Таёжный Наполеон

Глава 1

Григорий Марюшин уже стоял по пояс в воде. «В мочажину залез», – он в сердцах сплюнул. – «Как проглядел?! Не заметил заросли пухоноса».

Щиколотки будто кто-то веревками связывал и не давал пошевелиться. Трясина засасывала все глубже. Лягушки запели погребальные песни. От их кваканья сделалось тоскливо. Григорий попытался кричать. Но его голос потонул в шуме качающихся где-то далеко вверху ветвей. Тогда он выстрелил вверх, авось услышат. Вместе с разлетевшимся по лесу грохотом прекратилась лягушачья песня.

Он поискал глазами, за что можно уцепиться и вытащить себя. На расстоянии примерно четырех локтей росли две березы. Вокруг, как на грех, ни одной палки. Григорий хотел было бросить винтовку – лишний груз, но передумал. Спокойно! Может, сам сможет вылезти? Надо покумекать. Он с трудом вытащил ремень из штанов, благо, что носил его выше пупа. Снял ремешок со ствола, скрепил их, длина получилась в косую сажень. До ближайшего деревца достанет.

Топь засасывала Григория все больше. Нельзя было резких движений делать. Он засел по грудь. Шарики пухоноса щекотали ноздри, они облепили лицо. Григорий рукой склонял стебли, чтобы не мешали. Воняло гнилью и плесенью.

Лучше бы он уехал в Тобольск на встречу к цесаревичу Александру Николаевичу, чем здесь умирать.

Лес посерел. Деревья и траву словно засыпало пеплом.

Григорий забросил ружье за ближайшую березку, в руке остался ремень. Большим пальцем он нажал на пряжку. Дернул, вроде крепко засело. Он потянул. Обрадовался. И вдруг… Ремень ослаб, ружье сползло в болото. Григорий в сердцах шлепнул ладонью по воде. Рука погрузилась в трясину. Шею обвивала холодная грязь, как змея, ищущая кого задушить. Выругаться и то трудно, зуб на зуб не попадает. Закружилась голова...

***

Заручившись поддержкой компаньона Розанова, Григорий снарядил отряд в дебри многочисленных притоков Енисея. Они ушли на север от Канска и затерялись среди нескончаемых сопок. Талтуга заверил его, что на реке Верхний Шаалтын он видел желтые камни – самородки. Две недели уже они ходят по тайге. Талтуга обещал, что до того места осталось идти еще два дня пути.

Григорий со спутниками спустились с холма, поросшего колючими кустарниками и малышами-соснами.

— Жаль, что не захватил с собой саблю, чтобы сражаться с дебрями, – сокрушался Григорий.

Дальше зазеленела поросль осоки и клюквы, зачавкала почва под сапогами. Ступили на болото.

— Привал, дальше нельзя ходить. Трясина! – скомандовал маленький Талтуга, похожий на проворного барсука. По одежке и правда, барсук: серая безрукавка из меха оленя, нахлобученная поверх холщовой рубахи. Как еще не спарился?! – Кириллыч, вечер опасно идти.

— Ты скажи мне, скоро ли то твое место? Мошка одолела. Не лицо, а решето. И время, мне дорого время!

— Завтра увидишь тот мест.

Григорий кивнул. Времени у него – полный обоз, только провизия заканчивалась. Конкуренты дышали ему в спину, тащились за ним как хвост за собакой. Удалось их перехитрить. Он обмолвился через поверенного, что поедет на юг, в Минусинский уезд, а сам ушел на север.

Тунгусы собрали из жердей каркас чума, накрыли серой дерюгой. Василий натаскал хвороста, обложил камнями кострище. Талтуга чиркнул кресалом, искры врезались в сухую траву, заплясал огонек.

Взяв ружье, Григорий пошел на охоту. Когда спускались с холма, он видел лося, и теперь ему не терпелось выследить его.

