Свадьба – финал большинства сказок. То, что следует за ней, мало кому интересно. Муж и жена, связанные неразрывными узами, в восьмидесяти случаев из ста напоминают двух скорпионов, заключённых в одну банку.
Правда, в случае с Гаитэ и Торном банка оказалась достаточно просторной, чтобы им не сталкиваться слишком часто.
После свадьбы из императорского дворца молодожёны сразу же перебрались в личный дворец Торна. Запустение и бесхозность поджидали здесь Гаитэ с первых шагов. Сквозь мозаику плит во дворе пробивалась трава, из просевших дверей клочьями вываливалось сухое и трухлявое сено. Штукатурка сыпалась со стен, в некоторых окнах не было стёкол.
Дворец нуждался в ремонте, но, кажется никого, кроме новой госпожи, это не беспокоило. Челядинцы, столпившиеся вокруг, выглядели довольными и счастливыми и радостно гомонили, приветствуя возвращение господ.
Придерживая шлейф, Гаитэ поднялась по широкой лестнице с каменными быками, к широким дверям. За ними открывалась галерея с круглыми колонками, соединёнными наверху пологими арками со старинной каменной резьбой.
За галереей находился большой зал. Залитый потоками света, вливавшегося через большие окна, он казался пустынным.
Полы покрывали гладко отполированные белые плиты, но огромный камин давно не чистили, на потолочных балках чернела копоть, а на панелях и жирандолях белели, как сталактиты, наросты из воска.
Пустота – ни мебели, ни ковров, но Гаитэ решила не унывать. То, что хозяйственным Торна не назовёшь, она поняла давно и была полна решимости превратить запущенный замок, больше напоминающий берлогу зверя, в уютный и гостеприимный дом.
Торн не мешал молодой жене поступать по своему усмотрению и не стеснял в средствах. Окрылённая новыми возможностями и перспективами, Гаитэ распорядилась закупить у городских торговцев ковры, перины, постельное бельё, полсотни серебренных канделябров, мебель. По её приказу верный Кристоф нанял стекольщиков, столяров, резчиков по дереву, каменщиков.
Поднявшись на второй этаж, она обнаружила, что спальные комнаты обставлены гораздо лучше, чем общие залы. Было видно, что ими часто пользовались. Здесь стояли резные скамьи, круглый столик на массивной подставке, напольные вазы-амфоры.
Центром, безусловно, являлась кровать из чёрного дерева. Необъятное ложе покоилось на деревянных фамильных быках и было окружено полированной балюстрадой. Панели, окружающие ложе, украшали рельефы с изображением листьев и винограда.
– Как находишь мой дворец? – с улыбкой поинтересовался Торн, обнимая молодую жену со спины и глядя на её отражение в зеркале поверх её плеча.
– Думаю, – с улыбкой отозвалась Гаитэ, – что пока он мало походит на уютное гнёздышко, – она сжала руку Торна в своей маленькой ладошке. – Господь избрал вас, муж мой, для особенной участи. Придёт время, и вы станете управлять империей! Поэтому ваш дворец должен быть вас достоин.
– Вот как?
– Император без дворца – это не император! – смеясь, договорила Гаитэ. – Я давно мечтаю о рае – семейном рае. И хочу выстроить его по моему вкусу.
– Делай, как хочешь, любимая! – подхватил Торн Гаитэ на руки, укладывая на огромную кровать.
То была незабываемая ночь – ночь из тех, о которых мечтаешь и потом вспоминаешь долго-долго. Они упивались друг другом, жадно ловили капли наслаждения и неги.
Утро Гаитэ встретила в отличном настроении, была полна энергией. Памятуя о том, что у хорошей хозяйки всё начинается с кухни, она лично нанесла туда визит и осталась довольна ревизией. Если большая часть дворцовых покоев пребывала в запустении, то кладовые и закрома ломились от изобилия. Всё здесь содержалось в образцовом порядке. Повар знал своё дело.
Первые дни в новом доме прошли шумно, неспокойно, суетливо, но весело. Слышался стук молотков, клубилась пыль. Стены покрывались слоями извёстки. Гаитэ в простом шерстяном платье и переднике сама следила за всеми приготовлениями, переделками и ремонтом.
Мало-помалу дворец наполнялся чудесной мебелью, инкрустированной серебром или позолоченным орнаментом, массивными настенными подсвечниками из чистого золота. Стены украшались гобеленами с искусно вытканными сценами охоты, фресками, шпалерами, драпировками.
По утрам вместе с Торном они отправлялись на соколиную охоту. Охотничьим азартом, в отличие от мужа, Гаитэ не страдала, но ей нравилось совершенствоваться в верховой езде, с которой она совсем недавно освоилась.
