Тайна исчезнувшего отражения

Глава 1

Говорят, что любой человек безумен.

Но не каждый готов признать это,

Ещё меньше пытаются бороться.

Я же мечусь, словно загнанный зверь,

И не знаю, к какой стороне примкнуть.

(из дневников Карли)

13 октября 2018 год

Клиника «Флоренс»

Я открываю глаза и вижу белый потолок. Странно, учитывая, что в моей спальне потолки зеркальные: люблю лежать в постели и смотреть на себя сонную и взъерошенную. Это напоминает мне, что совершенных людей не бывает, заставляет вставать и приводить себя в порядок. В наше время нельзя выйти на улицу без макияжа и, не уложив волосы, потому что все привыкли обращать внимание на внешнее, а не на внутреннее.

Когда-то я прочитала, что никого не волнует твой богатый внутренний мир. Людям главное, чтобы ты хорошо одевался, смеялся над их шутками и не застревал в дверном проёме. К сожалению, это правда.

Дома я хожу в старых трениках, вылинявших и растянувшихся от частых стирок, и мешковатой футболке на пару размеров больше, чем нужно. Если никуда не собираешься выходить, волосы можно не мыть. Достаточно собрать их в пучок на голове — и вуаля! — ты уже свободный волк, не зависящий от чужого мнения. Главное соблюдать важное правило — если хочешь сохранить свой маленький грязный секрет втайне от любопытных носов — никто не должен тебя видеть. Ты можешь в течение долгого времени выглядеть принцессой, но стоит хотя бы раз показаться на людях в таком виде, ты пропала. Репутации конец. А репутация для меня важнее всего.

Я завидую людям, которые могут выйти на улицу растрёпанными и сказать, что им плевать на чужое мнение. Однажды я видела девушку, которая шла по улице и громко пела, качая головой в такт музыке, игравшей у неё в наушниках, и выглядела при этом самой настоящей чудачкой. Волосы, собранные в два ассиметричных хвоста, яркая одежда, не сочетающиеся между собой цвета и аксессуары. Тогда я испытала настоящую зависть, что она такая независимая от людских мыслей о себе. Хотелось подбежать к ней и спросить, как она это делает. Но это ведь неприлично. Или нет?

Перевожу взгляд с потолка на светло-голубые стены, рассматриваю скудный интерьер и вспоминаю, что это не моя спальня. Не мой дом. Не моя жизнь.

Около месяца назад мой психотерапевт предложила пройти курс реабилитации в частной клинике «Флоренс», когда поняла, что её сил недостаточно, а мне требуется помощь целой команды высококвалифицированных врачей. Так я и оказалась здесь. И всё никак не могу привыкнуть к этому.

Дверь открывается, и в комнату входит круглолицая женщина. Она улыбается мне и говорит дежурную фразу:

— Доброе утро, мисс Карли. Как вы чувствуете себя сегодня?

Они все улыбаются, словно роботы, запрограммированные на постоянное веселье. Они всегда вежливы и предусмотрительны. Любое желание пациента (в пределах разумного, конечно) исполняется в мгновение ока. Ты только подумал, а они уже сделали. Иногда мне кажется, что они вживляют в наш мозг жучки и слушают мысли. Иначе как ещё это объяснить?

— Хорошо, — отзываюсь я, когда молчание становится совсем гнетущим, а уголки губ медсестры начинают подрагивать. Впервые в жизни я замечаю, что она человек. Хотя может, это просто сломанный робот?

— Мисс Карли, завтрак подать в спальню или вы спуститесь в столовую? — продолжает женщина всё тем же мягким тоном. Она всегда спрашивает, хотя мой ответ не меняется изо дня в день.

Улыбка на губах, как приклеенная. Меня это невыносимо бесит. Хочется схватить тряпку и стереть её. А это приторное «мисс Карли» просто убивает. Первое время я забывала, что назвалась этим именем, когда заполняла анкету. Потом привыкла. Один из плюсов «Флоренса» — всем плевать, кто ты за его пределами. За ту цену, что мы платим — это неудивительно.

— Спущусь, — наконец, решаю я, отвернувшись. — Видимо, пришло время что-то поменять.

До меня доносятся её мягкие шаги, а затем она говорит:

— Я оставлю ваш распорядок дня на столе, — шаги двинулись в обратном направлении, замерли на пороге, и она снова обратилась ко мне: — Доктор Николсон хочет продолжить сегодня после завтрака. Вы не против?

