Там, где ломается лед

Глава 1

Шампанское в бокале давно выдохлось.

Держу его в руках уже сорок минут – не пью, просто держу. Так удобнее. Когда в руках бокал, к тебе реже подходят с предложением выпить. А мне сегодня не хочется ни пить, ни разговаривать. Хочется, чтобы этот день поскорее закончился.

Свадьба.

Ненавижу свадьбы.

Гости кружатся по залу, как разноцветные бабочки вокруг пламени. Двести семнадцать человек – я лично проверял список. Партнеры, друзья Ани, какие-то дальние родственники, которых я не видел с похорон родителей и не горю желанием видеть сейчас.

Все они улыбаются, чокаются бокалами, говорят правильные слова о любви и вечности. Как будто любовь и вечность существуют.

Пятизвездочный отель. Мой отель, если быть точным, один из семнадцати. Зал украшен белыми пионами и свечами, как и хотела Аня. Живой оркестр играет что-то классическое с современными нотками – тоже по ее выбору. Я просто подписывал счета. Много счетов.

Мне плевать на деньги. Но мне не плевать на нее.

Анька кружится в центре зала в платье цвета слоновой кости, ее смех, громкий, заразительный, такой знакомый, разносится под сводчатыми потолками. Она счастлива. По-настоящему, до идиотизма счастлива. Я вижу это по тому, как она смотрит на своего... мужа.

Мужа.

Господи.

Артем Лисицын – двадцать восемь лет, стартапер, какое-то приложение для медитаций, которое непонятно как приносит деньги. Улыбка во все тридцать два, модная щетина, кроссовки под костюмом.

Кроссовки. На собственной свадьбе. Когда он пришел ко мне просить руки Ани – да, пришел, я был удивлен не меньше, я тридцать секунд просто смотрел на него. Молча. Это обычно работает лучше любых слов.

Он выдержал.

Не отвел взгляд. Руки немного дрожали, я заметил, но голос был твердым, когда он говорил, что любит ее. Что будет заботиться. Что сделает ее счастливой.

Я не поверил ни единому слову.

Но Анька плакала. Настоящими слезами, когда я сказал «да». Обняла меня так крепко, как в детстве, когда ей снились кошмары после аварии, забравшей родителей. Тогда ей было пятнадцать. Мне – тридцать два. И в один день я перестал быть просто старшим братом.

Я стал всем. Отцом. Матерью. Семьей. Единственным человеком, который стоял между ней и миром.

Десять лет я выполнял эту роль. Десять лет следил, чтобы она не плакала, не боялась, ни в чем не нуждалась. Оплачивал лучшую школу, потом университет в Европе, потом ее бесконечные курсы фотографии, живописи, керамики – она никак не могла определиться.

Теперь определилась. Вышла замуж за придурка в кроссовках.

Делаю глоток теплого шампанского. На вкус – как разочарование. Взгляд скользит по залу. Привычка, оценивать обстановку, даже когда не нужно. Особенно когда не нужно. Это помогает не думать.

Не думать о том, что ровно три года назад я стоял в похожем зале. Только тогда рядом была Лиза. В белом платье, с улыбкой, которая делала ее похожей на ребенка. Беременная – восемь недель, мы еще никому не сказали. Наш секрет. Наш маленький, хрупкий, невозможный секрет.

Хватит.

Я отрезаю мысль, как гангренозную конечность. Чисто. Быстро. Больно – но терпимо. За три года я научился этому. Отрезать. Отключать. Не чувствовать. Почти научился.

Взгляд цепляется за движение в углу зала. Блондинка.

Волосы – короткие, до подбородка, вьются волнами. Вся в черном: брюки, простой топ, кроссовки, ей можно. Камера в руках – профессиональная, серьезная. Она двигается между гостями, как тень. Не привлекает внимания. Вернее, старается не привлекать.

У нее не получается. Или это только я замечаю.

Она приседает, меняет угол, снимает, как невеста поправляет фату. Интимный момент. Я бы не увидел его, если бы она не выхватила. Потом смещается правее, ловит смех Аньки, запрокинутую голову, ладонь на груди, жест, который делала наша мать.

Она снимает не людей. Она снимает эмоции. Я непроизвольно выпрямляюсь.

Фотограф – это был выбор Ани. «Никита, она лучшая, ее все хотят, я еле уговорила!» Я не спорил. Мне было все равно. Фотографии – это просто бумага. Память – она и так никуда не денется. Въедается в кожу, в кости, живет внутри, не спрашивая разрешения.

Но сейчас я смотрю на эту женщину и думаю: она понимает что-то, чего не понимают остальные. Что именно – не знаю. И не хочу знать.

– Никита!

Анькин голос, звонкий, счастливый, врывается в мои мысли. Она летит ко мне через зал, придерживая подол платья. Щеки раскраснелись, глаза блестят. Слишком много шампанского. Или слишком много счастья. С ней никогда не поймешь.

– Почему ты стоишь тут один? Как сыч!

– Я не стою как сыч.

– Стоишь! Именно как сыч. Большой, мрачный, в углу, – она хватает меня за руку. У нее маленькая и теплая ладонь, как в детстве. – Пойдем танцевать.

– Нет.

– Никита!

– Аня.

– Ну пожалуйста! Один танец. Ты мой брат. Мой единственный брат. Все смотрят, и им интересно, почему ты такой...

– Какой?

– Суровый! – она морщит нос. Точно как мама. – Они думают, что ты не одобряешь.

– Я не одобряю.

– Никита!

Сестренка бьет меня по плечу. Легонько, но возмущенно. Я позволяю себе почти улыбку. Почти.

– Артем – прекрасный.

– Артем – идиот.

– Он мой идиот, – она сияет. – И он любит меня.

– Посмотрим.

– Ты невыносимый.

– Знаю.

Аня обнимает меня, порывисто, крепко, уткнувшись лицом в пиджак. Я чувствую, как дрожат ее плечи. Плачет? Нет. Смеется. Смеется и плачет одновременно, это у нее получается.

– Спасибо тебе, – шепчет она в ткань. – За все. За эти десять лет. За то, что ты был... что ты есть.

Молчу. Слова не моя сильная сторона. Никогда не умел говорить то, что нужно. Делать – да. Говорить – нет.

– Я хочу, чтобы ты тоже был счастлив, – продолжает она, поднимая голову. Тушь немного потекла. – Ты заслуживаешь этого.

– Аня.

– Я серьезно, – смотрит мне в глаза. Упрямо, настойчиво, у нее мой взгляд. – Лиза бы не хотела...