Холод в покоях короля Элиандара III был не от сквозняка, гулявшего по каменным громадам замка. Это был холод иного свойства – тихий, въевшийся в самые стены, в пыль на резных дубовых панелях, в выцветшие нити ковров, изображавших охоту единорогов. Он исходил от самого монарха, сидевшего у потухающего камина, и от тяжёлого, неозвученного знания, что висело в воздухе, словно миазмы грядущей чумы.
Ночь за высокими стрельчатыми окнами была густой и чернильной, без звёзд. Факелы в железных скобах на бастионах отбрасывали тревожные, пляшущие блики на мокрый камень, но их свет не достигал царственных покоев. Здесь царили лишь тусклый свет масляной лампы в форме крылатого дракона да алое, угасающее дыхание поленьев в очаге.
Король не был стариком. Ему едва перевалило за сорок, и в дни празднеств его ещё называли воином, вспоминая победы в пограничных битвах. Но сейчас, в складках бархатного халата, сгорбленный в кресле с высокой спинкой, он казался высеченным из соли – седой, хрупкий, изъеденный невидимой влагой тревог. Его пальцы, украшенные перстнями с тёмными камнями, медленно и бесцельно перебирали свиток с донесениями, которое он уже перечитал десятки раз. Чернила расплылись в нескольких местах – то ли от капель дождя, проникшего сквозь неплотную застёжку гонца, то ли от чего-то иного.
Рядом, в тени, отбрасываемой спинкой кресла, застыла в почтительной, но не раболепной позе леди Илверия, главная хранительница королевской библиотеки и, по слухам, знаток вещей куда более тёмных, чем пыльные фолианты. Её лицо, всегда напоминавшее резную маску из слоновой кости, было непроницаемо. Только бесконечно усталые глаза, цвета старого золота, следили за каждым движением короля, читая в них то, чего он не произносил вслух.
– Они смеются, Илверия, – голос Элиандара был тих и хрипл, как шелест сухих листьев. – За своими дубовыми столами, в своих уютных поместьях, попивая моё же вино, они строят планы, как перепилить сук, на котором сидят. И самый громкий смех… я слышу его отсюда.
Он отшвырнул свиток на низкий столик из тёмного дерева, где стоял не тронутый кубок с вином. Пурпурная сургучная печать на документе треснула, обнажив восковую сердцевину.
– Они не осмелятся, ваше величество, – произнесла Илверия. Её голос был низким, мелодичным, лишённым подобострастия. В нём была лишь констатация факта, в который она сама, возможно, уже не верила. – Род Драксаров всегда был опорой трона. Их влияние…
– Их влияние стало смертельной опухолью! – король резко поднялся, и тень его на мгновение гигантской искажённой тварью взметнулась по стене. – Опий Драксар собирает на своих землях наёмников под видом охранников для рудников. Его младший сын, тот, что с лицом ангела, задаёт слишком много вопросов о моих дочерях. А старший… – Король замолчал, сжав кулаки. – Старший уже здесь. В столице. И его «визиты вежливости» в совет магистров пахнут серой и изменой.
Он сделал несколько неспокойных шагов по ковру, останавливаясь у окна. За стёклами, упрямо не желавшими пропускать внутрь ни звука, бушевала непогода.
– Я чувствую это, Илверия. Я чувствую запах крови на ветре. Они ударят не по мне. Они ударят по тому, что я люблю больше всего. Чтобы сломить. Чтобы унизить.
Дверь в покои бесшумно отворилась, пропуская внутрь высокую, строгую женщину в тёмно-синих одеждах с серебряной вышивкой – символом верной службы короне. Это была капитана королевской стражи, Арвенна. Её лицо, изборождённое шрамом от старого ранения щеки, было сурово. За ней, робко жмурясь от скудного света, вошла девочка лет семи. Принцесса Эйлин. В одной руке она сжимала потрёпанную тряпичную куклу в платье, повторяющем её собственное, а другой крепко держалась за руку своей няни, старой Марты, чьи добрые глаза были полны немой тревоги.
