Даже хмурая погода сейчас воспринимается, как нечто романтическое, мистическое и атмосферное. Особенно, если это в Башкортостане. Особенно, если такая погода на улице, а ты сидишь в полуподвальном помещении архива в историческом центре Уфы. За окном шуршит дождь, превращая улицы в зеркала, отражающий тусклый свет фонарей. В комнате же теплый свет приглушенный, даже тусклый. Воздух был густым от запаха старых чернил и древесного клея, а пыль, кружащая в луче света из-под потолка, напоминала танцующих духов.
За столом, заваленным папками, сидел Артур Равилевич, которой совсем не обращал внимание ни на обстановку, ни на атмософеру мистического вечера. Он провёл рукой по обложке тетради, как будто хотел почувствовать пульс прошлого. Его пальцы то и дело касались потёртого блокнота — одного из немногих, что остались от его деда, Равиля Ахметшина. Того самого геолога, который пропал в 1972 году при таинственных обстоятельствах в лесах Урала. Официальная версия была прозаичной: обрушение пещеры, несчастный случай. Но в их семье всё было иначе. Ведь бабушка шептала иное: «Он жив. Он ушёл за Лесными тенями. Они обещали показать ему мир без масок», завершая сказки, рассказанные на основе жизни своего любимого мужа, будто успокаивая саму себя тем, что где-то там в выдуманном мире он все еще жив и помнит о своей семье. Артур не знал, верит ли в это буквально. Но он верил в другое: его дед не мог просто так исчезнуть. Не он. Не тот, чьи глаза, твёрдые и спокойные, смотрели со старой фотографии, как будто предлагали: «Найди меня».
Артур никогда не знал своего деда, но постоянно чувствовал сам факт его отсутствия в его жизни, будто когда-то он потерял что-то, что на самом деле никогда у него в жизни и не было. Но его душу с детства мучила бесконечная тоска по нему и боль утраты. Артур чувствовал его отсутствие с самого детства. Эта потеря была особой — без трагедии, но с вечной тоской. Словно в доме было больше тишины, чем нужно. И чем старше он становился, тем чётче осознавал: этот пробел в жизни — не пустота, а вызов. Неизвестность, которую он обязан заполнить.
Про своего бабая он всегда слышал истории, даже легенды, которые тянутся еще со времен участия Равиля Ахметшина в войне. Артур его не знал, не видел, но всегда представлял своего дедушку как личный пример для подражания. Образованный, сильный, мудрый. Каждый раз, когда он был на распутье принятия решения, он приходил к своему внутреннему я, спрашивая что бы сделал его дедушка? Как можно любить, ценить и уважать человека, которого никогда не было в твоей жизни?
Он изучал архивные записи, словно собирал пазл из чужих голосов. Всё вёл к одному моменту — к тому самому дню, когда дед ушёл в экспедицию и не вернулся. И вот теперь, спустя десятилетия, в его руках была папка с грифом «Дело Ахметшин Р.Г.», принесённая с лёгким скрипом архивариусом, словно из тени.
— Номер 45-72, — пробормотал архивариус, появляясь из тени как призрак. Его голос звучал так, будто скрипели страницы вековых фолиантов, разрушая повисшую тишину размышлений.
Артур взял коробку с пометкой «Дело Ахметшин Р.Г.». Печать на папке была свежей, словно её переклеивали вчера. Мужчина взял её в руки, его наполняла надежда на эти крупицы информации о своем герое, ему нужно было нечто, чтобы узнать его как можно лучше. Чтобы познакомиться с ним. Внутри, между отчётами о породах, лежала кожаная тетрадь. Обложка была испещрена символами: дубовая ветвь, полумесяц, глаз. Элементы были непривычны и необычны в таком сочетании. Первая страница дрожала в его руках: «12 августа 1972. Они вышли из тумана — статуи из дыма. Лица без рта, глаза — угольки. За ними следом надвигалось бесконечное чувство угнетения и беспомощности человечества перед нечто иным. Они шли за мной до лагеря, но исчезли, когда я обратился к семейному оберегу…»
Артур замер. Это не был отчёт. Это был голос испуганного, но верящего человека. Его почерк, привычно уверенный, стал срываться. Страницы будто пропитались тревогой.
