Танец миражей

Часть 1. До времени драконов. 1. Айон

В безлуние ночи в пустыне особенно темны. Бархатно-звездное небо нависает над бескрайними песками, прижимает к земле, не пускает взгляд. Из пропасти у Каменного водопада вылезает навстречу ему тьма, укладывается на песок огромным черным фатхаром, вытягивает лапы, зевает бездонной пастью в лицо неба и безмятежно засыпает, зная, что никто не потревожит ее покой.

Айон не любил безлуние. Это было время магов и темных чар, время страшных заклятий и мучительных смертей, время, когда хозяйничала тьма... а тьма всегда шла рука об руку со злом.

Белые стены Эр-Деала, Города Миражей, укрывали добрых жителей города от тьмы, но выходить за ворота в ночи безлуния рисковал лишь безумец.

Обнаженная светловолосая девушка, которую принес и уложил на ковер в спальной Айона начальник городской стражи, почтенный Аблалла, наверняка была именно таковой.

Аблалла завернул девушку в свой плащ, чтобы принести, но теперь он распахнулся, и глазам Айона предстало загорелое тело. Девушка была не маленького роста, но стройная, с небольшой грудью, длинными ногами и — Аблалла указал Айону — глубокой раной, змеящейся по передней поверхности бедра, свежей, едва затянувшейся раной, которая от движения вскрылась и набухла каплями крови.

Лицо девушки, с тонкими дугами темных густых бровей и сухими губами, покрытыми незажившими отметинами от зубов, было обожжено солнцем и казалось почти одного цвета с ярко-красным плащом начальника стражи.

— Рядом с ней мы нашли это, гёнхарра. Внутрь не заглядывали.

Аблалла подал Айону небольшую заплечную сумку, крепко завязанную кожаным ремешком. Айон взвесил ее на руке, отметив, что сумка очень легкая, а кожа, из которой она изготовлена, мягкая и крепкая. Из такой кожи изготавливают обувь и сумки для состоятельных людей, украшают их бисером и драгоценными камнями, вышивают на них имена и послания для любимых и близких.

Кто же ты такая? Воровка из каравана грабителей или благородная госпожа, потерявшая своих во время одной из пустынных бурь?

Но пустынных бурь в их краях не было уже так давно.

— Посмотри на ее правую руку, гёнхарра, — подал голос Аблалла, прерывая его размышления. — Ты видишь там то же, что и я?

Айон опустился на колени подле девушки и поставил ближе масляную лампу, чтобы увидеть, о чем говорит начальник стражи. Взявшись за смуглое запястье, он ощутил холод кожи, нездоровый холод, который обязательно сменится жаром или он ничего не понимает в обманчивой прохладе лихорадки. Кожа не казалась нежной, скорее наоборот, она была плотной, как кожа кочевника, привыкшего путешествовать по пустыне днями и ночами под палящим солнцем, без еды, отдыха и воды.

Но нужно было быть безумцем, чтобы идти по пустыне одному в ночи безлуния.

— На ладони, гёнхарра, — подсказал Аблалла, но Айон уже повернул руку девушки ладонью кверху и увидел то, что заставило его затаить дыхание.

Золотистое колесо, небольшое, размером с динфар, ходившую в этой части пустыни монету. Метка богини Хазафир, но ни один мужчина не рискнул бы произнести это имя вслух в безлунную ночь. Метка танцовщицы.

Айон отодвинул лампу, чтобы ненароком не опрокинуть, и снова взглянул на лицо девушки.

— Расскажи мне еще раз, где именно ты нашел ее, почтенный.

— У границы драконьих песков, гёнхарра.

Айон кивнул.

— Мы уже возвращались с вечерней проверки постов, когда увидели, что на границе кто-то лежит. Она была там одна... и я мог бы поклясться, что мгновение назад там никого не было. Я поспешил спрятать ее в свой плащ, пока мои солдаты не увидели метку на ее руке, и сразу же поспешил к тебе. — Аблалла отвел взгляд. — Она будто появилась с той стороны, гёнхарра. Как будто пришла из драконьих песков.

