Тайны камня и воды

Пролог

Древние легенды гласят, что в незапамятные времена из грота под Водопадом Жизни вышли юноша и девушка, сопровождаемые белым лисом. Это были первые люди, ступившие на землю Акваллы, прародители нынешних вызывающих. Они всем сердцем жаждали мирной жизни — беженцы с Пустоши, разрушившей их прежний дом, скитальцы, избегнувшие смертельных опасностей. Марита и Акон поклонились Лль-Ильму, духу Водопада, поблагодарили за приют и поклялись жить в согласии с природой, позабыв о зле. Аквалла в ту пору была воистину сказочным местом: буйволы, львы и драконы паслись рядом, щипая траву, и никто из зверей не помышлял об убийстве, не ведал вкуса крови. Засеянные поля и огороды приносили щедрые урожаи, фруктовые рощи делились плодами, леса полнились грибами. Дом в Озерной долине процветал, лесные опушки одаряли Мариту целебными травами — дети, уроженцы Акваллы, росли крепкими и здоровыми.

Шли годы. Неугомонный Акон-Следопыт, сопровождаемый белым лисом, прочесал окрестности, словно частым гребнем, и начал уходить все дальше от дома. Возвращаясь из путешествий, он приносил подарки Марите и подросшим детям, рисовал карты — углем на холсте. Среди корявых контуров гор, рек и деревьев попадались знаки вопроса. Не раз чей-нибудь палец размазывал уголь, звучало любопытное: «Что это?». Акон отвечал уклончиво: «Еще не понял. Надо разобраться».

Ему не хотелось рассказывать детям о странных диковинах — арках из радуги, вспыхивавших над реками и ручьями безо всякого дождя и туч, среди чистого неба. Они висели часами, манили искрящейся водяной пылью, сулили возвращение в прошлое. Сердце подсказывало, что шаг в арку выведет на Пустошь. Акона тянуло к аркам, словно пчелу к клеверу — несмотря на недовольство спутника-лиса. Жизнь в Аквалле начала казаться слишком скучной, слишком пресной. Ночами, особенно в лесу, возле костра, Акону снились воспоминания о Пустоши: битвы с солончаковыми котами и истерично хохочущими шакалами, охоты на оленей и мелкую дичь, ночевки на островках спокойствия — холмах, пронизанных корнями серебристых альб.

Однажды он проговорился Марите: «Хочется вернуться, посмотреть, живет ли там кто-нибудь, поискать трезубцы водяников. Славное было оружие!». Та всполошилась, замахала руками: «Что ты, что ты! И не думай! Лль-Ильм приютил нас, отсекая шлейф смертей и горестей. Не тревожь лихо, пусть спит. На твой век странствий по Аквалле хватит».

Слова Мариты были разумны, но Акона уже обуяла жажда приключений. Он ушел из дома не таясь, в дождливый осенний день, успокаивая себя тем, что семейство обойдется без него пару дней: срочные дела переделаны, амбары и кладовые заполнены — когда, как не сейчас?

Он добрался до старого знакомца — маленькой копии водопада Жизни, только без грота. Заночевал на широкой отмели реки, а утром, пробудившись, увидел желаемое: над водой сияла небольшая радуга, упиравшаяся краями в каменистые берега. Акон приблизился к окаймленной разноцветьем арке, заполненной водяной пылью. Лис предупреждающе зарычал, но получил в ответ только недовольный взмах руки: «Не хочешь — не иди, а мне не мешай».

