Тёмной тропой

Присказка

Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли сказывается сказка. Коли не трусите в омут с головой окунуться да леса дремучего с нечистью не боитесь, усаживайтесь поудобнее. Да-да, вот так. За столом со скатертью-самобранкой слова, что красна песня: льются, родимые, льются.

Ну что, всё ещё хотите наше Тридевятое посетить? Вы не подумайте, что я зазря страху навожу. Да вот, обернувшись козлёночком, только в неправильных сказках обратно в добра молодца иль в красну девицу возвращаются. А я-то собираюсь самую что ни на есть правду поведать. И дела в этой правде ой тёмные творятся, ой тёмные!

Т-ш-ш, слышали? Чур меня! Да не дрожите, родимые, не дрожите. Ветка хрустнула за окном. Ветка. Али нет…

Что-то наш зачин затянулся. Начинать надобно, а то так и не узнаешь, далеко ли прошел и длинен ли еще путь остается.

Кикимора Болотная

Вот ведь как бывает: живёшь себе, живёшь, ни горя, ни чудес не ведаешь. Только ни первое, ни второе не спрашивают, когда на пороге очутиться и в избу вероломно постучаться. Это сейчас ребятню учат: «Не открывай дверь, не соблазняй серого пасть раскрыть пошире да зубы поострее наточить». А в те времена не положено было. Коли человек, то будь добр и Лихо одноглазое впустить, ежели оно в беде. Но, по секрету вам скажу, не в широкой душе дело, а в страхе. В нём, родимом. Крючковатые пальцы нечисти расползлись за все тридевять земель, точно тени голых кривых деревьев. И не было им ни конца ни краю.

Всюду чувствовалась нечистая. Всё чаще дочки Яги казали свой лик на княжьих пирах. Поговаривали, что затеяла бабка неладное. Оплетала недобрая всех красными нитями заколдованного клубка. Ради замыслов своих даже не постеснялась умыкнуть его у Горыныча. Но об этом в другой раз.

Всё чаще Ауки стали безобразничать по деревням. «Они ведь безобидные! — скажете вы. — Аукают себе и аукают». Так-то оно так, но вы попробуйте эти лихие звуки ночку напролёт послушать. А? Каково будет? А ежели ещё и под ставнями самыми? Вот вам мой совет — не откликайтесь на крик этих круглощёких проказников. Уважите разок — и не заметите, как заведут вас в чащобу дремучую и бросят. А на Лешего и не надейтесь: там, где Ауки, его мухомора на носу и вблизи не разглядишь. Не любит он их, вот и всё.

Все тропки, даже самые протоптанные, вели в лес. Тёмные времена, тёмные. Я мог бы долго чаи гонять и рассказами о чудищах вас развлекать, да не о том речь нашей сказки. Помните, что я про страх говорил? В нём, проклятом, дело. Кощей, Горыныч и Яга покажутся вам теми ещё злодеями. Поступки их не всегда белы, спору нет. Да вот только и пострашнее поступки свет видывал. И не от лицедеев из Тёмного леса, а от людей. Да-да, из Тридевятого царства. А я там был, мёд и пиво пил, но на душе моей не пьяно и сытно стало, а сыро и мерзко. Страшно, родимые, страшно, какими жестокими порой мы можем быть.

🧶🧶🧶

Не любили люди окраины Тридевятого. Сами посудите: до центра, где всякой всячины полно, далековато. Не счесть пары сапог, что придётся истоптать, дабы туда добраться. Это ж ежели беда или не урожай, а запасы кончились, так и помереть недолго. Но больше всего эти места не жаловали из-за близости к Тёмному лесу.

Вытяните руку перед собой. Вытяните-вытяните, не поленитесь. А теперь взгляните-ка на пальцы. И усилий никаких не надобно, чтоб рассмотреть, правда? Так и лес тот виднелся, будто из ладошки вашей вырос. Ох и сколько же недоброго притаилось за ветвями хвойными. Сколько всего коварного сокрылось в прохладе лесной. Но людям-то жить где-то надобно. Вот они и жили, рассыпая соль у порога да развешивая обереги где ни попадя.

Жил-был здесь и купец один. Ни богатый, ни бедный. Ни хороший… Кхм, ни хороший. И было у него две дочери. Младшая — красавица невиданная. Волосы точно золото! Губки цвета вишни. Ресницами хлопала, будто бабочка крыльями порхала. Да и характером вышла ладная. Ласковая, как солнечный свет. Что ни слово, то мёд.

Ой, любил купец младшенькую, ой, любил. Только и успевали люди насчитывать, сколь похвалы в её сторону вылетало, да со счёту сбивались. Но не спешите очаровываться, друзья. С виду яблоко-то наливное, спелое. Язык проглотить не жалко. Однако как знать, что может встретиться вам в сердцевине? Али смердящая пакость, али вполне себе милый червячок.

Спросите: «А со старшей-то что?». Помню-помню её. Как же не помнить? Хорошенькой она была, но иной, нежели сестрица, что так и светилась обаянием. Однако вот я что вам скажу: такой в глаза посмотришь, вовек не забудешь. Было в них что-то умудрённое.

Величали старшую Василисой. Матушка нарекла её так в честь цветка. Да-да, верно подметили: василька. Но то ли обозлился купец, что не посоветовалась жена, то ли в другом дело, не полюбилось ему это имя. Да и дочка тоже. Необщительной она была. Про таких говорят — сама себе на уме. Пытался купец перевоспитать старшую, чтоб в угоду была. Да всё без толку. Не была Василиса берёзой, чтобы ствол гнуть. Крепка воля девицы. Так прочна, что ни одному мечу-кладенцу не разрубить.

Как уже оговорено было, невзлюбил купец Василисушку. Нагружал он старшую заботами да обязанностями. Только бы с белой зореньки до самой ночки лица её не видеть. Но девицу делами не напугать. Любила она учиться, а потому из каждого задания урок извлекала. Недаром что в народе слыла Премудрой. Водицы из колодца надобно набрать? Так наберёт, да с какой скоростью ведёрко на дно опускается, заодно высчитает. Баньку затопить? И это она умеет. А ещё ведает, как лучше всего огонь развести, а какие веточки побольнее бить будут, чтоб париться и горя не знать.

В общем, умницей она была. Да и Иван, жених Василисин, был ей под стать. С женихом я, правда, погорячился. Не сватались они ещё. Но слухи-то давно гуляли, что вот-вот придёт Иван к купцу сговор заключать.

Что ещё про Ивана знать надобно? Толковый он парень был, хоть и наивный, как дитя. Вроде и не кобыла, но ежели за уздцы крепко схватиться, то пойдет он за вами, как прикованный. Эх, Иван-Иван. Не дурак ведь, а вероломства всё же не углядел. Простите, родимые, мою эмоциональность! Вас ведь там не было, чтобы разуметь, как всё было. Но уж я-то расскажу, а дальше уж за вами дело. Вам решать, дурак он али недалёкий.

🧶🧶🧶

Каким бы милым котёнком не казалася наша младшенькая, а зубки-то змеиные прятала. Елена давно заглядывалась на белокурого молодца. Голубые очи каждую ночь преследовали во снах щекотливых. Не выдержала девица, да захотелось ей кинуться в это озерцо бездонное. Вот только не смотрели очи прекрасные в её сторону. Ничего не замечал Иван: ни слов пылких, ни движений кокетливых. Вместо красавицы неписаной бегал за сестрицей, успевая хвостиком повиливать. День ото дня пуще прежнего злилась Елена, ядом заливая простыни белоснежные.

«Что же это в самом деле? — думалось ей. — Приворожила она его, что ли?!»