Танец девяти хвостов

Часть I: Тени предков. Глава 1. Пепел на кимоно

Пепел оседал на некогда белоснежные рукава, словно невидимый дождь. Он был лёгким, казалось, совсем невесомым, но всё-равно оставлял след — тонкий слой сероватой пыли, въедавшийся в светлую ткань. Асуми Рэй сидела на коленях у каменной дорожки, осторожно выметая упавшие угли из под старого фонаря. Хоть и работы оставалось совсем немного — она не спешила и делала всё старательно.

Сад в это утро был особенно тихим. Даже птицы молчали, казалось, они так же как и Асуми слушали дыхание гор и ровный шелест от возящих по камню ладоней. Ветви ивы наклонились к земле, как будто хотели что-то прошептать, но не решались. Каменные дорожки были ещё влажными от ночной росы после тумана, который клубился над прудом с лотосами, где серебристая чешуя рыбы изредка мелькала под зеркальной гладью воды.

Рэй каждым волоском на теле чувствовала, как воздух дрожит. Не от ветра, или жара или холода, а чего-то другого. От перемены в её жизни, которая ещё не случилась, но уже ощущалась. Она прижала ладонь к холодному мрамору и задержала дыхание: «Завтра утром начнётся ритуал… Я стану той, кем хотят меня видеть».

Слева чуть слышно прошелестел подол кимоно. Настоятельница Сейка остановилась рядом, не нарушая тишины. Её белые глаза были закрыты, но лицо повёрнуто точно к Асуми. Волосы наставницы были собраны в высокую причёску, закреплённую серебряной шпилькой в форме капли воды. На фоне серого утреннего света она казалось почти призрачной.

— Ты всё ещё боишься, — сказала она спокойно. Не спрашивала, а утверждала.

Девушка не ответила. Пепел продолжал оседать и серый след на её кимоно становился всё отчётливее.

— Страх — не слабость, — добавила Сейка, опустившись рядом с Рэй почти бесшумно, словно тихая вода. — Это значит, что ты всё ещё не стала частью своей тени.

Асуми взглянула на свои ладони. Под ногтями чернела тонкая полоска золы. Она стёрла её о ткань одежды, оставив ещё один след.

— Я не уверена, что хочу становиться ею. — прошептала она, словно была виновата, честно признаваясь в дурном поступке.

— Страх — тоже путь.

Сейка коснулась плеча девушки. Тёплое прикосновение было неожиданно живым, земным. Она провела пальцами по краю рукава Рэй, едва заметно — будто что-то вспоминая. Ветер подхватил подол её одежды и расправил его, как крыло журавля.

— Когда ты впервые появилась здесь… — тихо сказала она, глядя куда-то мимо сада, — ты была похожа на осколок фарфора. Хрупкая, острая. Без света.

Рэй опустила взгляд. Ей казалось, что она помнит тот день, но воспоминание всё время ускользало — как тень на воде.

— Ты не плакала, — продолжила Сейка. — Ни в первую ночь, ни в десятую. Смотрела, будто проверяла, насколько мы настоящие. Насколько это место — не иллюзия. И только однажды ты заплакала.

Рэй подняла глаза.

— Это было на третью весну. В храм привезли новое зеркало. Ты подошла к нему… и заплакала. Не потому что испугалась. А потому что, наконец, увидела в отражении что-то своё.

Сейка говорила негромко, ровно. Но в этих словах звучала нежность, редкая для неё.

— Тогда я поняла: ты не хочешь быть святой. Ты хочешь быть целой.

Она замолчала на миг. Рэй всё ещё не знала, что сказать. Мир вокруг словно сжался до их дыхания и шороха листьев.

— Именно поэтому я выбрала тебя первой, — добавила Сейка. — Не потому что ты была послушной. А потому что ты была живой. Даже когда пыталась спрятать это.

В этот миг Рэй захотелось поверить, что всё предстоящее — просто переход. Что это всего лишь ритуал, как у других девушек, и после него она проснётся той же, что и вчера. Но что-то внутри неё противилось этой мысли, словно знало, что она встретит рассвет уже другой, или вовсе для неё завтра не наступит.

Воздух слегка завибрировал от удара храмового колокола. Первого. Это было знаком, что начался последний день перед обрядом.

— Иди, — сказала Сейка. — Завтра ты войдёшь в воду.

Воздух всё ещё не был спокоен после звона. Словно пространство — вода, а он, маленький камешек упавший в заводь, оставляющий после себя круги. Они расходились по мраморным плитам, коже, заставляли волноваться.