Поскольку за охотой к ним зачастую присоединялся кто-то из мелкой знати, под конец во дворец возвращалась довольно шумная кавалькада. По вечерам, когда стояла хорошая погода, во дворцовом парке играли в кегли или шары, иногда – в жмурки. Одному из играющих завязывали глаза чёрной лентой, и он должен был кого-нибудь поймать. Обязательным условием игры являлся поцелуй.
Гаитэ, как по своему положению, так и по характеру не была склонна участвовать в столь легкомысленных развлечениях. Она обычно сидела на высоком стуле и слушала лютниста, пощипывающего струны у её ног.
Её нейтральное отношение к игре изменилось, когда водить пришлось Катарине Калуччо. Лукавая, если не сказать, коварная фрейлина, направилась прямо к Торну, делая вид, что это чистая случайность. Тот не слишком сильно увёртывался и скоро оказался в ловушке девичьих рук.
– Что там такое? Что происходит? – поинтересовалась Гаитэ, различив характерные звуки, влетающие в распахнутые окна – бряцание металла, щелчки подков по плитам, громкие голоса.
Подойдя к окну, она увидела въезжающую во двор карету и по гербам узнала экипаж принцессы Эффидель. Рыжая лисичка следовала первой, а её свита, не отставая ни на шаг, двигалась за ней.
Гаитэ была искренне рада визиту новой родственницы.
– Приятно видеть тебя, дорогая, – расцеловала она Эффи в обе щёки. – Очень рада, что ты решилась нанести мне визит.
– Мне было любопытно узнать, как ты устроишься на новом месте, – простодушно заявила Эффи. – Ты, конечно, не в курсе, но всем известно, что хозяин из Торна не самый лучший и дворец, пожалованный ему отцом, несмотря на всё его богатство, пребывает в ужасном запустении.
– Я справлюсь, – улыбнулась Гаитэ. – Подобные хлопоты доставляют лишь удовольствие.
– Понимаю. Приятно иметь собственное хозяйство и управляться им по своему усмотрению.
Эффидель как бы между прочим увлекла Гаитэ в оконную нишу, подальше от любопытных глаз и ушей.
В окно ворвался порыв ветра, раскидав занавески.
– В Жютене слухи расходятся быстро, так что сплетни о том, как ты выгнала фрейлину уже пошли ходить по городу.
– Ты меня осуждаешь? – удивилась Гаитэ.
– Осуждаю? Нет! Я тобой восхищаюсь! На самом деле, я на стороне любого, если он стоит против Торна.
– И в мыслях не было. И с чего ты так не любишь старшего брата?
– Все, кто близко сталкивался с Торном, имеют основания его не любить. А после новости, которую я тебе привезла, ты тоже вряд ли будешь относиться к нему с теплом.
– Тогда оставь свои новости при себе, – нахмурилась Гаитэ.
– Не оставлю. Не хочу, чтобы ты выставляла себя на посмешище. Да и ссора с тобой Торну будет как нож в сердце, а мне любое его расстройство в радость.
– Не собираюсь я ссориться с мужем. Ты не устаёшь меня удивлять.
– Хотелось бы приятно, но – увы! – вздохнула Эффи, передёргивая округлым плечиком. – В общем, ты совершенно напрасно выгнала Катарину. Она лишь ширма, должна была отвлекать внимание от другой девушки и, судя по всему, успешно с этим справилась. Взгляни туда. Осторожней, как бы невзначай.
Гаитэ, проследив за взглядом Эффи, увидела высокую статную красавицу, с блестящими чёрными глазами, пышным нимбом волос, отливающих в медь, полногрудую и чувственную, обжигающую страстью словно огонь.
– Её зовут Азина Солеро. У них с Торном давняя связь. Брат вынужден был прервать её, когда Азино отдали замуж за графа Солеро и тот увёз жену в поместье. Но недавно старый граф скоропостижно скончался, а его вдова тут же поспешила пребыть ко двору.
– И всё это правда?
– Чистейшая. Впрочем, можешь мне не верить, если не хочешь.
– Ну, почему же? Я верю. Однако эта связь всё в прошлом. В то, что Торн может возобновить старые отношения я не верю.
– Скорее всего, брат и сам не знал о прибытии Азино, внезапно согласилась Эффи. – Штат подбирал его секретарь, а не брат. Но будь начеку. Старая любовь не забывается, – предупредила Эффи.
– Спасибо за вести, пусть и недобрые, но принесённые с благими намерениями.
– Кто предупреждён – тот вооружён, – подытожила Лисичка.
Какое-то время девушки молчали, погружённые каждая в свои мысли.
– Отец недавно получил известия от Сезара. А я подслушала и не нахожу себе места, – кусая губы, проговорила Эффи. – Мне нужно поделиться хоть с кем-то, кому на брата не наплевать.
