Темная сторона Петрограда

Глава 1

На дворе был конец августа 1914 года, началась Первая мировая война и Санкт-Петербург уже переименовали в Петроград.

В этом городе, на улице Большая Зеленина, стоит необычный дом двадцать восемь с великолепными пейзажными мозаиками на последнем этаже. Здесь живёт супружеская пара — Ансельм и Маша. Они всего несколько месяцев, как поженились и Маша уже ждёт ребенка. Беременность она переносит хорошо благодаря волшебному зелью, которым ее угощает Аглая, ее бывшая воспитанница.

Да, в этом мире волшебство работает и встречаются колдуны и колдуньи. Аглая ещё только учится этому непростому ремеслу, а вот у Ансельма и Маши есть чудесные способности — Ансельм понимает животных и птиц, а Маша может замедлять время, если ей или кому-то ещё поблизости угрожает опасность.

А ещё у Маши есть большой секрет, о котором никто в этом мире не знает, даже ее муж. Дело в том, что она не сирота, у нее есть родители и брат, но живут они в другом мире, нашем мире без магии, и в другое время — в начале двадцать первого века. Маша попала в магический мир случайно и вполне освоилась здесь — стала скульптором, вышла замуж, обрела друзей.

Ещё до войны Машу посвятили в масоны, но она это тоже ото всех скрывает. С масонами ее связывают особые отношения, ведь эта тайная организация была направлена благотворительность и на нравственное совершенствование каждого из его членов. Кроме того, в этом мире масоны были не просто людьми, все они умели колдовать или обладали каким-то волшебным даром. С началом войны у масонов дел явно прибавилось, многие из них уже отбыли воевать, остальные же стали собираться чаще. Сейчас перед каждым из них стоял важный вопрос — участвовать в войне или нет и чем можно помочь семьям военных, оставшимся без кормильца.

В Петрограде атмосфера разительно переменилась с началом войны. Если раньше все развлекательные заведения были полны народа, в многочисленных кафешантанах, казино и варьете кипела жизнь, богатые лоботрясы проносились на тройках из ресторанов к цыганам или в дома терпимости.

Но не только примитивные развлечения там были — искусство в новых, доселе невиданных формах можно было увидеть и услышать на выставках, творческих вечерах, поэтических собраниях и в театрах. Ночами город не спал, а днём велась самая оживленная торговля, в общем, все было полно какой-то лихорадочной жизнью.

Теперь же улицы опустели, все попрятались по домам. Прожигать жизнь стало постыдно и не модно. Усилились патриотические настроения, многие чем могли оказывали помощь фронту. Родных и близких почти в каждой семье отправляли воевать, настроение у большинства людей было самое серьезное.

Таким образом, сейчас практически все были в тревоге из-за войны, и Маша не исключение. Она ведь знает наперед, что произойдет и каким будет мир, когда родится и будет расти ее ребенок. Но вдруг в этом мире все будет по-другому?

Маша с недавних пор стала редкостной домоседкой, перестав даже летать по ночам на своем ручном драконе Филе, который днём был простым металлическим украшением дома, а ночью превращался в настоящего большого дракона, который умел летать и изрыгать огонь. И он такой был не один. В Петрограде украшения в виде различных существ на домах и мостах оживали ночью, наводняя город и вселяя страх в его жителей. Это было последствие колдовства Мефистофеля, который, между прочим, дал волшебный дар Маше.

***

— Ансельм, какие новости? Что сказали на призывном пункте? — с тревогой спросила Маша.

— Людей забирают чуть ли не каждый день — Ансельм был мрачнее тучи, — но у меня особое положение из-за национальности. По слухам, российских немцев не пошлют воевать против других немцев, но меня вполне могут арестовать за пособничество вражескому государству. Мне нужно ещё защитить родителей, они сходят с ума от волнения и верят самым диким слухам — боятся, что их просто-напросто убьют.

— Я боюсь, дальше будет только хуже. И тут пишут, что призывные пункты ищут людей с колдовскими способностями, их призывают отдельной очередью. Даже женщин! А если я беременна, что же со мной будет? — Маша протянула Ансельму газету, сложила руки на животе и глаза ее наполнились слезами.

— Я все выясню завтра, обещаю, — но Ансельм сам не знал, сможет ли он исполнить свое обещание.

Маша села на небольшой зелёный диванчик в гостиной и спросила:

— Милый, и что же, нет никакой возможности уехать отсюда? Пересечь границу? Вот смотри, в Париже живёт известная певица, подруга Варвары Леонтьевны, у которой я раньше работала няней. Она могла бы помочь нам, наверное.

— Маша, идёт война, что у нас, что во Франции, так что это абсолютно нереально! Я не могу рисковать твоей жизнью и жизнью нашего будущего ребенка. Но будь уверена, я обязательно что-нибудь придумаю.

Положение молодой семьи было незавидное, но они упорно работали и продолжали жить, как в мирное время.

Ансельм работал юристом по гражданским делам и у него обычно было множество клиентов, он раньше постоянно пропадал в судах. Но с началом Первой мировой войны в России обострились антинемецкие настроения и среди его клиентов остались только немцы, у него стало меньше денег, но зато больше свободного времени на семью.

Маша же с началом войны не получала новых заказов на скульптуру — людям было не до того совсем. Но у нее был большой заказ для общественной библиотеки, который она доделывала — бронзовые бюсты известных писателей и поэтов. В работе у неё сейчас был бюст Достоевского и она пока никак не могла добиться нужного выражения лица — скорбно-глубокомысленного.

Ещё Маша постоянно винила и ругала себя за то, что плохо учила историю и, погруженная в самые разные события этого нового мира, совсем забыла про Первую мировую войну. Из российской истории начала двадцатого века она ещё худо-бедно знала про революцию и совсем немного — про Гражданскую войну. Да и то она помнила этот период по художественной литературе и фильмам, а не по историческим источникам. Она чувствовала свое бессилие и злилась на то, что даже не помнит точно, в каком году эта война закончится — то ли в восемнадцатом, то ли в девятнадцатом, ей было стыдно за свое невежество, которое могло дорого обойтись сейчас.

Глава 2

Варвара Леонтьевна, к подруге которой хотела уехать Маша, уже проводила своего мужа-полковника на войну и жила в постоянном страхе. Ее дети были от прошлого мужа, тоже военного, но они успели принять и полюбить своего отчима Владимира Александровича. Даже Аглая, старшая из детей, волновалась за его судьбу.

Школа колдовства, где обучалась Аглая, была, к несчастью, очень хорошо известна в городе, поэтому с началом мобилизации колдунов первыми под удар попали ее преподаватели — Гавриил и Рада. Их забрали и увезли куда-то, Аглая даже не знала, что с ними будет дальше. Всех учеников старше восемнадцати поставили на особый учёт, но Аглае было всего четырнадцать, а ее друзьям Кларе и Мише ненамного больше — они единственные из всей школы не подпадали под воинскую повинность в силу возраста. Школа была закрыта, но друзья держались вместе и даже ещё больше сплотились в это непростое время.

Костик, средний ребенок в семье, которому было всего восемь лет, очень проникся серьёзностью ситуации и постоянно отслеживал ситуацию на фронте. Он сейчас казался взрослее и мудрее своих лет. У него раньше был возрастной кризис, и с ним было немало проблем, но сейчас это всё ушло. Он больше не спорил с мамой и сестрой, прилежно учился и чувствовал себя главным мужчиной в семье.

— Аглая, помоги мне, пожалуйста, — жалобно сказала Варвара Леонтьевна. Она вообще стала нервной и раздражительной в последнее время.

— Что такое, мама?

— У меня ужасно болит голова, просто раскалывается! Есть ли какое-то зелье или заклинание от головной боли?

— Конечно! У меня есть зелье от всех видов боли, ещё от Рады досталось. Сама я такое приготовить сейчас не могу, не достать нужных ингредиентов, поэтому его надо беречь. Осталось на три-четыре раза максимум.

— О, как же хорошо, что ты стала колдуньей, золотко! Неси же его скорей!

Аглая скучала по своей бывшей няне Маше, с ней она всегда могла обсудить свои подростковые проблемы и мечты. В семье такого человека не было, с мамой она как-то не говорила о таком. Клара с Мишей больше общались друг с другом всё-таки, хотя они и были ее близкими друзьями. Аглая иногда навещала Машу и только ей могла доверить некоторые свои секреты.

А ещё у девочки тоже было свое прирученное волшебное животное — большая полярная сова. Днем она висела на доме четыре по Большому проспекту Петроградской стороны, а ночью оживала и бесшумно летала по городу.

Комната Аглаи выглядела необычно — на полках стояла куча баночек и склянок с зельями, а также лежали свёртки с волшебными порошками и засушенные лечебные травы. Ещё был рабочий столик, за которым она изготавливала магические амулеты, а также целый шкафчик с книгами, в котором было много книг по колдовству.

Молодая колдунья пока не интересовалась нарядами, танцами или мальчиками. Одевалась просто и скромно, а в последнее время была даже немного неряшливой, напрочь забывая следить о том, как она выглядит. При этом она была очень миловидной, немного нескладной, но это была очаровательная неуклюжесть подростка.

— Маша! Какими судьбами к нам? — воскликнула Варвара Леонтьевна, увидев нежданную гостью на пороге.

— Я хотела бы серьезно поговорить с вами, — ответила Маша, — и очень прошу меня внимательно выслушать.

— Боже, что случилось? Все ли в порядке с тобой и Ансельмом?

— Да, Ансельма вроде бы не призовут на фронт из-за того, что он немец. Но мы очень боимся, что кто-то узнает про наши волшебные способности, сейчас ведь объявили всеобщую повестку для всех колдующих.

— Да, я знаю, вот и школу Аглаи закрыли из-за этого, — Варвара Леонтьевна уже успела принять лечебное зелье и головную боль как рукой сняло.

Они прошли в гостиную и сели на диван.

— Расскажи, пожалуйста, что такое? О чем ты хотела поговорить?

— Варвара Леонтьевна! Можете ли вы поверить, что я вижу будущее? Скажем так, у меня бывают озарения. И сейчас я, к сожалению, вижу много горя и проблем впереди.

— Что же с нами будет? Ах, я и так как на иголках, с тех пор как забрали мужа места себе не нахожу.

— Я вижу, что эта страшная война продлится несколько лет и погибнет очень много людей. К сожалению, я не могу сказать, когда точно она закончится. Но дальше будут новые испытания. К власти придут большевики и всех дворян лишат имущества и будут ссылать в Сибирь, а кого-то и убьют. Все это произойдет после семнадцатого года. Вам нужно спасать себя и детей.

— Какие ты ужасы рассказываешь! Что же мне делать? Надо, наверное, бежать за границу, в Париж к Ефросинье Кузьминичне, — Варвара Леонтьевна лихорадочно соображала, — но трое детей! И война! Это будет очень нелегко…

Так они проговорили около часа. Маша без утайки рассказывала все крупицы своих знаний по истории начала двадцатого века и Варвара Леонтьевна почему-то безоговорочно ей верила. Маша пока не стала рассказывать про Вторую мировую войну, посчитала, что пока об этом не стоит распространяться и ещё больше запугивать бедную женщину. Она еле удерживалась, чтобы не назвать войну «Первой мировой», не дать почву мыслям о том, что будут и ещё мировые войны в истории.

Варвара Леонтьевна сейчас не хотела поддаваться панике и принимать поспешных решений, хотя первый ее порыв был именно таким. Но утро вечера мудренее и после ухода Маши она всю ночь промучилась бессонницей и наутро решила потихоньку готовиться к эмиграции, распродавать ценности и узнать у Ефросиньи Кузьминичны, какие есть перспективы эмиграции и жизни в Париже с учётом того, что Франция уже почти месяц как вступила в войну, но воевала на одной стороне с Россией. Время до семнадцатого года у нее ещё есть, а сейчас Владимир Александрович знает только этот ее адрес и им легко потерять друг друга, если она поспешно уедет с детьми. Надо пока ждать от него вестей.

У Варвары Леонтьевны в итоге утром опять ужасно разболелась голова, только зелье Аглаи и спасало. Она решила пока ничего не говорить детям. Младший сын, Георгий, названный так в честь своего отца, был ее отрадой и утешением. Более старшие дети уже были как-то сами по себе, а вот Гоша льнул к матери, обожал сидеть у нее на коленях, слушать сказки на ночь и играть.

Глава 3

Первого сентября Ефросинья Кузьминична, которую в Париже и в артистических кругах знали под именем «Диана», получила срочную телеграмму от своей подруги из Петрограда. Варвара Леонтьевна спрашивала, есть ли возможность переехать к ней вместе с детьми, так как им угрожает опасность.

Диана не на шутку переполошилась. В такое смутное время могло произойти всякое, хотя Варвара Леонтьевна никогда не ввязывалась ни в какие подозрительные истории и вообще была семейным человеком.

Диана через пару дней написала своей подруге письмо, так как понимала, что про опасность, о которой говорилось в телеграмме, Варвара Леонтьевна не станет распространяться при свидетелях.

В письме она раскрывала возможные пути для эмиграции в Париж, но действительного безопасного способа, по ее словам, сейчас не было. Если есть возможность, Диана предлага подождать несколько месяцев, а за это время она найдет и подготовит для них небольшую квартиру в спокойном районе.

Далее она рассказывала об особенностях жизни в Париже и упоминала, между прочим, что планирует давать благотворительные концерты для раненых. Выступления русской певицы — она в основном исполняла песенки и романсы — пользовались большим успехом у публики, а с недавних пор Диана включила в свой репертуар и патриотические песни.

Сама Диана уже неплохо говорила и пела по-французски, а уж Варвара Леонтьевна и подавно с детства знала его. Костик делал во французском неплохие успехи, Аглая довольно бегло могла изъясняться и грамотно писала, так что семье Серовых было бы не так сложно освоиться в новой стране и незнакомом городе.

В Париже обстановка была столь же неспокойной, что и в Петрограде. Всеобщая мобилизация заметно убавила количество мужчин в городе. Газеты с последними новостями расхватывали, как горячие пирожки. Уличные мальчишки распевали временами злободневные куплеты, а бурная и блестящая культурная жизнь, насыщенная концертами, выставками, театральными премьерами и прочими событиями, сильно поутихла.

Тем не менее в Париже жило огромное количество выдающихся актеров, певцов, художников, скульпторов писателей и поэтов. Создавалось новое искусство, а столь любимый некогда модерн быстро перестал быть актуален в дни войны. Так что Диана была в самой гуще событий, но немало ее преданных поклонников теперь были на фронте.

Диана никогда особенно не интересовалась политикой, но теперь ей было важно, что происходит в России и во Франции. Каждое утро за чашечкой кофе в своей любимой фарфоровой изящной кружке она читала свежую газету, а по средам ходила на собрание в русскую общину, откуда черпала последние известия о своей бывшей родине.

Когда-то в России Диана встречалась со своим поклонником, богатым молодым купцом, но они расстались после того, как она переехала в Париж. Сейчас у Дианы поклонников было хоть отбавляй, она была очень красива и эффектна со своими пышными блестящими волнистыми каштановыми волосами, яркими карими глазами с длинными и густыми ресницами, профилем с небольшой горбинкой на носу, длинной нежной шеей и стройным станом. Кроме того, девушка была умна и по-настоящему талантлива. Но никто во Франции пока не смог покорить ее сердца.

Тем не менее певице очень нравился ее антрепренер, француз Анри Дюпон, стильный молодой мужчина, очень предприимчивый, со связями, но он, к сожалению, был женат и Диана старалась о нем не думать в романтическом ключе.

