Тайна мостов

Случайный февраль

Кира

Я резко открыла глаза — будто кто-то толкнул меня изнутри. Будильник на тумбочке изо всех сил орал: «Просыпайся!» Я мысленно пообещала изобрести способ его покончить с собой навсегда, но с трудом села на кровать. На душе было так же тоскливо, как и в комнате: скрипящий паркет, жесткий матрас, пустота.

В ванной я уставилась в зеркало на своё отражение: разбуженную, с опухшими веками и ярко-красным воспалением на щеке. Моё первое раздражение дня — результат вчерашней «косметической самодеятельности». Холодная вода слегка взбодрила, но мысли всё упорно возвращались к тому, что впереди — ещё один бесконечный учебный день.

7:20
На столе ждал вчерашний чай и зачерствевший бутерброд. Мама, вечно спеша, уже напоминала о дневнике, учебниках и контрольной по истории:
— Кира, дневник не забудь, сегодня же проверка!
— Не забуду… — бормотала я, засовывая в рюкзак тетради с мятой обложкой. Внутри — пометки с призывами успеть все списать у Тани и подсмотреть ответы у самых «успешных».

7:45
В метро я упёрлась взглядом в экран телефона: «ВКонтакте» заливалось идеальными селфи одноклассниц, в ленте мелькали фото их ярких обедов в новой столовой и неуместные мотивационные цитаты. «Какая жизнь у всех беззаботная… а я всё утро борюсь с заданием по алгебре и пытаюсь не проспать на уроке», — подумалось мне. Лайки росли, а я представила, как бы их зажёг тот самый бутер, которым она хвастались.

---

8:30. Алгебра
Учительница писала на доске последовательности формул, а я пыталась стыдливо не задремать, чуть опершись лбом о парту. Зачем все эти логарифмы? Неужели где-то на свете существует сфера, где они настолько важны, что люди готовы ночами корпеть над степенями и корнями? Рядом Паша попросил у меня шпаргалку. Я тихо отказала, но его взгляд — лёгкое раздражение, будто я отняла у него билет в «успешную жизнь».

---

10:00. Литература
«Достоевский – это глубоко», — сказала учительница, глядя на нас строго. Я в этот момент тайком рисовала в полях учебника два силуэта на мосту. Любовная линия? Нет, просто я грезила о чем-то своем, далеком от анализа «Идиота». На секунду мне показалось, что сердце чуть осветилось, но вскоре урок снова ушел в бесконечные «штампы» и трагические судьбы персонажей, которых я так и не осилила.

---

11:30. Перемена
Коридоры гудели разговорами. Я и моя подруга Настя спорили о «сенсационном» видео на YouTube, которое вывалилось нам на глаза вчера:
— Только не рассказывай всем! — шептала Настя, но сама же транслировала детали по всему коридору.
— Всё, хватит! — выдохнула я, чувствуя, что мои нервы уже на пределе. — Мне бы лучше контрольную по биологии подготовить, а не вашим вечным «скандалам».
Её глаза блеснули: «Ну и чудачка ты». Но я была рада, что хоть на кого-то можно было обрушить всю усталость.

---

12:00. Биология
Я устроилась в углу класса — тут меньше всего шума и взглядов. На экране проектора медленно появлялись схемы клетки, я машинально писала в тетрадь определение «митохондрия» и пыталась вспомнить, что они там делают вообще. Пальцы покалывали от безнадежности: когда я последний раз действительно понимала, о чем идет речь?

---

13:30. Столовая
Гороховый суп вонял химией, за спиной обсуждали «классного парня из 11-А». Моё сердце не дрогнуло — я давно равнодушна к таким болтливым сплетням. Я схватила пару сухих булочек, загрузила их в себя и выскочила обратно на морозный воздух, где хоть дышать было чуть легче.

---

14:15. История
Контрольная: «Эпоха Возрождения». Я взяла ручку и начала записывать: «Флоренция, XIV век, семья Медичи…» Каждая строчка требовала усилий, словно я тянула себя за волосы. «Почему я не могу просто жить?» — мелькнуло мне в голове. Но мама ждет тройку — и я снова заставляю себя писать дальше.