— Григорий Кирилыч, куда подались на ночь глядя? – крикнул Василий, высокий, как коломенская верста, одетый в красную косоворотку. Русский мужик. С ним не страшно, он на медведя с рогатиной ходил. Что ему медведь? Он подковы гнет.

Григорий махнул рукой. Будет он отчитываться перед каждым крестьянином! Три года назад выкупил его из крепостных, дал вольную.

Он пошел по мшистым кочкам в надежде найти след лося. Справа что-то захлюпало: ожили болотные обитатели. Сегодня весь день жарило. Григорий подумал: «не мешало бы искупаться, только не в топь». Он повернул направо, подальше от трясины. Потемнело. Неба почти не видно, вокруг сплошной зеленый купол. Григорий петлял между кедров, как заяц.

У старой сосны, покрытой мхом, почти от основания ствола до плеча пролегла белая борозда: когда Григорий коснулся пальцами шершавой коры, чуть занозу не засадил. Выходит, сохатый чесал рога недавно, отметина-то свежая. Значит он неподалеку.

Григорий побежал, спотыкаясь о кочки. И вдруг остановился. В тридцати шагах стоял лось. Где-то поблизости журчала речушка, стало быть, он пришел на водопой.

Слева квакали лягушки. Григорий начал выбирать точку, откуда удобнее стрелять. Он уходил влево, не спуская глаз с сохатого. Палец прижался к спусковому крючку. На линии прицела возник широкий ствол, закрыв обзор. Григорий ступил еще левее…

Ногу будто кто-то потянул вниз. Он попытался ее поднять обратно, но вторая тоже начала уходить в трясину. Палец скользнул по спусковому крючку: прогремел выстрел.

***

Вытянув шею к свободной левой руке, Григорий стоял и задыхался от запаха гнили. Видели бы его в такой позе купцы Иваницкие, животы бы надорвали. Григорий закоченел. Вода студеная, ноги будто не свои. Он выругался. Где Василий с Талтугой ходят? Если он помрет здесь, вот конкуренты обрадуются: Григорий Марюшин в болоте не золото нашел, а свою погибель.

С наступлением темноты похолодало.

Грязь подошла к губам. Григорий трясся, стучал зубами, как голодный волк. Напоследок перекрестился левой рукой. Придут по выстрелу или не придут.

— Господи, помоги! Отче наш…

Мелькнул огонек. У Григория затеплилась малая надежда на спасение. Послышались шаги, шорох.

— Кириллыч, ты здесь? – прозвучал из темноты голос Василия.

— А-а, – Григорий попытался сказать, но не получилось. Он вытащил из воды руки и начал хлопать замерзшими ладошами, как березовыми баклушами, чтобы Василий и тунгусы пришли на звук.

Из тьмы появилась фигура Толтуги с факелом в руке. Григорий узнал его по «барсучьему» кафтану. Следом за Талтугой шел Василий. Он наклонил к земле тонкую березку. Та скрипнула, будто пожаловалась на свою нелегкую долю. Хрустнув, «испустила дух».

Глава 2

Хвойный лес длился бесконечно. Стволы сосен напоминали частокол, растянувшийся на тысячу верст и похожий на огромный острог. Справа от трухлявого пня петляла тропа, превратившаяся в аллейку из молодой поросли. Пришлось наклониться, чтобы пройти этот зеленый коридор, не задевая растопыренных колючих веток. Дорожка огибала поваленные засохшие деревья, встречающиеся огромные валуны, покрытые зеленым мхом, возникающие неожиданные промоины оврага.

Кондрат шел первым, сжимая рогатину. При каждом шаге сума терла взмокшую спину.

— Брат, ну, когда же привал? Я пристала! – хлюпая носом, пожаловалась Зина и поправила платок, сползший на глаза. – Идем и идем, а отдыхать когда?

