Там, где падают звезды

Пролог

"Ты волен – дева говорит, –

Беги!"

Но взгляд ее безумный

Любви порыв изобразил…

А. С. Пушкин, "Кавказский пленник", 1821г.

Липкий страх, вот что она почувствовала, когда пришла в сознание в окружавшей ее вязкой темноте. Обволакивающий страх, который она поначалу воспринимала как нечто чужеродное и непонятное. С трудом разлепив веки, Надя прерывисто вздохнула, и это гадкое щекочущее чувство тут же волной растеклось по телу от затылка до кончиков пальцев.

"Это не я… это не могу быть я… – испуганно прошептал внутренний голос. – Это не… А кто? Ведь не Алиса же в кроличьей норе? Ха, ха, ха…"

Вверху, прямо над ней обнаружилось светлое пятно. Приглядевшись, Надя сумела различить черные штрихи, но выступившие от напряжения слезы моментально смазали картинку, и ей пришлось крепко зажмуриться, чтобы соленые капли стекли по вискам. Она хотела вытереть их руками, но не смогла этого сделать. Руки и ноги по какой-то причине не слушались ее. Она хотела крикнуть, но губы стянуло чем-то вроде... липкой ленты.

"Где я, господи?! Что со мной?!" – снова обожгла ее паническая мысль, и Надя снова попыталась сдвинуться с места, но у нее опять ничего не получилось.

Зато в животе мягко толкнулся ребенок…

Надя в ужасе замычала. Теперь она отчетливо видела на сером фоне не штрихи, а ветки деревьев. Но они были так высоко, что казались недосягаемыми. Скосив глаза, она заметила выпирающие из земли корневища.

"Заведите себе таксу, она вас из любой кроличьей норы вытащит…"

Светлое пятно заволокло туманом новых горячих слез.

А потом на лицо упало что-то маленькое, ледяное… словно…

Потом еще и еще…

"Вот и первый снег..."

Глава 1

За несколько дней до...

"Я называл ее Ирис… И хоть внешность ее была самой обыкновенной – русые волосы, серые глаза, невысокий рост – я увидел в ней нечто такое, чего не мог объяснить самому себе. Да что говорить, разве я мог тогда хоть что-то понимать в любви? В семнадцать-то лет? Но сейчас я нисколько не сомневаюсь в том, что с самого начала это была именно она – любовь в самом ее прекрасном, волнительном и страшном значении. Вы, вероятно, осудите меня за последнее определение, но тот, кто любил по-настоящему, поймет меня. Мне же остается только пояснить для остальных, почему это чувство стало для меня и вдохновением, и соблазном, и трагедией, и триумфом…"

Надя закрыла книгу и снова посмотрела на мягкую обложку. Издание старое, 1994 года, но переплет не затертый, словно до нее никто ее даже не открывал. Скорее всего, так и было, судя по тому, что приходилось придерживать развернутые страницы посередине, потому что они все время норовили закрыться.
– "Без тебя", – произнесла она вслух название и недоверчиво хмыкнула.

В описании значилось, что эта книга – детектив. Имя автора ей ни о чем не говорило. Какой-то В. Калязин. Она даже поискала его имя в Гугле, но ничего не нашла. Потом глянула типографию, но и она прекратила свое существование в девяносто восьмом. Трудные времена. Книги уже не являлись чем-то значимым.

А вот в гостиничной библиотеке книг было множество. Самых разнообразных: от дешевых любовно-эротических романов до технической литературы.

– Гости оставляют, – объяснила хозяйка гостиницы "Ярославна", Алла Сергеевна, – и Федор частенько привозит что-то из города. Мне, сами видите, читать некогда, работы много. Берите любую, какую хотите, - махнула она рукой в сторону книжного шкафа.

– Большое спасибо! Пробило, знаете ли, на чтение.

Первые дни Надя просто отсыпалась. Ржевский привез ее сюда, в Веригино, к обеду. Номер был уже готов – небольшой, но уютный угловой номер на втором этаже с видом на Волгу. Глядя на довольного Ржевского, Надя не стала спрашивать о его стоимости. К тому же он несколько раз во время пути повторил, что у него там отличная скидка и вообще, для Наденьки он готов в лепешку расшибиться. Но его запал ее совсем не вдохновлял.

– Я называл ее Ирис… – Надя прочитала первую фразу вслух, снова вернувшись к прологу. – Ирис… красиво! Ладно, что там дальше. Когда уже детектив начнется?

"День, когда Ирис погибла, стал для меня самым худшим из дней..."

– Вот те раз!

Надя покрутила шеей и потерла глаза. Часы показывали половину десятого. И вроде хотелось спать, но стоило ей сомкнуть веки, как мысли тут же овладевали разумом. И тогда сердце начинало щемить от тоски по человеку, который сейчас был далеко от нее. И этот человек не был Ржевским, который звонил ей по пять раз на дню, чтобы узнать о ее самочувствии, об аппетите и прогулках. Ее это не раздражало, нет, но немного утомляло.

– Давай договоримся, Паша, что будем созваниваться утром и вечером, хорошо? Поверь, здесь такая скука, что рассказывать не о чем. А ты требуешь подробностей, которых у меня нет. Я начинаю нервничать, придумывать что-то… да, я не хочу волноваться лишний раз. Ты и сам знаешь, что здесь меня окружает тишь да благодать. И кормят отлично, все как ты мне обещал.

Надя подоткнула одеяло и приспособила книгу на коленях в четкой уверенности, что больше ее ничто не отвлечет и она сможет углубиться в текст.

"Впервые я увидел ее на танцах в городском Доме культуры. Тогда танцы уже назывались дискотекой, но сути это не меняло. Туда приходили, чтобы отвлечься от суровой действительности, послушать музыку, выпить «горькую» в темном закутке и пощупать сговорчивых девиц. Новые лица появлялись нечасто, все свои да наши, но в скудных сполохах светомузыки даже привычные лица казались немного другими – загадочными незнакомцами и незнакомками… Впрочем, наверное, так считал только я, и виной тому было мое воспитание, которым занимались мать, бабушка и тетки. Потомственные учителя."

Надя перелистнула страницу, задумавшись о том, как влияет "окружающая среда" не только на сознание и воспитание, но и умение излагать свои мысли. Ей бы и в голову не пришло писать книги, и вовсе не потому, что она не в состоянии двух слов связать, а потому что…

– Чукча не писатель, чукча – читатель, – усмехнулась она. Достаточно того, что она хороший читатель, вдумчивый и благодарный. А еще умеющий разделять плохую писанину от хорошей. Спасибо семье и той самой пресловутой среде, в которой она воспитывалась. Вовремя надо читать классиков, вовремя!

Данная книга, разумеется, не отвечала тем запросам, которые требовала ее душа, но детектив есть детектив, так что предыстория преступления (если оно, конечно, было) имела значение. Главное, чтобы автор не уплыл в свои переживания и чувства, забыв о главном.

"Я заметил девушку, одиноко стоящую среди танцующих «медляк» пар и обошел по дуге, чтобы увидеть ее лицо. Не знаю, что привлекло меня в ней. Обычная девчонка с распущенными волосами, в джинсах и рубашке, стянутой на животе узлом. В ДК я пришел со своими бывшими одноклассниками. Да, забыл сказать, в то время я уже учился в институте и в город приехал на побывку. Попробовал бы я не приехать! Когда живешь в окружении одних женщин, приходится идти на уступки. И мне это было не в тягость. Более того, я был рад тому, что встречусь со своими друзьями. Теперь, будучи студентом, я получил карт-бланш на свободу перемещений, хоть и дал клятву являться домой до полуночи, словно Золушка.

– Не знаешь ее? – спросил я у Алика, когда вернулся к компании.

– Кого?

– Вон, видишь, стоит?

– Вижу. Чувиха какая-то, – скривился Алик. – Ни рожи, ни кожи.

Я снова уставился на женскую фигурку и только сейчас заметил, что она слегка покачивается в такт музыки.

– Ты лучше к Таньке подойди! – ткнул меня в бок Алик. – Она точно даст!

Глава 2

"Я шел за ней до самого ее дома. Вернее, до того места, где она остановилась и стала смотреть на окна. За занавесками горел свет. Я не знал, кому принадлежит дом, и в этой части города ни разу не был. Частный сектор, заборы, рябины и сирень. Понятно, что не заблужусь, в таких городах, как наш, все дороги ведут в центр. А жил я как раз в центре, рядом с музыкальной школой, и художкой, куда ходил ради матушки и теток. Откуда им было знать, что я все-таки умудрялся встречаться с друзьями, дружбу с которыми мои домашние бы точно не одобрили."

Надя улыбнулась и покачала головой, вспомнив собственные детские и юношеские годы. Да, без уличного воспитания личность формируется крайне однобоко.

"Я стоял метрах в тридцати от нее, скрывшись в тени между тусклыми уличными фонарями, и едва дышал, чтобы случайно себя не выдать. Во рту пересохло от волнения, сердце билось о ребра с такой силой, что я боялся, что она услышит его стук. Или не она, а какой-нибудь дворовый пес вдруг поднимет лай. Мне не было стыдно. В эти минуты я ощущал себя кем-то вроде Д’Артаньяна или Дон Жуана.

