Там, где умирает ненависть…

Глава 1

«Сила молчания заключается в том, что оно позволяет услышать самое главное».

И. В. Гёте

1

Он купил меня, чтобы я молчала. Чтобы тихо сидела в его огромном доме. Не отсвечивала и ждала, когда мне позволят издать звук.

Молчание плюс тишина = контроль и власть.

Он верит в эту простую арифметику.

Но он не понимает: тишина - это не ноль… это бесконечность.

В ней есть оттенки, слои, глубины. Бывает тишина покорная - мягкая, как вата, обволакивающая. А бывает - острая, как лезвие ножа, режущее слух.

Моя же тишина не умещалась в его уравнение. Она выходила за его границы, заполняя комнаты, просачиваясь сквозь стены.

И однажды она заговорит…

Без слов…

***

Я сидела перед зеркалом, пока чужие руки укладывали мои волосы. Каждое движение - точное и бездушное. Локон за локоном, шпилька за шпилькой. Через полтора часа голова пульсировала от напряжения, будто её зажали в старые и ржавые тиски.

Резкий, химический запах лака и пудры забивал ноздри и щипал горло. Металлический холодок заколок с силой касался кожи головы. Пальцы стилистки скользили по волосам, задевая кожу шеи.

В зеркале была не я. Там девушка с идеально уложенными волосами, с кожей, отшлифованной до фарфорового блеска, ровными симметричными стрелками. Её глаза - чужие, не знакомые мне до сегодняшнего дня, они без единого проблеска жизни.

Совершенная. Безупречная. Кукла.

- Вы такая красивая, - с нескрываемым восторгом пробормотала стилистка.

Я не ответила. Мои губы, подкрашенные красной помадой, даже не дрогнули. Но от этих слов безумно захотелось поморщиться.

Да и что ответить на эту банальность? Да, я красива. Это не дар и не заслуга - просто данность, как цвет глаз или группа крови. Её взвесили, измерили и учли в договоре.

«Внешние данные соответствуют требованиям» - наверное, так и было написано в каком-то пункте брачного контракта, который мне даже не соизволили показать.

Я всего лишь товар, удачно прошедший инспекцию. И теперь моё отражение в зеркале лишь подтверждало это: упаковка безупречна.

А что внутри? Никого и не волнует.

Грудь сжимает от щемящего чувства опустошения. Время замедляется. Минуты растягиваются, как резина, и каждая из них - ещё один слой пустоты. Ты ждёшь, когда это закончится, но понимаешь: это не шторм, который пройдёт. Это всего лишь начало моего пути.

Когда стилисты собрали косметику, плойки и прочие инструменты в свой не маленький чемоданчик и удалились, в комнату вошел отец.

Его костюм сидел, впрочем как и всегда, безукоризненно, но лицо было серого оттенка с красными пятнами, а в глазах - та самая тяжесть, которую он пытался выдавить из себя изо всех сил.

- Дочка…

Голос прозвучал низко, натужно, будто само слово давалось ему с трудом и застряло где-то в горле.

Я перебила, не дав ему произнести очередную ложь:

- Не называй меня так. Дочерей - любят и оберегают. А не подкладывают под мужиков из списка Forbes ради своей же выгоды.

Он устало вздохнул.

- Я сделал то, что было необходимо.

- Да, конечно. Для бизнеса. Для твоей империи. А я - просто пешка с хорошей биографией и милым личиком.

Отец приблизился. Его руки легли на мои плечи. Прикосновение было тяжелым, одновременно тёплым и холодным. Оно давило на меня и сообщало о том, что время пришло. От него по спине прошла ледяная волна не столько страха, а сколько глубокого, физиологического отвращения… от всей ситуации, в которую я попала.

- Ты не понимаешь, - прошепелявил он, и его дыхание, пахнущее кофе и дорогим коньяком, обдало мне щеку. - Амир - не тот человек, кому можно сказать «нет». Это не просто брак. Это стратегический альянс.

Внутри всё сжалось в тугой, ледяной комок. Но я не отстранилась. Позволила ему держать меня, глядя прямо на его отражение в зеркале. Его пальцы впивались в нежную кожу плеч.

- Я, наверное, и правда не понимаю, - сказала я тихо, почти задумчиво, растягивая слова. - Объясни мне тогда. Что такие взрослые, всесильные мужчины находят в таких, как я? Почему я? Почему не Жанна?

