Ta-Nehesi: Подарок южных ветров

Пролог

Тихое, гулкое песнопение жрецов разливалось под сводами Зала Двух Истин, где между массивных колонн курился благовонный дым ливана, мирры и голубого лотоса. Каменные стены были покрыты изображениями Анубиса и Осириса, провожающих душу в загробный мир.

Я стояла возле саркофага моего отца, сына Ра, фараона Верхнего и Нижнего Египта. Тонкая вуаль из белоснежного шитого льна скрывала моё лицо, вплетённые в волосы золотые нити едва мерцали в отблесках масляных светильников. Моя ладонь скользнула по холодной поверхности саркофага, расписанного сценами «Книги Мёртвых».

Слёзы, не знавшие покоя, стекали по щекам под вуалью, незаметные для окружающих. Передо мной лежала великая потеря, и неведомый путь, который начертали для меня Небесные.

За спиной негромко шептали жрецы в леопардовых шкурах, проводя Обряд Открытия Уст, чтобы отец мог говорить в Дуате. Словно в тумане я слышала призывы к Анубису, чтобы тот благосклонно принял его сердце на Весах Истины.

Теперь я осталась одна — последняя кровь нашего дома. И сердце моё стонало, словно гибельный ветер над пустынными песками.

Сейчас это было неважно. Прошептав молитву Осирису, владыке Дуата, я отступила назад.
Мужчины подняли саркофаг, и тяжёлой поступью двинулись к входу в пирамиду. Я исполню волю отца: он будет покоиться рядом с матерью. Пусть плодородные поля Дуата подарят им вечный покой.

Невольная улыбка тронула мои губы. В сердце жила печаль, но вместе с ней — тихая радость: теперь они снова вместе. Отец вновь обнимет маму. Именно поэтому я отказалась от скорбящих плакальщиц и чрезмерно шумных процессий — прощание должно быть наполнено достоинством и тишиной.

Я остановилась, не сводя взгляда с процессии, что постепенно терялась во тьме пирамиды. Словно зачарованная, смотрела, как жрецы задвинули массивный камень, закрывая вход.

Тишина поглотила всё вокруг. Выйдя наружу, я замерла на ступенях. За спиной остановились мои рабыни, их лёгкие шаги стихли. Ветер нежно тронул мою вуаль, а в воздухе звенели металл и оружие — воины преклонили колени, жрецы склонили головы.

— Живи, Великая госпожа, — произнесли они в унисон.

1

Дни скорби пролетели слишком быстро. Мне не хотелось покидать покои, выходить к людям или принимать гостей. Всё своё время я проводила в тишине, за толстыми стенами дворца, словно и сама стала тенью.

Я не требовала, чтобы весь двор официально оплакивал моего отца. Напротив, велела прекратить обряды траура — пусть люди живут, как прежде. Но, как рассказывали мне рабыни, горожане всё равно оплакивали его. Все уважали моего отца и его справедливое правление.

В знак благодарности я повелела разнести угощения в дома Мемфиса, чтобы каждый мог почтить его светлой памятью за семейным столом.

Стоя у перил лоджии, я подставила лицо прохладному вечернему ветру. Он мягко развевал мои тёмные волосы. После удушающего зноя дня освежающая влага от Нила казалась милостью богов.

Где-то вдали доносился плеск воды о каменные причалы и далёкие, печальные песни рыбаков, сердце наполнялось странным, тихим умиротворением.

— Госпожа, пора начинать, — тихо прозвучал за спиной голос молодой служанки.

Ей было всего на пару лет меньше меня. Милая, проворная, всегда готовая помочь. Светлые волосы выдавали её чужеземное происхождение —, должно быть, привезли её из дальних северных земель.

Ночь коронации. Я стала Великой госпожой Египта. Страх не покидал меня. Я не смела лгать себе: не знала, что ждёт впереди, и справлюсь ли я с бременем власти. Отец учил меня, готовил, но сердце всё равно сжималось от тревоги — вдруг я подведу его?