---

15:30. Английский
Учитель рассказывала о «conditional sentences». Я смотрела в окно: рядом росло старое дерево, на ветках которого кружили воробьи. О чем-то они разговаривают, а я разговариваю сама с собой: «Если бы я могла исчезнуть…»

---

16:10. Домой
Упав на диван, я сразу погрузилась в чат друзей в Telegram: кто-то жалуется на контрольные, кто-то запускает очередной челлендж в TikTok, кто-то просит советы по драме с парнем. Я написала с горечью:
"Ребята, этот будний день прибил меня окончательно. Как ещё четыре таких пережить?"

Ответов почти не было — только эмодзи с поддержкой, и чат снова захлебнулся спорами о кино. Я выключила звук и укутавшись в плед, вдруг включила стрим любимой блогерши.

•••

От третьего лица

Кира сидела на диване, уткнувшись в телефон. Мир соцсетей затягивал её, словно болото: там, по крайней мере, можно было притворяться, что всё хорошо.
Снизу, с кухни, донёсся голос мамы:

— Кира! Сходи, пожалуйста, в магазин! Хлеба нет и помидоров для пиццы не хватает!

Кира скривилась так, будто её попросили сгонять на Северный полюс.
я притворилась, что не услышала. Листала ленту, надеясь, что мама забудет.

Но голос стал громче и тверже:
— Кира! Я сказала — сходи в магазин. Сейчас.

она тяжело вздохнула, швырнула телефон на подушку и встала, словно отправляюсь на каторгу.
— Блин, ну почему всегда я? — пробормотала она себе под нос. — Почему не папа? Почему не доставку заказать?..
Но мама уже хлопнула дверцей духовки так, что спорить стало опасно.

На ходу она натянула куртку, запихнула в карман пару смятых купюр — деньги, которые мама сунула ей в руку — и вышла в подъезд.
Там было сыро, пахло сыростью и мокрыми ботинками.

Когда она распахнула дверь на улицу, на неё сразу обрушился дождь. Сильный, противный, холодный.
Зонт, конечно, остался дома. она злобно сжала деньги в кулаке, пряча их под курткой, чтобы не промокли.

— Супер, просто супер… — процедила она сквозь зубы.

Асфальт под ногами был усеян грязными лужами. Пальцы на руках замерзли от ветра, волосы прилипли к щекам.
Кира шла быстро, сгорбившись, будто сама хотела стать меньше, незаметнее, спрятаться от всего мира.

За пределами

Кира

Май был странным.
Он начинался с запаха горячего асфальта, перемешанного с холодными порывами ветра. С утра я тащила на себе тяжёлый рюкзак, вяло перебирав ногами в сторону школы, где нас ждали последние недели перед каникулами, контрольные, истеричные учителя и общее ощущение выжатости.

И он. Эмир.
Он уже стал частью этого фона — спокойный, тихий, не суетливый. Как будто всегда находился где-то рядом, но не навязывался.

Иногда, проходя по коридору, я замечала его взгляд. Он никогда не был наглым или пронзающим. Скорее — внимательным. Честным.
И каждый раз я машинально отворачивалась, чувствуя, как внутри всё сжимается.
"Это просто дружеский интерес, — твердила я себе, — ему просто нечем заняться."

Но потом я сама ловила себя на странных вещах: вдруг смеялась громче рядом с Настей, вдруг специально садилась поближе к тому месту, где обычно он стоял с ребятами из своего класса

Школа постепенно пустела. Майские дни были длинные, а уроки становились всё легче. В голове было только одно: ещё чуть-чуть — и свобода. Каникулы.

И вдруг в один из вечеров, когда я пошла в магазин за хлебом и молоком (потому что мама устала и попросила меня помочь), я увидела его.

Эмир стоял у витрины, что-то выбирая, в тёмной толстовке и с рюкзаком, закинутым на одно плечо.
Весь такой... обычный. И в то же время — неуловимо чужой среди покупателей.

Я растерялась.
Повернулась было уйти — а он уже заметил меня.

— Привет, — сказал он легко.

— Привет, — ответила я, запихивая руки в карманы.

Секунда неловкости.
А потом он вдруг улыбнулся и спросил:
— Ты тоже в плену продуктового рабства?

Я тихо рассмеялась.

