Темные сны Парижа

Глава 1.1 Тени зимнего Парижа

Эмили, художница, переживающая творческий кризис, оказывается втянута в загадочный мир, где искусство и магия переплетаются. Её картины начинают жить собственной жизнью. Тени на холстах двигаются, а город, который она так любила, превращается в лабиринт тайн и иллюзий. В поисках ответов она узнаёт, что её судьба связана с древним проклятием, и теперь ей предстоит сразиться с силами тьмы, чтобы спасти Париж и себя.
© Дарьяна Хант, «Темные сны Парижа»

Глава 1.1 Тени зимнего Парижа

Город огней, любви и бесконечных тайн. Но для Эмили, молодой художницы, он стал ловушкой. Не той, что можно увидеть или потрогать, а той, что скрывается в тени узких улочек, покрытых снегом, и старинных зданий, чьи шпили терялись в низких зимних облаках. Она чувствовала это с тех пор, как переехала сюда полгода назад. Каждый день, выходя из своей маленькой квартирки на Монмартре, она ощущала, как город сжимается вокруг неё, словно гигантская рука, готовая схватить и не отпустить. Зимний Париж был прекрасен, но его красота казалась ей обманчивой — как снег, который скрывает под собой лёд.

**

Утро начиналось с тусклого света, едва пробивающегося сквозь плотные шторы, сшитые из тяжёлой ткани, которая когда-то, возможно, была ярко-красной, но теперь выцвела до блёклого розового оттенка. Эмили просыпалась не от будильника, а от тяжести, которая, казалось, нависала над ней с самого рассвета. Она лежала, уставившись в потолок, где трещины, словно паутина, расходились от углов к центру. За окном просыпался Париж: шум машин, голоса прохожих, смех туристов, направляющихся к базилике Сакре-Кёр. Но всё это звучало как будто издалека, словно её комната была отделена от мира толстым слоем стекла. За окном кружились снежинки, медленно опускаясь на землю, и их тихий танец казался ей бесконечным.

Она вставала медленно, будто каждое движение требовало от неё невероятных усилий. Её ноги касались холодного деревянного пола, покрытого потёртым ковриком, который когда-то был мягким, но теперь стал жёстким и колючим. На кухне её ждал холодный чай с прошлого вечера. Эмили заваривала новый, но пила его без удовольствия, просто чтобы чем-то занять руки. Аромат чая смешивался с запахом старого дерева и пыли, который витал в квартире, словно напоминая ей о времени, которое она здесь провела.

Потом она подходила к мольберту, стоящему у окна. На нём уже несколько недель оставался незаконченный этюд — вид на крыши Парижа, который она начала в первые дни после переезда. Тогда она была полна надежд и вдохновения. Теперь же краски на палитре засохли, а кисти лежали в стакане с водой, покрытые тонкой плёнкой пыли. Холст, на котором она когда-то видела будущий шедевр, теперь казался ей пустым и безжизненным, как будто он впитал в себя всю её творческую энергию и оставил лишь серую пустоту.

Эмили брала в руки кисть, её пальцы скользили по деревянной ручке, покрытой следами краски. Она смотрела на холст, но не могла заставить себя сделать даже один мазок. В голове была пустота. Она пыталась вспомнить, как раньше её переполняли идеи, как она могла часами рисовать, не замечая времени. Но теперь даже мысль о том, чтобы смешать краски, казалась ей непосильной задачей. Она бросала кисть на стол, где она с глухим стуком катилась к краю, и отворачивалась от мольберта.

**

За окном продолжал падать снег, медленно и бесшумно, как будто время остановилось. Эмили подошла к окну и прижала ладонь к холодному стеклу. Где-то внизу, на улице, проходили люди, их фигуры казались маленькими и далёкими, как будто они принадлежали другому миру. Она чувствовала себя отрезанной от всего этого, как будто её комната была островом, затерянным в океане зимнего Парижа.

Она вздохнула и отошла от окна. Её взгляд упал на старую фотографию, стоящую на полке. На ней была её бабушка, улыбающаяся на фоне Эйфелевой башни. Эмили взяла фотографию в руки и провела пальцем по стеклу, стирая тонкий слой пыли. Она вспомнила, как бабушка рассказывала ей о Париже, о его магии и тайнах. Тогда это казалось ей сказкой, но теперь она понимала, что магия Парижа была не такой уж доброй.