Весь день прошёл в обрядах: омовениях, возлияниях, подготовке к великому празднику. Дни скорби сменились на радость и пышность. В городе уже начинались пиршества. Ночью празднество продолжится среди знати и приближённых, а завтра днём я должна буду объехать улицы на царской колеснице, чтобы народ увидел: Великая госпожа жива и приняла скипетр власти.

Сбросив к ногам тонкую вуаль, я позволила служанкам приступить к подготовке. Щелчок пальцев — и девушки окружили меня, мягко втирая в кожу ароматные масла. Потом на тело лёг прохладный, переливающийся наряд, лёгкий, словно дыхание луны над Нилом. Тяжёлые браслеты коснулись запястий, на шею легло сверкающее ожерелье из лазурита и бирюзы — камней, священных для земли Кемета.

Я села на край ложа, закрыв глаза. Одна из девушек расчёсывала мои волосы, вплетая в пряди мелкие бусины из золота и сердолика На голову водрузили царский убор — венец, что отныне станет моей печатью перед богами и людьми.

Я поднялась. Девушки склонили головы и сложили руки на груди в жесте почтения, готовые следовать за своей Великой госпожой в эту ночь нового восхождения.

— Благодарю, — тихо произнесла я, одарив девушек лёгкой улыбкой.

Кажется, они вздрогнули от неожиданности. Одна, осмелившись поднять взгляд, тут же одёрнула себя и снова склонила голову, сложив руки в знак почтения. Едва слышно рассмеявшись, я поправила складки жемчужной ткани на юбке и глубоко вдохнула прохладный воздух.

Подойдя к дверям своих покоев, я лишь слегка наклонила голову — и створки сразу же отворились. Передо мной стоял высокий воин — телохранитель, некогда бывший другом и стражем моего отца. Теперь он принадлежал к моей личной стражи. Его губ коснулась улыбка, а рука легла на грудь в знаке уважения. Он не отводил от меня взгляда, полного преданности.

— Великая госпожа, вы сегодня словно воплощение богини Хатхор. Владыка, да даруют ему поля Иалу вечный покой, был бы горд вами.

— Верю в это... Спасибо тебе за всё, — мягко ответила я.

— Осмелюсь просить у вас аудиенции после завтрашнего празднества, моя госпожа?

— Конечно, можешь. — Я нахмурилась. — Случилось что-то важное?

— Завтра всё объясню, — спокойно ответил он. — Сегодня ваша ночь. Празднуйте. Я, как и тень под сандалиями, буду всегда рядом.

Склонившись ещё раз, он отступил. Длинные коридоры дворца отзывались эхом от каждого моего шага. Девушки, сопровождавшие меня, были так же украшены — в тонкие платья, отливающие золотом и лазурью. Они тихо перешёптывались и смеялись, стараясь, впрочем, не нарушить торжественности момента.

Жрецы, облачённые в льняные одежды, распахнули тяжёлые створки в Зал Собраний. Гул голосов внутри превратился в волну радостных возгласов.
Я гордо вскинула голову, удерживая ровную осанку, и медленно зашагала по проходу между людьми — к трону, который возвышался на пьедестале у дальней стены, украшенной священными изображениями.

Проходя вдоль рядов воинов личной гвардии, я чуть было не сбилась с уверенного шага. Среди них выделялся один. Мужчины нашей земли, хоть и были сильны, редко обладали массивностью. Этот же воин возвышался среди прочих, словно древний обелиск.
Широкоплечий, с загорелой кожей, пересечённой таинственными татуировками, он держал голову высоко. Волны тёмных волос обрамляли мужественное лицо.
На мгновение его взгляд скользнул по мне — мимолётно, почти незаметно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и уже в следующее мгновение его глаза смотрели прямо перед собой.

Пение жриц усилилось, и толпа притихла, словно сам Нил задержал дыхание. Достигнув ступеней, я ступила на них легко и уверенно, повернувшись к собравшейся знати. Взрыв радостных возгласов и ликования наполнил зал.
Я улыбнулась и вскинула руки в древнем жесте благословения. Крики стали ещё громче, стены будто задрожали от мощи голосов.