Следопыт ступил на затвердевшую воду — не поймешь, то ли лед, то ли прозрачный камень — прошел под радугой и оказался на Пустоши. Та встретила его неласково, как злая мачеха, завидевшая непослушного пасынка. Ударила по лицу раскаленным ветром — хлестко, жестко — швырнула под ноги трещины, из которых шел подземный жар. Акон не отступил, двинулся вперед, не слушая хрипло лающего лиса. После часа блужданий, в которых ему не встретилось ни единой души, он наткнулся на странные сизые кусты, чем-то похожие на хвощ, в изобилии растущий на Аквалле. Молодые побеги растения были мягкими, а старые ветви, лежавшие на песке, казались искусными украшениями, выточенными из камня. Акон отломил пару игольчатых отростков, повертел их в руках, и решил собрать еще десяток — если обвязать их нитями, получатся ожерелья для Мариты и дочерей. Увлекшись сбором, он не заметил, что из огромной трещины, рассекающей глинистую твердь, выбрались твари, обликом напоминающие крыс, только с острыми бурыми рогами. Лис, отчаявшийся привлечь внимание Акона, заступил дорогу порождениям Пустоши. И, когда на него напали, принял бой. Вспомнил вкус крови и дал достойный отпор врагам, пятная белоснежную шкуру.

Акон бросил игольчатые ветви наземь, отступил к радужной арке, с трудом дозвался лиса, уговорил его вернуться домой. Отмытая в реке шерсть снова стала белой. Прародитель вызывающих решил, что кровь и смерть остались на Пустоши, не посмели последовать за ними в Акваллу.

Он ошибся. Это стало ясно следующим утром, когда Марита обнаружила во дворе десяток задушенных кур.

Перепуганный Акон бросился к Водопаду Жизни, моля Лль-Ильма изгнать из Акваллы смерть и вернуть его семье прежнюю, беззаботную жизнь. И получил ответ, определивший судьбу вызывающих.

«Мало тебе было даров земли моей? Тесно в ее пущах и перелесках? Не единожды, трижды остерегал тебя лис, но ты, Акон, не послушал защитника своего, и прошел сквозь Арку, и очаровался ветвями каменными — приманкой Пустоши, которую она показывает слабовольным. На тебе лежит вина за кровь, не на спутнике-лисе. Слушай и запоминай, ничтожный: не будет теперь покоя ни тебе, ни твоим потомкам. Жажда силы погонит Идущих-по-Следу в Арки, и только отломив окаменевший росток, смогут они призвать защитника. Лишь на время, на малый срок. Водопад поселит рознь в их рядах, посылая зверя по своей прихоти: кому-то — юркого лиса, кому-то — злого волка, кому-то — трусливого шакала. Дети твоих детей погрязнут в распрях и будут объединяться только перед лицом смертельной опасности».

Слова Лль-Ильма сбылись. Идущие-по-Следу выходили на Пустошь, искали рощи кристаллов и алчно ломали игольчатые ветви, желая продлить жизнь своих защитников. Мерились лисьей везучестью, стравливали волков, кичились силой медведей. И не замечали, что звери, присылаемые Водопадом в ответ на Призыв, почти всегда имели серый, бурый или рыжий окрас. Как напоминание о грязи и крови, запятнавшей белоснежный мех Первого Защитника.

Глава 1. Даллак: Знакомство

Тяжелая дверь сейо захлопнулась, едва не прищемив белый лисий хвост. Вызванный зверь недовольно фыркнул. Даллак вздохнул, потрепал защитника по голове. Тот ехидно осклабился и потрусил вниз по лестнице, цокая когтями по мраморным ступеням.

«Неправда, что они ничего не понимают! Он разозлился, услышав, как меня обозвали голодранцем, и порвал наставнику мантию. Или он почувствовал, что я обиделся, и порвал наставнику мантию, наказывая за мою обиду?»

Даллак махнул рукой — теоретическая часть отношений вызывающего и защитника давалась ему плохо. Лекции наставников влетали в одно ухо и вылетали в другое, не задерживаясь в голове. Нерадивого юнца не выдворяли вон из-за редкого зверя, явившегося в ответ на первый призыв. И не только из-за зверя. Детей из бедных семей, имеющих искру Дара, обучали в сейо бесплатно — опасались вспышек стихийной магии. Дар Идущего-по-Следу давил, заставлял воззвать к Водопаду Жизни, но карал за неверное обращение. Разрушительные ураганы, смерчи, внезапные летние заморозки, сковывающие землю и уничтожающие урожай — кому такие беды нужны? Проще потратить несколько пригоршней кристаллов, которые потом вернутся в десятикратном размере, чем оплакивать персиковые сады. Поэтому закон «двери храмовых школ открыты для всех» выполнялся неукоснительно. Только учили и относились по-разному.