В России у Дианы помимо Варвары Леонтьевны осталось не так уж много людей, к которым она была неравнодушна. Она разве что часто вспоминала Богдана Даниловича Свешникова, того самого купца, с которым у нее был яркий, но непродолжительный роман. И честно говоря, иногда она жалела о своем решении расстаться с ним, но в тот момент она выбрала новую жизнь, новую страну, а ее поклонник навсегда был связан с Россией.

Диана из принципа не называла Санкт-Петербург Петроградом, ей казалось новое название слишком простым и неподходящим этому чудесному городу. Она часто сравнивала Петербург с Парижем, который ей казался эпицентром современной культуры и искусств. Тем не менее в Петербурге была своя прелесть и она иногда снова хотела там очутиться и пройтись по любимым улочкам.

«И что же случилось с Варей, в конце концов? Бросить все и уехать с детьми за тридевять земель — как это на нее не похоже… Кому она могла навредить, эта кроткая голубка? Не понимаю» — молодая женщина сидела в раздумьях за давно остывшей чашкой кофе. Так как погода была теплой и безветренной, она сидела за столиком на небольшом балкончике, откуда открывался вид на дома района Монпарнас. Ее любимое место!

Ее горничная, Жанна, была высокой дородной женщиной решительного нрава и вполне могла защитить ее от назойливых мужчин, которые атаковали ее после концертов и в общественных местах своими неуместными ухаживаниями. Несмотря на то, что свое место жительства Диана держала в тайне от всех, кроме Анри и своего аккомпаниатора, Жоффруа Трибаля, и никому не давала почтового адреса, она все равно боялась, что ее могут выследить. Мало ли ненормальных в наше время!

Но пора было репетировать, скоро придет Жужу, как она фамильярно называла своего аккомпаниатора. Он был очень забавным человеком — невысокий, растерявший с возрастом свою кудрявую шевелюру, он постоянно шутил и был практически всегда в хорошем расположении духа. Говорили они между собой, конечно, по-французски.

— Очаровательная Диана! И я у ваших ног, — так приветствовал ее Жоффруа сегодня.

— О, мой проказник! Ну как, есть у вас новые песни для меня? — смеясь, отвечала ему Диана.

— Всего одна, зато какая! Все будут без ума от нее в Париже и во всей Франции, пожалуй.

— Неужели! Сыграйте мне ее поскорей!

— Она называется «Маделон».

Жоффруа сел за пианино и запел приятным бархатным баритоном:

Глава 4

Варвара Леонтьевна всегда была очень добра к своей бывшей няне. Она передала много вещей для будущего ребенка, из которых уже вырос Гоша, зная, что молодая семья отнюдь не купается в роскоши.

Теперь Маша сидела и перебирала все эти разноцветные пинетки, мягкие вязаные шапочки, вышитые распашонки и прочие милые штучки, размышляя о том, кто же у нее родится — мальчик или девочка. У нее на уме были разные русские имена, но ей важно было мнение Ансельма — вдруг он захочет назвать ребенка немецким именем.

Потом девушка взяла в руки сегодняшнюю газету и с тревогой стала искать, нет ли какой-то новой информации по призыву и про судьбу российских немцев.

«А правильно ли я делаю, что скрываю от Ансельма то, что знаю о будущем? Ведь от этого также зависит и его судьба, судьба всех нас. Может, мне стоит рассказать об этом и на собрании масонской ложи? Если бы я ещё знала хоть какие-то нужные сейчас подробности ближайших лет! Мне никто не поверит…

Хотя вот Варвара Леонтьевна поверила же, она отнеслась к моим словам со всей серьёзностью и не требовала никаких доказательств. Нет, надо рассказать масонам хотя бы про революцию и гражданскую войну, надо! Этим я смогу помочь многим людям, наверное, спасти даже от смерти».

Именно в этом настроении она и приступила к дальнейшей работе над бюстом Достоевского. И у нее наконец-то начало получаться то выражение лица, которого она ранее никак не могла добиться. Федор Михайлович смотрел так, словно он предвидел судьбу России на ближайшую сотню лет, и знал, сколько испытаний еще выпадет на долю его народа.

В семье Гейзенбергов (именно такой была фамилия Ансельма) не держали постоянной служанки, но им в помощь была соседская прачка и приходящая кухарка Агриппина, полуглухая старушка, которая отличалась кротким нравом и добротой. Маша в меру своих сил тоже занималась хозяйством, но без особого рвения.

В середине сентября с Машей случилось одна не самая приятная история, но в результате нее у девушки наконец-то появилась подруга.

Маша сама ходила на рынок и в лавки за покупками, и в этот день она пошла купить сладостей к чаю. Внезапно на пороге лавки какой-то ушлый мальчишка выхватил у нее из рук сумку, в которой лежал кошелек с деньгами, и помчался прочь, ловко лавируя в толпе. Маша бросилась за ним с криками «Держите вора!», и тут мальчика почти схватила смуглая строго одетая девушка с черными волосами, она была ловкой и проворной, но мальчик всё-таки ускользнул от нее. Зато он бросил свою добычу на землю и когда Маша подбежала к смуглянке, та протянула ей сумку.

— Спасибо вам большое! Чем я могу отблагодарить вас, милая девушка?

— Ах, бросьте, пустяки! Тут нужно держать ухо востро, всякие проходимцы так и норовят то облапошить, то ограбить.

— Нет-нет, я непременно хочу сделать для вас что-нибудь в ответ! Ну возьмите хотя бы угощение, — с этими словами Маша открыла сумку и достала оттуда горсть шоколадных конфет.

— Ну раз вы настаиваете… Я очень люблю шоколад, — девушка взяла конфеты и пожала руку Маше. Это было очень необычно, особенно для того времени, — меня зовут Янина или просто Яна, а вас?

Маша представилась и у них завязался разговор, из которого Маша узнала, что девушка работает медсестрой и живёт неподалеку, на Малой Разночинной улице, а ещё у нее есть маленькая дочь, но при этом Яна незамужем. Девушка говорила прямолинейно и открыто, что очень понравилось Маше.

Маша на следующий день зашла к ним в гости, прихватив игрушку для девочки, и рассказала, что сама ждёт ребенка.

— Для многих здешних кумушек я как прокаженная, — горько сказала Яна, — ведь меня, дуру, обольстил один дворянин, воспользовавшись моей наивностью. Ух, чтоб его черти задрали!

Яна вообще не стеснялась в выражениях. Она уважала Машу уже за то, что та не была дворянкой и работала, а не сидела на шее у мужа. Сама же Яна закончила Высшие женские курсы, хорошо разбиралась в истории и была ярой социалисткой. Маша восхищалась этой честной и прямой девушкой, ее яркими эмоциями, а Яна очень быстро стала отвечать ей самой горячей привязанностью. Девушки теперь постоянно ходили в гости друг к другу, Маша сильно привязалась к дочери Яны, которую звали Аля. У Яны рано умерла мать, отец же ее жил на Кавказе, ну а Маша сказала, что она сирота.

— А я бы не смогла стать медиком, — сказала как-то подруге Маша, — я до ужаса боюсь вида крови, а там, говорят, надо ещё и трупы вскрывать? Брррр, как ты это все выдерживаешь?

— Крови я не боюсь, а трупы не кусаются, — со смехом ответила Яна, — а так ко всему можно привыкнуть. Я на фронт думаю податься, медсестры там очень нужны.

— Ох, да ведь там очень опасно наверняка, да и девушке жить среди солдат… Ты не боишься?

— Я сумею за себя постоять! А смерти, конечно, боюсь, но я верю, что выживу. Я ведь заговоренная.

— Это как? — спросила Маша.

— Когда я была совсем маленькая и сильно заболела, мама привела колдунью, которая читала надо мной какие-то заклинания. Она сказала матери, что заговорила меня от смерти.

— Что же, ты будешь жить вечно?

— Дожить бы вот лет до ста, было бы здорово, конечно! — Яна засмеялась, — а потом, наверное, надоест небо коптить.

— Лишь бы быть здоровой и в своем уме, а то какой толк лежать овощем хоть сто, хоть тысячу лет? — Маша была, напротив, серьёзна.

— И то верно! Но от болезни колдунья меня не заговаривала, так что я стараюсь беречься и не заразиться ничем в больнице. А то ведь дочка-то совсем малышка ещё, вот бы найти ту колдунью и Алю тоже заговорить от всякой напасти, — Яна не верила ни в Бога, ни в черта, но колдовство для нее было реальной силой, с которой приходится считаться.

— В семье, где я работала няней, старшая дочь умеет колдовать. Может, она и знает такие заговоры. Да я чуть не забыла сказать, я ведь тоже немного колдунья — у меня есть волшебный дар, я могу замедлять время, чтобы уберечься или уберечь других от опасности. Один раз на улице на меня чуть не свалился огромный кусок штукатурки, тогда этот дар спас меня и моего мужа.

Глава 5

Собрание масонской ложи было назначено на 6 сентября. Часть масонов уже была на фронте, но граф Михаил Алексеевич был в Петрограде и глава ложи таинственный Сильвестр тоже. Среди масонов данной ложи не было людей, которые бы не умели колдовать, поэтому по идее их всех поголовно должны были забрать по особому призыву.

Собрание, как обычно, началось с принятия новых членов в ложу. Подобную церемонию Маша сама когда-то прошла и сейчас пытливо вглядывалась в лица людей, только-только пришедших в масонство.

Далее Сильвестр заявил о том, что масоны Франции всеми силами помогают в войне и надо брать с них пример. Масоны, с его слов, были особой силой и они могли многое сделать, чтобы приблизить победу:

— Девять членов французских масонских лож вошли в так называемый «Священный союз», призванный объединить общество перед опасностью немецкого завоевания. И мы тоже можем помочь, кто на фронте, кто здесь.

Далее пошли детали — перед каждым членом ложи ставились свои задачи. Маша тоже была там и объявила, что она ждёт ребенка и у нее есть важное заявление. Масоны с уважением относились к каждому своему члену и приготовились внимательно слушать Машу. Но никто не ожидал того, что она скажет насчёт предвидения будущего.

— Я точно знаю, что эта война продлится несколько лет и унесет очень много жизней. Но победа будет за нами! — Маша говорила с вдохновением, глаза ее горели, — только испытаний впереди будет ещё много, очень много. Дворянам особенно придется несладко, им нужно готовиться к тому, что можно все потерять через несколько лет — титул, земли, деньги, дома и даже жизнь.

Дворян было много в ее ложе, да и в других их было большинство. Поэтому задача Маши, как она ее видела — спасти как можно больше людей от большевиков. Но поверят ли ей? Примут ли необходимые меры? И может ли она изменить ход истории, если масоны станут препятствовать революции? На эти вопросы у Маши пока не было ответов, но она рассказала все, что знала, про события на ближайшие десять лет.

После ее пламенной речи воцарилась тишина. Первым нарушил ее Сильвестр:

— Это чрезвычайно важная информация и нам нужно посоветоваться с другими ложами, более многочисленными и могущественными, чем наша. Мария, если у тебя есть любое доказательство своего дара видеть будущее, оно всем очень поможет сейчас.

Маша надолго задумалась. От нее сейчас так многое зависело! Но как назло, ничего не всплывало в памяти из событий ближайших месяцев и даже лет, а подробности боевых действий она и подавно не знала. Она чувствовала свое полное бессилие и от этого искупала губы в кровь, сама не заметив. В итоге она удручённо сказала:

— Я не могу привести доказательств прямо сейчас, к сожалению. Вам остаётся либо поверить мне на слово, либо ждать несколько лет, когда мои пророчества начнут сбываться. У нас ещё есть время, чтобы повлиять на будущее. И я сделаю все, что в моих силах.

По лицам масонов было заметно, что большинство из них с недоверием отнеслись к словам Маши. Женщины в России вообще в то время не занимались политикой, тем более простолюдинки. Тем сложнее было убедить людей поверить обычной девушке. Маша поняла, что все сейчас зависит от Сильвестра — чью сторону он займет. Но он не хотел взваливать на себя такую ответственность в одиночку. И снова сказав, что посоветуется сначала с членами других лож, он завершил собрание.

Домой Маша ехала в смешанных чувствах. Она все ломала голову, ну неужели ничем не сможет доказать то, что умеет видеть будущее? Хоть какую-то зацепку!

Ансельму она пока не стала ничего говорить. У него и без того забот хватает. Тем более, что она не могла рассказывать про масонов, это же тайное общество. И ведь посоветоваться не с кем. Наверняка никто не знает будущего, кроме нее. Да и то, может она своим появлением в этом мире изменит какие-то события. Не одна, так с помощью масонов.

Мысли крутились в голове, не давая ей покоя. То о будущем, то о настоящем, а ещё она вспоминала своих родителей и брата и понимала, что больше никогда их не увидит. Это было тяжело, ее семья будет жить вместе только через сто лет, в другом мире, в который она не может попасть. Сам мир начала двадцать первого века казался ей нереальным и ее жизнь до двадцати одного года — словно во сне. А ведь скоро, двенадцатого октября, ей исполняется двадцать два. Она уже больше года тут, а кажется, что жила в этом мире всегда.

Хотела бы она вернуться обратно? Да, конечно. Но только вместе с Ансельмом. Без него она уже не представляет свою жизнь, да и ребенок должен расти с папой и мамой. Только бы ничего не случилось с ними. Выжить в Первой мировой. Пережить революцию и Гражданскую войну. А ведь ещё Вторая мировая, блокада Ленинграда…

Жить здесь слишком опасно, это не жизнь, а постоянная борьба за выживание. Как тут растить ребенка? Тем более Ансельм немец. Если даже в Первую мировую его не тронут, то уж точно арестуют во Вторую. Нет, бежать, бежать, пока не поздно… И тут Машу осенило. Ей же могут помочь масоны! Она никогда ранее не обращалась к ним за помощью. Да и можно же уехать с Серовыми. Вместе они как-нибудь пробьются.

Но она же даже французского не знает! Собралась в Париж, называется. Будет там беспомощней котенка. Нет, надо начинать учить язык. Хотя не обязательно же во Францию ехать… Просто туда поедут Серовы, а с ними как-то спокойнее и надёжнее. Да, учить язык. Какие-то бумажки, чтобы выпустили за границу, но это Ансельм лучше знает. И жить не на родине, как она будет без русского языка, русской культуры? Надо жить среди русской общины. И с нуля завоёвывать репутацию скульптора, где ее никто не знает. Ах, ещё ведь дракон! Он же не сможет полететь за ней, он привязан к дому, на котором висит днём. Как я буду без своего Фили! Ох, сколько всего, голова идёт кругом!

Но рано или поздно Маша все равно заснула очень беспокойным сном.

Глава 6

День рождения Маши прошел очень душевно. К этому времени у нее был уже заметный животик. Пришла Яна, все Серовы, Генрих и Марта — родители Ансельма и даже Аграфена Семёновна, которая была экономкой у Серовых и помогла Маше в самый первый день ее появления в этом мире.

Агриппина, кухарка, напекла пирогов. Вместо парадного обеда был просто чай у самовара и задушевные беседы. Конечно, всех тревожила война, вот, к примеру, Варвара Леонтьевна уже месяц не получала вестей с фронта от своего мужа. Но она верила, что он жив, просто почта ходила как попало. Аглая очень заинтересовалась Яниной, которая рассказывала о своих буднях в госпитале.

— Мама, я тоже хочу помогать больным и раненым, — заявила Аглая, — я могу колдовать, заговаривать кровь, у меня есть волшебные снадобья. Я хочу приносить пользу, что толку сидеть дома?

