Тёмные истории

Собака

Я была долгожданным, довольно поздним ребёнком даже по меркам современного среднего класса, представители которого сначала планировали обзавестись престижной работой, хорошей квартирой и автомобилем бизнес класса. Дети в этой системе координат всегда оказывались в самой долгосрочной перспективе. Поэтому мои детство с отрочеством были омрачены самой настоящей неволей, которую только могли создать любящие до безумия родители для своего единственного дорогого чада. Мне было запрещено многое. Ходить одной в школу лет до десяти — только непременно за ручку с одним из родителей. Хотя чаще их драгоценный груз перевозился на заднем сиденье автомобиля. Есть продукты, якобы угрожающие моему здоровью, в число которых входили чипсы, сухарики, шоколад и кока-кола. Смотреть фильмы с сомнительными сюжетами, где присутствовал хоть малейший намёк на неприличности.

Естественным табу было гулять во дворе с другими ребятишками, а так же смотреть телевизор на расстоянии ближе четырёх метров. В детстве эта несвобода не приносила в сущности никаких огорчений и расстройств, однако по достижении подросткового возраста выросла в целый букет уродливых комплексов, застивших белый свет и мешавших жить нормальной, полноценной жизнью сопливой школоты. И только летом, во время каникул, эта бетонная стена давала трещину, через которую моё тщедушное тельце робко выглядывало в большой мир.

Родители мои всегда были помешаны на экстремальном туризме, сплавах, горных лыжах и ещё чёрт знает каком экстриме, предназначенном исключительно для того, чтобы быстро и модно свернуть себе шею под запись видео на экшн камерах. Надо сказать что это были очень дорогие и затратные по свободному времени и финансам развлечения, довольно широко распространённые в среде руководителей среднего звена, отупевших от нудного просиживания в кабинетах, и ежедневных склок и свар. Эти люди, идущие друг другу по головам в надежде сделать карьеру, всегда спешили пощекотать свои закиснувшие нервы и попутно сломать что-нибудь из костей в дикой глуши.

В достаточно юном возрасте я узнала, что на меня заботливо составлено завещание, переводящее наше движимое и недвижимое имущество в мою пользу в случае форс-мажора с родителями. Данный факт являлся ещё одним пунктиком, вгонявшем меня в неуверенность и тоску. Каждый раз, когда я слышала во дворе звук заводимого двигателя, и чуть позже шелест шин нашего автомобиля, уносящем кормильцев покорять дикие таёжные просторы и горы, я представляла как назад они приезжают на другой машине, и в белых саванах. Я научилась жить с постоянной тоской в сердце и печалью в глазах.

Однако ж в этих отлучках, происходивших в основном летом, была и некоторая приятная сторона — на время отсутствия родителей меня сплавляли в деревню к бабушке, и получив кое-какую свободу, я принималась во все тяжкие компенсировать отсутствие оной в обычное время. Бегать босиком по траве — всегда! Не спать всю ночь — да! Ковыряться в телефоне сутками — конечно!

Бабушка, постоянно пропадающая в огороде, пафоса и интеллигентности родителей не боящаяся, а скорее даже презирающая их городские повадки, и кроющая отборными деревенскими матами через слово, мне кажется, испытывала даже какое-то удовольствие в желании вырвать меня из родительской опёки. «Чё ей будет» — неизменно отвечала она на все робкие родительские напутствия продолжить моё рабство в их отсутствие.

Я быстро обросла подружками из соседских детей, частью дачников, а частью местных деревенских. Ох, этот пленительно-томящий налёт взрослости, когда с замиранием сердца идёшь в местный дачный ларёк на автобусной остановке, протягиваешь в его тёмную глубину смятую и горячую от ладошки сотенную купюру и тонким, на грани фальцета голоском просишь пачку длинных дамских сигарет в розовой плёнке... Ах, эта долгожданная свобода с привкусом табака, ментола и клубники, это купание в холодной мелкой и быстрой реке, потом долгое валяние на животе сверху растянутого покрывала, тупые селфи в купальниках с оттопыренными губами и вытаращенными глазами.