Это «наплевать» резануло слух. Неправильное выражение для императорской дочери.
– Пять дней назад король Линтон Руал высадился у местечка неподалёку от Тиоса.
Зрачки Гаитэ расшились:
– О, духи! Значит, снова будет война? – Ей хотелось сжать ладонями пылающее виски. – И что же Сезар?..
– Сезар ничего не мог сделать, чтобы помешать высадке войск Валькары. В тот день на море разыгралась страшная буря, разогнавшая не только сторожевые суда, но даже мелкие рыбацкие лодки. Ветер и дождь заставлял прятаться по углам сторожевые дозоры.
– Врагу не помешали?
– Нет, – опустила руки Эффи. – Напротив, в чём-то буря помогла нашим противникам, разъединив суда их флотилий, благодаря чему высадка произошла на разных участках побережья и войска Сезара попали в двухвостку.
– Мы потерпели поражение?
– Отбились, но изрядно измотаны. Сезар требует подкрепления, а у отца нет возможностей хоть чем-то ему помочь. Казна пуста.
«Сезар предвидел всё это заранее, ещё около двух месяцев назад», – вспомнила Гаитэ. – «И, к сожалению, не ошибся».
Что же теперь будет?
В зал вместе с другими фрейлинами вошла Катарина. Она выглядела притихшей и глаза у девушки были красные, опухшие от слёз.
– Это она? Та самая роковая метресса, из-за которой ты утратила своё прославенное самообладание? – насмешливо фыркнула Эффидель. – Девушка явно не из родовитых. Конечно же то, что ты отказала ей от места, для неё личная трагедия. При дворе можно надеяться хоть на какую-нибудь партию, а в той глуши, куда ей придётся вернуться, ей светит разве что какой-нибудь младший сын сквайра?
Гаитэ колебалась недолго. Она бросилась к мужу, не сумевшему удержаться на ногах и оседающему на пол.
– Виночерпай, подлец! – хрипел Торн, бессознательно цепляясь за Гаитэ.
Распахнулись двустворчатые тяжёлые двери. Гаитэ как сквозь вату слышала, как кто-то кричал: «Лекаря! Быстрей!».
Но что такого мог сделать врач, чего не могла она?
Как же страшно! Как страшно, когда помощь приходится оказывать самым близким. Ноги подгибаются, руки и голос не слушаются. Но если не помочь, если промедлить, испугаться, дать слабину, через минуту-другую будет поздно. Счёт идёт на секунды.
Дар применять бесполезно. Она не может тягаться с отравляющим веществом, поднимающимся по венам и артерия. Сначала нужно остановить его токсичное действие.
– Потерпи! Потерпи, любовь моя! – всхлипывала Гаитэ. – Возьми там подушку, подложи ему под голову, – распорядилась она, отдавая приказ одному из стражников.
Бросившись к камину, она рывком отодвинула тяжёлую решётку.
– Немедленно нужно промыть им желудки, или они погибнут! – пояснила она свои действия.
Насыпав в миску несколько совков угля, Гаитэ прикрикнула на растерявшегося стражника:
–Не стой столбом! Неси воды!
Тот со всех ног бросился выполнять распоряжение.
Гаитэ, тем временем, залив уголь водой, принялась руками разминать его в мелкую черную кашицу, приговаривая:
– Потерпи! Потерпи, Торн! Я сейчас!
Самое страшно, что он оставался в полном сознании, изо всех сил борясь, цепляясь за жизнь. Впади он в беспамятство, мучился бы меньше, но и шансов выжить у него бы уменьшились. Люди во сне умирают чаще.
Слив полученный раствор в пустующий серебряный кувшин, Гаитэ отдала новый приказ:
– Откройте ему рот! Пусть глотает, пока может! Вырвет – дайте ещё!
– Но это же колдовство?! – с ужасом проговорил стражник.
Гаитэ хотелось задушить его голыми руками.
– Это – медицина!
Гаитэ и сама бы сделала всё, если бы могла, но ей не хватало физических сил, поэтому приходилось прибегать к помощи этих олухов.
Как только организм Торна отринул яд, она применила свой дар. Как ни странно, это оказалось сложно. Яд был сильнее, чем она рассчитывала. Возможно, и тот эмоциональный шок, который Гаитэ испытала, наложил отпечаток на её способности.
Торна она вытащила, но в случае с императором всё было гораздо хуже. Его куда более изношенный организм был ослаблен, и, хотя Алонсон сопротивлялся, Гаитэ понимала, что шансы его невелики.
– Госпожа? – подняв взгляд, Гаитэ увидела склонившегося к ней Кристофа.
Она полагала, что он остался во дворце, дома.
– Я рада, что ты здесь. Видишь, какое несчастье свалилось на нас?
– Да, моя госпожа. Но…
– Что?