— Аглая, это слишком серьезно все, как ты не понимаешь? Там такие ужасы, кровь, смерть, раненые кричат и стонут, там ужасно пахнет. Ты слишком мала ещё для всего этого кошмара, — ответила Варвара Леонтьевна в испуге.

— Но я уже большая, я справлюсь! Янина мне поможет, правда? — Аглая вопросительно посмотрела на Машину подругу. Та немного подумала и ответила так:

— Твоя мама права, там такого насмотришься, что волосы дыбом встанут. Я-то уже ко всему привыкла за последние месяцы, но у меня до этого была учеба, я человек подготовленный. Туда тебя даже и не пустят, я уверена.

Аглая не нашла, что сказать, но она насупилась и энергично мешала сахар, громко звякая ложечкой.

В углу на столике лежали подарки, которые гости преподносили Маше при входе в ее квартиру. Там были, в основном, всякие приятные вещицы для дома и для будущего младенца. Маша радовалась всему, как ребенок — она очень любила подарки и сюрпризы.

Ансельм начал рассказывать о том, что они с Машей никак пока не могут выбрать имя для ребенка, ни для мальчика, ни для девочки у них нет подходящих имён, которые бы нравились обоим. И тут все начали предлагать свои варианты.

— У вас непременно будет мальчик, вот помяните мое слово, — убеждённо сказала Аграфена Семёновна.

— Мне тоже почему-то так кажется, — улыбнувшись ответила Маша.

— Назовите Алёшей, чем не прекрасное имя? — предложила Аграфена Семёновна.

— Мы уже запутались во всех этих именах, Алеша мне нравится, но плохо будет сочетаться с моим отчеством и фамилией, — это Ансельм решил вставить свое мнение.

— Надо подумать, времени у нас достаточно, — с этими словами Маша подошла к Ансельму и потрепала его по волосам. Он улыбнулся и с гордостью посмотрел на всех, словно говоря: «Смотрите, какая прекрасная женщина меня любит». Они были настоящими молодожёнами и не могли сделать нежности друг к другу даже на людях.

Но вот разговор коснулся эмиграции. Варвара Леонтьевна, конечно, ничего не сказала про то, что узнала от Маши, но в целом обставила все так, будто переезд в Париж — это исключительно ее идея.

— Я подумываю о том, чтобы перебраться к своей подруге, Ефросинье Кузьминичне. Она живёт в Париже, как ты знаешь, и сделала там успешную артистическую карьеру. Я очень скучаю по ней и мне кажется, в Париже всем нам будет лучше. Единственное, что меня останавливает — мой муж может не найти меня после отъезда. Надеюсь, его отпустят на побывку, я каждый день молюсь за его здоровье.

— Но есть же страны, которые не воюют. Может, лучше уехать туда? — спросил Ансельм.

— Но я знаю только французский, да и буду себя чувствовать с подругой гораздо увереннее, — возразила Варвара Леонтьевна.

— Эх, нам вот вообще опасно здесь оставаться, точнее, мне, — продолжил Ансельм, — немцев просто ненавидят и уже разгромили лавку моего знакомого купца. Не ровен час нас начнут сажать или ещё чего похуже. Но куда деться? Не в Германию же. Я совершенно не одобряю то, что творит сейчас страна моих предков, я поддерживаю Россию, только увы, никто этому не верит и не ценит.

— Я верю тебе! — воскликнула Варвара Леонтьевна.

— И я, — внезапно сказала молчавшая до этого Янина.

— Мы с Мартой тоже против такого развития событий, но немцам в России сейчас не сладко, мой сын прав, — вставил Генрих, — может, вам с Машей уехать в Ригу? У нас там есть родственники.

— Надо подумать…— Ансельм посмотрел на Машу и та сказала:

— Я бы лучше уехала вместе с Варварой Леонтьевной. Вместе проще будет освоиться и помогать друг другу.

— Мы будем только рады, если вы к нам присоединитесь, вы для нас как родные, — сердечно ответила Варвара Леонтьевна, а Аглая добавила:

— Ты мне как старшая сестра, Маша. Не хочу разлучаться с тобой.

Так они беседовали ещё долго. Тем временем на улице стемнело и поднялся ветер. Гости стали прощаться и расходиться по домам. Маша убирала со стола в глубокой задумчивости. Ансельм подкинул дров в печь и поленья, потрескивая, стали разгораться.

Потом они сидели у горячей печки, Маша склонила голову мужу на плечо и молчала. Ей было очень уютно сейчас и она погрузилась в ощущение близости и тепла. За окном уже ожили существа с фасадов и мостов, улицы заполнили самые причудливые создания, которые ночью чувствовали себя в городе настоящими хозяевами.

— Мы так давно не летали на драконах, милый, — сказала Маша наконец.

— Я боюсь теперь за тебя, а вдруг ты упадешь с него?

— Но раньше же ты не боялся. Да и меня можно привязать к нему, как я привязывала Аглаю.

— Ну это другое дело, так действительно было бы безопасней, — ответил Ансельм, — и надо одеться потеплее, уже стало так холодно ночами.

— Давай завтра тогда слетаем куда-нибудь? Я скажу Филе, чтобы летал невысоко и помедленнее.

— А куда бы ты хотела?

— Ночью везде интересно и красиво по-своему. И дома так странно смотрятся без всех этих кариатид, без украшений в виде различных существ. Да, кстати, помнишь Кари? Можно было бы ее навестить, — Маша закрыла глаза и прижалась к мужу.

Глава 7

Ночь была холодной, но спокойной, на небе ни облачка и Маша с Ансельмом спустились во двор. Там их уже ждали ручные драконы — Филя и Фрейя. Они прилетали к ним в гости каждую ночь, надеясь полетать всем вместе.

Драконы понимали человеческую речь, но сами говорить могли только по-драконьи. Зато Ансельм их прекрасно понимал, такой уж у него был магический дар.

— Давай сегодня полетаем над Невой? Посмотрим на корабли, на мосты, — предложила Маша.

Ансельм согласился. Но сначала он надёжно закрепил Машу на драконе с помощью специальных ремней, как она сама и придумала. Сам он взобрался на шею дракона без всяких дополнительных приспособлений и вцепился в него и ногами, и руками.

Драконы взлетели плавно, осторожно размахивая большими кожистыми крыльями, и медленно набрали высоту. Они были очень похожи, только Фрейя была немного светлее и поменьше размером, но спокойно выдерживала вес Ансельма, благо он был не очень высокий и довольно худенький.

В городе по ночам горели фонари и набережная Невы тоже освещалась. Но все равно было очень темно и изредка мелькали тени каких-то существ в воздухе, подсвеченные луной. Маша хотела посмотреть сверху на Ростральные колонны и Филя послушно покружил над ними, планируя в ночном воздухе.

Вообще Маше, конечно, больше нравилось летать в белые ночи, когда можно было все-все разглядеть. Осенью было и холодно, и неуютно, и слишком темно. Но все равно прогулка на драконах была романтичной. Ансельм на Фрейе летел чуть впереди, его темно-красный шарф развевался по воздуху, словно флаг на ветру.

На Неве в это время как раз проходил большой пароход, мосты были как раз разведены и он представлял собой величественное зрелище. Иллюминаторы кое-где светились изнутри, да и на палубе было достаточно света, так что пароход было отлично видно на темной воде.

Драконы уже преодолели примерно половину пути, как Маша заметила вдалеке за Смольным собором странное зарево. Она направила Филю туда и крикнула Ансельму следовать за ними. Чем ближе они подлетали, тем понятнее становилось, что это пожар. Горел деревянный дом, вокруг него собрались встревоженные люди и ждали пожарных. В дом никто не решался войти. Пламя уже охватило почти половину дома и добралось до крыши.

Маша с ужасом думала, есть ли внутри кто-нибудь. Дом не был похож на жилой, скорее на какую-то хозяйственную постройку, но мало ли. Ещё и собака завывала по соседству, нагнетая страх.

Пожарные наконец-то приехали и сразу взялись за дело. Размотали пожарные рукава и стали поливать горящий угол дома водой. И тут раздался грохот — балки под крышей не выдержали и она обвалилась, горящие и тлеющие доски разлетелись во все стороны. Народ бросился врассыпную. По счастью, никого не задело. Маша и Ансельм все это наблюдали с воздуха, их драконов было видно снизу и на них показывали пальцами и что-то кричали.

Тем временем двое пожарных смогли пробраться внутрь горящего дома, чтобы проверить, нет ли там кого-нибудь. Все замерли в напряжении. Пожарные рисковали жизнью ради других и за них было страшно. Прошло томительных минут десять, один из пожарных вышел, а второй показался ещё через несколько минут. На руках у него был худой рыжий кот, весь перепачканный в саже. Он не подавал признаков жизни.

Маша увидела эту сцену и приказала Филе немедленно спуститься на землю. Как только он коснулся земли, Маша помчалась как угорелая к коту, которого опустили на землю. Его освещало зарево догорающего пожара. Маша пыталась привести его в чувство — трясла его, дула ему в мордочку. Наконец один из пожарных увидел это и окатил его водой. И о чудо, — котик очнулся! Он был очень слаб.

В этот момент к Маше подбежал Ансельм и увидев котика, воскликнул:

— Его нельзя тут оставлять! Давай возьмём его себе? Вряд ли он кому-то нужен.

— Конечно! Теперь он наш, Рыжик.

Рыжика Ансельм засунул под ремни, котик прижался к Маше и так стал громко мурлыкать! Весь полет так и прошел под его мурчание.

Дома Маша отмыла своего нового члена семьи, накормила его обрезками мяса и он, довольный, заснул на коврике у печки. Такое ощущение, что он всегда здесь и был. Котик оказался ласковым и очень активным. За первые дни он опрокинул на пол все, что только можно и мог взбираться по занавескам до самого потолка. Маша постригла ему когти в конце концов, он в процессе этого яростно отбивался и шипел, но при этом ее практически не тронул.

Ансельм очень привязался к Рыжику, у него никогда не было кошек, а с ними, как оказалось, очень весело, уютно и интересно. Рыжик залезал к нему на колени и мордочкой тыкался в ладони, громко мурлыкая и выпрашивая ласку. Котик наверное, думал, что попал в кошачий рай — он был окружён любовью и заботой со всех сторон.

Даже если он что-то пытался опрокинуть и разбить, Маша обычно успевала спасти это благодаря своему дару замедлять время. Но занавески, конечно, нормально спасти не удалось, только Маше было все равно на зацепки от острых коготков. Маша души в нем не чаяла и любила с ним играть, бегая с верёвочкой от него по всем комнатам, как ребенок.

Кстати, в их квартирке было четыре комнаты — гостиная, она же столовая, она же кабинет Ансельма, спальня, мастерская Маши и будущая детская. Но им хватало место для всего. В мастерской Ансельм соорудил деревянный стеллаж, на котором стояли различные заготовки и законченные скульптуры.

Отливала в бронзе Маша, конечно, не дома, а в мастерской у своего учителя, Матвея Афанасьевича Чижова, уже старенького, но потрясающе талантливого скульптора. Он покровительствовал своей ученице и считал ее весьма талантливой и с отличным художественным вкусом и чутьем. Матвей Афанасьевич, несмотря на почтенный возраст, до сих пор работал над скульптурами, в основном, из мрамора.

Маше же пока мрамор не особо давался, да и это был дорогой материал, хотя бронза, конечно, тоже. Доступнее всего было делать глиняные скульптуры, и Маша с удовольствием лепила много глиняных миниатюр. А с бронзой и мрамором работала только под заказ, когда заказчик оплачивал все материалы и работу.

Глава 8

Над словами Маши, сказанными на собрании масонов, думали серьезно не только члены ее ложи, но и участники других лож в России. Как ни странно, но именно Петр Родионович Соколов больше всего ей верил и отстаивал ее пророчества перед другими масонами. Хотя они с Машей вообще близко не общались никогда. У Петра Родионовича в масонской среде был определенный вес, с ним считались.

Несмотря на то, что Маша так и не смогла предоставить никаких доказательств своего дара, масонам казалось вполне логичным развитие политических событий, о которых она говорила. И они прекрасно понимали, что при большевиках им либо придется уходить в очень глубокое подполье, либо полностью свернуть всю деятельность в России. Но Маша считала масонов очень влиятельной силой, которая может даже предотвратить Гражданскую войну.

Да, Маша не была в восторге от советского прошлого, от коммунистической идеологии, хотя и представляла все это довольно смутно. У нее закралась в голову идея, что она сможет изменить ход истории своими пророчествами, конечно, если будет не одна. Да ещё и неизвестно, насколько история в этом магическом мире повторяет прошлое того мира, в котором она выросла.

Но увы, Маша была не сильна ни в истории, ни в политике. Поэтому без поддержки масонов у нее точно бы ничего не вышло. Она просто хотела жить в России и заниматься творчеством, растить детей в безопасной атмосфере, насколько это возможно.

Ей, честно говоря, не так уж и хотелось в Париж, несмотря на то, что там были огромные возможности для творческого роста, новых связей, знакомств с самыми выдающимися людьми этого времени. Она боялась языкового барьера, того, что не адаптируется к чужой культуре, что ее не примут в обществе, не оценят ее произведения. Но она приобрела учебник французского и стала его учить с помощью Ансельма в свободное время.

А вот Варвара Леонтьевна, напротив, очень хотела жить в Париже, несмотря на то, что Франция тоже участвовала в войне. Поэтому она делала все возможное, чтобы ее семья могла эмигрировать туда. Она ждала вестей от своего мужа, Владимира Александровича, и наконец получила письмо.

Владимир писал, что лежит в госпитале и что у него отняли правую ногу ниже колена, когда он подорвался на немецкой мине. Но он не терял присутствия духа и писал, что считает дни, когда он сможет вновь воссоединиться со своей семьёй, чтобы уже никогда не разлучаться.

Варвара Леонтьевна горько заплакала сначала. Молодой красивый мужчина, ее любимый муж стал на войне инвалидом. Но с другой стороны, он больше не будет воевать и хотя бы остался жив. А она его и без ноги будет любить. Найдется какое-нибудь занятие и ему, чтобы он чувствовал себя уверенно и во Франции смог найти источник заработка. Обязательно найдется. И они все вместе уедут наконец, спасутся от смерти или тюрьмы.

Когда Владимир, наконец, вернулся домой, был уже декабрь. В эту зиму в Петрограде было много снега и часто стояли сильные морозы. Владимиру сделали деревянный протез, а ходил он на костылях. И тем не менее он был так рад, что вернулся!

На войне было жутко — кровь, смерть, грязь, болезни, а ещё какая-то вечная неразбериха и повальное пьянство. Люди там жили одним днём и совершенно не думали о будущем. Патриотизм? Там не говорили пафосных слов, а подвиги были будничным делом. Люди постоянно страдали от голода, холода, вшей и сильнейшего стресса. Многие не выдерживали и простреливали себе ногу, лишь бы их забрали оттуда.

У Владимира была очень крепкая психика. Он выдержал все ужасы войны, не теряя собственного достоинства. У него была цель — выжить и вернуться домой. Он постоянно смотрел на фотографию своей семьи, которую они сделали специально для него, перед отправкой Владимира на войну.

Сейчас Владимир получал не самую плохую пенсию, но он все равно хотел быть полезным своей семье и обществу. Такой уж это был человек. Он долго думал, чем ему заняться и наконец его осенило — он может давать уроки стрельбы из пистолета. Времена были неспокойные и желающих научиться стрелять было много. А Владимир был замечательным стрелком, у него был верный глазомер и твердая рука.