Был обычный летний день, довольно жаркий и безветренный. Мы с подружкой как обычно, пропадали на реке, не занимаясь ничем — купались, осторожно курили, оглядываясь по сторонам, фотографировались, ползали по интернету и шёпотом матерились, изображая прожжённых крутышек. Река была довольно мелкая, но относительно широкая и быстрая — по середине упругим жгутом свивались быстрые плотные струи. Ни один человек или животное в здравом уме не решились бы штурмовать эту водную преграду, сильное течение мгновенно сваливало с ног и уносило вниз, в светлую даль.

Неожиданно, справа от нашего лежбища раздался шорох. Одновременно вздрогнув, мы повернули головы, и увидели огромную чёрную собаку. На нас она не обратила ни малейшего внимания, вышла из кустов, подошла к воде, и стала жадно пить, шумно лакая воду. Её широкие иссиня-чёрные бока ходили ходуном от тяжёлого дыхания, похоже собака бежала, и бежала долго.

Напившись, животное встало у воды, и пристально посмотрело на противоположный берег, прямиком в густые тальники, скрученные жестоким половодьем. Так продолжалось минуты три. Казалось, собака видит что-то, доступное только её взору. Какую-то непостижимую цель, нам неведомую.

Неожиданно собака с шумом бросилась прямо в быстрые холодные воды реки, окатив нас с подругой водопадом брызг и быстро поплыла. Сильное течение на стремнине сносило собаку, но она с упрямой настойчивостью гребла вперёд, продвигаясь всё ближе к кустам на том берегу. Мы с нескрываемой тревогой следили за животным, и облегчённо вздохнули, когда собака вылезла из воды метрах в ста ниже по течению, отряхнулась, и скрылась в зарослях, при этом неизменно придерживаясь выбранного направления.

Куда бежала эта собака в большой спешке, осталось неведомым навсегда... Загадкой... Чудесной тайной природы и бытия, которая будет сопровождать меня всю жизнь. Как ни пафосно это звучит, и в какой-то мере глупо, но эта собака позже стала для меня примером того как надо идти вперёд, не смотря ни на что, ни на какие обстоятельства, следовать только одному направлению, которое выбираешь ты и только ты....

Секретик

Пожалуй что у каждого из нас есть маленький секретик. Этакий скелет, висящий в шкафчике до тех пор, пока покорная и услужливая память не напомнит о нём в самый неподходящий момент, заставляя бешено биться сердце, и перехватывать дыхание от вселенской печали и тягостных воспоминаний...

Есть такой секретик и у меня, хотя казалось бы, какие тайны и ужасы могут быть у домашней закомплексованной девочки, погружённой в учёбу, спорт и родительские поучения.

Летняя свобода закончилась довольно таки печально для меня. Нет, не подумайте — это не была зависимость в прямом смысле слова. Я могла долго не курить. Но всё-таки иногда желание втянуть ароматный дым становилось просто невыносимым. Это был своего рода экскурс в память, скачок назад, в лето тепла, свободы и напускной взрослости, который становился тем необходимее, чем более жёстким казался прессинг учёбы, родительского контроля и неумолимо укорачивающегося зимнего дня. Дурацкий, ненадёжный и короткий способ вырваться из ада рутины и обыденности...

Новогодние праздники вовсю гремели разноцветными салютами и разгульным весельем. Не весела была лишь я... Но на этот раз мне повезло — чинно и спокойно встретив Новый год в лучших российских традициях, по домашнему, всей семьёй, родители решили продолжить веселье в загородном доме у друзей. Формат вечеринки никак не предусматривал присутствие девочки-подростка на этом празднике жизни, который устраивали взрослые люди исключительно для взрослых людей. Современных, обеспеченных и не имеющих комплексов.

Тем лучше для меня... На пару дней неожиданно я оказалась предоставлена самой себе, и это было действительно здорово. Свобода нежданно-негаданно вернулась ко мне посреди холодных зимних дней. Запас продовольствия в холодильнике позволял жить несколько дней, интернет исправно выдавал сотню гигабит в секунду, а пачка приобретённых заранее сигарет обещала хорошее настроение. Намечался рай.