– Прошу прощения, вы были заняты, а ваш муж и Их Величества… я осмелился отдать приказ от вашего имени.
– Какой приказ? – вскинула она на слугу непонимающий взгляд.
– Приказ закрыть городские ворота и усилить стражу. Когда Жютен услышит, что император мёртв, толпа взбунтуется. Случившееся нужно держать в тайне как можно дольше.
– Судя по тому, что ты здесь, не особенно-то это удаётся, с горечью простонала Гаитэ. – Действуй, как знаешь. Только никому не навреди.
– Ещё, госпожа…
Гаитэ не терпелось подняться к мужу, которого она велела отнести в его прежнюю опочивальню. Платье на ней взмокло от пота, ноги ломило от тесных туфель. Вокруг было слишком много огня, людей, крови на полу.
– Что? – в нетерпении обернулась она и, прочитала жалость в глазах Кристофа. – Ещё плохие новости? Дайте мне силы, Добрые Духи!
– Ваша мать, воспользовавшись поднявшей суетой сбежала из Жютена.
– Что?! – потрясённо протянула Гаитэ.
Ей хотелось добавить: «Не может быть!». Но какое там – не может? Вот же оно, происходит, прямо здесь и сейчас, с ней. Внезапно и без всякого предупреждения.
– Как только я понял, что эта сучка сбежала, пустил за ней погоню и велел закрыть ворота, чтобы мышь из города не проскользнула. Но, боюсь, слишком поздно.
– Кристоф! Ты должен вернуть её! Это же катастрофа! Если Торн узнает… вернее, когда он узнает, он мне этого не простит. Последуй за ней и верни любой ценой. Но, пожалуйста, живой.
Кристоф выглядел так, словно намеревался оспорить её приказ:
– Вы уж простите, госпожа, но я не могу вас оставить в такой момент. Вам кроме меня рассчитывать не на кого, а сейчас, не дай бог оба Фальконэ помрут, такая заварушка начнётся!
– Верни мою мать!
– Вы хотите, чтобы ваш муж отрубил ей голову?
Гаитэ сникла, окончательно пав духом. Как бы там не было, а смерти Стеллы она не хотела.
– Мы недооценили наших врагов, – печально взглянула она на Кристофа. – Но нельзя думать обо всём и сразу. Что мне делать, чтобы удержать ситуацию под контролем?
– Ваша Светлость, – подошёл к Гаитэ премьер-министр. – Мы не можем больше ждать. Наша обязанность перед поданными сообщить о смерти императора.
– Так делайте то, что должны.
– Откройте ворота! Откройте ворота! – гудела толпа, заполнившая всю площадь.
Стемнело. Среди ночи леденящим ужасом наполнял душу этот рёв, что страшнее звериного.
Факелы в руках толпы будили в душе Гаитэ, наблюдавшей с верхней галереи, застарелые, укоренившиеся фобии – её самым большим страхом было сгореть на костре.
Самые отчаянные из смутьянов сделали из бревна таран и теперь тащили его к воротам, что гвардейцы изнутри заперли на тяжелый засов. Те ходили ходуном на массивных петлях.
Толпа ревела и бесновалась. Мужичьё держало в руках импровизированное оружие от вертелов, на которых обычно жарили рябчиков, до заржавевшей сабли, неизвестно как попавшей в лачугу простолюдина.
– Что будем делать, Ваша Светлость? – вытирая пот с бледного лица проговорил кто-то из мужчин.
Судя по форме, один из военных. Кажется, капитан?
– Они вот-вот прорвутся.
– Чем можно противопоставить толпе, чтобы привести её в чувства? – вопросительно поглядела на него Гаитэ
– Нечто более действенное, чем простая алебарда и аркебуза.
– Тогда велите приготовиться мушкетёрам, – распорядилась Гаитэ. – И пусть готовят пушечные жерла. Раскалите до красна прутья. Если убедить толпу словом не удастся, нам придётся думать о наших жизнях и жизнях тех, за кого мы в ответ.
– Вы правы, мидели. Мы должны быть готовы дать серьёзный отпор, – одобрил её решение капитан.
Гаитэ плотней запахнула на себе плащ, подбитый волчьим мехом. Ночь была прохладной, да и страх, поднимавшейся в душе, порядком вымораживал.
– Что с нами будет? – услышала она рядом с собой встревоженный голос Эффидель, подошедшей неслышными, мягкими, как у кошки, шагами. – Что с нами со всеми будет, Гаитэ? Брат должен что-то сделать.
– Торн очень слаб, он едва дышит. Толку от него сейчас будет меньше, чему ему вреда от подобной активности.
– Как назло, от моего муженька никакой пользы! – с досадой притопнула ногой Эффи. – Знаешь, что он делал, когда я покинула наши покои? Он – молился! Представляешь? Молился!