Он подал объявление в газеты и нашел себе нескольких учеников. Зимой была проблема с местом для тренировок — на улице долго не постреляешь, с такой погодой можно и отморозить себе все пальцы. Но Владимиру тут сопутствовала удача — он нашел большое подвальное помещение в старых складах, которое, хотя и скудно освещалось через маленькие окошки, но было достаточно комфортным для занятий. За пользование этим подвалом купец, державший склады, брал немного — оно было слишком влажным и товары там быстро портились, поэтому все равно оно пустовало без дела.

Варвара Леонтьевна была очень рада, что ее муж не чувствовал себя потерянным, он отлично повел дело и благодаря сарафанному радио к нему многие просились в ученики.

При этом Владимир сам делал манекены, цели и тарелочки для стрельбы, он отлично владел многими столярными и слесарными инструментами. Он устроил мастерскую прямо в этом подвале. Хотя не очень полезно для здоровья было проводить там много времени, все же там не хватало свежего воздуха и дневного света, но у Владимира было недюжинное здоровье и сил было много.

Гоша очень полюбил своего отчима, он был привязан к нему больше остальных детей. У него никогда до этого не было отца, ведь Варвара Леонтьевна потеряла первого мужа, когда была им беременна.

Владимир Александрович вырезал для Гоши игрушки из дерева и с упоением запускал с ним кораблики или они возводили вместе крепости из деревянных кубиков. Ну и конечно же, они играли в солдатиков, при этом Владимир уморительно серьезно относится к этим детским играм.

Со стороны никто бы не сказал, что Владимир Александрович не родной отец Гоше, столько любви и заботы в нем было к этому любознательному мальчугану. Варвара Леонтьевна даже журила мужа за то, что он очень балует младшего сына, она ожидала от мужа-военного больше строгости и дисциплины в воспитании детей. Но Владимир с близкими был как раз очень мягким и обожал что-то делать для своего жены и приемных детей — дарить подарки, устраивать сюрпризы, обнимать и так далее.

Глава 9

С утра ничего не предвещало беды. Ансельм был дома, обычный воскресный день. Маша затеяла обустройство детской из ранее нежилой комнаты, в которой был свален всякий ненужный хлам. Ансельм вместе с дворником вынес все лишнее, а потом он под чутким Машины руководством расставил детскую мебель и повесил плотные шторы. Комната сразу приобрела милый и уютный вид.

За этим мирным занятием их застала Марта, мать Ансельма. Было очевидно, что она бежала, так как сильно запыхалась и раскраснелась. Увидев Ансельма, она сразу начала быстро говорить что-то по-немецки. Маша увидела, как ее муж побледнел и схватил свою мать за руки.

— Я тебе все расскажу потом, папе плохо, — быстро проговорил Ансельм своей жене и умчался вместе с матерью. Как оказалось, Генриха разбил паралич и он находился в больнице едва живой.

Маша осталась одна. Она взяла на колени Рыжика, который до этого изо всех сил мешал им обустраивать детскую, вечно путался под ногами, так что Маша в конце концов заперла его в спальне. Сейчас Рыжик стал ластиться к ней и замурлыкал, а Маша сидела, смотрела на снег за окном и думала о том, как она скучает без своих родителей. Так и не дождавшись Ансельма, она легла спать, обнимая своего кота.

Ансельму и Марте удалось вечером поговорить с доктором, который покачал головой и сказал, что пожилой мужчина уже никогда не встанет, если только не произойдет чудо или какое-то колдовство. К Генриху их не пустили — в больнице как огня боялись всяких инфекций и посетителей не принимали. После этого Ансельм не мог оставить плачущую растерянную Марту одну и пошел вместе с ней к родительскому дому. Они так и не спали всю ночь. А снег все шел и шел крупными хлопьями, заметая улицы и деревья.

***

Зимние праздники прошли своей чередой. На Крещение Костик отважился окунуться в проруби, хотя Варвара Леонтьевна была против. Но Владимир Александрович неожиданно встал на сторону ребенка и сказал, что это его закалит как мужчину. В итоге все прошло благополучно и мальчик не заболел.

Генрих теперь лежал в своей спальне, за ним трогательно ухаживала Марта, а Ансельм помогал ей перекладывать больного, чтобы перестелить постель и так далее. Генрих говорил с большим трудом, но был в ясном сознании.

— Теперь ты понимаешь, что я никуда не могу уехать от отца, — сказал Ансельм своей жене.

— Без тебя я тоже не уеду, конечно. Останемся в России, будь что будет, — ответила Маша, вздохнув.

Ансельм запомнил слова доктора про колдовство и Маша по его просьбе поговорила с умеющей колдовать Аглаей, что можно сделать с Генрихом. Увы, на ноги девочка поднять его не смогла, не зная ни заклинаний нужных, ни зелья. Все, что она смогла — сделать для отца Ансельма амулет, чтобы он был почаще в хорошем настроении. Что ж, это было лучше, чем ничего.

Ансельм, в свою очередь, купил отцу специальное кресло-каталку, но к сожалению, квартира его родителей находилась на третьем этаже, а по лестнице спустить Генриха в этом кресле было нереально. Поэтому на улицу он так и не выходил, но его катали по квартире, чтобы он мог, например, смотреть в окно на прохожих. Поднять с кровати и посадить Генриха в кресло можно было только вдвоем. Марте приходилось нелегко, ухаживая за мужем, но она со временем привыкла ко всему и рада была, что он остался живой и с ним можно общаться.

***

К Маше в гости как-то в конце января пришла Яна со своей дочкой Алей. Ансельма дома не было, он уехал по рабочим делам.

Девушки с Алей сидели в будущей детской, там были мягкие пуфики. Для Али лучшими игрушками были куски глины, из которых можно было лепить что угодно, благо ковра на паркетном полу не было и можно было не бояться испачкаться. Тем более Маша всегда могла помочь девочке вылепить что-нибудь замечательное.

Аля была достаточно развита для своих лет и очень любила поговорить. У Яны были своеобразные представления о воспитании детей — она не стеснялась в ее присутствии говорить о самых серьезных вещах, а с дочерью обращалась как со взрослым человеком. Аля совершенно не была стеснительной, скорее даже наоборот, ее многие сочли бы возмутительно невоспитанной. Но Яна плевать хотела на мнение посторонних людей.

Ещё Яна яростно выступала против войны. Она столько раз помогала спасать людей от смерти, что для неё были заклятыми врагами все, кто обрекает своих граждан на смерть и мучения. Она принципиально не читала военные сводки и ненавидела Николая Второго, обвиняя его в разжигании этой страшной войны.

— Но если на страну напали? Нужно же защищать свою родину с оружием в руках, — Маша задала этот вопрос своей подруге.

— Ты считаешь, что Российская Империя сама не провоцировала эту войну? Да она в ней тоже была кровно заинтересована!

— Ну пусть не Россия, пусть просто некая страна, которую хотят завоевать. Что же, сдаться сразу? Позволить кому-то хозяйничать в своем отечестве и разорять его? Государство не может существовать без армии. А дело армии — убивать врагов.

— Маша, и ты так просто говоришь о массовых убийствах?!

— По мне так добро должно быть с кулаками. Не понимаю я христиан, которые должны подставлять вторую щеку, если по одной ударили. Я лично готова драться за себя и свою семью!

— Просто сейчас мир не готов решать вопросы мирным путем. Но если мы придем к социализму, все будет иначе. Сейчас армия — неизбежное зло. Но именно зло! Убивать людей неправильно, несправедливо, просто чудовищно! Человечество должно отказаться от этого, — Яна вся кипела от возмущения.

— А я буду со всеми дружить! — воскликнула Аля, — и делиться конфетами и игрушками! И все будут добрые!

Яна обняла дочку:

— Правильно, мое сокровище. Давай нести добро и любовь в этот мир.

Маша улыбнулась:

— Тогда я с вами!

Глава 10

Над Ансельмом сгущались тучи. По мере того, как российские войска терпели поражение, в стране накалялась антинемецкая истерия. У немцев не покупали товары и не заказывали услуги. На них нападали на улицах, грабили их лавки, запрещали говорить на немецком языке. Тех немцев, что жили неподалеку от прифронтовой полосы, высылали с минимумом вещей подальше от родных мест, так как боялись их предательства и шпионажа в пользу Германии.

А ещё были слухи, что немцев будут забирать на Кавказский фронт, но при этом им не будут даже оружия доверять. То есть, скорее всего, будут посылать рыть окопы, например. Так что Ансельму грозил призыв на фронт.

Марта со своим немецким акцентом боялась даже разговаривать в лавках, но покупать продукты и прочие товары было как-то надо. Ее давно знали все торговцы и раньше у нее с ними были хорошие отношения. Теперь же с ней даже не здоровались и обращались как с прокаженной. Поэтому Марта все реже и реже выходила на улицу, ей было и страшно, и неприятно. Она очень замкнулась в себе.

Ансельм не знал, как ему подбодрить своих родителей, чем порадовать их. Он часто приносил какие-либо гостинцы, например, блинчики, которые часто пекла Маша сама. Ходил же он к ним каждый день или до работы рано утром, или сразу после. Дома было единственное место, где можно было говорить по-немецки и чувствовать себя частью немецкого народа и немецкой культуры.

Ансельму говорили некоторые его клиенты-немцы, чтобы он поменял фамилию и имя, что его жена не обязана нести этот крест и может носить девичью фамилию, что его будущего ребенка будут обижать. Но Ансельм воспринимал это как предательство своих родителей и не мог на это пойти. Разве что Маша и ребенок… Но Маша только отмахивалась и говорила, что для неё важно быть частичкой мужа и поэтому она будет носить его фамилию, несмотря ни на что.

Маша же была вся в мыслях о том, поверят ей масоны или нет. Прошло уже несколько собраний, но Сильвестр, ни Михаил Алексеевич, ни Петр Родионович даже не упоминали тот рассказ Маши. А сама девушка не решалась поднять эту тему. Но она верила, что просто так масоны не смогут игнорировать эту информацию. И надеялась на чудо, что ей в конце концов поверят и начнут принимать какие-то меры, чтобы повлиять на это предсказание.

В конце концов масонов было немало в Государственной Думе и среди людей, занимавших высокие посты в обществе. Так что у них были рычаги власти, и если они поставят себе цель не допустить переворот большевиков, то кто знает, может, у них и получится. Так думала Маша, хотят политике она имела весьма смутное представление и не отличала кадетов от эсеров.

Она решила уйти с головой в работу и не думать постоянно о будущем, о войне, о власти. Бюст Достоевского был давно окончен, и почти завершён бюст Лескова. Оставался только Островский, которого она пока не начинала. Из миниатюр, которыми она занималась параллельно, ей особенно удался Рыжик — она вылепила из глины, как ее котик готовится к прыжку, чтобы напасть на свою добычу. В творчестве было все таким гармоничным, ясным, она с удовольствием занималась своим любимым делом целыми днями.

Маша забросила французский, немецкий она и вовсе не учила, в общем, языки не были ее сильной стороной. Она зато охотно читала книги на русском, в основном, классические романы Толстого, Тургенева и Достоевского. Из ее окружения только Варвара Леонтьевна любила такое читать, но она в последнее время полюбила современную поэзию и ее кумиром стал Блок. Да Маша с ней редко оставалась вдвоем, чаще всего все внимание отвлекали на себя Гоша и Костик.

Янина предпочитала книги по медицине, биологии и, конечно, труды социалистов, вообще всякие общественно-политические и экономические статьи и книги. А художественная литература ей была не особо интересна.

Ансельм — тот в основном читал что-то юридическое, ещё он любил философию и некоторые стихи, например, Гейне или Гете. Большие романы он не любил, а русскую литературу толком и не понимал.

Так что обсудить прочитанные книги Маше удавалось редко. В том, прежнем мире она предпочитала фэнтези, а весь «Гарри Поттер» у нее был зачитан и засмотрен до дыр. Кто ж знал, что она сама окажется в мире, где есть магия! Прямо как ее любимые герои.

Кстати, магия оказывала влияние и на литературу. В знакомых казалось бы книгах внезапно появлялись колдуны и колдуньи, например. Оживали статуи. Волшебные зелья излечивали от всех болезней. Заклинания меняли жизнь и облик героев. В общем, какую книгу ни возьми — там были теперь элементы фэнтези. И это как раз Маше и нравилось больше всего.

Вообще магия влияла на жизнь людей даже больше, чем Маша могла представить. Никакие важные решения не принимались без помощи прорицательниц, которые якобы или действительно могли видеть будущее. Такой прорицательницей стала, получается, и Маша.

Она только после того важнейшего для нее собрания масонов, где она говорила о будущем, вспомнила, что была ведь ещё и Февральская революция. Но Маша не знала о ней ничего, кроме того, что царя какие-то люди отстранили от власти и сформировали Временное правительство. Она даже не помнила, кто туда входил. Догадывалась, что вроде большевики там были. В общем, ничего толком она не знала или не помнила и это ее просто выводило из себя! Но Михаилу Алексеевичу, своему покровителю в масонской ложе, Маша рассказала все, что только могла вспомнить.

Масоны, наконец, известили Машу, что послезавтра состоится особое собрание масонов, на котором будут представители основных лож в России, кто мог добраться до Петербурга. Среди них были князь Львов и Керенский, которые будут играть в российской истории не последнюю роль.

Собрание прошло в тревожной и не комфортной атмосфере, ведь большая часть масонов по-прежнему не доверяли предсказаниям Маши. Но были и те, кто ей поверил. Ей задавали много вопросов, но увы — она знала слишком мало. И все же у нее был очень убежденный в своей правоте вид.

Глава 11

Колдуны и колдуньи в армии были на особых условиях. Их содержали практически как офицеров, им даже полагался свой денщик. Никакой муштры, никаких военных дисциплин. Специальная комиссия решала, кого куда распределить, учитывая магические навыки и знания.

Петр Родионович очутился на призывном пункте добровольно. Он понимал, что его дар гипноза может сильно помочь в войне, если с толком его применить. А он искренне желал победы России. Но при этом он не хотел сам убивать и калечить других людей и очень волновался, что его заставят это делать.

Его опасения были напрасны. Направили его чуть ли не на передовую, чтобы он с помощью гипноза выуживал из пленных нужную информацию, тем более, что Петр Родионович знал немецкий довольно неплохо. Вполне себе мирная работёнка. Хотя здесь, в непосредственной близости от Восточного фронта, было весьма небезопасно.

Военные его боялись. Как впрочем и всех остальных колдунов. У некоторых счастливчиков были амулеты против магии, хотя они стоили очень дорого и были большой редкостью. У самого Петра Родионовича на шее висел только крестик да амулет масонов, и он его скрывал под одеждой.

Среди офицеров был один масон, то есть свой, и это была редкая удача. Его звали Лев, они с Петром друг друга называли просто по имени, без отчеств. У Льва были способности очень тонко различать запахи, прямо как у собаки. И он мог, например, учуять мину, поэтому он нередко помогал саперам. А вообще его дар можно было бы использовать гораздо чаще, но пока мало кто понимал, как именно.

Они не стали закадычными друзьями, но общались между собой неформально и уважительно. Лев объяснял военную обстановку, чтобы Петр освоился побыстрее. А вокруг творился хаос — постоянно привозили новых раненых, убитых, пленных, новых солдат и вся эта гигантская мясорубка никогда не останавливалась.

Петр Родионович ощущал себя крошечным винтиком в этом чудовищном механизме. Он работал без выходных по десять-двенадцать, а то и четырнадцать часов в сутки, пленные немцы проходили вереницей перед ним и сливались в большое мутное пятно. Допросы всегда шли по одному и тому же шаблону, Петру просто необходимо было внушать говорить правду и рассказать офицеру все полезное про позиции, вооружение, ближайшие планы наступлений и так далее.