Как будто я могу быть против. Будь у меня выбор, разве поселилась бы я здесь — в клинике для умалишённых? Мы заперты в доме, где все так и норовят показать, что ты нормален. Они не называют нас психами и не прячут столовые ножи и вилки, боясь, что мы искалечим друг друга или себя.

«Мы все одна семья, — говорят они, и мы делаем вид, что верим. — Мы должны заботиться друг о друге. Должны хотеть победить болезнь. Только вместе мы сможем это сделать».

Даже противно. Словно я попала в секту, а не в реабилитационный центр. За кого они нас принимают? За детей, которые поверят в этот бред? А завтра нам начнут доказывать, что единороги и горшки с золотом на конце радуги тоже существуют, нужно только поверить в это?

— Кхм… — доносится от двери, заставив меня невольно обернуться.

Я-то думала, она уже ушла, оказалось, что нет. Стоит и смотрит всё с той же бесящей улыбочкой на губах. Так и порывает сказать ей что-нибудь едкое, заставить показать своё настоящее лицо. Отчего-то я уверена, что в жизни, за пределами клиники, она не получит приз в категории «милашка года». Да и никто из них не получит.

Сон... или реальность?

Думанниос[1], **80год,

Королевство Миррелия

Открыв глаза, я рывком сажусь на постели, с запозданием вспоминая, что обещала отцу явиться на завтрак вовремя. Я дёргаю за шнурок, вызывая служанку, которая появляется через секунду, словно дежурила возле двери в ожидании, пока я её позову.

— Доброе утро, мирра, — делает реверанс молодая девушка, едва переступив порог. — Как вы себя чувствуете?

Я неопределённо пожимаю плечами. От моего ответа вряд ли что-то изменится, поэтому стоит ли тратить время на бессмысленные слова? К тому же не в моём положении расшаркиваться с прислугой. Она молча затягивает на моей талии корсет и расправляет нижние юбки. Я морщусь от неудобства, но позволяю надеть на себя новое платье, доставленное вчера королевской модисткой, а затем поворачиваюсь к зеркалу. То, что я вижу, заставляет меня улыбнуться, ведь моё отражение корчит недовольную гримасу и делает вид, что его выворачивает наизнанку. У Тени отменное чувство юмора, что приводит меня в более приятное расположение духа.

— Спасибо, Майли, — благодарю я девушку, чем заставляю её вспыхнуть до корней волос.

Однако мне уже не до неё. Решительно выпроводив служанку за дверь, я возвращаюсь к зеркалу. Тень уже не корчится, а смотрит на меня, ожидая приказа.

— Мне нужно знать, что задумал отец, — властно произношу я, глядя в отражение собственных глаз. — Я хочу быть готовой к тому, что он собирается мне сказать.

— Как прикажете, моя королева, — тихим шелестом отвечает мне Тень, а затем исчезает, растворяясь в зеркале.

Я больше не вижу саму себя, но мне это безразлично. В ожидании я подхожу к окну и выглядываю в сад, где Джеймс выгуливает свою гончую. Внутри зарождается детское желание подшутить над братцем, и лишь возвращение Тени мешает мне это сделать.

— Король Рейнард ожидает повелителя Голдорфа, — говорит Тень, отражаясь в оконном стекле.

— Я знаю, — недовольно отвечаю я, закрыв тяжёлые занавески с такой ненавистью, словно именно они были виновны в приезде Уильяма в Мирреленд.

— Король Рейнард собирается просить о политической поддержке в войне против Хелхаунда, — ровно и без эмоций продолжает Тень. — А Голдорф обладает мощнейшей армией и станет отличным союзником. Вам прекрасно это известно, моя королева.

— Не королева, — возражаю я, но Тень лишь хмуро смотрит в ответ. Ей-то плевать, кто сейчас сидит на престоле, важно лишь то, кто по праву должен управлять Миррелией.

— В ваших жилах течёт кровь древнейшего Рода, мирра, — шелестит она с едва уловимой почтительностью. — Поэтому оспорить ваше истинное право на трон не сможет никто. И то, что вы видите меня, а я служу вам, говорит о многом.

— Верно, — вновь отмахиваюсь я с явной досадой в голосе.