– Иногда молитва бывает животорящей.
– Сомневаюсь, что она возымеет волшебное действие, если не предпринимать ничего больше.
– Мы отобьёмся, – постаралась успокоить Гаитэ девушку. – Дворец – неприступная крепость. Даже если чернь прорвётся во внутренний двор, это ещё не конец. В опасности не столько мы, сколько все эти люди. Если бы только можно было избежать большой крови, – вздохнула она.
Тем временем солдаты, вооружённые мушкетами, выстроились в два ряда напротив ворот в прямоугольное каре. После первого залпа первая шеренга должна была уступить место второй.
Если первые два огневых залпа не остановят людей, дальше сцепиться придётся в рукопашную.
Пролившаяся кровь могла либо испугать людей, либо окончательно превратить их в кровожадных зверей.
– Их голоса, – нервно передёрнула плечами Эффидель. – Похоже на рёв океана.
– Они вот-вот выбьют ворота. Нужно спуститься вниз.
– Зачем? – Эффидель посмотрела на Гаитэ, как на сумасшедшую.
– Чтобы в последний раз попытаться поговорить с людьми нормальным языком перед тем, как заговорим на языке оружия.
– Думаешь, с ними можно нормально разговаривать?
– Нужно попытаться хотя бы понять, чего они от нас требуют? Чего им надо?
Спустившись, Гаитэ встала перед воротами.
– Отворите! – велела она страже.
Все вокруг смотрели на неё с явным сомнением в её умственных способностях.
– Открывайте! – настаивала Гаитэ.
Гвардейцы, подчинившись, отошли в стороны. Тяжёлые деревянные воротины разошлись в стороны и в образовавшийся проём хлынул поток дубин, колов, топоров.
Всё, как кровью, залито багровым светом факелов.
Пока толпа с дикими воплями заполняла внутренний дворцовый двор, военные стояли молча, кто, положив руки на эфес клинка, кто, держа мушкет на мушке, кто, готовый запалить фитиль. Все бездействовали в ожидании приказа начать атаку.
– Вперёд! Бей! – кричали люди и лица их искажались, словно они были одержимы бесами.
Гаитэ ощущала присутствие тёмных духов так же явственно, как чувствуешь запах крови на скотобойне.
Она стояла в этом диком водовороте и не чувствовала страха – лишь печаль и решимость идти до конца, чего бы не стоило.
Вся предыдущая жизнь отдалялась от неё в этот момент, словно берег, от которого отчалил корабль, уходя в открытое море.
Она никогда не была маминым любимым ребёнком, папиной ненаглядной дочкой, деревцем, свежим цветком, который все холили и лелеяли. Её с детства жизнь приучила к бурям. Но то, что разворачивалось сейчас было хуже всего.
Торн рвался в бой, не желая оставаться в постели. Ему не терпелось побеседовать с лордами.
– Если я не могу помешать им напасть на нас, по-крайней, мере сделаю всё, чтобы разобщить и настроить друг против друга.
Гаитэ молчала, всё ещё обиженная после вчерашнего с мужем разговора.
– Может быть, стоило бы сначала похоронить вашего отца?
– Похороним! – рявкнул Торн, отталкивая от себя брадобрея. – Мёртвое тело никуда от нас не убежит, в отличие от короны. Нужно выковывать меч, пока металл горяч! Время не ждёт.
С явным усилием он поднялся из кресла, собираясь направиться в тронный зал.
– Эй, олухи! – прикрикнул он на слуг. – Помогите мне!
Те поспешили подставить плечо, чтобы с трудом державшийся на ногах принц смог добраться куда ему надо.
Гаитэ беззвучной тенью скользила рядом. Отчасти она хотела быть рядом с мужем на случай, если его состояние внезапно и резко ухудшится. Но ещё больше хотела быть в курсе происходящего.
– Бездари! Осторожней! Вы угробить меня хотите?!
Гаитэ с трудом держалась, чтобы не сказать мужу какую-нибудь колкость. Он вёл себя словно капризная девица.
Видимо, прочитав по выражению лица её настроение, Торн нахмурился:
– Гаитэ? – позвал он недовольно. – Не могла бы ты подойти поближе?
Она исполнила его просьбу, опасаясь новых упрёков, но Торн, видимо, решил начать утро с сюрпризов:
– Я хотел извиниться за вчерашнее – прости меня. Когда я бросался подозрениями, я не знал о твоём вчерашнем героическом поведении. Всё проспал и вёл себя как глупец. Мне жаль, что я снова причинил тебе боль. Если это и случилось, то только потому, что я сам страдаю не меньше. Ты последний человек на земле, кого я хотел бы ранить. Скажи, что прощаешь меня? – заглянул он в глаза Гаитэ. – Я вчера был сам не свой и, конечно же, бы не справедлив к тебе. Мир?
