Танцующая в отражениях. Танец первый

Полное описание

Есения – обычный подросток из современной России, только имя необычное. А ещё её не из роддома или детдома забрали мама с папой, а нашли добрые люди под деревом в лесочке, с вложенной в одеяльце дырявой картой Джокера. Всего-то. А и, конечно, много лет ей снится один и тот же сюжетный сон, настоящий сериал.

Только вот к семнадцати годам «сериал» кончился на самом интересном месте, а продолжения не завезли. Лучше бы Еся не роптала на судьбу, ведь потом в новом сне к ней явился зловещий герой «сериала» в прошлом добрый шут, ныне Джокер и затянул, подкинув карту судьбы, уже совершенно в другой фильм попаданкой.

Однако и «хозяйка тела» - весьма вредная и пугающая особа - никуда не делась. Про попаданцев только читать и смотреть весело, а на своём опыте… Есению ждëт тяжелый путь домой. Попутно предстоит лучше понять себя, мир (свой через чужой!), подойти ближе к тайне происхождения, а также осознать, что иногда всё не то, что кажется. Отсутствие всесилия и легкого пути – то ещё испытание для юношеского максимализма.

А ещё понимания, что любовь слепа, сильна, и не всегда приводит к счастливому финалу. И что не любить вовсе, запереть чувства – тоже не выход, не гарантия «долго и счастливо».

И это будет лишь первый её танец по граням чужой реальности, полных открытий чудных, разных миров от населенных шутами и королями, магии и меча до прыжка в будущее на звездолёты. Пристегните ваши ремни, дамы и господа, мы начинаем путь!

Пролог. Пепел города грёз

Сны и реальность, реальность и сны... А как именно мы отличаем одно от другого? Где мираж, а где вещая действительность, как человеческий разум это проворачивает?! Вот и наша героиня не знала. Она много читала, только и это не помогло до конца понять. У каждого индивидуально. У кого-то сны и вовсе не откладывались в памяти, кто-то видел размытые, нечёткие образы. Кто-то видел порой сюрреалистичные картины, но чтобы всегда и с таким погружением... А, впрочем, судите сами.

Из набегающей дымки сна, затмевая потолок, кровать и блёклый фонарь, что заглядывал внутрь, выплыло промозглое серое небо, не соответствующее пышущей на задворках реальности бурной весне. Тут, скорее, царила поздняя перепрелая осень — оголённые деревья, раскисшая листва, потрескавшаяся земля. Над сей сумрачной картиной возвышалось хмурое и печальное небо, на котором нагромоздились, зависнув, тяжелые тучи, с которых то и дело накрапывало.

Пока только слегка капало, но не разливалось в полную силу. Ненастье замерло, точно чего-то выжидая. Как и слетевшееся почти со всей округи к дворцовой площади вороньё... Птицы расселись почётным караулом от самых стен королевской тюрьмы прямо до свежесооружённого лобного места.

Всё выглядело так, будто сама природа решила посочувствовать надвигающейся беде. Столичные улицы, обычно в этих снах ярко сиявшие в солнечных лучах, сейчас походили на застывшие стеклянные капли. Серые, безликие, лишь с лёгким оттенком ржавчины и серебра.

В лабиринте извивающихся причудливой змейкой мостовых не было видно ни души — ни праздно гуляющего горожанина, ни бежавшего со всех ног по своим делам рабочего человека, ни одного экипажа или захудалой повозки с опустившим ушки осликом. Кроме слетевшегося воронья окрестные, прилегающие к площади улицы, казалось, покинуло всё живое. Ни собачонки, ни облезлой кошки, ни даже захудалой мышки — никого.

Даже окна расписанных во все цвета радуги домов (горожане весёлые, открытые и беззаботные не могли поверить, что такое вообще возможно в их маленьком уютном мирке) были наглухо закрыты — картина совсем уж непривычная для этого... сна. Вообще, осознавать сон сном ей помогало только долгое и близкое знакомство с этим, постепенно разворачивающимся сюжетом. Словно сериал. Только сейчас настала совсем уж мрачная развязка очередного сезона, настолько удручающая и вызывающая вопросы, что невольно задумаешься: а не прикроют ли тот после сего?