Кому, как не ей знать, что после смерти моей матери, королевы Миррелии, на престол взошёл мой отец, принц Рейнард. И править он должен до тех пор, пока истинный наследник не будет готов выполнить свои обязательства перед народом.

— Проблема в том, что он собирается посадить на трон Джеймса, считая его истинным наследником. Он, видите ли, старше, — гневно выкрикиваю я, не справившись с эмоциями.

— Джеймсу никогда не стать королём, — заверяет Тень, и мне становится не по себе от её взгляда. Словно она собиралась уничтожить препятствие на моём пути к престолу прямо сейчас.

— Хелхаунд не объявит войну Миррелии в ближайшие несколько лет, — говорю я, возвращаясь к прерванной теме, лишь бы отвлечь Тень от моего брата. — С тех пор, как король Бенедикт погиб в битве у стен Киро̀уна, а сам Камрон Хелфайер был ранен, ему не до завоеваний. — благодаря Тени мне известно о проблемах короля вышеупомянутого королевства куда больше, чем лазутчикам моего отца.

— Нельзя недооценивать своих врагов, — отвечает Тень с горькой усмешкой, и я понимаю, что к разговору о престолонаследовании мы ещё вернёмся. — Поэтому не будем торопиться с выводами.

Я пожимаю плечами. Тень таращит на меня свои пустые глаза, и мне вспоминается, как она пугала меня в детстве, пока я не осознала, что именно страх мешает обуздать и приручить силу, данную мне по праву рождения. Будь жива моя мать, она научила бы меня всем тонкостям нашей родовой магии, но, к сожалению, разбираться пришлось самой. Отец и брат не знали об этом даре, ибо только истинному правителю королевства дано право управлять зазеркальем.

— Благодарю за службу, Тень, — отрешённо произношу я стандартную формулу благодарности. Мыслями я была уже не здесь, а в кабинете отца. Ещё и Уильям явится, будто без него проблем недостаточно. Как мне себя с ним вести?

Тень не отвечает, лишь слегка склоняет голову набок и улыбается. От этой улыбки веет холодом, как и от всего, что находится по ту сторону стекла, но меня это даже забавляет.

— Удачи, Лиссандра, — говорю я сама себе и открываю дверь в коридор. — Тебя ждёт потрясающий день.

Сделав шаг вперёд, я чувствую, как позади меня зарождается какая-то сила. Кожей ощущаю завихрения воздуха, которые с каждой секундой становятся всё плотнее. Я должна повернуться и посмотреть, но боюсь это сделать. Страх запускает холодные липкие пальцы в моё тело, добирается до сердца и сжимает его в своей ладони. Я замираю, словно кукла, подвешенная на верёвки в руках опытного кукловода, а после издаю какой-то нелепый полустон-полувздох. Затем удар в спину толкает меня вперёд, и я слышу шелестящий шёпот, пробирающий до костей:

Глава 2

Когда я думаю о своём детстве,

Мне кажется, что это было сном.

Потому что не может быть так хорошо.

Но сны ещё страшнее, и это пугает.

(из дневников Карли)

Мой крик продолжает звенеть в комнате, я ощущаю вибрации звука, который едва слышным эхом расходится по жилому этажу. Я сижу в кровати, сжимая пальцами одеяло, и пытаюсь отдышаться. Сердце колотится в груди, а страх, пустивший корни в мою душу, не желает отпускать свою жертву на волю. К моему счастью на крик не сбежался никто из персонала.

Отдышавшись, я решительно встаю с постели. На улице ещё светло; невольно обращаю свой взор на часы — половина первого. Значит, я проспала около трёх часов, успев увидеть удивительно длинный и ужасный сон.

Потянувшись к блокноту, спрятанному между кроватью и матрацем, я быстро перелистываю исписанные страницы и, добравшись до чистого листа, размашисто записываю:

«13 октября. Флоренс».

Прикусив колпачок ручки, я на секунду задумываюсь, а затем быстрым почерком описываю свой сон, который постепенно исчезает из моей памяти, пытаясь ухватить общий смысл, чтобы не забыть самое главное.

«Оно вновь назвало меня Лиссандрой. Почему? Кто такая эта Лиссандра? — одновременно с письмом думаю я, продолжая выводить ровные буквы в блокноте. — Почему продолжает терзать меня, не понимая, что я не она? Почему?»