Она поставила фотографию на место и оглядела комнату. Всё здесь напоминало ей о том, что она застряла в каком-то странном промежутке между прошлым и будущим. Она знала, что должна что-то сделать, но не знала, что именно. И пока она стояла в центре комнаты, слушая, как за окном воет ветер, и чувствовала, как тьма подбирается всё ближе, готовая поглотить её.

**

Одевшись в тёплое пальто, шерстяной шарф, который когда-то ей связала бабушка, и перчатки с потёртыми кончиками пальцев, она выходила на улицу. Париж встречал её не просто холодом, а ледяным дыханием зимы, которое пробиралось до костей, несмотря на все слои одежды. Воздух был насыщен ароматами: сладковатый запах свежеиспечённых багетов, доносящийся из булочной на углу, смешивался с дымком жареных каштанов, который витал над уличной жаровней.

Эмили брала с собой альбом для зарисовок — потрёпанный, с загнутыми уголками страниц, — и коробку карандашей, которые давно не точились. Но чаще всего они так и оставались нетронутыми, как будто их вес становился непосильным, как только она выходила из дома. Она шла по узким улочкам, где снег ложился на яркие зонтики кафе, превращая их в разноцветные холмы, а витрины магазинов, украшенные гирляндами и зимними узорами, казались порталами в другой мир.

Иногда она останавливалась, чтобы посмотреть на что-то: на старую женщину в потёртом пальто, рассыпающую крошки для голубей, на художника, чьи пальцы дрожали от холода, но продолжали выводить линии на холсте, на кошку, свернувшуюся клубком на подоконнике, её шерсть переливалась в свете уличного фонаря. В такие моменты она чувствовала слабый импульс — желание запечатлеть этот момент, перенести его на бумагу. Но как только она открывала альбом и брала в руки карандаш, импульс исчезал, оставляя после себя лишь разочарование, словно песок, утекающий сквозь пальцы.

Глава 1.2 Тени зимнего Парижа

Той ночью сон вернулся. Но на этот раз всё было иначе. Эмили стояла в узком переулке, засыпанном снегом, который хрустел под её ботинками, как будто земля шептала ей что-то. В конце переулка виднелась дверь — старая, деревянная, с железными петлями, покрытыми ржавчиной. Она подошла к ней и положила руку на холодную ручку. На этот раз она не проснулась. Дверь открылась с тихим скрипом, словно нехотя впуская её внутрь.

За ней оказалась комната. Небольшая, с высоким потолком, на котором виднелись трещины, как морщины на лице старика. Лунный свет лился через окно, разбитое в верхнем углу, и падал на пол, создавая причудливые узоры из теней. В центре комнаты стоял мольберт, его дерево было тёмным, почти чёрным, как будто оно впитало в себя всю тьму этого места. На мольберте была картина.

Эмили подошла ближе, её шаги отдавались эхом в пустой комнате. На картине был изображён Париж, но не тот, что она знала. Город на полотне был тёмным, почти чёрным, с редкими огоньками, похожими на глаза, наблюдающие из тьмы. А в центре картины была она сама, стоящая на мосту Александра III, с лицом, полным ужаса. Её фигура казалась маленькой, потерянной среди огромных, угрожающих силуэтов города. Она смотрела на картину, и её охватило чувство, что это не просто изображение, а портал, через который тьма из полотна может вырваться наружу.

— Нравится? — раздался голос за её спиной, низкий, словно скользящий по краю сознания. — Ты ведь чувствуешь, как он смотрит на тебя? Как дышит?

Эмили резко обернулась, сердце ударило так сильно, что она почувствовала его в висках. В дверном проёме стоял человек. Высокий, худой, его силуэт казался вырезанным из тьмы. Лицо было скрыто в тени, только бледный свет луны выхватывал острый подбородок и тонкие губы, сложенные в едва уловимую улыбку. Его голос звучал как шёпот, но каждое слово отдавалось в её голове, словно эхо, раскатывающееся по пустым коридорам памяти.

— Кто вы? — вырвалось у неё, голос дрожал, как будто она говорила не сама, а кто-то другой говорил за неё. — Что вам нужно?

— Я? — он слегка наклонил голову, и тень скользнула по его лицу, открывая на мгновение холодные, почти бесцветные глаза. — Я — тот, кто всегда рядом. Ты ведь знаешь, о чём я. Ты чувствовала это. Как город шепчет тебе по ночам. Как он зовёт.