Однако ж, существовала одна небольшая, но на самом деле оказавшаяся неразрешимой проблема. Дома курить было совершенно невозможно. Я до смерти боялась, что родители неожиданно вернутся, и застанут хоть небольшой, но всё таки запашок дыма в квартире. Это был бы скандал и крах моей тайны, моего скелетика в шкафу. Я боялась даже не крика и нотаций, а того, что мне больше не будет доверия. В глазах родителей из положительной милой девочки я превратилась в какую-то уличную дрянь, которая покупает на карманные деньги сигареты и тайком курит. Моё падение было бы слишком низким. На улице стояли сильные январские морозы, да и бегать туда не представлялось хорошей затеей, особенно вечером или ночью.

Но выход из ситуации нашёлся быстро. Если нельзя курить дома, на балконе, или на улице, то вполне можно заняться этим постыдным делом в подъезде. Да, да, я опустилась до того, что тайком ходила и дымила на площадке, постоянно опасаясь быть увиденной соседями. Однако иного выхода не было, да и не так страшно это выглядело на самом деле. По лестнице мало кто ходил, в основном все предпочитали передвигаться на лифте — жильцы берегли свои ноги и время.

Твёрдо решив побороть с помощью сигареты подступающую грусть, я накинула на плечи лёгкую куртку, сунула босые ноги в ботинки, и замерла у входной двери, прислушиваясь что происходит в подъезде. Однако там всё было тихо — большинство жильцов имели достаточно средств, чтобы либо отмечать праздник в ресторанах или ночных клубах, либо вообще двинуть за границу на новогодние каникулы. В мониторе входной видеокамеры было темно — освещение в подъезде срабатывало от датчика движения и звука. Там царила пустота и тишина.

Наконец решившись выйти, я дёрнула ручку главного замка вниз. Шестнадцать штырей из закалённой стали, по периметру запирающих дверь, мягко скользнули в свои гнёзда — путь был свободен. Выйдя из квартиры, я аккуратно прикрыла дверь, но не стала захлопывать — элементарная предосторожность. Если бы кто-то неожиданно появился на лестнице, я быстро оказалась в квартире. Немыслимо, если соседи застали любимицу дома в непотребном виде — майке, курточке, коротких розовых шортиках и с сигаретой в руке. Ключ от квартиры лежал в кармане куртки, страхуя форс мажор в виде самопроизвольного захлопывания двери от сквозняка.

Быстрым шагом, прыгая через две ступеньки, я практически взбежала на верхнюю площадку, и с ходу открыв подъездное окно, вытащила сигарету, чиркнула зажигалкой и закурила, выпустив клубы дыма прямо в морозный воздух снаружи. Мысли витали далеко, совсем не тут... Они были далеко в знойном лете... Это ощущение праздника и воспоминания о беззаботном свободном времени настолько захватили, что я выпала из окружающего мира, пока тяжкий протяжный стон не вернул меня в действительность.

Чуть не подпрыгнув от страха, я посмотрела в противоположную сторону от окна — за выступом мусоропровода на полу сидел человек, и что-то несвязно говорил. Невнятное бормотание разнеслось гулким эхом по подъезду. Я уже собиралась бежать домой, но приглядевшись, увидела что это Сашка, сын соседей сверху. Единственный отпрыск бизнесменов средней руки, с детства купающийся в роскоши и подарках, презрительно смотрящий на всех вокруг, он был мне всегда противен. Впрочем, как и я ему. И теперь он знает, что я курю...

На дрожащих от этой внезапно нахлынувшей мысли ногах, прижав руку к груди, стараясь унять бешеное сердцебиение, я подошла к нему. Сашка был мертвецки пьян, а возможно, ещё и обдолбан — рядом с ним валялись клочки обгорелой бумаги и ложка со шприцем. Он что-то невнятно бормотал, пуская пену изо рта, и смотрел немигающим стеклянным взглядом прямо на меня. Потом поднял дрожащую руку, и показал на тлеющую сигарету, которую я тщательно и безуспешно старалась спрятать за своим телом.

Я достала из пачки сигарету, прикурила и протянула ему. Чёрт, не описать словами всё, что я ощутила тогда... Страх, что он всё растреплет всем вокруг о моей дурной привычке, стыд от своего внешнего вида, и от того, что я оказалась вовлечена в какие-то отношения с наркоманом. Казалось, эта ситуация произошла не со мной, и провалиться сквозь землю был бы лучший выход на данный момент...