Петр Родионович вовсе не испытывал какого-то патриотического подъема и гордости от того, что он вносит свой вклад для победы родной страны. А ведь это придало бы всем его действиям особое значение и осознанность. Странным образом ему казалось, что творится что-то неправильное, что ему скорее стыдно, чем приятно. Но он не понимал, что именно было не так. И никому не рассказывал про свои ощущения, даже Льву.

***

А у Маши началась какая-то лихорадочная деятельность. Она старалась успеть как можно больше зарисовать и записать информации о будущем для масонов за день, так что полностью забросила всю работу, не занималась домом, радовалась, если Ансельм уходил надолго и можно было вволю заниматься своей рукописью о будущем. А когда Ансельм был рядом, она только и делала, что напряжённо вспоминала все детали и события, о которых надо было написать и общалась со своим мужем очень рассеянно. Выглядело это так:

Маша мучительно пытается вспомнить подробности о раскулачивании крестьян.

— Машенька, родная моя! Давай сходим на выставку «Трамвай Вэ» завтра? Там будут самые интересные современные художники, какие-то необыкновенные картины! — уговаривает ее Ансельм.

— Картины? — невпопад спрашивает Маша.

— Да, какие-то футуристические! Искусство будущего! — пытается разжечь в ней интерес Ансельм.

Маша не отвечает, задумавшись о том, нужно ли добавить записи про искусство будущего.

— Так что, пойдем завтра? — через пару минут спрашивает ее Ансельм.

— Ага… то есть нет, я завтра не могу, — спохватывается Маша.

— А что у тебя в планах? — допытывается Ансельм.

— А, ну всякое там… по работе, — Маша начинает раздражаться.

— Ну давай на следующей неделе тогда? — не отстаёт от нее Ансельм.

— Давай… — рассеянно отвечает Маша, погруженная в свои мысли.

Ансельм заметил резкую перемену в ее поведении, но все, что связано с масонами, нужно было хранить в тайне, и он не понимал причины ее странностей. Она как будто жила в своем мире, стала неряшливой, даже перестала общаться с Яной, хотя обычно души не чаяла в своей новой подруге и ее дочери.

И так как день за днём ничего не менялось, Ансельм забил тревогу. Ему показалось, что Маша просто тихо сошла с ума. Он стал меньше работать и больше внимания уделять ей, расспрашивать, как она себя чувствует, о чем думает и какие у нее желания. Но у Маши сейчас было единственное желание — чтобы все от нее отстали и она могла бы с головой погрузиться в занятие, которое считала очень важным, от которого, быть может, зависит будущее целой страны.

О чем она писала? Это были довольно сбивчивые заметки, которые она пыталась выстроить в хронологическом порядке и найти какую-то связь между событиями и явлениями. Да, она плохо знала историю и ничегошеньки не понимала в политике, но крупицы своих знаний она тщательно записывала. Плюс даже какие-то свои мысли о жизни людей в СССР и потом, в новой России — какие были радости и трудности, чего боялись и к чему стремились, она даже пыталась описывать идеологию коммунизма, которую почти не понимала. Все это очень отличалось от представлений Яны об утопическом будущем, между прочим.

А ещё она писала о том, какими будут важнейшие достижения научно-техническом прогресса в бытовом плане — от прививок до интернета. И делала много рисунков — самолёты, автомобили, смартфоны, ракеты… У нее была отличная зрительная память, поэтому рисунки были очень детальными.

На самом деле задача была непосильной, уложить ее в две недели было абсолютно невозможно, да даже и двух лет навряд ли хватило бы. Мир будущего был очень широк и многогранен, было непонятно, что действительно значимо, а что нет, поэтому Маша стала просто писать обо всем, что ей приходило в голову. Она записывала все в большую толстую тетрадь, разлинованную по десятилетиям. И все равно это была какая-то каша и было больше похоже на буйные фантазии сумасшедшего человека.

Глава 12

Прошло уже около месяца с тех пор, как Маша отдала свою рукопись. Она постепенно вернулась к своим старым привычкам — работа на заказ у нее закончилась, но она занималась скульптурами из глины по своим идеям и фантазиям. Между прочим, девушка не оставила желание вылепить свою семью и начала с брата.

Артему было одиннадцать лет, когда его сестра исчезла из привычного ей мира. Он был такой миловидный! Часто улыбался своей широкой улыбкой и даже серые глаза его искрились в этот момент. У хрупкого паренька на голове росли густые русые волосы, довольно длинные, так что пряди по бокам почти прикрывали уши. Артем был довольно тихим, вежливым и отзывчивым мальчиком. Он очень любил читать и общаться с людьми старше его о всяких высоких материях. Сестру же он просто обожал, они столько времени играли и общались вместе, несмотря на разницу в возрасте!

Маша решила показать своего брата за книгой, когда он, забравшись с ногами в кресло, целиком погружался в литературные миры. В отличие от Маши, ему больше нравилась научная фантастика, особенно космос и путешествия во времени. В доме была большая подборка бумажной фантастики, в основном, зарубежных авторов — Хайнлайна, Азимова. Поэтому на обложке книги Маша решила изобразить космический корабль — все равно никто не поймет, ну и пусть.

Она слепила Тему из глины сначала в уменьшенном размере, так и этак корректируя позу и выражение лица. В итоге Маше удалось передать подростка, в восторге захваченного книгой. Потом она начала создавать его уже в натуральную величину.

Ребенок внутри Маши своими шевелениями теперь сильно отвлекал ее, да и выросший торчащий живот уже весьма мешал. Но девушка все равно продолжала помногу работать.

Ансельм постепенно успокоился, глядя на то, как жена вернулась в привычный ритм жизни. И общаться Маша снова стала нормально, внимательно слушая, что ей говорит муж. И на выставку ту самую они всё-таки сходили. Ансельм мало что понял из этого авангардного искусства, но его жена изучала картины с явным интересом, особенно творчество Казимира Малевича. Также, как и прежде, в гости в свои выходные забегала Яна с Алей, расспрашивала Машу о самочувствии и радовалась, что беременность ее подруги протекает без происшествий.

Да, при этом Маша почти каждый день выкраивала время, чтобы новыми записями и рисунками дополнить свою вторую тетрадь предсказаний. Для нее теперь в этом была какая-то важная потребность. Она решила передать эту тетрадь Сильвестру, когда заполнит ее до конца.

***

Между тем семейство Серовых было практически готово к отъезду. Но Варвара Леонтьевна решила непременно дождаться Машиных родов и стать крестной матерью ее младенца. Владимиру Александровичу во Франции не светила военная пенсия по инвалидности, но это сейчас было не самое главное. Тем более, что он рассчитывал преподавать стрельбу с тем же успехом.

Путь им предстоял довольно извилистый и неблизкий, через Финляндию и Англию, пароходом. Вещей планировали взять самый минимум, прежде всего то, что понадобится в дороге и в первые дни на новом месте. А так с собой на свой страх и риск брали деньги и драгоценности. Самое сложное во всей этой подготовке было сделать поддельные документы, иначе на границе могли бы задержать. Так что семейство стало теперь французских кровей и по фамилии Сушон, возвращающееся на родину.

Евфросинья Кузьминична уже сняла им квартиру с обстановкой. Это было не бог весть что, но в принципе для семьи с тремя детьми неплохо. Во всяком случае, квартира включала детскую, кабинет, гостиную, две спальни, небольшую столовую, кухню и гардеробную. А квартал Бют-о-кай считался тихим и зелёным. Ещё нужно было найти служанку и кухарку, но это уж только сама Варвара Леонтьевна могла сделать.

Так что можно сказать, Серовы жили на чемоданах. Маша должна была родить в конце марта, Ансельм уже нашел акушерку и врача, детская была полностью готова — в общем, рождение малыша было событием желанным и долгожданным. И даже с именем они определились — для мальчика выбрали имя Ян, а для девочки — Анна.

Специальную одежду для беременных Маше дала, конечно же, ее добрый ангел, Варвара Леонтьевна. Она явно покровительствовала Маше, считая ее за близкого человека. И девушка отвечала ей горячей привязанностью. Хотя они и не особо общались о личном — между ними сохранялась та дистанция, что была во времена, когда Маша работала у Серовых няней.

Вот с Яной Маша действительно обсуждала самые даже можно сказать интимные вещи. При этом Яна вечно говорила обо всем излишне прямолинейно, чем смущала свою подругу. Но такой уж был характер у этой девушки. Она вообще иногда ужасно бранилась, так что Маша краснела до корней волос, будучи очень деликатной и скромной девушкой.

С Яной они виделись постоянно, хотя у той было дел по горло сейчас в госпитале. С войны возвращались мужчины, ставшие инвалидами, им нужна была помощь. При этом они страдали не только физически, но и психически — многие не могли нормально спать, пугались резких звуков, впадали в депрессию и не хотели жить. И как раз клиника Петра Петровича Кащенко занималась ими.

К счастью, муж Варвары Леонтьевны Владимир Александрович не страдал от неврозов или чего-то подобного, хотя и пережил много ужасов и видел своими глазами смерть товарищей. Он каким-то образом сумел сохранять присутствие духа даже в самых сложных и трагичных обстоятельствах. Единственное, что он терпеть не мог, когда его расспрашивали о войне и никогда о ней не рассказывал даже своей жене. И ещё он стал много курить, что, конечно же, не нравилось Варваре Леонтьевне, но она мирилась с этой его дурной привычкой.

В целом можно сказать, что обе семейные пары — и Серовы, и Гейзенберг — найдя свое счастье в один и тот же тринадцатый год, жили дружно, во взаимном уважении, доверии и любви. Но если между Машей и Ансельмом были чувства более пылкие, романтичные, чувственные, то Варвара и Владимир относились друг к другу спокойно, такую любовь греки называли филия, как зрелые отношения между равными. В таком чувстве было немало дружбы, но не страсти.

Глава 13

Вечером семнадцатого марта настал, наконец, тот момент, когда Маша ворвалась в гостиную, где в это время ее муж разбирал рабочие бумаги и прерывистым голосом воскликнула:

— У меня началось… мне так страшно, милый!

— Машенька, родная, все будет благополучно, вот увидишь! Я сейчас метнусь за врачом и акушеркой, ты только дождись! — с этими словами Ансельм бережно усадил жену на зелёный диванчик, укрыл клетчатым пледом и умчался на улицу.

В это время Маша снова почувствовала схватки, лицо ее исказилось болью и она тихонько застонала. Ей действительно было очень страшно, она не доверяла здешнему уровню медицины — ведь не было ни УЗИ, ни ещё каких-то обследований во время беременности и случиться во время родов могло что угодно. Она почему-то больше всего боялась, что ребенок задохнётся внутри нее, обвившись пуповиной.

На лбу у Маши выступила испарина, но сама она была очень бледна. Она ждала следующую схватку и заранее настраивалась потерпеть. Схватки пока ещё были редкими и между ними была возможность передохнуть и собраться с силами. Маше почему-то захотелось вина, но она боялась навредить ребенку и поэтому пила лишь воду. Когда через полтора часа приехала акушерка, схватки начали нарастать по интенсивности и частоте.

Тамара Федоровна — так звали акушерку — была опытной в своем деле, спокойной и ласковой. Она растирала Маше поясницу и предложила ей тихонько ходить, пока есть силы на это. Маша послушно встала и стала нарезать круги по маленькой гостиной. Акушерка же прошла в спальню и сделала там необходимые приготовления для родов.

Агриппину послали вскипятить побольше воды на всякий случай, но в целом Тамара Федоровна предупредила Машу, что процесс может затянуться надолго, ведь это первые роды. Ещё она сказала кричать не стесняясь, если так будет легче.

Врач сказал Ансельму послать за ним, только если что-то в самом процессе родов пойдет не так, ну а если все будет нормально, то справится и повитуха, то есть акушерка.

Часы тянулись томительно медленно, Ансельма выгнали из гостиной, чтобы он не стеснял Машу своим присутствием, но он не мог отойти далеко от нее, переживал и места себе не находил. В итоге он сидел в детской, глядя на игрушки и детскую мебель и пытаясь представить, как его сын или дочь лежит в этой маленькой кроватке и тянет к нему крохотные пальчики.

Когда Ансельм слышал крики и стоны из гостиной, он даже вздрагивал от испуга. Эти звуки со временем раздавались все чаще. Ансельм в итоге не выдержал, вскочил и заходил широкими шагами из угла в угол. Он не понимал, почему ему не позволено в такой момент быть рядом с женой, ведь он для нее самый близкий человек, он бы помог ей, поддержал, успокоил. Но Тамара Федоровна считала, что мужчине там не место, а Маша во всем ее слушалась.

Наконец наступило серое и мрачное утро, все небо было плотно затянуто тучами. Схватки теперь шли настолько часто, что Маша уже не успевала отдышаться и прийти в себя, она не могла уже и ходить, найдя для себя самую приемлемую позу — сидя на корточках. Тамара Федоровна в конце концов предложила ей перейти в спальню и поддержала под руки, помогая взобраться на кровать.

Маша уже плохо соображала, что происходит, ей просто хотелось прекратить наконец эти мучения. Повитуха была все время рядом, что-то говорила, но Маша почти не слушала ее. Все ее существо сосредоточилось на том, что происходило внутри, и она тихонько стала уговаривать боль быть потише — как ребенка уговаривают, когда он громко кричит и плачет.

Время шло, но дело не двигалось дальше, схватки продолжались, а потуг не было. Внезапно Маша часто задышала и стала не просто кричать, а выть, как раненое животное. Тамара Федоровна выскочила из спальни, нашла бледного и перепуганного Ансельма и сказала ему послать за доктором:

— Ох, что-то у барышни неладно, как бы не было беды!

Доктор приехал очень скоро, часу не прошло, как он был уже в квартире, тщательно помыл руки и приступил к осмотру. Маша же все это время продолжала завывать, а слезы градом катились по ее щекам.

Тамара Федоровна была рядом и выполняла все приказы доктора. Был риск, что придется делать кесарево сечение, но в итоге Маша разрешилась от бремени самостоятельно днём 18 марта. У нее родился мальчик, и довольно крепкий. Он был весь красный и страшненький, а сразу после перерезания пуповины его положили рядом с матерью.

Маша глядела на маленького Янчика и одновременно улыбалась и плакала. Сил что-то сказать у нее не было. Между тем у нее началось кровотечение и доктор спешно пытался его остановить. Маша же даже не понимала, в какой опасности находится, она думала, что все уже закончилось.

В итоге доктор наложил швы и кровь, наконец, остановилась. Но от того, что Маша потеряла много крови и была очень замучена процессом родов и ночью без сна, она стала проваливаться в страшную черную бездну. Доктор дал ей нюхательную соль, чтобы она пришла в себя, но сознание к ней полностью так и не вернулось. Младенец же стал орать, надрываясь, усиливая и без того тревожную обстановку.

В итоге Ансельму сказали, что родился сын, но Маша очень плоха. Он ни минуты не раздумывая, схватился за последнее средство — колдовство. А именно — он рванул за Аглаей.

Когда девочка приехала к своей бывшей няне, Маша лежала почти без сознания. Тамара Федоровна укачивала малыша, а доктор как раз закончил обрабатывать промежность и закрыл одеялом ноги девушки. Аглая подготовилась к этому дню по-своему — у нее была с собой целая сумка каких-то склянок и порошков.

