Телохранитель

!.

Огни ночного города плывут за стеклом, слепящие и манящие. Они размазываются в длинные сверкающие полосы, отражаясь в лаковой глади капота. Рев мотора «Мустанга» — единственный звук, разрывающий ночную тишину, стрелка спидометра замерла на отметке сто. Я летела по пустым проспектам, разрезая город, как раскаленный нож — масло. В глазах стояла приятная дымка от коктейлей и этой безумной скорости, смывающей все на своем пути. В такие моменты можно было почти забыться. Почти. Пока в жизни не появился он. Отец всегда находил способы ограничить мою свободу, но в этот раз он превзошел сам себя. Теперь Глеб — моя личная проблема, мой персональный тюремный надзиратель.

Утро воскресенья ворвалось в спальню золотистыми лучами, которые бесцеремонно пробивались сквозь струящиеся ткани штор панорамных окон. Они играли на паркете, освещая пылинки, танцующие в воздухе, словно серебряная пыль.

— Алиса Александровна, Вам пора вставать.

Голос горничной, ровный и настойчивый, всколыхнул тишину. Я нехотя приоткрыла веки, и первое, что я ощутила, — это знакомое раздражение. Она снова портила мое утро. В ответ я лишь натянула белоснежное одеяло на голову, пытаясь создать иллюзию укрытия и спрятаться от внешнего мира.

— Алиса, прошу Вас, просыпайтесь. Александр Викторович уже завтракает. Он ждет Вас. Нужно спускаться.

Кто бы сомневался. Мой единственный выходной, и снова никто не даст мне выспаться. Словно разбитая кукла, я поднялась с кровати и накинула первое, что попалось под руку — шелковый халат, холодный и скользкий. В зеркале меня встретило бледное отражение: размазанная тушь рисовала под глазами мрачные тени, а волосы спутались в настоящее гнездо. Ночью я, кажется, свалилась в постель, не утруждая себя ритуалом снятия макияжа. Сделав над собой усилие, я привела себя в более-менее человеческий вид и направилась в столовую.

На первом этаже, в кольце падающего из окон света, за столом сидел он. Холодные серые глаза отца встретили меня без тепла. Я унаследовала этот взгляд — стальной, отстраненный, способный вызвать дрожь. В его глубине таилась вечная зима.

— Ты снова не ночевала дома.

Это было не вопросом, а приговором, высеченным из льда. Его голос был таким же холодным, как и взгляд. Я молча опустилась на стул, отломив кусок тоста. Хруст казался невыносимо громким в этой давящей тишине.

— Смотри на меня, когда я разговариваю с тобой.

Я медленно подняла взгляд, встретив его ледяные зрачки.

— Почему молчишь?

— Я не знаю, что я должна ответить.

— Ты снова шаталась по ночным клубам?

Мысленно я закатила глаза так, что чуть не увидела собственный затылок, но мои черты остались непроницаемой маской.

— Я просто отдыхала.

— Приличные девушки так не отдыхают, Алиса.

— Не пытайся строить из себя хорошего отца и поучать меня. Время для этого упущено.

— Не дерзи.

— Ты же сам знаешь, что это лишнее. В универе у меня идеальная успеваемость, репутация среди твоих компаньонов тоже безупречна. Какая, в сущности, разница, как я провожу свое свободное время?

— Ты не понимаешь, что это опасно в первую очередь для тебя.

— Серьезно? — я позволила себе горькую усмешку. — Тогда, может, не стоило заниматься вещами, которые могут подвергнуть меня опасности? Или ты боишься, что я закончу, как мама?

Словно раскат грома, его кулак обрушился на стол. Стеклянная посуда звеняще подпрыгнула, заставив меня вздрогнуть.

— Хватит. Сегодня вечером я познакомлю тебя с новым телохранителем. Это не обсуждается. С этого момента за тобой будут особенно тщательно наблюдать.

— Хочешь дать мне очередную шавку? — я изобразила безразличие, которого не было внутри. — До этого ни один так и не смог выполнить свою работу качественно. А ты всё не теряешь надежды.

Отец развернулся и вышел без единого слова. Я знала, что задела больную тему, но виноват в этом был только он. Он — глава успешного винодельческого завода, человек, чье состояние и влияние казались невозможными. Но виноделие было лишь изящным фасадом, театральным занавесом, скрывающим то, что творилось в глубине, за кулисами. «Серебряная пыль» — вот его настоящая золотая жила, темный «рудник» запрещенных веществ, питающий нашу жизнь этой показной роскошью.