5000 рублей

Мне 13... Деньги никогда не казались мне какой-то большой ценностью, из-за которой люди в книгах и фильмах убивают друг друга и идут на страшные преступления. Скорее всего такое мнение сложилось из-за того, что когда не знаешь истинную цену денег, сложно судить о настоящей стоимости этих разноцветных бумажек.

Естественно, моё отношение отчасти сформировалось из-за их полной ненужности для меня, так как все расходы на обучение, лакомства, одежду и прочие потребности, вплоть до самых вздорных прихотей, исполнялись родителями беспрекословно. Карманных денег у меня практически никогда не было. Зачем? Один звонок папе и всё, что тебе угодно, будет находиться вечером перед тобой, и торжественно вручено с традиционным поцелуем в щёчку .

Такой коммунизм позволял мне позёрствовать не только перед подружками, но даже и перед собой, так как я крепко убедила себя, что моя натура настолько честная, положительная, неприхотливая, бессребренная, что деньги не нужны ей совсем. Жаль, но моё самолюбование мешало заметить ехидные усмешки знакомых детей, и их презрительные взгляды за спиной. Для них я была лицемерной мажоркой, в порыве притворного великодушия издевающаяся над окружающими.

Как-то после школы мне захотелось зайти в магазин, и купить что-либо из той вкусной еды, которая по фэншую является запретной для сторонников здорового образа жизни, культивируемого в нашей семье. Взяв с полки чипсы, и маленькую бутылку кока-колы, я прошла на кассу, и стала выкладывать покупки на прилавок. Неожиданно мой взгляд упал на пачку небольших рекламных брошюрок, лежавших в углу. Из-под неё торчал уголок какой-то оранжевой бумажки. Я потянула за него, и вытащила купюру в 5 тысяч рублей. Наверное, она перекочевала сюда из каких-то тайных недр магазина вследствии ротозейства менеджера или кассира.

Неожиданно для себя с быстротой кобры я засунула её в боковой карман куртки, и воровато оглянулась по сторонам. Но никто так и не увидел моё воровство и позор. Во рту неожиданно пересохло и отчаянно забилось сердечко. Я поняла, что такая удача может быть лишь у отчаянно фартовых людей, и лишь раз в жизни. Мгновенно были забыты те нерушимые принципы, по которым мне казалось, я благополучно жила, и которые так настойчиво втолковывала окружающим. Эта купюра отмела прочь всё, и голос разума в том числе. Мысль о том, что по совести, деньги нужно отдать девушке на кассе, не пришла даже в голову. Эта сумма значительно превышала то, что я получала от родителей, и была намного выше той, что реально пригодилась бы в ближайшее время.

На ватных ногах, млея от нахлынувшей радости, я вышла из магазина, и помчалась домой, своей худенькой спинкой постоянно ожидая останавливающий окрик... Однако его так и не последовало...

Я пришла домой и без сил опустилась на диванчик в прихожей. Сотни мыслей осаждали мой неокрепший разум. Я думала куда потратить эти деньги... Я чувствовала себя взрослой. Способной купить дорогую для ребёнка вещь, причём сама, без помощи кого-либо. То, что я могла бы получить это, просто сказав, как обычно, родителям, даже не пришла мне в голову. Всё-таки где-то в глубине души я чувствовала угрызения совести, и придумывала оправдания своему воровству... Я придумала что реально достойна этих денег, что пришла домой усталая, голодная, и эти деньги являются некой компенсацией за все мои страдания.

Вся абсурдность подобных утверждений пришла позже, а пока я лихорадочно размышляла, куда пристроить найденные деньги. Дома хранить их никак нельзя, родители могут найти, и тогда не избавиться от тяжёлых неприятных разговоров, и подозрений в воровстве, или ещё чём-нибудь плохом. Но просто так пять тысяч не потратить на шоколадки. Я решила купить себе колечко, но вовремя сообразила, как будет нелепо и подозрительно выглядеть 13 летняя девочка в ювелирном магазине с 5 тысячной купюрой в руках, робко перебирающая украшения. Так и не придя ни к какому выводу, я сложила купюру, и затолкала в чехол телефона — по крайней мере она всегда будет со мной.