Асуми медленно поднялась с колен на ноги. Суставы затекли, но она, занятая своими мыслями, почувствовала это не сразу.

Настоятельница уже стояла, словно никогда и не садилась. Она не смотрела — чувствовала. Как будто даже самое малейшее движение Рэй отзывалось в ней лёгкой тенью, как капля дождя, упавшая с ивовой ветки в воду.

— Завтра ты войдёшь в воду. — вновь повторила Сейка, но теперь в её голосе было не столько наставление, сколько что-то мягкое, почти материнское.

Девушка кивнула, не потому что согласна, а потому что иначе не могла.

Наставница развернулась и исчезала за бамбуковой изгородью, будто растворилась в утреннем свете. Ива шевельнулась от ветра, провожая её.

***

Комната пахла древесной пылью и рисовой бумагой. Совсем слабый свет струился через перегородки. На полках свитки, молитвенные камни. Рядом на полу простая циновка, зеркало с ободом, складной столик.

Асуми Рэй сидела на коленях перед зеркалом. Тёмные каштановые волосы рассыпались по плечам, блестели. Она расчёсывала их длинными плавными движениями, как учили — от корней до кончиков вниз, не дёргать, не спешить. В этом было что-то успокаивающее, очищающее голову и дающее ясность мыслям.

Глава 2. Ритуал

Туман стелился по саду, окутывая растения своими холодными объятиями, словно пытался укрыть его от злого умысла и лишних глаз. Он был как последний сон — вязкий, тяжёлый. На ветвях дрожала роса, а птицы вновь молчали, будто не хотели тревожить, отвлекать людей от значимого для них грядущего события.

Внутренний двор украшали слуги. Они развешивали белые ткани на навесы. Из храма выносили подносы с благовониями и тёплым вином. Через открытую створку окна, в комнату Асуми проникал запах кипариса и чего-то медного, похожего на кровь.

Рэй сидела неподвижно, пока две служанки суетились над ней, завязывая ленту на её хрупкой шее. Это была последняя деталь церемониального наряда. Шелковая ткань была белоснежной, как и всё остальное: нижний слой кимоно, хитоэ, вышитый символами луны и воды пояс.

— Прошу, подними подбородок, — мягко произнесла одна из женщин.

Асуми подчинилась. Тело было расслаблено, спокойно, хоть и изнутри её пробирало холодом. Не от страха. Не от сожаления. От того, что всё вокруг казалось слишком идеально, правильно. Как будто она — лишь кусочек большой мозаики, где каждый камушек имеет абсолютно точную, такую же как и у других форму, и никто не спрашивает, хочет ли тот быть именно здесь.

— Сегодня ты станешь чистой. — С предвкушением, сладостью в голосе сказала служанка.

— Я уже чиста, — ответила Рэй, прежде чем успела остановить себя. Мысль оказалась медленнее тела.

Женщина посмотрела на неё дольше чем нужно, чтобы было прилично, но промолчала.

Комната снова погрузилась в тишину, нарушаемую лишь еле слышным шорохом складок одежды и монотонным, почти идеально ритмичным стуком тонкой металлической подвески на створке раздвижного окна. Она покачивалась в такт ветру, слишком равномерному.

Асуми провела ладонью по рукаву. Ткань была мягкой, но под пальцами слегка чувствовалась небольшая шероховатость, как будто там застряла маленькая песчинка. Девушка отряхнула рукав, но ощущение не прошло. Это чувство не исчезло, и теперь, казалось, вросло в кожу.

Где-то за перегородкой раздался короткий стон половиц. Звук был совершенно обычным, какой можно было слышать каждый вечер в усыпляющей тишине храма, но именно в этот миг он прозвучал особенно громко. Рэй вздрогнула, будто его резкость надломила хрупкое равновесие внутри неё.

— Всё готово. — Сказала вторая служанка, подавая ей белую шпильку с выгравированными на ней узорами волн. — Осталось только собрать волосы.

— Можете… — Асуми было очень стыдно просить, но она осмелилась. — оставить их распущенными?

Ей вдруг показалось очень важным чувствовать лёгкие пряди на плечах. Они были сейчас почти как якорь.

Женщина удивилась, но через пару мгновений кивнула. Хоть это и был жест согласия, однако выполнен он был с нескрываемым недовольством.

— По традиции не принято, но сегодняшний день твой. Сделаем исключение. — служанка на секунду задумалась и улыбнулась. — Ты сегодня центр.

«Ты сегодня центр», — повторила Асуми в мыслях. Фраза отозвалась у неё пустотой, но, вскоре она поймала на себе непривычные ощущения. Словно мир чуть-чуть наклонился. Совсем незаметно, но достаточно, чтобы внутренний компас дрогнул. Как будто пространство стало слишком гладким и скользким. Стёртым, как поверхность зеркала, из которого убрали отражение.