«20 августа. Нашёл пещеру. В центре — зеркало из чёрной воды. Оно спросило: “Правда или покой?” Я побежал…»
Многое было смазано влагой. Казалось, дневник упал в воду, или кто-то плакал, склонившись над ним. Последняя запись потрясла Артура до дрожи:
«Они зовут меня. Если не вернусь — ищи зеркало. Только оно отразит истинный облик Теней… Мне страшно».
Под записью — неясная карта, стрелки, пометки. Красным карандашом выделено: «Камень Единства».
Он отложил дневник, будто освободив ладони, и вдруг заметил шорох под обложкой. Осторожно поддев внутренний карман, вытащил фото. На нём — дед. Молодой, уверенный. С тем самым взглядом. Артур не мог ошибиться. Он знал это лицо с детства, изучал его часами. Искал в прохожих. Надеялся встретить. На обратной стороне фотографии — рисунок. Дерево с лицом. Его ветви переплетались, образуя узор, как татуировка. Артур провёл по нему пальцем — рисунок был слегка рельефным, будто выжжен. И в этот момент воздух в архиве изменился. Стал плотным, влажным, холодным. На столе, среди папок, проступил иней. Он складывался в слово: «ИДИ».
***
На улице стояла солнечная летняя погода, та самая, о которой ты вспоминаешь, думая о светлых моментах детства. Дворик деревянного дома окутывала бесконечная зелень и аромат теплых цветов, которые старательно высаживала уже старенькая женщина.
Пятилетняя Настя сидела на крыльце, сжимая в руках куклу. Она думала о чем-то своём, рассматривала деревья, растения. Наверняка, она придумывала новую невероятно фанатастическую историю о волшебных лесных жителях, о хранителях природы. Подобные сказки она могла выдумывать на ходу и рассказывать всем своим друзьям, множеству двоюродных братьев и сестер. Бабушка, завернутая в платок с орнаментом растений, вышла из дома с дубовой ветвью.
-Кызым,- её голос звучал как шелест листьев- лес помнит тех, кто слушает. - Она бросила свой взгляд в сторону, куда смотрела Настя.
Перед сном бабушка положила дубовую ветвь под подушку внучки. И перед тем как затушить свет сказала:
Воздух наполнен ароматом цветущей сирени, за окнами щебечут стрижи, внутри такое приятное ощущение, которое возникает только в мае и только, когда ты учишься в школе. Солнечный луч пробивался сквозь окна и падал на рисунок в тетради. Аделина сидела на уроке Истории Культуры Башкортостана или просто ИКБ. И небрежно рисовала на полях черной гелевой ручкой странную фигуру: сложно назвать это человеком, скорее человекоподобный силуэт с длинными руками и одним рогом на лбу. Такой интересный мотив был вызван темой сегодняшнего урока. Аделина с интересом слушала учителя. Не могу сказать, что Настя, ее соседка по парте и лучшая подруга, внимательно слушала урок, больше она думала о чем-то своем, возможно о ком-то.
Артур Равилевич, сняв пиджак и закатав рукава, жестикулировал у доски. Он был подтянутый, сухопарый, с аккуратной стрижкой и жилетом поверх рубашки, казался бы строгим, если бы не его глаза. Серые, за тонкими очками, они будто светились — когда он говорил о мифах. В кармане у него всегда был блокнот и карандаш, а на запястье — татуировка, которую он обычно прятал под манжетой.
— Представьте: высокое, тощее существо с корявыми рогами, как у старого козла. Вместо пальцев — длинные когтистые ветви. Глаза — угли во тьме. А вместо волос — запутанная лесная чаща.
Учитель вывел на экран проектора фантазийные изображения мифического существа - Шурале. Все изображали его примерно одинаково, на основе детской сказки, где из-за хитрости дровосека у него застряла рука в дереве.
— Шурале не убивал. Он всего лишь щекотал заблудших путников. Сначала смешно. Потом больно. Потом нечем дышать. В легендах говорят, его смех звучал как треск ломаных веток.
— Почему? - Внезапно спросила Настя, которую этот рассказ в итоге завлек настолько, что вырвал из мира личных фантазий. В классе раздались смешки с разных концов помещения. Как будто бы для многих ответ на ее вопрос очевиден, как же иначе может поступать злодей. – За что он их так наказывал?
