Клуб «Грех» жил своей собственной легендой. Небо, окрашенное в тёмно-синий цвет, будто само следило за тем, чтобы никто не осмелился заглядывать в мир, скрытый от посторонних глаз. Я шла по улочке, которой не было в путеводителях. Там, где бетонный город сливался с мраморной элегантностью старых зданий, будто время в этом месте решило замедлить ход.
Здесь не играли в азартные игры, не устраивали танцы и не звали диджеев. Здесь играли на — влияние, силу, страх. На том что дороже денег.
Зал встретил меня тишиной, но это молчание было напряжённое, словно каждый в этом месте знал, что за её покоем скрываются буря и предвестие изменений.
Высокие потолки с темными деревянными панелями поддерживали искусственные светильники, чья лёгкая искристость напоминала старинные люстры. Барная стойка с хромированными элементами, отражала свет, но никто не замечал этого. Балконы над залом тонули в полумраке, за ними прятались зрители, чьи лица нельзя было разглядеть. Но они были здесь. Всегда.
Все взгляды были прикованы ко мне. Центральная часть — гладкий зеркальный круг под приглушённым светом — стал ареной, алтарём и сценой одновременно. В такие моменты я будто выходила из себя наблюдая со стороны — чётко, до мельчайших деталей, как в зеркале, которому не нужно отражение. Всё было выверено. Ни одного лишнего штриха. Светлая кожа, гладкая, как фарфор, без изъяна — не потому что я прятала что-то под слоями косметики, а потому что я не позволяла себе слабостей. Красная помада — не для красоты, а для подчёркивания границ. Линия губ — чёткая, уверенная, как прицельная сетка. Волосы — короткий, идеально ровный боб, светлый и опасный. Он не смягчал, не украшал, не звал к себе рукой. Он отсекал. Отмечал дистанцию. Чёрный комбинезон из плотной ткани. Он сидел по фигуре, подчёркивая силу, но не давая повода для соблазна. Ни излишков, ни намеренных провокаций. На ногах — плоская подошва. Мои шаги не звенели каблуками — они были бесшумны, как шаги хищника. Я не пришла, чтобы соблазнять. Я пришла, чтобы решать. Ни серёжек, ни кольца, ни даже тонкой цепочки. Каждое украшение — это приглашение к взгляду. А я не оставляла пространства для оценки. Только для страха. Винтовка в моих руках не была оружием — она была частью меня. Продолжением моего намерения. Я не держала её угрожающе. Мне не нужно было целиться. Сам факт того, что она у меня — уже был достаточно красноречив.
Передо мной — двое. Мужчины, которым судьба отвела слишком короткую дорожку, чтобы избежать моей руки.
Первый — неряшливо закатанный рукав, прикурил с дрожащими пальцами. Он затягивался слишком быстро, будто дым мог стереть контуры его страха. Но я видела — пальцы у него предательски дрожали, а глаза метались, не находя зацепки. Второй — тишина в человеческом облике. Он сидел почти неподвижно, лишь слегка сжал руки на коленях. Его лицо было без выражения, как маска. Это не спокойствие, а паника, задавленная, спрятанная под броню. Умело, грамотно, почти мастерски. Почти.
— Правила просты. Я не ошибаюсь. Моя цель — выбрать тот грех, который разрушит вашу жизнь. Не буду слушать оправдания, не буду смотреть на ваши лица. То, что скрыто глубоко внутри, то, что вы пытаетесь скрыть, я увижу, — слегка улыбнувшись, в глазах играло недоброе веселье.
Тишина охватила зал. Вокруг зрители уже шептались, обсуждая ставки.
— У каждого из вас есть грех, — голос звучал ровно, почти ласково. — И лишь один окажется тем самым — искомым, выстраданным, неизбежным. Сегодня не стану заглядывать вам в глаза. Выбор ляжет глубже. Туда, где скрыто то, чего вы сами о себе не знаете.
Пауза. Напряжение повисло, как тонкий лёд — предательски звонкий и хрупкий.
— Зрители, вы можете сделать свои ставки, — добавила, уже жёстче, — ставки на пороки одного из этих мужчин. Кто из них поглотит свою вину? Кто столкнется с последствиями? Вы определяете, чью жизнь я разрушу сегодня. Но помните, что на этом пути нет гарантии.
