Танец с дьяволом

Плейлист

1. Stray Kids – Red Lights (Bang Chan, Hyunjin)

2. Stray Kids – CREED

3. Agust D – Snooze

4. Agust D – AMYGDALA

5. WHITE GALLOWS – Крутишься

6. Daniel Di Angelo – Drive You Insane

7. FINNEAS – Heaven

8. Bloo – Downtown Baby

9. Jung Kook, Latto – Seven (Explicit Ver.)

10. Bring Me The Horizon – Can You Feel My Heart

11. Земфира – Без шансов

12. Nine Inch Nails – Closer

13. Halsey – Control

14. Billie Eilish – Oxytocin

15. Lana Del Rey – Dark Paradise

16. The Weeknd – The Hills

17. Kordhell – Murder In My Mind

18. Imagine Dragons – Demons

19. LP – Lost on You

20. Agust D – Life Goes On

21. BTS – Spring Day

22. The Weeknd – Less Than Zero

23. impu1se – Адреналин

24. TRITIA – Калёное сердце

Письмо читателю

Дорогой читатель,

Перед тобой — не история о героях. И уж точно не о праведниках.

Это история о тьме, которая живет по соседству с блеском неоновых огней. О тишине, что громче любого выстрела. О людях, которые давно перестали верить в добро, но отчаянно ищут хоть крупицу правды в мире, построенном на лжи.

Когда я начинала писать эту книгу, я думала, что расскажу историю мести. Но чем дальше я погружалась в мир героев тем больше понимала: месть — лишь ширма. Прикрытие для чего-то более важного и хрупкого. Для вопроса, который, я надеюсь, будет звучать в тебе на протяжении всех этих страниц:

«А что, собственно, делает человека монстром? И где та грань, переступив которую, уже невозможно вернуться?»

Марк не родился темным и циничным. Кира не всегда была сильной. Их путь — это путь падения, отчаяния, борьбы и странной, искривленной, но надежды. Надежды, которая рождается не в свете, а в самой густой тьме, когда кажется, что терять уже нечего.

Я не буду просить тебя их понять или оправдать. Я просто приглашаю тебя понаблюдать. Постоять в тени рядом с ними. Почувствовать холод стекла и стали их мира. Услышать, как слышу я, ровное, холодное сердцебиение моего главного героя, в такт которому теперь, кажется, бьется и мое собственное.

Этот мир — не вымысел. Он сплетен из обрывков реальных страхов, боли и того выбора, который мы все делаем каждый день, пусть и не в таких экстремальных обстоятельствах. Выбора между принципами и выживанием, между местью и прощением, между правдой и удобной ложью.

Так что устраивайся поудобнее. Приглуши свет. Сделай глоток чего-нибудь вкусного. И приготовься задать самому себе самый неудобный вопрос:

«А кто я? Тот, кто чинит, или тот, кто ломает? И какую цену я готов заплатить за то, во что верю?»

Спасибо, что решился пройти этот путь до конца

Посвящается...

Посвящается всем, кто когда-либо боролся.

С системой. С несправедливостью. С самим собой.

Тем, кто падал, срывался, но поднимался —

чтобы сделать еще один шаг.

Вы знаете, какая это цена.

Эта книга — для вас. Я рядом с Вами.

Пролог

Всегда есть момент до и момент после. Та грань, когда жизнь раскалывается на «было» и «стало». Для большинства это какой-то шок — авария, скандал, признание. Для Матвея Белова это был запах бензина, мазута и собственного страха.

Ему было восемнадцать. Не мальчик, но ещё и не мужчина. Просто сгусток ярости, выжженный изнутри ненавистью к человеку по имени Виктор Орлов. Три года он вынашивал план. Три года изучал расписание, привычки, маршруты. И вот он здесь, в промзоне, в сумерках, наблюдая, как к складу подъезжает чёрный Mercedes. За рулём — Пётр Ефимов, подрядчик Орлова, тот самый, что когда-то подписал фальшивые отчёты по отцовскому проекту.

Сердце колотилось где-то в горле, отдаваясь глухим стуком в висках. Он не был профессионалом. Он был одержимым. И это его подвело. Он не учёл вторую машину сопровождения, подъехавшую с другой стороны. Не учёл, что Ефимов, трусоватый по натуре, нанял лишнюю охрану.

План был прост: припаркованный на обочине грузовик с неисправными тормозами должен был покатиться под уклон именно в тот момент, когда Mercedes будет выруливать со стоянки. Неудачное стечение обстоятельств. Халатность водителя. Ничего личного.