Девочка выяснила у доктора, что Маша потеряла много крови и дала ей выпить какой-то настой, судя по всему, очень горький, потому что Маша скривилась и пыталась его выплюнуть. Потом Аглая прочитала заклинание, одну руку положив Маше на голову, а вторую на живот. Девушка постепенно приходила в себя и сказала чуть слышно Тамаре Федоровне:

Глава 14

С рождением Янчика внезапно все пошло совсем не так, как придумала себе Маша, воображая жизнь с ребенком. Во-первых, она долгое время восстанавливалась после родов и не могла даже поднять своего сына на руки, так как могло снова открыться кровотечение. Конечно, хорошо, что рядом был Ансельм, но ему надо было время от времени уходить на работу и тогда Маша оставалась с ребенком наедине.

Он пока только учился сосать молоко, и это было больно и сложно. Он часами мог висеть на груди, не давая Маше ничего сделать. И он часами мог кричать и плакать, сводя с ума молодую маму, которая не знала, что же ему не так. Она забыла, что такое нормальный сон, нужно было часто вставать, чтобы покормить Янчика, поменять пеленки. Маша переместилась жить в детскую и спала там же.

Нервы ее окончательно расстроились из-за недосыпа, она постоянно ходила хмурая и недовольная. Никто не сказал ей, что материнство может быть таким мучительным. Она ухаживала за ребенком, делала все, что требовалось — кормила, купала в маленькой ванночке, играла с ним, пела ему песенки, гладила, утешала и так далее. Но сама Маша при этом чувствовала себя каким-то автоматом, безжизненной куклой и злилась на себя, что она как будто теперь ничего не чувствует к ребенку, только постоянную усталость.

Ансельм не знал, чем ещё помочь своей жене, но он видел, что она вся как будто потухла, хотя вроде бы и ничем не больна. Ела через силу, забывала ухаживать за собой, под глазами у нее теперь постоянно были темные круги. Ансельм позвал к ней доктора, но тот, осмотрев Машу, сказал, что все заживает отлично, разрешил ей носить ребенка и сказал, что такое бывает, юной матери нелегко первое время, но она привыкнет.

Машу навещала и Яна, и даже Аглая забегала иногда, они видели, что Маша превращается постепенно в собственную тень, и каждая решила помочь по–своему.

Яна оставалась с младенцем и Алей, при этом выгоняла Машу на улицу, чтобы она погуляла, отвлеклась от ежедневной рутины, почувствовала себя живой. На Яну можно было со спокойной душой оставить Янчика, названного так как раз в честь подруги, и начать жить для себя хоть на какое-то время. Это действительно была очень ценная помощь.

Аглая же помогала с хорошим настроением, сном и энергией с помощью своих волшебных снадобий. У Маши наконец снова появился здоровый цвет лица, она начала хоть изредка улыбаться и наконец, со временем почувствовала горячую материнскую любовь к своему сыну и благодарность друзьям и мужу за то, что они столько делают для нее и Янчика.

Маша научилась мгновенно засыпать при каждом удобном случае, но чутко реагировала на крик младенца. Она могла чутко дремать даже в то время, когда Янчик сосал молоко, машинально, но крепко держа его в руках. Теперь она получала особое удовольствие, когда сын улыбался, смотрел на нее, тянул свои ручки к ее волосам и так далее.

Варвара Леонтьевна через месяц тоже пришла в гости, конечно же, со своими детьми. Она уверяла Машу, что та просто замечательная мама и сынок у нее здоровенький и красивый. Эти слова были как бальзам на сердце для девушки, которая ещё совсем недавно чуть не возненавидела себя и все вокруг.

Костик, кстати говоря, подружился с Алей, несмотря на разницу в возрасте. Он ухаживал за ней словно маленький джентльмен, с удовольствием развлекал ее и придумывал шумные игры. Гоша, конечно же, тоже носился с ними и если у Маши собирались все друзья, творился просто настоящий тарарам.

Яна рекомендовала Маше почаще гулять с ребенком на улице, даже если он будет там просто спать. Ансельм купил для них редкую ещё в то время детскую коляску, тяжёлую и громоздкую, так не похожую на коляски будущего! Машу когда-то окружали совсем другие вещи — особенно много было лёгкого и удобного пластика, которого в этом мире пока и в помине не было. Но она уже давно привыкла к этому и почти забыла, что такое пластик, гаджеты, интернет и прочее. Зато в этом мире было то, о чем мечтали все дети и многие взрослые прежнего мира Маши — магия и волшебные существа.

Магия решала многие насущные проблемы и делала повседневную жизнь удобнее и проще. Да, были люди, которые принципиально не пользовались услугами колдунов, считая их дьявольской силой. Но они были в меньшинстве. Быть колдуном значило иметь хороший постоянный заработок, к тому же их боялись и старались не делать им ничего дурного.

Аглая никем другим себя даже не представляла, она была настоящей колдуньей, несмотря на юный возраст. И она твердо знала и соблюдала основное правило применения магии — колдовать надо только на пользу людям и для их защиты, а не для баловства и не из вредности. Так ее научили в школе колдовства.

Сейчас у девочки был важный период, когда она читала много книг и думала над самыми важными нравственными вопросами. Она обсуждала их и с друзьями, и с мамой, и с Машей. Особенно ее волновала война. Как можно убивать друг друга, ради чего это все? Ее отчим был героем, она в этом не сомневалась, но ей страшно становилось от одной мысли, что он стрелял в живых людей. И в то же время она знала, что Владимир Александрович был очень милым и любящим для своей семьи.

В общем, Аглая в этой войне сочувствовала всем, кто вынужден воевать. Для нее война была каким-то уродливым чудовищем, которое питается жизнью людей и разрушает все, к чему прикоснется. Очень прожорливое и страшное чудовище, которое надо остановить. Но как остановить, она не знала. Такого сильного колдовства она и представить себе не могла.

Глава 15

Крестины Янчика были назначены на двадцать второе мая. Варвара Леонтьевна не случайно просила Машу не спешить с этим обрядом — она так боялась переезда, что готова была тянуть с ним до последнего. Точнее, боялась она дороги — мало ли что может случиться. Вдруг их задержат и разоблачат, арестуют ещё, чего доброго. Все это представлялось ей невообразимо кошмарным сном, она ведь никогда не нарушала закон даже в мелочах, а тут!

И что тогда будет с детьми? Даже подумать страшно! А Владимир ещё и собирается брать свои пистолеты с собой, спрятав их среди вещей. Нет, Варвара Леонтьевна и не думала, что эмиграция будет таким рискованным делом.

Маша и Ансельм согласились на крестины прежде всего ради прекрасной Варвары Леонтьевны, которой они таким образом хотели выразить свое уважение и благодарность. А так они не испытывали никакого трепета перед этим действом. Маша больше боялась застудить сына.

При крещении ребенку было дано имя Иоанн. Крестная мать держала на руках этот белоснежный праздничный сверточек из кружев и с умилением смотрела на Янчика, который, казалось, корчит ей рожицы. Маша же выглядела очень напряжённой — в храме была целая толпа людей, а ей хотелось, чтобы все это поскорее закончилось.

Крёстным отцом был Виктор Иванович Сапогов — учитель Серовых. Маша считала его добродетельным человеком, кроме того, он был православным, а без этого стать крёстным было нельзя. Виктор Иванович был одним из немногих людей, которые знали о предстоящем отъезде семьи Серовых, но не одобрял их решения. Для него было немыслимо навсегда оставить свою родину и раствориться в чужой культуре. Он считал такое дело чуть ли не предательством, но вслух об этом не распространялся, так как Серовы были к нему всегда добры.

Сам Виктор Иванович добровольно явился на призывной пункт, когда началась война. Но у него было слишком плохое зрение и его на фронт не забрали. Тогда он начал помогать военным, чем мог — пожертвовал немалую для него сумму денег, а также вступил в специальный комитет для помощи фронту. Его патриотизм не раз вдохновлял и других людей, тем более, что он умел зажечь сердца своими искренними словами. В общем, он был замечательный по-своему человек и с радостью откликнулся на просьбу Маши стать крёстным ее маленькому сыну.

После крещения все собрались на праздник, устроенный Машей и Ансельмом в честь такого события. Сам герой дня, Иоанн-Янчик, уже тихо посапывал в своей кроватке в детской, а в гостиной не утихали разговоры.

— Ходят слухи, что императрица — немецкая шпионка, но я в это не верю! Она прежде всего жена и мать, не может она быть против собственной семьи! — воскликнула Варвара Леонтьевна.

— Я слышал про это, да, — заметил Ансельм, — сейчас, к сожалению, всем российским немцам приходится сталкиваться с открытой враждебностью в свой адрес.

— Вот кого я не одобряю, так это Распутина. А ведь он самый что ни на есть русский, — продолжила Варвара Леонтьевна, — но все боятся его колдовской силы. А где сила — там и власть.

— Видимо, я пока слабая колдунья, — засмеялась Аглая, — нет у меня никакой власти, да и нужна ли она мне? Люди и без того сторонятся колдунов, подозревают в связях с дьяволом. Только вот я ни с какой нечистой силой не связываюсь. И использую магию только для добрых дел.

— Иногда сложно отличить добро от зла, — загадочно улыбнулась Янина.

— А я с вами согласен, ситуации бывают очень неоднозначные, когда не знаешь, кто прав, кто виноват, — поддержал ее Владимир Александрович.

— Добро чувствуешь сердцем, а не умом, только и сердце должно быть добрым и чутким, — заметил Сапогов.

В гостиной было жарко натоплено и гости немного размякли от вкусной еды, вина и уютного тепла. Спорить не хотелось никому, хотя люди собрались весьма разные, каждый со своими, иногда диаметрально противоположными взглядами. Но нельзя было не признать, что сердце у каждого поистине доброе и отзывчивое. Злые и коварные люди не окружали Машу, хотя кто знает, с кем ещё придется столкнуться.

Рыжик вскочил на Машины колени и довольно замурлыкал. Разговор зашёл о скором отъезде Серовых из Петрограда и то, какой будет новая жизнь в Париже.

— …а Коко? Как же я буду там без своей любимой собачки? — вопрошала жалобно Варвара Леонтьевна, — да ее все так любят, она и Владимира Александровича покорила своими талантами.

— Не переживайте за нее, она будет жить у меня, — успокоила ее Маша.

— Да, но мы все без Коко будем сильно скучать, — добавила Аглая.

— Мы можем завести новую собаку в Париже, — предложил Владимир Александрович, положив руку на изящную кисть жены.

— Ах, ну это все равно будет не то, как ты не понимаешь? — Варвара Леонтьевна даже начала сердиться, — ведь Коко одна такая. Это как одного ребенка поменять на другого!

Маша засмеялась и сказала:

— Ой, вот уж ни на кого не променяю Янчика! Тем более, что он наконец-то стал реже просыпаться по ночам.

— Для каждое матери свое дитя самое лучшее, — улыбнулась Янина.

Тут Янчик завозился и закричал, так что Маша вышла его покормить. Когда она держала сына на руках, почувствовала, как веки наливаются тяжестью и ее неудержимо клонит в сон. Она еле дождалась, когда малыш наестся и заснёт, после чего прилегла на кушетку и сама тоже уснула, так что даже не вышла проводить гостей.

Ей снилось, что она летает на драконе над каменистой пустыней, в которой ничего не растет. Они ищут воду, но безуспешно. Вдруг из-под земли начали вырастать люди, очень много людей в белых одеждах, они тянули руки к небу и просили дождя.

Вскоре набежали тучи, но вместо дождя с неба полилась кровь. Ярко-алые капли падали на людей, пугая их и оставляя красные следы на их одежде, но скрыться в пустыне было некуда. Земля не впитывала кровь и она образовала лужи, в которых стояли босые люди, а одежда их стала красной.

Глава 16

Накануне отъезда Аглая впустила в комнату свою ручную полярную сову по имени Гала и рассказала ей все, как есть. Все заколдованные существа понимали человеческую речь и Гала, конечно, тоже.

— Гала, миленькая, я уезжаю навсегда, понимаешь? Мы больше не увидимся с тобой… Не прилетай сюда, тут будут жить чужие люди.

Гала в ответ заухала по-совиному, но Аглая не обладала даром Ансельма понимать животных и птиц, поэтому не знала, что Гала пытается ей сказать. Но вроде бы она действительно огорчилась. Аглая погладила ее чудесные белоснежные пёрышки, с небольшим вкраплением черных, и добавила дрогнувшим голосом:

— Я буду очень по тебе скучать! Ты моя умница, спасибо тебе за все!

***

До Великого княжества Финляндского Серовы добрались относительно благополучно на поезде. Несмотря на то, что Финляндия была в то время частью Российской империи, им нужно было пройти таможенную границу.

Вещей у них было всего два вместительных кожаных чемодана, но без носильщика им было не справиться. Владимиру Александровичу на костылях нередко нужна была помощь при входе и выходе из вагона. А по ступенькам обычных лестниц он приноровился подниматься и спускаться хоть и медленно, но сам.

Они пересекли Финляндию на поезде, подъехав ближе к шведской границе. Поужинали и заночевали в маленькой финской гостинице в деревянном доме, в городке на самой границе. Всю ночь хлестал дождь, барабанил по крыше, шли грохочущие поезда и Варвара Леонтьевна постоянно просыпалась, непривычно было в незнакомом месте. Кровать была жёсткой и неудобной, одеяло слишком теплым, от окон сквозило через рассохшиеся рамы, словом, в поезде и то было лучше. В конце концов, не выдержав этой пытки, она встала в шестом часу утра бледная, невыспавшаяся.

Утром Серовы пили какао и кофе, а ещё основательно подкрепились. Только Гоша ничего не ел и жадно пил воду. Варвара Леонтьевна не обратила на это особого внимания, она была рассеянной, молча ковыряясь в своей тарелке.

Границу перешли только через несколько часов — оживлённое движение создавало большие очереди. Наконец, сели в шведский поезд. И тут Варвара Леонтьевна наконец обратила внимание на Гошу — он покраснел и постоянно ныл. Она проверила лоб, тот был горячим.

Через пару часов Гоше стало ещё хуже, лоб покрылся испариной, и ребенок опять постоянно пил воду. Варвара Леонтьевна положила ему на лоб прохладный компресс, но он не особо помогал. Мальчик ворочался, стонал и плакал. Встревоженная мать не находила себе места.

Аглая, к сожалению, не умела сбивать температуру колдовством, она лихорадочно вспоминала все возможные заклинания, но ничего не подходило для Гоши. Зелья тоже были бесполезны, да их и было-то всего несколько штук.

Им нужно было проехать через всю Швецию, чтобы попасть в Гётеборг и оттуда отплыть в Англию, но этим планам сейчас не суждено было сбыться. Они вышли в ближайшем городке, Лулео, с трудом нашли там, где остановиться и доктора — местные жители не понимали их, и ни русский, ни французский, ни немецкий особо не помогали. Хорошо, что хоть доктор Якоб Нилльсон знал немецкий, а Владимир Александрович сносно говорил на нем.

Гоша проболел почти две недели. За это время Костик и Аглая даже выучили немало шведских слов и постоянно употребляли их в речи между собой. Для них это было своеобразной игрой, так как больше в этом городке делать было особо нечего. С собой у них были дорожные небольшие шахматы, так они и играли между собой постоянно, но выиграть у Владимира Александровича никому не удавалось. Наконец, мальчик совсем поправился, окреп и они всей семьей снова собрались в дорогу.

***

В это утро Ансельм пришел встревоженный, на нем лица не было. Маша не сразу заметила это, потому что возилась с Янчиком. Но когда она, наконец, взглянула на своего мужа, то сразу спросила:

— Что случилось, милый?

— Маша, ты только, главное, сохраняй спокойствие, хорошо? — было видно, что Ансельм не решается сказать плохие новости.

Маша побледнела и еле выговорила:

— Я готова.