С легким движением я откинула в сторону тяжёлый шлейф своего наряда и села на трон. Там, где прежде восседал мой отец — Владыка Верхнего и Нижнего Египта, — теперь сидела я.
Царица.

2

Когда завершились молитвы и песнопения, сопровождаемые танцами, жрицы в пышных одеяниях склонились в поклоне и, легко ступая босыми ногами по каменному полу, покинули зал.
Я задержала взгляд на их силуэтах.
Как же я любила их пение, что лилось, будто сама вода Нила, и ещё больше — искусство танца.
Отец, благословенный, не держал гарема, но, подобно мне, находил утешение и радость в красоте храмовых танцовщиц, дочерей Исида и Хатор.
Порой казалось, что их лёгкие тела не касаются камня — словно сами духи неба несли их на своих крыльях.

Втайне я не раз сбегала в храм Хатор, чтобы учиться у них искусству движения — тайному языку жестов, в котором рассказывались молитвы, желания и благословения.

Настало время даров. Празднество медленно переходило в утомительный ритуал.
Я уже начала уставать, бесконечно улыбаясь и произнося благодарственные речи.
Подарки подносили с низкими поклонами: горы драгоценных камней, тончайшие ткани, сверкающие украшения из золота Нубии и бирюзы Синая.

Всё это аккуратно складывали у подножия трона, так что вскоре у моих ног выросла сияющая гора богатства. Я в очередной раз изогнула губы в улыбке, принимая очередной дар.
Передо мной преклонил колени мужчина из числа знати — в сверкающих белоснежных одеждах и обильных украшениях из лазурита и золота.

— Великая Небесная Владычица, прими мой скромный дар, — торжественно произнёс он, низко склонив голову. — Пусть он принесёт тебе радость... и станет твоей защитой.

— Защитой? — переспросила я с лёгкой насмешкой, вскинув бровь и подавшись вперёд с живым интересом.

Ожидание сковало зал. Я ждала чего угодно — от меча с благословением Птаха до магических амулетов. Но вместо этого мужчина подал знак рукой. Следуя его жесту, я медленно повернула голову.
Толпа разом всколыхнулась — раздались испуганные возгласы женщин и потревоженный гул голосов. Люди расступались, давая дорогу двоим крепким слугам, которые вели к трону... огромную чёрную пантеру.

Я замерла, поражённая. Шерсть зверя блестела в свете огней, словно отполированная ониксом ночь. Он шёл гордо, величественно переступая, не удостаивая никого и ничего вокруг даже взглядом. Ближе к трону страж напрягся, его рука скользнула к эфесу меча.

Я встала, не отводя взгляда от великолепного зверя. Мужчина-сопрводитель напрягся, поймав мой порыв. Но я мягкой улыбкой дала понять — опасности нет. Медленно спустившись с возвышения, ногами на холодный камень пола, приблизившись к животному.

Пантера оскалилась, и её глухой рык, подобный далёкому раскату грома над пустыней, прокатился по залу, вызвав в моём теле дрожь, в которой слились страх и восхищение. Я опустилась на колени и протянула руку — без страха, спокойно, как велела мне кровь древних царей.
На её шее заметила тяжёлый металлический ошейник, прикреплённый к короткой цепи. Моё сердце сжалось. Нет... Это будет исправлено.

Опустила голову, медленно, будто боясь спугнуть мгновение, и прошептала:

— Позволишь стать твоим другом, дитя ночи?

Мои слова, почти невесомые, растворились в тишине. Я не знала, чего ожидать — одно движение, один порыв, и всё могло обернуться бедой. Но вместо этого чёрная пантера шагнула ко мне — тяжёлое, плавное движение могучего тела — и, словно признавая мою волю, мягко ткнулась лбом в мою раскрытую ладонь.

В зале пронёсся сдержанный вздох удивления, шёпот потрясения пробежал по рядам, но я их уже не слышала. Мир сузился до мягкого тепла под моей рукой и тихого биения сердца под бархатной шерстью.

