Там, где цветёт Акация

Там, где цветёт Акация

У бабушки во дворе всё было своим, настоящим, почти священным. Ничего показного, но каждое — с душой. Перед домом тянулся сад: где цвели тюльпаны, пионы, нарциссы и много ещё других цветов. Всё вперемешку, как на старом вышитом полотенце, где цвета не спорят, а разговаривают.

Летом, особенно под конец мая и в начале июня, всё оживало — начиналась Акация.

Белая, пушистая, она цвела будто внезапно, но каждый год — точно по расписанию. Её гроздья свисали над забором. Запах был настолько густой, что казалось — его можно зачерпнуть ладонями. Вечером он становился сильнее, теплее, будто сам воздух надышался за день и теперь выдыхал в саду.

Во дворе рос и старый грецкий орех — огромное дерево, крепкое. Его тень покрывала почти полдвора. На одной из толстых веток висели качели. Они скрипели при каждом движении, будто что-то шептали себе под нос.

— Самодельные, — всегда с гордостью говорила бабушка. — Им уже сто лет в обед, а всё ещё качают.

И правда: казалось, эти качели качали ещё мою маму, а до неё — кого-то ещё. Они знали всё и всех, впитывали в себя каждый вечер, каждое лето, каждое детство.

У ореха стояла будка — старая, покосившаяся, но уютная. Там жила бабушкина собака, Малышка. Я тогда была совсем маленькой и не сразу поняла, что имя у неё — не просто слово, а ласковое. На родном языке я бы сразу почувствовала: оно тёплое. А тогда, на русском, казалось просто звуком.

Позже, когда подросла, поняла: имя было ей под стать. Добрая, огромная, чуть ленивая, Малышка была нашим с братом напарником во всех шалостях. Мы постоянно пытались оседлать её как лошадь. Нас даже не пугало мамино предупреждение — что в её детстве, когда ей было лет 5-6 и когда собака была моложе, она тоже пыталась так сделать и получила от Малышки крепкий щелчок зубами. Мама рассказывала это с улыбкой, но каждый раз серьёзно добавляла: «Не трогайте лишний раз, она ведь уже старая». Но нам, детям, всё равно хотелось лошади. А у нас была собака.

Всё во дворе было на своих местах. Как будто время, проходя мимо, не осмеливалось ничего тронуть. Только тень ореха каждый вечер становилась гуще, и пахло цветами, Акацией и чем-то ещё — тем, что навсегда остаётся в памяти, даже если сам уже живёшь в другом времени.

В такие вечера закат не был зрелищем. Он был настроением. Тёплым, глубоким, медовым. Свет ложился на сарай, на яблоню, на бабушкину спину, когда она присаживалась на ступеньку и тяжело вздыхала после дня хлопот.

— Сад цветёт, — говорила она. — А всё равно, ничего не сравнится с Акацией…

И правда. Какие бы цветы ни старались перед домом, они не могли спорить с этой тёплой, пьянящей тенью начала лета. С этой Акацией, под которой дышится легче, а вспоминается глубже.