— В общем, меня забирают на Кавказский фронт. Отправка через три дня. За это время я надеюсь найти кого-то, кто помогал бы ухаживать за отцом. Мама одна не справится.

— Я так надеялась, что этого никогда не произойдет, — на глазах у Маши заблестели слезы, голос ее дрожал.

— Что поделаешь, родная, идёт война. Я обязательно вернусь к тебе и к сыну. Очень хочу увидеть сам, как он начнет ходить и говорить, как научится читать и писать, заведет друзей и найдет потом себе девушку по сердцу и работу по душе, — Ансельм говорил все это очень серьезно, со значением.

Маша положила задремавшего малыша на диван, а сама обняла мужа крепко-крепко и долго его не отпускала. Они молчали, все слова уже были сказаны. Им не нужно было признаваться в любви и верности друг к другу, потому что они и сами это прекрасно знали. Ансельм гладил свою жену по шелковистым каштановым волосам, которые он обожал. Вообще все в Маше восхищало его и наполняло сердце особым трепетом. Он не мог представить, что может ее никогда больше не увидеть.

Когда стало ясно, что отправки на войну ему больше не избежать, Ансельм сказал на призывном пункте, что у него есть колдовские способности, правда, проверить их было сложно — кто знает, о чем в действительности говорят животные и птицы? Но ему поверили. Ансельму было совершенно неясно, как его дар можно применить в военных действиях. Но как колдун он в любом случае должен был быть в том же привилегированном положении, что и Петр Родионович на Восточном фронте.

Эти три дня пролетели, как один миг. Родители Ансельма были сражены печальной новостью. Казалось, Марта разом постарела лет на десять, а Генрих осунулся и теперь почти все время молчал. Ансельм договорился с хромым приказчиком Никитой, который жил по соседству с его родителями, что тот поможет поднимать Генриха и сажать его в кресло.

Глава 17

Когда Ансельм уехал, для Маши словно весь мир опустел, и только благодаря ребенку она не упала духом, погруженная в заботы о нем. А ещё девушка стала часто навещать родителей своего мужа, когда с малышом оставалась ее подруга Яна.

Там она впервые и увидела Никиту Борисовича — приказчика, с которым Ансельм договорился за умеренную плату помогать Марте в уходе за Генрихом. Он исполнял свои обязанности с лёгкостью, так как был наделён высоким ростом и крепким телосложением, и даже хромота ему не мешала. А вот если ему нужно было куда-то далеко идти, он брал с собой трость.

Никита был очень разговорчивым, и на все-то у него были присловья да поговорки. Марта, скучая без родного сына, постепенно привязалась к приказчику и с удовольствием слушала его байки. А вот Генрих, несмотря на амулет для хорошего настроения, разговаривал сейчас только с Мартой, да и то изредка. Но Маше он иногда хотя бы улыбался, Никиту же на дух не переносил.

Как-то вечером Никита засиделся вместе с Мартой и Машей в гостиной и быстро понял, что самая любимая тема для разговоров у них, конечно же, Ансельм. Маша сильно по нему скучала и постоянно вспоминала, да и Марта только и думала, что о сыне. Поэтому Маша и ходила к Марте так часто, чтобы поговорить об Ансельме.

— А как вы познакомились? — спросил Машу Никита.

— Я чуть не попала под лошадь, а он предложил свою помощь, — Маша умолчала про то, что от лошади ей помогло спастись волшебное умение замедлять время и Ансельм это заметил.

— И давно это было?

— Два года назад. А мне кажется, будто мы с ним знакомы как минимум пару десятков лет, — Маша даже улыбнулась при этих словах.

— Муж с женой, что мука с водой, сболтать сболтаешь, да не разболтаешь. Вы, наверное, много успели пережить вместе?

— Так и есть! Однажды я спасла его своим поцелуем, а потом и он меня. Такие у нас приключения были, как в сказке, — Маша не стала рассказывать подробности, хотя ей очень хотелось. Но она решила, что это все слишком личное.

— Сама судьба свела их, видимо, — добавила Марта.

Со временем Никита пробовал предложить девушке помощь, но Маша близко не подпускала к себе. Держалась приветливо, но и только. Она осознавала, что это чужой мужчина и о ней будут ползти нехорошие слухи, если их увидят вдвоем, а она вовсе не желала хоть чем-то опорочить мужа.

***

Швеция соблюдала нейтралитет в этой войне, поэтому Серовы жили там под своими русскими паспортами. Им предстояло пересечь на поезде по стране немалое расстояние. Гоша уже весело носился по вагону и залезал на сиденья, а остальная семья мечтала поскорее оказаться в Париже. Они начали чаще общаться между собой по-французски, для языковой практики.

В дороге время тянулось томительно долго, несмотря на то, что можно было почитать, поиграть в шахматы, что-нибудь написать и порисовать. Но все нашим путешественникам в конце концов приелось и даже Гоша стал ныть.

Все эти маленькие шведские городки были похожи один на другой и слились в одну сплошную вереницу вокзалов, перронов и аккуратных домиков. А Варвара Леонтьевна как чувствительная особа не могла спать в поездах и чувствовала себя в дороге прескверно, поэтому нужно было ночевать в попутних городах

В Гётеборг они добрались таким образом только через три дня. Корабль отходил только через день, так что у них была возможность освоиться, отдохнуть и погулять по городу, посмотреть на корабли. Корабли, как и поезда, больше всего интересовали Костика, который был в восторге от того, что они попали в такой большой портовый город.

Гётеборг был пёстрым по населению, исторически сложилось так, что здесь помимо шведов жило немало англичан и голландцев. Морская торговля шла здесь веками, и заграничных товаров было множество. Так что Варвара Леонтьевна купила всяких мелочей в дорогу — сначала им предстояло добираться до Англии морем, потом от Англии до Франции тоже по воде.

Варвара Леонтьевна размышляла, стоя на берегу, под свежим ветром, от которого развевался подол ее платья:

«… ведь мы преодолели пока только самую безопасную часть пути. А что будет на море? Говорят, там немецкие мины. Каждый день на море гибнут корабли. Как мы доберёмся, когда такой риск? И я отважилась на это все с тремя детьми и с мужем, который с трудом может ходить! Как он меня вообще послушал? И все потому, что я испугалась предсказаний будущего. Но сбудутся ли слова Маши? Ах, разве это было не безрассудно, решиться на переезд в такое время? А теперь обратного пути нет. Господи, хоть бы мы смогли добраться благополучно!»

— Как ты, Варенька? — прервал ее мысли подошедший Владимир Александрович.

— Володя, мне так неспокойно! Что с нами будет? Мы все оставили в России, ради чего?

— Милая, давай верить в лучшее. В то, что у нас и у детей будет много хорошего в будущем. Война закончится рано или поздно. Но сейчас нельзя жить только войной, нельзя позволить ей захватить все наши мысли. Даже на фронте я много думал о тебе, о детях, о мирной жизни, мечтал и надеялся на личное счастье. В мире остаётся много прекрасного и интересного.

— Да, все так, от моей тревоги ничего к лучшему все равно не изменится. Остаётся надеяться, что Бог нас сохранит.

Владимир обнял ее, защитив от ветра, тем более, что день был довольно прохладный. Сыновья были на попечении Аглаи, которая зашла с ними в магазин детских товаров, выбрать что-то интересное для очередного долгого пути и ждать, когда вернутся родители.

Счастливый Гоша, если бы мог, унес из магазина просто все, но в итоге выбрал лошадку на палочке, на которой можно было воображать себя всадником. А Костя взял для себя модель поезда, он был совсем как настоящий. Мальчик всерьез увлекся железной дорогой за время их пути.

Глава 18

На Кавказском фронте бои велись на турецкой территории и в составе армии были две добровольческие конные сотни. Вот к ним-то и направили Ансельма — он должен был помогать конюху и ветеринару смотреть за лошадьми. Он слушал, на что жалуются лошади и рассказывал своим сослуживцам об этом. Работа, прямо скажем, несложная и относительно безопасная — ему не надо было непосредственно участвовать в сражениях, да и в то время оружие немцам не доверяли особо.

В общем, он был даже доволен, хотя линия фронта была в непосредственной близости и турки нередко совершали отчаянные вылазки. Как только Ансельм добрался до места своего назначения, он сразу написал Маше обстоятельное письмо, чтобы она за него меньше переживала.

Да, он образованный человек, грамотный юрист, проводил все свое время возле лошадей и отнюдь не благоухал фиалками. Но благодаря в том числе ему лошади содержались в порядке, а с ветеринаром Афанасием Кондратьевичем он даже можно сказать, подружился. Афанасий был из мещан, образования толком не имел, но свое дело знал очень хорошо. Единственный его недостаток — сильное заикание — никак не мешало работе. У него не было предубеждения по поводу национальности Ансельма, хотя это была тогда большая редкость.

С конюхом, солдатами и офицерами Ансельм практически не общался — все они воротили нос от немца, подозревая его во всех смертных грехах. Но Ансельм вообще был довольно замкнутым и чувствовал себя на войне отщепенцем. Ему лошади скоро стали родными, он изучил характер и привычки каждой из них, восхищаясь тем, какие это были сильные, красивые и благородные животные.

***

Драконы так и прилетали каждую ночь во двор, где жила Маша. Филя и Фрейя — так их звали — всегда были рады видеть тех, кто их приручил. Маша рассказала Фрейе про Ансельма и что она теперь увидит его не скоро. Драконы понимали человеческую речь, но сами могли говорить только на своем языке. Вот Ансельм мог с ними нормально общаться благодаря своему дару. А Маша могла только что-нибудь рассказывать драконьим брату и сестре.

Когда Янчик спал ночью, она старалась улучить время и спуститься вниз, поговорить с драконами, обнять их за шею, погладить по голове. Она практически совсем перестала летать на Филе, так как боялась надолго отлучиться от ребенка, но знала, что если понадобится — ночью он всегда рядом.

А ещё Маша пропустила последнее собрание масонов — Яна работала в этот день и не могла ей помочь с малышом. Но она всё думала, что там с ее тетрадью предсказаний, как она повлияла на планы масонов? И ведь Маша уже почти дописала вторую тетрадь и подумывала о том, как же передать ее Сильвестру, если она опять не попадет на собрание.

Вообще Маше очень сложно было думать о войне и о политике, она эти темы совсем не любила. Но раз уж ее жизни все это так коснулось, поневоле приходилось читать военные сводки о положении на Кавказе.

Вообще она не знала, что именно в России масоны были сильно вовлечены в политику. Но как они применяли свои магические способности в этом всем? К примеру, дар гипноза — очень опасная штука, если бы оказался в руках негодяя, а не благородного Петра Родионовича. А кто ещё знает, на что масоны были способны, тем более, что их было несколько сотен в России — тайная и могущественная сила. И им она доверила такие сокровенные знания! Но Маша не сомневалась в том, что сделала правильный выбор и что именно масоны смогут изменить будущее к лучшему. Наверное, с ее стороны это была наивная мечта о мире и счастье для людей.

Янина очень ценила свою подругу за то, что она такая добрая, любящая, что думает не только о себе, но и других людях. Конечно, Яна ничего не знала ни о том, откуда Маша и какими знаниями она обладает, ни о масонах. Но Машин дар замедлять время как-то спас Алю от травмы, когда девочка оступилась и чуть было не полетела вниз по лестнице. Янчику тоже в этом смысле повезло с мамой — Маша всегда успевала его подхватить, чтобы он не ударился. Очень ценный дар!

Иногда они все вместе — Янина с дочерью и Маша с сыном в коляске — выходили гулять в парке или вдоль набережных, ну или в лавки за покупками. В общем, Маше очень повезло с подругой.

А ещё ведь у Маши были котик Рыжик и собака Коко! С ними было не соскучиться. Сначала кот шипел на Коко и не подпускал ее близко. Но день за днём они все больше сближались и, наконец, подружились настолько, что вместе спали и играли. Коко очень интересовалась Янчиком, она часто лежала возле его кроватки, как будто охраняла. Рыжик же ревновал Машу к младенцу и поэтому демонстративно его игнорировал, стараясь привлечь внимание своей хозяйки, когда она брала сына на руки.

Так что жизнь Маши была вполне себе насыщенной и ей некогда было скучать, хотя она нет-нет, да вздыхала о своем муже, гадая, как он там. Когда Маша получила от него первое письмо, то прочла его, наверное, десятки раз, в том числе вслух родителям мужа, выучив наизусть. Она обрадовалась, что Ансельм не участвует в боях, а занимается лошадьми и ей стало за него хоть немного спокойнее.

Но Маша не знала, что о ней постоянно думает тот самый приказчик Никита Борисович. Красивая и умная девушка сильно запала в его сердце. И ведь он прекрасно знал, что она замужем и любит своего мужа, но все равно не мог выкинуть ее из головы.

В конце концов Никита обратился к темному колдуну Порфирию, чтобы он сделал для Маши приворот. Официально такая магия была запрещена, но подпольно процветала и пользовалась большим спросом. Порфирий сказал, что для приворота нужна какая-то личная вещь девушки.

Это была непростая задача — Никита не мог проникнуть в квартиру, чтобы украсть вещь, принадлежащую Маше, нанимать же вора он не хотел, да и было сложно улучить момент, когда никого не было дома. Тогда он решился на хитрость и в следующий раз, когда Маша пришла к родителям Ансельма, Никита сказал ей:

Глава 19

Из всех лошадей Ансельм относился с особой заботой и вниманием к вороной статной кобыле по имени Ночка. Она отличалась кротким нравом и особым умом. Вообще Ансельм почти ко всем лошадям относился с симпатией, но именно Ночку кормил морковкой с руки и часто гладил по голове, называя ее Ноченькой и голубушкой.

Ночка принадлежала одному из офицеров по имени Василий Ефремов, седой и поджарый мужчина с густой бородой, который тоже хорошо обращался со своей лошадью. Она была крепкой и отличного здоровья. Офицер любил ее за понятливость и за то, что она могла мчаться как ветер, обгоняя всех на своем пути.

Однажды ночью конная сотня участвовала в отражении атаки турков и Ночка еле вернулась и пришла с Василием позже всех, слегка прихрамывая на правую переднюю ногу.

Офицер не пристрелил ее, как часто это делалось в то время, он надеялся, что её ещё можно вылечить. Ночка жаловалась Ансельму на небольшую боль, но в остальном она была в полном порядке. Ветеринар осмотрел ее и сказал, что хромоту можно полностью восстановить за пару недель отдыха и лечения, у лошади всего лишь небольшой ушиб, возможно, в ногу попал летящий камень.

Так что Ночка стала постоянно находиться при Ансельме, он помогал выхаживать ее и ещё больше подружился с вороной кобылой. Конюх начал выводить ее понемногу гулять, не давая излишней нагрузки. А ведь лошадям на фронте приходилось тянуть тяжёлые грузы по горным тропкам, по грязи, а не только участвовать в разведке, так что у Ночки была непростая работа, требующая напряжения всех сил.

Все, кто общался с лошадьми, очень ценили их и потеря лошади была иногда трагичнее потери человека. Со стороны Османской империи лошадей было гораздо больше и нередко русские войска захватывали их в плен. Они давали новым лошадям русские имена и относились к ним, как к своим. Турецкие лошади отличались особой грацией и изящно перепрыгивали сложные препятствия.

***

В следующий раз Маша встретилась с Никитой через пару дней. Она надела возвращенное им очищенное от темного налета кольцо себе на безымянный палец и вдруг почувствовала, что ей стал очень интересен этот человек, что она хочет узнать о нем больше. Поэтому она стала расспрашивать Никиту, как тот живёт.