Я заметила, как он напрягся. Его пальцы сжали меня сильнее - уже не для утешения, а в молчаливом приказе замолчать. Но я продолжила, чувствуя, как внутри разгорается холодное пламя.

- Жанна умна. Мудра. Умеет себя подать. Знает три языка, играет на пианино, блестяще ведет переговоры, - мой голос становился выше, острее, как тонкое лезвие, которое я точила последние дни. - Она может цитировать Канта, черт возьми! Почему я?!

Он молчал. Молчание давило на барабанные перепонки, гудело в ушах. В его глазах мелькнуло не раскаяние, а досада. Досада на непокорный материал.

Я горько усмехнулась, глядя в его уставшие, чуть влажные глаза в зеркале.

- Вот и всё. Ты сам всё сказал. Потому что мной - легче управлять, да?

Я повернулась к нему, наконец скинув его руки. Они повисли в воздухе, беспомощные и пустые. Мой взгляд, направленный на него был прям и холоден. Я смотрела на отца снизу вверх.

- Глупых. Неопытных. Молодых. Идеальный чистый лист, на котором так удобно написать нужный сценарий. Так ведь, отец?

Он снова не нашелся что ответить. Его молчание было красноречивее любых слов. Оно прозвучало громче крика. И оно стало последним штрихом в моем сегодняшнем образе. Оно закалило лед, который теперь кристаллизовался у меня внутри, сковывая сердце и замораживая душу.

- Не подведи нас, - хрипло выдавил он на прощание, уже поворачиваясь к двери.

Я снова посмотрела на свое отражение. Безупречное. Холодное. Готовое к церемонии.

Конечно, папа, не подведу. Как и всегда.

Я встала, надела белое свадебное платье и снова посмотрела в зеркало. В глубине этих идеально подведенных глаз уже зрел не страх, а беспощадный расчет.

Глава 2

Вот он. Мой будущий муж - Амир Стрельников.

До этой минуты он существовал для меня лишь на фотографиях в интернете - скупые кадры с подписания контрактов, размытые силуэты на благотворительных ужинах. Призрак с глянцевых полос деловых изданий.

Тридцать шесть лет. Между нами пропасть в семнадцать лет, которая зияет в моём сознании холодной, пугающей черной дырой.

Но реальность оказалась иной. Ни один кадр не передавал его роста, мощи, энергетики, запаха, взгляда.

Он стоял в дальнем конце холла, залитый холодным светом свисающих с потолка люстр, ведя тихий разговор с моим отцом. Руки в карманах идеально сидящих чёрных брюк, плечи, обтянутые тёмной тканью рубашки.

К ним присоединились двое - высокий седовласый мужчина в смокинге и женщина в красном платье, чей взгляд, холодный и оценивающий, скользнул по мне. Я не отвела глаз, хотя это было первой мыслью в голове. Пусть думают, что я - всего лишь любопытная молодая и наивная невеста.

В чертах Амира не было той классической красоты, что украшает обложки модных журналов. Была иная эстетика - сила, мужественность, власть.

Прямой нос, твёрдая линия подбородка, тёмная щетина, короткие волосы. Но главное - это глаза. Не просто чёрные. Глубокие… как колодцы. Он смотрел на собеседника - и, казалось, видел не лицо, а анатомию его намерений, карту его слабостей. Этот взгляд, магнетический и слегка прищуренный, был тихим приговором - здесь главный он. И это - аксиома, не требующая никаких доказательств.

Всё, что я выстраивала внутри себя семь долгих дней - стальные аргументы, ледяное спокойствие, укрепления из решимости - начали таять. Тихо и необратимо, как лёд на весенней воде от первых лучей солнца, оставляя после себя не облегчение, а липкий след чистого, животного страха перед реальностью.

Пальцы Жанны нашли мою руку и сжали сквозь воздушную преграду шифона. Её прикосновение стало для меня якорем - единственной твёрдой точкой в мире, который внезапно закачался и начал плыть.

- Ника. Дыши, - прошептала сестра. - Помни, о чём мы говорили. Я рядом.

Я попыталась ухватиться за её голос, но этого было не достаточно, чтобы остановить дрожь в теле. Дыхание спотыкалось, натыкаясь на невидимый барьер где-то под рёбрами. Ладони потели и холодели.