— Я не понимаю, — прошептала она, чувствуя, как её ладони стали влажными, а в груди защемило, будто кто-то сжал её сердце в кулаке. — Что вы хотите?

— Я хочу, чтобы ты увидела, — он сделал шаг вперёд, и тень от него протянулась к ней, как щупальце. — Париж — это не просто город. Он жив. Он дышит. И он выбрал тебя. Не спрашивай почему. Ты и сама знаешь ответ.

— Нет, — она попыталась сделать шаг назад, но ноги словно приросли к полу. — Это невозможно. Город — это просто... камни, улицы...

— Камни? — он рассмеялся, звук был сухим, как шелест опавших листьев. — Ты действительно так думаешь? Тогда почему ты не можешь уйти? Почему каждый раз, когда ты пытаешься бежать, он возвращает тебя обратно?

Эмили хотела закричать, но звук застрял в горле, как комок, который невозможно проглотить. Она оглянулась на картину, и её дыхание перехватило. Изображение на полотне изменилось. Теперь она видела себя в этой комнате, стоящей перед мольбертом, а за её спиной — того самого человека. Его фигура была размытой, как будто он был частью тумана, который медленно заполнял пространство. Её собственное лицо на картине выражало ужас, глаза были широко раскрыты, губы приоткрыты в беззвучном крике.

— Ты никогда не выберешься отсюда, — прошептал он, и его голос стал частью тишины, которая сжималась вокруг неё, как удавка. — Ты часть его. И он никогда не отпустит тебя.

Она почувствовала, как воздух в комнате стал густым, тяжёлым, словно её лёгкие наполнялись не кислородом, а тьмой. Её пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони, но боль казалась далёкой, как будто её тело уже не принадлежало ей. Она хотела бежать, но её ноги не слушались, словно они стали частью пола, частью этого места, которое теперь казалось живым, дышащим, наблюдающим.

**

Эмили проснулась в холодном поту, её тело дрожало, как будто она только что вышла из ледяной воды. Простыня прилипла к спине, а сердце билось так громко, что казалось, будто оно вот-вот вырвется из груди. Комната была погружена в густую тьму, лишь слабый свет луны пробивался сквозь плотные шторы, отбрасывая на пол призрачные узоры. Она медленно поднялась с кровати, её ноги были ватными, а в горле стоял ком. На тумбочке рядом лежал её альбом для зарисовок, открытый на странице с наброском моста Александра III — того самого, который она видела во сне. Линии были неровными, торопливыми, как будто она пыталась убежать от чего-то, даже рисуя.

Подойдя к окну, она раздвинула шторы. Париж лежал перед ней, тихий и загадочный, как всегда. Улицы были пустынны, фонари бросали длинные тени, а где-то вдалеке мерцали огни Эйфелевой башни. Но теперь всё казалось иным. Каждый угол, каждый переулок, каждый силуэт дома словно таил в себе что-то большее, что-то невидимое, но ощутимое. Она чувствовала это кожей — лёгкое покалывание на затылке, будто чьи-то глаза следили за ней из темноты. Внизу, под окном, прошла пара, смеясь и что-то обсуждая. Их голоса звучали так беззаботно, что Эмили на мгновение почувствовала зависть. Они шли куда-то, зная свою дорогу, а она стояла здесь, в ловушке, которую сама не могла понять.

Она знала, что это не просто сон. Париж действительно был живым. Он дышал, шептал, наблюдал. И он выбрал её. Улицы, дома, люди — всё выглядело так же, как всегда, но теперь она видела сквозь эту оболочку. Париж был её тюрьмой, лабиринтом, из которого не было выхода. Он ждал её, как паук, терпеливо плетущий свою паутину. И дверь в её снах была лишь началом. Началом чего-то, что она ещё не могла до конца понять.

**

Вечером она снова сидела перед мольбертом. В комнате царила тишина, нарушаемая только тиканьем старых часов на стене. Кисть в её руке дрожала, оставляя на холсте неровные мазки. Но на этот раз она знала, что должна сделать. Она смешала краски — глубокие оттенки синего и чёрного, с каплями кроваво-красного. На холсте начали появляться тёмные силуэты домов, их острые крыши, словно клыки, впивались в небо. Узкие улочки извивались, как змеи, а редкие огни фонарей напоминали глаза, наблюдающие из тьмы. И в центре — она сама, маленькая и хрупкая, стоящая на мосту Александра III. Её лицо было искажено ужасом, глаза широко раскрыты, губы приоткрыты в беззвучном крике.