Вот если бы на нее напали бандиты, я бы разбросал их направо-налево и спас ее, думал я, напряженно вглядываясь в абрис ее лица, едва проступающего в вечерних сумерках. От этой мысли у меня даже кулаки отяжелели и защекотало кожу на затылке. Таких кулаков как у Алика у меня, конечно, не было, как и опыта драк, но сейчас я в себя верил. Просто знал, что если что, то обязательно справлюсь. Пусть меня воспитывали женщины, быть мужиком с той минуты стало для меня главным желанием."

– Ну, в те времена по-другому, наверное, и не получилось бы, – задумчиво пробормотала Надя и зевнула. – Ладно, надо спать, да, малыш? – погладила она живот и пошла чистить зубы.

Укрывшись теплым одеялом, она закрыла глаза и тут же уснула.

...Утро началось с телефонных звонков. Сначала позвонила Ольга Аркадьевна с вопросами о самочувствии и рассказа о том, как она сама себя чувствует и что планирует поход в театр. Потом позвонила Зая.

– Ой, Надя, ты еще спрашиваешь, как у меня! Как над пропастью во ржи! В том смысле, что наша "Рожь", то есть агентство Павла Александровича, сейчас пытается вырваться на столичный рынок и… В общем, работаю не покладая…

– А чего голос такой скучный?

– Потому что скучаю по тебе! По нашей работе, - сделала она ударение на слове «нашей». – Когда ты уже вернешься? Мне нужно знать точно, чтобы выжить в этом рекламном кошмаре!

"Милый ты мой ребенок с замашками директора", – с нежностью подумала Надя, а вслух сказала:

– Скоро вернусь. Как там вообще?

– Вообще? Ну, как… Ржевский светится, аж в глазах слепит.

– Чего это вдруг? – насторожилась Надя.

– А ты не в курсе? Он ведь отцом скоро станет, - хихикнула Зая. – У него весь стол завален каталогами колясок и кроваток. Я лично видела коробку с молокоотсосом.

– Блин…

– Ага!

– Хорошо, что свадебный костюм не примеряет.

– Честно говоря… - замялась Зая.

– Что?!

– Мне кажется, он уверен в том, что ты все равно выйдешь за него замуж.

– Но ты в этом не уверена?

– Я – нет, и у меня есть свои мысли на этот счет. Ладно, пойду работать! Ты отдыхай хорошенько, ладно? От Кораблева большой привет!

– Ему тоже! Как у него дела?

– Хорошо! Тоже много работы, но мы находим время, чтобы куда-нибудь сходить. Ты же знаешь, дедушка переживает, если я возвращаюсь поздно, а с Денисом отпускает.

– Смирился?

– Ага, – рассмеялась Зая. - Мы уже были на выставке концептуального искусства и в филармонии, прикинь!

– Господи, не пугай меня! Какая филармония, Зая! Вам бы целоваться по углам, а не вот это вот все!

– Одно другому не мешает! Пока-пока, мамочка!

Жизнь продолжалась. Все работали, отдыхали, строили планы, общались...

Надя заметила упавшую на пол книгу и подняла ее. Ей бы тоже следовало как-то иначе смотреть на свое «заточение». Сама согласилась, никто не заставлял.

– Может, я уже отдохнула? – спросила она саму себя. – Может, мне уже пора вернуться? А проблема сама как-нибудь рассосется?

Но проблема не рассасывалась и не решалась. Надя постоянно думала об Игоре Серебрякове. Вспоминала его голос, улыбку, то, как он хмурит густые брови и потирает подбородок. Его образ так прочно засел в ее голове, что ничем другим его вытравить не получалось. Да и не хотелось, чего скрывать. Хотя, пожалуй, лишь эта книга давала ей возможность немного развеяться.

Надя зажала ее локтем и вышла из номера.

Завтраки, обеды и ужины накрывали внизу, в ресторане. Можно было заранее заказать какое-то блюдо, но ассортимент и так внушал уважение перед мастерством повара.

Остановившись в дверях, Надя удивленно оглядела зал. Почти все столики были заняты. Причем, исключительно женщинами.

Утренний заезд, вспомнила она и поискала, куда бы сесть.

– Надежда Николаевна, идите сюда! – окликнули ее.

– Лидия, доброе утро!

– Доброе, – девушка допила черный кофе и промокнула губы салфеткой. – Возьмите сырники со сметаной. Очень вкусные.

– Хорошо, спасибо, - напряглась Надя. Неужели тут все уже знают о том, что она в положении?

– Я две порции съела, даже стыдно. – Лидия встала и забрала пустую чашку.

Она была высокой и очень худой, просто модель с подиума. Ее не портили даже извечная серьезность и буквально пронизывающий взгляд темных глаз, хотя, казалось бы, улыбнись, и станешь еще привлекательнее. Ну и одежда, конечно. Никаких украшений, простая рубашка, мешковатая темная юбка и ботинки, напоминающие мужские. Кажется, Лидия совсем не задумывалась о том, чтобы нравиться.

– Приятного аппетита и хорошего дня, – сказала она напоследок.

– Спасибо, - кивнула Надя и села за стол.

Ресторан был небольшим и симпатичным. Деревянные балки на потолке, белые оштукатуренные стены, накрахмаленные скатерти с ручной вышивкой и плетеные из лозы салфетницы. Перед ужином на столы ставились свечи и зажигали камин. Сейчас в зале завтракали несколько женщин: не особо прибранных, с заспанными лицами, в спортивных костюмах, которые выполняли функцию домашней одежды. Надя и сама ходила в трикотажных штанах и пуловере, не особо утруждая себя светскими манерами. Как-то так сложилось, что, приехав в «Ярославну», она сразу почувствовала непреодолимое желание «забить» на наряды. Все равно перещеголять хозяйку у нее бы не получилось. И одежды с собой она взяла не так много, и за несколько дней явно прибавила в весе, судя по тому, что пояс юбки стал доставлять дискомфорт.

Глава 3

До Веригино Надя добралась минут за двадцать, но уши успели замерзнуть. Дорога шла с горы, так что ее легкому шагу способствовало естественное ускорение. Она увидела милый поселок в несколько улочек, частные дома разной степени зажиточности, старую церквушку и кладбище, торговые ряды и небольшой универмаг довольно старой постройки, судя по каменной кладке и облупленным украшениям в стиле барокко на фасаде. Удивительное зрелище в такой глубинке.

– Здесь раньше дворяне жили, Облезовы, – поделилась с ней информацией продавщица, выкладывая на прилавок наборы с пижамами и ночными сорочками. – А на горе, там, где сейчас гостиница, у них усадьба была.

– Ах вон оно что! – пораженно воскликнула Надя. Как говорится, проспала все самое интересное.

А ведь когда она приехала, то сразу обратила внимание и на то, как расположено здание, и на парк, и на камин в ресторане. Конечно, в доме многое перестроили, но флер аристократической старины все равно присутствовал, благодаря заботе и вкусу его хозяев.

– Что-то типа дачи, – добавила продавщица.

– Ну да, удобно, – хмыкнула Надя и поморщила нос. Ничего из предложенного ей не нравилось. – А есть что-нибудь без вот этих дурацких надписей и рисунков? – потыкала она пальцем в отпечатанного на хлопке маленького белого котенка с розой. Он был вообще-то самым приличным, на остальных красовались микки-маусы, стаканы с кофе, пончики и фрукты невероятных размеров.

– Почему же дурацкие? Красота ведь! – удивилась продавщица.

– Да, я понимаю, но мне хочется чего-то…

– С перламутровыми пуговицами? Нам такое не возят. Духи или косметику, может, посмотрите?

– Нет, духи меня не интересуют. Ладно, давайте с котенком. А что у вас в поселке еще интересного есть?

– Да ничего. Музей разве что. Там все подряд: и про местное дворянство, и про природу, и про народные промыслы.

– Музей? Отлично! - Надя обвела взглядом полки и внезапно замерла. – Ой, а это что? Беленькое, пушистое?

– Пуховый платок. Свекровь моя вяжет. Ей восемьдесят, ничего не видит, а руки помнят. Сама, конечно, уже не прядет, я ей пряжу заказываю.

– А покажите, пожалуйста! Вы ведь его продаете?

– Ну… – замялась продавщица. – Как бы да…

– Я понимаю, - сообразив, что к чему, понизила голос Надя. – Вы мне покажите, если понравится, я возьму. И чек мне не нужен.

Продавщица пожала плечами и раскинула перед Надей платок. Рисунок был простой, без изысков. Надя провела по белым волоскам, которые тут же потянулись к ее ладони, и улыбнулась.

– Тепленький… Беру!

Прогулявшись по другим отделам, Надя набрела на кулинарную лавку. Поначалу устыдившись своего непомерного аппетита, она развернулась, но выставленные на витрине аппетитные пирожки, рогалики и пирожные выглядели такими свежими и румяными, что она не удержалась и взяла парочку ватрушек с творогом, решив, что непременно проголодается во время прогулки. А гулять она решила максимально долго, до самого обеда.