Смелее теперь медленно провела пальцами по её сильной шее. Шерсть была плотной и шёлковистой, словно драгоценная ткань, сотканная богинями.

— Какой же ты прекрасный, дитя пустыни... — прошептала ещё раз, с нежной улыбкой.

Отстранившись выпрямилась и, кивнув, распорядилась:

— Отведите её в мои покои. Пусть подадут вдоволь мяса и воды. И снимите это... — мой голос стал твёрже, когда я с отвращением указала на железный ошейник. — С этого дня она свободна.

Мужчина в белых одеждах, преподнесший столь необычный дар, снова склонил голову.

— Я счастлив, что ты довольна, Великая Владычица, дочь Солнца.

— Очень, — ответила я, позволяя лёгкой улыбке тронуть губы. — Ты действительно сумел удивить меня.

— Имею надежду удивлять тебя и впредь, Великая Владычица, — прозвучали слова, полные почтения.

Я едва заметно улыбнулась и медленно вернулась к трону, где золотая ткань тяжелыми складками стекала к подножию.Один из старших советников, старик в одеждах цвета охры, украшенных узорами сакральных символов, подошёл ко мне. Склонившись, он вытянул вперёд руки в знаке почтения:

— Великая Госпожа, Живая Душа Маат, в ночь твоего восхождения на престол да будет дарован первый указ, дабы запечатлеть твою волю в сердцах людей и под сенью богов. Да станут они свидетелями твоего выбора.

Я выпрямилась, гордо вскинув голову, и позволила тишине наполнить зал. Все ожидали — кто с надеждой, кто с тревогой. Мой голос, чистый и уверенный, эхом отразился от каменных стен:

— Отныне запрещено рабство в землях под моим скипетром. Пусть ни один человек не будет продан или обращён в рабство. Такова моя воля.

По залу прокатился рокот — глухой, будто приглушённый удар грома. Я знала: многие ожидали от меня легкомыслия, уступок или формальных решений, ведь я была юной.
И знала: старейшины Совета будут недовольны. Но в эту ночь, в ночь Первого Указа, никто не осмелится оспорить мою волю — волю наследницы фараона, дочери Великого. Советник поднял голову, его лицо на миг исказилось недовольством, но быстро вновь приняло подобие почтительной улыбки. Он отступил назад, как того требовал обряд.

Я же, не сводя с него взгляда, спокойно добавила:

— Поправки и обсуждения будут внесены на Совете. Сегодня же Маат, богиня Истины, услышала мой голос.

В этот миг я ощутила: теперь этот трон — действительно мой.

3

Утреннее солнце рассыпало по улицам Мемфиса золото света, и город словно пробудился с новой надеждой. Небо над храмами было ясным, словно боги сами благословили этот день. Люди собрались — не по приказу, а по зову сердца. Улицы наполнились ароматом пряностей, цветов и свежего хлеба.

Колесница подо мной мерно покачивалась. Золото на ободах и бирюзовые вставки сверкали, отражая отблески солнечных лучей. Позади меня — стража в торжественном молчании. Впереди — улыбающийся народ, чьи ладони тянулись ко мне с простыми дарами: фруктами, лентами, цветами.

Дети бежали следом, крича и смеясь, подбегая так близко, что стражникам приходилось сдерживать добродушные улыбки. Они несли в руках фигурки — богов, кошек, солнечные диски, и показывали мне, гордясь, как будто делились чем-то сокровенным. И я улыбалась в ответ. Искренне.

Среди этих лиц я чувствовала себя настоящей владычицей — не потому что сижу выше, а потому что они принимают меня. Без страха. С надеждой. Именно ради них я отдала свой первый указ.

Объехав главные улицы, мы, наконец, вернулись во дворец. Город еще долго гудел от возгласов, отголоски праздника не стихали, но меня ждало не менее важное — впервые я должна буду занять свое место на Совете. Не как наблюдающая дочь царя, но как Хенут-несу, Великая Царица, чье слово отныне будет законом.

