так смакуют сплетни, дружно перемывая жертве косточки.
— Ты где пропадала? — подскакивает ко мне Пашка.
Вздрагиваю. Дать бы ему сумкой по уху!
— Застряла в лифте, — говорю набившее у всех оскомину оправдание опоздания и беру курс к своему кабинету.
— Девлегаров здесь! — спешит Пашка за мной.
— Уже? — удивляюсь и гляжу на наручные часы. — Рановато он. Я заказала ланч на десять.
— Там такой индивид, что боюсь, ланчем к нему не подлижешься. Дверь с ноги открыл, спросил Ярославу Евгеньевну и…
— И? — напрягаюсь я.
— У него глаза кровью налились, когда ему сказали, что тебя еще нет. Рявкнул, чтобы немедленно поднялась к нему, как придешь.
— Как ты сказал? Рявкнул? — переспрашиваю я.
Пашка кивает. Для убедительности несколько раз.
— Мы даже подарок ему вручать не стали. Наша Петрова в слезы. Говорят, в финотделе загалдели, что увольняться будут. Я тоже заявление приготовил. На всякий пожарный. Уж если он таким тоном директора вызывает, то простому менеджеру бессмысленно надеяться на снисхождение начальства.
Вхожу в свой кабинет, закидываю сумку в шкаф и открываю окно. Здесь нужно проветрить.
Дышу полной грудью. Надо успокоиться, освежиться, разложить в своей голове все по полочкам. Нам этого генерального всего пару недель потерпеть. Потом он назначит исполнительного директора и вернется в столицу. Будем надеяться, что никаких жестких изменений в нашей работе не предвидится. Так что жить можно.
— Ладно, я пошла.
— Ты в своем уме? — пугается Пашка. — Он тебя обглодает.
— Предлагаешь прятаться от него? — выгибаю бровь. — Может, он просто не с той ноги встал. Поговорю с ним, познакомлюсь, расскажу о работе отдела. Там наверняка будет и директор отдела производства, и юрист с главным экономистом. Зачем ему одна я?
— Ну удачи, — желает Пашка, перекрестив меня в воздухе.
Если бы он только знал, что я даже не боюсь потерять эту работу. Мне уже уготовано более престижное место, которое я займу после родов. А здесь продолжаю трудиться, только чтобы не растерять навыки.
Лифт больше не подводит. Поднимаюсь на тринадцатый этаж. Он у нас королевский. Здесь сидят самые шишки со всего бизнес-центра. В том числе наш генеральный.
Красотка смотрит на меня еще более озадаченно, чем на парковке. Даже с каким-то пронзительным страхом. Будто я выношу ей приговор.
— Это моя подчиненная, — говорю матери, превратившейся в прибор измерения.
Опять высматривает мою потенциальную любовницу. Никак не смирится, что мы с Венерой расстались. Ищет яблоко раздора, чтобы уничтожить.
Подчиненная начинает оживать. Стройной ножкой переступает порог и протягивает мне папку. Думает, я ее просто отпущу? Вынужден разочаровать. Рабочий день в моей фирме заканчивается, когда я скажу.
Киваю ей вглубь дома.
— Кабинет там.
Еще шире округляет и без того огромные карие глаза. Явно застаю ее врасплох.
— Рава, не поздновато для работы? — включается мама. — Может, отпустим Ярославу?
— Успели познакомиться?
Мать закусывает губу. Замечаю свой пиджак и коробку с дурацким бантом в ее руках.
— Это что?
Не отрывая от меня взгляда, красотка отвечает:
— Подарок для вас от нашего отдела.
— Ясно. Мам, убери. И принеси угощения.
— Спасибо, я ничего не хочу, — отвечает наша гостья.
— Я хочу, — говорю внятно и, развернувшись, шагаю в кабинет.
По пути обтираю влажные после душа волосы полотенцем. Оставляю его на подлокотнике дивана, зажигаю свет и прохожу к столу. За спиной ритмично цокают каблуки.
— Где вы познакомились с моей матерью? — спрашиваю, рукой опершись о спинку кресла.
— На одном из светских раутов, — отвечает без запинки, но нутром чую, врет. Кладет папку на стол и ярким ногтем двигает ко мне.
— И как она тебе? — перехожу на «ты», сокращая пропасть между нами.
— Интересуетесь, что я думаю о вашей матери? — выгибает аккуратную бровь, оголяя стервозность своей натуры. — Она весьма предприимчивая женщина.
— Не то слово, — усмехаюсь и, сев в кресло, откидываюсь на спинку.
Выбираю себе предмет сосредоточенного созерцания. Слежу за тем, как соблазнительные бедра, обтянутые облегающей юбкой, опускаются в кресло. Как мнется ткань офисной рубашки в броскую большую клетку. Как крупные каштановые локоны ложатся на плечи.
Высоко ценю ухаживающих за собой женщин, хоть и бесит их независимость.
В кабинет входит мама. Ставит поднос с полезным перекусом на стол и напряженно смотрит то на меня, то на нашу гостью.
— Ты что-то хотела? — спрашиваю у нее.
— Вижу, твоя подчиненная устала. Неужели работа не потерпит до утра?
Открываю папку с отчетом.
— Не потерпит. Оставь нас.