Расплатившись, довольная собой Надя отправилась в музей.

***

– Своими корнями род Облезовых уходит в пятнадцатый век. В нашем музее представлена экспозиция тупиковой, к сожалению, ветви, коей и являлся Артемий Михайлович Облезов, – тусклым голосом пояснила служащая музея.

– Тупиковая ветвь, как интересно, – покачала головой Надя, засунув билет в карман.

– Там все подписано, но, если у вас возникнут вопросы, обращайтесь.

Надя поблагодарила и побрела по залам. Было так тихо, что она вздрагивала каждый раз, когда под ногами скрипели половицы. Надя торопливо прошла мимо толстых стекол, не в силах смотреть на стоящие за ними чучела белок, волков и медведей с глазами-пуговицами и высунутыми матерчатыми языками. Дворянская жизнь и народные промыслы были куда интереснее. Особенно здесь, в поселке, где, как ей казалось, ничего примечательного и быть не могло.

Удивительно, что удалось сохранить все то немногое, что располагалась в маленьких залах после всех исторических событий, прокатившимся катком по стране. Надя с интересом рассматривала обитые потертым зеленым плюшем кресла, столы с витыми ножками, и китайскую вазу с золотым драконом и отколотой ручкой.

На старинных, пожелтевших от времени фотографиях она видела мужчин в сюртуках и шапочках-пирожках рядом с затянутыми в корсеты дамами в длинных платьях с турнюрами и страусиными перьями на шляпах. Надя усмехнулась, подумав о том, что времена не меняются. Только в нынешнее время дамы ложатся под нож пластического хирурга, чтобы увеличить пятую точку, а раньше использовали валики под нижними юбками, тем самым придавая своей фигуре приятные мужскому взору очертания. Она даже где-то читала, что турнюр придумал мужчина, наблюдая за тем, как служанка моет пол, подоткнув юбку. Судя по всему, вид ему очень понравился. Кажется, этот мужчина потом открыл модный дом. Можно представить, как он осчастливил своим изобретением сильную половину человечества.

Тут же находились и другие фотографии, на которых были изображены виды деревянной набережной, узенькие улицы Веригино, крестьяне рядом с подводами, важно выпячивающие объемные животы купцы, заседания местного Совета и другие моменты ушедшей эпохи.

Наконец Надя остановилась перед портретом молодого человека, а затем отошла на несколько шагов, чтобы разглядеть его получше. Владелец усадьбы и дома, Артемий Облезов сидел за столом в домашнем бархатном халате, зажав гусиное перо меж тонких длинных аристократических пальцев, и задумчиво смотрел куда-то поверх ее головы.

– Здесь ему двадцать пять, самый расцвет мужской силы и красоты, – раздался за ее спиной скрипучий голос.

От неожиданности Надя вздрогнула и обернулась.

В углу сидел старичок в сером мешковатом костюме, с длинной седой бородкой и стоптанных рыжих ботинках.

– Симпатичный, – согласилась Надя. – Здравствуйте!

– Симпатичный! – недовольно хмыкнул старик и закинул ногу на ногу. – Замечательный был человек! Пристань построил, крестьянскую школу. Много вы знаете тех, кто за свой счет школы строит?

Глава 4

"Я возвращался на ее улицу снова и снова. Проходил мимо дома, замедливая шаг и косясь в сторону забора. Слышал, как во дворе ходят, переговариваются, гремят ведрами и стучат молотком. Крепкое хозяйство, надо полагать. И дом добротный. В палисаднике растет сирень, а вокруг нее ирисы… Много ирисов… От их запаха у меня сладко щемит в груди, мысленно рисуя образ той, что завладела моим сердцем всего лишь за минуту. А может, и того меньше.

Мать словно почувствовала, что со мной происходит нечто неправильное с ее практической точки зрения. Допускала ли она, что я влюбился? Говорить об этом с ней я не имел ни желания, ни смысла. Она так уверена в моей исключительности, что можно заранее предугадать, чем обернется этот разговор. Меня ждет прекрасное будущее, я талантлив и умею учиться. И я должен очень хорошо учиться, чтобы стать человеком. Человеком с большой буквы и большими возможностями. Я не имею права растрачивать себя на каких-то глупых провинциалок. И тот факт, что мы сами живем здесь, не имеет значения. Важно только то, что ждет меня впереди.

Я не знал своего отца, он умер, когда мне было всего несколько месяцев. И мать никогда больше даже не посмотрела в сторону других мужчин. Это была настоящая любовь. По ее словам, мой отец был самым прекрасным и достойным человеком, перед которым она преклонялась. И рядом со мной должна была быть именно такая женщина: самоотверженная, образованная и достойная. А не какая-то выскочка, выросшая на грядках..."

Надя шмыгнула носом и потерла ухо. Затем развернула платок и повязала его, обернув вокруг шеи. Рука ее потянулась к пакету с ватрушками.

"…Как оказалось, Ирис жила с отчимом и мачехой. Представьте мое изумление, когда я узнал, что и такое тоже бывает. Ее мать то ли спилась, то ли еще что, неважно. Хотя сейчас я понимаю, что это важно на самом деле, но тогда я просто удивился. Все же мне, изнеженному заботой и любовью стольких женщин в семье, не приходилось задумываться, что может быть как-то иначе.

Все эти подробности я собирал по крохам, пока слонялся вокруг ее дома, следовал за высокой женщиной, ее мачехой, в магазин, прислушивался к тому, о чем она говорит, стоя в очереди, с болтливой соседкой. У нее был и свой сын, на год старше Ирис. Да, разумеется, имя моей визави было совсем другим, но я намеренно упускаю его, потому что оно было слишком обычным, примитивным. Таким, что вызвало у меня отторжение и даже некоторую оторопь. Нет, только Ирис!

Что еще я узнал? Собственно, не так уж много, но самое важное: ее не любили...

И вот тогда я решился признаться ей в своих чувствах. Но решить не значит сделать. Меня колотило в нервном ознобе, стоило мне подумать о том, как это будет. Мучительно подбирая слова, каждый раз я откладывал свое признание и прятался, стоило ей выйти из дома..."

Откусив от ватрушки, Надя заметила голубя и бросила кусочек в его сторону. Сразу же налетели другие птицы и, чтобы никого не обидеть, она выела творожную сердцевину, а остальное растерла в ладонях и высыпала на тротуар. Через несколько минут, когда половина уже была склевана, непонятно откуда вылетела мелкая собачонка и кинулась прямо в птичью стаю.

– Эй, ты кто? – хлопнула в ладоши Надя, желая отогнать псинку, но голуби уже взлетели, а собачонка радостно завиляла тонким длинным хвостом. – Ты такса, что ли? – Надя склонила голову, рассматривая вытянутое тело коричневого окраса с белой манишкой, короткие лапки и висящие уши. – Да ты мальчик! Иди ко мне!

Но пес потрусил дальше, не удостоив Надю ответом, зато ветер донес до нее блеющее пение:

– Из поле-е-ей уносится печа-а-аль, из души уходит прочь тревога! Впереди-и у жизни только да-аль, полная наде-е-ежд, кхе-кхе, людских доро-о-ога!

Надя обернулась и увидела того самого дедка по фамилии Симаков. Тот брел по дорожке, чуть приволакивая правую ногу и напевая известный мотив.

– И снова здравствуйте, – не удержалась Надя, отряхивая полы пальто от крошек.

Старик остановился и, склонив голову, «щелкнул каблуками».

– Мое почтение, мадам!

– Мадемуазель.

"Неужели выпил? – ахнула она про себя. – Конечно! Песни поет, подобрел и меня, кажется, совсем не помнит…"

– А я только что из музея, – «жирно» намекнула она. – Очень мне история про молодого помещика понравилась. Ну, то есть, конечно, не то, что он застрелился, а что любил свою избранницу больше жизни.

– Это да, – кивнул старик. – Благородный век, горячие сердца. Нынче все по-другому.

– Присаживайтесь, – Надя похлопала по скамейке. – Расскажите что-нибудь интересное. Меня зовут Надежда Николаевна. Я живу в «Ярославне». Это гостиница…

– Да знаю я, – со вздохом отмахнулся старик и суетливо потоптался на месте. – Все продается, все покупается…

– Так уж и все? Но разве лучше было бы, если усадьба пустовала?

– А мне что, пущай! Раньше-то в ней вообще склад был... Говорят, не представляет культурной ценности. Изверги!

– Ну вот, теперь там гостиница. И все довольны.

– Так уж и все, - фыркнул старик. – Лично я не доволен. Кое у кого руки загребущие, на святое зарятся!

– Вы про что?

– Да про хозяев этой вашей гостиницы. Желают они, видите ли, приобрести портрет и вещи Облезовых в нашем музее. Видано ли дело!

– Ну, тут я могу их понять. Все-таки усадьба-то принадлежала Облезову.

– И что? Теперь то, что осталось, принадлежит народу. Пусть на аукционах покупают. Флаг им в руки!