Что остаётся ответить на такое? Конечно, мир. Конечно, прощаю. И да – люблю.
Но есть некоторые слова и действия, после них остаются следы, от которых не так просто избавиться. Кроме того, Гаитэ не могла отделаться от мысли, что будь её поддержка нужна Торну чуть меньше, он был бы склонен усматривать за ней вину большую, чем сейчас.
Всё же она молча встала рядом с троном мужа, по правую сторону от его руки, как и полагается любящей, верной жене.
В зал вошло десять представителей самых родовитых семей Саркаросса.
– Доброе утро, лорды! – приветствовал их Торн. – Надеюсь, вы не в обиде за то, что я приветствую вас не вставая?
– Конечно, мы не в обиде, – ответил щеголеватого вида молодой человек с хитрыми рысьими глазами и тонкими усиками над чувственным ртом. – Большинство из удивлены уже тем, что ты вообще способен говорить. Хотя, возможно, разговоры о поразившем тебя недуге всего лишь слухи, Фальконэ?
– Ты забываешься, Феранцо Соколь! Да кто ты такой, чтобы говорить так с будущим императором?
– Ну, это ещё бабушка надвое сказала, – задрал голову герцог.
Гаитэ мысленно поставила напротив этого имени галочку. Если завтра муж решит отрубить наглецу голову она не станет отговаривать.
– Всем известно, что Рэйвы, объединившись с Руланом, вот-вот войдут в Жютен.
Гаитэ увидела, как судорожно сжались руки Торна на подлокотниках.
– Было время, когда мы всерьёз не ладили с королями Запада, но сейчас у Тигрицы с Гор нет повода для вражды со мной. Её внук и без дополнительных войн займёт престол. Так что мы союзники, а не враги.
– Прости, но люди говорят…
– Люди путают свои мечты с реальностью. Вопрос в том, как будут дела обстоять с вами, господа? Не стану отрицать, что заговорщики, так и не пожелавшие выйти из тени и открыть лица, нанесли нам тяжёлый удар. Мне сейчас вовсе не лишней будет поддержка. И я не забуду тех, кто её окажет. Как, не стану кривить душой, не забуду и тех, – понизил голос Торн, – кто этого не сделает. Я бы хотел, чтобы, как в старые давние времена, мы правили вместе. Привычней опираться на поддержку людей, которых знаешь многие годы. И служба ваша, по обычаю, будет хорошо оплачена землями и растущим богатством.
– Мы принимаем ваши щедроты, Ваше Величество, – поклонился мужчина в годах, со шрамом на лице от сабельного удара. – И готовы обновить старый альянс с Фальконэ. Пришло время забыть обиды, закрыть счета и начать всё сначала.
– Приятно слышать разумные речи, – демонстрируя довольный вид, проговорил Торн.
– Но нам необходимо прекратить валькаросское нашествие на наших земли. Остановить войну с королём Линтоном Руалом.
– Я учту ваши пожелания, – кивнул Торн. – Никто не желает мира больше меня, поверьте. Клянусь сделать всё возможное, чтобы добиться его.
– Даже если валькарийцы потребуют голову вашего брата? – с усмешкой поинтересовался Феранцо Соколь.
– Я сделаю всё, для того, чтобы создать будущее, в котором главенствующую роль на мировой арене станет играть Саркоссор. Могу я надеяться на вашу поддержку, лорды?
– Да, наш король! – склонили они головы.
Гаитэ понимала, что рано или поздно Торну и Сезару придётся столкнуться, один на один, без свидетелей. Она страшилась этого момента. Пока некоторые слова не сказаны, некоторые поступки не совершены, ещё можно надеяться на лучшее. Потом – уже нет.
– Что сказал тебе при встрече Сезар? – не утерпев, поинтересовался Торн у жены.
– Поблагодарил за то, что я известила его о смерти отца.
– И больше ничего не сказал? – усмехнулся муж, лихорадочно блестя глазами. – Впрочем, можешь не отвечать. Правды ведь я всё равно от тебя не услышу, – добавил он с налётом пренебрежения.
Потом повертелся у зеркала, раскинув руки в стороны:
– Скажи, оружие видно?
– Какое оружие? – не поняла Гаитэ.
– Если спрашиваешь, значит – не видно. Отлично! Ну, что, любимая моя жёнушка? Готова к семейному ужину? Пришла пора обсудить будущее в тесном семейном кругу. Ничего не хочешь мне посоветовать? Ты ведь это любишь?
– Нет. К чему, раз ты всё равно не намерен ничего слушать?
– Я тебя выслушаю, а уж решение приму сам. Хотя тут, скорее всего, мы придём к соглашению. Я, как и ты, считаю, что с Сезаром нужно помириться. Он нам нужен.