Кондрат оглянулся. Лия прислонилась спиной к высохшему стволу, а сестра сгорбилась, оперлась на березовую палку. Как они похудели! Одни носы торчат. Кондрат подошел к жене. Она распахнула длинные ресницы, глаза, как две большие сливы смотрели на него умоляюще. Тонкие пальцы Лии обхватили его мозолистую ладонь. От прикосновения потеплело на душе. Он поцеловал руку супруги. Шедший позади всех Матвей поравнялся с Кондратом. Он поставил на землю два баула с вещами, металлическая утварь жалобно звякнула.

— Добре. Немного отдохнем и двинемся дальше! Вон у той горы остановимся, – Кондрат указал пальцем на пирамидальный утес. – Матвей, пора сменяться.

Матвей кивнул. Снимая суму, Кондрат поднял правое плечо: зипун затрещал на швах, старые заплаты давно каши просят. Он взял баулы. Они показались тяжелее сумы, зато спина не так мокнуть будет.

Кондрат и его спутники двинулись дальше.

Они прошли овраг. Впереди открывалась поляна, утопавшая в папоротнике, справа – крутой склон, поросший кустами смородины. Говорливый ручей сбегал по скале и с ревом падал на булыжники.

Кондрат и Лия, ступая по плоским камням, первыми подбежали к роднику. Кондрат встал на колени. Вода сводила зубы, но невыносимо хотелось пить. Жаль, что смородина еще не вызрела: зеленые капельки свисали с веток.

Со склона раздался рев.

Кондрат поднялся. Он намочил палец и стал водить, чтобы узнать, откуда ветер.

— Вертаемся, лесник наш запах учуял! – шепнул Кондрат. – Там вверху малина …

— Какой еще лесник? – сестра выпучила и до того почти круглые глаза. – Зачем назад? Идем по склону!

— Зина… – буркнул Кондрат. Он снял картуз, подставив взмокшие волосы налетевшему ветерку. Жара. – Это Потапыч. Кто больше так ревет? Нет времени спорить. Я сказал, пойдем назад! Опосля спустимся и обойдем за тем пригорком, там он нас не унюхает.

— Тебе виднее! – Зина скривила губы как капризный ребенок, и первая побежала назад.

Спутники прибавили шагу, несмотря на усталость. Кондрат замыкал «отряд». Ноги цеплялись за кустики боярышника. Они хлестали по щиколоткам, причиняя боль. Раны от кандалов еще не зажили.

Пять лет назад Кондрата сослали на каторгу за убийство старого барина, покусившегося на старшую сестру. Мало того, – изнасиловал, так еще и убил сестру за то, что она огрела его сковородкой. Сговорившись, Кондрат и Матвей подкараулили его в нужнике и задушили. Повесили барина, будто сам порешился. Кто-то проговорился барчуку, – по его приказу посадили в холодную, а на утро он грозился избить до смерти. Лия и Зина ночью пробрались к срубу, скинули на землю тяжелый камень. Кондрат и Матвей вылезли по веревке.

В Нижнем Новгороде бродяжничали. Жандармы узнали, что они в бегах, повинны в убийстве. Кондрату и Матвею поставили на щеке клеймо с буквой «У», что означало убийца, заковали в ножные кандалы и сослали на каторгу. Лию и Зину отправили с ними в придачу за то, что помогли бежать. Кондрата и Матвея отправили на завод, а Лию и Зину поставили в услужение к начальнику: портки стирать, да щи варить. Три года они горбатились и жили в грязных бараках, как свиньи. Потом их перевезли в Тобольск. Там на заводе, Кондрат с Матвеем подбили мужиков поднять восстание. Они успели сбежать от жандармов.

Кондрат со спутниками решили идти в Канск, а там работать на прииске. Михайла указал путь до Канска, сам в Минусинский уезд пошел, к старообрядцам прибиться.

***

Кондрат, Лия, Зина и Матвей спустились с горы. Сбросив ноши, подбежали к реке. Они встали на колени, как перед иконами, и жадно прильнули к воде. Утолив жажду, решали, где разобьют лагерь.