Мама нехотя уходит, а та, кто вызывает у нее тремор, воротит нос от подноса. Отворачивается и прикрывает рот рукой.
— Не нравятся шпинатные оладьи? Или авокадо?
— Просто неважно себя чувствую, — отвечает, дыша через раз.
— В баре есть вода.
— Вы очень любезны, — говорит с нескрываемым упреком. Поднимается с кресла и дефилирует к стойке с графинами.
Возможно, я сам налил бы ей воды, но тогда у меня не было бы лишнего шанса разглядеть ее сочную задницу. Удивительно, что с такими потрясающими внешними данными она связала свою жизнь с маркетингом. Могла бы блистать на подиумах и украшать обложки журналов. Не каждая первокурсница выглядит так желанно, как эта зараза в свои почти тридцать. Заставляет меня голодно облизываться. Пожалуй, завалю ее, прежде чем уехать. Хоть что-то приятное получу от этого тухлого городишки. В том, что она огонь в постели, я даже не сомневаюсь. От нее прет неудовлетворенностью. А может, от меня. Из-за перебоев на личном фронте.
— Плохо? — спрашиваю, уловив, что стакан воды ей не помогает.
К столу она не приближается. Мнется у бара, рвано и глубоко дыша.
Откладываю отчет, так и не начав его изучение. Встаю и двигаюсь по кабинету, заставляя свою гостью спиной вжаться в барную стойку. Подойдя ближе, чем ей бы хотелось, прикладываю пальцы к ее лбу.
Замирает.
Смотрит на меня с привычным ей оцепенением. Как в тот момент, когда пролила на меня кофе. Зря я думал, что она сделала это нарочно. Решил проверить, не пустила ли в ход свои женские штучки, чтобы привлечь мое внимание. Пригласил к себе на ночь глядя. Оказалось, что я ей не просто неинтересен, а почти омерзителен. Другая уже терлась бы о мои колени. А эта едва ли не морщится от моих прикосновений. Оттого в моих жилах еще сильнее кровь закипает. Люблю труднодоступных. Ломать их. Подчинять.
— Жара нет. Вызову врача.
— Не надо врача, — сопротивляется, но я уже достаю мобильник из кармана.
— Скорую?
— Никого вызывать не надо. Сейчас все пройдет… — Снова прикрывает рот рукой и бубнит: — Где у вас туалет?
Беру ее под мышку и вывожу из кабинета. Веду в конец коридора, распахиваю дверь и включаю свет. Даже отойти не успеваю, как она протискивается внутрь и падает на колени перед унитазом.
Как только за Девлегаровым закрывается дверь, я хватаюсь за голову. Колени подкашиваются. Сердце из груди выпрыгивает. Щеки вспыхивают. И меня прошибает пот. Это было невыносимо — притворяться куском льда. Хорошо, что врать я умею. Большой опыт общения с прессой за спиной. Столько сказок насочиняла за последние годы, что в один том не поместятся.
Поверить не могу, что он сын Розы Альбертовны! Следовало раньше поинтересоваться, чьего конкретно ребенка я вынашиваю. Успела бы уволиться или хотя бы уйти на больничный. Как теперь расхлебывать, просто не представляю.
Без стука ворвавшись в комнату, Роза Альбертовна с порога обрушивается на меня с обвинениями:
— Ты все ему рассказала!
— Ничего я ему не рассказывала! Ваш сын — просто псих. Он все решает за других. Думаете, я хочу всего этого? Он не оставил мне выбора.
— Но он знает о твоей беременности! — не унимается она.
— Да, знает! — не сдаюсь под ее натиском. — Мне пришлось признаться. Он все равно бы узнал, потому что успел вызвать врача.
— Не забывай, милочка, что это не твой ребенок. Как только он родится, ты исчезнешь из нашей жизни.
— Я все прекрасно помню, — отвечаю уже спокойнее. — И надеюсь, вы тоже исчезнете из нашей жизни.
Оскорбленно задрав нос, эта трюкачка смеряет меня взглядом.
— Завтра Эльвира отправит тебя на больничный. Не появляйся в офисе, пока Рава не уедет. Как только он официально назначит меня исполнительным директором, я тебя уволю. До родов будешь на моем содержании, а потом, сама знаешь, где тебе уготовано место.
— Я вполне способна содержать себя без ваших денег. Оставьте для внука и свадьбы. Надеюсь, этот ребенок поможет вам с вашей невесткой окольцевать вашего сына, — высказываю это почти с насмешкой.
Только теперь понимаю, что при малейшей ошибке Девлегаров их обеих по стенке размажет. Его не так-то просто обвести вокруг пальца. Он в мгновенье догадался, что мы с его матерью знакомы. И не факт, что поверил в светскую вечеринку.
— Наша дальнейшая судьба — не твое дело, — шипит Роза Альбертовна.
— Как и моя не касается вас, — ставлю жирную точку в нашем разговоре и открываю дверь, выпроваживая эту кобру.
После ее ухода запираюсь. Хватит на сегодня разговоров. От них меня тошнит еще сильнее.