— Почему? — Артур Равилевич задумчиво посмотрел на ученицу. — Возможно, хотел дружить. Или мстил за вырубленные деревья. А может, душил смехом тех, кто забывал уважать лес.
— Татары звали его Шүрәле. Башкиры — Сурале. В деревнях под Челябинском шептали: «Не ходи один в бор — утащит Лешак». - Продолжал учитель — Но был у него секрет: Шурале боялся железа и огня. Если бросить в него нож — рассыплется щепками. А если крикнуть его настоящее имя — убежит, завывая.
Учитель смотрит на класс, в котором находит заинтересованные и увлеченные взгляды. Многие отмечали его талант преподавания, так как сейчас сложно завлечь хотя бы небольшую часть учеников, а его любили и уважали многие.
— Так кто он? Неудавшийся шутник? Хранитель леса? Или метафора наших страхов и грехов? — Артур Равилевич захлопнул старую тетрадь, в которую подглядывал, строя свой рассказ.
Больше всех эта история как-то по-своему тронула Настю. Она была супер эмпатична ко многим вещам, умела вдумываться в детали и искать истинный смысл. “Когда деревья были великанами, а реки — дорогами духов, в дремучих лесах Башкортостана жил Шурале. Он не был ни злым, ни добрым. Он был одиноким” — дополнила она свой конспект.
Уже после звонка Настя подошла к учителю, который собирал ноутбук и провода проектора.
— Можно вопрос? — спросила она тихо.
— Конечно. — Он кивнул, не отрывая взгляда от экрана.
— А вы сами верите в это? Не как в метафору. А вот — по-настоящему.
Артур Равилевич застыл. Потом медленно посмотрел на неё.
— Вопрос не в том, верю ли я. А в том, что вы почувствовали, когда слушали.
Настя не знала, что ответить.
— А я почувствовал, что вам важно. — Он мягко улыбнулся. — И это уже гораздо важнее, чем правильный ответ.
После урока Аделина и Настя пошли на длинную перемену в столовую.
— А если это и правда кто-то был? — сказала Настя, пока они шли с Аделиной к столовой. — Ну, может, Шурале — это не просто миф. А память о каком-то человеке? Или существе? Легенды же не создаются на пустом месте.
Аделина пожала плечами, но с интересом слушала.
— Или это про одиночество. Может, он щекотал людей не потому что злой, а потому что не умел по-другому общаться. Как дети иногда обижают тех, с кем хотят подружиться.
— Ты иногда говоришь, как бабушка. — Настя усмехнулась. — Только ты художница, а она вяжет.
— Ну, художники и бабушки — самые древние носители мифов. — Аделина ухмыльнулась.
Обе засмеялись. Но в Настиных глазах уже теплился интерес. В голове зарождалась мысль — может, мифы не про страшное. А про забытое.
Потом разговор перешёл на Тимура — выпускника, в которого Настя была влюблена уже второй год. Он высокий, уверенный, обаятельный. Один из тех, кто умел быть с каждым — и в то же время ни с кем по-настоящему. Он никогда прямо не говорил ей о чувствах, но вёл себя так, будто всё возможно. Настя цеплялась за эти «почти» — почти обнял дольше, почти написал первым, почти посмотрел, почти сказал.
Честно говоря, любые школьные отношения нужны в нашей жизни для какого-то урока: понять, что такое чистая искренняя любовь или узнать то, какой она никогда не должна быть, какого отношения к себе нельзя допустить.
– Настя, мне нужно тебе кое-что сказать, только ты не расстраивайся, хорошо? – произнесла Аделина. – Дима, мой друг из второй школы видел, как Тимур встречает после школы его одноклассницу, она тоже выпускается в этом году.
Еще на фразе “только ты не расстраивайся” у Насти упала душа в пятки и появилось это противное чувство в районе солнечного сплетения, как будто бы сердце ожидало сокрушительный удар. Казалось, что ничтожная надежда на шанс любви Тимура был в очередной раз разрушен.
– Ты не переживай, это совсем ничего не значит, это может быть сестра, знакомая, просто подруга, – сразу же начала ее успокаивать Аделина, – ты бы видела как он на тебя смотрит каждый день, я уверена, что ты ему очень нравишься. А когда тебя не было в школе из-за того, что ты приболела недавно, он даже мне писал, переживал видимо куда ты делась.