Глава 2. Холодный Париж

Эмили переехала в Париж полгода назад, после смерти бабушки. Квартира на Монмартре, которую она унаследовала, была небольшой, но уютной, с высокими потолками, украшенными лепниной, и большими окнами, из которых открывался вид на крыши города. Первое время она чувствовала себя здесь чужой. Вещи бабушки, расставленные по полкам и шкафам, напоминали о прошлом, о котором она почти ничего не знала.

Бабушка иногда рассказывала о своей жизни в Париже, а теперь, когда её не стало, Эмили осталась одна с коробками, полными старых фотографий, писем и документов. На одной из полок стояла фарфоровая статуэтка — танцующая балерина с треснувшей рукой. Эмили часто ловила себя на том, что смотрела на неё, как будто в этом изъяне скрывался какой-то ответ.

Зима в Париже была холодной и сырой. Снег, который выпал накануне, покрыл город тонким белым одеялом. Эмили смотрела в окно, закутавшись в тёплый бабушкин плед, который пах нафталином и воспоминаниями. Город готовился к Рождеству: улицы украшали гирляндами, витрины магазинов сияли огнями, но Эмили чувствовала себя отстранённой от этой праздничной суеты. Она видела, как люди смеются, обнимаются, несут домой пакеты с подарками, но всё это казалось ей далёким, как будто она смотрела на мир через толстое стекло.

Париж, который она когда-то считала городом света и вдохновения, теперь казался ей холодным и безжизненным. Её сны наполнялись образами заснеженных переулков, замёрзших окон и теней, которые преследовали её.

Эмили вздрогнула, когда её телефон зазвонил. На экране высветилось имя — Мари. Она взяла трубку, чувствуя, как её сердце немного согревается от голоса сестры.

— Эмили, ты уже решила, где будешь отмечать Рождество? — спросила Мари, её голос звучал тепло и заботливо, как будто она протягивала руку через расстояние. — Мама уже третий день звонит мне, чтобы я тебя уговорила. Она говорит, что гусь без тебя — это как ёлка без звезды.

Эмили усмехнулась, но в её голосе не было радости.
— Ещё не решила, — она продолжала смотреть на заснеженные крыши. — Возможно, останусь в Париже. Здесь... тихо.

— Тишина — это не то, что нужно на Рождество, — возразила Мари, её голос стал чуть резче, как будто она пыталась встряхнуть сестру. — Ты не можешь провести его одна, в этой пустой квартире. Приезжай к нам. Мама уже купила гуся, а папа, представляешь, нашёл те самые хлопушки, которые мы любили в детстве. Помнишь, как мы боялись их зажигать?

— Помню, — прошептала Эмили, её пальцы сжали край пледа. — Но я... я не уверена, что смогу.

— Не смогу или не хочешь? — Мари сделала паузу, и в её голосе появились нотки беспокойства. — Эмили, ты не можешь просто закрыться от всех. Мы твоя семья. Мы тебя любим.

— Я знаю, — вздохнула Эмили, её голос дрогнул. — Просто... мне нужно время.

— Время? — Мари засмеялась, но это был невесёлый смех. — Ты говоришь это уже полгода. Время не лечит, если ты просто сидишь и ждёшь, пока что-то изменится.

— Мари, пожалуйста, — Эмили закрыла глаза, чувствуя, как слёзы подступают. — Я не могу объяснить. Мне просто... тяжело.

— Тяжело? — Мари замолчала на мгновение, а затем её голос стал мягче. — Эмили, ты не одна. Мы все переживаем, что бабушки больше нет. Но она бы не хотела, чтобы ты так закрывалась.

— Я знаю, — прошептала Эмили, её пальцы сжали телефон так сильно, что костяшки побелели. — Скажи маме, что я в порядке. Просто... дай мне ещё немного времени.

— Хорошо, — Мари вздохнула. — Но помни, мы всегда тебя ждём. И Рождество — это не просто праздник. Это время, когда нужно быть с теми, кто тебя любит.

— Спасибо, — прошептала Эмили, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза. — Я позвоню позже.