К сожалению, вопросов слишком много, а вот ответов — ни одного. В моменты просветления мне кажется, что я абсолютно нормальна, а все эти сны лишь связующее звено между мной и какой-то таинственной историей. Ведь это меня нашли в какой-то странной комнате рядом с осколками зеркала. Это меня удочерили, не зная ни имени, ни места рождения. Мама всегда говорила, что я была подарком, дарованным небесами. Только после её смерти я поняла истинный смысл этих слов. Я буквально-таки свалилась с неба. А значит, хотя бы косвенно могу быть связана с таинственной Лиссандрой.

Отложив блокнот, я решительно встаю и подхожу к зеркалу. Бледная Немочь на месте, стоит и смотрит на меня пустыми глазищами, пугая своим видом с каждым днём всё больше. Себя я с ней давно уже не ассоциирую. Научилась разделять с тех пор, как она стала больше, чем просто моё отражение.

— Привет, — говорю я слегка подрагивающим голосом, касаясь пальцами лица Бледной Немочи. — Ты меня слышишь?

Она не отвечает, продолжая пялиться. Её рука не повторяет мой жест, продолжая плетью свисать вдоль тела. Помню, как испугалась, когда Немочь впервые вышла из-под контроля, перестав повиноваться моим движениям. Она хотела показать, что впредь я ей больше не хозяйка. Это я поняла уже после, а в тот момент визжала так, что соседи едва не вызвали полицию. Тогда и началась чехарда с кошмарами, голосами и психотерапевтами. Я знала, что рано или поздно окажусь в психушке. А всё потому, что моё отражение живёт своей собственной жизнью. Только никто, кроме меня, этого не видит.

— Фиар, я знаю, что ты хочешь со мной поговорить, — уже раздражённо произношу я, упирая руки в бока, — иначе не прилагала бы столько усилий, чтобы привлечь моё внимание. Думаешь, я не поняла, что это ты?

— Как будто это так сложно? — смеётся она, но лицо остаётся таким же незаинтересованным и мрачным, а взгляд пустым. — Мне надоело привлекать твоё внимание снами, а иначе ты даже не подходишь ко мне.

— Я хочу нормальной жизни, — говорю я, стараясь не смотреть в глаза-тоннели. — А ты не даёшь мне этого. Почему бы тебе не уйти и терроризировать кого-нибудь другого? Кайла, например, — не знаю, почему именно его имя выскальзывает из моих уст, но я успеваю увидеть кривую усмешку на лице Немочи, словно она знает, о ком я говорю.

— Что ты знаешь о нормальной жизни? — шипит Фиар, склонив голову набок. Впервые я наблюдаю в её поведении хоть какие-то эмоции. И они меня пугают ещё больше, чем привычное отрешённое состояние. — Те жалкие крохи времени, когда я потеряла тебя из виду, ты называешь нормальной жизнью? Это не жизнь. Не твоя жизнь.

— А чья тогда? И почему ты преследуешь именно меня?

— Я твой внутренний демон, Каролина, или как ты теперь называешься? — усмехается Фиар, накручивая на палец прядь волос. Я так раньше часто делала, пока не поняла, как глупо это выглядит со стороны. Спасибо Немочи. — Меня нельзя подарить.

— Очень жаль, — бормочу я, скрещивая руки на груди. — Я думаю, кому-нибудь другому такой подарочек пригодился бы гораздо больше.

Фиар вновь усмехается, но не отвечает. Разговор со мной её утомляет и разочаровывает. Иногда мне кажется, что если я доведу её, то она уйдёт, оставив меня в покое.

— Фиар, — пытаюсь привлечь к себе внимание Немочи, — слышишь меня?

— А ты меня? — эхом повторяет та, но я понимаю, что сейчас она вновь исчезнет.

— И я тебя, — осторожно говорю я, прикладывая ладонь к стеклу.

— Неправда, — качает головой Немочь, а затем поворачивается и идёт вглубь зеркала, с каждым шагом становясь всё меньше. — Не слышишь. Жди, пока позовёт чёрный ворон, только тогда я вернусь к тебе. — её голос меняется, в нём появляются презрительные нотки: — Впредь я тебя не побеспокою, Карли. Наслаждайся нормальной жизнью. Если сможешь.