— Лучше бы рассказам об этом закончиться, не начавшись, — сказал Айон, все еще разглядывая колесо на запястье девушки. Потом, тряхнув головой, поднялся и хлопнул в ладоши. Тотчас же в спальную вбежал дежуривший у дверей слуга. — Тирузи́н, позови госпожу Элейлу. Скажи ей, дело не терпит отлагательств. Скажи, мне понадобится ее мастерство врачевания.

Слуга, бесшумно ступая по устилающим каменные полы коврам, удалился. Айон снова посмотрел на лежащую у его ног девушку, наклонился и накрыл ее плащом, так, что обнаженными остались только ноги. Высокая. Действительно высокая. Любая из женщин Эр-Деала утонула бы в плаще Аблаллы... но эта не была женщина Эр-Деала, и Айон это уже очень хорошо знал.

— Ты понял, что я сказал насчет рассказов, почтенный? — уточнил он. Аблалла кивнул. — Мы не знаем, кто она и откуда взялась, но она не могла пройти через драконьи пески и остаться живой. Как только девушка придет в себя, она сама все расскажет, а до этого я хочу, чтобы о том, где и когда она была найдена, знало как можно меньше людей.

Он едва успел закончить: в раскрытые двери влетела Элейла. Ее темные глаза были полны беспокойства, маленькие ножки в расшитых драгоценностями туфлях почти бегом преодолевали путь, нежный голос дрожал:

— Любимый брат мой! Что-то случилось? Мне сказали, тебе нужен целитель.

Айон шагнул ей навстречу и протянул руки в жесте раскаяния и любви.

— Сестра, прости, что напугал тебя. — Ладони Элейлы утонули в его, когда он легко сжал пожелтевшие от сока трав пальцы. — Помощь нужна не мне.

1. Айон. Продолжение

Элейла помогла Айону поправить на девушке плащ, взяла ее сумку и проследовала за ним по комнате и дальше, через темный коридор, ведущий напрямую от спальной гёнхарры к покоям его сестры. Они пользовались этим ходом, когда хотели добраться друг до друга быстро и без лишних свидетелей. Сейчас был тот случай.

— Не дождусь возможности услышать ее рассказ. Она очень необычная, брат. Нужно попросить госпожу Мусидэ посмотреть на нее.

— Сейчас я хотел бы обойтись без ее пророчеств, — сказал он, нахмурившись при упоминании имени великогозаклинателя города. Старая, как сама пустыня, Мусидэ обладала даром предсказания и не раз делилась им с гёнхаррой и его семьей. — Дождемся, пока девушка придет в себя, сестра. Выслушаем ее рассказ, и потом, если ты все еще будешь думать, что предречение нужно, Мусидэ придет.

Элейла подчинилась его воле.

Спальная девушка в покоях сестры гёнхарры тихо играла на зидре, сидя у очага и ожидая госпожу. Завидев Элейлу и Айона, нечастого гостя на женской половине дворца, она прекратила петь, поднялась и поклонилась, придерживая рукой инструмент.

— Гёнхарра. Госпожа.

— Ты свободна, Зархида, — приказала Элейла. — И держи язык за зубами насчет того, что видишь, иначе он у тебя отсохнет.

Девушка безмолвно исчезла.

— Уложи пока ее здесь, брат, — Элейла махнула рукой в сторону очага, где стояло накрытое простой тканью ложе. — Мне нужно промыть ее рану и наложить повязку. А потом мы посмотрим ее вещи.

Пока сестра возилась в сундуке, где держала свои целительские принадлежности, Айон уложил девушку. Ему показалось, веки ее затрепетали, когда свет скользнул по лицу, но это могла быть игра пламени. Танец пламени, как при заклинании драконов, и Айону вдруг очень захотелось узнать, какого цвета у их незваной гостьи глаза.

Он не удержался: снова взял девушку за руку и пристально вгляделся в знак на ее ладони.

Метка богини. Ошибиться было нельзя.

Но если бы она сбежала из Зала — школы при храме Хазафир, где обучали танцовщиц их мастерству, госпожа Эмберу́з уже давно подняла бы тревогу. До времени драконов было еще далеко, и стража вполне успела бы разыскать беглянку и вернуть ее в Зал в магических цепях.