Доев свой завтрак, если можно так назвать кусок тоста, который я с трудом протолкнула в себя, сквозь подступающую к горлу тошноту, я удалилась под струи душа, в надежде смыть с себя и остатки вчерашней ночи, и липкую пелену этого утра.

Пар от горячей воды скрыл на мгновение уставшее отражение в зеркале. Я стояла под почти кипящими струями, пытаясь смыть с себя остатки макияжа и тяжесть разговора с отцом. Его слова о телохранителе висели в воздухе пронзающим мечом. Еще один надзиратель, еще одна цепь на шее.

Как только вода стихла, мое тело потребовало свою дозу никотина. Курить я начала пару месяцев назад, когда стало трудно просыпаться с утра и заставлять себя улыбаться. Отец ненавидел это, конечно. Еще один пункт в длинном списке разочарований в своей единственной дочери.

Накинув на мокрое тело шелковый халат и сунув пачку сигарет и зажигалку в карман, я крадучись выскользнула из дома через боковой выход в осенний сад. Оттуда – через тяжелую дубовую дверь – в большой внутренний двор, скрытый от посторонних глаз высоким забором. Здесь был его «парадный» сад, ухоженный и стерильный, как и все в его жизни, и мой уголок – старая, полуразвалившаяся беседка, увитая плющом, куда садовники заглядывали редко. Здесь я чувствовала себя спокойно, одно из немногих мест, где я могла насладиться одиночеством.

Утро было прохладным, и пар от дыхания смешивался с вишнёвым сигаретным дымом. Я затянулась, закрыв глаза, наслаждаясь моментом тишины и непокорности. Еще одна затяжка, еще одна... И тут тишину разорвал резкий, неприятный звук – хруст гравия под чьими-то тяжелыми шагами.

Сердце упало. Отец? Прислуга? Я резко обернулась, готовясь к новой порции упреков.

2.

Сон накатывал на меня тяжелыми, вязкими волнами, перемешивая обрывки реальности и кошмаров. Я металась в постели, вновь и вновь переживая ночь: убегающего Марка, стальные руки Глеба, его голос, произносящий: «...закончить, как мама». Эти слова стали тем ключом, что отпер потайную дверь в моей памяти, и из нее хлынули забытые образы. Не просто мамина улыбка, а ее испуганный взгляд за несколько недель до смерти. Шепот за закрытой дверью: «Александр, они ведь не шутят...» И голос отца, жесткий и безжалостный: «Я все контролирую. Никто не посмеет».

Я проснулась от собственного крика, зажатого в горле. Первые лучи утра робко пробивались сквозь щели в шторах. Тишина в лофте была оглушительной. Сердце колотилось как сумасшедшее. Мне нужно было убедиться, что он еще здесь. Что я не одна в этой бетонной коробке.

Я бесшумно приоткрыла дверь и замерла на пороге. Глеб спал на широком диване в гостиной. Спал одетым, сбросив лишь пиджак и расстегнув воротник белой рубашки. Одеяло сползло на пол, и он лежал на боку, подложив руку под голову. В расслабленном состоянии его лицо, обычно напоминающее высеченную из гранита маску, выглядело иным. Моложе. Он выглядел уставшим. Дневной свет мягко ложился на резкие линии скул, на тот самый шрам над бровью, который теперь казался не отметиной грубой силы, а печатью пережитых битв. Его темные ресницы отбрасывали тени на щеки, а губы, всегда плотно сжатые, были чуть приоткрыты. Он дышал ровно и глубоко, и в этом ритме была какая-то гипнотическая, животная мощь.

Впервые я могла разглядывать его без ответного испепеляющего взгляда. И это зрелище завораживало. Во сне он не был серьезным, непреклонным солдатом. Он был просто... мужчиной. Опасным, загадочным и до невозможности притягательным. Во мне боролись ненависть к тому, что он олицетворял, и странное, щемящее любопытство к тому, кем он был на самом деле. Что видели эти глаза? Чья кровь осталась на его руках, чтобы сейчас они могли защищать мою жизнь?