И почему-то, вместо того чтобы сразу убежать домой, я задержалась.
Мы пошли вместе по рядам: он выбирал какие-то штуки для завтрака, я искала молоко.

Разговор сам собой перетек в шутки — о странных названиях товаров, о длинных очередях.
И, самую малость, о школе.

***

С того дня, когда мы пересеклись у продуктовой полки, всё стало чуть... другим.

После этой встречи что-то изменилось.
Будто незримая стена, которую мы так тщательно строили между собой, треснула.
Не то чтобы мы стали друзьями. Скорее, люди, которым не надо объяснять сто раз, почему ты молчишь или почему смеешься над глупостью.

Эмир почти всегда появлялся внезапно: у шкафчиков, на лестничных пролетах, иногда просто проходя мимо, когда я сидела на подоконнике с тетрадкой. Он не лез в душу, не тормошил. Просто был рядом.

И я начала ловить себя на странных вещах.

Например, на том, что искала его глазами в толпе на переменах.
Или на том, что старалась выглядеть так, будто мне всё равно — особенно когда он случайно смотрел в мою сторону.

На переменах мы иногда сталкивались в буфете.
Однажды я стояла, выбирая между печеньем и булочкой, когда он подошёл.

— Булочка безопаснее, — сказал Эмир шёпотом, будто раскрывал секрет шпионской организации.

— А что, печенье отравлено? — фыркнула я, но взяла булочку. И он, конечно, это заметил.

В школе шли последние учебные недели, и каждый день был похож на взорванную консервную банку: контрольные, зачетные, куча суматохи.

На уроках мы виделись редко, но иногда после звонка он как-то оказывался рядом.
Иногда — случайно. Иногда — как будто специально.

Так, после одного провального теста по геометрии я сидела на лестнице, тупо уставившись в пустую тетрадь. Было чувство, что я никогда не разберусь в этих доказательствах.

Он просто сел рядом.
Не спросил ничего.

— Не так всё страшно, — сказал спустя минуту. — Хочешь, потом помогу?

Я молча кивнула, не доверяя себе говорить — слишком сильно горло сжало.

Через несколько дней мы снова встретились в коридоре. Он шёл с кем-то из своих одноклассников, но, заметив меня, на секунду задержался, а потом как бы случайно свернул в мою сторону.

— Ну что, живёшь после теста? — спросил он, легко улыбаясь.

Я закатила глаза:

— Скорее существую.

— Героическое существование. Надо будет медаль тебе за это вручить.

И я засмеялась.
Просто и свободно. Как давно я так не смеялась?

С родителями мы однажды всей семьёй поехали в парк — мама хотела "проветриться", а папа говорил, что надо "приобщить детей к весне".

Я тащилась сзади, пинала камушки, пока младшая сестра тянула меня за рукав, а брат носился впереди, как угорелый.
На фоне этого веселья мне хотелось только одного — свернуться в калачик дома.

И вдруг я увидела знакомую фигуру на другом конце аллеи.

Эмир.
С кем-то взрослым — наверное, старшим братом или родственником.

Я сразу сделала вид, что смотрю куда-то в сторону. Но краем глаза заметила, как он тоже остановился и чуть улыбнулся.

Не подошёл.
Не окликнул.

И мне стало... тепло.

***

Последние недели мая навалились тяжестью.

Все вокруг говорили только об одном: экзамены, выпускные, будущее. Вроде бы мы все шли одной дорогой, но каждый шаг казался страшным именно для тебя одного.

У Эмира был свой выпускной — впереди ЕГЭ, взрослые планы, разговоры о вузах. Я ловила его задумчивые взгляды в коридорах, но он редко делился чем-то личным. Эмир вообще был из тех людей, которые спокойно переживают даже бурю. По крайней мере, на вид.

Я же чувствовала себя кораблем без парусов.

ОГЭ, Девятый класс, колледж — всё смешалось, я не представляла как сдам этот экзамен, и будто.. не видела своего будущего.

Оставаться в школе казалось страшным. Уходить — ещё страшнее.

Иногда на переменах мы встречались, перекидывались парой фраз — в основном про школу, контрольные, иногда про то, насколько бесят учителя.

— Что планируешь делать дальше? — как-то спросил он, присев рядом на подоконник.