Я сделала тяжёлый, прерывистый вдох.

Внутри я отчаянно желала, чтобы эта адская церемония уже закончилась, и в то же время в ужасе отдаляла мысль о том, что будет после. О том, когда тяжёлые двери его дома закроются за моей спиной.

И останусь я. И он. И эта новая вселенная по имени Амир, в законах которой мне предстояло научиться дышать.

***

Шёлк платья, перешитого наспех за неделю, при каждом движении шуршал слишком громко, слишком не естественно. Это раздражало и бесило меня.

Ткань, дорогая и холодная, обвивала тело, но не облегала, а слегка болталась в талии, подчёркивая каждую нестыковку: не мой размер, не мои изгибы, не моя судьба. Это был роскошный мешок. Позолоченная клетка, сшитая по чужим лекалам.

Он должен был выбрать Жанну! У неё был этот стальной блеск в глазах, умение договариваться с самим чёртом, не пачкая ангельских крыльев. Не меня!

Зачем он всё переиграл? Вопрос, раскалённый и острый, как осколок, вонзался снова и снова в висок с каждым ударом сердца. Разумом я всё понимала: выгодное сотрудничество, холодный расчёт.

Но в глубине, в той самой инстинктивной части, это оставалось абсурдным, чудовищным сном. Я отказывалась впускать эту реальность внутрь себя, отгораживалась от неё хрупкой перегородкой из неверия. Мне нужно было время, которого у меня не было.

Война, которую я мысленно объявила ему с первой увиденной фотографии, - война молчаливого сопротивления, - теперь казалась детской игрой в песочнице. На поле битвы вдруг появился настоящий боец, и все мои укрепления развеивались прахом.

Мысли путались, наскакивая друг на друга. Сердце колотилось где-то в горле. Учпщённый, неровный ритм, от которого темнело в глазах. Мир плыл, терял чёткость, как будто я смотрела на него из-под толстого слоя воды. Это ощущение было пугающим: будто не я стояла здесь, в этом чужом платье, а кто-то другой, а я лишь беспомощно наблюдала за ней со стороны, не в силах помочь.

На нашей свадьбе было человек двадцать. Лишь самые близкие, как сказал отец.

«Избранные», - поправил бы кто-то другой.

Скромная свадьба была решением Амира.

«Без пафоса, без прессы, без лишних глаз», - сказал он отцу, и это был приказ, не терпящий возражений.

В холле было пять охранников: двое у входа, двое по флангам от Амира, и один - его тень - недалеко от меня. Их присутствие превращало церемонию не в таинство, а в охраняемую транзакцию.

Единственный букет здесь - тяжёлый и неуклюжий - давил на мои сведённые судорогой пальцы. Никаких нежных пионов или облаков гортензий. Только красные розы, густые, как запёкшаяся кровь, и ярко-зелёные листья в качестве аранжировки.

Голос Амира, произнёсший положенное «Согласен», был чистым звуком без обертонов. Лишённым не только эмоции, но и простого человеческого смысла. Чистая юридическая формальность.

«Согласна», - выдохнула и я.

Амир бросил на меня взгляд - быстрый, прицельный. Ни тепла, ни любопытства, ни даже привычной мужской оценки. Холодная, контрольная проверка функциональности новоприобретённого имущества. Сработал ли механизм? Издал ли нужный звук? Проверено. Отлично.

Белое золото обручального кольца жгло кожу на пальце. Небольшое, оно практически не ощущалось, но давило… нестерпимо больно.

Ровно двадцать две минуты спустя всё было кончено. Отец, бормоча что-то невнятное и избегая моего взгляда, уже скрывался в салоне лимузина, утянув за руку бледную, как полотно, Жанну. Мой щит уезжал. Оставлял меня на открытом, выжженном поле.

День был тёплым, почти летним, но меня била мелкая холодная дрожь. Амир молча распахнул передо мной матово-чёрную дверь «Бентли». Его рука не коснулась ни моей спины, ни локтя, ни талии - ни единого намёка на поддержку. Я была не невеста, не женщина. Я была грузом. Ценным, хрупким, требующим деликатной, но абсолютно безличной транспортировки к месту нового постоянного хранения.