Она положила трубку и почувствовала, как после разговора с сестрой её одиночество стало ещё глубже, только тиканье старых часов на стене нарушало тишину. Эмили подошла к полке, взяла в руки фарфоровую балерину и провела пальцем по трещине. Она думала о том, что, возможно, и она сама стала такой же — красивой, но сломанной. И, как эта статуэтка, она больше не могла танцевать.

**

Эмили решила выйти на улицу, чтобы немного развеяться. Она шла по узким улочкам Монмартра, стараясь не поскользнуться на обледеневшем тротуаре. Вокруг неё толпились туристы, которые фотографировали заснеженные крыши и уличных художников, пытающихся продать свои работы. Эмили смотрела на них с лёгкой завистью. Когда-то она тоже мечтала стать уличной художницей, но теперь её вдохновение куда-то исчезло, словно его унесло зимним ветром.

Она дошла до площади Тертр и зашла в одну из кофеен. Внутри было тепло и уютно, стены украшали старые чёрно-белые фотографии Парижа, а за стойкой бармен с седыми усами наливал кофе в крошечные чашки. Эмили заказала чашку капучино, села у окна и достала блокнот. Его обложка была потрёпана, а уголки страниц загнуты. Она пыталась рисовать, но линии получались неровными, а идеи — туманными. Всё, что она могла изобразить, были тени и силуэты, которые преследовали её во снах. Её рука дрожала, и она сжала карандаш так сильно, что он чуть не сломался.

**

Вернувшись домой, Эмили зажгла свечи, чтобы создать хоть немного уюта, но их свет казался слишком слабым, чтобы разогнать тьму. Пламя колебалось, отбрасывая на стены причудливые тени, которые напоминали ей о чём-то давно забытом. Она села на диван, его обивка была потёртой, с выцветшими узорами, и взяла в руки старую фотографию бабушки, которую нашла в одной из коробок. На фотографии бабушка была молодой, улыбающейся, с мольбертом в руках. Она стояла на фоне базилики Сакре-Кёр, её глаза светились тем же огнём, который Эмили когда-то чувствовала в себе.

Эмили задавалась вопросом, что бабушка чувствовала, когда жила здесь. Была ли она счастлива? Или её тоже преследовали тени? Она провела пальцем по фотографии, как будто пытаясь почувствовать связь с тем временем. На заднем плане фотографии виднелась крошечная кофейня, где, возможно, бабушка пила кофе, обсуждая свои мечты с друзьями. Эмили вздохнула и положила фотографию на стол. Её взгляд упал на фарфоровую балерину. Трещина на её руке казалась ещё глубже, чем раньше.

Глава 3: Тайна старого письма

Эмили проснулась от резкого стука ветра в окно. Она открыла глаза, но в комнате было тихо, только занавески слегка колыхались от утреннего ветерка, словно кто-то невидимый прошёлся мимо. За окном лежал снег, покрывая крыши и улицы Парижа тонким белым одеялом, которое искрилось в первых лучах солнца. Она потянулась, чувствуя холод в комнате, и решила, что пора разжечь камин.

Надев толстые шерстяные носки, связанные когда-то бабушкой, она подошла к газовому камину, который занимал центральное место в гостиной. Камин был современным, с керамическими поленьями, имитирующими настоящие, и стеклянной дверцей, которая защищала от случайных искр. Эмили повернула ручку, и пламя зажглось, наполнив комнату мягким теплом и уютным светом. Взяв чашку горячего чая с лимоном, она устроилась в широком кресле у камина. Его обивка была мягкой, но потёртой, с выцветшими узорами, которые когда-то, наверное, выглядели ярко.

Сегодня она решила продолжить разбирать коробки, оставшиеся от бабушки. До сих пор многие вещи оставались нетронутыми, как будто она боялась нарушить покой прошлого. Эмили взяла одну из коробок, стоявших в углу комнаты, и начала перебирать её содержимое. Внутри лежали старые книги, их корешки потрескались от времени, пачки писем, перевязанные лентой, и несколько альбомов с фотографиями. Она начала с фотографий: бабушка в молодости, улыбающаяся на фоне Эйфелевой башни, её волосы развевались на ветру, а глаза светились счастьем. Чёрно-белые снимки с друзьями, которых Эмили не знала, но чьи лица казались такими живыми, будто они могли заговорить в любой момент.