Я пожала плечами:
— Не знаю. Живу сегодняшним днём.

Он кивнул, будто понимал.
И я почувствовала странное облегчение. Мне не нужно было объяснять ему, как страшно быть на распутье.

Рядом без касаний

От третьего лица

Дверь за ней захлопнулась с глухим стуком.
Кира вбежала в свою комнату, захлопнула дверь на замок и, даже не включая свет, упала на кровать.

Слёзы хлынули с новой силой.
Она не пыталась их сдерживать.
Разрыдалась так, как ещё никогда в жизни.

Глухие всхлипы сотрясали её тело.
Кира забилась в подушку, сжимая её так сильно, что белели пальцы.
Грудь сдавливало, дышать было больно.
Она шептала его имя сквозь слёзы, обвиняла себя, обвиняла его — не зная, кого сильнее.

"Почему он? Почему именно он?"
Всё кружилось в голове. Сцены их разговоров, его редкие, тёплые улыбки, его спокойные взгляды.
Она вспоминала всё — каждую деталь.
И от этого становилось только хуже.

В ту ночь Кира почти не спала.
А если и засыпала — просыпалась в холодном поту, задыхаясь от рыданий.

Прошёл день. Потом ещё один.
Мир за окном как будто потерял цвета.
Ни улицы, ни солнце, ни весенние цветы уже не радовали её.

Кира избегала подруг.
Настя пыталась дозвониться, писала сообщения, предлагала выйти куда-то, но Кира лишь молча смотрела на телефон, не в силах ответить.

Она больше не ходила гулять.
Бродила по дому в старой футболке, с заплаканными глазами, забив на всё.
Родители сначала пытались поговорить с ней, понять, но потом решили, что это просто "переживёт — отпустит".

Только мама иногда заходила в комнату, тихо поглаживала её по волосам, не задавая лишних вопросов.

Потом пришли результаты экзаменов.
Кира даже не ожидала чуда.
Она знала, что провалилась — чувствовала это каждой клеточкой своего измученного тела.

Когда пришло подтверждение, когда она увидела на экране цифры своих баллов, она даже не плакала.
Сначала.

А потом, спустя час молчаливого сидения на кровати, всё нахлынуло разом.
Ещё одна волна отчаяния, боли, бессилия.
Как будто мир окончательно рухнул.

Она завалилась на пол прямо у кровати и всхлипывала в пустоту, судорожно прижимая к груди телефон.
Хотя знала, что ни звонка, ни сообщения от него не будет.

Неделя за неделей тянулась бесконечно.

Кира понемногу заставляла себя вставать по утрам.
Мама мягко настаивала на прогулках.
Однажды Кира даже дошла до парка, присела на скамейку и просто сидела, уставившись в одну точку.

Люди вокруг жили, смеялись, строили планы.
А внутри неё была пустота.
Слов

***

Прошел ещё месяц.

Каждое утро Кира просыпалась с тяжестью в груди, будто что-то огромное и холодное давило её к кровати. Иногда она просто лежала, глядя в потолок, теряя время в тишине, не в силах заставить себя подняться. Мир вокруг словно исчез, оставив после себя только пустоту и боль.

Телефон молчал. Ни новых сообщений, ни звонков. Никаких объяснений, никаких прощаний. Эмир исчез так, будто его никогда и не было.

Школьная жизнь шла своим чередом. Кто-то радовался поступлению, кто-то планировал летние поездки, кто-то готовился к взрослой жизни. А Кира... Кира просто существовала, день за днём, без сил, без смысла.

Настя, верная подруга, не сдавалась. Она звала её на прогулки, на кофе, на случайные вечерние прогулки по городу. Но чаще всего Кира отказывалась. Её раздражала лёгкость чужих разговоров, бессмысленность чужих радостей. Настя злилась, обижалась, но всё равно возвращалась — терпеливо и упрямо.

И всё же, в самом сердце этой серой воронки, произошло нечто, что впервые за долгое время заставило Киру по-настоящему дышать.

Мама родила.

В тот день Кира стояла перед палатой, держа за руку младшего брата и сестру, с маленьким букетиком ромашек в другой руке. Мама выглядела уставшей, измученной, но в её глазах сияла счастливая улыбка. В её объятиях лежал крошечный, тёплый свёрток.

