Телохранитель Ника. Битте-дритте, фрау-мадам!

Глава 1

Платье получилось сногсшибательным. В том числе и по цене. Жемчужные россыпи, отделявшие белую пену кружев от переливчатых складок атласа, были самыми что ни на есть, настоящими. Да-а-а… Миллионер Челноков не поскупился на свадебный подарок для будущей невестки. Сколько же он в него вбухал, даже подумать страшно. Однако еще больший страх внушал притаившийся на дне шкатулки золотой ободок, который всего через два дня окажется у меня на безымянном пальце. И перевернет с ног на голову всю мою жизнь.

Если бы прошлым летом кто-нибудь заикнулся, что через год мне суждено выйти замуж за взрывоопасного, контуженного, нахального, упрямого садиста и миллионерского сыночка – Павла Челнокова, – я бы умерла от хохота. Как теперь умираю от страха. Мама дорогая, ну почему я боюсь? Никто меня на аркане под венец не тащит – сама в петлю лезу. Причем исключительно по собственной глупости и честности. Ведь это была несусветная глупость – пообещать чокнутому омоновцу выйти за него замуж, если нам повезет остаться в живых! А теперь моя патологическая честность заставляет сдержать обещание.

Вру. Самой себе вру. И с упрямством ослицы отказываюсь поверить в то, что на самом деле почти счастлива. Именно «почти», потому что вот уже третий день цыганская кровь, доставшаяся от прабабки, вынуждает меня пугаться собственной тени и вздрагивать от каждого шороха. Донесшийся из коридора тонкий девичий вопль заставил подскочить на месте и выронить платье из рук.

– Свадьба, свадьба! Кольца, кольца! Я люблю тебя, мое солнце! Свадьба, свадьба. Все будет хорошо! – надрывалась Эля Челнокова, следуя мимо моей двери в ванную комнату. Вот уже неделю это несносное шестнадцатилетнее чудовище при каждом удобном случае напоминало мне о предстоящем кошмаре, выражая свой восторг по поводу моей капитуляции перед ее разлюбезным братцем. Которому, кстати, уже давно пора вернуться с мальчишника, где он вот уже семь часов прощается со своей холостяцкой жизнью. Не то чтобы я переживала по этому поводу, но... Ох уж это "но".

"Что-то должно случиться... Что-то обязательно должно случиться сегодня... С ним, с тобой, с вами." – вкрадчиво шептал внутренний голос. И поскольку ошибался он крайне редко, то неудивительно, что еще через два часа я готова была отработать на припозднившемся женихе несколько болезненных приемов, им же мне и показанных.

Ну, погоди! Вот внесу в брачный контракт дополнительный пункт, запрещающий мужу любые гулянки без моего особого дозволения. И попробуй только не подписать! Согласилась же я ради тебя бросить работу телохранителя! Хотя многие говорили, что у меня к этому делу настоящий талант. Но разве тебя интересуют такие мелочи, как моё призвание? Первым пунктом это условие в контракт записал, тиран проклятый! Мама дорогая, и почему я только согласилась? Не иначе временное помрачение рассудка, вызванное особой химической реакцией, имя которой...

– Ника! – Возникший на пороге Павел оказался в состоянии полного нестояния. Двое секьюрити поддерживали его под руки, демонстрируя на квадратных лицах стопроцентную политкорректность.

– Сама уложу, – буркнула я, принимая с рук на руки будущего супруга, счастливо улыбающегося мне, охране и кактусу на столике у телевизора.

– Ника, осталось два дня, – сообщил мне Павел, когда я начала стаскивать с него залитую кетчупом рубашку. – Слушай, ты н-наручники мои не видела?

– Нет, – тяжело вздохнула я, вспоминая ровные круги на глади челноковского пруда, куда навсегда канули опасные браслеты. – А зачем тебе наручники?

– В ЗАГС тебя в них поведу, – сонно пробормотал Павел, раскидываясь на кровати и из последних сил пытаясь притянуть меня к себе. – На всякий случай. Чтобы не сбежала.