Матвей замкнул провода. Грузовик дёрнулся и медленно пополз. Но что-то пошло не так. Он поехал не туда, задел бетонное ограждение, издал скрежещущий звук и заглох. Сигнализация на Mercedes взвыла.

Следующие минуты слились в кровавый калейдоскоп. Его вытащили из-за руля, даже не дав сбежать. Первый удар пришёлся по почкам, и мир сузился до белой вспышки боли. Второй — по лицу. Он почувствовал, как трескается губа, и вкус крови заполнил рот.

Его волокли по асфальту, к открытому люку коллектора. Никто не задавал вопросов. Здесь, в этом царстве ржавых труб и вони, вопросы были лишними. Здесь просто исчезали.

Папа, прости... — пронеслось в голове, и это было стыднее, чем боль, и страшнее, чем приближающаяся смерть. Он провалился. Не отомстил. Не стал тем, кем поклялся стать.

Один из мужчин, крупный, с бычьей шеей, приставил ему к виску ствол. Глаза у него были пустые, как у рабочего инструмента.

— Поцелуйся с рыбками, пацан.

В этот момент в кармане его старого, никому не известного «кирпича», купленного на барахолке, завибрировал моторчик. Один раз. Коротко. Сообщение.

Инстинкт, сильнее страха и отчаяния, заставил его выкрикнуть, захлёбываясь кровью:

— Стой! У меня... у меня есть копия чертежей! Северного терминала!

Рука с пистолетом дрогнула. Бычья шея нахмурилась.

— Что?

— Чертежи... — Матвей почти не дышал. — Орлов... он вас кинет. Как моего отца. Я всё знаю.

Он не знал почти ничего. Он блефовал, цепляясь за соломинку, которую ему бросило неведомое сообщение. Мужик вытащил из его кармана телефон. Прочёл. Его лицо изменилось. Исчезла тупая уверенность палача, появилась тревога. Он отошёл в сторону, что-то быстро проговорил в свой телефон.

Матвея бросили на асфальт. Он лежал, не в силах пошевелиться, слушая, как удаляются шаги. Он был жив.

Дрожащей, окровавленной рукой он поднял телефон. На экране горело одно-единственное сообщение с незнакомого номера:

«Скажи им, что у тебя есть копия чертежей северного терминала. Цена — твоя жизнь. Далее выполняй мои инструкции. К.»

Следом пришло второе:

«Твоё имя отныне — Марк. Забудь Матвея. Он был слаб. Он умер сегодня. Ты — моё оружие. Проснись.»

Он лежал в грязи и смотрел в промозглое, задымлённое небо. Боль отступала, сменяясь леденящим душу пониманием. Кто-то наблюдал за ним. Кто-то знал о его плане. Кто-то только что спас ему жизнь, чтобы превратить в марионетку. И дал ему новое имя. Как щенку.

Марк.

В этот миг Матвей Белов, мальчик с окраин, желавший просто отомстить, умер. Родился тот, кого позже будут бояться. Родился Марк. Его месть только начиналась, но теперь у неё был режиссёр. Невидимый кукловод, держащий ниточки. Куратор.

Глава 1. Приглашение к танцу

Всегда есть момент до и момент после. Та грань, когда жизнь раскалывается на «было» и «стало». Для большинства это какой-то шумный, яркий взрыв — авария, скандал, признание. Для меня это всегда было тишиной. Тишиной, в которой слышен хруст костей противника и собственное ровное, холодное сердцебиение.

Я стоял перед панорамным окном своего кабинета на сороковом этаже, глядя на ночной город, усыпанный огнями. Это была моя империя. Нет. Вранье. Это была империя человека, которого я должен был уничтожить. А я был его тенью. Его самым ценным солдатом. Его будущим палачом.

В отражении в стекле виднелось мое лицо — спокойное, почти отрешенное. Ничто не выдавало во мне того парня с окраин, который дрался в грязных подворотнях за право просто выжить. Теперь я дрался в стеклянных башнях. Призы были другие, но правила — те же: изучай слабости, бей первым, не оставляй следов.

«Изучаю и раздеваю человека, показывая ему, кто он на самом деле». Это была моя мантра. Мое оружие. Я проделал это с десятками людей на пути к Виктору Орлову. Я заглядывал в их души, выискивал трещины — страх, жадность, похоть — и нажимал на них, пока они не ломались. Это была чистая, холодная механика.

И тогда в отражении рядом со мной появилась она.

Кира.