— Кира, иди сюда, — позвала мама, голос её был слабым, но полным нежности. — Познакомься с сестрёнкой.

Кира подошла ближе, боясь даже дышать. Малышка чуть шевельнулась, сжав крошечные кулачки. Тёплая, живая — словно противовес всему холодному и мёртвому, что Кира ощущала в себе последние недели.

Она не заплакала. Просто молча села рядом, осторожно положив палец на миниатюрную ладошку сестрёнки. И где-то в самом глубине души вдруг дрогнуло что-то забытое — слабое, но живое чувство.

Дома жизнь снова наполнилась звуками. Крики младших, возня на кухне, смех родителей. Кира старалась помогать — варила чай, мыла посуду, следила за младшими. Всё шло как всегда, но для неё каждый день оставался борьбой.

Иногда по вечерам она ловила себя на мысли, что ждёт — ждёт какого-то чуда. Сообщения, звонка, объяснения.

Но их не было.

.

Когда пришли результаты экзаменов, она почти не удивилась. ОГЭ были провалены. Пересдача — осенью. Будущее казалось расплывчатым и пугающим.

Настя пыталась приободрить её:

— Да ничего страшного, пересдашь! В следующий раз всё будет лучше! Не переживай!

Кира кивала. Словно в шутку улыбалась. Но внутри оставалась пустота.

Иногда поздно ночью она доставала старую коробку с разными мелочами: старыми билетами в кино, открытками, записками. Среди них была и одна, давно забытая, засунутая между страниц учебника: "Не переживай. У тебя всё получится."

Строчки, написанные знакомым почерком, обжигали сильнее, чем любое отсутствие.

Она гладила бумагу пальцами, сердясь на саму себя за эту слабость.

"Он уехал. Он ничего не объяснил. Он выбрал свою дорогу," — твердила она снова и снова, как заклинание.

Лето постепенно вступало в свои права. Улицы были залиты солнцем, пахло липами, горячим асфальтом, сладким мороженым. Всё вокруг словно кричало: "Живи!"

Кира училась дышать заново.

Она читала книги. Иногда сидела над учебниками, готовясь к пересдаче. Пыталась снова заполнить пустоту делами. Настя таскала её в кинотеатры, на ярмарки, уговаривала пойти на аттракционы.

Мама, видя её состояние, молча обнимала, когда думала, что Кира спит.

Шагая в поисках истины

от третьего лица

Телефон медленно гас, оставляя в темноте лишь слабое, угасающее послесвечение экрана. Кира сидела на кровати, поджав ноги, прижав к груди старую мягкую игрушку, и не могла оторвать взгляд от последних строчек их переписки.

Эмир.
Он был там, где-то далеко. Но его слова — здесь. Словно тонкая ниточка, связывающая две реальности.

И в этой тишине, среди теплого дыхания младшей сестрички и приглушенных звуков телевизора на кухне, Кира вдруг поняла: её мир меняется. Уже изменился.

Она всё больше времени проводила за книгами.
Не просто за школьными, как прежде. Теперь на её столе лежали словари арабского языка, пособия по грамматике, распечатки с азербайджанскими фразами, аккуратно переписанные в отдельную тетрадь с заголовком "Azərbaycan dili".
Каждый день она начинала с короткой тренировки: доставала свой блокнот и аккуратно выводила на чистом листе:

ا (алиф)
ب (ба)
ت (та)
ث (са)

Буквы казались ей живыми существами: каждая имела свой характер, свой звук, своё место.
Кира медленно, настойчиво повторяла вслух:
— Алиф… Ба… Та… Са…
Её язык запутывался, дыхание сбивалось, но она не сдавалась.

Читать арабские буквы оказалось сложнее, чем она ожидала. Особенно, когда буквы сливались между собой в словах. Казалось, что текст превращался в нескончаемую волну загадочных символов.

Она открывала на телефоне приложение для чтения Корана — с транскрипцией и переводом. Вначале шло легко: знакомые латинские буквы подсказывали произношение. Но ей хотелось большего.
Хотелось чувствовать оригинал.
Чувствовать ту силу, которую несут древние строки.

Прошло несколько недель.