– Не бойся, не сбегу, – пробормотала я, накрывая индийским пледом засопевшего гуляку, и осторожно погладила его нахмуренный лоб, перечеркнутый бледно-розовой полоской шрама. – Теперь уже не сбегу. Если только небо не упадет на землю.

И оно, конечно же, упало.

Между лопатками у меня засвербило так, будто туда вгрызался отбойный молоток знатного стахановца. Господи, неужели опять?! Слишком хорошо мне было знакомо это ощущение, чтобы я могла его с чем-нибудь спутать. За мной следят. Сквозь раскрытое настежь окно до меня дотянулся чей-то тяжелый пристальный взгляд, усиленный скорее всего двенадцатикратной оптикой.

Как он сюда попал? Ведь охрана у Владимира Андреевича Челнокова не щи лаптем хлебает. А камеры? Ах да. Камеры уже три дня как погорели. И все благодаря новому увлечению самого младшего представителя рода Челноковых. Эх, Генка, Генка… Что же мне теперь делать по твоей милости?

Не показывать вида. Сейчас самое главное не показывать вида, а, лениво потянувшись, подойти к окну и также лениво задернуть тяжелые бордовые занавески. Пускай там, в густых кустах челноковского парка, думают, что я ни о чем не подозреваю, а просто ложусь спать.

Демонстрируя полнейшую безмятежность, я позволила себе исполнить маленький теневой стриптиз, медленно раздеваясь между яркой настольной лампой и задернутыми шторами. Моя четкая тень плавно скользила по бордовому велюру, обрисовывая то, что я позволяла ей обрисовать. И пока она скользила, в голове у меня сплеталась паутина авантюрного плана. Нет, я не брошусь со всех ног к главе семейства, не стану будить Павла и предупреждать охранников. Не дай бог в кустах никого не окажется, и мне придется потом доказывать каждому столбу, что Ника Евсеева не страдает манией преследования вкупе с предсвадебными галлюцинациями. Я сама. Я все сделаю сама. Это будет моя последняя работа. Имею я право быть телохранительницей самой себе?

Глава 2

– Отлично, – провозгласил Николай, едва мы вышли на широкое крыльцо с балюстрадой. – Вы ей понравились. Значит, спать теперь можно спокойно.

– Ничего себе, понравилась! – задохнулась я.

– Без балды, понравилась, – подтвердил Николай. – Стала бы иначе она с вами возиться – руку перевязывать.

– Да кто она вообще такая? – вырвался у меня крик души.

– Степанида Егоровна Силантьева – главный исторический консультант, - улыбнулся Чинаров. – Она и стирать наших отроков учит, и прясть, и ткать… В общем мастер на все руки. Она немного того. Не в себе. Так что вы на ее выходки внимания не обращайте. И не бойтесь – баба Степа безобидная. Так, поворчит немного для порядка, и все. А детей она любит.

– Она, что, из соседней деревни?

– Не совсем, - покачал головой Николай. – В лесу она живет. Здесь неподалеку. Избушка у нее на курьих ножках возле Черной горы стоит. Деревенские старушку побаиваются. Говорят, что ведьма.

– Ни фига она не ведьма, – вмешался молчавший доселе Пашка. – Клевая бабка. Она мне вчера синяк чем-то помазала. А сегодня его уже нет.

– Ну, не знаю, – не сдавалась я. – Может она и тихая сумасшедшая, но дети…

– Дети! – возмутился Николай, - Да когда я учился, в нашей школе столько учителей чокнутых было - мама не горюй. И ничего. А она, между прочим, еще с Великой Отечественной тут живет. Партизанила в этих лесах. Да так и осталась. Говорят, всю ее семью немцы сожгли. С тех пор она и тронулась. Жениха убитого уже шестьдесят с лишним лет ждет. Ходит и бормочет: «Он вернется, долгожданный мой. Обязательно вернется. А я его дождусь. Обязательно дождусь. И не помру, пока не увижу».