Отправляюсь в душ. Осматриваюсь. Обнаруживаю исключительно мужские гели, шампуни, бальзамы, лосьоны. Изучаю все пахучие жидкости, которыми пользуется Равиль Девлегаров. Дорогие. Дерзкие. Манящие. Он явно обожает себя. Эти ароматы вбиваются в ноздри, пробуждая даже спящие обонятельные рецепторы. Такой парфюмерией можно смело лечить насморк. Любую заложенность носа пробьет. А зубная паста — настоящая кислота. Кое-как выполаскиваю рот. От обилия ментола мурашки по коже.
Помывшись до скрипа кожи, залезаю на кровать и выключаю ночник на тумбочке. Остаюсь один на один со своими демонами, которые с ума сходят от шелковистости простыни и впитанного в постель мужского запаха. Тайком от собственного здравого рассудка кусаю уголок подушки. Вкуснятина.
Вздохнув, переворачиваюсь на спину и рефлекторно кладу ладони на живот. Впервые с самой процедуры. По сей день относилась к беременности хладнокровно. А сейчас взыграла тоска. Мне жаль малыша, которого используют словно вещь, средство. О нем никто не заботится. А Девлегаров даже никогда не узнает, что его вынашивала я. Он всегда будет думать, что ребенка ему родила та, кого он бросил накануне свадьбы. Якобы беременную.
Да, Роза Альбертовна проработала смелую схему. И если все полетит к чертям, родной сын ее в порошок сотрет.
Засыпаю быстро. Переутомление и эмоции выжимают из меня последние силы.
Сплю крепко. Встаю по будильнику. Первым делом залезаю в мессенджеры. Сообщение от Пашки, гифка от мамы, голосовое от сестры. Один интересуется, как прошел вечер в доме у Девлегарова. Другая желает доброго утра. Третья хвастается, что в воскресенье у нее свидание в самом крутом ресторане города. Тяжко вздыхаю. Моя младшая сестра выскочит замуж раньше меня.
Привожу себя в порядок минимумом косметики и собиранием волос в высокий хвост. Выхожу в тишину дома. Прохожу мимо аквариума и по привычке хватаюсь за пакетик с кормом. Только проплывшая вдоль передней стенки золотая рыбка заставляет меня опомниться, что я не у себя. Моя такая же сдохла в прошлом месяце. От голода. Вот такая я хозяйственная. Даже о рыбках позаботиться не могу. Суррогатная беременность будет единственной беременностью в моей жизни.
— Как спалось?
Оборачиваюсь и вижу Девлегарова, застегивающего запонки на рукавах рубашки. Он уже собран. Готов к трудовой пятнице.
— Спасибо, кошмары не мучили. Но впредь я не буду привозить документы к вам домой.
Сощуривает глаза и поправляет галстук, не отводя от меня взгляда.
— Возьму пиджак, и поедем. Завезу тебя в клинику.
Меня бросает в жар. Смотрю ему вслед и чувствую, как земля уходит из-под ног. Слышу звук включенного телевизора. Безусловно, где-то там должна находиться Роза Альбертовна. Пусть выручает, если не хочет, чтобы сын взял ее за жабры.
— Вы должны мне помочь! — заявляю, влетев на кухню.
С аэропорта сразу гоню к ней. Она слишком много о себе думает. Не сечет, с кем связалась. Зря недооценивает. Репутации овоща не имею. За игнор спрошу по полной обойме.
Звоню в домофон. Не отвечает.
Набираю код и поднимаюсь на ее этаж. Ни на звонок, ни на стук в дверь никто не реагирует, кроме старой соседки напротив.
— А Ясеньки нет дома, — оповещает меня, высунув крючковатый нос в щель. — За ней приехала какая-то жуткая девица и увезла ее.
Какая, к черту, девица?!
— Когда? — спрашиваю так грозно, что старуха от страха захлопывает дверь, ничего не ответив.
Кулаком ударяю по кнопке вызова лифта и набираю эту потаскушку. Откуда в ней столько смелости? Я дал ей передышку, а она уже на тусовке. С пузом! Надо было брать ее с собой в поездку. Без контроля она неуправляемая.
— Где ты? — выталкиваю из себя каждый звук, едва она принимает вызов.
— Спокойнее. Что за тон? — искренне удивляется, почему я вне себя от ярости.
— Ты должна была сидеть дома!
— Ты что, следишь за мной?
Стискиваю челюсти. Костяшки пальцев хрустят от того, как сжимаю мобильник в кулаке. Надо срочно побоксировать, иначе этой козе шею сверну. Хотя ей было бы полезно усвоить, что она больше не вправе расставлять личные приоритеты.
— Мне сказали, тебя увезла какая-то шалава. Я хочу знать, куда и зачем? Где сейчас шатается мать моего ребенка?
Недолгая пауза меня не усмиряет. Сильнее разогревает.
— Я у сестры.
— Жди. Сейчас буду, — отвечаю доходчиво и сбрасываю звонок.
Первым делом избавляю тачку от букета, который купил по одной настоятельной просьбе. Не заслуживает эта стерва цветов. Выбрасываю в урну возле скамейки, прыгаю за руль и лечу в соседний район. После столицы здешние дороги кажутся пустыми. Даже смешно наблюдать за нервными водилами, которым невтерпеж полминуты на пешеходнике простоять. Они еще не знают, что такое настоящая пробка.