Старейшины и приближённые отца — мудрые, но хитрые, и к каждому придётся искать подход. Я знала: за улыбками могут скрываться острые ножи. Но это будет завтра. Сегодня же — я позволю себе выдохнуть. Смыть с кожи пыль улиц, тяжесть церемоний и жар дневного солнца.

Мраморный бассейн скрывался в тени колонн. Вода, напоённая лепестками лотоса и маслами, приятно обволакивала тело, унося напряжение и тревогу. Я долго не хотела выходить, позволяя прохладе обнимать меня, словно заботливые руки богини Тефнут.

Наконец, поднявшись, я позволила служанке завернуть меня в лёгкую ткань. Её мягкие, но уверенные пальцы нежно массировали уставшие плечи, втирая ароматные масла. Они наполняли воздух благоуханием сандала и голубого лотоса. Я сидела на роскошных подушках, ощущая, как тело вновь обретает лёгкость, а мысли — ясность.

— Госпожа… страж просит встречи с вами, — тихо произнесла девушка, та самая младшая сестра той, кого я велела привезти во дворец. Голос её был едва слышен, словно боялась потревожить моё уединение.

Ах да. Я так погрузилась в сладкую негу, что чуть не забыла о своём обещании. Кивнув, я ответила так же мягко:

— Пусть ждёт в саду. Я скоро выйду.

Она, сдержав улыбку, склонила голову и поспешила выполнить поручение, скрывшись в проходе между колонн.

Служанка помогла мне одеться: лёгкий наряд из тончайшей ткани цвета молочного жемчуга ласково облегал тело, украшенный лишь поясом из позолоченных нитей. Запястья охватили браслеты с изображением сокола — символа Хора, хранителя царей. Волосы были лишь слегка подсушены и оставлены распущенными.

Сады оживали под дыханием вечера: шепот листвы, сладкий аромат жасмина, тихий плеск воды в каменных чашах фонтанов — всё вокруг словно замирало, когда я вышла. Тени от факелов дрожали на камнях дорожки, играя на лицах статуй богов.

Он ждал у центральной беседки, спиной ко мне. Высокий, всё такой же прямой, с мечом у пояса. Я замедлила шаг, заметив рядом с ним того самого воина — высокого, сильного, выделявшегося среди прочих во время церемонии. Почувствовав моё приближение, страж обернулся, но не двинулся с места.

— Великая Хенут-несу... — его голос прозвучал низко, спокойно, с лёгкой хрипотцой, будто каждое слово было отточено заранее. — Благодарю, что приняли меня.

Я чуть склонила голову:

— Ты сам сказал, что это важно. Говори, я слушаю.

Я перевела взгляд на воина, что стоял рядом, и моя бровь невольно приподнялась от лёгкого, но явного удивления. Он не склонил головы, не отвёл глаз, как следовало бы. Его взгляд, тёмный, глубокий, скользнул по мне — не грубо, но с такой внимательностью, с каким смотрят не на повелительницу, а на женщину. В груди будто кольнуло. Будто не одежда, не браслеты, не корона — ничто не отделяло меня от него. Ощущение обнажённости обдало жаром, как дыхание пустыни до рассвета.

Он был выше всех воинов, с сильными плечами и грацией хищника. Свет скользил по его кожаных наплечниках, цеплялся за затейливые татуировки, что выглядывали из-под короткого рукава. А тень от листвы садовой арки мягко ложилась на его лицо, делая черты резче, опаснее. Этот человек не принадлежал ко двору. Он был слишком свободен в осанке, слишком уверен в себе, слишком... живой.

Позади меня девушки не сдержали тихих смешков. Я уловила их взгляд, и он говорил ясно: они тоже заметили. Я чуть улыбнулась, не глядя на них.

— Вижу, твой воин весьма смел, раз осмелился так смотреть на свою владычицу, — медленно проговорила я, и голос прозвучал мягко, почти лениво.

Мой охранник тут же обернулся к нему, строго и недовольно.