Не настоящая, конечно. Призрак. Образ, который преследовал меня последние недели. Она стояла там, в отражении мира за стеклом, смотря на меня не с упреком, а с жалостью. С той самой чистотой, которую я возненавидел с первого взгляда. Потому что она была единственной, кого я не мог «раздеть». Ее слабость была ее силой. Ее доброта — моей пыткой.

Я помнил ее запах — не парфюм, а что-то простое, вроде дождя и яблока. Помнил, как ее глаза темнели, когда она говорила о несправедливости. Наивная дура. Она не знала, что несправедливость — это не отклонение от нормы. Это и есть норма. Это воздух, которым дышим я, Орлов и весь этот проклятый город.

Мой телефон вибрировал. Сообщение от «Паука».
«Сомов копает. Будь осторожен. И… она чиста. Ты уверен?»

Я отложил телефон. Уверен? Нет. Ни в чем не был уверен с тех пор, как она вошла в мою жизнь, словно луч света в темную комнату, осветив всю пыль и паутину.

Я закрыл глаза, и передо мной всплыло другое лицо. Лицо отца. Таким, каким я видел его в последний раз — разбитым, униженным. Таким, каким его сделал Орлов. Месть была моим топливом. Моей религией. А теперь? Теперь я был слаб из-за любви. И от этой же любви — чертовски силен. Парадокс, который мог стоить мне всего.

Я повернулся от окна и вышел из кабинета. Мне предстояла встреча. Очередной «танец с дьяволом» в роскошном ресторане, где улыбки стоят дороже икры, а ножи приносят не только для стейка.

Но теперь у меня была своя тайна. Своя слабость. Своя единственная правда в этом море лжи.

И я знал: рано или поздно за все придется платить по счетам. И когда этот счет предъявят, пистолет может оказаться направлен не на врага, а на меня самого. Потому что, мстя за одно предательство, я готов был совершить другое. Ради нее.

***

Воздух в бальном зале пятизвездочного отеля был густым и сладким, как прокисший сироп. Запах дорогих духов, шампанского и запеченного трюфелями стриплоина смешивался в удушливую смесь. Кира чувствовала себя чучелом, выставленным на всеобщее обозрение в этом вакууме гламура и фальши.

Ее темно-синее платье, простое и строгое, кричало об ее чужеродности на фоне пайеток и шифона. Она была здесь как арт-терапевт благотворительного фонда «Шанс», обязанный присутствовать на этом гала-ужине в честь «невероятной щедрости меценатов». Главным меценатом, разумеется, был Виктор Орлов.

Она наблюдала, как он, седовласый и невозмутимый, парит между столиков, как паук, давно знающий, что вся эта муха уже в его паутине. Его улыбка была идеальной, отработанной, и от этого по спине Киры бежали мурашки.

— Ты смотришь на него, как мышь, завороженная мерцанием змеиной чешуи, — прошипела на ухо Алиса, щелкая камерой телефона. Ее розовые волосы были дерзким вызовом всему этому блеску. — Расслабься. Они кусаются, только если чувствуют страх. А кусаться здесь умеют.

— Я не боюсь, — ответила Кира, и это была правда. Она чувствовала глухую, беспощадную ярость. Она думала о Саше, шестнадцатилетнем парне из ее группы, с руками, иссеченными порезами, потому что его отца-алкаша выкинули с работы после «оптимизации» на одном из заводов Орлова. И этот самый Орлов сейчас с теплотой в голосе говорил о «помощи молодежи из групп риска».

— Врут, Аля. Все они врут. И все здесь это знают.

— Знают, — кивнула Алиса, делая снимок Орлова. — Но ложь — это валюта этого мира. Чем она блестяще, тем дороже стоит.

В этот момент дверь в зал открылась.

Он вошел не спеша, словно давая всем присутствующим время осознать его появление. Шум не стих, но изменил свою тональность, стал настороженнее. Марк.

Он был одет в идеально сидящий черный костюм, под которым угадывалась собранная, пружинистая сила. Он не улыбался. Его взгляд, тяжелый и аналитический, медленно скользнул по залу, выхватывая детали, вычисляя слабых. И этот взгляд на мгновение задержался на Кире.

Глава 2. Стеклянная ловушка

Следующие несколько дней Кира прожила как в тумане. Слова Марка звучали в ее голове навязчивым эхом: «Инвестиция», «Я всегда получаю то, что хочу». Она пыталась сосредоточиться на работе, на своих подопечных, но их проблемы вдруг показались ей такими далекими и абстрактными на фоне той холодной, осязаемой опасности, что исходила от него.