В нужном дворе технично разворачиваюсь, привлекая к себе внимание всех, кто торчит на улице. Знаю, что рев тачки оглушает. Пусть держатся от меня подальше. Перееду и глазом не моргну. Я сейчас на нервах.
Красотка пулей вылетает из дома. Распахиваю для нее дверь, даю секунду сесть и трогаюсь с места.
— Полегче! — возмущается она, едва успев закрыть дверь.
— А ты потише! — шиплю ей, выруливая со двора.
Живо пробегаюсь по ней взглядом. Горем не убита. По-прежнему свежа и изящна. Волосы завиты в крупные кольца. Стильный брючный костюм, туфли. Безделушки, макияж. Она явно себя любит.
Клацает ремнем безопасности, откидывает прядь волос за плечо и внимательно смотрит на меня. Скорости не боится. Это я уже понял.
— Откуда ты знаешь, где живет моя сестра?
— Что ты у нее делала? — спрашиваю, игнорируя ее интерес.
Здесь вопросы задаю я. Радовалась бы, что не душу. Но если бы от нее пахло хоть каплей алкоголя, она бы сейчас сильно пожалела о своем визите к сестре.
— Тебя это вообще не касается. Кто ты такой, Равиль Девлегаров? Ты всего лишь мой начальник. Нас связывают деловые отношения. С понедельника по пятницу. А сегодня воскресенье.
— Нас связывает чуточку больше, — напоминаю ей.
— Я все равно не понимаю, что дурного в моей встрече с сестрой? Я всего лишь сделала ей прическу на свидание. Возможно, сегодня у нее решится судьба. А ты бесчувственный чурбан, который не видит дальше своего носа!
— Заткнись, — цежу, еле сдерживаясь.
— Не затыкай мне рот!
Резко сворачиваю на парковку у супермаркета. Распугиваю маневром какую-то полусонную компашку и паркуюсь. Повернувшись корпусом к Яре, заставляю ее сглотнуть.
Какой же кайф — ее молчание!
— Я много чего о тебе узнал, — произношу в тишине салона. — Твои предки уже несколько лет в разводе. Отец профессор в вузе. Мать месяц назад снова вышла замуж за успешного бизнесмена. Сестра встречается с каким-то пилотом. Дома тебя ждет полупустой аквариум. Ты заказываешь ужин в одном и том же ресторане. Твоя уборщица — пенсионерка. А водительских прав у тебя нет, потому что их изъяли за ДТП.
Моргает. Один раз. Приподнимает уголок губ и отвечает:
— Браво. Ты меня раскусил.
— Я знаю еще кое-что. Когда-то ты жила с фитнес-инструктором. А потом изменила ему на корпоративе, и он тебя бросил.
Самая отвратительная часть ее биографии. Меня уже сутки трясет. С того самого момента, как мне это донесли. Даже ее вождение в нетрезвом виде не так бесит, как падкость на мужиков.
— Это я его бросила, — признается с холодным торжеством в глазах. — Надоел.
— Разнообразие щекочет самооценку? Ты поэтому стала суррогатной матерью? От скуки?
— Ты же все обо мне разнюхал.
— За исключением этого пункта. Еще не понял, что заставило успешного маркетингового директора согласиться на грязную аферу.
— Все будет так, как я того хочу, — передразниваю Девлегарова на следующее утро. Стоя у окна своего кабинета и попивая успокаивающий зеленый чай.
Не знаю, на ком он отрабатывал навыки запугивания, но у меня вызывает лишь насмешку и растущую ярость. Чем больше Девлегаров тянет на себя это одеяло, тем сильнее мне хочется все делать ему назло.
Снова звонит Роза Альбертовна. На выходных мне покоя не давала и в понедельник достает. Не представляю, что теперь ей от меня нужно? Принципиально не отвечаю на звонки. Не хочу даже голос ее слышать, а уж тем более ее умозаключения по поводу случившегося и новые правила игры. Я выхожу. Хватит. Будь что будет.
— Не ответишь? — интересуется вошедший в кабинет Пашка. Кладет на стол кипу бумаг и тяжко вздыхает: — Что пьешь? — Заглянув в мою чашку, морщится. — С каких пор ты соскочила с кофе?
Мой телефон перестает трезвонить. Делаю очередной глоток и спрашиваю:
— Как обстановка в офисе?
— Последние слухи из отдела кадров: Девлегаров уволил троих сотрудников.
— По собственному?
— Ага. По его собственному.
Смотрю на часы. Одиннадцать. А наш босс уже устраивает перестановку кадров.
— Одного менеджера, помощника юриста и водителя, — продолжает перечислять Пашка тех, кто попал под горячую руку начальства.
— Того, который на наемника похож? Со шрамом?
— Если бы! Новенького!
— Странно, — хмыкаю удивленно. — Претензий к нему вроде не было.
— Занятно, что все они парни. Чую, Девлегаров хочет сделать исключительно женский коллектив. Так что черновик своего заявления я далеко не убираю.
Пашка достает из ящика стола бумагу и сквозь нее смотрит на свое безработное будущее. Отставляю чашку, выхватываю у него заявление и сминаю в комок.
— Даже не думай! — приказываю ему, возвращая бумажный шарик. — Я своего согласия не дам. А с Девлегаровым сейчас же разберусь. Не знаю, что он задумал, но на мой отдел пусть даже пальцем не показывает.