Прошла неделя, и всё это время я жила в сущем аду. Навязчивая мысль, что я обладаю богатством, но не имею возможности его применить, занимала мои мысли и днём и ночью. Я похудела, и немного скатилась в учёбе, стала замкнутой и раздражительной. И самое главное, мою душу стал подтачивать червячок сомнения в правильности моего поступка. Однажды, не выдержав угрызений совести, в порыве самобичевания и вины, я выхватила купюру, и в дикой злобе разорвала её на мелкие части, потом для верности ещё растоптав мелкие клочки ногой.

Чувство облегчения пришло сразу же. Я была опять свободна. И как маленькая лицемерная лгунья могла опять вещать окружающим о своей бессребренности и ненужности для меня этих отвратительных денежных знаков.

Время. Эссе номер один

Первый раз я отчётливо поняла что стала старше, когда умер дедушка. Пять лет. Прошло уже пять лет... Я стояла и смотрела на свежий глинистый холм на его могиле, на деревянный крест, на бабушку в чёрном платке, убитую горем, на родственников и друзей семьи, пьющих водку из пластиковых стаканчиков. и заедающих её растаявшей на солнце копчёной колбасой и засохшим сыром, на неяркое августовское солнце, и думала — почему так? Почему мир не остановился и всё течёт как прежде?

Я разжала пальцы и посмотрела на свою ладонь. Там лежало раскрошенное на мелкие части печенье, и слипшаяся раздавленная конфета «Алёнка». Смогу ли я сейчас что-то съесть? Из медленно разжатых пальцев остатки сладостей упали в траву, испачканную жёлтой глиной. Вынув подаренный вафельный платок из кармана, я вытерла ладони и незаметно бросила его в кусты... Только немалым усилием воли удалось сдержать рыдания, рвущиеся наружу... Жалость переполняла меня. Жалость ко всем — к умершему дедушке, к отстранённо-скорбной бабушке, к родителям, к себе, понявшей наконец то, что такое смерть... К миру, который допускает горе и страдание.

Потом были поминки в небольшом городском кафе. Разговоры немного оттаявших от спиртного и еды людей, и я, глядя на них, и мысленно прокручивая в голове события этого дня, поняла вдруг что стала старше. Что моя жизнь разделилась на до и после, и что моя жизнь, и мир вокруг меня никогда не станет прежним, и не стану прежней я.

Естественно, у меня были какие-то относительно значимые события в жизни — переход из класса в класс, дни рождения... Но это всё касалось только меня, и казалось всегда крайне незначительным, не стоящим внимания и долгих размышлений.

И в одночасье, в этот тёмный миг я поняла значение простой фразы — «Не войти в одну реку дважды». Раньше она казалась мне применимой именно к реке, к водяному потоку, который каждый день может быть разный — в разную погоду, с разным уровнем и прозрачностью воды, с разным уровнем прозрачности людей, окружающих его ... А теперь эта фраза стала ассоциироваться с нашей жизнью. Сложной. Многогранной. Трагической и смешной. Начиная каждый день, мы как будто вступаем в новую реку, имя которой — жизнь, и каждый день сулит нам что-то новое. Новые мысли и ощущения, новых и старых друзей. Поступки, которыми можно гордиться или стыдиться... И каждый день мы становимся старше на один день.

Время течёт только вперёд, увы...

Время. Эссе номер два

В быстрой реке времени, изменяющей и смывающей многое из того. что нам знакомо и дорого, иногда попадаются такие островки, за которыми течение останавливается, и неспеша кружится в заводи...

... В один из чудесных тёплых летних дней, которые сами по себе врезаются в память на долгие годы, мы с подружкой гуляли по городу, лениво заходя в различные магазинчики, выбирая какие-то безделушки. Лето, беззаботное лето...

Путь наш пролегал мимо парка, утопающего в зелени, поверх которой возвышалось гигантское колесо обозрения, медленно вращавшееся в бледном знойном мареве. Я непроизвольно сжала подружку за руку — настолько яркие и пронзительные воспоминания захватили меня, и ни слова не говоря потащила её, слегка ошеломлённую, под сень развесистых деревьев.

А там было всё по прежнему, как будто и не прошло несколько лет. Тот же чадящий старым двигателем паровозик, таскающий три вагончика, забитых визжащей детворой по тенистым аллеям с потресканным асфальтом, тот же олень, скользящий по рельсам, на котором я орала от страха, когда меня в гордом одиночестве родители водрузили на спину железяки. Мне тогда было четыре года... Или Торнадо, на котором, зажмурив глаза и вцепившись ручонками в поручни, визжа от страха и восторга, в шесть лет я летела навстречу ветру и солнцу.