Она отказалась от поездки в Швейцарию. Гордо и резко, через секретаря фонда. Но чувства победы не было. Была лишь тревожная пустота, будто она, отказываясь от подарка, лишилась какого-то щита. Теперь между ними не было даже этой ширмы условностей.

Алиса, узнав о вечере и о ключе, устроила ей трепку.

— Ты сошла с ума! Это же классический прием маньяка из триллера! «Не сопротивляйся»? Да ты вообще понимаешь, что это значит?

— Это значит, что он уверен в себе, — парировала Кира, сама не веря в свои слова.

— Нет, дура! Это значит, что он тебя уже считает своей собственностью! Ты видела, как он на Сомова посмотрел? Этот взгляд дорогого стоит. Я бы с такого взгляда писала диссертацию по криминальной психопатологии.

Кира видела. И помнила. Этот взгляд заставил отступить наглого бандита. В нем была власть. И в этот момент, вопреки всему здравому смыслу, она почувствовала не страх, а странное облегчение.

Облегчение длилось недолго.

В четверг утром, когда она выходила из подъезда, ее ждала машина. Не бронированный монстр, а строгий черный Mercedes. Из него вышел не Марк. Из него вышел Никита Сомов. Он был в спортивном костюме, но от этого он не выглядел менее опасным.

— Кира Валерьевна, — его улыбка была быстрой и недоброй. — Подвезти?

— Нет, спасибо. Я пешком.

— Настойчиво рекомендую проехаться, — он открыл заднюю дверь. Жест был приглашающим, но тон не оставлял выбора. — Дело пяти минут. Не заставляйте меня настаивать.

В салоне пахло дорогой кожей и чем-то металлическим. Сомов сел рядом с ней, слишком близко. Машина тронулась.

— Вы произвели впечатление, — начал он, не глядя на нее. — На Марка. А он у нас человек тонкий. Ценит… нестандартные материалы.

— Что вам нужно? — спросила Кира, глядя в окно. Ее руки дрожали, но голос был твердым.

— Предупредить. Марк — сложная натура. Он любит вещи ломать. Изучать, как они устроены внутри. Особенно чистые вещи. Ему нравится смотреть, как гаснет свет в глазах. Вы ведь светлая, да?

Он повернулся к ней. Его глаза были пустыми.

— Он вас сломает. Не потому, что злой. А потому, что ему интересно. А когда ему что-то интересно, он не успокаивается, пока не разберет это на винтики. Вы готовы быть разобранной на винтики?

Машина остановилась у здания фонда. Поездка и впрямь заняла пять минут.

— Я не вещь, — тихо сказала Кира, хватаясь за ручку двери.

— Все мы чьи-то вещи, — усмехнулся Сомов. — Вопрос в цене. Вашу Марк пока не огласил. Но он это сделает. И тогда… тогда вам будет не до благотворительности.

Она выскочила из машины и почти побежала к входу, чувствуя его взгляд у себя в спине. Это было грубее, чем у Марка. Гораздо грубее. Но в каком-то смысле — честнее.

Весь день она не могла работать. Фраза «разобрать на винтики» преследовала ее. Она вспоминала, как Марк говорил об изучении людей. Это было правдой.

Вечером, когда она возвращалась домой, ее ждал новый сюрприз. Возле ее двери стояла коробка. Длинная, плоская, обтянутая черной бумагой. На ней не было ни имени, ни записки.

С предчувствием чего-то неотвратимого она занесла коробку в квартиру и вскрыла ее.

Внутри, на бархатном ложе, лежала картина. Не копия, а оригинал. Она узнала его сразу — это был натурный этюд к одной из самых известных картин русского авангарда, работы, которая хранилась в частной коллекции. Той самой коллекции, о которой она, будучи студенткой-искусствоведом, мечтала хоть раз увидеть.

Рядом лежала деревянная рамка, явно новая. Контраст между шедевром и грубой, неотесанной рамкой был шокирующим.

Сердце ее упало. Это был не подарок. Это был урок. Послание было ясным: «Я могу дать тебе доступ к величайшим сокровищам. Но я же могу заключить их в уродливую, грубую оправу. Или ты сама войдешь в мою игру по своим правилам?»

Он не просто наблюдал. Он изучал ее. Он знал о ее старой, почти детской страсти к авангарду. Он знал ее лучше, чем кто-либо. И в этот раз не было никакого сообщения. Только молчание. Более громкое, чем любые слова.