Изменения в Кире были уже не только внутренними — их начали замечать окружающие.
Сначала — мама. Она удивленно смотрела, как дочка всё чаще уединяется с книгами, аккуратно прибирает комнату, становится терпеливее с младшими.

— Ты чего такая тихая стала? — спросила она однажды, наливая чай.

Кира только улыбнулась.
Она пока не была готова объяснять словами то, что бушевало внутри неё целыми океанами.

И только когда вечером пришло очередное сообщение от Эмира — короткое, но наполненное теплом:

"Allah səni qorusun."
(Да хранит тебя Аллах.)

— она поняла: ответы созреют сами, когда придёт время.

Однажды ночью, когда город засыпал под вязкий туман уличных фонарей, Кира сидела на полу своей комнаты. Перед ней лежали её тетради, распахнутая книга "Основы Таухида", и телефон — с включенным голосовым сообщением от Эмира.

Он читал сура "Аль-Фатиха" медленно, с расстановкой.
Её пальцы двигались по строкам: сначала арабский текст, потом транскрипция, затем перевод.

— الْحَمْدُ لِلَّهِ رَبِّ الْعَالَمِينَ — «Хвала Аллаху, Господу миров…»

Голос Эмира был глубоким, спокойным. В нём звучала такая искренняя убеждённость, что Кира едва удержалась от слез.

Она знала: она ещё делает ошибки. Её произношение несовершенно, её память иногда подводит её.
Но разве любовь к знаниям измеряется скоростью?
Разве путь к истине — это гонка?

Нет. Это путь сердца.
Шаг за шагом.
Буква за буквой.

С каждым днём Эмир открывал ей всё больше граней.
Он рассказывал о важных понятиях:
— о "Таваккуль" — уповании на Бога,
— о "Сабр" — терпении,
— о "Шукр" — благодарности.

И каждый раз Кира чувствовала, как её собственная жизнь наполняется новым смыслом.

Когда что-то шло не так — она не впадала в панику. Она училась говорить самой себе:
"Это испытание. Будь терпелива. Аллах знает лучше."

Когда кто-то обижал — она старалась отвечать мягко, прощать.

Когда получала что-то хорошее — сразу мысленно шептала:
"Альхамдулиллях."
(Хвала Аллаху.)

Эмир однажды написал ей:
"Самое большое сокровище — это чистое сердце. А чистое сердце не ропщет на трудности. Оно благодарит в радости и в печали."

Эти слова она переписала крупными буквами на лист бумаги и прикрепила к стене над кроватью.

Она много думала об их с Эмиром отношениях.

Они не говорили о любви вслух.
Не бросались пустыми признаниями.

Но в каждом его слове, в каждой его заботе было что-то глубже любви.
Что-то, что нельзя выразить ни одним известным ей языком.

Её душа расцветала рядом с ним.
Незаметно, как цветок на рассвете.

Кира всё чаще задавала Эмиру серьёзные вопросы:

— Какие качества важны для девушки в исламе?
— Каким должен быть брак в исламе?
— Как отличить истину от ложных течений?

И он отвечал.
Не просто отвечал — учил её думать.

— Не верь словам, если за ними нет доказательств из Корана и Сунны, — писал он. — Ищи истину сама. Учи язык Писания. Молись о наставлении. И Аллах откроет тебе двери.

Эти советы стали для неё золотыми нитями, на которых она нанизывала свою новую жизнь.

Иногда по вечерам, когда становилось особенно одиноко, Кира доставала тетрадь и записывала туда свои мечты.

"Я хочу однажды прочитать Коран на арабском без ошибок."

"Я хочу однажды побывать на утренней молитве в мечети, где звучит азан."

"Я хочу быть тем человеком, который будет светом для других, а не тенью."

"Я хочу принять ислам с чистым сердцем и всей душой."

"Я хочу стоять на молитве рядом с Эмиром, молясь одному Богу."

"Я мечтаю о никахе с ним — о семье, построенной на вере, любви и взаимопонимании."

Каждая записанная строчка словно загоралась внутри неё отдельной звёздочкой.
Эти мечты были ещё далеки. Иногда они казались слишком большими для неё — как будто она смотрела на высокое небо и пыталась дотянуться до звёзд.

Но теперь она знала: они реальны.
Потому что её путь уже начался.