Заметив книгу, Симаков склонился, пытаясь прочесть название. Надя развернула томик, облегчая ему задачу.

– Кхм, – поиграл бровями старик. – Из современных, что ли?

– Да не совсем. Конец прошлого века. Детектив.

– М-да. И как, интересно?

– Ну, такое… пока не поняла. Но он ее любит. В смысле, герой…

– А вы считаете, что смысл любви в героизме? Однако…

– Нет, я имела в виду… Хотя… – Надя задумалась. В чем-то Симаков был прав. Определенно, что-то героическое во всем этом есть.

Глава 5

Усадьба, конечно, находилась не на утесе, а, скорее, на высоком холме, обрывающемся довольно резко из-за большого количества песка в грунте. Однако расстояние до гостиницы было приличным и безопасным. За время своего отдыха Надя так и не удосужилась прогуляться до его границы. Сначала активно ленилась, потом просто довольствовалась видом из окна. И только сейчас она вдруг обнаружила в себе ощущение умиротворения от окружавшего ее раздолья.

И на усадьбу теперь Надя смотрела немного другими глазами. Когда есть история, способная разбередить чувства, связанное с ней место вызывает сильные эмоции. И пусть молодой помещик свел счеты с жизнью не в самой усадьбе, где она жила, а в "универмаге", флер его страданий словно продолжал незримо витать вокруг.

"Может, он сидел здесь и писал ей письма, – думала Надя, разглядывая старые парковые дубы и липы. – А может, бродил, страдая от невозможности быть рядом с любимой. И все же как это глупо – стреляться из-за любви!"

В последнем утверждении Надя была уверена на все сто. Практичность, которую в ней воспитали родители и юридическое образование, вела ее по жизни, хоть и не ограждала от сумасбродных идей и поступков. Но сколько же несчастных судеб она наблюдала, читая уголовные дела! Воистину, любовь - своего рода болезнь, способная вызывать в людях диаметрально противоположные действия: кто-то ради любви сдвигает горы, кто-то мстит, не добившись обоюдности, а кто-то решается просто уйти в небытие.

Надя зябко передернула плечами и зашагала к дому.

В вестибюле она увидела сидящих на диванах женщин, которые активно переговаривались и листали журналы.

– Что за шабаш намечается? – спросила она у стоявшей за стойкой регистрации Лиды.

– Как вы точно заметили, – хмыкнула девушка. – Еле разместили. Пришлось даже дополнительные кровати ставить. Не поверите, семинар по женскому счастью. Закрытый.

– А почему закрытый?

– Не знаю. Но они, – Лида стрельнула глазами в сторону разномастной женской компании, – обсуждают новую ступень в развитии и ждут тут своего гуру. Вот вы говорите, шабаш, а я так считаю, что это самый настоящий курятник.

Надя заметила промелькнувшую на губах девушки презрительную гримасу.

– Деньги им некуда девать, – прошипела та.

Надя могла бы поклясться, что услышала, как скрипнули ее зубы.

– Дорогое удовольствие? – уточнила она, исподтишка рассматривая оживленный женский рой.

– Уж поверьте. Им чем дороже, тем нужнее. Говорю же, куры... Простите.

– И чего они в Дубае не собираются? – усмехнулась Надя.

– Точно! – ответила Лида. – Но нам только лучше. Все номера заняты! Гуру еще не подъехал, ждем. Люкс ему приготовили. И конференц-зал на вечер.

– Понятно. И как долго это мракобесие будет продолжаться?

– Два дня. Не думаю, что кто-то решит остаться на подольше. Это летом здесь хорошо, а сейчас, сами понимаете, не сезон. Так что, как бы это не выглядело, и вообще... Мракобесие, да...

Лида вдруг шумно задышала, затем отвернулась к компьютеру и застучала пальцами по клавиатуре.

Надя потопталась у стойки, но, поняв, что девушка не собирается продолжать разговор, направилась в номер, чтобы немного отдохнуть перед обедом. Но не успела она покинуть холл, как услышала радостно-возбужденный оклик:

– Надюша!

Надя медленно выдохнула:

– О, нет... – затем развернулась и всплеснула руками. – Паша, как, откуда? Что ты здесь делаешь? Почему не позвонил?

– Страшно соскучился! И, кстати, я звонил!

– Простите, я забыла вам сказать! – ахнула из-за стойки Лида.

Элегантным жестом Ржевский выставил перед собой букет и сверкнул роскошной улыбкой, замерев посреди вестибюля.

Надя сразу же ощутила, как атмосфера, пропитанная алчущими взглядами женщин, практически раскалилась. А Ржевский, в своем длинном кашемировом пальто нараспашку, в белой водолазке и отлично сидящих брюках упивался произведенным эффектом, словно прима-балерина на сцене Большого театра.

– Лиепа доморощенный, – хмыкнула Надя и тоже улыбнулась. – Пойдем, я как раз в номер собиралась. Только что пришла с прогулки. Ты надолго? – осторожно поинтересовалась она. Присутствие Ржевского вносило определенный диссонанс, и без подготовки ее реакция на его появление оказалась довольно нервная.

– На самом деле я в командировку, но сделал крюк, чтобы тебя... вас, – Ржевский провел ладонью по Надиному животу, – навестить. Слушай, я в машине пакеты оставил! Там фрукты, соки...

– Мне ничего не надо! Тут отлично кормят! – запротестовала Надя. – Так я совсем готовить разучусь. Наверное, мне уже пора подумать о возвращении, Паша.

Голос ее немного охрип. Надя прокашлялась и посмотрела на Ржевского.

– Ты здесь всего неделю. Продышись, отоспись, наконец! - мягко возразил он.

– Да я уже... просто... – Надя замялась. Не говорить же ему о том, что ее чувства к Серебрякову стали еще глубже...

– У тебя ваза в номере есть? – Ржевский встряхнул букет и придирчиво оглядел его со всех сторон.

– Не знаю... вроде, да...

– Детектив ты мой доморощенный, – хохотнул Ржевский. – И где твоя наблюдательность? Нет, рановато тебе возвращаться.

Они поднялись по лестнице и увидели идущую им навстречу Аллу Сергеевну.

– Павел Александрович! Как же я рада вас видеть! – Хозяйка гостиницы оказалась куда как приветливее Нади. Во всяком случае то, как она приобняла Ржевского и как ласково смотрела на него в этот момент, заставило Надю устыдиться. Как-никак он отец ее ребенка, а она ведет себя так, словно он не имеет к этому отношения. – Вы надолго?

– Проездом. Вот заехал к Наденьке. Проверить, как тут у нее дела. В хороших ли она руках.

Надя мило улыбалась, едва сдерживая желание дать Ржевскому увесистый подзатыльник.

– Тогда, может, отобедаете с нами? Федор будет очень вам рад. Надежда Николаевна, вы как, не против?

В первое мгновение Надя хотела вежливо отказаться, но потом, вспомнив рассказ старика Симакова, поспешила согласиться.

Глава 6

– Надюша, – поскребся в дверь Ржевский. – Можно я войду?

– Подожди пять минут, я сейчас, – торопливо ответила она и посмотрела на свое отражение в зеркале.

Стекло немного запотело и кое-где появились тонкие влажные полоски, напоминавшие слезы. Да, хотелось плакать, потому что все складывалось совсем не так, как должно было складываться в идеальной картине счастливого мира. Например, такого, как у ее родителей.

Впрочем, чему удивляться. Мятежный дух, который жил в Наде с самого ее рождения, с годами становился только крепче, и именно он заставлял ее сопротивляться тому, что другим казалось вполне благополучным разрешением всех ее проблем.

Ржевский не задал ей ни одного вопроса, касавшегося их взаимоотношений, словно все то, о чем она сказала ему тогда в ЗАГСе, не имело никакого значения. Да, он отнесся к ее признанию терпеливо и мягко, но это выглядело так, будто она была больной маленькой девочкой.

"Хочу пирожное и самокат!" – вот как он воспринимал ее.

"Выпей микстуру и ложись спать" – так трактовались его действия.

И она старательно, день за днем пила эту микстуру, пытаясь "прийти в себя", но стоило ему появиться, как становилось ясно: пусть на самокате далеко не уедешь, но попробовать стоит.

– Надюша, я так по тебе скучаю, – промурлыкал Ржевский.

– Паш, – Надя толкнула дверь, едва не шарахнув его по лбу, – ты же им рекламу делал! Я точно помню, что ты говорил об этом.

– Ну, делал и что? Я много кому что делал, – Ржевский провел по ее волосам и потянулся губами к губам. – Надюша, а что если нам...

– Нас на обед ждут, – шлепнула она его по рукам. – И вообще, не сексом единым жив человек.

– Хм, а чем же еще? Надюша, ты знаешь, я очень терпеливый! Особенно теперь. Я даже простил тебе твою увлеченность этим... как его... потому что понимаю, это все гормоны. Мне врач объяснил.