— Здесь и поставим шалаш, – Кондрат указал пальцем на берег. Снял зипун. – У реки прохладно и, гнуса не будет.

— А если кто нас увидит? Все казанки отбила, стирая чужие рубахи да портки, – Зина вытянула костлявые мозолистые руки. – На каторгу возвращаться не хочу! Когда шли сюды, видела две березы поваленные. Из них проще укрытие изготовить.

— Дело Зина говорит, – вмешался Матвей, взявший баулы. – А вдруг и правда кто наведается. Куды идти?

Кондрат промолчал.

Вдвоем одержали верх: Лия молчит, как рыба. С другой стороны, не заметят стан в зарослях.

Зина указала на две поваленные березы, совсем недалеко от берега. Молодняк обступил стеной упавшие деревья, как живой щит. Соорудили шалаш из стволов и веток, крышу обложили мхом.

Припасы закончились, и Кондрат с Матвеем пошли рыбачить. Сделали остроги из молодых березок. Засучив штанины, они зашли в бурлящую воду, сопротивляясь быстрому течению. Косяк хариусов промчался у самых ног, тонкие шустрые красноперки ускользали из-под носа, не давая попасть в себя острием.

Набродившись, Кондрат вышел на берег: ноги озябли.

— Лия, забирай на уху красноперых. Три штуки набили, – Кондрат протянул жене острогу, унизанную хариусами. Подсел ближе к огню.

Матвей возвращался с двумя красноперками на березовой тросточке. Дымил костер, пламя лизало дно котелка, кусочки рыбы плавали в воде. От запаха ухи Кондрата мутило, урчал живот в предвкушении ужина. Отогревшись, они снова отправились на рыбалку.

— Пошли вон туда, под утес, – указывая на пирамидальную гору, предложил Кондрат. – Видал, что косяк туда ушел. Там мелководье.

Глава 3

Григорий со спутниками подплыли к утесу-пирамиде, по бокам и в центре ее ощетинились острые камни. Тайга будто вздыбилась на Григория.

Главное, чтоб не задаром прошла эта разведка: сто рублей он потратил. С тунгусами водкой расплатился, провизии купил на восемьдесят и Василию десятку дал. Талтуга бы не обманул, а то мало ли что ему может показаться после литра огненной воды.

— Кирилыс, мы на месте, – Талтуга выпрямился, показывая пальцем на заветный берег.

— А это что? – Григорий пригляделся, с берега тянуло дымком. – Кто-то пронюхал о нашем месте. Конкуренты, язви вас! Ты никому не говорил?

— Не можно быть! Кроме меня никто не знал этот мест, – Талтуга покачал головой.

«Эх ты, продался Иваницким за литр водки. Опередили, язви вас! Никому нельзя доверять. Интересно, сколько их прибыло?»

Они подплыли ближе. У костра стояли четверо человек, они выглядели, как босяки или каторжники. Высокий детина не меньше Василия зыркал на Григория, сжимая рогатину. Серый зипун не по размеру весь залатанный и скомканный картуз говорили, что их хозяин либо неряшливый, либо долго странствует. Рядом с ним стоял парень чуть пониже ростом с носом как у ворона, из-под выцветшего картуза выбилась прядь черных волос. И правда «Ворон»! Он вытащил из голенища тесак. И еще две девки. Они с интересом рассматривали Григория.

Григорий и его спутники прыгнули в воду.

— Что вы здесь делаете? – Григорий взвел курок. И тут увидел на щеке детины клеймо в виде буквы «У». Он поколебался и шагнул назад. Убийца! У «Ворона» имелась та же печать. – Вон отсюда! Эта земля принадлежит мне!

— Оружие бросить на землю! Иначе пристрелим, как куропаток, – скомандовал Василий.

Детина опустил на землю рогатину. Ворон откинул нож. Талтуга и двое его одноплеменников подтянули плот к берегу, привязав его веревкой к тонкому белому стволу, стоявшему почти у кромки воды.