Отправляюсь прямиком на тринадцатый этаж. Без стука врываюсь в кабинет. Впервые за все время своей карьеры. Никогда раньше не позволяла себе подобного. Главный экономист даже вздрагивает, подпрыгнув на месте, а Девлегаров замирает на полуслове.
— Что за массовые увольнения?! — требую немедленно ответа, скрестив руки на груди.
Секунду в кабинете стоит гробовая тишина, превращающая Девлегарова в озверевшую скотину.
— Как ты входишь в мой кабинет?! — рявкает он, поднимаясь из кресла. — Что ты себе позволяешь?!
— Это что ты себе позволяешь?! Какое право ты имеешь ни с того ни с сего лишать людей работы, с которой они справляются?!
— Выйди, — шипит он мне.
— Не выйду, пока не получу ответ!
Девлегаров стискивает зубы, обходит стол и, по пути схватив меня за руку, выволакивает в коридор.
— Не прикасайся ко мне! — Вырываюсь из его хватки и отхожу на шаг.
Он ладонью опирается о стену. Желваки на лице играют. Глаза метают молнии. Чую, что его тормозит только моя беременность. Иначе в окно вышвырнул бы.
— Что не так с теми парнями? — спрашиваю спокойнее.
— Все не так. Или тебя задело чье-то увольнение? В моей фирме не может быть интрижек между сотрудниками.
Он максимально серьезен и суров. Эта рокировка неспроста. У Девлегарова какие-то личные мотивы. И кажется, я начинаю догадываться, в чем дело.
— Я смотрю, это тебя кое-что задело, — произношу, надеясь, что он не настолько дебил. — Засела в голове мысль, что в этой фирме работает тот, с кем я изменила своему бывшему? Ты перегибаешь. Не твое дело, кто с кем спит. К слову, водитель, которого ты уволил, работает у нас всего полгода… — И тут меня осеняет. Усмехаюсь, глядя в его бешеные глаза: — Так ты не знаешь, кто он, да?
— Не имеет значения. Уволен будет каждый, на кого ты просто взглянешь. Мать моего сына должна быть приличной женщиной.
— Ну дерзайте, Равиль Ниязович. Удачи вам.
Развернувшись, возвращаюсь в лифт и спускаюсь на свой десятый. Вновь оказавшись за закрытой дверью родного кабинета, шлепаюсь в кресло и выдыхаю. Лицо бы ему расцарапала, настолько бесит!
— Тебя тоже уволили? — осторожно спрашивает Пашка, спустив очки на нос.
— Меня он не уволит. Для Девлегарова я самый бесценный кадр. Но кое-кто может полететь со своего места. Этот задвинутый избавляется от тех, с кем я потенциально могу замутить.
— В смысле? — бледнеет Пашка.
— Он бузит из-за того, что в коллективе может быть мой любовник столетней давности. Сказал, никаких интрижек в своей фирме не потерпит.
Мой ассистент боязно сглатывает. Дрожащей рукой берет комок своего заявления и распрямляет.
— Паш, успокойся, — прошу его. — Я до прокуратуры дойду, если понадобится, но никто из моего отдела не будет уволен.
— На твою электронку пришли результаты анализов, которые ты сдавала в пятницу, — бормочет он. — Ты беременна.
Всю дорогу очерчивает мой профиль взглядом. Психует, что я абсолютно невозмутим. Корчит из себя жертву, будто я лишаю ее кислорода. Связал по рукам и ногам и доволен собой. Да, свободу я ей ограничил, но лишь потому, что мать моего ребенка должна быть ему примером, а не позором.
— Хочешь убить меня? — нарушаю молчание, когда трогаемся на светофоре.
— Чтобы о тебе говорили только хорошее? — язвит от всей души. — Боже упаси.
Нога на рефлексах тянется к тормозам. Я готов остановиться прямо посреди дороги, чтобы наказать ее. Горячо и жестко. По-взрослому. Так, чтобы на всю жизнь запомнила. И уже никого, кроме меня, не замечала. Все чаще ловлю себя на мысли, что хочу не только ребенка от нее, но и ее саму. А она, мерзавка, не испытывает ко мне ни малейшей симпатии. Ко всему прочему угрожает, что не отдаст ребенка. Дергает тигра за усы. Сама же пожалеет.
Въезжаю на парковку у ее дома и вместе с ней выхожу из тачки.
— Меня провожать не надо, — бурчит с обидой.
Открываю багажник и достаю большие пакеты с покупками. Да благословит Аллах двадцать первый век. Курьерская доставка по четкому списку, онлайн-оплата, и все довольны.
— Тогда сама донесешь. — Протягиваю Яре пакеты, заставившие ее выкатить глаза.
— Что это?
— Диета для беременных, витамины, бандаж… Завтра должны доставить подушку. Я выбрал цвет хаки. Все-таки у нас сын…
— Зачем мне все это? — начинает злиться.
— Это не тебе. Так — что? Сама поднимешь? Или мне тебя проводить?
Оказавшиеся на видном месте свежемороженые морепродукты вынуждают Яру облизнуться. Неосознанно сигналит мне, чем бы поужинала сегодня, и сдается:
— Хорошо. Но впредь имей в виду, что я в состоянии прокормить себя. Не нужно забивать мой холодильник, будто я стадо голодных коров.