— Я, сударыня, простой человек. Живу один как перст, надо бы хоть животинку какую завести. Работаю не за страх, а за совесть приказчиком в Елисеевском магазине. Каждый товар знаю как свои пять пальцев. Родителей моих уж давно нет в живых, так что мне сейчас Генрих и Марта заместо отца и матери будут.

— А есть у вас какие-либо занятия в свободное от работы время? — спросила Маша.

— Есть тут у меня одно дельце, — ответил Никита Борисович, — люблю я из дерева вырезать всякие штуки детям на потеху, старикам на утешение. Медведя с мужиком, домашнюю живность всякую, бабу с ребенком. Да вот, извольте видеть, ложка у меня в кармане резная, с жар-птицей.

С этими словами Никита вынул деревянную ложку, на ручке которой красовалась сказочная птица, с венцом на голове и тонкой работы перьями.

— Ого, да вы искусник, Никита Борисович! — воскликнула Маша, разглядывая резную вещицу.

— Возьмите ее себе на память, не побрезгуйте моим подношением. От всей души старался, когда делал.

— Спасибо вам за подарок, — ответила девушка. Ей действительно была интересна резьба по дереву, как скульптору. Сама она дерево так и не освоила пока что, но знала, что там много своих тонкостей, начиная от породы заканчивая обработкой лаком. Ложка ей понравилась, мастерски все было сделано, хотя и нельзя назвать произведением искусства.

В этот момент в комнату вернулась Марта и Маша, отчего-то смутившись, быстро спрятала подарок Никиты в карман. Теперь между ней и приказчиком словно образовалась своя маленькая тайна.

Маша в этот вечер вовсе не думала об Ансельме, что для неё было странно. Зато все мысли ее занимал Никита, что было ещё диковинней. Взяв Янчика на руки, Маша машинально укачивала его. Ложку она так и не вынула из кармана. Она была словно сама не своя и чувствовала себя, словно одурманенная, но и не догадывалась, что было тому причиной.

А Никита довольно усмехался, предвкушая, что эта девушка вскоре будет его послушной игрушкой.

Через пару дней к Маше заглянула Янина с Алей. Она почти сразу заметила неладное. Маша не говорила об Ансельме и вела себя странно, как будто что-то скрывала.

— Что с тобой творится, Маша? Уж не заболела ли ты? Все отмалчиваешься, — удивилась Яна.

— Да вроде все как обычно, — Маша при ответе не смотрела в глаза подруге.

— А с Янчиком все хорошо?

— Да, он здоров, — ответила Маша равнодушно, без обычной нежности в голосе.

— Может, тебе нужно погулять, сменить обстановку? Я посижу с малышом, — предложила подруга.

— Да, пожалуй, я проедусь до Генриха и Марты, — охотно согласилась Маша, надеясь там встретить Никиту.

Околдовавший ее мужчина и в самом деле был там, поджидая свою жертву. Марта пошла сделать чаю для дорогой гостьи, и вот Никита с Машей снова разговорились.

— А много у вас ещё работ по дереву? — спросила девушка как бы невзначай.

— Да почитай вся комната ими уставлена. Я иногда что-нибудь дарю соседским детям, иногда и продаю — хорошую цену нередко дают за мои поделки. Да вы сами можете посмотреть, если любопытно.

— Да где уж мне, — возразила Маша, а сама вздохнула, — нельзя о таком и думать даже.

— Ну а если я к вам принесу каких-нибудь вещиц показать?

— Ещё хуже, пожалуй… — Маша задумалась и через пару минут оживилась — а вы вот что, Никита Борисович, вы сегодня ночью можете прийти в Зеленинский сад? Не испугаетесь всяких колдовских существ?

— Куда мил дружок, туда и мой сапожок, Мария Сергеевна. Уж будьте уверены, приду непременно!

Вот таким образом они и сговорились, когда остались вдвоем ненадолго. Марта ничего не подозревала дурного, ну а Генрих даже не знал, что жена оставляет Никиту с Машей наедине.

Глава 20

В день предполагаемого отъезда семьи Серовых моряки Гётеборга получили срочную новость — торговые корабли заметили немецкую подлодку в Северном море у берегов Дании. Рейс до Англии сразу же отменили — это было слишком опасно.

— Придется нам пока пожить в Швеции какое-то время, — вздохнул Владимир Александрович.

— Скоро шведский выучим, — не теряя оптимизма, отозвалась Аглая.

— Лишь бы французский не забыть, — ответила ей Варвара Леонтьевна и добавила — а так-то что ж, это не так уж плохо, Швеция зато не участвует в войне, Гётеборг — большой город, тут все есть для нормальной жизни. Ну разве что язык и культура чужие, но к иностранцам вроде бы шведы относятся довольно неплохо.

— Против немецких подлодок у Антанты есть военные корабли! А у Англии есть свои подлодки, — со знанием дела вставил Костик.

— Ой, мне не хотелось бы попасть в морское сражение, — жалобно ответила Аглая, — можно мы поживем в Швеции, пока не кончится эта война?

— Надо дать телеграмму Евфросинии Кузьминичне, что приезд опять откладывается, — заметила Варвара Леонтьевна.

— Неизвестно, сколько ещё эта война продлится, но я уверен, что Антанта победит, — заявил Владимир Александрович.

— Все так и будет, вот увидишь, — загадочно ответила ему жена.

Таким образом, Серовы жили пока в гостинице, гуляли по набережным, дыша морским воздухом, разглядывали корабли и привыкали к местной кухне и обычаям. Чем дольше они оставались в Швеции, тем больше боялись плыть на корабле мимо немецких территориальных вод. Так прошел август и сентябрь, а они все никуда не выдвинулись.

***

В ночь, когда должна была состояться тайная встреча Маши и Никиты, небо было затянуто облаками, так что не было видно ни луны, ни звёзд. До сада было рукой подать, но Маша все равно полетела туда на своём драконе.

Когда она спустилась с неба, Никита уже ждал девушку под большим деревом в центре сада. Он захватил ей в подарок вырезанную из дерева фигурку лисички. Ему было не по себе от всех этих ночных созданий вокруг, и дракона он тоже побаивался, поэтому не подбежал к нему, а дождался, когда Маша отойдет от своего грозного питомца подальше.

Никита вел себя очень вежливо и скромно. Первым делом он преподнес Маше подарок и она похвалила его за выразительность и мастерство. Но разговор не клеился. Маша чувствовала себя не в своей тарелке, как будто она предает своего мужа, несмотря на то, что ее тянула к Никите колдовская сила. Она боялась подойти к нему близко, чтобы не позволить себе лишнего. Никита же оробел ночью, да ещё и в присутствии дракона, который недобро и пристально глядел на него.

— Мария Сергеевна, будьте уверены в моем благонравном поведении, — мямлил Никита.

— В любом случае, Филя не позволит обижать меня, — ответила Маша, кивнув на дракона.

Сейчас она не понимала, зачем она назначила эту встречу, чувствуя себя ужасно неловко. Она разрывалась между чувством долга перед мужем и желанием прижаться к Никите, такому большому и сильному. В результате она оставалась в замешательстве и стояла шагах в десяти от того, кто коварно воспользовался ее кольцом.

Наконец, Никита первый не выдержал этого непонятного положения и выпалил:

— Мария Сергеевна, хоть казните меня на месте, но я скажу — вы постоянно в моих мыслях, я мечтаю о вас днём и ночью, нет мне покоя с тех пор, как вас увидел!

— Но я замужем, Никита Борисович. Вы ведь прекрасно это знаете.

— Да, я знаю, очень хорошо знаю… Хоть и не могу смириться с этим…

— Я много думала о вас, Никита Борисович. Вы кажется мне интересным и привлекательным человеком. Но я не могу переступить через свою честь и совесть, хотя и осознаю, что вы завладели моими чувствами. Мне придется сделать так, чтобы мы с вами больше никогда не увиделись.

— Нет, нет, только не это! Не делайте этого, прошу вас, я больше никогда не дам повода…

Маша оборвала его на полуслове:

— Нет, это я уж твердо решила, Никита Борисович, вам нужно будет уйти навсегда и оставить нашу семью. Скажите завтра Марте, что у вас появились неотложные дела и вы вынуждены срочно уехать из Петрограда. А я сама найду вам замену, — Маша замолчала и нахмурилась.

Никита ответил тихо:

— Можете ли вы выслушать мою последнюю просьбу?

— Я слушаю.

— Разрешите мне на прощанье по-дружески обнять вас, — с этими словами Никита взглянул Маше в глаза.

Маша смутилась и не решилась отказать. Она думала, что больше не увидит этого человека. Поэтому она просто кивнула в ответ и Никита подошёл к ней, взяв ее за плечи. В ту же секунду дракон полыхнул пламенем и издал какой-то утробный рык, так что молодой мужчина отскочил от Маши и издалека уже крикнул:

— Прощайте, Мария Сергеевна! Не поминайте лихом!

На следующий день Никита Борисович объявил Марте, что он пришел к ним в последний раз.

***

Уже несколько дней Ансельм чувствовал беспокойство и места себе не находил. Он все время думал о жене и тревожился за нее. В конце концов, кто ее защитит сейчас, случись что? Генрих прикован к постели, Серовы уехали. Да, есть ещё Яна, но что она может сделать?

Ансельм перечитывал последнее письмо от Маши — она писала, что в доме все благополучно и передавала привет от родителей. Но письмо было написано больше месяца назад, до того, как серебряное кольцо начало действовать и приворожило Машу к Никите.

Но он чувствовал, что дома произошло нехорошее. Еще и Маша приснилась ему в очень пугающем сне — она стояла на дне глубокого колодца и взывала о помощи, а он не мог спуститься к ней никак. Ансельм в итоге написал ей большое письмо с просьбой не скрывать от него, если что-то произошло, он должен знать правду.

Глава 21

На следующий день после ночной встречи с Никитой сонная Маша сидела за завтраком и жаловалась своей кухарке, Агриппине:

— Нужен мне человек, чтобы помогал ухаживать за свекром. Чтобы сильный был и каждый день приходил хоть на час за небольшую плату. Чтобы ещё и к немцам относился нормально. Где же я его возьму, тетя Груня? Генриха надо ворочать да на кресло-каталку сажать, а теперь и некому.

— Солнышко ты мое, Машенька! Да хоть бы и моя племянница Ариша сгодится? Ума в ней, положим, немного, да зато силушка такая, что мужиков раскидать может! А сердце доброе у нее, мухи не обидит!

Маша обрадовалась — она никак не ожидала получить помощь так скоро. Договорилась с Агриппиной, чтобы Арина подошла вечером к дому свекров вместе с ней. Только придется идти с Янчиком в коляске.

Арина сразу показала себя с лучшей стороны — легко подняла коляску с ребенком на четвертый этаж. И она понравилась и Марте, и Генриху. Была эта Арина очень простой и чересчур наивной, но умелой и ловкой. Любила ещё она народные песни петь, так что заслушаться можно. За всяким делом она петь привыкла, такая уж натура была.

Маша думала, что все позади, но Никита, к ее ужасу, так и не выходил у нее из головы. Часто смотрела она на его подарки — ложку и лисичку, вспоминала их разговоры, его лицо и прикосновение его сильных рук. Она пыталась забыть это все, как нелепый сон, но ничего не получалось.

А ещё через месяц пришло письмо от Ансельма. Маша не выдержала и разрыдалась над ним. В своих мыслях она считала себя грязной предательницей, недостойной любви мужа. Как так, он там, на войне, лицом к лицу со смертельной опасностью, а она думает о другом мужчине. Да ещё и хотела все скрыть от Ансельма. Нет, это просто невыносимо!

Маша долго не решалась ответить на письмо. Но в итоге решила описать подробно все, как есть, хотя она прекрасно понимала, что такое признание сделает ее мужу очень больно. Ответное письмо она писала дня три и часто плакала при этом.

Наконец, письмо было написано, но Маша медлила с его отправкой. Оно лежало на столике в запечатанном конверте, вызывая у девушки страх — как отреагирует на него Ансельм?

Зашедшая вместе с дочкой в гости Янина поразилась быстрой перемене в облике Маши. Она похудела и осунулась. Глаза ее были красными, с опухшими веками. Девушка совсем потеряла аппетит, покой и сон, терзая себя чувством вины.

— Маша, скажи мне, прошу тебя, что случилось на этот раз? Ты от меня опять что-то скрываешь, я это чувствую, — Янина заглядывала подруге в глаза, а та отводила взгляд.

— Я не могу тебе сказать, прости меня! Никому не могу сказать, только мужу.

— Чем я могу помочь тебе, милая? Хочешь погулять? Сходи в Зеленинский сад, там так красиво!

При упоминании этого сада Маша побледнела и стала до боли выкручивать свои пальцы. Янина заметила этот жест и ей стало тревожно за подругу.

Тут закричал Янчик и Маша стала его кормить, это ее понемногу успокоило. Когда она сосредотачивала свое внимание на сыне, ей становилось намного легче на душе. Уж его-то она точно никогда не разлюбит!

Разговор с Яниной ни к чему не привел — Маша не хотела выходить на улицу, не хотела есть, не хотела спать и была похожа на привидение. Янина забила тревогу и решила прибегнуть к колдовству — позвать к Маше знакомую ведунью Матрону, которая исцеляла душевные раны своим волшебным даром.

Матрона охотно помогала в сердечных делах, а также при скорби по ушедшим в мир иной близким. Но увидев Машу, она сказала, что ее дар тут не поможет — девушка заколдована. Янина воскликнула:

— Так вот в чем дело! Тебя надо избавить от чужого колдовства, Маша. Ты не знаешь, кто мог с тобой такое сделать?

Тут до Маши стало медленно доходить сказанное. И когда она поняла, что она не случайно думает об этом Никите, что он просто-напросто приворожил ее, словно камень у девушки с души свалился. Она твердила про себя: «Это всего лишь колдовство, это не мои истинные чувства! Этот морок рассеется, как только я найду сильного колдуна или колдунью, способного разрушить дурное заклятие!»

Теперь Маша могла вернуться к нормальной жизни. Как же она радовалась тому, что не отправила мужу злосчастное письмо! Она решила описать все подробности заново уже после того, как приворот утратит свою силу.

Странное дело, но в поисках колдуна Маша наткнулась на того самого темного мага Порфирия, который и приворожил ее по просьбе Никиты за пятьсот рублей. Он сразу узнал серебряное кольцо у нее на пальце. Девушка рассказала, каких бед чуть было не наделал этот приворот и колдун сказал, что сможет избавить ее от этого за те же пятьсот рублей. Порфирий был жадным и беспринципным человеком, готовым ради корысти и мать родную продать.

Маша с трудом наскребла необходимые деньги, продав кое-что ценное из вещей. Она готова была залезть в долги, лишь бы избавиться от приворота. К счастью, этого не потребовалось. Порфирий велел ей снять кольцо, прошептал над ним какое-то длинное заклинание и отдал обратно. Колдовство сработало, Маша сразу почувствовала это. К Никите теперь она относилась с презрением и в тот же день сожгла в печке его подарки.

Теперь Маша написала Ансельму новое письмо, рассказав, что подлый Никита сделал с ней и как в итоге все кончилось хорошо. Она решила его отправить на следующий день, но этого не потребовалось.

Утром Маше доставили срочное письмо с Кавказского фронта. В нем скупо сообщалось от лица какого-то военного: «Уважаемая Мария Сергеевна! С прискорбием сообщаю, что ваш муж, Ансельм Гейзенберг, геройски погиб 9 сентября 1915 года при исполнении своих обязанностей. Майор кавалерии Федор Сумкин».