Лиссандра

Гиамониос[1], **77 год

Королевство Миррелия

Когда отец сообщил, что нас посетит королевская семья из Голдорфа, я не обрадовалась, однако и возражать в открытую не стала. Единственное, чего я могла добиться — недовольство отца, а злить его — себе дороже. Кому как не мне знать, на что он способен в гневе, поэтому я только улыбнулась и сказала самым любезным тоном, на какой была способна:

— Я буду очень рада, если король и королева Голдорфа почтут нас своим визитом, папа. Думаю, мы с принцессой Тессой найдём, чем заняться, пока вы будете решать важные вопросы.

Джеймс приподнял бровь, однако ничего не сказал, ведь он в отличие от отца слышал фальшь в каждом моём слове. Тем не менее, отец остался доволен моим ответом, но на всякий случай напомнил, чем грозит мне непослушание. Как будто я нуждалась в напоминаниях.

— Ты не упомянула Уильяма, — шепнул мне брат, когда отец обратил внимание на содержимое своей тарелки. — А ведь с ним тоже придётся встретиться.

— Спасибо, что испортил мне аппетит, — ответила я, скорчив гримасу, и демонстративно отодвинула от себя столовые приборы.

Для пущего эффекта я могла бы изобразить тошноту, но отец мог заметить и выставить меня вон, лишив еды до завтрашнего дня. Рисковать не особо хотелось. К тому же просидеть остаток дня под замком в своей комнате, тоже не лучшая перспектива.

Так или иначе, Джеймсу удалось пробить броню равнодушия, заставив меня вспомнить точёный профиль принца Уильяма Голдершанского, обрамлённый белокурыми волосами. Мы были помолвлены целую вечность, хотя никак не могли понять, почему родители сделали столь неподходящий выбор. Дело не в том, что моя семья ниже по положению, чтобы принц брал меня в жёны (тут мы равны), а в нашем отношении друг к другу. Это самое отношение не заладилось с самого детства, когда он высмеял меня за выбитый зуб, а я в ответ выплеснула на белобрысую макушку томатный соус. И с каждым годом становилось только хуже.

Уильям — ровесник Джеймса и его лучший друг, к тому же будущий король Голдорфа, а я всего лишь маленькая капризная принцесса, которой никогда не стать королевой своего королевства. Обычно власть переходила от одного истинного наследника к другому, что не всегда определялось возрастом или гендером, как было в других королевствах. (Например, в Аристоне власть передавалась только по мужской линии, в Брейдене — предпочтение отдавалось наследникам мужского пола, но, если у правящей пары не было сыновей, корону получала их дочь, а в Ормероде — по старшинству). У нас же истинность наследника определялась наличием родовой магии, так что по всем канонам после смерти матери именно я должна была взойти на престол и взять на себя управление нашим маленьким, но процветающим королевством — Миррелией.

Когда мама умерла, мне только исполнилось семь лет, поэтому отец объявил себя королём и должен править до моего совершеннолетия. Много позже я узнала, что у отца всегда был иной план, ведь передавать корону дочери он не собирался. На роль наследника утвердили Джеймса, который оказался не только старше, но и являлся мужчиной. Мне же досталась маленькая роль послушной дочери, которой не престало лезть в политику. Я должна заниматься рукоделием, постигать искусство, уметь держать рот на замке, всегда улыбаться и в итоге выйти замуж за принца Уильяма. Как бы не удавиться от подобной жизни? Хотя, думается мне, он этому только обрадуется, поэтому я никогда не доставлю принцу подобного удовольствия.

«Как долго королевская чета собирается пробыть у нас? — думаю я, рассматривая лепнину на потолке. — И как минимизировать наши встречи с Уильямом?»

На самом деле второй вопрос не столь сильно заботит меня, как первый. Принц не станет искать со мной встреч, ограничившись лишь трапезами, послеобеденным чаепитием (традиция его матери, королевы Аделайн) и вечерними чтениями или игрой в карты. Вечерние встречи я любила больше всего: можно было сидеть с книжкой в руках в обществе монарших особ и делать вид, что увлечена чтением. Признаться, я едва ли прочитывала больше десятка страниц, чаще всего думая о чём-то своём. (Главное страницы вовремя перелистывать, чтоб не попасться).