Эйлин была живым портретом своей покойной матери – те же пепельно-золотые волосы, собранные в две аккуратные косы, те же огромные глаза цвета весеннего неба, сейчас наполненные детским недоумением от ночного пробуждения. Она не боялась отца, но суровая атмосфера в комнате заставила её притихнуть.
– Папа? – её голосок, чистый и звонкий, как колокольчик, разбил тяжёлое молчание. – Ты звал меня? Мы играли с Мартой в прятки, но я нашла её слишком быстро, она залезла под кровать, а там паутина…
Король Элиандар замер, глядя на дочь. Вся его ярость, всё отчаяние разом ушли, сменившись бездонной, всепоглощающей болью. Он опустился на колени, открыв объятия. Эйлин, улыбнувшись, подбежала к нему и уткнулась лицом в его плечо, пахнущее дымом и дорогим виски.
– Моя маленькая звёздочка, – прошептал он, сжимая её так сильно, будто хотел защитить от всего мира одним лишь объятием. – Ты так крепко спала?
– Нет, – солгала Эйлин, зевнув. – Я… ждала тебя.
Леди Илверия и капитана Арвенна обменялись быстрым, многозначительным взглядом. Няня Марта, стоя у двери, судорожно теребила край своего передника, её губы беззвучно шептали молитву.
– Ваше величество, всё готово, – тихо, но чётко доложила Арвенна. Её рука лежала на эфесе меча. – Конвой ждёт в подземных воротах. Лошади подкованы на глухой ход, повозка без гербов, припасов на месяц. Охранники – проверенные люди, те, что прошли со мной огонь и воду в Северных кампаниях. Они отдадут жизни за принцессу.
Король медленно поднялся, не отпуская дочь.
– Эйлин, слушай меня очень внимательно, – он взял её за подбородок, заглядывая в чистые, ясные глаза. – Ты любишь приключения, ведь правда?
Дорога в Академию Лунного Пламени была не просто пыльной лентой, вьющейся меж холмов. Она была порогом, границей между миром обыденным и миром, где воздух трепетал от незримой силы, а законы физики робко уступали место воле мага. Для Лиры Стоун эта дорога стала линией, навсегда разделившей её жизнь на «до» и «после». На «Эйлин» и на «Лиру».
Повозка, запряжённая парой усталых, флегматичных кляч, подпрыгивала на колдобинах, отбрасывая клубы золотистой пыли, которая тут же прилипала к потной коже, забивалась в складки простого, серого дорожного платья. Лира сидела на твердой деревянной скамье, спиной к кучеру, и смотрела, как за спиной медленно тонет в мареве холмов тот мир, который она знала последние семь лет. Мир маленькой фермы на отшибе, с её запахом свежеиспечённого хлеба от Марты, мычанием коров по утрам и робкими попытками подружиться с деревенскими детьми, которые дразнили её «тихоней» и «странной».
Она сжала в кармане платья тот самый камушек с дырочкой. Гладкий, обточенный временем и бесчисленными прикосновениями, он был её талисманом, якорем, единственной нитью, связывающей её с девочкой по имени Эйлин. С девочкой, которой больше не существовало.
– Нервничаешь, дитятко? – голос няни Марты, сидевшей напротив, был мягким и успокаивающим, как тёплое молоко с мёдом. За годы, проведённые в изгнании, она из строгой служанки превратилась в любящую бабушку, и её лицо, испещрённое морщинами, всегда светилось бесконечной нежностью к своей подопечной.
Лира кивнула, не отрывая взгляда от пейзажа. Слова застревали в горле комом. Она не просто нервничала. Её охватывал животный, всепоглощающий ужас. Не перед учёбой, не перед новым местом. Перед необходимостью снова стать кем-то другим. Снова играть роль. Последние семь лет она училась быть «простой Лирой». Теперь ей предстояло стать «простой и маломагической Лирой» в самом эпицентре магической силы королевства. Это было всё равно что заставлять актёра, едва выучившего свою единственную скромную роль, выйти на сцену Королевского театра и сыграть перед переполненным залом.