Я отступила так же тихо, как и пришла, оставив его спать. Эта уязвимость, мимолетная и, вероятно, обманчивая, была опаснее любой демонстрации силы. Через пару часов он был снова собран, застегнут на все пуговицы, его взгляд — снова лед и сталь. Мы молча вернулись в отчий дом. Отец ждал нас в кабинете. Воздух был густым от невысказанных слов.

- Инцидент исчерпан, — заявил он, не глядя на меня. — Семенов получил то, что заслужил. Его слова — бред сумасшедшего.

Я не стала спорить. Впервые. Я просто смотрела на него, на этого могущественного человека, который когда-то учил девятилетнюю дочь стрелять, а теперь нанимал тени, чтобы скрывать правду. И я поняла, что моя война с ним вступила в новую фазу. Открытое противостояние было бесполезно. Нужно было стать умнее. Хитрее.

- Хорошо, отец, — сказала я тихо. — Как скажешь.

Он удивленно поднял на меня взгляд, но я уже повернулась и вышла, чувствуя на спине тяжелый взгляд Глеба. Он почуял перемену.

Следующие несколько дней я вела себя образцово. Учеба, обед дома, чтение в библиотеке. Я даже отказалась от ночной вылазки с Викой. Я изучала. Я наблюдала. За отцом. За Глебом. Я заметила, как они обмениваются быстрыми, ничего не значащими для постороннего взгляда взглядами, когда думали, что я не вижу. Я уловила нотку напряженности в голосе отца, когда он говорил по телефону, упоминая «груз» и «логистику». Мое показное спокойствие, казалось, сводило Глеба с ума. Он привык к сопротивлению, к дерзости. Эта тихая, вдумчивая версия Алисы была для него новой и, видимо, более опасной. Его взгляд задерживался на мне дольше, с немым вопросом. Иногда я ловила его на том, что он уже смотрит на меня, и медленно, с едва заметной усмешкой, встречала его глаза. Он тут же отводил взгляд, но я видела — его это задевало.

Однажды вечером я спустилась на кухню за водой. Он стоял у окна, глядя в ночь, его профиль был резок и задумчив.

- Вы играете в опасную игру, Алиса Александровна, — произнес он, не поворачиваясь.

- Я не играю, Глеб. Я просто наконец-то начинаю понимать правила.

Он обернулся. В его глазах бушевала буря. Гнев? Интерес? И то, и другое.

- Ваш отец...

- Мой отец много чего мне не договаривает. Так же, как и вы. Но я научусь. Я ведь хорошая ученица.

Я сделала глоток воды, держа его взгляд. Воздух между нами сгустился, наполнившись невысказанным вызовом и тем странным интересом, что рос с каждым днем, как ядовитый плющ.

- И что вы будете делать с этими знаниями? — его голос был низким, почти шепотом.

- То, чему вы меня учите. Защищаться.

Я повернулась и ушла, оставив его одного в темноте. Игра только начиналась. Но теперь я знала, что фигуры на доске — не только я, отец и Глеб. Где-то в тени скрывался еще один игрок. Тот, кто убил мою мать. И я была готова на все, чтобы выманить его на свет.

***ГЛЕБ

Тишина в лофте была обманчивой. Я не спал. Я никогда не сплю в первую ночь на новом месте, особенно когда подопечная — взрывоопасная смесь из страха, ненависти и острого, почти животного ума. Алиса.

Я слышал, как она ворочалась за дверью, слышал ее сдавленный крик во сне. Детские страхи, даже запертые в двадцатилетнем теле, всегда находят выход. Я не стал вмешиваться. Пусть думает, что я сплю. Уязвимость, которую она случайно проявила утром, рассматривая меня, была ценнее любой полученной под пыткой информации. Она смотрела на меня так, будто видела впервые. Большинство видит только функцию: «телохранитель». Ходячий щит. Холодные глаза и сжатые кулаки. Она же, сквозь призму своей ярости, разглядела человека. И это было... неудобно.

Ее отец, Александр Викторович, нанял меня не через агентство. Он позвонил мне на частный номер, который у него был с тех пор, как его еще не называли «Викторовичем», а я не был «Глебом Игоревичем», а был «Глебом», одним из парней с его же улицы, только с более кривой судьбой.

- Дело касается Алисы, — сказал он тогда, его голос был грубым от бессонных ночей и чего-то еще. Страха. — Та же история, что с Ольгой. Они дают знать. Мне нужен не наемник, Глеб. Мне нужен человек, который помнит.