Тайна заброшенного особняка

Дождь забарабанил по стёклам резче, когда Вероника подняла глаза на старый особняк. Он стоял на отшибе, словно отвернувшись от всего города, с глухими, запылёнными окнами и осыпавшейся штукатуркой. Контора по недвижимости сбагрила его за бесценок, и теперь Вероника, владелица небольшого антикварного магазина, жалела о каждой потраченной копейке. Переезд после развода был необходим, но не в такое мрачное место.

Ключ с трудом повернулся в замке, и тяжёлая дубовая дверь со стоном впустила её внутрь. Пахло пылью, затхлостью и чем-то ещё – сладковатым и приторным, как увядшие цветы. Комнаты были пусты, если не считать гор хлама в углах и старой мебели, накрытой желтыми простынями, от которых струились причудливые тени.

Разбирая вещи на втором этаже, Вероника наткнулась на запертую дверь. Все остальные были распахнуты настежь, будто дом выпотрошили в спешке. Этот одинокий замок вызывал странное беспокойство. Она почти решила оставить его в покое, но любопытство оказалось сильнее. Старый ключ, валявшийся на подоконнике в коридоре, подошёл с третьей попытки.

Комната была маленькой, явно детской. Обои с нежными розочками, скромная кровать, столик. И на кровати сидела она. Фарфоровая кукла в бледно-голубом платьице. Её лицо было неестественно совершенным: румяные щеки, пухлые губки бантиком и огромные стеклянные глаза цвета незабудок. Они впивались в Веронику, не моргая, втягивая в себя свет и тепло комнаты, и в их мутной толще угадывалось нечто, колышущееся – живое и непостижимое – следящее за ней изнутри стеклянных глазниц.

«Жутковатая штуковина», – подумала Вероника, но почему-то не смогла её выбросить. Она стёрла с фарфорового личика пыль и поставила куклу на камин в гостиной. Там она смотрелась органично, как часть интерьера старого дома.

В первую же ночь Веронике приснился странный сон. Она стояла в той самой комнате наверху, а у окна, спиной к ней, стояла маленькая девочка в голубом платье и что-то напевала тоненьким голоском. Мелодия была простой и грустной.

– Девочка? – позвала Вероника. Ребенок обернулся. Это было лицо куклы. Идеальное, румяное и совершенно неподвижное. Во сне Вероника закричала.

Она проснулась от собственного крика. В доме стояла полная тишина, прерываемая только мерным стуком дождя. И потом она услышала. Тоненькое, едва уловимое напевание. Ту самую мелодию из сна. Звук доносился сверху, из той самой комнаты.

Сердце бешено заколотилось. Взяв тяжёлую напольную вешалку, как дубину, Вероника стала медленно подниматься по лестнице. Пение стало чуть громче. Оно было безжизненным, монотонным, как заевшая пластинка.

Дверь в комнату была приоткрыта. Вероника заглянула внутрь. Комната была пуста. На кровати никого не было. Напевание доносилось из угла, за шкафом. Дрожащими руками она отодвинула тяжёлую мебель. За ней ничего не было, кроме голой стены.

И тут ледяная догадка пронзила ее мозг. Звук был не за шкафом. Он был под ним. Из узкой, темной щели между плинтусом и полом. Вероника, затаив дыхание, прислонилась ухом к холодным, шершавым половицам – и сердце её остановилось. Хрупкий, костяной голосок не просто доносился снизу. Он поднимался из самых недр дома, из сырого, земляного чрева, прямо у неё под ногами.

Наутро, с трудом отогнав от себя ночные кошмары, Вероника решила действовать. Сосед, дядя Коля, живший в своем домике с покосившимися ставнями словно страж этой улицы, выслушал её торопливые вопросы в полном молчании. Его лицо, покрытое морщинами, будто высохшая земля, не дрогнуло, но глаза, маленькие и запрятанные глубоко в орбитах, помутнели и ушли в себя. Он долго молчал, глядя куда-то мимо неё, на мокрые стены особняка.

– Этот особняк – место с дурной славой, и неспроста. Он был построен на печали одного человека. Местный барин, потеряв единственную дочь Алису, не вынес горя и нашёл себе утешение в жуткой пародии на жизнь – фарфоровой кукле, её точной копии. Он не просто носил её с собой – он впустил её в свою душу, доверял ей свои самые тёмные мысли. Кончилось это тем, что его нашли мёртвым в подполье, а эту вещицу – рядом, будто бы она и была причиной его конца. Теперь её дух незримо правит этим местом. Она не уйдёт, потому что считает его своим. И ночные голоса, что слышат новые жильцы, – это не призраки прошлого. Это она выбирает себе компанию. Чаще всего её привлекают тихие женщины и дети. Она хочет с ними играть. Но игры её… своеобразны.

Он внезапно замолчал, словно сказал лишнее.

– Не пытайся бороться. Не выбросишь, не сожжёшь. Она всегда возвращается. Просто… беги.

Бросив эти слова, он развернулся и ушёл, не оглядываясь.

Вероника вернулась в особняк, и его стены, прежде просто молчаливые, теперь казались настороженными и пытливыми. Твердое намерение избавиться от куклы превратилось в навязчивую, истеричную потребность. Она шагнула в гостиную, бросила взгляд на камин – и кровь застыла в жилах.

На камине не было никого. Только два едва заметных круга в пыли, где стояли фарфоровые ножки.

Холодный ужас, острый и бездонный, как пропасть, ударил ей под колени. Задыхаясь, она металась по первому этажу, швыряя простыни, заглядывая под столы – ничего. Только тихий скрип дома в такт её безумию.

И тогда её взгляд, против воли, медленно и предательски пополз вверх по лестнице. Темной, безмолвной, ведущей в самое нутро этого ожившего кошмара.

Она поднималась, и с каждым шагом в груди нарастала ледяная тяжесть. Дверь в детскую была распахнута. Кукла сидела на кровати в той самой позе, в которой её нашли. Но теперь её платье было перепачкано землёй, а на идеальных фарфоровых ручках и ножках виднелись бурые пятна, похожие на засохшую грязь. Или на что-то ещё.

Вероника не помнила, как выбежала из дома. Она мчалась по улице под дождем, не чувствуя ни влаги, ни холода, и лишь в городе, в людном кафе, придя в себя, вызвала полицию.

Участковый, молодой и скептически настроенный, выслушал её с вежливым недоверием.

– Кукла, говорите, сама перемещается? – он еле сдерживал улыбку. –Девушка, может, вам просто стоит немного отдохнуть? Стресс, переезд…