А Прыгающая звезда, Ковёр-самолёт? Какие необыкновенные ощущения дарили эти аттракционы! А вкус и запах сахарной ваты, бутербродов, кока-колы! Мне казалось, они здесь были какие-то другие, особенные.

Воспоминания нахлынули с такой силой, что слёзы выступили на моих глазах. В этом парке я оставила частичку себя и сейчас она соединилась со мной. Как - то так получилось, что немного выйдя из детского возраста, у меня появились другие интересы, увлечения, и парк, находящийся в другом районе города, перестал быть главным местом летних развлечений. А сейчас я снова встретила его, как старого, давно забытого друга. Здесь ничего не изменилось. Абсолютно ничего. Время тут было не властно.

Жаль, что мы потратили почти все деньги на всякую ерунду, и оставшихся хватило только на один заезд на Торнадо. И там, летя навстречу ветру, визжа от страха и восторга, зажмурив глаза и изо всех сил вцепившись ручонками в поручень, я вернулась назад, в беззаботное детство...

.

Время. Эссе номер три

Тебе восемнадцать... Ты молода, амбициозна, и рвешься из родительского дома прочь. Он не даёт тебе свободы...

Ты заканчиваешь школу с золотой медалью, едешь в другой город, и поступаешь там в университет, о котором всегда мечтала. Весёлые студенческие годы, редкие поездки домой. Ты не замечаешь, как постарел папа, и как появились новые морщинки у мамы. Ты поглощена собой и своей жизнью.

Универ закончен с отличием. Ты — высококлассный молодой специалист, перед которым открыты все двери. Занятость... Редкие поездки в родной город. В твоей жизни после череды неудачных отношений появляется Он. Свадьба, свадьба, кольца, кольца...

Как то незаметно уходит из жизни папа. Сердце. Тяжёлая работа всю жизнь... Ради тебя...

Ночь. В твоей душе камень. Ты невидящими заплаканными глазами смотришь в дождливую мглу за тёмным окном, и вспоминаешь его сильные добрые руки. Вспоминаешь ваши вылазки в парк — он учил тебя кататься на велосипеде. Вспоминаешь себя заносчивым подростком, и его озадаченное лицо, в руках — пачка сигарет, случайно вывалившаяся из твоего кармана. Его нотации, и твою смешную злость.

Сегодня, только сегодня ты понимаешь, что повзрослела окончательно, и где-то глубоко в твоей роскошной шевелюре появился первый седой волос.

Родной город. Похороны. Постаревшая и как то уменьшившаяся мама... Ты с изумлением замечаешь, как мало в живых осталось родственников...

Потом, перед отъездом к себе, обнимая и целуя маму, ты вдруг понимаешь, что она осталась одна в вашей большой квартире. Совсем одна... Старая кошка умерла за год до папы...

Ты просишь всё продать, и переехать к тебе, предлагаешь купить квартирку неподалёку от твоей. Мама отрицательно качает головой. Нет, что ты, Ань... Здесь и бабушка же наша останется совсем одна, а она болеет. Тётя Света не ходит почти, ноги болят... Кто за ними присмотрит... А ты езжай доча к себе, езжай, я здесь справлюсь... И буквально выпроваживает тебя в твою жизнь, не желая чтобы ты и далее делила это горе с ней.

Ты едешь на машине домой, и представляешь, как мама приходит в тёмную пустую квартиру, раздевается, и полчаса сидит, тихонько плача, чтоб не потревожить тёмную тишину.

Ком в горле, резкий рывок руля в ослабевших руках, рёв клаксона встречного Камаза. Тебя чуть не вынесло на встречную полосу. Сегодня твой второй день рождения.

Работа, работа, работа... Незапланированная беременность. Дочка. Два года в декрете. Работаешь из дома. Диссертация готова. Опять работа. Своя клиника. Научные степени.

Симпозиум в Вене. СМС на телефон от тёти Светы. " Мама умерла. Похороны послезавтра".

Ты не успеваешь. Никак. Придя в номер гостиницы, ты готова биться головой о стену, но ты слишком рациональна, и понимаешь, что это ничем не поможет.