— Прости его, Великая Хенут-несу, — его голос стал сухим. — Он нов и не знает ещё всех границ.

Воин, что всё это время не отводил взгляда, слегка склонил голову. Но в этом движении не было ни страха, ни покорности. Только тень иронии в прищуре глаз и кривая ухмылка, словно он считал это игрой, не более.

— Прощения прошу, повелительница, — сказал он с лёгкой хрипотцой, — не хотел показаться дерзким. Но... — он чуть приподнял подбородок, — ваша красота поразила меня в самую сущность. Я смотрел — и забыл, что должен бояться.

Слова, столь прямые и смелые, будто хлынули свежим ветром. Сердце моё вздрогнуло в груди. Я уже давно не слышала, чтобы кто-то говорил со мной не сквозь маску почтения, не склоняясь, а будто с равной земли, без лжи.

— Смел, дерзок… и сладкоречив, — с лёгкой усмешкой проговорила я, позволяя себе чуть дольше задержать на нём взгляд. — Это может стать и даром, и проклятием. Смотри, не перепутай. Так о чём ты хотел поговорить? — спросила я, повернув голову к стражу.

4

Зал совета постепенно наполнялся голосами — сухими, самодовольными, полными важности. Советники оживлённо обсуждали что-то между собой, будто меня — ту, что сидела на возвышении — вовсе не существовало. Их взгляды скользили по свиткам, друг другу, но не ко мне. Не удостаивали даже тени внимания.

Растущее раздражение жгло кожу под браслетами. Я сидела прямо, ни разу не позволив себе опустить плечи, но внутри кипело. Они не считали меня равной. Не как правительницу. Для них я всё ещё была лишь дочерью великого человека. Не более. Но это скоро изменится.

— Как и было велено мною в ночь первого указа, — громко и чётко произнесла я, и в этом голосе уже звучала власть, — я намерена внести окончательные поправки.

Зал замер. Голоса стихли, и одна за другой головы советников начали поворачиваться ко мне. Тонкие губы сжались, брови поползли вверх, но никто не решился сразу заговорить. Я встретилась взглядом с несколькими — ровно, без тени сомнения.

— Простите, госпожа, — первым нарушил тишину старший советник, склонив голову. Его голос звучал гладко, почти маслянисто. — Мы лишь обсуждали детали текущих постановлений...

Притворное смирение. Хитрый старик. Он, как змея, умел ползать, когда нужно. Но я уже знала: за этими вежливыми словами скрывается яд сомнения и попытка удержать власть.

— Как я и говорила, — продолжила я, и голос мой не дрогнул. Я сидела прямо, с высоко поднятой головой, не позволяя себе даже мельчайшего колебания. — Отныне на всех землях, что подчиняются мне, рабства не будет. Ни одного кнута. Ни одного проданного тела. Все люди свободны. И вольны идти, куда пожелают. Или остаться — и стать полноправными гражданами моего государства.

Советники зашевелились, но я подняла ладонь — мягко, но с весом. Мгновенно всё затихло.

— Также, — продолжила я уже строже, — если будет замечена тайная торговля людьми… казнь последует без промедления. Не важно, кто виновен и откуда он прибыл. Земля, титул, богатство — не защита перед моей волей.

Повисла напряжённая тишина. Старший советник сжал губы, но всё же нарушил молчание:

— Госпожа… такие решения должны обсуждаться. С нами. Это — порядок вещей.

Я одарила его сладкой, почти невинной улыбкой, в которой была скрыта сталь:

— Если советники были слишком заняты своими беседами , зачем мне их тревожить? Всё уже подготовлено. Печать стоит. И скреплено рукой главного писаря.

Я на миг вспомнила ту ночь. Длинные часы над свитками, под тихий шелест папируса и запах тёплого масла. Писарь был стар, но остёр умом и до последнего служил отцу — потому я знала, что могу ему доверять. Пока они спали или строили интриги, я творила новую историю своей державы.