«Откуда они взялись эти беглые каторжники? Сбежали, конечно. Убийцы. Этого еще не хватало! Гнать их надо в шею. Иваницкий может, подослал? Не-а. Мараться о варнаков он не станет. Не его почерк».

— Кто такие и откуда вы? – Григорий осматривал варнаков, явно они еще ножи за голенища спрятали. – Талтуга, обыщи их.

Каторжники поснимали сапоги, размотали серые онучи. В нос ударил едкий запах пота. Они вывернули карманы. Талтуга ощупал их и кивнул Григорию, что оружия нет.

— Никто нас не посылал, – ответил детина, пожимая плечами. – Идем издалече, по клейму сам видишь. Барин, разреши нам остаться на ночлег. Отдохнем и завтра двинемся дальше.

— Конечно, вижу, что вы убийцы. С каторги, небось, сбежали? Хорошенькое соседство. С вами ночевать, как с волками в лесу. Убирайтесь отсюда!

Подбежала одна из девок, лет восемнадцати, в пыльном, но опрятном сарафане до пят и в цветастом платке.

— Барин, пожалуйста, дайте нам переночевать! Наберемся сил и завтреча уйдем с глаз долой! – Зина встала на колени и заплакала.

— Что ты перед ним кланяешься. Нет, так пойдем на другое место, – Детина смачно сплюнул.

Григорий хотел было толкнуть ее прикладом, да передумал, вспомнилась младшая сестра. А этому детине так бы и всадил пулю в лоб!

— Кого они убили? – Григорий махнул рукой, чтобы поднималась.

— Они старого барина прикончили, за то, что тот снасильничал и убил мою старшую сестру, – она встала, поправила сарафан. – Жизни не стало, вот и пришлось мыкаться, барин.

— Я не барин! Тьфу на тебя, – он одернулся и перекрестился. – Назовись.

— Меня Зиной кличут. А это – Лия, жена моего брата, вон он стоит, – она указала на детину. Другой – мой суженый.

— Куда идете? – продолжал Григорий допрос.

— В Канск, а там на прииски. Слыхивали, что есть такой купец? Как его… Кличут Напольоном тайги. Вот мы к нему на работы и подались.

— Тьфу, что за моду взяли Наполеоном звать. У купца фамилия есть – Марюшин! – фыркнул Григорий.

— Ага, – утирая слезинки с уголков глаз, ответила Зина.

Он и Василий переглянулись.

— Григорий Кирилыч, может, возьмем? Мужики справные. Я сам недавно из крепостных освободился. Если барин злой – житья совсем не дает, – Василий одобрительно кивнул. – А то, что они энтого старого насильника порешили, так за правду. Добре мужики?

— Добре! – хором сказали каторжники.

— Смотри Василий, тебе отвечать за варнаков, чтоб чего не наделали бы! – Григорий подошел к кострищу. От запаха вареной рыбы его мутило. – Вы находили здесь что-нибудь?

Детина и Ворон переглянулись, будто друг в друга стрелы метнули.

Василий подобрал нож и рогатину от греха подальше.

— Так ты, барин, наверное, и есть сам Марюшин?

— Хватит называть меня барином! Мне от этого не по себе. Зови по отчеству.

— Каюсь, – потоптавшись на месте, промолвил детина. – Самородок разыскали! – он вытащил из кармана золото.

Отдав ружье Талтуге, Григорий подошел вплотную к детине. Тот передал кусок золота ему в руки. Самородок, похожий на старый поношенный ботинок, светился на солнце, как догоравшие древесные угли в печи.

Григорий смотрел на золото и, как в окне видел, что этот прииск принесет много денег. Больше, чем другие. Он покажет им кто император тайги. Все это золото его. Его!..

Завернув самородок в белый платок, Григорий сунул его в карман штанов.

— Гляжу, у вас ушица поспела. Василий, доставай ложки! – у Григория заурчал живот.