Попахивает депрессией. Что же будет с ней, когда она начнет набирать вес? Ведь однажды она не влезет в свои изящные костюмчики.
Вхожу вслед за ней в лифт и безошибочно нажимаю кнопку нужного этажа. Ярослава лишь успевает открыть рот.
Да, детка, я в курсе, где твоя квартира, сколько в ней комнат, какой планировки, и куда выходят окна. Если я взялся нести за что-то ответственность, то отдамся на сто процентов.
Ярослава открывает дверь и указывает мне на порог:
— Можешь оставить пакеты здесь.
— Окей. — Делаю, как велено, перешагиваю и вваливаюсь в квартиру.
— Эй, Девлегаров, я тебя не приглашала! — летит мне в спину.
— Я не задержусь, — отвечаю, двигаясь по коридору и попутно снимая пиджак. — Поужинаю, переночую и уеду в офис.
Обстановка в ее квартире — точное отражение хозяйки. Порядок, острота, резкость и ненавязчивый шик.
— О, джакузи, — скалюсь, заглянув в ванную.
Ярослава хлопает входной дверью и недовольно отвечает:
— Там-то я тебя и утоплю.
— То есть купаться будем вместе?
Закатывает глаза и, усевшись на банкетку, снимает туфли. Через плечо наблюдаю за аккуратными ножками в шелковых чулках. Каждый палец бы искусал. Настолько она меня заводит!
С силой сжимаю дверную ручку и стискиваю зубы. Очухиваюсь, только когда наши взгляды встречаются.
— Ты что, пялишься на меня? — спрашивает с загоревшимся в глазах возмущением.
— А ты особенная, пялиться на тебя?
— Три дня назад была особенной, когда ты отказывался увольнять меня. Теперь, видимо, посредственная, — вздыхает она и отправляется на кухню.
Иду за ней, между делом бросив взгляд на аквариум. Яра держит у себя монстра. Очевидно, понятия не имеет, как содержать рыб. Либо купила аквариум от скуки, либо кто-то ей его подарил.
— Ты в курсе, что скалярии уживаются не со всеми рыбами?
Вхожу в просторную кухню, разделенную на две зоны барной стойкой, и обнаруживаю Яру у окна. Тянется на носочках к форточке. Приближаюсь к ней и, грудью прижавшись к ее лопаткам, кладу свою ладонь поверх ее тонкой руки.
Она замирает. Совсем не шевелится. Даже не дышит.
Открываю окно на проветривание и возвращаюсь к теме:
— Они поедают тех, кто им не нравится.
Яра медленно оборачивается и попой упирается в подоконник.
— Хотя, — продолжаю я, глазами исследуя ее лицо, — у тебя со скаляриями одинаковый тип. Они тоже терпеть не могут бардак. Чувствуют от него дискомфорт. Поэтому общипывают хвосты золотым рыбкам. Ведь те поразительные засранки.
— То есть моя золотая рыбка сдохла не от голода? — с некоторым облегчением произносит Ярослава, уже буквально сидя на подоконнике.
Кладу ладони по обе стороны от нее. Чуть склоняюсь. Пахнет так сногсшибательно, что от голода вот-вот сдохну я.
— В твоем аквариуме плавает килограмм жрачки. Рыбы в таких условиях могут откинуться лишь от переедания. Но в твоем конкретном случае во всем виновата скалярия.
На что рассчитывает этот ненормальный? Что я буду верещать и топать ножками? Неужели даже следов ума в его больной голове нет? Должны же быть хоть какие-то зачатки! Элементарное понимание, что все женщины разные. Есть в природе и соображающие.
Не спорю, проснуться в его объятиях — то еще удовольствие. Первым желанием, осенившим меня спросонок, становится кровавая расправа. Но посягательств на мое тело не произошло, так что приговор решено смягчить. Хотя за лапу, бесстыдно запущенную под мою пижамную рубашку, я бы ему нос с радостью сломала.
Ограничиваюсь символическим наказанием, тихонько одеваюсь и ухожу. Не доверяю курьерам. Хочу лично проконтролировать, что все мои вещи из офиса доставят в целости и сохранности. А чуть позже узнаю, кто же из нас двоих истеричка: я или Девлегаров.
Пашка при моем появлении воодушевляется.
— Рано радуешься, — рушу его мечты о моем возвращении. — Я за коробками.
— Жаль, — вздыхает он, печально взглянув на грузчика за моей спиной. — Не попытаешься отвоевать должность?
— Паш, я беременна, — напоминаю ему как можно тише, чтобы другие бывшие коллеги не услышали.
— Я надеялся, что это какая-то ошибка. Не скажешь, кто отец? Тот татуированный актер, который ухаживал за тобой в прошлом году?
— Я! — опережает меня с ответом появившийся из ниоткуда Девлегаров.
Защелкивает наручники на моем запястье и дергает рукой, показывая, что мы с ним пристегнуты.
На секунду проглатываю язык. Глазам не верю. Я же собственноручно приковала его к кровати! В надежде, что, провалявшись полдня в одиночестве, он поймет, как это рискованно — лезть ко мне в постель без разрешения.
— Как ты освободился? — недоумеваю, глядя в беснующийся в его глазах шторм.