– Так ему и скажешь? – поинтересовалась Гаитэ с иронией.
– Конечно, нет, – радужно улыбнулся Торн в ответ. – Идём, дорогая. Ужин стынет.
Опираясь на его руку, Гаитэ спустилась вниз, к покоям, которые раньше принадлежали лично Алонсону.
– Мы желаем поужинать в узком семейном кругу, – проговорил Торн, обращаясь к стражникам. – Никого не пускать.
Комната ярко освещалась. Казалось, огни были повсюду, как на большом празднестве. Канделябры на столах, стенах, на полу. Блики свечей отражались в многочисленных зеркалах, увеличивающих размеры помещения почти до бесконечности.
Чёрный цвет никогда не шёл Гаитэ. Чёрные траурные одеяния делали её похожей на высохшую мумию. Она словно тонула в фижмах, чёрном чепце и траурной вуали.
За дверью раздался шум.
– Что там такое? А! Это кажется, Сезар? – неприятно засмеялся Торн. – И судя по голосу, чем-то ужасно недоволен? Стража! В чём дело?
Дверь распахнулась. Один из громил, державших алебарду, отрапортовал:
– Ваш брат желает войти, невзирая на ваш приказ, Ваше Величество.
– Как это понимать, Торн?! – пророкотал Сезар. – Сначала ты приглашаешь меня, а потом не велишь пускать?!
– Это стоит понимать так, что нам прислуживают идиоты, брат. И охраняют – тоже. Когда я говорю: «никого не пускать, потому что мы ужинаем в тесном семейном кругу, моего брата, принца Саркаросса и первого маршала это, конечно же, не касается, олухи! Дорогу Его Высочеству!
Пики в мгновение ока разошлись в стороны, и Сезар получил возможность войти.
– Мою сестру тоже пропустить незамедлительно. И её мужа не велю оставлять за порогом. Вам это понятно?
Стража прищёлкнула шпорами и опустила алебарды, скрещивая древки, словно отрезая путь к отступлению всякому, кто решился бы пойти на попятный.
Судя по тому, как обернулся Сезар, как настороженно, словно у рыси, примеряющейся к прыжку, блеснули его глаза, та же мысль, о невозможности отступления, пришла в голову и ему.
– Теперь я уже Высочество, брат? Меня повысили в ранге?
– Увы! Но, как только я стану Величеством, ты превратишься в Высочество. И прибудешь им ровно до тех пор, пока Гаитэ не подарит мне наследника. Что, смею надеяться, случиться очень скоро.
– Значит, кроме тебя, меня и Гаитэ никого больше не будет?
– Я послал приглашение Эффи. Возможно, она придёт. Но, откровенно говоря, не удивлюсь, если откажется. Сестрёнка устала и нуждается в отдыхе. А политические разговоры, сам знаешь, никогда не были ей по нраву.
– Не припомню такого, – небрежно пожал плечами Сезар. – Эффи с детских лет проявляла смекалку и интерес ко всему.
– Я же сказал, что пригласил её. Не хочешь же ты, чтобы я приволок её силой? Что поделать, брат мой? События последних дней столь печальны, что выбивают почву из-под ног. Но нас ждут великие дела. Признаться, мне стоит некоторых усилий вкушать эти яства. Слишком свежи воспоминания о яде, о предательстве. Но нельзя ведь прожить всю жизнь в страхе? Мы мужчины. А мужчина должен уметь обуздать свой страх.
– Весьма мудрое наблюдение, – хмыкнул Сезар. – Стоило твоему заду сесть на отцовский стул, часть его мудрости переместилась тебе в голову?
Торн неприятно улыбнулся:
– Прошу к столу, брат. Но прежде, как верный вассал, засвидетельствуй своё почтение сюзерену.
С этими словами Торн поднял руку. На безымянном пальце алой звездой сверкнул императорский перстень.
Гаитэ понимала, что этот момент может состояться. Или, наоборот, не состояться. Стоит Сезару проявить непочтительность, отказаться, как Торн, не задумываясь, велит бросить брата в темницу. Польза его, как союзника, была сомнительной, а вот неприятностей от него, вздумай Сезар стать врагом, сомнениям не подлежат.
Сложно быть женщиной, стоящей в шаге от власти.
Гаитэ не терпелось узнать, чем всё закончится, хотелось присутствовать на этих бесконечных «мудрых» собраниях, где мужчины за множеством витиеватых и долгих фраз прятали простые, часто довольно эгоистичные намерения. Они будто нарочно шли к простой цели окружным путём вместо того, чтобы пройти короткой дорогой.