Белый лис попил из стекавшего вдоль лестницы ручья-каскада, окунул морду в воду, отряхнулся и призывно тявкнул. Даллак задумался. По правилам он должен был отпустить, рассеять вызванного за храмовые кристаллы зверя — с урока-то их выгнали.

«Наверняка заставят за мантию платить. Эх, будет мне взбучка от отца!»

Настроение испортилось окончательно. Даллак не стал читать заклинание освобождения, и пошел по улице, наблюдая за лисом. Защитник, впервые оказавшийся за стенами сейо, заметался, жадно впитывая новые впечатления: добежал до порога травяного магазинчика, принюхался, чихнул, избавляясь от запаха мяты, помчался к оружейной лавке. И испуганно присел, столкнувшись с матерым бурым волком, выглянувшим из дверного проема. Чужой защитник сморщил нос, демонстрируя презрение к мелюзге. Подоспевший к лавке Даллак уважительно поздоровался с хозяином волка — тот снизошел до ответного кивка — и поспешил увести своего лиса прочь. От греха подальше. А то не послушается, сцепится...

Они углубились в лабиринт столичных улиц, оставляя за спиной малую Храмовую площадь. Лис кидался под ноги прохожим, вызывая то смешки, то проклятья, обнюхивал дома, ступени, заглядывал в открытые двери, калитки и ворота. Упоение теплым летним днем и радость познания нового мира передалась Даллаку. Он улыбнулся и решил: «Не буду рассеивать. Пусть побегает, пока отпущенного кристаллом времени хватит. Только надо увести его налево, к домам. А то мы прямо к Драконьему Торгу идем».

Защитник свернул без возражений. Наверное, потому, что не понимал — на Торге продают живых, настоящих драконов, а не рисунки из книг, которые им показывали в Храме. Да и хватало у него дел без драконов — вот, например: на порожке сидит толстый, вылизывающий заднюю лапу кот. Надо подойти и познакомиться.

Так — от кота к бабочке, от бабочки к телеге и сонному тягловому быку — они незаметно забрели в богатый район. Деревянные заборы сменились солидными каменными оградами, укрывавшими от нескромных взоров сады и фонтаны, примыкавшие к двух, а то и трехэтажным особнякам. Даллак замедлил шаг и огляделся по сторонам. Прогуливаясь по таким местам, он мог влипнуть в неприятности. Настоящие, крупные неприятности. Несравнимые с последствиями порчи мантии наставника. По уму надо было развернуться и пойти назад, но упрямство, перемешанное с болезненной гордостью, заставило молодого вызывающего свернуть в проулок между двумя оградами.

«Обойдем, опишем полукруг и пойдем к дому другой дорогой. А там и время вызова истечет».

Они потревожили пыль на булыжниках, добрались до большой лужи и остановились. По левую руку так и тянулся высоченный забор, а справа, за лужей, обнаружился большой кусок заброшенного, ничем не огороженного сада. Ветки деревьев гнулись от плодов, и Даллак, поколебавшись, протянул руку и сорвал крупную желтую сливу. Ни грома, ни молний, ни проклятий не последовало. Он съел сливу, кинул косточку в траву и подошел к кусту ежевики. Ягоды оказались переспевшими, на языке оставался привкус плесени.

— Подожди, — пробормотал Даллак, отпихивая ногой недовольно ворчащего лиса. — Пару персиков вот с того дерева, и пойдем.

За персиком нашелся маленький, слабо журчащий питьевой фонтан. Даллак подставил ладони под струйку воды, стекающую из волчьей пасти, и напился. Палец скользнул по каменным клыкам, сдирая наросший мох. Лис ощетинился и залаял.

— Ты чего?

Даллак не мог понять, что именно беспокоит защитника. Обычный питьевой фонтан. Обычные персики.

— Да что такое?

В ответном лае отчетливо послышалось: «Там, там!» Лис указывал в сторону высокого каменного забора, скрытого плющом.