Несмотря на всю ненормальность — будет жалко. Это уже часть неё. Не просто привыкла, а срослась с ним. Магическим образом эта красочная, однако сегодня представшая в нуарных тонах реальность сновидения (кто сказал, что нельзя обозначить её именно так, а?) захватила героиню целиком.

Что же тут случилось? Что кажется, будто свет дневной совсем иссяк, уступив место болотной хмари и зыбкой тени... Куда делись детские голоса и смех? Шум колесниц, крики торговцев?

Отчего лишь изредка, хорошенько приглядевшись к чьим-либо створкам, можно было заметить мелькнувшую в щелочку тень?! И почему та имела дурной вид? Зловещий?! Или тень была совершенно нормальной, а дорисованные подробности — обман зрения, расходившийся кругами от хлещущей во все стороны тревоги?

Впрочем, не всё было пустынно. Вороны постепенно начали покидать насиженные места, провожая до самой дворцовой площади от стен королевской тюрьмы четверых. Пленник и двое стражей шли впереди, чеканя шаг. Но то вышагивали служилые, а осуждённый лишь подстраивался, зажимаемый с двух сторон. Головы тот, однако, не опускал. От него не укрылось необычное безмолвие улиц. Застывший точно в холодце воздух. На лице у несчастного застыло странное выражение: неверие пополам с печалью. Тем не менее первое слетело с него, точно последний лист с ясеня — стоило лишь увидеть сооруженный посреди знакомой площади, знававшей столько ярмарок и представлений — баловства и веселья, помост с костром. Прекрасно... Будто он не Шут его Величества, а опасный колдун и изменник... Хотя именно в последнем его и обвинил Король.

Так и сказал:

— Отныне ты души своей изменник! — тыча пальцем, увитым гербовым перстнем.

И был неправ... Шут и в самом деле предал его, но в противном случае, отказавшись от сжигавших заживо чувств, он изменил бы своей душе. Это был ужасный выбор между смертью и жизнью, между дружбой и любовью... Причём даже откажись он от любви — та бы не исчезла. А Король заметил бы рано или поздно, и даже если б он не посмел себе большего — не простил бы. Нельзя вырвать сердце из груди, нельзя забыть. Финал был бы один.

Внезапно лёгкий ветерок коснулся колпака, заставив колокольчик тоненько отозваться. Никто не лишил его привычного облачения. Зря: он слышал, как этот звук заставил скрипнуть зубами непривычно тяжело бредущего не впереди, а позади небольшой процессии Властителя этих земель.

Если бы Шут не был так погружён в собственную печаль, то заметил бы эту тяжесть, но, увы... Он зациклился в почти доигранном аккорде несчастливого финала. Причём не только для одного лишь осуждённого. Ведь хоть Шут и клеймил себя предательством короны, Королева забыла о чести, но и Король, полный решимости довести свою мрачную роль до конца, не станет счастливее, когда свершит правосудие. Никто не станет. И тем не менее казнь неизбежна, слава рогоносца не пошла на пользу ни одному правителю... Даже самому милосердному. Доброту примут за слабость, умение прощать — за потерю контроля... Однако Шут всё же оглянулся, насколько позволили стражники, — вряд ли старый друг способен простить. Кого-то другого, может и смог бы. Но только не его, кто был так близок, кому так доверял... Нет, приговор свершится. Но, судя по отступившим и исчезнувшим быстро-быстро пугливыми тенями тюремщикам, вершителем выступит сам Король. Большая честь, ничего не скажешь. А легче от этого не становится. Скорее, наоборот, — тлеющее тёмное пламя полыхнуло, обжигая... Тем самым напоминая, какую страшную участь уготовил ему друг... Но можно ли назвать другом того, кто всегда был выше по положению? Того, кто лишь по праву рождения имел всё? Того, кто заполучил её... И не ценил то, что имел... Нет, Король не был жестоким. И плохим мужем не был. Он просто не любил. Ему был удобен этот брак, и он на него согласился. Выгодная партия для одного, и незаменимое сокровище для самого Шута. Разве справедливо, что теперь его предадут страшной и мучительной смерти за чувства, которые он не смог скрыть?! «Нет!» — дозрело внутри осознание. Лицо приговорённого изменилось, мрачная решимость озарила его. Прав был Король не только в том, что он изменник — бабка-ведьма также отличала его от прочих.