Там где плачет сердце...

Турчаночка

Я не помню, сколько мне было лет — может, пять, может, шесть. Но я чётко помню её голос. Тёплый, мягкий, с протяжной лаской на конце каждого слова.
— Идём ко мне, Турчаночка моя…

Это имя она придумала сама. Так меня больше никто не называл. Не мама, не подруги, не воспитатели в садике. Только она — Рабига апа. Мамино дыхание в виде взрослой женщины. Чуть выше среднего роста, с добрыми глазами, запахом свежего теста и крема для рук. Она всегда пахла по-домашнему.

Рабига апа появилась в моей жизни, как будто бы из другого мира. У неё было что-то, что отличало её от всех других взрослых: умение видеть в ребёнке не просто маленькое существо, а личность, душу. Она не разговаривала со мной, как с малышкой. Она умела слушать меня. Слышать.

Каждый раз, когда я приходила в её дом, она накрывала стол — даже если я была одна. Маленькая посуда, сладкий чай с молоком, мягкий хлеб, сливочное масло. А потом — конфеты. В её шкатулке всегда были конфеты. И каждый раз она говорила:
— Только для моей Турчаночки.

Я тогда не знала, что это слово означает. Мне просто нравилось, как оно звучит. Как будто я не обычная девочка с улицы, а какая-то важная, особенная. И с ней я чувствовала себя именно такой. Не просто ребёнком, а любимой. Родной.

Она заплетала мне волосы. Говорила, что у меня глаза, как у восточной принцессы. Она гладила мои щеки, целовала в макушку и говорила:
— Вот бы ты была моей дочкой…

И я верила. В своём детском сердце я была уверена, что где-то в другой жизни я и правда её дочка. И если бы можно было — я бы осталась у неё навсегда.

Она защищала меня даже от маминого строгого взгляда.
— Пусть поиграет. Ещё маленькая, успеет повзрослеть…

Когда она брала меня за руку — у меня исчезали все страхи. Даже если на улице было темно, даже если кто-то ругался в соседней комнате. Её рука была как щит. И голос — как колыбельная, только наяву.

Иногда я лежала у неё на коленях, а она гладила меня по волосам и рассказывала истории — о детстве, о любви, о жизни. Я не всё тогда понимала, но мне не нужно было понимать. Я просто слушала её и чувствовала себя дома.

Слезы взрослого человека

Я подросла....

Мне было лет девять или десять, когда я поехала с мамой на встречу её одноклассников. Маленький посёлок, старый дом с широким двором, столы, заставленные едой, громкая музыка из колонок. Все были весёлые, как в кино: смеялись, обнимались, будто на мгновение вернулись в юность.

Рабига апа тоже была там — с мужем. Я сразу почувствовала, как у меня потеплело внутри. Она увидела меня, улыбнулась широко и прошептала при встрече:
— Вот и моя Турчаночка приехала...

Она выглядела красиво — в светлой кофте с вышивкой, волосы аккуратно уложены, губы накрашены в её любимый коралловый цвет. Когда она смеялась, казалось, будто солнце выходит из-за туч.

Я смотрела на всех, как на сказку: взрослые пели, кто-то танцевал, кто-то рассказывал весёлые истории. Вокруг царила лёгкость, шум, радость. Я сидела чуть поодаль и просто любовалась — особенно Рабигой. Она будто бы светилась, была душой компании.

Но под вечер что-то изменилось. Я не слышала слов — только увидела, как кто-то из мужчин что-то резко сказал, а она замолчала. Сначала — обиженно отвела взгляд, потом резко встала. Лицо побледнело, губы сжались.

А потом… она заплакала. Не просто тихо — она разрыдалась. Как будто всё накопившееся вырвалось наружу. Она отвернулась, спрятала лицо, но я видела всё.

У меня внутри всё оборвалось. Такое не должно происходить. Рабига апа — она же сильная, добрая, красивая, сияющая. Почему она плачет?

Я не знала, что произошло. Я была ребёнком. Слишком маленькой, чтобы вмешаться, слишком наивной, чтобы понять. Но достаточно взрослой, чтобы почувствовать — это не просто обида. Это боль.

Мне захотелось подойти, обнять её, сказать что-нибудь. Но я замерла. Просто сидела на деревянной лавке и смотрела на неё глазами, полными слёз. Сердце сжалось так сильно, будто внутри что-то треснуло. Я впервые увидела, как плачет взрослый человек. Тот, кого я любила. Кто казался непобедимым.

Той ночью я долго не могла уснуть. Её лицо, залитое слезами, стояло перед глазами. Мне казалось, что я подвела её своим молчанием. Что могла бы что-то сделать, но не сделала.

И с того дня я начала по-другому чувствовать. Как будто что-то внутри выросло. Я больше не видела взрослых как просто сильных и уверенных. Я поняла: они тоже плачут. Они тоже уязвимы.
И особенно — она. Моя Рабига апа.
Моя любимая Турчаночка и её — моя.

Как будто не было лет...

С того дня мы больше не виделись....

Прошло много лет. Мы не виделись, не писали, не слышали голосов. Только в памяти у меня всё оставалось живым — её голос, её руки, запах духов, и, конечно же, то имя, которое больше никто не называл.

Мне было пятнадцать. Подросток — с длинными волосами, со своими мыслями, с непоказанными эмоциями. И вдруг — юбилей мамы. Большой, красивый праздник. Шестьдесят лет. Всё было по-взрослому: украшения, праздничный стол, гости в нарядной одежде, громкая музыка, тосты, смех.

Я помогала маме, но внутри ждала только одно.

— Она приедет? — спросила я у мамы тихо, будто боялась услышать «нет».
— Приедет. Рабига с мужем точно будут.

И вот — дверь. Стук. Гул голосов в прихожей.

Я резко повернулась, и сердце будто упало в пятки.
Она. Рабига апа.

Всё, как в детстве: глаза, походка, тот же шарф, что она всегда красиво набрасывала на плечи. Я даже почувствовала знакомый аромат — что-то между сладким жасмином и домашним теплом.

Не думая, не чувствуя ног, я подбежала к ней.
— Рабига апа!.. — и тут же обняла.

Я вжалась в неё, как когда-то в детстве, зарылась носом в её куртку. Я слышала, как она выдохнула — не от удивления, а от волнения, от накрывшего чувства.
— Турчаночка... — прошептала она.

Голос дрогнул. Куртка ещё не снята, обувь на ногах, в руке — сумка. Она даже не успела поздороваться с мамой. Но мы стояли, обнявшись, будто не было ни лет, ни разлуки, ни тишины между нами. Только тёплая, настоящая связь, пронесённая сквозь время.

Когда она наконец подняла голову, её глаза были влажными. Но это были не те слёзы, что я видела тогда, в том посёлке. Эти — были светлыми.
— Как ты выросла... — шептала она, держась за мои плечи. — Такая красивая стала. А голос... такой же. Узнала бы из тысячи.

Мама, увидев нас, только улыбнулась:
— Вот и встретились... Моя дочь тебя помнит больше, чем всех.

За столом мы сидели рядом. Она всё время брала меня за руку, поправляла прядь волос, рассказывала, как часто вспоминала. И всё говорила:
— Как ты? Ты счастлива? Ты хорошо живёшь?

Я чувствовала, как всё то, что жило во мне годами, тихо оживало. Рабига апа снова была рядом. И я снова была Турчаночкой.