С полудня он ничего не ел. Может, самородок прибавил аппетита? Настроения точно! Не зря такую дорогу прошли.

— Угощайся ба… Кирилыч, – Зина кинула Григорию под ноги суконку и жестом показала, чтобы присаживался.

Отужинав, Григорий повелел, чтобы детина показал то место, где они нашли самородок. Они с Василием обследовали берег под утесом – нашли золотой песок и две крупинки.

— Иди к стану, варнак. Приду, обговорим о работе.

— Какой я тебе варнак! Кондратом зови, – пробубнил детина и поплелся к шалашу.

Глава 4

Рассвело. Матвей грелся у костра: утром у реки прохладно. Он наблюдал, как барин отдавал распоряжения Василию насчет нового прииска, чтобы расчистили место и срубили два дома.

— Ох и боязно оставлять тебя Василий с этими варнаками. Ведь прибьют, а артель придет лишь через неделю! Потороплю их, чтоб скорее приехали.

— Не беспокойся, Кирилыч, притремся!

Тунгусы суетились у плота, переносили поклажу.

Матвей радовался, что наконец-то они нашли работу, с Зиной сделали шаг к мечте, чтобы жить свободными. Вот повенчаются. Заработают денег и построят свой дом. Свой дом!

— Ох и не доверяю я вам! – барин из-под бровей взглянул на Матвея и Кондрата. – Придется кого-нибудь взять с собой, чтоб вы не убили Василия и не сбежали отсюда, – Он почесал бороду. – Лию от мужа оторвать не могу, придется забрать Зину!

— Вы что, не доверяете нам, барин? – спросил Кондрат. – Нам работа до зарезу нужна! Зачем нам убивать его?

— Вы уже взяли грех на душу один раз. Теперь жди повторения.

— Было дело, повесили одного негодяя. Так что же теперь? Всю жизнь не отмыться?

— А что у тебя на лбу? – барин ухмыльнулся. – Клеймо останется навсегда.

— Барин, прошу, не забирайте Зину, пожалуйста! – Матвей встал на колени. – Срубим вам прииск в лучшем виде.

— Либо беру с собой Зину, либо проваливайте отсюда прочь!

Барин зло зыркнул.

— Конечно, она поедет с вами, – кивнул Кондрат.

Тунгусы сидели на плоту и ждали барина.

— А я не поеду. Вы меня спрашивали? – Зина скрылась за спиной Матвея.

— Так дело не пойдет, – барин погрозил пальцем. – Если не соглашаетесь, то катитесь отсюда! Сейчас же.

Матвей и Кондрат переглянулись. Терять заработок Матвею не хотелось, без припасов долго не протянешь. Да и потом придет зима. Он знал, какие суровые зимы в Сибири. На кону стояла работа или Зина. Конечно, ради любимой он готов пожертвовать собой, отказаться от прииска.

— Сестра, послушай, – Кондрат подошел к Зине. Схватил за запястье. – Нам нельзя терять работу. Ведь не съест тебя барин! Да и ты – девка бойкая, никому не спустишь обиду.

— Вот именно, не съем! У меня своя баба есть. Чужой не надо. До августа поживет со мной в Красноярске, послужит кухаркой, будет мне щи варить. Как раз к тому времени прииск поставите.

Матвея распирало сказать барину, что он ни за что не отдаст Зину. Она кухарить будет? Скорее желает полюбовницей сделать. Может, съездить барину по морде? Нет. На каторгу Матвей больше не хочет возвращаться.

Он обернулся и обнял Зину за плечи.

— Ну? Долго мне ждать? – крикнул барин. – Заканчивайте свои нежности, пора грузиться!

Зина прижалась к Матвею, поцеловала в губы.

— Ничего не поделаешь, Матюша, нам придется расстаться, – шепнула она. – Как сказал барин, у нас и правда, выхода нет. Я приеду, и мы обязательно поженимся.