С заката и с юга к городу подступали драконьи пески, а на север уходила великая пустыня Джурашта́й. Пересечь ее можно было только в Холода, когда оазисы, обычно пересохшие и почти мертвые, наполнялись дождевой водой и расцветали. Но сейчас стояло Цветение, и даже со стен города было видно, как дымится над пустыней воздух и вьется смерчами песок.

А значит, у беглянок был только один путь.

Восход. Оживленный торговый путь, идущий из Эр-Деала через весь Алманэфрет и к Цветущей долине. Путь, по которому можно было добраться до земель, где нет драконов, а в Холода с неба падает самый настоящий снег. Но каким бы легким ни казался этот выбор в сравнении с другими, это все еще были зной, ядовитые скорпионы, виверны и пески, которые очень быстро заметали свои и чужие следы. Обычно у первой же крошечной деревеньки солдаты Айона беглянок и ловили. Если нет — что-то так или иначе обрывало их жизнь.

Нет, это была точно не танцовщица Эр-Деала, даже без роста, который так отличал ее от других женщин города.

Но если даже чужеземка, что она делала на краю драконьих песков?

Айон всматривался в лицо девушки, но оно было безмятежно и спокойно во власти неестественного сна. Позади хлопнула крышка сундука: приготовила все необходимое Элейла, и вот уже в своих узорчатых шарфарах — легких штанах, сужающихся у щиколоток, опустилась рядом с ложем на колени и печально вздохнула.

— Бедняжка. Что могло нанести ей такую рану? — Элейла чуть отодвинула край плаща, чтобы обнажить рану целиком, и Айон будто только сейчас увидел, насколько она глубока и уродлива. Засохшая кровь казалась коричневой в свете очага. — Смотри, брат. Это не клинок — слишком рваные края, и это не камень — слишком глубоко, а кожа вокруг не содрана. Зверь?

— Такую рану мог бы нанести коготь, — проговорил Айон задумчиво. — Но не драконий, он располосовал бы ее ногу напополам.

— Виверна? — предположила Элейла, осторожно касаясь грубых краев раны тканью, смоченной каким-то травяным отваром. — Ох, какие твердые... Не знаю, возьмет ли игла... — Она покачала головой. — Я слышала, виверны все еще обитают у края драконьих песков. Держатся подальше от нас, но и не приближаются к ним. Где именно нашли ее люди почтенного Аблаллы?

Айон молча посмотрел на сестру. Элейла не ахнула, но прижала руку к губам.

— Так, может, и она — виверна?

Она обхватила голову незнакомки руками и повернула на один бок, потом на второй под внимательным взглядом брата.

— Нет, я не вижу никаких чешуек на висках. И кожа не светится... Нет, она точно человек.

— Может, какие-то ответы мы получим, когда заглянем в ее сумку, — сказал он. — Ты займись раной, сестра, а я пока посмотрю.

— Хорошо. Так и правда будет правильно. — Элейла будто неосознанно погладила волосы девушки, разметавшиеся вокруг ее головы. — Ох, поскорее бы она проснулась. Когда она придет в себя, я засыплю ее вопросами.

— Что ты намерена делать с ее раной? — спросил он, когда сестра пододвинула к себе узелок с целительскими принадлежностями.

2. Тиана

Странный сладковатый и одновременно горький аромат забирался в ноздри, щекотал горло, мешал дышать. Золотистые всполохи яркого света проникали под веки и тоже раздражали, разрушая приятную, сковывающую разум тьму.

Тиане нравилась эта тьма, оттуда совсем не хотелось возвращаться на свет. И прикосновения, легкие, бережные, которыми ее касался кто-то снаружи, ей тоже нравились. Она плыла в этой тьме и этих прикосновениях, наслаждаясь и тем, и другим, пока не начала слышать голоса.

Мужской, глубокий и резкий, как порывы ветра в песчаную бурю.

Женский, нежный, как мелодия ручья.

Оба голоса были ей незнакомы, но почему-то притягивали... звали... влекли ее за собой из темноты, и становилось все труднее сопротивляться, когда исчезли эти приятные прикосновения и стал слышнее и ярче сладко-горький аромат.

— Мне пришлось позвать Эллядина, чтобы он привязал ее. Она так яростно дергалась, что я испугалась за швы, — говорил женский голос немного виновато.

— Я вижу. — Ответивший ему мужской был полон шепота пламени.