Зрители начали шептаться, их глаза блестели от желания. Одни в предвкушении того, как сыграет их жизнях, другие в страхе от того, кто окажется целью. Это был не просто азарт — это была игра на выживание. Эти жертвы были не просто фигурами в игре, они стали частью шоу для зрителей, чьи глаза были наполнены азартом. И хотя для них это была просто игра, для тех, кто оказался на проигравшей стороне, это был конец. Публика делала свои ставки, но она никогда не задумывалась о том, что стоит за этими грехами — личные трагедии, карьеры, семьи.
Прицел лег в плечо, как родной. Движение — медленное, точное, будто сама винтовка подсказывала, где остановиться. Перед глазами — второй. Тот, кто пытался спрятать страх за непроницаемым выражением, но мышцы на его шее выдавали правду. Каждый крошечный вздох, каждое дрожание ресниц — всё говорило громче слов. Сквозь полотно ночи, которое охватывало комнату, раздался звук выстрела. Легкий, но смертельный — резкий, безжалостный. И, в тот же момент, один из сидящих мужчин почувствовал, как его жизнь рухнула.
Выстрел не прошел мимо. Он точно попал в цель — в его грех. Грех, который до сих пор был скрыт, но теперь он стал явным, доступным для всех, как холодная судья, произнесла вслух:
— Это твой порок. Ложь и обман — всё, что ты когда-либо скрывал, будет обнародовано.
Проигравший осел, как статуя. Пытался заговорить, но в моём присутствии даже голос предавал. Здесь не было возможности оправдаться. Роль сыграна, маска сброшена, фигура с доски убрана. Грех был разоблачен. Скрипы металлических дверей, когда его проводили за пределы клуба, были почти не слышны. Он пытался бороться, но уже знал: его жизнь будет разрушена. В тот момент, когда правда стала достоянием общественности, его карьеру, его репутацию, его будущее — всё это разлетелось, как мозаика, разваливающаяся на тысячи частей.
Зал наполнился шепотами. Люди начали расходиться, но остались те, кто ждал результатов. Тот, кто проиграл, теперь был на грани уничтожения. Выбор был сдан в руки хакеров, его личные данные, его тайны — всё слилось в СМИ. Поддельные скандалы, ложные обвинения, подставы и компрометирующие материалы заполонили страницы газет и экраны новостей.
Сон так и не пришёл. Вместо него — тишина, вязкая, будто пыльная вуаль, и ощущение, что что-то важное произошло, но разум не спешил это распутывать. Я стояла перед зеркалом — без макияжа, в простом чёрном свитшоте, с мокрыми после душа волосами, распущенными, как мысли. На вид — всё та же женщина. Холодная. Точная. Девять лет, девять лет выстрелов без дрожи в пальцах.
Но глаза… В них что-то изменилось. Стало больше тишины. И меньше уверенности. Не страха — нет. Но уверенность ушла гулять. Без предупреждения.
Я надела кожаную куртку и нащупала в кармане жетон. Такой же холодный, как его голос, как его взгляд. Снаружи жизнь продолжалась, не зная, что внутри меня что-то сместилось. Кто-то выгуливал собаку, лениво тащась мимо витрин. Школьники орали, как будто пытались перекричать саму жизнь. Из пекарни тянуло сладким, масляным. Всё было, как обычно.
Прошла вдоль стены, где кто-то нарисовал белую птицу. Крупная, выверенная рукой, с раскинутыми крыльями. Под ней чья-то надпись: «Слишком свободна, чтобы остаться здесь.» я усмехнулась. Не знаю, над чем — над собой, над птицей, над тем, как глупо точно попадает случайное в голову. Во дворе ждала старая “Хонда” с поцарапанным капотом. Я села, завела мотор и поехала. Без музыки, без мыслей. Просто вперёд. Туда, где всё должно быть по правилам. И в этом, как ни странно, было что-то успокаивающее. Будто реальность решила не давить на виски, не вызывать на бой. Просто день. Серый, равнодушный — почти нежный в своей обыденности.
Клуб просыпался к полудню. Потягивался ленивым золотом от подвесных ламп, щёлкал стеклом бокалов на барной стойке, будто перебирал зубы после сна. Бармены расставляли лед, охрана заполняла тени. Только зал ставок молчал — как зверь, который пока не выбрал, голоден ли он сегодня.
Я вошла без слов. Шаги были точны, взгляд спокоен, но пальцы… Они помнили. Будто ружьё, из которого промахнулась, не просто вырвало контроль — оно оставило ожог. И теперь этот след жил со мной, стучал током в кончиках. Напоминанием.