— Ты разве не понимаешь, что с тобой может случиться? Он же тебя…

Она приложила к его губам указательный палец.

— Придется пойти на это. Не переживай, – Зина прикоснулась ладонями к его щекам. – Два месяца в разлуке – много, но не печалься, мы долго ждали, подождем и еще.

Она собрала котомку и накинула полинялую шерстяную кофту. Запрыгнула на плот. Матвей стоял и не шевелился. Не спуская глаз, они смотрели друг на друга.

— Не беспокойся! Я не старшая сестра, за себя постоять смогу, – крикнула она. Затем притронулась пальцами к голенищу, показывая Матвею, что нож при себе.

Как только они отплыли, Матвей бросился к плоту. Зина мотала головой, чтобы он не гнался за ними. Тунгусы шустро орудовали веслами по приказу барина.

Матвей остановился. Вышел на берег. Он присел на шуршавшую гальку, напоминавшую ему о первой встрече на реке. Тогда он увидел Зину у мостков, стиравшую белье. Матвей смотрел на Зину, уплывающую все дальше и дальше. Казалось, что счастье уплывало навсегда. И те мечты: завести семью после каторги, построить свой дом тоже уплывали.

Глава 5

Когда Григорий и Зина дошли до деревни Лесная, там их ждал конюх Савва, восседая на козлах. Отправив артель на новый прииск, Григорий поехал в Канск, чтобы свидеться с сыном и женой.

Солнце уходило на запад, за горы. Небольшие разноцветные островки – двухэтажные дома окружили высокий белокаменный Свято-Троицкий собор. Канск. Еще немного осталось, и Григорий приедет домой. Он откинулся на спинку экипажа, Зина вертелась, как егоза. Когда въехали в город, она замерла, распахнула глаза, уставившись на храм.

— Вот это красотища! – Зина внимательно рассматривала колокольню.

Григорий осенил себя крестным знаменьем. Что ж такого она увидела? Обыкновенный собор, с рождественского поста до масленицы он там слушал службу, когда зимовал дома. Это же не храм Василия блаженного в Москве! Зина крутила головой, как баба на ярмарке, глазеющая на товары.

Все реже Григорий посещал домашних, летом, весной и осенью бегал по лесам, как заяц, прииски осматривал, искал свежую золотую жилу. Сын сидел дома, только романы бабские бы читал, тьфу, стыдоба! Кому Григорий дело передаст? Этому рохле? Да его каждая базарная баба вокруг пальца обведет. И тогда все его нажитое богатство сын вмиг спустит. Была бы польза, мильоны бы отдал. Это во всем Нонна виновата: «пусть мальчик сидит дома», «захворает еще в лесу». Сделала из него мямлю.

Зазвенел колокол. Стало тревожно: жива ли жена? Григорий ее костережет. Если Нонна умерла, ему сын точно не простит! Но он ведь должен был прислать Григорию весточку? Значит, жива. Или все же нет?

Любопытство Зины стало его раздражать, и он сжал кулаки до хруста. К тому же знал, что дома ждет не теплый прием. Эта мысль не покидала его. Да еще и Зина жужжала под ухом. Григорий хотел стукнуть ее кулаком в лоб, чтоб замолкла. Лучше бы Лию взял, та посмирнее.

— Хватит вертеться! Сиди смирно и не болтай, – Григорий одернул ее за руку. – А то из брички выпадешь.

Она поджала губы, как насупившийся ребенок, и уткнула глаза в пол. Так-то лучше.

Без происшествий доехали до Московской улицы. Его дом в два этажа виднелся издалека. Беленые в молочный цвет стены, хоть и пожелтели от времени, но все еще выделялись на фоне других, невзрачных строений. Справа пахнуло сдобой и ванилью. На стене из красного кирпича чуть выше окон прибита вывеска «Сандалов». Десять лет назад Григорий часто забегал в эту кондитерскую за кренделями и булочками для сыновей. На углу лавки стоял какой-то нищий, опираясь на кривой посох. Дверь хлопнула, и из «Сандалова» вылетели два гимназиста. У того, что постарше, белел в руках бумажный сверток.

