— Сегодня, — шептала Инга. — Сегодня!
Иголка скользила в пальцах, норовила уколоть, но Инга не замечала. Ей хотелось не бормотать себе под нос, а кричать во все горло, но вместо этого она только поминутно откладывала шитье и вскакивала, чтобы выглянуть в окно.
Внизу цветными карамельками рассыпались крыши города. Полоскались разноцветные стяги в порту, кренился, причаливая, очередной механоход. Чуть дальше, у самых скал, поблескивал гранями Ледяной Дворец. Его отстроили всего месяц назад, и Инга ещё помнила пустую зелёную террасу на подступах к заливу, которую хотели переделать в городской сад. Теперь же там вырос гигантский зеркальный павильон, и в нём вечером откроется Выставка Чудес.
Закусив губу, Инга шила ещё быстрее.
Сегодня она впервые увидит столицу. И не сверху, из королевского дворца, который лепится к скале ласточкиным гнездом — она пройдётся по улочками, аллеям и площадям, как все горожане. И никаких больше королевских запретов и гвардейцев, которые никуда не пускают.
Последние стежки, ещё совсем немного, и — готово. Инга вывернула юбку, поправила оборки и встряхнула.
Неужели свободна?
После тишины её тесной спальни суета в мастерской показалась оглушительной. Комнату загромоздили ящики всех мастей и размеров, а между ними вертелись слуги: заталкивали, впихивали, втискивали... Из щелей коробов растопыривалось сено, торчали суставчатые пальцы, локоны и банты.
— Да что же вы, милейший, да тише вы!
Отец метался меж ящиков. Отталкивал, перекладывал сам, чтобы кукла в коробе легла ровно, чтобы не повредился драгоценный механизм, не заломилась рука, не треснул нежный шарнир. Только заканчивал с одной, как поднимался и бросался к другому ящику:
— Ну миленький, ну что же вы...
Оттеснял лакея и принимался за дело с начала: подоткнуть сено, чтобы лежало под куклой не колом, а мягкой колыбелью; каждый суставчик выпрямить, все пальцы вытянуть; волосы оправить, чтобы не выбивались из сеточек; огладить костюмчики-платья, проверить, не потерялся ли какой башмак...
Дочь он заметил только когда Инга тронула его за рукав. Увидел ворох материи у неё в руках, и кивнул в сторону:
— Для пастушки. Вон там. Скорее.
Эту куклу ещё не опустили в короб, и она ждала своей очереди в углу, одетая в одну рубашку. Стараясь не попортить ей причёску, Инга принялась натягивать на куклу платье, которое только-только закончила.
На Ингу смотрело равнодушное, белое, совершенно человеческое лицо, и она невольно отвела глаза. Когда отец запускал таких кукол, они двигались так ловко, так слаженно и ровно, а голоса их звучали так правдоподобно, что трудно было представить, будто под шелками и слоем гладкой, по-человечески мягкой кожи — механизм. Потому-то при дворе, да и во всей столице, их называли чудесными — только вот Инге от этих чудес становилось не по себе.
Справившись с лентами на корсете, Инга оправила рукава, наскоро огладила юбку и бросилась обратно к отцу. Упаковывать пастушку предстояло лакеям: кукла была слишком тяжёлой.
— Пирожочек, сбегай мне за чаем, — попросил кукольник, распрямляясь над очередным ящиком. — И перехватить бы чего съестного перед выходом…
Инга засуетилась:
— Сейчас, отец! Сейчас сбегаю!
Поскорее бы разделаться со всеми этими поручениями. Ведь к Выставке нужно переодеться, и платье уже подготовлено: лежит у неё на постели, расправленное и отглаженное, голубое — под цвет глаз. Инга сшила его из обрезков, щедро украсила остатками лент, и даже не верила, что в кои-то веки эта красота предназначалась не кукле.
Инга никогда ещё не одевалась так роскошно, и теперь она представляла, как скинет бурое рабочее платье, облачится в праздничное, подправит растрепавшиеся от всей этой беготни локоны и станет красивее всех отцовских работ.
Тогда, может, отец отвлечётся от своих кукол и заметит, наконец, свою дочь?
— Постойте, госпожа, погодите, — заскрипел позади знакомый голос.
Инга обернулась и скривилась. Ну конечно, это Гаспар — один из отцовских деревянных лакеев. Неказистый, угловатый, весь в сучках, а вместо лица — нарисованная картинка. Пародия на чудесных — аристократок среди механического воинства отца. Но красота и грация Деревяшкам не требуется — только исполнительность.
— Постойте, госпожа, погодите, — повторил Гаспар, ковыляя за ней в своей узкой зелёной ливрее.
Слов Деревяшка знал совсем немного, но Ингу он раздражал совсем не поэтому. За пределами отцовских «покоев» — мастерской и крошечной спаленки его дочери — Гаспар следовал за Ингой всюду. Так приказал ему отец, но Инге эта опека нисколько не нравилась.
И чего отец так боится? Зачем его дочери собственный телохранитель?
Инга припустила по коридорам бегом, оставила Гаспара далеко позади, а потом задержалась у портьеры, которая отделяла башню для слуг от королевских залов.
Занавеску по обыкновению держали задёрнутой, а стражи стояли и на той стороне, и на этой. Смотрели они строго, так что разглядеть, что там, «у короля», Инге удавалось нечасто. Но сегодня гвардеец подвигал суровой щёткой усов, ничего не сказал, и Инга прильнула к щёлочке между портьер без опасений.