— Что же вы такое обсуждали, что не осмелились тревожить мой нежный ум? — с невинной улыбкой проговорила я, откинувшись чуть назад, позволяя голосу звучать мягко… но с холодной нотой.

Старший советник подошёл ближе. Склонил голову, но я ощущала — как жаркое дыхание пустыни — его сдерживаемое раздражение.

— Госпожа… казна пустеет, — начал он с нажимом. — Мы сочли разумным поднять налоги. Во имя укрепления границ и безопасности.

Я медленно кивнула, будто размышляя, и ответила негромко:

— Если я не ошибаюсь, в этом году засухи опустошили поля. Урожай был скудным. Люди едва смогли накормить детей.

— Это так, Великая. Но они торгуют. У них всё ещё есть средства. Достаточно, чтобы платить, — настаивал он, пряча за вежливостью настойчивость, почти дерзость.

Я прервала его, подняв палец :

— У них есть средства, чтобы дожить до следующего урожая. Чтобы не умереть от голода. Чтобы не продать себя за кусок хлеба. Я не стану отнимать у них последнее.

— Но, госпожа… — голос советника дрогнул, но он всё же осмелился продолжить. — Казна не наполнится сама собой. И мы… мы тоже понесём убытки.

Я едва заметно наклонила голову вбок, словно размышляя, а затем произнесла с мягкой, почти ободряющей улыбкой:

— Тогда у меня есть прекрасное решение. Урезать жалование знати.

В зале повисла гробовая тишина. Прямая, как стрела, фраза поразила точно в цель. Я могла слышать, как кто-то тяжело вдохнул. Даже мой новый страж, стоящий в тени за троном, хмыкнул едва слышно, словно сдерживая смех.

— Уверена, знати не о чем беспокоиться, — продолжила я с медовой теплотой в голосе. — В дворцах хватает золота и благовоний, столы ломятся от яств. Значит, небольшое повышение налога на собственность и сокращение привилегий не должны сильно задеть.

Я подняла подбородок чуть выше, позволяя взгляду скользить по лицам собравшихся:

— Разве не так, уважаемые?

Среди всех лиц, вытянувшихся от моих слов, особенно выделялось одно — советник Сенебтах, седой, с ястребиным носом и привычкой прищуриваться, когда пытался скрыть раздражение. Он был одним из самых близких к отцу, но это не делало его менее опасным теперь.

— Госпожа… — заговорил он, поднимаясь и с усилием заставляя лицо принять выражение почтительности, — возможно, столь резкое решение стоит обдумать. Казна — тонкая вещь. Без неё не построить стен, не нанять охрану...

— О, но охрана у нас, как я вижу, и так прекрасная, — я кивнула в сторону стоящего в тени воина. — А стены — они стоят уже столетиями. Что ж, если вдруг одна упадёт, предложу вам пожить без крыши. Для укрепления духа.

Сенебтах побледнел, но всё же склонил голову. Он понял. Первое предупреждение было дано.

Я мягко улыбнулась:

— Запишите указ. С этого дня начинается пересмотр казённых расходов.

Встав с возвышения, я гордо вскинула голову. Длинная юбка, расшитая золотыми нитями, взвилась за мной лёгкой волной, когда я решительно шагнула вперёд. Шёлк зашелестел, словно эхом моего гнева. Я не обернулась, не бросила ни взгляда на застывших советников — пусть привыкают. Мои шаги звенели по каменному полу, унося меня прочь из зала, наполненного тишиной и скрытым напряжением.

5

В тени раскидистой пальмы я глубоко вдохнула, подставив лицо лёгкому ветерку. Воздух был насыщен ароматами жасмина, роз и тёплой пыли — дышалось легко, будто сама природа ласкала меня. На губах играла довольная улыбка — да, я была горда собой. Моё решение принесёт хлопоты, но оно — справедливо. Я лично пересмотрю всё, пересчитаю каждое зерно, если придётся.