— Ремни сжимают не туго. Уверяю тебя, брат, она не испытывает боли. Но я теперь спокойна за рану. Я только что закончила перевязывать ее. Заживает очень хорошо.

Голос мужчины как будто немного смягчился при ответе.

— Я не злюсь на тебя, Элейла, ты все сделала правильно. Она бы навредила себе. Но меня тревожит этот сон. Третий день — и если это не чары, то что тогда? Придет ли она в себя? А, может быть, она только уходит от нас еще дальше?

— Травы маклайли зовут ее из тьмы, брат, и я вижу, как движутся ее глаза под веками, — отвечала женщина уверенно. — Она идет к нам. Если бы я не знала силу своих трав, я бы засомневалась, но я их знаю.

— Ты пошлешь за мной тут же, как она откроет глаза, — приказал мужской голос, и женщина тут же согласилась:

— Я пошлю за тобой тут же, как она откроет глаза.

Голоса поплыли, теряясь во тьме, подобно свету уносимого прочь факела, и Тиана с удовольствием снова отдалась небытию.

Она почувствовала свет снова чуть позже — или ей так показалось, ведь время внутри тьмы текло по-своему, не так, как снаружи, — но на этот раз голосов не было, хотя раздражающий горько-сладкий аромат остался и тянул ее за собой и не отпускал.

А еще было чувство скованности в руках и ногах и неприятное стягивающее ощущение в правом бедре, которое заставило Тиану поморщиться, когда она попыталась повернуться.

Воспоминание всплыло из тьмы подобно пузырьку воды, вылетевшему на поверхность из глубины.

«Мне пришлось позвать Эллядина, чтобы он связал ее», — говорила женщина.

«Травы маклайли зовут ее».

Тьма снова подступила, протягивая руки и раскрывая ласковые объятья, но на этот раз Тиана отмахнулась от них и попыталась сосредоточиться на свете и на том, что происходит снаружи, а не внутри.

И сначала ей нужно было открыть глаза. Проснуться.

Тьма протестующе завопила и попыталась в последний раз схватить Тиану за руки, но она уже потеряла свою власть. Аромат, свет, скованность — все это раздражало ноздри, чувства, глаза — и вело, вело к уже приоткрывшейся двери наружу. Тиана дымкой потянулась к этой двери, напряглась, как будто перед прыжком... и вдруг услышала в окружающей тишине сдавленное мычание.

Это мычание издавала она сама.

Веки, которые она попыталась разомкнуть, поначалу казались тяжелыми, как городские ворота, но уже через миг вся тяжесть вдруг исчезла, и глаза распахнулись будто сами собой.

Тиана увидела высокий потолок, по которому сновали легкие тени.

Очаг, полный зло-красных углей, которые жадно лизал догорающий огонь.

Гобелены на стенах с изображением танцующих девушек и драконов: ярко-красных, покрытых золотисто-огненной чешуей, с полыхающими зеленью глазами. Что-то кольнуло ее в ладонь, когда она посмотрела на драконов пристальнее, и Тиана дернулась и отвела взгляд.

Повернув голову в сторону от очага и скосив глаза наверх, она заметила большую кровать, закрытую от чужих глаз балдахином, и кованый сундук у стены рядом с ней. От кровати до самой противоположной стены тянулся красно-синий мохнатый ковер с ярким узором, и Тиана могла бы поклясться, что нити этого узора — чистое золото.

Кто бы ни был хозяином или хозяйкой этой комнаты, он был богат.

Сейчас в комнате не было никого, и деревянная дверь, ведущая наружу, была плотно закрыта.

Тиана попробовала пошевелить руками и ногами и поняла, что на самом деле связана. Кожаные ремни не причиняли боли, но стягивали, и, подергав их, она убедилась, что сама освободиться не сможет.

Те мужчина и женщина не говорили о ней так, будто она была пленница. Но не приснились ли они ей, не были ли порождением плавающего во тьме разума? Тиана не знала наверняка.

Она безуспешно пыталась растянуть ремни, напрягая руки и ноги, когда услышала за дверью голоса. Едва успела закрыть глаза, когда дверь распахнулась, и голоса приобрели окраску: тот же, знакомый, мужской — песок, ветер, опасность, — и знакомый женский — ручей, знание, беззащитность.