— Спроси у своей горничной, — цедит, обводя мое лицо взглядом выслеживающего добычу ястреба.
Прикусываю губу. Я совсем забыла, что сегодня вторник. Тамара Ивановна убирается у меня по вторникам.
Бедная женщина. Я же оставила Девлегарова на кровати абсолютно голым. Что она обо мне подумает? Хотела проучить его, а доставила моральный дискомфорт пенсионерке с тонкой душевной организацией. Надеюсь, валерьянка была при ней… Но как она вскрыла наручники? Ведь ключ я забрала!
Залезаю свободной рукой в карман и нащупываю маленький ключик. Да, он точно при мне.
— Уведомляю, — обнажает зубы Девлегаров, — божий одуванчик двадцать пять лет проработала в исправительном учреждении.
— Где? — хрипло от шока уточняю я.
— В тюряге.
Об этом эпизоде своей жизни Тамара Ивановна умолчала, когда я принимала ее на работу. Собственно, мы с ней вообще мало общались. Она убиралась, когда меня не было дома, а оплату я переводила ей на карту. Порекомендовала же мне ее подружка моей сестры. Убедила, что женщина добропорядочная и чистоплотная, но на одну пенсию жить тяжело. Так мы с ней и облегчили друг другу жизнь.
— Пошли! — Девлегаров тянет меня в сторону лифта.
Пашка с открытым ртом остается на месте. Не знаю, поверил ли он в отцовство нашего плохого босса, но явно понял, что ночь мы провели вместе, в моей квартире, еще и с пушистыми, мать их, наручниками!
— Подожди! — шиплю, засовывая руку в теплый карман его брюк.
— Детка, у тебя было достаточно времени меня ощупать, — усмехается он.
— Не суши зубы, Девлегаров. Не хочу, чтобы посторонние видели.
Мы как сладкая парочка входим в лифт, и он жмет кнопку первого этажа.
— У тебя паспорт с собой? — спрашивает неожиданно.
Округляю глаза:
— Зачем?
— В ЗАГС поедем.
— Очень смешно, — ворчу, доставая ключ.
Пытаюсь вынуть руку из чужого кармана, но Девлегаров не пускает. Разглядывает меня с нездоровым любопытством, будто до этого встречал только нежных фиалок и на все согласных пупсов. Как назло, еще и лифт застревает между шестым и седьмым.
— Опять! — Закатываю глаза.
Свет гасится, и мы с Девлегаровым остаемся в темноте и тесноте перезагружающейся кабины.
Он времени зря не теряет. Напирает на меня, вынудив шагнуть назад и спиной прижаться к стенке.
— Хотела разбудить во мне зверя?
— А ты чего добивался, карабкаясь ко мне под одеяло? — не уступаю свои позиции. — Уясни уже, Девлегаров, мне твоя властность как-то по диагонали. Не таких нагибала.
Кажется, в темноте вижу блеск его зубов. Чувствую, как дышит мне в висок. Слышу, как шумит несущаяся по его венам кровь.
— Так ты у меня маленький нагибатор? — шепчет с усмешкой. — Подарю тебе подписанную кружку.
— Не утруждайся. Я уже заказала себе кружку с особенным принтом. А маленькая у тебя не я… — Опускаю глаза в тот самый момент, когда зажигается свет.
Пусть Девлегаров не думает, что я очарована его внушительным аппаратом, а то окончательно зазнается. Может, в дальнейшем я пожалею, что не воспользовалась его беззащитностью сегодня утром, но сейчас он меня жутко бесит.
— У татуированного актера был больше?!
Задела все-таки! Едва скрываю улыбку.
Ловко вставляю и до щелчка поворачиваю ключ. Подношу его к губам и сдуваю невидимый дымок.
Девлегаров скрипит зубами. Нутром чую, про того самого актера ему не накопали. Ох, и работенки у тебя впереди, Равиль Ниязович! От всех своих комплексов успеешь излечиться.
Лифт останавливается. Двери разъезжаются, и нас оглушает скулящий визг.
— И-и-и!!! Поверить не могу!!! Это вы!!!
Мы с Девлегаровым синхронно поворачиваем головы. На него смотрят огромные голубые глаза той самой герл со вчерашним резюме. В розовом коротком платьице, с наращенными ресницами и хирургически увеличенными губами, она часто хлопает в ладоши и подпрыгивает на месте, тряся самыми выдающимися частями своего тела.
— Вау! — выдыхает Девлегаров и, мельком взглянув на меня, облизывается. — Сектор «Приз».
Отлипает от меня и выходит из лифта, разглядывая свою потенциальную подчиненную с головы до ног. Ничуть меня не стесняясь. Готов прямо при мне платье с нее содрать. Кобель!
— Я уже думала, никогда не поцелуешь, — хрипло шепчет она, башку мне простреливая вкусом своих губ.
Не отталкивает. Взрывает мне мозг, ловко вылезая из-за руля и пересаживаясь ко мне на колени. С жадностью отвечая на поцелуй, залезает под пиджак и лихорадочно расстегивает пуговицы рубашки. Окончательно теряет память. Забывает, что мы не в номере отеля, а возле детской площадки, за развлечения на которой нам не только штраф, но и срок впаять могут.