Как только ощущение стало понемногу проходить, девушка списала его на взволнованность перед предстоящим, ведь за окном уже начали слышаться шаги. Не быстрые — плавные, вымеренные. Кто-то знал куда идёт, и знал как нужно идти. Служки шептались, отдавая друг другу короткие распоряжения. Где-то у самого входа в храм хлопнул тканьевый навес, натянутый ветром.

Гости прибывали — слишком гладкие, собранные, будто не из мира сего. Их слова звучали аккуратными, выверенными, с ровным расстоянием, точно подобранными иероглифами. Она была словно хорошо отрепетирована.

Её отголоски просачивались внутрь сквозь сёдзи, как тёплый дым. Женские голоса — звонкие и уверенные, мужские же — глухие, полные самообладания. Иногда звучал короткий смех, не искренний, лишь формальный, находящийся в рамках вежливости и приличия.

Асуми сидела за перегородкой и слушала. Она знала, что во дворе уже развесили фамильные гербы гостей ритуала, был мраморный подиум, под которым скрывался сосуд для воды. На подносе в центре уже тлели три палочки белого ладана. Слева от алтаря заняла своё место старшая мико, которая должна была произнести формулу очищения.

— Прибыл второй сын дома Иттамори из Цуранэ, — прошептала одна из служанок.

— И Хая-химэ, дочь даймё провинции Кусацу, — откликнулась другая. — У неё на кимоно фениксы. Как и положено старшей линии.

Порыв ветра донёс запах лака, цветочного вина и рисовой пудры. Рэй будто чувствовала, как сверкают их волосы, как они улыбаются — не ей, не событию, а самой идее быть свидетелями чего-то особенного. Как рассаживаются по краям ковра.

Я — часть спектакля, — подумала Асуми. — Моё тело — декорация, Моя воля — лишнее.

Она закрыла глаза. За пределами комнаты зазвенел храмовый колокол. Один раз — для тишины. Второй — для начала. На третий ей придётся выйти.

Рэй не открыла глаз. Она сидела, будто прикованная к полу. Тело неподвижное, выдрессированное строгостью воспитания. Но внутри всё было совсем не так. Там, где должно быть спокойствие — невыносимо тихий гул. Натянутая струна до предела, которой ещё не коснулись.

Глава 3. Тот, кто идёт следом

Кожа на плечах зудела от солнечного жара. Белое кимоно давно перестало быть укрытием — оно прилипало к телу, цеплялось за ветви, оставляя на ткани следы сока растений. Каждая травинка казалась колючей, каждая паутина — сетью, пытающейся остановить.

Насекомые гудели особенно навязчиво. Один крупный жук ударился о висок, и Рэй вздрогнула. Она попыталась стряхнуть его, но пальцы будто прилипли к ткани. Всё в ней было липким: ладони, виски, мысли.

На секунду ей показалось, что она не одна.

Будто лес дышит рядом. Будто за ней не просто идут, а наблюдают — не сзади, а со всех сторон, как будто деревья разворачивают свои взгляды ей в спину. Это не был страх в привычном смысле. Это было ощущение чужого присутствия, почти родственного. Как если бы её собственная тень вырвалась и теперь шла рядом.

Она резко обернулась. Лес был пуст. Только тень от листвы рябила на земле, и в этой ряби — не было ничего, кроме дрожащего света.

Асуми снова двинулась вперёд. Шаг за шагом, с усилием. Словно с каждым переступом она теряла по частице самой себя.

Ноги не слушались, гудели. С каждым часом дышать становилось сложнее, не хватало воздуха. Она дышала, но надышаться не могла.

Асуми вновь повернулась и осмотрелась. Погони не было. Но, что-то ей подсказывало, что она просто далеко, пока не добралась до девушки, но скоро наступит ей на пятки.

Когда солнце уже перевалило с самой высокой точки к западу — она наткнулась на ручей. Он журчал тихо, размеренно. Не кричал о себе, но его звук всё равно резах слух, после тишины утреннего ритуала. Он был неглубоким, почти застенчивым. Вода стекала с камней и уходила куда-то между корней, пряталась в мху. Она блестела на солнце, но сама казалась холодной — почти чужой среди пыльной жары.

Асуми медленно опустилась на колени, не сразу почувствовав, как влага пропитывает подол. Камень под ладонями был гладким и влажным. Она провела по нему пальцами — и вздрогнула. Казалось, прикоснулась не к поверхности, а к дыханию.