— Опаздываешь, — бросила Лора, остро, как всегда. Её слова всегда резали, не касаясь кожи.
— Я не опаздываю. А появляюсь, когда нужно, — бросила в ответ, толкнув дверь плечом.
Лора уже ждала — выпрямленная, как струна, с тем самым выражением лица, которое рушит самооценку одним взглядом. Рыжие волосы уложены идеально, ни единой пряди не выбилось. В пальцах — сигарета, разумеется незажжённая. Атмосфера, а не рутина. Она всегда выглядела так, будто собиралась не на работу, а на премьеру, где она — главная звезда. Только глаза у неё были не глянцевые. Холодные, как гололёд в марте.
— Ну что, как твоя легендарная промашка? — язвительно бросила Лора, словно это был вызов, а не вопрос.
— Больше не повторится, — ответила я сухо, сдержанно. Не столько потому что была уверена, сколько потому что не могла позволить себе иначе.
— Жаль, — протянула рыжеволосая подруга, прищурившись. — Это было чертовски сексуально. Все офигели. Даже Хуан. А у него, как ты знаешь, лицо движется только при землетрясениях.
Я невольно усмехнулась. В этом была вся Лора — жёсткая, быстрая, точная. Сердце закулисья. Если клуб и дышал, то потому что она держала ему ритм. Она знала всё: кто с кем спал, кто сорвёт ставку, кто врёт, кто заплатил вперёд. Лора не делала ставки — она была их логикой. Мы свернули в боковой коридор, и мимо промелькнул техник — в ухе гарнитура, в руках папка, в глазах — тревога. Один из хакеров спорил с кем-то у кофейного автомата, бормоча что-то про сбои в системе. Запах — странная смесь металла, кофе, парфюма и лёгкой паники. Родной коктейль. А я шла сквозь всё это, чувствуя, как под кожей ещё пульсирует остаточное эхо вчерашнего выстрела. Промах не исчезает — он живёт.
— Кстати, у нас сегодня двое новых, — обронила Лора, перебрасывая сигарету из одной руки в другую. — Пришли по закрытому каналу. Обработал их Лис.
— Лис? Это тот параноик, что шифрует даже напоминание про день рождения?
— Он самый. Псевдонимы, блокчейн, паранойя в чистом виде. Уверен, что за ним охотятся семь спецслужб.
— Может, и правда охотятся, — пробормотала я. С ним никогда не знаешь, где бред, а где следы настоящей охоты.
Мы свернули в помещение технического узла — тесное пространство, полное кабелей, гудящих вентиляторов и света от экранов, мерцающего, как в операционной. Это был мозг этого места. Подземный, живой, упрямый.
На одном из мониторов застыло знакомое лицо. Фото с камер прошлой ночи. Лёгкий поворот головы, тень на скуле, выражение, в котором — ничего лишнего. Я остановилась.
— Что накопали? — голос мой был спокоен, но внутри что-то сжалось.
Лора кивнула хакеру, тот не отрывался от клавиш, лишь сказал:
— Меньше, чем ожидали. Ни налоговой базы, ни соцсетей, ни цифрового шума. Чисто. Словно жил под землёй.
— Но одно совпадение есть, — добавила Лора. — Имя: Рафаэль Ферран. Герцог Ровельский. Французская ветвь. Титул официально признан в 2020 году.
— Герцог? — переспросила я, чуть приподняв бровь. Звучало абсурдно. Почти комично — если бы не фото передо мной.
— Из тех, что живут не в сказках, а за глухими воротами, с охраной, озёрами и штатом юристов, — Лора пожала плечами. — Но вот чего не нашли — так это его намерений.
— А вы часто выуживаете чьи-то намерения из архивов?
— Нет, — ухмыльнулась она. — Но с ним… хотелось бы.
Мы переглянулись. Между нами — как всегда, искра. Не подруга. Не враг. Кто-то, кто видел меня без грима гораздо раньше, чем я сама это признала.
— Послушай, Эв… — её голос стал тише, почти серьёзным. — Ты можешь его ненавидеть. Можешь снова нацелиться и выстрелить. Но только не делай вид, будто он не задел тебя.
И сжала челюсть. Ответ хотелось выдать быстрый, колкий. Но всё, что вышло:
— Он просто сбил мне прицел.
— Нет, — сказала Лора мягко. — Он нажал на курок внутри тебя.