– Всё будет хорошо, – сказала Марта твёрже, будто угадывая её мысли. Её пальцы, шершавые от многолетней работы, перебирали чётки из сушёных ягод можжевельника – ещё один простой деревенский оберег. – Помни, кто ты. Внутри. А снаружи… просто будь серой мышкой. Смотри и слушай. Запоминай.
Смотреть, слушать и запоминать. Этому она научилась в совершенстве. Научилась заглушать в себе тот странный, врождённый импульс, который позволял ей иногда, совсем чуть-чуть, замедлять мир вокруг, чтобы успеть поймать падающую чашку, или чувствовать надвигающуюся грозу за час до того, как сгустятся тучи, или видеть лёгкое, едва заметное свечение вокруг живых существ. Она научилась прятать это глубоко-глубоко, под слоем притворной обыкновенности. Теперь предстояло прятаться ещё лучше.
Воздух начал меняться. Пахло уже не пылью и полынью, а озоном, дикими травами и чем-то металлическим, словно от громадного колокола, в который только что ударили. Повозка, скрипя, въехала в длинную тень, отбрасываемую чем-то грандиозным.
Лира подняла голову и замерла.
Академия Лунного Пламени не просто стояла на вершине утёса. Она будто вырастала из самой скалы, была её продолжением – высеченной силой мысли и воли неведомых древних архитекторов. Это не было единое здание. Это был целый город из башен, шпилей, арочных мостов, парящих в воздухе, и витражных окон, которые даже в пасмурный день должны были слепить глаза внутренним светом. Главные башни – семь штук, по числу основных типов магии – вздымались к небу, подобно каменным исполинам. Самая высокая, центральная, была увенчана не острым шпилем, а чашей с негасимым серебристым пламенем, которое колыхалось даже в безветренную погоду, отбрасывая на облака призрачные отсветы.
Но больше всего Лиру поразила одна башня, стоящая несколько особняком, на краю обрыва. Она была ниже других, более древняя, её камни были темнее, почти чёрными, и они не отражали свет, а, казалось, поглощали его. От неё веяло холодом, забвением и тихой, необъяснимой грустью. Это была Башня Изгнанного Света, или, как её называли в обиходе, Башня Теней. Место, где изучали запретные и опасные искусства. Место, куда боялись заглядывать даже самые отчаянные студенты.
– Большая, да? – кучер, угрюмый мужчина с лицом, прожжённым солнцем и ветром, впервые за весь путь обернулся и хмыкнул, видя её изумление. – Говорят, там, в подземельях, драконы спят. Или демонов держат. А из той, тёмной, – он мотнул головой в сторону зловещей башни, – по ночам голоса слышны. Вой такой. Лучше, девка, к ней не приближайся.
Лира молча кивнула, чувствуя, как по спине пробегают мурашки. Она не верила в драконов в подземельях. Но от той башни исходила реальная, осязаемая сила. Сила, которая заставляла ее сжимать камушек в кармане.
Повозка миновала величественные, но ненаселённые внешние ворота и остановилась у вторых, внутренних. Их охраняли не солдаты в латах, а двое молодых людей в тёмно-синих мантиях с серебряными нашивками в виде пылающей звезды – форма старшекурсников. Один, румяный и улыбчивый, что-то оживлённо обсуждал со своим напарником, худым и серьёзным, который лишь изредка кивал, сверяя что-то на пергаменте в его руках.
– Прибыли, – кучер дернул вожжами, останавливая лошадей. – Далее пешком. Перед главным порталом высадка.
Румяный стражник подошёл к повозке, его лицо расплылось в приветливой улыбке.
– Добро пожаловать в Лунное Пламя! Имя? Откуда прибыли? – его голос был громким и бодрым, слишком бодрым для этого мрачноватого места.