Пять дней сумрака и тоски. Родной город. Кладбище. Свежая могила. На деревянном кресте портрет той, которая дала тебе жизнь. Её вечно юное лицо смотрит с эмалированной таблички. Оно всегда останется здесь таким. Пластиковые венки, живые цветы...Ты вдруг понимаешь, что сейчас никто не помнит тебя маленькой. Таких людей просто не осталось.

Подойдя к двери родительской квартиры, порывшись в сумочке, ты вдруг находишь свой ключ от неё, который тебе дали, когда исполнилось двенадцать. Первая свобода и самостоятельность... Этот ключ ты носила с собой двадцать с лишним лет, бездумно перекладывая из сумочки в сумочку, с места на место. Родительская квартира всегда была с тобой. Всегда открыта перед тобой. Она тебя всегда ждала.

Прихожая. Мамина обувь. Тщательно вымытые одна в одной кошачьи чашки. На кухне тихо урчит холодильник. В нем мамин борщ, который она уже не съест. И чай в заварнике, который она уже не выпьет.

Ты проходишь в зал. Телевизор, папина аудиосистема, тот же старый ковёр на полу. Ты безошибочно находишь пятно от просыпанной тобой 20 лет назад пудры. Его почти не видно. Но оно там есть.

В твоей комнате время остановилось. Те же обои, на которых ещё можно найти отметки от карандаша, где папа отмечал твой рост. Ты читаешь надписи на них. Десять лет, двенадцать лет, пятнадцать лет. Больше ты не росла. Кровать с любимым пледом. На спинке висит забытая тобой майка с феями Винкс, которую ты забыла положить в рюкзак, уезжая в универ.

Твой рабочий стол с учебниками и тетрадями за десятый и одиннадцатый класс. Но кое-где лежат и за пятый, и за шестой, и за восьмой классы. Шкаф с твоей одеждой. Игрушки. Твои игрушки... Твой старый компьютер, твои старые мобильники. У тебя появляется желание включить их, но ты понимаешь, что тогда совсем сойдешь с ума. Потому что эти двадцать лет превратятся в пыль, и ты откроешь дверь в прошлое. И возможно, навек останешься в нём...

Раздав еду, и кое что из одежды соседям, ты едешь домой и думаешь, что делать с квартирой. И решительно ничего не приходит на ум. Там вся ты. Всё твоё детство и юность, тщательно сохранённые. Для кого? Для тебя? Для твоих детей?

Вот и твой дом. Любимые лица мужа и дочки.

А потом ты видишь, как муж... Слёзы на твоих глазах... Как он измеряет рост дочки, и пишет на обоях её комнаты — десять лет. И ты понимаешь, что это начало конца...

Враг и Победа

Меня назвали Победа, что вполне соответствовало моменту — рождение моё пришлось на начало мая 1945 года, как раз на время, когда люди праздновали окончание большой войны, целовались и обнимались, со слёзами радости и горя на глазах. В этот радостный для всех миг, появилась на свет я, в сумраке железнодорожного барака за вокзалом, в окружении бабок повитух и двух нетрезвых вдовых соседок. Большой мир и не заметил, как крохотная девочка стала жить, судорожно суча ножонками, и оглашая рёвом вонючую темноту давно не беленой комнаты — разорённой стране было не до этого.

Всё моё детство прошло в этом глухом районе, уставленном убогими землянками и засыпухами, среди рабочей бедноты и разгульной вокзальной шпаны. Да и улица наша так и называлась — Завокзальная, змеившаяся между серых складов, путей, тупиков и ржавых стрелок. Я росла среди паровозных гудков, стука колёс на стыках, запахов сгоревшего угля, мазута, варёного картофеля и нечистот.

Несмотря на явную опасность наших трущоб, в просторечии именуемых Железкой, я обыкновенно гуляла совершенно одна — кому из местной шантрапы было дело до маленькой, бедно одетой девчонки с тряпичной куклой в руках, дочери молодого путейца и заводчанки, сутками пропадающих на работе. Наоборот, всем двором, кварталом, всей завокзальной блатной бандой меня старались уберечь от грязи и разврата задворок большого города.

Время было суровое и голодное, страна выживала, строилась, залечивала раны... Родители сутками напролёт работали, но денег всегда не хватало, и жили довольно бедно и голодно, однако на судьбу не роптали — так жили все. Жили, как и во все времена — работали, учились, влюблялись, рожали детей. Ход жизни не останавливался ни на минуту.