— Там? Эй, кто там? — громко спросил Даллак, тут же мысленно выругал себя за безрассудство и отступил в кусты.

— Хозяйка. Ты в наш сад зашел.

Голос ответившей был не детским, но довольно звонким — не дама, а молодая девица. Даллак немедленно осмелел, и, вместо того чтобы спасаться бегством, вступил в препирательства:

— Ваш сад за забором. Я туда не лезу.

— Это тоже наш. Просто его не огородили, — невидимая собеседница говорила медленно, запинаясь и странно растягивая слова.

— Не огородили, фонтан нечищеный, фрукты гнилые валяются, трава по пояс... Хороша хозяйка!

Протяжно заскрипели петли — похоже, в заборе-стене была калитка. Плющ зашелестел, плети раздвинулись, образуя узкий лаз. Из него выглянула тщедушная девица, окинувшая Даллака и лиса настороженным взглядом, и упрямо повторила:

— Это наш сад.

Лис, переставший лаять, дернул ухом и пошел к тощей хозяюшке — познакомиться, обнюхать. Та заволновалась и потребовала:

Глава 2. Хатол: Ледяная роза

Хатол почувствовал чужое присутствие, едва переступив порог дома. Где-то рядом отирался призванный зверь, защитник. Всколыхнулись, заставили екнуть сердце старые страхи, растревоженные скандалами перед отъездом и подогреваемые ежедневной нервозностью.

— Райна! — позвал он. Не услышал ответа, повысил голос: — Райна! Ты где, Райна?

Он взбежал по ступеням лестницы, распахнул двери — одну, вторую. Пустое плетеное кресло на балконе, книга на столике. Хатол заметил открытую калитку и окаменел, оживляя голема-охранника, отдавая частицу своей души, чтобы видеть происходящее его глазами.

Базальтовое тело расширило бесполезный проем калитки, шагнуло в заброшенную часть сада. Дочь сидела в оплетенной виноградом мраморной беседке, с кем-то разговаривала. Ее и собеседника разделял заставленный тарелками поднос. Хатол сообразил — еду могли принести только из дома, а это значило, что Райна проявила радушие и признала собеседника гостем. Он попытался остановиться, с трудом, но все-таки замедлил движение ноги, которая должна была растоптать защитника. Белый лис — «о, какая редкость!» — шарахнулся, спрятался в беседку, прижался к колену Райны. Дочь вскрикнула, вытащила из поясной сумочки кристалл, сжала его в кулачке и подняла голема, закрывшего вход в мраморное убежище. Мелкого, хрупкого, рассыпавшегося на осколки после первого же движения.

Хатол заорал от радости — «смилостивился Гебл всемогущий!» — и отступил назад. Райна побледнела до синевы, сползла на пол, ударившись затылком о мраморные перила. Белый лис взвыл, ткнулся носом ей в лицо. Гость вскочил со скамьи. Хатол не стал выяснять, благие ли намерения у парочки — оттолкнул лиса каменной ладонью, бережно взял дочь на руки. На всякий случай заключил незнакомца в ловушку из каменных клыков — «посидит до разбирательства, ничего с ним не сделается» — и понес Райну в дом, лихорадочно вспоминая, где стоит клетка с крылатой ящеркой, которую надо отправить к врачевателю.

Не прошло и получаса, как в особняке и вокруг него закипела бурная деятельность. Вокруг Райны хлопотали два врачевателя, да не просто так, а под надзором Дочери Мариты — суровой травницы в алом платке, знаке вечной скорби по пролитой крови. В резной хрустальной чаше кипело зелье, приготовленное на воде из родника Лль-Ильма, сердца здешнего Храма-Каскада. Дочь очнулась буквально на минуту, сказала пару слов и снова впала в беспамятство. Врачеватели заверяли Хатола, что это уже не обморок, а целительный сон после непривычной траты магических сил.

— Все будет хорошо, мастер камня, — веско проговорила утратившая земное имя Дочь Мариты. — Не беспокойтесь, займитесь делами.