Поправив мягкие подушки, я сажусь и мысленно собираю весь свой ругательский словарный запас. В детстве я провела немало времени на конюшне или тренировках солдат, когда те бились на мечах или упражнялись в стрельбе из лука. А они редко сдерживались в выражениях, только если сам король не присоединялся к ним. Конечно, если бы меня заметили, то отправили во дворец, но я умела становиться незаметной, чему способствовал мой невысокий рост. В моей семье все были высокими, статными и кареглазыми брюнетами, в то время как я уродилась маленькой, хрупкой шатенкой с болезненно-бледной кожей. Даже глаза у меня были зелёными, будто два изумруда, а родинка на подбородке напоминала сердечко. Может, поэтому отец собирался отдать трон Джеймсу, они хотя бы внешне похожи, чего не скажешь обо мне.

Впрочем, я, как две капли воды, походила на свою пра-пра-пра…бабку, королеву Розамунд, бывшую франкайнскую принцессу. Именно Розамунд принесла в наши королевства магию. После замужества дар Розамунд передался её детям, а потом и правнукам. При посещении галереи я часто стояла возле портрета великой королевы и думала, есть ли между нами что-то большее, нежели внешнее сходство? Потому что за неполные шестнадцать лет я не сумела обнаружить у себя ни решительности, ни отваги, ни способности взять ответственность за свою жизнь. Розамунд бы точно не позволила отцу выдать её замуж против воли, а я притворяюсь, будто меня всё устраивает.

Глава 3

Я открываю глаза и пытаюсь сфокусироваться на происходящем. С губ срывается стон, и передо мной возникает побледневшее лицо Николсон. Она смотрит на меня испуганно (зато дежурной улыбки как не бывало), а после подаёт стакан воды и разноцветные пилюли из набора для шизофреников. Меньше всего я хочу впасть в летаргический сон, а ведь именно это ждёт меня, если я приму хоть одну таблетку. Я из прошлого состояния несколько дней выходила, повторять этот опыт вновь не хочется.

Николсон кивает кому-то, и к нам приближается Джуди со шприцем в руках. Уколов я боюсь ещё больше, поэтому молча выхватываю из рук Николсон крышечку с пилюлями, опрокидываю их себе в рот и запиваю тёплой водой. Сара внимательно смотрит на меня, поэтому я открываю рот, показывая, что не собираюсь ничего выплёвывать и прятать под матрац, как это показывают в фильмах про пациентов психушки.

Вновь ложусь на подушки и закрываю глаза в ожидании тумана в голове. Я ненавидела таблетки именно из-за того, что они погружали меня в забытьё, и я теряла ощущение времени и пространства. Чувствую себя Алисой в стране чудес, которая бежит за белым кроликом, а после бесстрашно следует за ним в незнакомую нору. Падение не заставляет себя ждать, — я проваливаюсь в бездну, у которой нет ни конца, ни края.

Когда я вновь прихожу в сознание, мне кажется, что я нахожусь в какой-то другой реальности. Скосив глаза в сторону, вижу, как рыжеволосая Лиззи роется в моих вещах, но не испытываю желания её остановить. Мне нравится качаться на волнах, разноцветные рыбки касаются моего лица и рук, баюкают, и я погружаюсь ещё глубже.

— Чем они тебя накачали? — рыжеволосая хватает меня за плечи и легонько трясёт. — Эй, просыпайся, жертва транквилизаторов. Думаешь, если будешь пить эту дрянь, тут же вылечишься?

С трудом приоткрываю глаза и моргаю, пытаясь вникнуть в суть слов. Но это выше моих сил и возможностей, поэтому бурчу что-то нечленораздельное, что в моём понимании означает просьбу оставить меня в покое и позволить насладиться падением в пустоту.

— Сама напросилась, — бурчит Лиззи и, прежде чем я успеваю задуматься, что имеется в виду, она замахивается и даёт мне крепкую пощёчину.

— С ума сошла? — хриплю я не своим голосом, но, осознав, что разум немного прояснился, добавляю: — Спасибо.

— Должна будешь, — усмехается девушка и ложится рядом со мной.

В другой день мне бы это не понравилось, но сейчас вызывает чувство ностальгии, будто подобное уже случалось раньше. Нутром чувствую пристальный взгляд Лиззи, но молчу, не понимая, чего именно она от меня ждёт. Голова раскалывается от боли, но это ничто по сравнению с той ноющей пустотой, что мучает меня всё это время. В горле пересохло, поэтому взглядом прошу Лиззи подать мне стакан, оставленный Джуди на прикроватном столике. Девушка мгновенно вскакивает, а затем демонстративно выливает воду в напольный цветочный горшок. Смотрю на неё и думаю, что будь у меня силы подняться, то встала бы и с величайшей радостью её придушила. Лиззи вновь усмехается и уходит в ванную, вернувшись через полминуты со стаканом воды.