– Какой еще врач? – выпучила глаза Надя. – Ты что, обсуждаешь наши отношения с какими-то левыми людьми?! О, Ржевский, как же мне иногда хочется тебя придушить! И закопать где-нибудь под кустом сирени!

– Вот именно, Наденька! И эти всплески ярости – тоже следствие гормональных изменений. Ты уже вошла в третий триместр, значит скоро все устаканится и...

– Я все жду, когда у тебя в голове устаканится, что я больше... что я... – Надя задержала дыхание, глядя в его красивое лицо. – Паша, я правда не чувствую к тебе того, что чувствовала раньше. И этот, как его, а именно, Серебряков, не виноват в том, что со мной происходит.

– Ну вот, Надюша, ты уже умная, ты все понимаешь, да? Ну, где он, и где ты?

Надя прикусила губу. Какой смысл ругаться и растравлять себя еще больше? Ради ребенка этого не стоило делать ни в коем случае.

– Да, где он и где я...

– Прости, девочка моя, но жизнь гораздо сложнее и жестче, чем бы нам хотелось, – Ржевский погладил ее по плечу и демонстративно вздохнул.

– Не тебе говорить мне об этом.

Губы Ржевского сжались в плотную прямую линию, глаза повлажнели.

– Наденька, мы с тобой связаны самой судьбой! – патетически произнес он. – Она обручила нас перед ликом смерти! Если бы не ты...

– Если бы не ты, Паша! – вспыхнула Надя и сжала пальцы в кулак.

– Прости, любимая! – Ржевский поймал ее руку и прижался к ней губами.

– Прекрати ломать комедию, Паша!

– Все, все, успокойся! Тебе нельзя нервничать!

– Вот и не нервируй меня! Пошли!

В чем-то он был прав. Это ей хотелось думать, что между ней и Серебряковым что-то может быть. Глупо, конечно, но кто может запретить ей мечтать об этом? Пожалуй, со стороны это выглядело смешно и глупо, но, как говорится, неисповедимы пути господни и последствия гормональных скачек.

Они вышли из номера. Надя не знала, куда идти, поэтому доверилась Ржевскому, который прекрасно здесь ориентировался.

– Я тебе расскажу, Надюша, – придерживая ее за локоть, говорил Ржевский, – про рекламную кампанию "Ярославны", раз тебе интересно. Никаких упоминаний о дворянских гнездах там и в помине не было! Живописный уголок, Волга, леса, ягоды и грибы, чистый воздух. Понимаешь? Экосистема. Сюда люди из мегаполисов едут за здоровьем и покоем.

– Я просто думала, что история этого места, как и государства...

– В Москве этой истории навалом! – отмахнулся Ржевский. – А в Питере еще больше! Кому сдались эти твои деревенские помещики? Ты в курсе, что у Золотаревых, хозяев гостиницы, свое производство экологичной продукции? Варенья, соленья, приправы?

– Нет, – покачала головой Надя.

– Теперь знаешь. Так что как они просили, я так и сделал.

– Понятно. Лида сказала, что гости здесь только в сезон приезжают.

– А в не сезон нигде аншлага нет.

– А как ты с ними познакомился?

– Уже не помню. Кажется, Федор Матвеевич обратился ко мне по чьей-то рекомендации.

– А зачем они гостиницу держат? Жили бы себе с доходов от своего посолочно-грибного бизнеса.

– А зачем тебе детективное агентство?

Они пересекли вестибюль, где все еще находились приехавшие на семинар дамы, и вошли в другую половину дома, а затем оказались перед дверью в большой флигель. Надя вспомнила, как проходила мимо него, гуляя в парке.

– Затем, что я...

– Дом большой, сама видишь. Почему бы не сделать из него приятное место для гостей и иметь с этого приличные деньги? Поверь, я бы слова тебе не сказал, если бы ты захотела открыть салон красоты или вот – кафе! Да что там, я бы тебе его купил – на, царствуй! Да мы бы такую рекламу сделали, что...

– Какое кафе, Паша?!

– Уютное, с пирожными и булочками. Ты ведь так их любишь!

– Больше всего я люблю...

– Так, Надя, я надеюсь, ты тут свои детективные флаеры никому не раздавала? – поморщился Ржевский.

– Нет, я...

– Вот и славно. Родишь, там тебе вообще ни до чего будет, так что какой смысл пиариться? Тем более, и хвалиться особо нечем.

– Да как ты можешь говорить такое? Вообще-то у меня уже есть опыт и раскрытые дела, так что...

Глава 7

"Я счастлив, я практически обезумел от счастья, потому что стою прямо за ней в автобусе и вдыхаю запах ее волос. Мне кажется, они пахнут солнцем и садом, и перешибить этот аромат не может ни вонь старого "ПАЗика", ни вонючее амбре едущих с работы пассажиров. Я не замечаю никого и ничего вокруг. Мое лицо так близко к ее затылку, что, когда выбившийся из прически волосок касается моих губ, тело простреливает словно от удара тока.

Люблю! Люблю! Мне хочется кричать об этом на весь пыльный душный салон, забитый под завязку уставшими людьми.

На повороте автобус качнуло в сторону, и я ткнулся носом прямо в затылок Ирис. Больше того, сзади на меня навалился какой-то мужик, и, чтобы удержаться на ногах, я был вынужден схватить ее за плечо.

– Прости... те... – задохнувшись от неожиданности, пробормотал я и стал пятиться к выходу.

Человеческая масса сдавливала меня со всех сторон, но я, наплевав на ругательства и ответные тычки, продолжал молотить локтями и ввинчиваться в толпу, сгорая от стыда.

Когда автобус остановился, извергнув меня вместе с другими пассажирами, я обернулся и увидел ее лицо. Ирис смотрела на меня, и я мог бы поклясться, что на ее губах играла насмешливая улыбка."

Страница за страницей Надя погружалась не только в переживания героя, она ощущала непонятное беспокойство, предчувствие чего-то страшного, надвигавшегося лавиной, сметающей все на своем пути. Объяснить это было сложно, но она точно знала, что с момента зарождения любви, зародилось и зло, которое неминуемо заявит о своих правах.

"...Все чаще я встречал ее на своем пути. Теперь не я, а она преследовала меня. Нас разделяло всего несколько шагов или, может быть, метров, но каждый раз я пасовал, не в силах начать разговор. А она смотрела на меня долгим изучающим взглядом, словно знала обо мне что-то такое, чего я и сам не ведал."

Надя поменяла положение, подоткнув подушки, и провела ладонью по щеке. Слезы уже давно высохли, да и предавалась она им недолго. Вспомнила Серебрякова с ведром возле его служебного кабинета, потом как фотографировалась на его телефон... Вздохнув, она погладила себя по животу и продолжила чтение.

"С Аликом и другими нашими общими друзьями я теперь виделся нечасто. Скоро мне предстояло вернуться к учебе, но я даже представить себе не мог, что уеду, так и не признавшись ей в своих чувствах. Странная ситуация, учитывая, что Ирис словно сама искала встреч со мной...

Но однажды Алик поймал меня у дома и спросил, куда я все время хожу. Он наблюдал за мной, что, в принципе, было вполне объяснимо, ведь жили мы на одной улице. Я что-то соврал, он сделал вид, что поверил мне. А потом, якобы случайно, обмолвился, что знает брата Ирис. Но ведь он ей совсем не брат. Его даже сводным не назовешь. Я молчал, а он, гаденько усмехаясь, вдруг выдал такое, отчего у меня перехватило дыхание и зазвенело в голове...

– Да он с ней... точно тебе говорю!

– Ты же сам не видел, – слабо огрызнулся я.

Алик сплюнул.

– Хочешь верь, хочешь нет. Мое дело предупредить.

Этот парень, с кем она жила в одном доме, не был ни уголовником, ни хулиганом. Я знал, что он работал в шиномонтаже и даже видел его с разными девушками в городе и на дискотеке. Конечно, это вранье, то, что говорил Алик. Конечно..."

За окном вдруг раздался хор голосов, в котором явственно звучали крики: "Счастью быть!", "Я достойна лучшего!" и "Здравствуй, счастье!"

Надя отложила книгу и поднялась. Отодвинула штору и попыталась разглядеть, что происходит, но успела заметить лишь "хвост" шествия – группа женщин уже заворачивала за угол.

– Ну и ну, – покачала она головой. – Прям секта, а не курятник!

Глянув на часы, Надя с удивлением увидела, что время подбирается к ужину. Прислушавшись к себе, решила еще поваляться с книгой и съесть банан.

Через полчаса раздался телефонный звонок. Надя нахмурилась, глядя на незнакомый длинный номер, но потом все же ответила.

– Надя, ты? Это Максим Тураев!

– Привет! Как я рада тебя слышать! Ну, как твои дела? – Надя прижала трубку плотнее, потому что за окном снова раздались радостные вопли: "Счастье есть!", "Я и есть счастье!" – Вот же, блин... Говори громче!

– Надя, ты меня слышишь?

– Слышу, Максим!

– Как ты, Надюша? Я в Китае. То есть мы в Китае! С Олесей!

– О... – Надя подобралась и потерла затекшую поясницу. – И как?..

