Танцы которые ты не видел

Глава 1

Музыка не просто звучала — она проходила по коже током, оставляя за собой след, будто царапина от страсти. Бас бил точно под рёбра, вибрацией вычищая из сознания всё лишнее. Не осталось ни мыслей, ни сомнений — только звук и ритм, впившиеся в кости, как наркотик, от которого не оторваться.

Свет стробоскопов рвал тьму вспышками — ослепительно белыми, резкими синими, пульсирующими красными. Он дробился в бокалах с шампанским, отражался в каплях пота на лбах танцующих, мерцал в лакированных зеркальных панелях над баром. Всё пространство клуба было как электрическая жила, вздутая, пульсирующая, будто сам город, наконец, сбросил маску и показал своё истинное — дикое, голодное — лицо.

И в центре этой неоновой анархии — она.

Хейли Риверс.

Стройная фигура в полумраке, спина прямая, плечи расслаблены, взгляд сосредоточен. Её пальцы скользили по диджейской панели с отточенной грацией — как будто не переключала треки, а управляла временем. Каждое движение было выверено, почти интимно: поворот ручки, касание фейдера, нажатие кнопки — и клуб дышал в её ритме. В этом гуле, в этом свете, среди дыхания сотен тел она чувствовала себя абсолютно живой.

Мир за стенами клуба мог трещать по швам. Где-то, в соседних квартирах, люди влюблялись, терялись, умирали. Но здесь, в этом раскалённом до предела зале, был только звук. И Хейли — его проводник. Его сердце.

— Нью-Йорк, вы готовы?! — выкрикнула она в микрофон, её голос хриплый, обволакивающий, как сигаретный дым.

Зал взорвался.

Пол под ногами заходил волной, как палуба корабля в шторм. Люди кричали, прыгали, тянулись вверх руками, разлетались в стороны и снова сливались в единое движущееся тело. Хейли рассмеялась — не на публику, а в голос, с искренним, голым восторгом, как будто это она прыгала в толпе, а не стояла за пультом.

Это было её топливо. Музыка, реакция, власть. Чистая, сверкающая, шумная свобода.

На ней были чёрные Converse, потрёпанные и промокшие от алкоголя, который кто-то пролил ещё час назад. Эти кеды прошли с ней каждый клубный подвал, каждую съёмную репетиционную точку, каждый отказ и каждый взрывной успех. Они держались. Как и она.

Сегодня она играла не на двадцать человек в душном кафе в Бруклине. Сегодня перед ней — толпа, чья энергия била через край. И Blizzard Room — не просто клуб, а место силы, где правят те, у кого есть либо власть, либо талант, либо деньги. Иногда — всё сразу.

Здесь пульсировали фантазии и интриги, деньги и запрещённые вещества, поцелуи в тени и взгляды, от которых хотелось дрожать. Здесь рождались связи, сгорали амбиции, и музыка была богом, которому все подчинялись.

А Хейли была жрицей.

На ней — белый кроп-топ, тонкий, обтягивающий, почти невесомый. Поверх — мужская рубашка, сбившаяся на одно плечо, открывая ключицу, тонкую, как стекло. Высокие джинсы сидели плотно, подчёркивая линию талии. Она не кричала о себе — но вся была вызовом. Не из-за яркого макияжа, не из-за кожи, не из-за блестящих аксессуаров. А потому что в ней всё было настоящим — движения, взгляд, энергия.

Она чувствовала на себе взгляды — пьяные, липкие, вожделеющие. Некоторые были знакомы, большинство — нет. Но все они были одинаково временными. Хейли умела быть красивой. Но куда опаснее — она умела быть неприкосновенной.

Пока музыка играла — она принадлежала только ей.

Из зала донёсся выкрик. Громкий, похабный. Она повернула голову на секунду.

Толстяк в кожаных штанах, футболка натянута до боли, лицо — самодовольное, как у мужчины, который думает, что весь клуб создан для него. Один из тех, кто уверен, что за деньги ему полагается всё — даже её тело.

Хейли медленно скривила губы в декоративную, идеальную, сценическую улыбку. Ту самую, которую она давно научилась носить вместо пощёчины. Улыбнулась — и вернулась к пульту, будто ничего не произошло.

Щелчок. Переход. Ремикс. Её ремикс.

Зал содрогнулся, когда ворвался Danza Kuduro.

Кто-то заорал. Кто-то подпрыгнул. Люди слились в единый, громкий, пьяный, счастливый организм. Кто-то пел в голос, кто-то танцевал, прижавшись к незнакомцу, кто-то просто отдавался ритму.

А Хейли была в самом эпицентре.

Она двигалась вместе с треками — пластично, точно, горячо. Её тело говорило языком ритма, музыка проникала в неё, рвала изнутри, наполняла каждую клетку. Это было не выступление. Это было обнажение.

И именно в эту секунду, когда свет ударил ей в лицо, она поняла:

Пока играет музыка — она свободна.

Когда её смена наконец подошла к концу, Хейли сделала шаг назад от пульта — будто отступила от края собственного тела. Пальцы всё ещё подрагивали, будто музыка не закончилась, а просто перешла в фантомную вибрацию, оставшуюся в суставах. В ушах звенело — как от взрыва. Мир за сценой казался размытой фотографией, выцветшей, будто всё настоящее осталось там, в свете и шуме.

Она провела тыльной стороной ладони по разгорячённому лбу. Липкая влага, ароматы дыма, пота, алкоголя — всё это оседало на коже, как вторая ночь. Хейли прикрыла глаза, позволив себе глубокий вдох — почти болезненный, как глоток воздуха после нырка.

На её место уверенно встала Эмма. Та двигалась без лишних слов, с той небрежной силой, которую нельзя подделать. Она схватила ритм так, будто он принадлежал ей ещё до того, как заиграл. Пальцы уверенно скользнули по панели. Рыжие пряди волос выскользнули из хвоста и плясали вокруг шеи, ловя свет, отражаясь в стёклах и зрачках зала.

Хейли склонилась к ней, почти касаясь губами её уха — иначе слова просто утонули бы в клубном гуле.

— Получилось взять ключи? — выдохнула она, голос срывался почти на шёпот, грудной и острый. В этот момент она выглядела иначе — словно на её лице появилось что-то слишком личное, то, что не должен был видеть никто.

Как будто дверь, за которой давно что-то прятала, всё же треснула.

Эмма не обернулась. Но угол её губ дрогнул — в той самой, дерзкой полуулыбке, которую она носила, как оберег. Она была человеком, которому не требовались слова, чтобы быть услышанной. В каждом её движении была уверенность кошки, перебегающей по крыше под дождём.