Подъехали к дому. В окне на втором этаже мелькнул силуэт юноши, занавеска одернулась, и появилось лицо девушки. Григорий перекрестился. Гаврила опять чудится.

Пятнадцать лет назад они переехали в Канск и купили этот дом. Тогда Григорий был купец третьей гильдии, все только начиналось. Дружная семья, и казалось, что счастью нет предела. Пока он не взял старшего сына Гаврилу с собой в тайгу. Тогда тому лишь исполнилось четырнадцать. Гаврила весь пошел в Григория, любил бродить по тайге в поисках золота, сообразительный и такой же везучий. Счастье перечеркнула беда. Медведь лишил жизни любимого сына. Нонна, увидев окровавленный труп Гаврилы, прокляла Григория. С тех пор пошел у них разлад. Григорий старался все реже приезжать домой, где ранее была счастлива семья Марюшиных. Потом и вовсе купил дом, чтобы только не видеть жены.

Младшего Степана она не разрешала брать с собой в тайгу, мол, хоть одна радость для нее осталась. Нонна поседела и почти ослепла от слез, а два года назад слегла. Для Григория она уже стала чужой. Он хотел развестись и найти бабу покрепче, но останавливал сын. Мол, какой позор! А Григорий ждал с нетерпением, когда же Нонна помрет. Тогда уж никто не остановит его жениться на молодухе.

Они подъехали к дому. Открылись резные ворота, Григория встретил конюх Евдоким.

— Савва, накорми лошадей, да не распрягай. Через пару часиков тронемся.

Григорий хотел спросить о жене у Евдокима, как она там, но передумал, лучше узнать вести от сына.

— Кирилыч, а пошто на ночь глядя-то? – Савва спрыгнул с облучка. – Поспали бы, да и лошади бы отдохнули.

— Тебе говорено, – значит исполняй. – Григорий с саквояжем направился к крыльцу. Зина последовала за ним.

— Ты стой здесь, в дом не заходи! – Григорий остановил Зину у двери. – На улице обожди.

В прихожей не горела ни одна свеча, его встретила кромешная темень. Григорий споткнулся о порог, чуть не грохнулся.

— Почему свечей не поставили? Как хозяина привечаете? Здесь ногу сломать можно!

Минуя такой же сумрачный коридор, он ступил в гостиную. В центре гостиной стояли кресло и стол. В согнутой, вжавшейся в кресло фигуре с опущенной головой он узнал сына. Степан барабанил пальцами по трости и заметно нервничал. Рядом на столе возвышался медный канделябр с пятью сальными свечами. Три огонька плясали над фитилями.

Григорий очень редко заезжал домой. В последний раз гостил в конце апреля, а на носу уже был июль. Он жутко волновался, что скажет сын, жива ли жена? Нет, Степан обязательно оповестил бы его по телеграфу, хотя порой Григорий забирался туда, куда даже письма не доходят.

— Степка, почему батю как полагается, не приветствуешь? – Григорий подошел к сыну поближе и уперся руками о стол. Степан даже не встал, играл тростью, будто она отвлекала его от душевных мук. – Что с мамкой?

— А кто нас предупредил о твоем приезде? Почему ты раньше не интересовался ее здоровьем? Тебе давно уже наплевать на нас! Золото тебе дороже, чем мы.

— Вы кормитесь с этого золота. Если бы не я, вы бы давно по миру пошли! А этот кафтан из бархата на тебе, знаешь, сколько он стоит? А книги твои… Лучше бы помогал, а то сидишь тут, как квашня.

Дверь стукнула и из темной прихожей показалась Зина.

— Кто это с тобой? Любовница?

Сын отшвырнул трость. Та отпружинила от пола и попала в зеркало, от звона стекол Степан вздрогнул.