Солнце ли в этот миг спряталось за случайное облако, ветер ли с озера потянул осенней прохладой, только в сердце возник противный холодный комок и ни в какую не желал таять. Так всегда случалась, когда я примеривала на себя чужую судьбу. Смогла бы я жить, потеряв самых близких людей, шестьдесят лет изо дня в день ждать возвращения жениха, не в силах отомстить или забыть? Не знаю. И знать не хочу. А хочу завернуться с головой в одеяло и забыться крепким, исцеляющим душу сном. Жаль только, не могу. Суетливый Пашка, охранять которого мне предстоит целых три дня, уже бежал к избам, откуда гурьбой вываливались подростки, сменившие крестьянские рубахи на плавки и купальники.

– Николай Сергеевич, – загалдели они все разом, – пора!

Что именно «пора», догадаться было не сложно. И я могла только пожалеть себя – ведь купальника в моем распоряжении не имелось. А до понимания высокой культуры нудизма мне было еще далеко. Вот так и получилось, что я сидела на белом чистом песке, в тени высоких берез. А ребятня вместе со своим вожатым бултыхались в теплой воде умопомрачительно красивого озера. Жаль, что до сих пор не узнала, как оно называется, но, на мой взгляд, больше всего ему подошло бы название «Черное». Под высокими обрывами и в тени раскидистых ив, там, где мелкие волны не слепили солнечными бликами и небесным ультрамарином, озеро казалась совершенно угольным. Я даже набрала в ладони пригоршню пахнущей свежестью воды, чтобы разобраться в этом феномене, но сочащаяся сквозь пальцы влага была кристально прозрачна.

Я не стала доискиваться причин такого обмана зрения и сосредоточилась на моем подопечном, который в этот момент влезал на Николая. «Вожатый» стоял по грудь в воде и швырял за ноги взбирающуюся на него детвору. Детвора жизнерадостно пищала, а Николай пытался зашвырнуть следующего желающего как можно дальше. Тугие бугры мышц перекатывались по загорелым плечам, отвлекая меня от основного занятия – наблюдения за белобрысым Пашкой. Как ни странно, но «синдром первого дня» напрочь, позабыл о моем существовании. Вопреки обыкновению, я совсем не боялась. И с какой-то ленцой одним глазом окидывала подступающие к воде травянистые склоны, а другим следила за тем, как Николай высоко подкидывает Пашку, и тот с оглушительным воплем плюхается в воду. Не испугалась я, даже когда белобрысая голова не показалась на поверхности в положенное время. Слишком часто мои подопечные пытались меня таким образом поддразнить. Ждали, что телохранительница очертя голову бросится их спасать. Ха! Этот номер не пройдет. Хотя…

Все еще убежденная, что меня разыгрывают, я на всякий случай подошла к самому краю берега и уставилась на то место, где скрылся под водой мой подопечный. Раз, два, три, четыре… После двадцати я глубоко вздохнула. После тридцати, как была в джинсах и кроссовках, так и рванула в озеро, оставляя за собой шлейф хрустальных брызг. А вдруг он ударился на дне о корягу? Просто потерял сознание, ведь он так легко падает в обморок? Не добежав двух метров до ничего не понимавшего Чинарова, я нырнула и наугад закружилась, пытаясь ощупью отыскать исчезнувшего мальчишку.

Когда воздух в легких закончился, мне волей неволей пришлось вынырнуть за новой порцией кислорода. Вода, попавшая в мои широко открытые глаза, тщетно пытавшиеся разглядеть что-либо в пронизанной солнечными лучами толще, жгла не хуже кислоты. И потому я не сразу разглядела, что из-за плеча Николая осторожно высовывается белобрысая Пашкина голова. Но уж когда разглядела… Высшее педагогическое образование не помешало мне высказать все, что я думаю о маленьких засранцах, норовящих довести до инфаркта своих заботливых телохранителей. А также о великовозрастных придурках, которым косая сажень в плечах заменяет половину действующих мозговых извилин. И хотя Николай, в отличие от Пашки, жизнерадостно скалящегося из-за его спины, улыбался несколько виновато, кипевшая во мне обида грозила перерасти в настоящую вендетту.