— Не думала же ты, что я дам тебе ту воду, которую они нам приносят? — спрашивает Лиззи, помогая мне подняться, и подносит к потрескавшимся губам спасительную жидкость. — Уверена, что в неё добавляют всякую успокоительную дрянь, чтобы мы всегда были на позитиве и довольны жизнью. Как видишь, я не пью, поэтому не очень-то довольна и позитивна. Иногда хорошо быть параноиком, верно?

— Верно, — шепчу я, вытирая губы и подбородок тыльной стороной ладони. — Раньше я не была параноиком, пока вокруг все не сговорились.

— Эко тебя расколбасило, — продолжает Лиззи, вновь плюхнувшись на кровать. — Не пойму: таблетки так на тебя действуют, или ты и до них чокнутая была. По крайней мере, казалась вменяемой, когда я тебя впервые увидела.

«Чего нельзя сказать о тебе, — думаю я, — ты мне сразу безумной показалась. Впрочем, я недалеко от тебя ушла, раз лежу накачанная таблетками и не соображаю, что происходит».

— Что случилось? — губы не слушаются, поэтому получается что-то вроде «чтлучлось», и я уже собираюсь повторить вопрос, когда Лиззи отвечает.

— Рецидив случился. То ещё представление было. Медперсонал собрался, публика получила хлеба и зрелищ, ты в отключке, а я даже доесть не успела. — сделав пальцами пистолет, она прицелилась в меня и добавила хмурым тоном: — Нас всех по комнатам отправили, сказали, что обед принесут позже. А я не люблю есть в одиночестве, поэтому из-за тебя осталась голодной. Нехорошо вышло, подружка.

— А я?

— Тебя отправили в изолятор и только сейчас вернули в твою комнату, — будничным тоном отвечает Лиззи, а затем делает вид, что стреляет, озвучивая это действие вслух: — Пуф. И ты мертва. Не слишком приятное состояние, верно? Быть мёртвой. А я вот была. И всё вспомнила, а они мне не верят, думают, что я сумасшедшая. Но это неправда!

— Я была в изоляторе? — спрашиваю я, не обращая внимания на бред, что несла Лиззи. — Вообще ничего не помню.

— Так ты ещё больше эти таблетки принимай, собственное имя позабудешь, — хихикает девушка, и я вновь поражаюсь, как быстро у неё меняется настроение. — Как тебя зовут-то, помнишь?

— Каролина, — с некоторой заминкой говорю я своё настоящее имя, а затем качаю головой и шепчу: — Мама звала Линой, отец — Карой.

Так я и стала Карли. Конечно, можно было назвать своё настоящее имя, но я почему-то не смогла вписать его в анкету. Администрация спокойно отнеслась к моему желанию сохранить анонимность, хотя и затребовала оригиналы всех документов для проверки. В базу меня внесли под именем Карли Джексон, чему я была несказанно рада. (По крайней мере, после выписки Лиззи не сможет меня отыскать).

Лиссандра

Гиамониос, **77 год

Королевство Миррелия

На обеде в честь королевской семьи я появляюсь вовремя, приседая в глубоком реверансе перед монаршими особами. Отец благосклонно кивает, и на этом его внимание ко мне заканчивается. Король Аарон приветствует наклоном головы, а королева Аделайн добродушно улыбается. Джеймс слишком занят разговором с Уильямом, чтобы обратить на меня внимание, зато принцесса Тереза говорит:

— Вы выглядите очаровательно, принцесса Лиссандра. Цвет платья очень выгодно оттеняет вашу кожу, и она будто бы сияет.

— Благодарю вас, принцесса Тесса, — вежливо отвечаю я, заняв место рядом ней, и вворачиваю ответный комплимент: — Это лазоревое платье очень вам к лицу.

Я сильно преуменьшаю, ведь принцесса Голдершанская — настоящая красавица, но она это знает и без меня. Белокурые волосы собраны в аккуратную причёску, подчёркивая ровный овал и алебастровый цвет лица. Синие глаза сияют, а на красивых губах играет искренняя улыбка. Тереза всегда добра и приветлива. Её выдержка и идеальные манеры восхищали, а способности добиваться чего угодно одним лишь взмахом ресниц я даже немного завидовала. Мне подобной лёгкости недоставало, и я уже начинала думать, что это какой-то природный дар, который не всем даётся.