Пальцы дрожали. Рэй только сейчас заметила, насколько дрожат её руки. Они были не просто усталыми — они больше не слушались, как будто в них больше не было неё.

Она зачерпнула воду ладонями и плеснула на лицо. Потом ещё раз. И снова. Холод пробежал от подбородка к затылку, а затем вниз — по позвоночнику. Это было почти невыносимо приятно. Почти… впервые за день — живое.

«В храме, воду приносили в чашах. Там нельзя было пить из ручья, умываться ладонями. Всё должно было быть чистым. Вынесенным. Разрешённым», — думала она.

Рэй посмотрела на своё отражение. Лицо было разбито на рябь, глаза расплывались, как капли туши в воде. Ни света, ни зла. Просто чужое лицо, усталое и живое.

— Если я такая грязная, — прошептала девушка мысленно, — значит, я настоящая?

Она не знала, откуда взялась эта мысль. Но она легла ровно, без сопротивления. Как вода на кожу. Она не знала, зачем это подумала. Просто в этом признании было что-то чистое. Не потому что она была доброй. А потому что была живой. И, может, впервые — именно своей.

Асуми медленно откинулась назад, опершись на руки. Она не думала ни о том, что будет. Ни о том, кто за ней идёт. Ей просто хотелось — хоть на миг — быть без ожиданий. Без обязанностей. Без имени.

Рэй опустила веки. Всего на мгновение. Просто выдохнуть. Но лес не дал ей этой возможности. Где-то вдалеке треснула ветка. С другой стороны послышался шорох. Все эти звуки вновь натягивали тревожную струну лютни.

Девушка прошла ещё немного, наткнувшись в небольшое углубление в холму, похожее на нору. Заглянула туда. Она опасалась, что хозяин этого укрытия скоро может явиться, но делать было нечего. Она, наклонившись зашла внутрь и присела.

Воздух в укрытии был спертым, тяжёлым, с примесью сырости и прелых корней. Почва под ногами проминалась мягко, оставляя на пятках ощущение влажного песка. Пахло грибами, землёй и временем. Внутри было тесно — Асуми едва могла разогнуть колени, прижимаясь спиной к сырой стене.

Снаружи продолжал шелестеть лес, но гулкий шум становился приглушённым, как будто между ней и миром выросло ещё одно укрытие.

Она подтянула колени к груди, укуталась в рукава и замерла. Даже не спала — просто отрешённо смотрела в темноту.

Тело уже давно ныло, но здесь, внутри, было чуть теплее. Этого оказалось достаточно.

«Пусть они ищут. Пусть зовут. Я не выйду. Не сейчас», — думала она.

На мгновение показалось, что земля рядом дышит. Не от страха — от чего-то более древнего. От самой природы, принимающей чужака под свою кору, под мох, под тишину.

Асуми прикрыла глаза и замерла. Пусть весь мир останется снаружи.

Ветер плёлся вслед за ней, когда она вновь решила идти. Он путался в ветвях, шепча что-то неясное. Каждый шаг отдавал болью в неподготовленные ступни. Колени ныли, отчего ноги подкашивались. Девушка уже давно сбилась с пути, если он вообще был. Вокруг была лишь ночь, торчащие из земли корни и собственное дыхание. Хриплое, не ровное.

Небо над головой затянулась тучами, скрывая луну. Стало ещё темнее. Под ногами хлюпала влажная почва, воздух был тягучим, наполненным запахами трав, листьев и страха.

Глава 4. Кагэно из воды

Утро не принесло облегчения. Воздух был густым и вязким, как ночь перед бурей. Он не был свежим, казался дымным, пах мокрым камнем. Рэй вышла из пещеры.

Незнакомец уже ждал. Он стоял у тропы, как будто и не спал вовсе, с тем же молчанием в глазах, с той же тенью, что ходила с ним. Он ничего не спрашивал, просто двинулся вперёд, а Асуми пошла за ним. Мужчина не оборачивался, не звал, не давал знаков. Просто шёл. Шёл, как будто знал — она последует.

Трава под ногами была мокрой. Лес всё ещё не отпускал напряжение девушки: где-то раздавались скрипы веток, вдалеке хрипло ухнула птица. Всё это каждый раз заставляло её вздрагивать. Они шли по тропе, которую, казалось, видел только мужчина. Асуми вновь натыкалась на камни, цепляла ветки, а корни, словно нарочно, пытались спутать её шаг, а он шёл ровно, будто знал каждый миллиметр этого пути.

— Подожди, — голос Рэй прозвучал тише, чем она ожидала.