Ей очень хотелось узнать, что показал анализ ДНК, но по этическим соображениям она не могла спросить об этом в лоб, даже несмотря на их дружеские отношения с Тураевым, и поэтому ждала, когда он сам расскажет ей обо всем.

– Отличная клиника, прогнозы положительные. Конечно, не все сразу, надо будет пройти несколько реабилитаций, но здесь и иглотерапия, и массажи, и водные процедуры. В общем, я очень надеюсь, что у нас получится!

– Максим, если тебе будет нужна какая-то помощь или совет, я всегда готова! И я рада, что... что вы вместе!

Тураев помолчал, а затем с присущей ему твердостью в голосе произнес:

– Надь, неважно, что показал тест. Я в суд бумаги уже отправил, мой адвокат все подготовил. И Олеся согласна. Татьяна Васильевна тоже. Ты знаешь, я смотрю на нее и понимаю, что она моя дочь, понимаешь? А что там тест показывает, это неважно, правда?

– Правда, Максим, – Надя сморгнула слезы и шмыгнула носом.

– Ты сама нормально? Ты извини, мне надо идти. От Татьяны Васильевны и Олеси привет! Если что, пиши и звони на этот номер, пока я здесь!

– У меня все нормально! Отдыхаю за городом, детективы читаю!

– Расскажешь потом! Все, обнял!

– Пока, Макс!

Надя спустила ноги с кровати и нашарила тапочки. Снова захотелось плакать, теперь от радости за Олесю. И за Максима Тураева, конечно. Она нисколько не сомневалась, что он оформит удочерение, и ни один суд не сможет ему отказать. А если что, то она сама подключится и обязательно устроит так, как должно быть.

Глава 8

– Как вам заливное из судака? – поинтересовалась Алла Сергеевна, присев рядом с Надей за ужином.

– Ой, а я даже не заметила, как съела, – смутилась Надя, зажимая пальцем страницу. – Зачиталась.

– Вы как Федор, все время носом в книгу, – Алла Сергеевна пригубила душистый липовый чай и с интересом посмотрела на Надю. – Простите, если донимаю вас разговорами. Что-то я замоталась сегодня. Семинар еще этот! Только представьте, что я сегодня наблюдала в нашем парке. Это не гимнастика, не йога, а... Наклоны, поклоны, потом ходьба строем вокруг дома, как на демонстрации. И еще эти крики, – хозяйка гостиницы прижала затянутую в перчатку ладонь к губам и закатила глаза.

– Я тоже слышала, – кивнула Надя. – В таких случаях обычно говорят: каждый по-своему с ума сходит. – А гуру уже приехал?

– Приехал. Отдыхает в номере. – Алла Сергеевна открыла крышечку на старинных часиках в виде серебряной груши, висевших на ее груди, и сказала: – Семинар через полчаса. Этот их гуру попросил в номер бутылку коньяка и лимон, представляете? В группе есть одна дама, так она все его расходы оплачивает со своей карты. Лида! – махнула она заглянувшей в ресторан помощнице, – Спросите у нашего гостя, не надо ли ему еще чего. И еще передайте, что ужинать придется здесь. Я против того, чтобы еду носили в номера, – добавила она, обращаясь к Наде. – Знаете, многие так наплевательски относятся к гигиене! Уборка у нас, сами знаете, по требованию. Но если позволить бегать туда-сюда с тарелками, то жди нашествия тараканов и грызунов.

– А как же мое молоко и печенье? – Надя сделала бровки домиком.

– К вам у меня особенное отношение, Надежда Николаевна. К тому же, пока вы гуляли, в номере сделали влажную уборку и сменили постельное белье.

– Спасибо большое. И за приглашение на чудесный обед! Я прекрасно провела время в вашем обществе!

– А вы заглядывайте к нам! Как я понимаю, во времени вы не ограничены?

Надя отвела глаза.

– Как вам сказать... Была мысль уехать, но я ее еще толком не обдумала. Дня два-три точно еще побуду здесь.

– Вот и славно! Честное слово, впервые у нас такое шумное заселение. Я было поначалу обрадовалась, но сейчас даже не знаю, что и сказать. В прошлом году, в июне, у нас здесь писательский слет проходил, так было тихо-мирно! Пили, правда, много, но под окнами не орали и не дрались. Культурные люди.

– Ну, женщины ведь драться не станут.

– Надеюсь. И все равно, как-то это все странно выглядит...

– Зато весело! Заразная это, все-таки, штука – счастье!

– Наверное.

– Чем бы дитя не тешилось.

– Ну, да...

– Давно вы женаты?

– Нет. Мы поженились уже в зрелом возрасте. И детей у нас нет.

– Вы прекрасная пара.

Алла Сергеевна опустила чашку на блюдце:

– Надежда Николаевна, я у вас спросить хотела...

Она не успела продолжить фразу, как в зал зашел Федор Степанович. Надя поприветствовала его улыбкой, но он окинул их растерянным взглядом, потом помотал головой, словно ошибся местом, и вышел.

Алла Сергеевна поднялась и, не попрощавшись, последовала за ним, а Надя выдохнула. Она боялась, что вопросы хозяйки будут из категории личных, отвечать на которые ей совершенно не хотелось. Уж лучше бы о книгах или об искусстве, но Алла Сергеевна подобными вещами не интересовалась.

Надя допила чай и отправилась в вестибюль. Облокотившись на стойку, Лида смотрела прямо перед собой, изучая брошюру, и вздрогнула, когда Надя подошла совсем близко. Брошюра тут же перекочевала за стойку.

– Я могу вам чем-то помочь?

– Нет, у меня все хорошо. Скажите, Лида, а вы тоже живете здесь, в усадьбе?

– У меня служебная площадь. Комната.

– То есть, вы не местная?

Лида провела кончиками пальцев вдоль линии коротких волос на виске, будто заправляя выбившийся локон.

– Нет, – коротко ответила она.

Надя ощутила, как между ними словно выросла невидимая стена. Не то чтобы она рассчитывала на откровенность после того, как вручила девушке банан и апельсин, просто они были близкого возраста и могли бы поговорить о чем-нибудь отвлеченном... Однако беседа явно не клеилась.

– Вы видели этого гуру? – сделала последнюю попытку Надя.

– Видела.

– И как он вам?

Лида пожала плечами:

– Ничего примечательного.

– Его адептки наверняка другого мнения. Может, он владеет гипнозом?

Лида в упор посмотрела на Надю, а потом непонимающе нахмурилась.

– Кто владеет гипнозом?

– Гуру, – в свою очередь опешила Надя. – Я, кстати, слышала об одном деле, так там муж таким образом воздействовал на жену.

– А, чтобы завладеть ее бизнесом и средствами? – без особого интереса предположила Лида.

– И это тоже. Но как он сам говорил, все это было от большой любви. Люди иногда совершают ужасные вещи, когда любят! Вот я сейчас одну книгу читаю, так там...

– Если совершают ужасное, то это не из-за любви, – быстро проговорила девушка. – И еще: в книгах, конечно, многое можно прочитать, но в жизни все куда страшнее. Ладно, вы извините, мне еще надо кое-что сделать. Алла Сергеевна просила.

– А семинар уже начался? Можно мне хоть одним глазком на него глянуть? – взмолилась Надя.

– Не боитесь, что вас гипнозом случайно заденет? Сегодня, кстати, сериал новый начинается по первому каналу. Исторический.

– Нет, я телевизор не смотрю. Предпочитаю жизненные истории.

– Ну, тогда не стану мешать, – хмыкнула Лида. – Они в малой гостиной, это справа по коридору.

– Спасибо!

Надя направилась в нужном направлении и, когда оказалась перед дверью, попробовала ее открыть. Однако дверь была заперта изнутри, и она с трудом удержалась от того, чтобы пнуть ее от разочарования и досады. До нее доносились заунывные рулады какой-то медитативной мелодии.

– Ну вот, даже счастье строго по прейскуранту и по записи. Для особо избранных, – пробурчала она и отправилась в свой номер.

Глава 9

"...Накануне моего отъезда Алик напоил меня, сказав, что так и поступают друзья. Пьют, закусывают и разговаривают обо всем. А потом ищут приключений. Я хохотал как безумный. Алик Бобовкин всегда умел рассмешить. И вообще, пожалуй, он единственный, кто воспринимал меня всерьез.

После безудержного смеха я впал в глубокую печаль, оттого что так ничего и предпринял. Мы с Аликом пошли в ДК, а потом я потерял его в толпе и вышел на воздух, чтобы проветриться. Меня знатно корежило и мутило от выпитого...

...На улице, в слабом свете фонаря я вдруг увидел ее... она подошла и взяла меня за руку...

– Пойдем...

И я пошел..."

Надя перелистнула страницу и прислушалась. Раздались приглушенные женские голоса и смех. Глянув на часы, Надя хмыкнула, двенадцатый час! Похоже, участницы семинара расходились по своим номерам. Интересно, в чьем номере был Золотарев? И что его так удивило?

Надя слезла с кровати и подошла к двери. Приоткрыв ее, посмотрела в щелку.