Но сам не могу оторваться от ее губ. Заводит мой мотор интенсивнее любого дефибриллятора. Кровь несется по венам со скоростью поезда-пули. Все тело отзывается на ритмичное ерзанье. Ладони сами находят сочную задницу и мнут так, что ткань юбки скрипит под пальцами.
Жестко она взяла меня. За одно мгновенье раскатала всех своих бывших, выделив меня на их фоне. Нутром чую, что ей нельзя доверять, но расплавленный мозг уже покинул черепную коробку.
Целую, кусаю ее губы. Они становятся моим кислородом. Кажется, если она прервется, я просто сдохну.
— Поехали ко мне, — постанывает через рваное дыхание.
Очередной раз спускает курок. Не щадит меня. Доводит до озноба.
Рукой веду вверх по ее спине. Залезаю под блузку. Касаюсь нежной кожи. Подушечками пальцев чувствую мурашки, бегущие по ее позвоночнику. Она хочет меня ничуть не меньше. А мне придется оставаться в здравом уме, чтобы помнить о ее беременности. Ей сейчас грубые нагрузки противопоказаны. Оторваться по полной не выйдет. Лишь заморить червячка.
— Я за рулем, — отвечаю ей, не в силах отпустить.
Она резко отлипает от меня и, глядя мне в глаза затуманенным взглядом, облизывается.
— Только быстро, — дает ценное указание и открывает дверь.
Буквально вываливаюсь из тачки. На улице уже пекло, но в салоне на тысячу градусов жарче.
Обходя своего зверя, срываю через голову галстук и убираю в карман. Хватаюсь за дверную ручку, но замки заблокированы.
Вернувшаяся за руль Ярослава поворачивает ключ зажигания и одаривает меня адски хитрой улыбкой под рев двигателя.
Какой же ты баран, Девлегаров! Ты реально повелся?! Эта ведьма тебя снова провела!
— Открой, — шиплю ей.
Но она и бровью не ведет. Приподняв руку, шевелит пальцами на прощание и трогает тачку с места. Успеваю лишь кулаком дать по бамперу и как кретин пялюсь ему вслед.
Никто никогда не играл с Равилем Девлегаровым в такие игры, какие устраивает Яра. Она же ни капли меня не боится. Уверена, что умнее и изобретательнее. Но у нее есть одно слабое место. Слишком борзая и смелая. А такие часто слепнут и ошибаются.
Облизав губы, которыми она упивалась полминуты назад, достаю мобильник и вызываю такси. Доберусь до нее — пожалеет обо всем. Я еще заставлю ее хотеть меня по-настоящему. Она не знает, с кем связалась. Напрасно думает, что научилась брать мужиков за яйца. С такими, как я, она еще не сталкивалась. Ведь я в единственном экземпляре.
Состариться можно, пока такси приедет. Каждая секунда вечностью кажется. В ожидании звоню своему тупому детективу и посылаю его к чертовой матери. Сам все выясню. Так надежнее. Успеваю созвониться и с адвокатом, начавшим процесс против Эльвиры. Она у меня максимально надолго загремит за решетку. Я об этом позабочусь. Игнорирую звонок от матери и кузины. Поверить не могу, что эти двое так наивны. Мать уверена, что я ее прощу. А вторая уже промотала все бабки, хочет еще. Осталось «любимой» тетушке объявиться, чтобы они меня своим тройничком до состояния аффекта довели. Что за наказание у меня с родственниками по материнской линии? Куда ни плюнь — мразь и шлюха. Еще и обижаются, что я с ними родниться не желаю. Да я бы срать с ними на одном километре не сел!
Наконец, приезжает такси и с черепашьей скоростью довозит до дома Ярославы. Моя тачка припаркована нарочно поперек. Чтобы все соседи меня матом крыли, как истинного водятла.
Ключи нахожу в замке зажигания. Она даже не попыталась быть бережливой. Зато оставила подарок на сиденье. Даже бантом повязала.
Разрываю блестящую упаковку и разворачиваю семейные трусы. Голубые. С желтыми утятами. И записку: «Теперь тебе есть в чем спать».
— С-с-с… — пытаюсь обозвать ее, но она даже этого не заслужила. Прозвучит как комплимент.
— Эй, Девлегаров! — слышу сверху.
Задираю голову. Ярослава стоит на балконе, держа в руках черный мусорный пакет.
— Зубная щетка, которой ты утром бивни чистил! — Закидывает в него щетку и берется за полотенце. — А в это ты свою задницу заворачивал! — Завязывает пакет, который выпускает из рук прямо в клумбу с какими-то цветочками. — Проваливай из моей жизни! И передай своей матери, чтобы больше не звонила мне! Мне до вашей больной семейки нет никакого дела!
Взмахнув волосами, разворачивается и уходит с балкона, сделав меня объектом всеобщего внимания прохожих и местной желтой прессы в виде пенсионерок на скамейке.
Чего бы ты ни добивалась, дрянь, напорешься только на одно место. Ты еще станешь моей. Это я тебе гарантирую. Сломать тебя для меня теперь дело принципа.
Прыгаю за руль, но едва хлопаю дверью, как раздается звонок. От Эльвиры. Явно будет умолять отозвать заявление. Но мне надо отвлечься, пока я этот дом по кирпичику не разнес.