Он остановился, но не обернулся, скорее всего подумав, что девушке понадобилась передышка.

— Я… Я иду за тобой, но… — она замялась, чуть чувствуя, как сердце отдаёт болью в груди от волнения. — Ты даже не сказал, кто ты.

Она смотрела на его спину — ткань тёмного плаща, чуть выгоревшего на солнце. Он был высокий, но не громоздкий. Несколько секунд он молчал, а затем медленно повернулся, почти лениво, и посмотрел прямо в её серо-зелёные глаза.

— Кадзэ, — произнёс он. — Так меня называют.

Асуми чуть подняла брови. Она ждала большего: объяснений, причины.

— Почему ты помог мне?.. Ты ведь видел это. Почему не напал как охотники ордена. Это ведь были они?

— Потому что я не один из них. Со мной безопасно. Сейчас. Если не решишь защищаться от меня.

Эти слова одновременно и напугали и успокоили. Он видел её силу, но не пришёл от неё в ужас. Если он не боится — может остановить. Хотя и в последнем утверждении Рэй не была уверенна.

Она кивнула. Сомнение теплело под рёбрами, но нога уже сделала следующий шаг.

— Асуми. — Представилась она.

— Я знаю.

Он вновь развернулся и пошёл вперёд. На этот раз она шагнула за ним с чуть меньшим страхом.

Тропа, по которой они поднимались, становилась всё круче. Влажная земля местами была усыпана мелкими чешуйками сланца. Деревья сменились камнями, сквозь листву пробивался тёплый пар, выходящий из небольших трещин внизу.

Мхи становились гуще, трава — выше. Ветки шептали над головой, и в этом шёпоте было нечто знакомое: не угроза, а ожидание. Будто всё в этом лесу знало, кто идёт по нему.

Кадзэ сделал один не верный шаг. Казалось, он хотел что-то спросить у девушки, из-за чего повернул голову и оступился. Асуми остановилась.

Воздух дрожал. Он не был влажным, но будто густым, насыщенным чем-то древним. Пар скользил по ногам, по запястьям, по вискам. Она почувствовала: здесь нельзя говорить громко.

— Мы пришли, — сказал он наконец.

Перед ними — храм, почти скрытый дымкой. Не высокий, не парадный. Выросший из камня, как будто не построенный, а оставшийся. Стены заросли виноградником, крыша покрыта мхом. Он выглядел не как место силы. Он был ею. На пороге — женщина. Хрупкая. Белоглазая. И всё в ней — будто отражение воды: и голос, и движения, и лицо.

— Кагэно Ханабира. — Произнёс мужчина, поклонившись.

Рэй замерла на полшага позади, не решаясь приблизиться. Воздух здесь будто плотнел, становился вязким, тянулся за кожей, неся в себе едва уловимые запахи: засохших лепестков, старого дерева и тёплого пара с лёгким оттенком рисовой золы. Её сердце билось чаще, чем хотелось — не от страха, но от странного, острого ощущения, будто место это смотрит на неё в ответ.

Кагэно, стоявшая на пороге, казалась не частью этого мира, а его границей — тонкой, прозрачной, словно рябь на воде перед бурей. Белые глаза не искали взглядов, но в них не было слепоты — было знание. Движения её были медленными, неторопливыми, как у человека, который слышит больше, чем способен воспринять слух.

Рэй впервые ощутила то, чего не чувствовала даже в собственном храме: тишину, от которой хочется плакать. Не пустоту, не холод, а ту самую тишину, что приходит, когда встаёшь перед истиной, к которой не готов

— Ты поздно, Кадзэ, — сказала она, глядя не на него, а сквозь. — А ты... — повернула голову чуть в сторону, туда, где стояла Асуми. — ...ты слишком рано.

Кагэно Ханабира сделала приглашающий жест. Он был едва заметным, аккуратным, как ветер, лишь слегка касающийся травы. Её посох слабо звякнул подвесками.

— Пойдём, — произнесла она. — У нас есть время до тумана. После него стены начинают звучать словно надоедливые мухи. Это сбивает с мысли.

Она повернулась и шагнула вперёд. Хоть и была слепа, её движения были точны, хоть и возраст был заметен. Кадзэ, как и прежде, молчал, но, проходя мимо, слегка повернул голову к Рэй, как бы говоря: «доверься».

Асуми прошла следом. Впервые за всю дорогу стопы почувствовали что-то приятное. Камни, которыми была вымощена тропа вглубь храма, были гладкими, отполированными множеством ног, что ступали по ним. Влажный мох прятался в щелях, между камнями росли тонкие побеги, слегка светящиеся в тени.