Хатол внял совету и спустился в огромную гостиную на первом этаже, где его терпеливо ожидали выборный от Гильдии Следопытов, глава городской стражи и служитель Храма-Каскада отец Ултан — следопыт-священник, один из цепных псов Лль-Ильма, выслеживающих преступников на Пустоши. Ултана Хатол прекрасно знал — именно он двенадцать лет назад нашел Райну в пещерном городе неподалеку от столицы. Вероятно, высшее духовенство считало, что Хатолу будет труднее отказать спасителю дочери — хотя бы в мелочах. Пока это не проявлялось ни в каких каверзах, но заставляло держать ухо востро.

— Вы будете подавать жалобу на вторжение в жилище? — деловито спросил главный стражник. — Насколько я понимаю, преступник задержан?

— Да, — Хатол только сейчас вспомнил о клыках, пленивших незнакомца. — То есть, нет. Обойдемся без жалобы. Я сейчас отменю заклинание. Вероятно, Райна сама пригласила его на неогороженную территорию. Они разговаривали.

Не докладывать же собравшимся, что Райна открыла глаза, спросила:

— Его не растоптали? Он такой смешной. Белый.

Слова явно относились к лису — его хозяина Хатол толком не разглядел, но сомневался, что дочь одарила незнакомого вызывающего эпитетами «смешной» и «белый». Белый лис — и, разумеется, его хозяин — сумели разрушить стену, которая не поддавалась усилиям лучших врачевателей Акваллы. За это кристаллами платить надо, а не жалобу подавать.

Ултан уловил заминку, может быть, даже связал факты — как лицо более осведомленное — и начал выпихивать стражника и выборного на выход. Мол, раз судом дело не пахнет, нечего здесь и рассиживаться, заклинание сейчас снимут, разговоры можно закончить на улице.

Хатол поднялся на второй этаж, откуда была видна стиснутая клыками беседка, дождался, пока гильдейско-храмовая процессия дойдет до заброшенного сада, и вернул камень в недра земли. Он прищурился, чтобы разглядеть и запомнить хозяина белого лиса. Силуэт показался знакомым. Волосы рыжие или закатное солнце золотит? Темно-рыжие. Лис не в масть.

Хатол вернулся в спальню Райны, не сомневаясь, что Ултан выяснит всю подноготную гостя — и кто такой, и где живет, и как найти в случае надобности. Задернутые шторы изгнали из комнаты закатное солнце. Райна спала, свернувшись клубочком. У изголовья кровати мягко светилась ледяная роза в высокой хрустальной вазе.

«Вот теперь все будет хорошо, — понял Хатол. — Беды закончились».

Дочь Мариты предупредила:

— Роза растает утром. Не трогайте, не раздергивайте шторы — она не любит звездный свет. Воду из вазы вылейте на землю. Лль-Ильм сделал для вас все, что мог. Прощайте, мастер камня.

Она приняла его поклон и удалилась, алея платком. Один из врачевателей засобирался, второй остался до утра. Хатол велел прислуге подать врачевателю ужин и отправляться по домам. Себе он наметил два нехитрых дела: осмотреть беседку, пока не совсем стемнело, и выпить бутылку белого вина. Обмыть победу.

Поднос и пустые тарелки, оставшиеся на мраморном столе, рассмешили. Отличительной чертой гостя Райны была прожорливость. У большинства бы в ловушке аппетит отшибло, а этот съел все до крошки и даже куриные кости старательно разгрыз. Молодец, не растерялся.

Хатол, посмеиваясь, подобрал несколько осколков первого голема Райны — завернуть в ткань, отвезти домой, чтобы облегчить дочери прохождение через Лабиринт. Из обломков первого голема получались самые верные проводники, указывавшие хозяевам легкий путь к Сердцу Базальта. Он вернулся в дом, бережно спрятал кусочки базальта, взял на кухне поднос с вином и легкой закуской, велел слугам забрать посуду из беседки и уселся на траву под яблоней — единственным деревом с зеленоватыми плодами, которые не пытались упасть на голову — и налил вино в бокал.