Но женщинам быть на собраниях, где мужчины играют во власть, не дозволялось. И это правильно. Проще всего сохранять веру в то, чего доподлинно не знаешь. Мол, спи спокойно, прелестная дурочка, отважные мужи справятся со всеми неприятностями – твой дом не сгорит, корова не сдохнет, дети останутся накормлены-напоены, чума в город не придёт. Как приятно почивать на подобных фантазиях, да чаще всего бывает так, что стоит позволить себе расслабиться, как дом пропит, корова сдохла не кормленая, дети сбежали из дома, чума повсюду.
Но в данной ситуации у Гаитэ не было возможности влиять на ситуацию, делая хоть что-то. Оставалось только ждать. И это самое трудное.
Она больше не пыталась давать мужу советы. Торн недвусмысленно дал понять, что её место в спальне да за прялкой и, если она хочет мира в собственной семье, следует чётко придерживаться проведённых им границ. Не следовало даже думать о том, чтобы попасть на собрание пэров, утверждающих кандидатуру императора.
Гаитэ не оставляла тревога, причём за обоих братьев разом. Она больше не мучилась моральной дилеммой, как быть и что делать с противоречивыми чувствами, терзающими сердце. Её куда сильнее волновало то, что один из братьев в предстоящем противостоянии может вообще не выжить.
Она всем сердцем желала, чтобы Торн стал императором. Как иначе? И почти не сомневалась в исходе голосования. Всё же будущее не могло не тревожить. Оно было неустойчивым, смутным, неясным, как день в туманную осень.
В городе до окончания выборов было неспокойно и сердце ныло от тревоги, так что приезд Эффидель стал отличным поводом развеяться.
– Как я рада тебя видеть! – искренне обняла Гаитэ младшую сестрёнку мужа.
Эффи выглядела встревоженной:
– Решила нанести тебе визит. Ждать новостей приятнее вместе. Ты в курсе, сколько брату пришлось заплатить за голоса?
– Торн не считает нужным делиться со мной такими подробностями.
– Так нужно было спросить Сезара! Уверена, он охотно прояснил бы тебе ситуацию, посвятив во все аспекты политических игр, – тонко улыбнулась Лисичка.
– Рада буду узнать новости от тебя. Что слышно? В какую цену нам обойдётся корона, которая и без того наша по праву?
– Я слышала о девяти мулах, гружённых золотом и драгоценностями, доставленных в условленное место.
– Думаю, это не для подкупа, дорогая Эффи. Скорее всего, средства пойдут на армию.
– Может быть, – согласилась девушка, хмурясь. – Быстрее бы, что ли, всё это уже заканчивалось? Всё ждёшь да и ждёшь. Надоело! Последние нервы измотались!
– С тех пор, как ваш отец погиб, нет покоя.
– И вряд ли будет, – вздохнула Эффи.
Гаитэ решила её приободрить:
– Нужно просто немного потерпеть, скоро всё закончится. А пока велю приготовить чаю. Выйдем на балкон? – предложила она. – Там легче дышится.
На небе не было ни облачка. Солнце светило ярко, оставляя на земле чёткие, густые тени. Звонко щебетали птицы. Ветерок освежал щеки, играл девичьими локонами, шевелил тонкую материю у горловины платья, обнимая плечи.
Служанка, внеся поднос, поставила его на маленький столик. От горячего чая тонким паром струился лёгкий аромат.
– Спасибо, – кивком поблагодарила её Гаитэ.
– Приятного аппетита, госпожа, – с улыбкой ответила девушка.
– Как долго тянется ожидание, – снова вздохнула Эффи. – А спрашивается, чего мы ждём? Наш брат вряд ли станет дарить больше любви и заботы, сделавшись императором, чем дарил её, будучи герцогом.
– Но, если он не станет императором, проблем у нас будет ещё больше, – возразила Гаитэ. – Давай пока оставим политику и, как и полагается двум женщинам, поговорим о любви? Расскажи, как идут твои дела с мужем? Ты довольна браком?
Эффи откинулась на спинку стула, барабаня пальцами по подлокотникам кресла:
– Откровенно говоря, не знаю. Мой муж практически бесполезен во всём, но покорен и никогда меня не обижает. Вреда от него нет, но счастливым такой брак не назовёшь. Я не люблю мужа.
Эффидель прервала речь, зорко вглядываясь в даль.
Встревоженная, Гаитэ проследила за её взглядом туда, где густой чёрный столб дыма пачкал яркую синеву небес.
– Что это?!
Встревоженные, молодые женщины подошли к балконному бортику.
– Кажется – пожар, – медленно проронила Гаитэ.
– Пожар? – испуганно ойкнула Эффи. – И что это значит для нас?
– Вряд ли что-то хорошее. Пошлю слуг. Пусть узнают наверняка, в чём дело.
На зов Гаитэ явился личный слуга Торна, Маркелло, оставшийся во дворце за старшего.