Потом она взяла пачку писем. Большинство из них были от друзей или родственников, но один конверт привлёк её внимание. Он лежал отдельно, в конверте из плотной бумаги, который был пожелтевшим и потёртым по краям. На конверте не было имени адресата, только инициалы "L.M." Эмили осторожно вскрыла конверт и достала письмо, сложенное аккуратно, но с трещинами на сгибах. Она развернула его и начала читать.

**

"Любезный друг,,
Ты, наверное, удивишься, получив это письмо. Но я должен предупредить тебя о том, что происходит. Тьма, которую я когда-то призвал, теперь преследует меня. Проклятие света и тьмы живёт в моих картинах, в каждом мазке кисти, в каждом оттенке цвета. Я думал, что смогу контролировать её, но я был глупцом. Теперь она хочет большего. Она хочет света, который я когда-то обещал ей. И если ты читаешь это, значит, она уже близко.

Береги себя. И береги тех, кто последует за мной.

Твой Люсьен Морено."

**

Эмили перечитала письмо несколько раз. Имя "Люсьен Морено" звучало в её голове, как эхо из далёкого прошлого. Она никогда не слышала о нём, но что-то в этих словах задело её за живое. "Проклятие света и тьмы" — фраза, которая казалась одновременно пугающей и завораживающей, будто ключ к двери, за которой скрывалась тайна, слишком большая для неё. Кто был этот Люсьен?

Она взяла в руки фотографию бабушки, где та стояла на фоне Эйфелевой башни, и вдруг заметила на заднем плане мужчину. Он был высоким, с тёмными волосами, и его взгляд был направлен прямо в камеру, как будто он знал, что кто-то однажды будет рассматривать этот снимок.

Эмили почувствовала, как её сердце забилось чаще. Она больше не могла игнорировать это чувство — город был не просто местом, где она жила. Он был частью чего-то большего, чего-то, что она только начинала понимать. И, возможно, Люсьен Морено был ключом к этой тайне.

Она внимательно осмотрела конверт. На обратной стороне, рядом с печатью, была нарисована маленькая эмблема: глаз, окружённый крыльями. Эмили почувствовала, как по спине пробежал холодок, словно кто-то невидимый провёл по ней ледяным пальцем. Она взяла смартфон и сфотографировала эмблему, а затем открыла приложение для поиска изображений. Через несколько секунд она нашла совпадение: эмблема принадлежала тайному обществу художников, которое существовало в Париже в XIX веке. Среди его членов упоминался и Люсьен Морено.

Эмили открыла ноутбук, её пальцы быстро застучали по клавиатуре. В Википедии о Люсьене Морено было всего несколько строк: "Французский художник, известный своими мрачными работами. Исчез при загадочных обстоятельствах в 1863 году". Она перешла на сайт Национальной библиотеки и нашла оцифрованные архивы. В одной из старых газет она обнаружила статью с заголовком: "Загадочное исчезновение художника Люсьена Морено". В статье говорилось, что его последняя выставка была закрыта из-за "неприемлемого содержания", а сам художник пропал без вести.

**

Эмили задумалась, её взгляд скользнул по комнате, останавливаясь на старых фотографиях бабушки, которые висели на стенах. Как это письмо оказалось у неё? Бабушка, Мари Дюпон, родилась в 1949 году, спустя почти столетие после исчезновения Люсьена. Возможно, оно было частью коллекции старинных документов, которые бабушка собирала, работая в антикварном магазине? Или, может быть, оно было передано через поколения, как семейная реликвия? Эмили не знала ответа, но чувствовала, что это письмо — ключ к чему-то важному, к чему-то, что может изменить её жизнь.

Эмили закрыла ноутбук и задумалась. Почему бабушка хранила это письмо? И почему оно лежало отдельно, как будто его специально спрятали? Она вернулась к коробке и начала перебирать оставшиеся вещи. Под слоем старых газет она нашла небольшой альбом с эскизами. На первой странице была подпись: "Люсьен Морено, 1862 год". Эскизы были странными, почти пугающими: тени, которые казались живыми, лица, искажённые страхом, и символы, похожие на те, что она видела на конверте.

Она взяла смартфон и сделала несколько снимков эскизов, а затем положила их обратно в коробку. Завтра она отправится в Национальную библиотеку, чтобы продолжить поиски. А пока ей нужно было понять, что делать дальше. Она взяла письмо и положила его в сумку. Тень Люсьена Морено уже была частью её жизни, и она знала, что это только начало.