Две молодые женщины стояли в коридоре и разговаривали с кем-то, стоявшим на пороге номера. Дверь открывалась наружу, и Надя не могла разглядеть того, кому они улыбались и перед кем исполняли извечный невербальный танец желания.

"Определенно, мужчина, – решила Надя. – И я даже догадываюсь, кто. Этот их гуру, на которого они молятся. Неужели он пригласит их к себе в номер, а потом в постель?"

Стараясь не думать о дальнейших вариантах развития событий, она вернулась в кровать.

"...я не мог поверить, что все это происходит со мной на самом деле... Я был откровенно пьян и влюблен... В голове шумело, перед глазами все плыло... Я что-то говорил, о чем забывал уже в следующую минуту...

Сарай во дворе их дома... чужие запахи... ее запах..."

Надя испытывала странную смесь любопытства, смущения и отторжения, но не могла оторваться от чтения. Ей давно пора было спать, но она никак не могла себя заставить отложить книгу.

Хлопнула дверь. Затем другая, рядом с ее номером.

За окном вдруг резко подуло, так, что дрогнула рама. Надя пододвинула ночник поближе и поправила подушку за спиной.

"...все было как во сне, и это правда. Спроси меня сейчас, что я чувствовал, я не отвечу. Все смешалось вокруг и во мне в один горячий сияющий ком...

О как прекрасны метафоры, но на самом деле, после сумасшедшей яркости всегда приходит тьма...

Я очнулся от слепящего света, бившего прямо в глаза... Я был один и не сразу понял, где я и что со мной...

...мои руки были чем-то испачканы. Запах... я пытался вспомнить, но ужас, объявший меня, поглотил без остатка любые мысли и предположения...

Ее дом горел. Нет, он полыхал!..

...на четвереньках я полз мимо него и скулил, словно раненый пес...

...мои руки пахли бензином... моя одежда впитала этот запах...

...скатившись в овраг, я замер и лежал так какое-то время, пока меня не стало рвать...

...домой... я хотел домой, чтобы спрятаться там и прийти в себя...

...я не мог! Нет, я не мог! Но что если..."

Надя натянула одеяло до самого подбородка и снова посмотрела на темное окно. Ветер только усиливался.

"...я разделся прямо на улице, за домом, и в одних трусах вошел внутрь. В горле першило, руки и ноги тряслись. В комнате матери горел свет, но было тихо. Кажется, она спала. Я проскользнул в ванную и встал под душ, чтобы согреться. Потом сунул одежду в стиральную машину и насыпал порошка. Знал, что мать будет ругаться, но я уже придумал, что скажу ей. Упал, испачкался, но эти вещи я хочу взять с собой... Она поверит...

Слезы текли по моим щекам, сердце билось о ребра, и я желал только одного – чтобы оно совсем перестало биться..."

– Но ты же этого не делал, правда? – пробормотала Надя и перевернула страницу.

***

Спала она плохо. В сознании то и дело вспыхивали картины из книги. И сама Надя словно была там и видела все своими глазами. К утру ветер утих, сквозь мысленный туман она поняла это так отчетливо, будто стояла у окна. Сразу стало легче. Зрительный хаос прекратился и вместо него наступила чернота, на которой вдруг зажглись маленькие голубые точки звезд...

...Проморгавшись, Надя зевнула. Наступило утро и довольно хмурое.

– Надо прекращать эти ночные посиделки. Хотя бы до момента, когда рожу. Можно ли выспаться впрок? – задала она себе вопрос, на который и так знала ответ: нет.

Рассматривая себя в зеркале, Надя вставала то одним боком, то другим, и отражение ей нравилось.

– Прости меня, малыш! Надеюсь, ты спал хорошо, а вся эта гадость была только у меня в голове.

Высушив волосы и побродив по номеру, искоса поглядывая на книгу, Надя решила пристать к кому-нибудь из вчерашних "кур" и поспрашивать ее или их о семинаре. Наверняка им нужна "свежая кровь" в их "счастливые" ряды, а ей хоть какое-то развлечение.

Но когда она спустилась вниз, то сразу поняла, что случилось что-то из ряда вон. Ее обогнала одна из дамочек, на ходу натягивая свитер, и вид у нее был такой, будто за ней гнались черти.

– А что случилось? – крикнула Надя.

Женщина остановилась. Лицо ее перекосилось и стало серо-зеленого цвета.

– А вы не знаете?! Федосевич умер!

– Да вы что? А кто это?

Женщина глянула на нее влажными покрасневшими глазами, а затем прикрыла их дрожащей ладонью в трагическом жесте.

– Он гений! Господи, какой ужас!..

Конечно, смерть, особенно безвременная, это ужас, подумала Надя. Или ужас заключается в том, что она понятия не имеет, кто такой этот почивший Федосевич?

– А что с ним произошло?

Женщина отмахнулась и быстро зашагала прочь. Хлопнули входные двери. Надя огляделась. В гостиничном холле она осталась одна. Через окно заметила, что сотрудники и гости направляются через парк в сторону реки, и тогда она решительно вернулась в свой номер, оделась и торопливо засеменила туда, куда стекалась толпа.

Глава 10

– А я вам ответственно заявляю, Игорь Иванович, что у нас тут лет десять уж как ничего криминального не происходило! Живем как у Христа за пазухой. Люди хорошие, тихие! Случайность это, помяните мое слово! – крякнул участковый Пуговкин.

– Я понимаю, Егор Палыч, но буду смотреть, проверять. Криминогенная обстановка, она, знаете ли, от многих факторов зависит. И в тихом омуте всякое-разное случается. Вы уж простите меня, но ваша уверенность меня некоторым образом удивляет.

– Да кабы я знал, что так обернется-то! – развел руками тот. – У меня же выслуга, а тут такое!

– Да что вы в самом деле! – одернул его Игорь. – Я понимаю, статистика, все дела. Но ведь и вы, извините, не господь бог! А вас послушать, так без вашего соизволения тут и муха не пролетит!

– Черт бы этого Федосевича побрал! И принесла ведь его нелегкая именно к нам в Веригино! Ведь тихое же место, ну! Ничего особенного! Мы тут скрепно живем, по совести!

– Ну вот и проверим все по уму. Скрепно.

Краем глаза Игорь следил за удалявшейся по тропе женской фигурой и, чтобы скрыть боль и досаду, разговаривал нарочито жестким, сухим тоном.

Он увидел Чарушину сразу, как только "Нива" участкового Пуговкина въехала на холм. Увидел и сразу же потерялся под шквалом нахлынувших чувств. В висках застучало от прилившей крови, и сердце, будь оно неладно, подскочило к самому горлу.

– Так-то можно было и по берегу проехать, но грязь, сами понимаете. Развезло. Вот приморозит, милое дело будет! Но вы не переживайте, там спуск есть, надо несколько метров пройти. Да вы и сами увидите. У нас ведь тут все по-простому: нас в поселковом отделе всего трое. Правда еще народная дружина есть, да... – не унимался Пуговкин.

– Дружина? – вскинул брови Игорь. – Дружина – это, конечно, сильно. Может, у вас потому и тихо, что вы тут сами за порядком следите? – Игорь стал осторожно спускаться, но ноги предательски скользили по траве.

Двое его сотрудников делали свое дело, и он, откинув простыню, посмотрел на погибшего. Затем тем же макаром поднялся наверх. Участковый все это время разглагольствовал, совершенно не смущаясь хмурого взгляда Серебрякова.

– Так и есть, Игорь Иванович! Это вы точно заметили! Кто если не мы? Нет, оно, конечно, случается, драка или мордобитие, но все мирным путем потом решается. И опять же, – хитро прищурился Пуговкин, – кто виноват в девяносто девяти процентах в подобных ситуациях?

– Кто? – нахмурился Игорь, отряхивая руки. – Водка? Кстати, по статистике восемьдесят процентов бытовых преступлений и семьдесят пять процентов суицидов совершается в состоянии алкогольного опьянения.

– Да что эта ваша статистика понимает! – воскликнул Пуговкин. – Бабы! Тьфу, женщины! Я вам точно говорю, и не только я. Великие умы давно доказали: шерше, понимаешь, ля фам! Ищите, значит, ба... женщину!

– То есть вы все-таки предполагаете, что смерть Федосевича могла быть вызвана не несчастным случаем? – уточнил Игорь. – Женщин здесь, как вы сами изволите видеть, более чем достаточно.

– Э... вы меня не путайте, Игорь Иванович! У вас, может, и есть какие подозрения, а я так скажу: мог оступиться человек и шею себе сломать! К тому же пахнет от него спиртосодержащими парами.

– А это вы откуда знаете? Когда успели обнюхать покойника? – усмехнулся Игорь.

– Я не успел, вы же сами знаете! Я ведь вас встречал. А Васильич, тот, из рыбаков, когда его нашел, естественным образом амбре уловил!

– Так, хватит с меня этих ваших рыбачьих баек! Экспертиза покажет. И, кстати, где эти ваши рыбаки?

– Так я их домой отправил.

– В смысле?! – выпучил глаза Игорь.