Глава 3. Шаг в паутину

Адрес оказался не офисом, а неприметной дверью между антикварным магазином и бутиком в самом сердце города. Ни вывески, ни домофона. Ровно в семь вечера дверь бесшумно отъехала в сторону, как по волшебству.

Кира вошла в узкий, слабо освещенный коридор, который вел наверх по крутой лестнице из полированного бетона. Сердце билось где-то в горле, отдаваясь глухим эхом в ушах. Каждый шаг отдавался в тишине, словно она поднималась на эшафот.

Наверху ее ждал лофт. Огромное пространство с панорамными окнами во всю стену, за которыми пылал огнями ночной город. Интерьер был стерильно-минималистичным: бетон, стекло, металл. Ни ковров, ни картин, ни безделушек. Это было не жилое пространство, а лабиринт. Логово.

Марк стоял спиной к ней у окна, наблюдая за городом. Он был без пиджака, в черной рубашке с расстегнутым воротником, подчеркивающей его широкие плечи.

— Вовремя, — произнес он, не оборачиваясь. Его голос был ровным, без приветствия. — Я это ценю.

— Где мы? — спросила Кира, останавливаясь посреди зала. Ей было неуютно в этом холодном пространстве. Оно давило.

— В безопасном месте. Там, где слова не утекают в чужие уши. — Наконец он повернулся. Его лицо было усталым, но глаза горели тем самым холодным огнем. — Спасибо, что пришли.

«Пришли». Не «приехали». Он знал, что она шла пешком. Значит, следил. Или просто предположил. С ним всегда была эта двойственность.

— Вы оставили мне мало выбора, — сказала она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

— Выбор есть всегда, Кира. Даже отказ — это выбор. Просто он имеет последствия. Вы выбрали прийти. Это многое говорит о вашем характере.

Он подошел к массивному бетонному столу, на котором стояли два бокала и бутылка красного вина. Он налил, протянул один ей.

— Не бойтесь. Это не попытка вас опоить. Просто ритуал. Символ доверия.

— Между нами нет доверия, — она все же взяла бокал, но не пила.

— Доверие — это не эмоция. Это решение. Как и предательство. — Он сделал глоток, его взгляд скользнул по ее лицу, задерживаясь на глазах. — Вам понравилась картина?

Вопрос прозвучал как удар ниже пояса. Прямота была шокирующей.

— Это был подлый ход, — выдохнула она.

— Эффективный, — поправил он. — Я хотел показать, что понимаю вас. Что мне интересна не просто красивая девушка. А вы. Ваша душа. Ваши демоны.

— У меня нет демонов.

— Есть у всех, — он усмехнулся, и в этой усмешке была бездна усталости. — Просто ваши прячутся за благородными порывами. Мои… мои давно вышли на прогулку.

Он прошелся по комнате, его силуэт отражался в темном стекле.

— Вы спросили, какую возможность я ищу. На том вечере. Я ищу правду. В мире, построенном на лжи, это самая большая роскошь.

— И вы думаете, найдете ее во мне? — Кира почувствовала, как по спине бегут мурашки.

— Я нахожу ее в тех, кто не боится смотреть в глаза жестокости. Сомов вас напугал?

Он снова сменил тему с головокружительной скоростью. Кира потеряла нить.

— Он… пытался.

— Он идиот. Но полезный идиот. Он отвлекает на себя внимание, как яркая, шумная мишень. Пока он пытается пугать моих гостей, он не лезет в дела, которые его не касаются. — Марк остановился перед ней. Слишком близко. Он пах холодным воздухом, дорогим виски и чем-то еще… металлическим. Опасностью. — Но он прав в одном. Я ломаю вещи. Но только те, что уже сломаны. Чтобы посмотреть, можно ли их починить. Или чтобы собрать из обломков что-то новое.

— Я не сломана, — прошептала она, чувствуя, как его близкость парализует ее.

— Еще нет, — его рука медленно поднялась, и он провел тыльной стороной пальцев по ее щеке. Прикосновение было ледяным и обжигающим одновременно. Кира замерла, не в силах пошевелиться. — Но мир старается. Не так ли? Ваш фонд… эти дети… вы каждый день видите, как мир ломает их. И вы пытаетесь склеить осколки. Благородно. Бесполезно, но благородно.

Его пальцы коснулись ее подбородка, слегка приподняв его. Она смотрела ему в глаза, пытаясь не утонуть в этой бездонной темноте.

— А что вы предлагаете? — ее голос был чужим, хриплым. — Сломать мир?