На этом наш обмен любезностями заканчивается, и мы приступаем к трапезе. Я искренне рада приезду Терезы, потому что успела заскучать в одиночестве. Пусть во дворце полно девиц моего возраста, особой дружбы с ними как-то не сложилось. Они вели себя вежливо и отстранённо, но едва появлялась возможность, тут же сбегали, чтобы посекретничать наедине. Меня, разумеется, в свои тайны никто не посвящал, да я и не стремилась. К тому же я и без того знала, что они так усиленно скрывают.

Девицы были ниже по положению, их руку не обещали венценосному наследнику, так что они могли встречаться с мальчишками, позволяя тем украдкой срывать с губ сладкие поцелуи в какой-нибудь тёмной нише. Мне же положено хранить целомудрие до брачного ложа, на которое возлягу со своим мужем (чтоб ему провалиться), Уильямом Голдершанским.

— Вы так грозно смотрите на жаркое, что оно сейчас задымится, — шепчет Тереза, легонько толкнув меня в бок. — Чем оно вас так огорчило?

— К счастью, огонь мне не подчиняется, — отвечаю я, переведя взгляд на соседку по столу. — Иначе меня бы держали в каменной башне, где я не смогу никому навредить. А жаркое на мой вкус слегка пересолено, боюсь, кто-то из кухарок переволновался, узнав о вашем приезде.

Она пристально смотрит на меня, и я неожиданно задумываюсь, умеет ли Тесса читать мысли, как это делает её брат. Они ведь близнецы, почему бы им не иметь один дар на двоих. Тереза никогда не говорила о своих магических способностях, поэтому они оставались для меня тайной за семью печатями.

— Надеюсь, им сообщили, что мы приехали с дружеским визитом, а не разграбить ваше королевство и убить всех его жителей, — улыбается Тереза, заставив меня прыснуть в кулак.

Как и её брат, она не лезет за словом в карман, но её высказывания никогда не били по моему самолюбию и не заставляли приклеивать на лицо улыбку, делая вид, будто ничего не произошло.

— Напротив, мы всегда предупреждаем слуг, чтобы они готовились к худшему, — слышу я фыркающий смешок Джеймса, обратившего на нас свой взор. — Вас здесь боятся до дрожи.

— Тогда я очень надеюсь, что мы сумеем покинуть Миррелию живыми, — не остаётся в долгу Уильям, насмешливо приподняв бровь. — Впрочем, кому-то моя смерть пришлась бы по душе. Так что, пожалуй, съем ещё кусок вяленого мяса. Как говорится: «Делай что должен, и будь что будет».

Он не смотрит на меня, однако всем ясно, кто имеется в виду. Конечно, если наследник умрёт, я освобожусь от брачных обязательств, но что помешает отцу найти мне нового мужа? К тому же я даже в порыве гнева никогда не желала принцу смерти, поэтому мне даже обидно слышать от него подобные слова.

— Ты это точно подметил, братец, — смеётся Тереза, пока я обдумываю, как облечь язвительный ответ в благопристойную форму. — Мы всё-таки близнецы, а королевство почему-то унаследуешь ты. Спасибо, что решил уступить мне дорогу.

Мой рот сам по себе приоткрывается, ведь я впервые участвую в шутливой перепалке между вечно неразлучными близнецами. С самого детства они предпочитали держаться вместе и разлучались так редко, что на моей памяти случалось лишь однажды. И только потому, что принцесса заболела, а Уильяму не позволили безвылазно проводить время у её постели. Вместо этого ему пришлось уделить больше внимания мне. Под конец моего пребывания в Голдорфе, мы едва сдерживались, чтобы не убить друг друга.

— Тогда тебе следовало родиться чуть раньше, — замечает мой брат, подмигнув Тессе.

«Ох уж эта мужской шовинизм, — закатываю я глаза, жалея, что не могу дотянуться до брата и пнуть его. — Ещё скажи, что женщина должна заниматься рукоделием, согревать постель мужчины, рожать детей и не лезть в дела королевства, как учил тебя отец, и тогда Тереза наденет тебе соусник на голову».

Если она это сделает, я смогу убедиться в её способности читать чужие мысли. Однако принцесса спокойно выдерживает насмешливые взгляды обоих принцев и возвращается к трапезе. Я бы так точно не сумела.