– Так ведь рыбу-то надо свезти? Попортится ведь! Да вы не волнуйтесь, они скоренько приедут.

– Дурдом...

Пуговкин потоптался на месте и снова тяжело вздохнул:

– Эх, ну как же это его угораздило-то? На вверенном мне участке! Что б его, этого Федосевича...Чего он вообще сюда поперся? Главное, рыбаки наши к берегу приплыли с ночной, а он лежит. Теплый еще. Наши-то промерзли, а он, значит, еще нет... Вам бы на часок пораньше приехать, Игорь Иванович! И взяли бы его... тепленьким-то...

– Как ордер получил, так и приехал!

– Да, оказия случилась... Вот если бы вы чуток пораньше-то, глядишь и...

Игорь отмахнулся и зашагал к машине.

– В усадьбу сразу или как? – окликнул его Пуговкин.

– В усадьбу. Только знаете, Егор Палыч, вы поезжайте. Оборудуйте там место для допроса, а я пешком пройдусь. Не заблужусь?

– Да не! Вон же она, усадьба-то! – указал Пуговкин. – Больше здесь ничего и нет. И вообще, помяните мое слово, сам он свалился, а мы людей зря потревожим. Ведь потревожим, а, Игорь Иванович? – с надеждой в голосе сказал участковый.

Игорь Серебряков сунул руки в карманы и исподлобья оглядел плотного румяного участкового.

– Все будем делать так, как положено по уставу! – припечатал он.

– Ясно. Ну, я тогда поехал. Серега! – крикнул он молодому парню, младшему лейтенанту, который с детским любопытством взирал на происходящее. – За мной шуруй! В "Ярославну" помчали, пока свидетели не разбежались!

Женщины, а их было не меньше десяти, зареванные, со вспухшими носами, сбились в кучки и взирали ошалелыми глазами то на берег, то на Серебрякова.

– Прошу всех вернуться в усадьбу! – громко приказал Игорь. – И приготовьте паспорта!

– Погодите, молодой человек!

Игорь увидел мужчину лет пятидесяти, с бородкой, в накинутой на плечи тонкой замшевой куртке.

– Вы кто?

– Владелец усадьбы, Золотарев Федор Степанович. Такое дело... мы в шоке...

– Кто мы?

– Я и супруга. Вы ее видели, она только что ушла с одной из наших постоялиц.

– Возвращайтесь в дом, Федор Степанович. Вы же всех своих гостей знаете.

– Ну... документация у нас в порядке. Там Алла и Лида вам все покажут. У нас все строго, мышь не проскочит... – Он покачал головой и стянул полы куртки на груди.

Глава 11

Все потихоньку собирались в вестибюле. Расстегнув пальто, Надя стояла у окна и смотрела на дорогу, где должны были появиться остальные, включая Серебрякова. Три женщины всхлипывали, обнимая друг друга за плечи. Алла Сергеевна распорядилась, чтобы на столе в ресторане поставили тарелку с бутербродами и включили кофемашину.

– Вы бы перекусили, Надежда Николаевна, – предложила хозяйка. – И сядьте, в ногах правды нет.

– Ничего, я постою, – ответила Надя.

Когда подъехала машина, она задержала дыхание, при виде выходящих из нее людей. Двое мужчин из тех, кого она видела вместе с Игорем, остались курить, женщины зашли в дом. Минут через пять появился Золотарев. Он шел немного расшатанной, но быстрой походкой и, когда оказался внутри, ни слова ни говоря, направился на свою половину дома.

– Федя! – окликнула его Алла Сергеевна, но он даже не оглянулся. Тогда она покачала головой и велела Лиде: – Распечатай заселение по номерам, пожалуйста. Все равно ведь спросят. Феде нельзя волноваться, – объяснила она вполголоса Наде, – сердце барахлит.

Зашумел принтер.

– В связи со случившимся, нам же пересчитают стоимость проживания? – вдруг подала голос одна из женщин. И вопрос ее звучал по-деловому, не особо увязываясь с опухшим лицом и покрасневшим носом.

– В смысле? – не поняла Лида и поискала глазами Аллу Сергеевну. Та в этот момент была в зале ресторана.

– В том смысле, что лично я не собираюсь здесь больше задерживаться!

– Ну, тут уж как пойдет, – вставила свои пять копеек Надя, чем вызвала негодование в кругах "семинаристок".

– Что вы хотите этим сказать? – Женщина наклонилась вперед, буравя Надю тяжелым взглядом.

– Ничего, что бы могло каким-то образом повлиять на случившееся.

– Вот и не лезьте не в свое дело!

"Да, дело не мое, и вообще... – Надя вздрогнула от продолжения собственной мысли, в которой явственно прозвучало: и мужчина тоже не мой..."

И вскоре на дорожке появился Серебряков, как олицетворение не только хмурой осенней погоды, но и повода, по которому он явился в Веригино.

Хлопнула дверь. Женщины подобрались, словно кошки, готовые к броску.

Серебряков остановился, вытер ноги о придверный коврик, а потом огляделся. Заметив Надю, он замер и с видимым трудом отвел глаза, а затем произнес, обращаясь к Лиде:

– Где я могу расположиться, чтобы опросить свидетелей?

– Можно в конференц-зале, – засуетилась Алла Сергеевна. – Там у них, – кивок в сторону женщин, – вчера собрание было.

– Да, отлично, – кивнул Серебряков и перехватил портфель из одной руки в другую. – Мне нужен список всех, кто находился в гостинице со вчерашнего дня.

– Вот, возьмите, пожалуйста, – протянула листок Лида.

– И попить бы, если можно…

– Чай, кофе?

– Воды, пожалуйста.

– Сейчас все сделаем!

С появлением участкового и его помощника в вестибюле сразу стало тесно и шумно. Все заговорили разом. Женщины о том, что они хотят поскорее уехать, Серебряков о соблюдении очередности и важности опроса, а румяный мужчина в форме требовал горячего кофе, чтобы согреться.

Надя наблюдала за Игорем и уже не ощущала ни обиды, ни растерянности. Было заметно, как он, разъясняя женщинам необходимость успокоиться и приготовить документы, словно специально поворачивался к ней боком, но при этом постоянно косился в ее сторону.

"Да ведь он прав! Здесь я такой же гость, как и все остальные. И никто не знает, что мы знакомы. Зачем усложнять?"

Надя решительно направилась к лестнице.

– А вы куда? – хрипловато крикнул Серебряков, когда она поднялась на пару ступенек.

– За паспортом, – обернулась Надя и посмотрела ему прямо в глаза.

– Вот, видите, – Игорь обращался к остальным, а взгляд его оставался прикованным к ней, – как надо поступать в таких случаях? Спокойно ожидать своей очереди и доверять следственным органам.

Надя сдержала улыбку, а потом отправилась к себе в номер.

Сняв пальто, она достала паспорт и зашла в ванную. Провела расческой по волосам, а затем, приглядевшись к своему отражению, похлопала себя по щекам, чтобы вызвать румянец. Захотелось вдруг подкрасить ресницы и губы, но... Надя усмехнулась, что она в самом деле?

– Тоже мне, невеста на выданье!

Когда она подошла к двери, то услышала шаги, а затем голоса:

– Вот его номер. Уборки не было, никто туда не заходил.

Надя открыла дверь. В коридоре топтались румяный участковый, молодой паренек в великоватой для его щуплой фигуры служебной куртке и Золотарев.

– Так, давайте ключи, мы тут все сами осмотрим, – важно сказал участковый и протянул ладонь, в которую перекочевал ключ с пластиковым номером.

– Это второй комплект. Первый, я так понимаю, у Федосевича, – сказал Золотарев.

– У покойника, вы хотели сказать?

– Кхм... как вам будет угодно.

– Спускайтесь вниз, мы пока тут оглядимся.

Золотарев заметил Надю и развел руками:

– Такие дела...

Участковый обернулся и, прищурившись, тоже посмотрел на нее:

– А вы, гражданочка, слышали что-нибудь подозрительное?

Надя замешкалась, не сводя взгляда с Золотарева.

– Наверное, будет лучше, если я обо всем поговорю со следователем. Как его зовут?

– Игорь Иванович, – хмыкнул участковый, а потом добавил: – Молодой еще, резвый. Чересчур даже.

С этим утверждением Надя могла бы поспорить. Не с тем, разумеется, что Игорь Серебряков слишком молод, а с тем, что резвость его была ничем иным, как профессиональным чутьем. И лучше ее, никто из присутствовавших здесь, этого не знал.

Она терпеливо дожидалась своей очереди и даже успела перекусить вместе с Аллой Сергеевной. Паспорта сдали на руки молодому помощнику, и он утащил их в конференц-зал. После каждого опроса он выходил в вестибюль и важно зачитывал следующее имя. Сначала Надя ждала, что ее вызовут первой. Потом подумала, что ее фамилия почти в самом конце алфавита, но, когда пригласили некую Якушеву, убедилась, что, по всей вероятности, ее Серебряков оставил "на закуску". Что ж, и этот ход ей понравился.