Вокруг расстилался ухоженный сад, залитый золотом заходящего солнца. Между белыми дорожками росли гранатовые деревья, ветви которых гнулись под тяжестью ярких плодов. Сотни цветов — лилии, алоэ, голубые лотосы — качались в лёгком ветерке, как будто шептали друг другу тайны. Где-то вдалеке журчала вода — тонкая струя фонтана стекала по камням в мраморный бассейн, даря саду прохладу и звук спокойствия.

Уловив движение, я присела, почти прижимаясь к земле, принимая в объятия грациозного, но могучего зверя. Пантера, подаренная мне, за это короткое время удивила покладистостью и редким, почти человеческим разумом. Её шерсть, тёплая и гладкая, мягко шуршала под моей рукой.

Сев на плоскую каменную глыбу, тёплую от солнца, я мягко почесала её за ушами. Она мурлыкнула — глубокий, почти гулкий звук вибрировал в животе. Ветки над головой тихо шелестели, играя бликами на моём лице. Служанки, оставив меня наедине с покоем сада, неспешно прогуливались неподалёку, всегда готовые подойти, если я позову.

— Я удивлён. — Хриплый, низкий голос раздался чуть сбоку.

Он стоял, полубоком опершись на ствол пальмы, и неотрывно смотрел на меня. В солнечных бликах его лицо казалось высеченным из бронзы — спокойное, внимательное, с едва заметной усмешкой.

— А ты, похоже, и впрямь слишком смел, — ответила я с лёгкой улыбкой, не вставая с камня.

— Это часть меня. Что ж, прикажете казнить? — его губы изогнулись в ухмылке.

— Не сегодня. — Я рассмеялась чуть громче, чем следовало, но в этом смехе была искренняя насмешка, усталость и вызов.

— Но всё же, — продолжил он, оттолкнувшись от пальмы и приблизившись чуть ближе, — я и правда удивлён. Вы ловко поставили совет на место, госпожа.

— Их ждёт ещё немало неожиданностей. — Я провела рукой по шерсти пантеры, которая с интересом наблюдала за ним, но не двигалась. — Пора было. Отец был слишком привязан к традициям, законам, и... к доверию. Он многое предпочитал не замечать. Теперь я могу изменить то, что не решались тронуть.

— Вы наживёте себе врагов, — спокойно, почти мягко заметил он.

— А разве их раньше не было? — приподняла я бровь и хмыкнула. — Просто теперь они вынуждены перестать улыбаться мне в спину.

Он задержал взгляд, что-то обдумывая, и снова усмехнулся — уже тише, искреннее. Его глаза блеснули от интереса.

— Зверь вас не боится. Спокоен, как домашний.
Он стоял чуть поодаль, наблюдая за пантерой, что тихо прижималась ко мне, словно щенок.

— Чувствует, что ему ничто не угрожает… и нет ошейника. — Я мягко улыбнулась, не поднимая взгляда. — Это меняет многое.

— Не хотите, чтобы вас боялись?

Я подняла глаза, теперь уже серьезно.

— Хочу, чтобы меня уважали. Не из страха, а по праву.

Я поднялась с камня, стряхнула с ладони лепесток жасмина и слегка склонила голову.

— Я отправляюсь в покои. Ты можешь быть свободен.

Он не ответил — только чуть кивнул. Я отвернулась и направилась прочь, и тут же услышала за спиной лёгкие шаги служанок. Ткань моего платья тихо шуршала о траву. Воздух был насыщен специями сада и остаточным теплом солнечного дня.

Но мысли… мысли не отпускали.

Его присутствие будто зажгло во мне что-то новое. Что-то горячее, тревожное. Словно внутри расцвёл огонь, а дыхание стало каплей масла в пламени. Я сжала губы, чтобы не выдать себя. В сравнении с ним — высоким, широкоплечим, — я казалась себе почти невесомой.

Почему мне стало любопытно… каково это — быть заключённой в его объятия? Как ощущается его кожа под пальцами? Его дыхание у шеи… какой у него запах — древесный, терпкий или с примесью песчаного ветра?

Я резко выдохнула, как будто могла этим изгнать мысли. Но пульс отдавался в запястьях, в шее, в животе.