Днями шатаясь по улице среди путей, пыльных кустов и лопухов, я как-то набрела на странный длинный сарай, окружённый колючей проволокой, перед входом у которого всегда сидел караульный красноармеец, лениво прохаживающийся, и нехотя смолящий цигарку, криво сгоравшую на ветру. Красноармеец цыкал через зубы в траву под ногами, и жестом отгонял, показывая, что детям тут не место для игр. Вечером я робко спросила у мамы, что находится в этом сарае. Она осторожно оглянулась, и сказала что там ВРАГ, причём сказала таким ненавидящим и страшным голосом, переменившись в лице, что мне стало не по себе.

Однако ж теперь увидеть врага стало моей навязчивой идеей, принимая во внимание упрямый дурной характер, доставшийся от разгуляистого отца. Да и в скучной серой жизни моей не так много было тайн и загадок, чтобы просто отпустить возможность раскрыть что-то неведомое.

Однажды летним жарким днём, как и всегда, я гуляла. Осенью мне пора идти в школу, и это лето стало последним временем свободы и праздного времяпрепровождения. Неумолимая фотографическая память выдаёт худую, нелюдимую как зверёк, бедно одетую босую девчонку с грязной тряпичной куклой в одной руке, и с краюшкой засохшего ржаного хлеба, похожего на коровью лепёшку, в другой. Этот облик, увиденный как-то в зеркале окна железнодорожной конторы, я запомнила навсегда.

И вот в таком образе я вылезла из кустов прямо на железнодорожные пути, где в это время проводились ремонтные работы, и нос к носу столкнулась с грязным измождённым человеком в рваном мундире и штанах. Из разорванных носков сапог торчали голые грязные пальцы ног, покрытые густым слоем грязи и пыли, но на худом лице сверкали глаза, показывая, что в этом полуживом теле ещё теплится жизнь. Это был враг. Я почуяла его инстинктом человеческого зверька.

В одной руке он держал кирку, которая при виде меня выскользнула из руки, и звякнув, упала на щебень. Сделав шаг назад, я увидела, что привлекло его внимание — с голодной жадностью человек смотрел на краюху земляного хлеба, зажатого в моей руке. Он страдал от смертельного голода и крайнего измождения, и это было никак не скрыть.

Неожиданно, повинуясь какому-то непонятному порыву, я протянула ему хлеб, отдала прямо в грязные разбитые руки. Враг с жадностью схватил его, и уже было поднёс ко рту, но вдруг остановился, как будто вспомнив что-то, аккуратно, стараясь не просыпать ни крошки, разломил краюху, и протянул половину мне.

С тех пор, как могла, я старалась приходить и кормить этого человека, в меру своих скромных возможностей. Я не знала, кто он был и что он натворил, за что его держали в этом сарае по крайней мере ещё год. Мне это было неизвестно тогда, но доброта, глубоко скрытая в моём сердце, при виде его, выплеснувшаяся наружу, не позволяла мне просто так бросить его. Он был враг для кого-то. Для меня же, ребёнка, он стал слабым человеком, который нуждался в помощи.

А потом врага куда-то увезли. Сарай, где его держали, опустел. Я подошла, волоча куклу за рукав к распахнутым дверям. Там не было никого. В одночасье мир померк для меня. Я так привыкла быть кому-то нужной, кому-то небезразличной, что слёзы ручьём хлынули из моих глаз. Вытирая их и вылезшие сопли грязным кулачком, я вошла внутрь сарая и среди грязных вонючих нар увидела грубо сколоченную тумбочку, на которой что-то стояло. Это была маленькая фигурка, точная копия меня самой, искусно, с поразительной точностью вылепленная из хлебного мякиша.

Я не знаю, умер враг или остался жив, больше я его не видела никогда. Мы расстались на перекрёстке жизни навек, и только фигурка, сделанная им тайком, в мгновения короткого отдыха была тем, чем враг смог отблагодарить меня за то, что я спасла его жизнь. Она осталась напоминанием о том, как этот человек сумел разбудить во мне доброту и человечность, которая навсегда осталась в моём маленьком сердце. Навсегда. До конца времён...